Самоучка

Следующего юного пациента родители приводят вдвоем. Помня о наблюдении, что в семье мутантов мутанты появляются чаще, внимательно смотрю на родителей. Ага, поправка: не родители привели ребенка, а мамаша притащила сына и мужа. Муж — невменяемый алкаш. Опустившийся "друг", между прочим. Смотрю на него сквозь ширму и четко вижу тень близкой смерти на одутловатом лице. Неудивительно, многие "друзья" сводят счеты с жизнью посредством непрерывного запоя. Век "друзей" обычно недолог.

Мамаша... о, вот это по-настоящему редкое явление! "Зомби" в стазисе! Вообще "зомби" по жизни не так уж редки, даже несколько видов встречается, но чтобы в стазисе?! Жизнь — штука динамичная, отмечено давно и не мной, что все течет и изменяется. Применительно к данному случаю — если "зомби" купировать, пойдет медленный откат, возврат к природному человеческому состоянию. А тут передо мной женщина средних лет, явная "зомби", и всем хоть бы хны, как говорили во времена Гипербореи. Муж, ребенок, оба живы и не покалечены, что удивительно. Я бы на ее месте мужа-алкаша давно прибил, например. Она даже разговаривает, как настоящая! И тем не менее "зомби", уж я-то вижу. Что-то или кто-то ее держит в состоянии динамического равновесия, и мне очень любопытно, кто.

Прошу излагать проблему, слушаю, вслушиваюсь и вглядываюсь. Говорит женщина, мужу давно на все наплевать, он в глубокой алкогольной интоксикации. Скоро начнет дергаться в поисках новой дозы, но пока что тихий.

Ну, что сказать о ребенке... Таких ко мне редко приводят. Обычно ведут прямиком в психбольницу, и там их без возражений принимают. Тем не менее он скорей мой клиент. Пока мамаша излагает суть проблемы, подросток потихоньку оглядывается, а потом прямо в середине ее фразы громко спрашивает:

— А это что?

И тянется к шторке.

— Защита, чтоб ты ничем не заразился! — раздраженно отвечает мамаша. — Не трогай!

Впрочем, его руку придержать даже не пытается. Ага, уже поняла, что бесполезно.

— А доктор больной, что ли? — так же громко спрашивает подросток и бесцеремонно отодвигает штору.

Смотрю ему в глаза. В ответ — безмятежная вредность.

— А чего он на меня смотрит? — продолжает он доводить свою маму громким голосом.

Мне ее немного жалко. Она же живет в этом каждый день. "М-чудаки", так я окрестил данную разновидность мутантов. Да-да, те самые, которые феерические. Абсолютно бесполезны для общества. Заводится вот такой кадр в семье, и единственное его занятие — как бы довести до раздражения близких. И доводит. Заняться ему больше нечем, времени на эксперименты много, методом тыка и в силу генетической одаренности обязательно найдет, какие интонации, какие поступки доводят родителей до тихого бешенства. И в ответ на бешенство — неконтролируемая истерика. И тогда ему хорошо, он обижен, а все виноваты. Так и живут балластом в семье. Абсолютно асоциальны, обучению не поддаются. Им сразу и без сомнений подтверждают полную инвалидность по голове. Жизнь нахлебником — вот их ниша для существования. Раньше я ими вплотную не занимался, сразу рекомендовал обратиться к психиатру, ну, выписывал еще сильные успокоительные на случай истерик, но это же не решение проблемы и уж тем более не лечение. А вот сейчас я готов попробовать. И силы есть, и время, и вдохновение.

Руку подросток так и держит на шторе, и мнет ее, мнет. Знает, поганец, как это нервирует взрослых и бесит его маму, вот и применяет. Но мне это облегчает процедуру. Наклоняюсь к кейсу. Там немного предметов, но уж ударный инъектор с сильным успокоительным найдется. У любого психиатра найдется, а я ведь в том числе и психиатр.

Зажимаю инъектор в кулаке и быстрым тычком прикасаюсь. Готов! Теперь можно и поработать. Мамаша его, к счастью, ничего не замечает, ей показалось, это я руку подростка так оттолкнул. "М-чудак" надувается, но сидит на стуле не шевелясь. А в обычной ситуации уже орал бы, что его кто-то посмел тронуть.

Разговариваю с мамашей. Мне нужно понять, что загнало ее сына в измененное состояние. Мутация — это само собой, но она на ровном месте не возникает, именно к такому выводу я пришел недавно. Раз за разом убеждался — у любой мутации есть пусковое условие. Если найти его — становятся более понятными дальнейшие действия.

Через полчаса я со вздохом убедился — она и есть пусковое условие, тот самый фактор, запустивший мутацию. "Зомби", этим все сказано. Ну какая любовь к ребенку может быть у генетически бесчувственной мамы? А дальше не повезло. Родился бы у нее сын с задатками "муравья", он бы ее равнодушия и не заметил бы. Что ему родители, когда есть друзья, компаньоны, партнеры, когда можно замутить столько выгодных дел?! И сын-"рогатый" перенес бы ее невнимание без особых проблем. Но у нее, к несчастью, "м-чудак". Психически неуравновешенный ребенок с сильнейшей потребностью родительского внимания. А его, внимания, как раз и нет. И ему остается один путь — стать инвалидом. Инвалиду внимание вынужденно обеспечено.

Я встаю, но иду не к ней, а к ее мужу. К маме у меня претензий нет. Настоящий казуатор — вон он сидит. "Друг", м-мать его... Интересно, он понимает, что натворил? Ой, вряд ли. Все мутанты — жуткие эгоисты, думают только о себе.

— Пойдем, друг, — говорю я, обнимаю его за плечи и веду к двери.

Он идет охотно. Потому что я обнял его так, словно приглашаю выпить. Ну, ему так кажется. А мне всего лишь надо поговорить с его женой наедине.

— Ты умрешь в эту неделю, — шепчу я ему. — Не знаю, отчего, но умрешь, я вижу. Позаботься о жене. Завещание напиши. Из-за твоей вечной лжи она стала чудовищем, а сын инвалидом! Погуляй с сыном на прощание, пусть запомнит тебя любящим отцом. Идите.

— Сына, пойдем! — машет "друг", и подросток охотно съезжает со стула.

Если б он обратил на сына внимание пораньше... он же "друг", ему ничего не стоило изобразить и любовь, и заинтересованность во всех сыновних делах... но он вместо этого ушел в запой. А сейчас поздно. Блок на выпивку я могу поставить, но зачем? Он уже мертв, по сути.

Руки на этот раз у меня не трясутся. Да, я надавил. Но таких давить надо, а не надавливать. Жить за счет обмана родных, близких и друзей — это мерзость.

— К сожалению, ваш сын психически болен, — сообщаю я женщине.

Она не меняется в лице, вообще никак не выражает отношения к сказанному. И "зомби", и сама предполагала нечто подобное. "Зомби" — вовсе не значит, что тупая, чаще наоборот.

— Когда впервые ощутили равнодушие к жизни? Повышение болевого порога, замедленность реакций?

Она не удивляется неожиданным вопросам. Все же в каком-то смысле с "зомби" легко общаться.

— Когда вышла замуж, — подумав, сообщает она. — Но это обычно для женщин, разве не так? Домашние дела и заботы — не то поле деятельности, где предполагается веселье.

Речь правильная, развитая, это я еще раньше отметил. Неглупая. Тем не менее изменения в собственной психике тревоги у нее не вызвали. Что же такое случилось во время Катастрофы, если сейчас считается нормой, когда годами не тянет ни смеяться, ни шутить... ни любить?! На всякий случай спрашиваю о работе. Ну надо же — учительница! Это как?! С другой стороны... учительницу-"зомби" ничем не прошибешь. Абсолютная психологическая устойчивость, самое то при генетически лживом пьянице-муже, психопате-сыне и сумасшедшей работе в школе. Уродливая, но достаточно устойчивая система. Такая же, как и вся наша жизнь.

— Вылечить вашего сына невозможно, это навсегда, — сообщаю я. — Но понизить до приемлемого уровня проявления болезни вполне реально.

Я не употребляю слово "мутант" по привычке. "Зомби" напугать — это надо сильно постараться.

— Что для этого требуется?

— Простой физический труд прежде всего, — усмехаюсь я. — Много именно простого, понятного и необходимого физического труда. Я распишу, какого и как именно. Ну и лекарства-корректоры, их придется принимать всю жизнь.

Женщина качает головой.

— У нас в городской квартире вообще нет работы для сына, — сообщает она. — Мы достаточно обеспечены, чтоб нанимать домработницу. У мужа свой бизнес. Да и в нашем загородном доме... нет, невозможно. Там у нас все делают постоянные работники.

На мгновение я испытываю острую зависть. У них есть и городской дом, и загородное жилье! Что им физический труд! Они, наверно, и в метро никогда не бывали, личный водитель возит!

-Давайте сделаем так! — решаю я. — Приходите ко мне через две недели, хорошо? К тому времени ваша жизнь существенно изменится, и мы сможем поговорить о лечении сына более предметно.

— Почему это наша жизнь должна измениться? — спрашивает она спокойно.

Со стороны кажется — у женщины хорошее самообладание. А на самом деле — просто "зомби", просто все равно. Наверно, и сына решила привести ко мне не она, а отец в минуту редкого просветления.

Молча выписываю для ее сына самый мощный из доступных транквилизаторов и провожаю до двери. Через две недели она похоронит мужа, а компаньоны похоронят его бизнес. Бизнес, основанный на способности "друга" втираться в доверие к кому угодно с целью обмануть — крайне неустойчивая конструкция, с уходом мутанта сыплется, как карточный домик. И он посыплется. Вот тогда и поговорим. Надеюсь, без тлетворного присутствия "друга" в семье у нее начнется откат. И она когда-нибудь сможет в ответ на истерику сына просто показать ему язык, или пошутить, или потрепать по голове — хоть что-то сделать человеческое. Вот тогда, и только тогда есть надежда, что она меня услышит.

Инфо подпрыгивает и заходится звоном. Чего это оно? А, одновременно пришли сообщение о переводе денег и чей-то вызов. Ну, денежки — это очень хорошо...

— Я приболела немножко, — раздается голос Риты. — Не скучал?

— Нет, что ты! — радостно откликаюсь я. — Я работал! Я "баксу" снес, представляешь?

Рита молчит. Мне почему-то кажется, что она не рада ответу.

— Я подъеду сейчас, — наконец тускло говорит она. — Встретишь?

Я мнусь. Так хорошо без нее было. Денюжек столько накапало! И вот — все бросай, куда-то иди! А оно мне надо?

— Встречу, — неожиданно для самого себя отвечаю я.

Иду к метро через лесок, особенно грязный по весне. Под ложечкой тоскливо сосет, словно приближаюсь к неприятностям. Рита... одна большая загадка, а не девушка. Вообще не носит флай, где это видано? А если серьезно — что ей надо от меня? Чувств? Да ну, она же "зомби", а это навсегда. Последнюю странную вспышку считать не будем, это так... вспышка. Разовое явление. Сумасшествие мое и ее. Тогда что же ей от меня надо? Ей, Даниилу, "собакам" еще этим непонятным, "термитам" какого-то генерала... Чувствую, что все несуразности последнего времени, только-только позабытые за интересной работой, снова начинают кружить вокруг меня и пугать. Смыться бы на время из столицы, да такую работу кто бросит в здравом уме? Из иммигрантов — никто!

Твердо решаю отправить ее прямо от метро обратно. Странно, но легче не становится, все равно сосет и сосет. Словно иду в ловушку.

Я увидел ее издалека. Слишком издалека. Ее и их. Высокая тонкая фигурка, две "собаки" подступают к ней, не обращая внимания на прохожих. Даже с такого расстояния чувствую их оскал. Я узнаю его сразу. С таким оскалом "собаки" идут убивать. "Гончаки". Быстрые, ловкие, злобные. Они что, взбесились — при свидетелях, днем?! У "собак" такое бывает, но... причина, ф-фак, причина?! Она же не из их среды, не конкурентка!

Прохожие обходят стороной место конфликта, ускоряют шаги и отворачиваются — обычная реакция обитателей столицы на чужие проблемы. Я срываюсь с места и бегу, хотя понимаю, что никак не успею. Сверкает нож. Ее бьют в живот, раз, другой... много раз.

Рита лежит на асфальте, скорчившись, поджав руки и ноги к животу. "Собаки" уходят не торопясь. А куда им спешить? Мало кто из обычных людей способен встать на их пути, обычные люди оскалившихся собак сторонятся инстинктивно. Но я — не обычный.

— Куда вы? — бросаю им вслед. — Я же вас видел.

Они останавливаются, переглядываются.

— Что ты натворил, придурок?! — орет один из них. — Он же нас видел!

И ударяет напарника ножом. Потом опускается рядом с ним и рыдает в истерике, бьет кулаками по асфальту и снова рыдает.

Мне пока что не до него. Опускаюсь на корточки рядом с девушкой, осторожно осматриваю. Кровь. Много крови. Курточка изрезана. Больше десяти ударов в живот. Она еще живет, но шансов у нее нет. За что? Ее — за что?! Ответ рыдает неподалеку. Встаю и направляюсь к "собаке". Мне требуется получить ответы на несколько вопросов, и он ответит, никуда не денется. На ходу прошу первого попавшегося вызвать оперативные службы. Парень дергается. Кажется, я его придавил. Ну и что? Он был рядом, когда Риту убивали, и пальцем не шевельнул, чтоб защитить, теперь мне его не жалко. Будет вызывать полицию час за часом, и вызывать, и вызывать, даже когда отберут инфо, и избавится от мании очень нескоро... но мне все равно.

При моем приближении "собака" поднимает на меня тоскливый взгляд и воет. Чует, скотина, свою смерть. Его мне тоже не жалко.

Сквозь лесок пятно реанимационной машины почти не проглядывается. Быстро они все приехали. Там сейчас суета, оживление, фотографируют, свидетелей опрашивают... хорошо, что успел уйти. Не люблю известность, особенно у правоохранителей. Вопросы у них могут появиться такие, что снова придется из столицы удирать без оглядки. Так что мне лучше по темноте, через ширмочку...

"Собака" ответил, куда бы он делся. Теперь у меня есть заказчик, есть недостающая информация, и все непонятности прошедшего месяца со щелчками складываются в цельную картину. Почти все. Но для действий мне уже достаточно. И я иду, чтоб встретить кое-кого.

Ненавижу, когда убивают детей.

10.

В этой части микрорайона я пару раз бывал, когда искал помещение под приемную, и уже тогда обратил внимание на скромный фасад небольшого здания, выглядывающего из сплошной стены. По табличке у входа — Московский институт радиоэлектроники. Скромно и непонятно. Непонятно, потому что ни студентов, ни сотрудников у входа я ни разу не заметил, вообще никого не заметил. Тогда какой же это институт? Но сейчас я уже знаю, какой.

Я не подхожу к дверям, там наверняка видеонаблюдение, стою далеко в стороне и просто жду. "Собака" сказал, он должен выйти сам. Кто именно — знал второй, но второй к тому моменту говорить не мог, как и дышать. Так что я просто стою и жду. Я почему-то уверен, что узнаю его.

Она появилась из дверей "института" и сразу вспыхнула на солнце, как алый мак. Изящная молодая женщина в модной ветровке-прозрачке, на голове кокетливый красный беретик, на ногах крохотные сапожки той же цветовой гаммы. Только брюки выбились из образа — столь же модные, дорогие — но черные. Тоже в некотором смысле символ ее работы, как и одежда цвета крови. Моя прекрасная незнакомка, избавительница от "собак", юная тетя наглой "баксы", дама из силовых структур в немалом звании... и заказчица убийства Риты. Не он — она. В голове тихо щелкали, слагались в картинку, распадались калейдоскопом и снова складывались факты и события последних месяцев. В картинке нашлось подходящее место всему и всем, и Даниилу Рождественскому тоже, только Рите места не находилось. Ну вот ее и убили.