Принцесса вошла без стука, с помощью Маркуса убрав с пути преграду в виде слуги. Хлопая дверьми, она, наконец, обнаружила хозяина дома в столовой. Принцесса была полна решимости испортить ему пищеварение.
— Это вы сеньор Раже?
— Кто тут ещё? — недовольно пробурчал управляющий. — Канцен, я же велел никого не пускать!
Канценом звали слугу. Того самого, который попытался убедить их, что нельзя входить без доклада. На ругань господина он отвечал лишь тяжкими вздохами и робкими бессвязными фразами: 'Но ведь они... Она же...'.
Наконец Раже снизошёл до того, чтобы встать из-за стола.
— Ну, что вам угодно? — в его тоне не было ни капли уважения.
— Мне угодно знать, по какому праву вы дурно обращаетесь с женщинами и детьми. Почему люди у вас мрут от голода прямо на дороге? — лицо Стеллы раскраснелось от гнева, грудь тяжело вздымалась. — По какому праву...
— А вам-то какое дело? — грубо оборвал её управляющий. — Не хватало ещё, чтобы какая-то пигалица указывала, что мне делать! Канцен, проводи!
— Нет, я не уйду! — Принцесса подошла к столу, отодвинула стул и села.
— А я говорю, уйдёте!
Перекошенный от злобы Раже шагнул к Стелле, но, наткнувшись на её взгляд, в нерешительности остановился.
— Вы, вообще, откуда взялись? Я всю округу знаю... Дочка какого-то арендатора?
— Маркус, — нарочито надменно попросила принцесса, — объясни ему, что такие, как он, не имеют права сидеть в моём присутствии. Они обязаны проявлять уважение к моей особе, в частности, вставать на колени и целовать руку.
— Этого ещё не хватало! — вспылил управляющий. — Чтобы я встал на колени перед какой-то девчонкой!
— Ничего, встанешь. Ещё о пощаде просить будешь, — прошипела принцесса.
— Вон отсюда! — Раже побагровел. Он протянул руку, чтобы ухватить дерзкую посетительницу за плечо, но Маркус предотвратил оскорбление королевской особы.
Стелла неторопливо достала аккуратно свёрнутую бумагу с гербовой печатью и протянула Раже. Тот быстро пробежал её глазами и побледнел. На лице в строгой последовательности сменились удивление, страх и подобострастие.
Он бухнулся на колени и попытался поцеловать принцессе руку, но та брезгливо отдёрнула её.
— Чтобы завтра на двадцать миль в округе не было ни одного голодного, а сегодня... — она задумалась, — сегодня я желаю написать письмо вашему господину. Как его зовут?
— Барон Эрон Дорджет, ваше высочество, — пролепетал Раже. Он уже видел петлю, затянутую палачом на шее.
— Прекрасно. Бумагу, перо и чернила!
На том самом обеденном столе, за которым всего четверть часа назад беззаботно обедал не чистый на руку управляющий, была написана лаконичная жалоба с предписанием о наказании: энное количество ударов плетью (разумеется, публично) и крупный денежный штраф в пользу государства. О том, чтобы лишить Раже места, Стелла даже не упомянула — это само собой разумеется.
Подпись в конце бумаги поставила точку в её участии в этом деле.
— Ловко ты с ним! — когда они вышли, наотрез отказавшись от трапезы и крова, похвалил подругу Маркус.
— Пустяки, — покраснела Стелла. — Он меня разозлил. Видят боги, Маркус, если бы он продолжал в том же духе, я велела бы его повесить!
— Даже так? — прищурился принц.
— Именно так. И папа, будь он жив, одобрил бы.
— А Старла нет. Она сказала бы, что надо проявлять благоразумие.
— И я его проявила. Ладно, забыли!
Покинув владения барона Дорджета, дорога побежала по дну оврага. Некогда здесь протекала река. Теперь от неё осталось лишь высохшее русло, по которому пролегла одна из дорог в Оду.
Внимание Маркуса привлекли странные холмы, напоминавшие могильные курганы. У него на родине такие делали из камней, присыпая землёй или забрасывая ветками.
Решив заглянуть в деревню, чтобы отдохнуть и пополнить запасы провизии, друзья поднялись по крутой тропинке на гребень холма. Это оказалось труднее, чем казалось вначале, пришлось спешиться и взять лошадей под уздцы.
В деревне стояло всего пять домов. На вид все чистые, хотя и покосившиеся.
На скамейке возле одного из домов сидела старая лиэнка и мотала пряжу. Принц попросился к ней на постой и, получив согласие, задал вопрос о заинтересовавших его холмах.
— Это могилы наших прадедов, — не отрываясь от работы, ответила женщина. — Старые, очень старые.
Ей не хотелось говорить об этом, а эти люди безжалостно, по незнанию, бередили прошлое. Начинаешь снова жалеть о том, чего не вернешь, воскрешаешь боль, которая и не думала умирать, а просто, свернувшись клубком, заснула в сердце.
Эта земля схоронила многих из её рода и, когда придёт время, заберет и её.
Но приезжие оказались любопытными, пришлось рассказать историю здешних мест.
Давным-давно по дну оврага протекала полноводная бурная Ода. Каждый год она разливалась по соседним лугам, но люди любили и боготворили её.
На одном берегу жили лиэнцы, на другом — грайды.
— Они пришли из-за гор и хотели завоевать нашу землю, но наши предки храбро сражались за каждую песчинку, за каждый камушек. Да и как же иначе, ведь они защищали родину! Все грайды погибли, но и у нас почти никого не осталось, одни старики да малые дети. Мы собственными руками хоронили родных. В тот день, когда погиб последний грайд, Ода высохла. Мы умирали от жажды и голода: река была нашей жизнью.
Лиэнка с тоской посмотрела на высохшее русло, будто помнила те дни, когда там, внизу, плескались воды Оды.
— А когда это было? — Стелла лихорадочно пыталась вспомнить, где и что она уже слышала о грайдах. Кажется, это одно из кочевых племен.
— Задолго до вашего рождения. Да и моего тоже, — вздохнула женщина. — Мне эту историю рассказала бабушка, а та, в свою очередь, узнала о ней от своей матери.
Лиэнка немного помолчала, а потом, расчувствовавшись, решила поведать ещё одну легенду: о влюблённых, на могилы которых, будучи еще девочкой, носила цветы. Об Арирде и Гиэре.
Она была одной из грайдов, он — старшим сыном лиэнского старосты. Впервые он увидел её, когда она спустилась к реке, чтобы набрать воды.
'Это наша вода', — сдвинул брови Арирд. Он стоял на одном берегу, она на другом.
Гиэра подняла голову, выпрямилась и посмотрела на него. Взгляд этот был кроток, строг, мягок и решителен одновременно и покорил юношу.
А она всё стояла и смотрела на него своими тёмными волоокими глазами.
С тех пор Арирд жил от рассвета до рассвета и торопил ночь, потому что возлюбленная приходила к реке за водой в час, когда свет побеждает тьму. Он жил этими рассветами, а потом и она тоже стала жить ими.
Сколько слов они сказали друг другу, до того, как их глаза стали единым целым? Едва ли десяток. Они просто молчали, а ветер разносил по воздуху дыхание от одного берега к другому. Влюблённые передавали тепло своих рук через бурный речной поток, посылали записки вместе с игривыми птичками.
Любовь соединила их прочной нитью, сильная настолько, что они решили пожениться вопреки воле родителей. Тогда выйти замуж или жениться без отеческого благословения означало быть проклятым, в одночасье стать изгоями.
Они встречались по ночам. Арирд ждал Гиэру на берегу Оды. Она приходила на условленное место около полуночи, испуганная, как кобыла единорога.
В ту ночь река бушевала. Шёл дождь, но они не могли не видеть друг друга, им мало было незримого образа, следовавшего за ними, куда бы они ни пошли.
Он отвязал спрятанную в зарослях лодку и поплыл наперекор волнам.
Гиэра с замиранием сердца ждала его.
Это было последние тайное свидание: на следующий день они условились бежать.
Влюблённые сидели рядом на мокрых камнях, когда услышали крики. Им пришлось спешно проститься. Она поспешила к себе домой, он — к себе, на другой берег.
Гиэра решила проводить взглядом любимого и задержалась на изгибе тропинки.
Арирд с трудом справлялся с бурным потоком. Его лодку бросало из стороны в сторону, но был он умелым кормчим и всё же сумел пристать к берегу.
Беда всегда приходит, когда её не ждешь. Арирд поднимался по скользким камням ('Сейчас сухо, — с улыбкой заметила рассказчица, — а я вижу, что вам это далось нелегко, а тогда лил дождь'), но поскользнулся и упал. Он был уже мёртв, когда вода поглотила его.
Бедняжка Гиэра, думала ли она о себе, когда, закричав, кубарем скатилась вниз. Думала ли она о своих синяках и ссадинах, о своих родных, когда бросилась в воду? Нет, только о нём.
Гиэра попыталась забрать его у Оды, но разве она могла справиться с разбушевавшейся рекой?
Влюблённых похоронили напротив друг друга: даже смерть не смогла соединить их. Обе могилы теперь почти сравнялись с землёй.
Вечером Стелла прогулялась к последнему пристанищу Арирда и, сидя на земле, в багряном закатном свете, окрашивавшем кровью курганы, задумчиво смотрела на могилу Гиэры.
Оживают ли по ночам души усопших? Может, в полночный час они сидят рядышком на каком-нибудь камне или, взявшись за руки, гуляют по руслу высохшей, некогда разлучавшей их Оды.
Дурманящий тяжёлый запах духов разлился по комнате.
Маргулай отложил в сторону исписанные убористым почерком листы — загадка последней строки свитка отнимала много времени, но никак не желала открыться — и обернулся, чтобы поприветствовать госпожу. Именно она, а не её супруг, вопреки всеобщему мнению, обладала реальной властью, но отказаться от Шелока колдун тоже не мог: тот наделил его силой, помог развить дар.
Зачатки магии в крови Маргулай почувствовал ещё в детстве.
Он не любил вспоминать о тех годах, вычеркнув их из памяти. Но его злоба была родом именно из детства. Быть может, она не переросла бы в поклонение тёмным богам, если бы жители деревни, в которой родился колдун, да и его родители проявляли больше внимания и тепла к некрасивому, вечно погружённому в себя ребёнку. Но родители ругали нелюбимого сына, а соседские мальчишки кидались камнями. Обладая по сути слабым магическим даром, Маргулай автоматически превратился в изгоя.
В шестнадцать лет, заключив договор с Шелоком, юноша получил возможность пользоваться своими способностями не хаотично, не осознано, а целенаправленно. И первыми жертвами возросшей силы стали былые обидчики. Он убил их безо всякого сожаления и покинул родные края, чтобы спустя много лет вернуться тем Маргулаем, которого сейчас боялись лиэнцы.
Марис скользнула ему за спину и положила ладонь на плечо:
— Ну, как продвигается работа?
Он ничем не мог порадовать госпожу: целая неделя впустую. Ключ к пространству миров дразнил мнимой доступностью, но никак не давался в руки.
— Я очень на тебя надеюсь, дорогой мой, — её губы практически касались его уха. — Подумай, ты ведь станешь самым могущественным, самым желанным человеком в мире... Кстати, как обстоят дела с королевой, она ещё не надумала отдать тебе власть?
— Старла упряма и скорее умрёт, чем согласится выйти за меня, — Маргулай поцеловал руку богини и опустился перед ней на колени.
— Так убей, — холодно предложила Марис, заняв его кресло. — И дело с концом. Её сестричка тоже нам не помеха: поиграю немного и прихлопну. Слишком своевольная и самонадеянная для человечки. Маргулай, я очень на тебя надеюсь, не разочаруй меня!
— Сделаю всё, что в моих силах, госпожа!
Богиня улыбнулась и ласково погладила колдуна по щеке. Он так предан ей, так любит её, может, сделать его кем-то больше, чем слугой? Шелок одряхлел и давно перестал интересовать её, да и интересоваться женой тоже. Марис платила ему взаимностью, меняя любовников, как перчатки.
Но это развлечение никуда от неё не денется: щёлкни пальцем, и Маргулай будет принадлежать ей душой и телом. Сейчас же надлежало переговорить с одним... существом, которое было в курсе головоломок сестёр-создательниц. Только как выманить его из подземного мира, из логова злейшего врага? К сожалению, все свидетели творения погибли, за исключением...
Марис панически боялась Атмира, но другого выхода не было. Если она хочет извлечь из украденного свитка пользу, придётся попробовать разыскать Его.
Разум бодрствует и во сне, и она, несомненно, получит подсказку. Он ведь намного сильнее, мудрее и могущественнее, чем все боги вместе взятые, во всяком случае, был таким до момента пленения.
А смертная девчонка, осмелившаяся стать на её пути, умрёт до исхода месяца.
У Марис сохранилось забавная вещичка, кольцо, некогда стоившее жизни одной строптивой девице, ей и её семье, и богиня намеревалась вновь использовать. Кольцо привыкло забирать жизни — что ж, она подарит ему новую жертву.
* * *
— Мы едем через пустыню? — Стелла чуть не подавилась куском хлеба. — Ты сумасшедший!
— Вовсе нет. Поверь, не всё так страшно, а пустыне не совсем пустыня.
— Да, конечно! Ты смерти моей хочешь?
— Я хочу сохранить тебя живой и здоровой. Заодно, на страну свою посмотришь.
Принцесса фыркнула и покрутила пальцем у виска.
— Стелла, перестань капризничать! Я всё продумал, а дорогу хорошо знаю. Правда, мы ездили весной, но, думаю, пик жары в тех местах уже прошёл. Зато потом нам не придется прыгать по горам, словно архарам. По Шор сотни людей каждый год ездят — и ничего!
Принцесса тяжело вздохнула, но согласилась. Она уже смирилась, что маршрут выбирал Маркус.
Старое русло Оды вывело к Оду. Небольшой городок вырос посреди мало пригодных для земледелия земель и так называемой пустыни Шор — на самом деле сильно выветренной пустоши.
Несколько десятков улиц, домишки под красными крышами — и диссонирующий с окружающими строениями храм Фериарда с огромными солнечными часами перед входом.
— Опять в храм? — спросила Стелла, всем своим видом показывая, что ей туда не хочется.
— Можешь рискнуть, — пожал плечами Маркус, — но нормальные люди предпочитают гостиницы.
— В таком случае, едем к губернатору.
— А как же гостиница?
— Ты же видишь: Оду — маленький городок, и в нём наверняка такая же плохая гостиница, как гостеприимство в Добисе.
Дом губернатора стоял на центральной площади, выходя окнами на храм — очередная банальность. Окажись вы в любом лиэнском городе, даже с закрытыми глазами отыщите главные 'достопримечательности'. Создавалось впечатление, что некогда был разработан план идеального города, очевидно, Лиэрны, а после под копирку по нему строили другие города. Но даже копировать третьесортные строители умели плохо.
Стелла придала лицу выражение, подобающее королевской особе, и постучалась. Ей открыл заспанный паренёк с всклокоченными волосами. Как ни странно, он узнал её — захлопал глазами и бухнулся на колени с радостным криком: 'Ваше высочество!'.
Воодушевлённая оказанным приёмом принцесса тут же отчитала слугу за нерасторопность.
Губернатор был мил и обходителен. Невысокий, но не тучный, с заострённым подбородком, в своё время, очевидно, он нравился женщинам, но его обаяние испарялось с каждым годом. Обаяние исчезало, а привычки остались.
Градоначальник старался во всём угодить именитым гостям. Узнав, что они собираются пересечь пустыню Шор, он покачал головой и с видом знатока посоветовал найти проводника.
