Эта четвёрка богов единственная не поддалась танцевальному безумию, потому что грохот мощных нот, скорее, вколачивал их в каменный пол, а не звал порезвиться.
Порывистые, похожие на пауков, мойры, в тревоге переглядывались и свистели друг другу, мол, именно здесь неведомая музыка ведёт себя, как убийца. Богини судьбы чувствовали: за пределами их огромной пещеры насилие, совершаемое над миром, носит менее разрушительный характер. Клото с трудом листала лежащие на полу свитки грядущего и зачитывала обрывки пророчеств: здесь, именно здесь складываются условия, в которых приливы звука особенно сильны, они как бы складываются и усиливают друг друга. Слова «резонанс» волшебные свитки не знали.
Когда ритм этой мелодии-убийцы, придавившей мойр и Гефеста к полу, достиг максимума, станина ткацкого станка лопнула. Взрывоподобный звук был почти незаметен, но бог-кузнец, пришпиленный к холодному камню, как раз смотрел глазами страдальца на своё разобранное детище. Краткий миг — и огромную металлическую станину обезобразила длинная сложная трещина, а потом основа станка развалилась на три части.
Гефест зажмурился и беззвучно, как ему казалось, заплакал. Он не плакал с детства, чёрствый мужественный изгой, но на него вдруг накатило понимание: всё, казавшееся вечным и неизменным, способно лопнуть, как эта станина, и царству олимпийцев, очевидно, приходит нелогичный, нелепый, но оттого ещё более трагический конец.
Рядом с хромым кузнецом валялись обессилившие мойры, похожие на раздавленных гигантских насекомых, и каждое новое «тра-да-да-да...» вонзало новые и новые иглы боли в их тела.
Где-то далеко от порога топтался пританцовывающий Гермес, посланный Зевсом узнать, как дела. Он совсем не хотел идти туда, в громыхающее пространство, ведь уже здесь, на подходе по ушам било так, что глаза слезились.
Всё шло не так, Гермес чувствовал копчиком, катастрофа близка. Тревога нарастала до пределов, которые казались олимпийцу недостижимыми. Его охватила паника — вот-вот должно рвануть!
И в наивысшей точке этого совершенно животного, первобытного страха вдруг всё стихло.
И в этой абсолютной тишине Гермес услышал собственный визг, поймал себя на том, что пляшет, потом осёкся и свалился с ног — усталый и разбитый.
На него накатила спасительная тьма, в которой сначала слышался приглушённый стук сердца, а потом сознание покинуло олимпийца.
XLVIII
На стрельбище взгляд должен быть
зверский, чтобы мишени в панике
падали.
Некий командир
С холма, где Ленка и Аполлон застали Кирилла, открывался прекрасный вид на незнакомый им город.
В городе все плясали, но Ромашкин с Афиногеновой не слышали музыки.
Кирилл настолько безотрывно смотрел вниз, что, казалось, не заметил появления студентов.
— Это ведь ты устроила, — наконец промолвил «бог из машины», обращаясь к Ленке, и та моментально всё поняла.
Её «Сиртаки» по-прежнему звучала на волшебных струнах. Девушка, занятая спасением друга и бегством из Тартара, совсем забыла о своём музыкальном эксперименте.
— Проклятая мелодия поднимается с самого дна мироустройства, — продолжил Кирилл, не обращая внимания на катящиеся по его лицу слёзы. — Пляшут абсолютно все. Все, кроме тех, кто пытается восстановить ткацкий станок судьбы. Ты его видела, не так ли?
— Было дело, — признала пифия Афиногенова.
— Я не знаю, как, но твоя музыка связана с нитями судьбы, это я чувствую. Чувствую, ты подобрала никому не доступные ключи... Как-то нащупала слабое место... Не хочешь — не рассказывай. Но я прошу тебя, умоляю: останови это всё! Ещё немного, и мойры сойдут с ума, я чувствую, будто сам погибаю с ними!
Кирилл упал на колени перед Ленкой, и той стало неловко, отчего-то стыдно и гадко одновременно. То же подумал и Аполлон.
Ленка поспешно настроилась и остановила время — приглушила руками колебания струн.
Пляшущие человечки (а издалека горожане выглядели именно так) замерли, вокруг повисла тишина.
— Встань, дядя, — брезгливо сказал Аполлон. — Мне надо тебе в рожу дать за твою выходку.
— Я рад, что ты не погиб, — угрюмо ответил Кирилл. — И не рад. Вы убиваете мою Элладу. Наверное, уже убили...
«Бог из машины» поднялся на ноги, но Ромашкин не стал претворять в жизнь свою угрозу. Только плюнул в сторону и отошёл.
— И ты готов убить, — промолвила Ленка, глядя на Кирилла.
— Да. И не знаю другого пути вас остановить. А после купания в Стиксе вы вовсе неуязвимы.
— Ты подглядывал, что ли? — всполошился Аполлон, от волнения добавив к вопросу ещё и коротенькое нецензурное словцо.
Холм ощутимо тряхнуло.
— Не матерись, пожалуйста! — в отчаянье воскликнул дядя.
— Натурально не хотел, — смутился парень. — Так ты подглядывал?
— Конечно, нет! Я знаю. Я же говорил, что могу получить информацию, подумав о ком-то или о чём-то.
Ленка сосредоточенно сделала несколько изящных пассов, и мир отмер. Люди в городе перестали танцевать не сразу. Неуверенно останавливаясь, многие падали наземь от усталости, остальные приваливались к стенам, садились в пыль, кто-то ковылял в тень и располагался там.
— Ну, и чего ты добилась? — в бессильном гневе спросил Кирилл.
— Я вообще не знала, что такое случится. Я старалась не заблудиться там, где ты меня бросил.
Кирилл замер, поражённый.
Аполлон решил разжевать на всякий случай:
— Ты виноват, понял?
Дядя лишь рукой безвольно махнул.
— Короче, родственничек, — сказал Ромашкин. — Гони на базу чашу, а то я тебе устрою...
Хотя студент не придумал, что же он там такое устроит, Кирилл поспешил ответить:
— Чаша рассыпалась в мелкую крошку. Дрались Зевс, Посейдон и Аид. Они её и...
Пришла очередь стыдиться Ленке с Аполлоном: зря они оставили чашу олимпийцам.
— А не врёшь? — спросил Ромашкин.
— Нет. Вы же перестали телепортироваться.
— Но снова можем, — встряла Ленка.
— Это-то меня и удивило. Как?!
Пояснил Аполлон:
— Сила любви. И адской боли, которую ты мне устроил.
Ромашкин сжал кулаки и подступил к Кириллу вплотную.
— Только не бей его, — попросила пифия. — Ещё дураком сделаешь, он нам осколки не покажет.
— Значит, слушай, клоун из прошлого, — сквозь зубы заговорил Аполлон. — Без чаши мы отсюда никогда не уберёмся. Тащи все до одного осколка сюда. Мухой, понял?
— Ну... Хорошо, — со скепсисом произнёс Кирилл и исчез.
Студентка задумчиво сказала:
— Не сделал бы он какой-нибудь глупости...
— Я ему сделаю, — зло проговорил Ромашкин, глядя, как измождённые эллины расползаются по домам.
Минут через пятнадцать-двадцать явился со свёртком Кирилл, отдал его Ленке.
— Вот, здесь всё.
— Что так долго? — буркнул Ромашкин.
— Раздумывал, не послать ли вас, — признался Кирилл. — Потом ждал, когда у тебя лопнет терпение, и ты примчишься меня поторопить. А ты кремень.
— Не то слово. Мы тут пока посидели, отдохнули. Поговорили. Поцело...
Ленка ткнула Аполлона локтем в бок.
Она аккуратно развернула ткань, и перед молодыми людьми предстала кучка глиняных обломков.
— И вот что с этим делать? — то ли озадачился, то ли отчаялся Аполлон.
— В прошлый раз понадобилась пара капель моей крови, — тихо сказала Ленка.
— Думаешь?..
— Ага.
«Бог из машины» наблюдал за ними со стороны, кусая нижнюю губу. Им завладело отчаяние. Казалось, вместе с этой грандиозной Элладой, его Элладой, погибает и он сам.
— Эй, дядя, — окликнул Кирилла Аполлон. — Есть ножик?
Он покачал головой.
Ромашкин метнулся в дом Омероса, на кухню, взял нож, и, не выясняя, как там хозяин, вернулся.
Не то чтобы Аполлон был готов хоть лично изрезать подругу, лишь бы достичь результата, нет. Наоборот, его изрядно мутило при мысли, что Ленке снова придётся делать надрез, притом глубже, ведь двумя каплями тут явно не обойтись...
— Может быть, всё-таки попробуем моей кровью? — предложил Ромашкин.
— Лучше не надо, — уверенно сказала девушка. — Мою уже дважды проверили. С твоей как-то неопределённо всё. Хотя я на себя вообще не могу гадать. Я и про них-то ничего конкретного не предвижу.
Ленка махнула в сторону города.
— То есть, твой дар пифии даёт сбои? — поинтересовался Кирилл.
— Ещё бы не давал, — усмехнулась пифия Афиногенова. — Ткань судьбы не ткётся, станок стоит. Начинаешь заглядывать в будущее и всего лишь топчешься в нынешнем. Неопределённость.
Ромашкин проникся ещё большим уважением к Ленке.
— Давай нож, — сказала ему девушка.
Тут Аполлон почувствовал резкий прилив знакомого гнева. Рядом появился олимпиец.
Обернувшись, парень буквально в паре метров от себя узрел бога-красавца с золотой кифарой в руке.
— Пифия! — воскликнул красавец. — Я искал тебя, почему ты избегаешь компании любящего тебя Феба?
«Тёзка, значит! — смекнул Ромашкин. — Наконец-то!»
Ленка обернулась на голос, Кирилл тоже. Но «бога из машины» никто, кроме студентов, не видел.
— Ты же знаешь, кто мы, — спокойно произнесла девушка.
— Знаю, разумеется! — Очи златокудрого олимпийца пылали одержимостью, десница в патетическом жесте протянулась к Ленке. — Но разве это преграда для двух любящих сердец?..
— Я тебе покажу преграду, — пообещал Ромашкин и направился к тёзке.
— Подложный Аполлон, поди прочь, — раздражённо сказал Феб, царственно отмахнувшись от студента, словно от мухи.
Безусловно, олимпиец сделал роковую ошибку: Аполлон по-хозяйски схватил его запястье и сломал кифарету руку ударом своей. Только кифара в сторону полетела. В следующий миг Ромашкин смачно врезал сребролукому богу в лицо, раскрошив Фебу нижнюю челюсть. Хруст выдался страшнейший.
Феб поднялся с земли, изумлённо глядя на Ромашкина. При этом лицо олимпийца само собой постепенно пришло в норму, рука тоже заросла.
— Слушай, парень, не до тебя, — доверительно начал Феб, но тут ему прилетело ещё.
На этот раз студент переломал ему рёбра, свернул шею и мощнейшим броском выкинул с вершины холма.
̵#8212 Ты ненормально силён, — поделился наблюдениями Кирилл. — И очень решителен. Пугающе...
— Только его так не победить, — добавила Ленка. — Я видела, как он по пьянке свалился с Олимпа на камень и — ничего.
— Что же мне с ним делать? Расчленить, что ли? — с досадой спросил Аполлон, припоминая, как волновался старина Гефест, когда лишился ноги.
Древнегреческий тёзка прилетел снизу, разъярённый и готовый к бою. Будто Супермен из западного фильма, Феб летел кулаками вперёд. Его атака заняла доли секунды, кулаки целили в грудь назойливого студента, но Ромашкин, предупреждённый новым всплеском холодного гнева, успел отклониться и локтем врезать сверху вниз по летящему богу. Спина утробно хрустнула. Падение златокудрого олимпийца было драматичным и унизительным — Феб сломанной игрушкой прокатился по пыльному грунту, хлеща по земле безвольными руками-ногами, и замер в совершенно неестественной позе.
— Ты чудовище, — прошептал Кирилл, уставившись на еле-еле шевелящегося Феба.
— А он, значит, музыкант, герой-любовник и просто хороший парень, — с недоброй усмешкой парировал Аполлон.
Ленка кашлянула деликатно и осторожно вклинилась в спор:
— Вообще-то, Полька, ты действительно выступил пугающе... Я тебя таким ещё не видела.
Ромашкин склонился к сидевшей над обломками чаши подруге.
— Они все тоже не видели.
Вот тут-то Ленка и почувствовала, что за ближайшим облаком скрываются олимпийцы, смотрят и делают выводы.
— Так это всё для них?! — тихо спросила пифия Афиногенова.
Аполлон кивнул.
Тем временем его тёзка встал и снова побрёл к вожделенной Елене Дельфийской.
— Он видимо, заколдованный? — Ромашкин считал, что показал наблюдателям достаточно, но Феб действовал, как заведённый.
— Зевс подговорил Эроса, и тот подогрел интерес кифарета, — пояснил всезнайка-Кирилл.
Ромашкину не хотелось упражняться, ломая Феба, ведь это было пустым бахвальством.
Когда студенты выкупались в Стиксе, парень без всяких подсказок почуял собственную неуязвимость. Хоть молнией бей.
Так оно и произошло. Из тучки, за которой прятались эллинские боги, высверкнула молния, и Аполлон почувствовал бодрящий удар током.
— Брр! — Парня аж передёрнуло от прилившей энергии.
Он стремительно приблизился к Фебу, походя отбив атаку его кулака, подхватил сребролукого под микитки и швырнул в облако.
Ленка открыла рот, наблюдая, как герой-любовник летит в небеса.
Зевс метнул ещё заряд, мощнее предыдущего.
К превеликому ужасу Кирилла и восхищению Ленки, Аполлон Ромашкин отнюдь не сгорел, зато стал светиться ровным белым светом. Только нимба над головой не хватало.
— Пора поговорить с местными заправилами, — сказал парень, подмигнув девушке, и перенёсся в засаду олимпийцев.
XLIX
Всё, о Люцилий, не наше, а чужое, только время
наша собственность. Природа предоставила
в наше владение только эту вечно текущую и
непостоянную вещь, которую вдобавок
может отнять у нас всякий, кто этого захочет...
Сенека
Когда музыка внезапно стихла, Зевс еле устоял на ногах, Аид припал на колено, Посейдону пришлось ещё и на руку опереться. Афина тоже не упала. Остальные, даже прыткий Арес, свалились с ног. Проклятая мелодия, превратившая богов в марионетки, наконец-то заткнулась.
— Что это было?! — пыхтя, как кузнечный горн, выдохнула Гера.
Громовержец и сам глотал воздух и никак не мог прийти в норму. Олимпийцы, судорожно надуваясь и с шумом выдыхая, потихоньку поднялись, и теперь роптали и поругивались. Заслали Гебу за нектаром. Поправили самочувствие.
Всё это недолгое время мозг Зевса бешено работал. Царь богов молчал, все ждали его оценок, приказов, действий.
— Я чувствую, что наши враги близко, — заявил Тучегонитель. — Настало время дать им бой. Готовьте боевые колесницы! Несите оружие! Эй, Эрос!
На зов царя явился сын Афродиты — кудрявый карапуз с луком и колчаном знаменитых стрел.
Зевс ласково улыбнулся мальчонке:
— Скорее лети к Фебу и порази его. Пусть он ещё сильнее влюбится в поддельную Пифию!
Эрос засмеялся серебристым смехом, в котором проскальзывали далеко не детские похотливые нотки, расправил крылья и пузатенькой ракетой стартовал исполнять Зевесову волю.
