Самоучка

— Я посижу для естественного фона, — кротко сообщаю ему.

Бодигард удовлетворенно кивает и отворачивается. Естественный фон — это охраннику близко и знакомо, это нормально.

"Крафт" выкатывается на пешеходную зону уверенно и демонстративно. А чего водителю бояться, если на стекле светится универсальный пропуск от полиции столицы? И даже не сказать, что купленый, Олег Белых вроде бы у нас числится депутатом. В том числе.

Откатывается дверца механического чудовища, по недоразумению числящегося легковой машиной... м-да. Это я его хорошо приложил. Качественно и до конца жизни.

Олег Белых, он же израильский бизнесмен Олег Вайнштейн, он же российский провластный бандит Олег Беляк выкатывается из машины на инвалидной коляске. Не то чтобы ему неудобно, такие коляски и по лесенкам шагают, и в метро сами спускаются, но вряд ли мужчину это радует. Потому что в инвалидные коляски просто так не садятся.

Олег Вайнштейн, зверь и нелюдь, умирает. Я вижу это четко и недвусмысленно. У него уже наступила последняя стадия истощения: костюм топорщится мешком, костлявое лицо обтягивает сухая кожа, голова еле держится. Одни глаза светятся умом и волей. Вот эта воля его и сгубила. Ему же ясно было сказано: "Не злоумышляй, задохнешься". Отдать приказ он боялся, чуял, что действительно задохнется, но не мог не желать мне смерти. Мечтал, планировал, предвкушал. Хрипел и задыхался, но не отступал. И жесткая установка начала поедать упрямый организм. Такое в моей практике уже случалось неоднократно: лечишь голову, а в результате вылазит такое, что лучше не вспоминать, чтоб не сгореть со стыда. Да, мы, врачи, такие: беремся лечить организм, толком не представляя, с чем имеем дело. Ну и лечим.

— Рахиль... — слабо произносит умирающий монстр.

Рита внезапно срывается с места. Ого. Она, оказывается, умеет бегать. Ну, когда стимул есть. Вихрем проносится по площадке и падает отцу на грудь.

— Олежка, Олежка, как же так?! -разбираю сквозь ее рыдания.

Олежка. Отец для нее в личном общении — Олежка. Не отец, не папа, не аба, даже не фатер. Олежка. Как брат, как друг, как возлюбленный. Еще одна темная страничка жизни моей подруги. Сколько их еще обнаружится?

Они беседуют, бессвязно и нежно. Не вслушиваюсь — главное будет сказано в конце. Так и происходит.

— Я замуж вышла, — сообщает Рита и смотрит на отца мокрыми глазами. — Пожелай мне счастья.

Монстр долго молчит. Представляю, каково ему сейчас. Сейчас он навсегда теряет беззаветно любящее его существо. Поделить дочь между мной и собой он не готов — и никогда не будет готов. Зверь, для которого в этой стране невозможного почти что и нет, не способен допустить свободу воли у окружающих его людей.

— Вовремя, — наконец скрипит Вайнштейн. — Я, сама видишь, скоро тебе ничем не смогу помочь. И врачи... мутят. Даже чем болею, не говорят.

Рита рыдает. Это Вайнштейн, может, не понимает, что с ним происходит, но не Рита.

Они договорились. Звучит как чудо, но они все же договорились. Рита покаялась во всех грехах, а отец простил и пожелал ей счастья. Близость смерти, оказывается, иногда проясняет и такие черные души.

В такси мы молчим. Ну, с таксистом понятно, ему теперь до конца жизни молчать, но и нам обсуждать по сути нечего. Я убиваю ее отца. Это понимает она, понимаю я. Просить за отца Рита не может — если Вайнштейн выкарабкается, первым делом он убьет меня. И просить отца за меня она тоже не может — монстры глухи к подобным просьбам, потому что считают их непростительной слабостью.

— Что же я наделала! — наконец с отчаяньем шепчет Рита. — Отец — монстр, а ты — убийца монстров, неужели не понимала? Какая дура...

Я молчу. Меня как бы и не спрашивают ни о чем.

— Док, я — дочь своего отца! — вдруг с вызовом говорит Рита. — Я — черная! Ты сможешь жить со мной?!

Ну вот и вопрос. Да такой неслабый! И не соврешь, она же читает мои записи и в курсе всех исследований.

— Да, — отвечаю коротко и недвусмысленно.

— А как? Я же черная, я ведьма...

Перебиваю ее самым простым способом — обнимаю. Девушка смотрит недоуменно. Ей требуется разъяснение. Оно и понятно, она не хочет кончить жизнь, как предыдущая ведьма.

— Ну, черная, — бормочу неохотно. — Подумаешь. А я, по-твоему, какой?

Рита вырывается и подскакивает, глаза в пол-лица.

— Вот Катюшка, — объясняю я. — Она белая. А ты черная. В чем между вами разница? Она людей любит и жалеет. Если ее обидеть — плачет. А если тебя обидеть? Вилкой пырнешь. Или отравленной соли подсыплешь.

Рита краснеет. Значит, угадал с маменькиной солью.

— Мы с тобой, малышка, убийцы, этого не изменить, — вздыхаю я. — Людей не очень-то любим. Но защищаем. В этом наше предназначение. Главное — на забывать о нем, а черная или белая, не так уж важно...

На самом деле, конечно, важно, но Рита хочет мне верить. Я и сам хочу себе верить.

А ты рыцарь, Док, — грустно улыбается она и кладет ладошку в мою ладонь. — Черный, но — рыцарь. Вечно на страже человечества.

— Ты тоже, малышка, ты тоже, — бормочу язвительно. — Иначе Лыков нам головы открутит.

— И он — рыцарь, — охотно соглашается Рита. — И кстати, Док: я не малышка. Думаешь, не знаю, как меня называешь? Говори уж прямо — цапля. Черная цапля. Чего стесняться, если так и есть? На полголовы выше тебя, ноги непропорционально длинные...

Мне немножко стыдно. Рита, в общем-то, не заслужила такого прозвища, она вполне симпатичная девочка, вон Даниил на нее заглядывается...

Такси останавливается. Таксист, естественно, молчит. Ага, приехали. Расплачиваюсь и помогаю Рите выбраться из салона, с ее коротеньким халатиком это необходимо.

— Долго жить будет, — внезапно цедит Рита, глядя мне за спину.

Капитан Лыков смотрит на меня с безнадежной укоризной.

— Мы там играли в карты и считали, что ты обнимаешься в ванной с подругой, — сообщает он. — И я считал. А потом пришло сообщение от службы наблюдения, что некие типы находятся на встрече с Вайнштейном — мы за такими, как он, постоянно присматриваем. И вдруг выяснилось, что уже прошло три часа, "Саянская белочка" давно кончилась, а мы все подливаем себе из пустой бутылки и, что характерно, даже пьем. И это не смешно. Ребята обиделись и готовы вам бить морды.

Я молчу, мне стыдно. Рита неудержимо улыбается. Ей-то что, ей морды бить не будут.

— Закрыли дело? — деловито интересуется Лыков.

Получает подтверждение и удовлетворенно кивает.

— Завтра выезжаете в Питер, — внезапно сообщает он. — Там... работа, в общем. По вашему профилю.

— А что, разве в Питере нет филиала вашей Службы? — моментально по привычке огрызаюсь я.

— Есть. Вот против него и придется работать. Завелся там кто-то, Георгий. Кто-то очень серьезный.

Алексей смотрит серьезно и строго. Он ждет ответа. Настоящего ответа. И неважно, что он все-таки добрался до моего прошлого, сейчас неважно. Я думаю. И согласно прикрываю глаза.

— Катюшку заберете с собой, нечего ей у Даниила делать, — приказывает офицер. — Официально — для учебы в спецшколе при питерском университете, но на самом деле Даниил оформит на вас полное опекунство, заберете девочку навсегда. Не подведите меня, я за вас поручился. Далее: поедете под прикрытием как офицеры спецвойск на курсы повышения квалификации, там как раз что-то проводится при академии военной разведки.

— Ничего себе прикрытие! — невольно вырывается у меня. — Может, еще на груди табличку повесить, что я шпион?!

— Занятия будут проводиться в том же здании, где расположен штаб Службы, — поясняет Лыков без тени улыбки. — Это единственный способ легально подобраться поближе, не привлекая внимания. Далее: с вами отправится оперативник, не связанный со Службой. Поэтому — один. Вы знакомы.

Смотрю вопросительно.

— Мата, — неохотно бормочет офицер.

Начинаю тихо свирепеть. Необученная девушка — оперативник? То есть, я один в девичьем окружении против всей питерской Службы?!

— Некого больше, Георгий, — тоскливо говорит офицер. — Поверь мне, некого.

И я верю. Просто потому, что предполагаю причину. Засвечены списки личного состава, только и всего. Сам попадал в подобную ситуацию. Там, на Балканах, на войне, которой не было. И меня так же вытащили люди со стороны, о которых никто не знал. Причем — женщины.

— С Матой поедет сопровождающий, — хмуро говорит Алексей. — Он не при делах, просто силовая поддержка на крайний случай. Сам напросился. Его ты тоже знаешь. Мося.

Офицер недоволен, там явно какие-то сердечные дела, а в работе они не приветствуются. Но у меня немного теплеет на сердце. Верный боевой бульдог за спиной — уже кое-что.

— Присяга на верность человечеству — завтра, — заключает офицер. — Сразу после инструктажа. Свободны, бойцы невидимого фронта. Идите спать.

Я мнусь, мгновение всего, но офицер замечает, глазастая сволочь.

— Нет у вас никого, — язвительно сообщает он. — Я их по домам отправил. Во избежание. Иди, не ссы, морды бить не будут.

И уходит. Сердито гляжу ему вслед. Все же он грубиян. Мутанты гораздо, как говорят сейчас, политкорректней.

Ладошка Риты нервно ложится в мою ладонь. Она боится. Кулаки бойцов Службы она уже испробовала на себе, а в Питере против нас будет работать весь филиал. Забьют.

Не ссы, прорвемся, — поддерживаю ее одной из прибауток наемников.

И я грубиян.

-=-=-

— Какой ты красивый в форме, Док! — серьезно говорит Катюшка. — Я тебя люблю.

— Я тоже, — бормочу рассеянно. — Я тоже себя люблю...

Форма мне не нравится. Мне не нравится в ней все. Не нравятся капитанские погоны. Какой, во имя святых основателей Москвы, из меня офицер? Я же не провел пять положенных лет в военном институте, где молодых дураков так основательно обтесывают под полено, что следы обработки видны всю оставшуюся жизнь. На мне этих следов нет, любой офицер заметит на раз. Еще мне не нравятся квалификационные значки. Да, я снайпер, но предпочитаю не афишировать! Снайпера, побывавшие в настоящем деле, специализацией не отсвечивают! Потому что не любят нас. Ни с той стороны, ни с этой. И значок парашютиста выкинуть бы в Москву-реку. Нет, он как раз к месту, в тему и соответствует, но кто бы знал, как я ненавижу прыжки. Особенно — сложные. Это когда ночью, на горы, а в задницу тебе садят из зенитного пулемета.

И еще мне не нравится новизна формы. Вроде оправданно, парадка и должна быть непритертой, но... неуютно. Как будто не моя.

Вздыхаю и привожу форму в приличный, с моей точки зрения, вид. И в поезде в ней спать буду! Пусть Лыков хоть удавится.

Рядом восторженно вздыхает Катюшка. Оборачиваюсь. Рита в форме ослепительно красива.

— Она красивее тебя, — честно признает девочка.

Придирчиво разглядываю подругу.

— Значки сними, не соответствуешь, — советую строго.

Рита расстается со значками без возражений. Она и без них ослепительно красива.

— Не сниму, — тут же подает голос Мата. — Я прыгала! Два раза!

Так называемая оперативница встречает мой взгляд с гордо вскинутой головой. Еще бы, она допущена к тайне, она едет на первую операцию, она аж в оперативном составе, у нее боевой оклад умопомрачительный! Салака малосольная. Форма на ней — как на корове седло. Наверно. Где б ее еще увидеть, эту легендарную корову под седлом?

— Я вывозил, — объясняет Мося казус с прыжками.

А вот он — в своей стихии. Форма — как собственная кожа, сигнатуры рода войск позолочены с необходимым сословным выпендрежем, и рядом с медалью за участие в боевых сияет неуставной серебряный значок-ножичек. Лезвием вниз. Подсказка для знатока — брал часовых на нож. Серьезный значок. Гарантирует нехилые разборки с комендатурой и смертное мордобитие, если подвешен не по заслугам. Мося явно служил, и служил где надо.

Боевой бульдог тоже меряет меня взглядом.

— Док, рожу попроще сделай, — советует он на полном серьезе. — А то из тебя лахтарь во все тридцать два щерится. Могут заинтересоваться. Необъявленки начнут сравнивать, землячества спрашивать...

Девушки слушают его и не понимают. Я морщусь. Вот в том-то и дело, что не понимают. А должны бы. По легенде.

— Пошлю! — коротко отвечаю Мосе.

Он думает и согласно кивает. Да, это вариант, бойцы невидимого фронта чаще посылают, чем отвечают. Не было ничего. И балканская земля, щедро прокаленная солнцем и политая кровью — просто тяжелый сон, о котором не принято распространяться в мужской компании.

— Товарищи офицеры.

Команда вырывается у меня непроизвольно. Бойцы спецгруппы подтягиваются, кому положено — выпячивают грудь. Капитан Лыков недовольно хмурится — команда, видите ли, неуставная. Что бы он понимал.

— Рожу попроще сделай, — тихо и зло говорит Лыков. — Лахтарь. Чем недоволен? Присягу дал? Вперед.

— Я задачу мертвым не выполню. Мата — не соответствует!

У девушки начинают дрожать губы. И плевать. Побегала б она с мое от... да от всех по сути.

Капитан смотрит на нее, на меня. И молчит. Нет у него больше никого. Вот этим составом и придется раскатывать питерскую Службу. Лыков считает — там обычный предатель. Только в руководстве. И, может быть, мутант неизвестной разновидности. Эх, если б так. Картинка на одиночку не накладывается, уж я на них насмотрелся.

Мне становится нехорошо. Не то чтобы предвидение... а что еще, если не оно?

— Варианты? — тихо спрашивает капитан.

— Мата и Мося — в гражданке. И — отдельно.

То есть в осиное гнездо лезть мне и Рите. Это понимает он, понимаю я. Ну а кому еще отстаивать интересы человечества, как не находящемуся вне закона магнетизеру-универсалу и черной ведьме-кукловоду, мутантке во втором поколении?

— Принимается. Действуй, капитан.

И Лыков протягивает ко мне ладонь. На ней — орден. Самый-самый, геройский. Вот гад. Все же раскопал, что я был не только и не столько наемником. Молча принимаю.

— Э, так они же номерные! — подает голос Мося. — Засветится!

— Вот именно, — коротко отвечает Лыков.

Мося смотрит на меня круглыми глазами. Кое-что начинает понимать. Потом очень торжественно вскидывает руку в приветствии. Все верно, награжденных этим орденом не зазорно и ротой почетного караула встретить. Статусная штука. Я от нее в свое время отказался в порыве чувств, но — статуса это не меняет. У меня наконец-то становится легче на сердце... не у меня. У Риты. Вот у кого предчувствия. Переглядываюсь с подругой. Девушка бледно усмехается. О, тоже поняла, что питерскую Службу будем вскрывать вдвоем. Но у нас хотя бы есть шансы. У Моси с Матой — нет.

Переодеваемся. Утрясаемся. И на выход.

— За Мату — спасибо, Док, — чуть слышно шепчет Мося. — Век не забуду.

А я всегда знал, что Мося в нашей дружеской компании — самый умный.

— Рахиль, ты только доживи! — так же еле слышно требует от Риты капитан Лыков.

Он шифруется именно от меня, но я слышу. И Катюшка слышит. Смотрит на Риту растерянно, что-то понимает и начинает часто-часто моргать. Так. Оборачиваюсь к капитану. Открываю рот, чтоб задать — трах-тебедох, что тут за тайны?! — законный вопрос Лыкову, и вдруг четко понимаю, что вижу его последний раз в жизни. И это именно мое понимание, не Риты. Капитан смотрит на меня устало и серьезно.