Самоучка

Опять "гоблина" привели. Вернее, "гоблиненка" лет десяти. Как будто я могу что-то с ним сделать. И родители у него приличные, явные натуралы, а вот у сына мутация. Смотрю сквозь ширму на папу, на сына, на маменьку, и что-то кажется мне, что не родной он папе, не родной. Не могу объяснить, но... в таких вот образованных, с хорошим достатком семьях мутанты тоже рождаются, но обычно кто? "Муравьи" чаще всего, "чарми", ну, "эльфы" иногда -но чтоб "гоблины"? Так что — не родной он папе. Впрочем, не мое дело. Мое дело — жалобы родителей на плохую успеваемость сыночка. Еще бы, он же "гоблин"! Его и так все в жизни устраивает! Ему пива в руку, инфо, чтоб с дружками-подружками болтать — ничего больше в жизни не надо для счастья!

— ... ничего в жизни не надо! — возмущается мама. — Болтает днями по инфо, и все! Мы уж и отбирать пробовали, и запрещать...

— Мы в детстве такими не были, — растерянно добавляет папа. — Ну, ленились, не без этого, но и стремились к чему-то! А он... ничего не хочет! На все дополнительные занятия водили, и без толку! Что обидно — мальчик-то хороший! С сестрой играет, неконфликтный, что скажешь — все делает... но только если скажешь...

Последняя фраза резко меняет мои планы. Я ведь совсем было собрался рискнуть в очередной попытке. Жалко мне таких родителей, честно — жалко! Но хороших "гоблинов" я не рискую лечить. Вероятность неудачи велика. Как говорится, от добра добра не ищут.

Еще раз внимательно разглядываю родителей, слушаю. Грамотные. Таких "кислотными последовательностями" не задуришь. Таким надо говорить правду, какая она есть. А правда в данном случае — страшненькая.

— Есть средства, — признаюсь я. — Шоковые. Вы же понимаете, что это не болезнь, это личность? А личность одной таблеточкой не изменить!

Родители кивают. Да, они понимают. Помаялись с сыночком несколько лет и теперь хорошо понимают.

— Вы хорошо осознаете, что после моего вмешательства он по сути станет другим человеком? — требовательно смотрю я.

Родители снова кивают, но уже неуверенно. Умные, что-то им не нравится в моих словах.

— Тогда надо решить, как мы будем убивать вашего сына, — спокойненько заявляю я. — И в кого мы его превратим.

Родители молчат. И молчат. И молчат. То-то и оно, умные вы мои. Страшновато, ага? А каково мне в этом жить и работать?

— У вас хороший ребенок, — тихо говорю я. — Ни к чему не стремится, потому что и так счастлив. Можно оставить как есть. В мире станет на одного счастливого человека больше. Будет просто жить, любить родителей и сестру... у вас достаточно средств, чтоб обойтись без его карьеры в дальнейшем?

Да, средства у них есть. Они, конечно, предпочли бы увидеть его жизненные успехи, но коль вопрос поставлен именно таким страшным образом, то...

— К тому же он не ленив, ну, в изначальном смысле этого слова, — замечаю я. — Просто выполняет минимально необходимые движения для личного счастья. Если правильно поменять обстановку, чтобы учеба стала необходимым условием для жизни — он будет учиться. Не лучше других — но и не хуже.

Родители переглядываются.

— Мы можем уехать за границу. Там ему придется осваивать язык, как-то изучать новые условия жизни...

Вот даже как. Они могут. Я с острой завистью гляжу на юного "гоблина". Он будет жить за границей, ходить в частную школу, может, недалеко от моря... Ему даром достанется жизнь, к которой я рвусь изо всех сил, рвусь до крови в горле, до темноты в глазах... но, как говаривают в Москве, если есть богатые, должны быть и бедные. Я, к сожалению, из последних.

Следующим привели "рогатого" пяти лет, да в такой ярко выраженной форме, что хоть за образец бери. Всех бьет. В том числе стульями. Родители в шоке. Это они молодцы, что сразу забеспокоились, многие на их месте пальцем бы не шевельнули, мол, он же бьет, не его, все в порядке. "Рогатый" поганец смотрит на меня с милой улыбкой. Ну, неудивительно, он же "рогатый". Для него мир прост и понятен. Вот дядя, ему улыбнуться. А вон те — жертвы, их гонять. И тогда счастье. Я тоже улыбаюсь, но отнюдь не ласково — и обрушиваю на него всю мощь взрослого человека. Пять лет — это мне по силам! Наверное, по силам... Факинг-макинг, должно быть по силам!..

У малыша оказалась феноменальная устойчивость к внушению. Они что, начинают приспосабливаться к таким, как я?! Тогда это катастрофа! Но я бьюсь до последнего, потому что искренне спасаю его от шанса попасть в концлагерь за неумышленное убийство — и побеждаю. Ф-фух. Он останется "рогатым", с этим ничего не поделать, но — в латентной форме. Может, спортсменом станет. Великим. А я буду смотреть его победы по инфо. Так и советую слегка напуганным родителям.

Остальные клиенты оказались легче. Ну, по сравнению с "рогатым". Даже не мутанты. Все равно принял, ибо деньги нужны, а лечить я могу всех. Не всех разрешено по лицензии, я же официально — психотерапевт, врач-гипнолог, но... у меня как бы есть контакт с местным надзирающим, не так ли? Даже пили вместе, вот. Почти друзья — в обычном, не мутантном смысле слова. Именно "друга" я к себе и близко не подпущу.

Сижу, привожу в порядок записи. Рита придвигается за спиной.

— Первые двое были — больные? — вдруг спрашивает она.

Думаю, что ответить. Вспоминаю ее странные результаты тестирования.

— Не более, чем ты.

— Я не больная, я... — она теряется и бормочет:

— У меня ничего не болело, даже наоборот, но... кто я?

— "Зомби", — коротко отвечаю я. — Подавление реакций в целях приспособления к окружающему враждебному миру.

Рита обдумывает. Молодец, умничка. Впрочем, последнее неопровержимо подтверждает тест. Ее ум и многое другое.

— А они?

— "Гоблин" и "рогатый". Атрофия честолюбия в целях приспособления к окружающему миру. И безусловная агрессия к себе подобным с целью доминирования в окружающем мире.

— И ты их... нас... лечишь?

Я вздыхаю. Если бы. Как вылечить мутацию? Она уже случилась, всё. Изменения на генном уровне мне неподвластны, я не бог. До Катастрофы считали, что бог то ли есть, то ли нет, сейчас точно знают, что нету, но верующих больше. Тоже контингент, очень близкий к моим клиентам. Но там мне ловить нечего, там священников поляна.

— Не лечу. Я же не бог. Помогаю вам существовать в мире... без критического урона для окружающих вас простых людей.

Существуют-то они и без меня, и многие очень даже неплохо, взять тех же "рогатых" или "бакс". Но близким та-ак нехорошо...

— У тебя каждый сеанс как схватка. Ты боец.

Я просто киваю. Она не хвалит, просто констатирует факт.

— Опасно?

Я ухмыляюсь, мол, сама как думаешь? А в прошлый приезд вообще улепетывал из Москвы, можно сказать, теряя на бегу подштанники, снова вошедшие в моду. Рита вспоминает угрозы маменьки, хмурится. И задает следующий вопрос, очень нехороший:

— Маньяк повесился — тоже твоя помощь?

Я удивлен: с чего такое умозаключение?

— Ты вчера пришел без сил, — поясняет она. — Совсем как сегодня после "рогатого". Только гораздо сильнее. Ты страшный человек.

Мне повезло, что она "зомби". Другая на ее месте улепетывала бы с визгом до ближайшего пункта городской гвардии. Повезло, что купированная "зомби" и что тесты у нее очень неординарные.

— А ты понимаешь, почему я с тобой откровенничаю? — интересуюсь я на всякий случай.

Она отрицательно и несколько растерянно качает головой. Нет, до такого уровня ее проницательность не достает.

— Наш капитан, — тихонько замечает она, глядя на дверь.

Там действительно сквозь стекло виден Даниил, как его... Рождественский. Как раз поднимает руку, чтоб позвонить. Что, уже кто-то донес о незаконной врачебной практике? Вот и помогай людям...

— Маньяк повесился — твоя работа? — спрашивает капитан в лоб.

Он зол и настроен очень решительно. Рита чуть заметно улыбается — капитан чуть ли не дословно повторил ее слова.

— Я хорошо работаю головой! — объясняет капитан сердито. — Медленно, но хорошо! Ты вчера правильно сказал — если б совесть обладала... ну, ты помнишь, надеюсь. Но он — повесился. Ты же умеешь такие штуки? Умеешь, это твоя профессия! Что ты с ним сделал?

Я молчу. Нашел дурака признаваться. Пусть попотеет, его работа.

— Нам сегодня показали снимки с камер наблюдения, — угрожающе добавляет капитан. — Ты с ним разговаривал на парковке! Я тебя узнал!

— Такой среднего роста, среднего возраста, в непримечательной одежде? — уточняю я. — Снято издалека и неразборчиво? Не, не я.

Рита фыркает. Капитан хочет выразиться, но сдерживается. Все верно, нынче экспрессивная лексика не в почете, слишком откровенная. Мат — это уже не "всё пучком", это признание собственных проблем.

— Ну и что с тобой делать? — спрашивает капитан и устало опускается на стул.

— Ничего? — предлагаю я.

— Тебя ищут! — зло говорит капитан. — Как возможного пособника. Или подельника. Или убийцу-мстителя. Ищут и найдут! И тут ты, весь из себя врач-гипнотерапевт, талантливый и без диплома, то есть угнетенный мировой несправедливостью. И с преступником в каких-то отношениях! Готовый кандидат в исполнители!

— Я у него спрашивал, где ближайший туалет, — хмыкаю я. — Москва бедна отхожими местами! И мы пошли в кустики. А там разошлись, и больше я его не видел. И моих отпечатков на нем нет, я к нему не прикасался.

— Еще бы! Конечно, нет! Зачем тебе? Просто приказал, он пошел и...

— Я не могу превозмочь инстинкт самосохранения, — замечаю я. — Никто не может. Иначе я бы правил миром.

Капитан смотрит зло и безнадежно. Он мне не верит. Профессиональный нюх, чтоб его. Надо бы заняться этим феноменом, хотя бы в целях самозащиты.

— Ты хоть понимаешь, какой ты страшный человек? — спрашивает капитан. — Грохнул мужика без суда и следствия, потом спокойненько пошел на работу. И сейчас сидишь передо мной, шутишь тут!

— Врачи вообще-то все такие... привычные, — замечаю я. — Потому что смерть... видят часто. И не только хирурги. Сидишь на работе, к примеру, беседуешь с пациентом и видишь, что он сейчас встанет, пойдет домой и застрелит собственную супругу, а потом себя. И так частенько. Сегодня у меня, к примеру, был пациент с неоперабельной опухолью мозга. Неоперабельной — потому что денег на операцию нет. Чем я ему помогу? Остается как-то с этим жить.

— Глаз-рентген, да?

— Последний пациент, — поясняю я не ему, а Рите. — Не рентген, но тень близкой смерти я вижу, опыт. Может, не опухоль мозга, но что-то такое же по результату.

— Там вроде "Саянская белочка" оставалась, — говорит капитан устало.

— Нет.

— Это моя "белочка"!

— Только попробуй! — серьезно предупреждаю я. — Так загипнотизирую, что от газировки блевать будешь! До конца жизни!

Капитан невольно дергается. Верит, еще как верит. Так он пить бросит без всякого воздействия, на одном самовнушении. Может, оно и к лучшему? Так-то мне плевать, но алкаш с табельным оружием — очень нехорошее сочетание.

— Кофе будешь? — предлагаю миролюбиво.

— Чтоб к завтрашнему дню духу твоего здесь не было! — решает капитан. — Забуду тебя, как страшный сон! Благодарить не обязательно!

Бах! Это капитан так уходит. И зачем биться в дверь? У меня в договоре, между прочим, прописана ответственность за имущество!

— Я спас ему жизнь, — объясняю я удивленной Рите. — Ему и его супруге.

— Тогда он очень порядочный человек, — решает она, подумав.

— Он очень умный человек, — бормочу я. — Понимает, что на его участке я совсем не к месту. А порядочных нет.

Рита долго смотрит, но не возражает. Вот и молодец, хорошо дружить с "зомби".

— Побежишь? — аккуратно интересуется она.

Понятно, не хочет терять удобное место для посидеть. А что? Тепло, никто не мешает, интересные дела происходят. Вот, "Белочку" вчера пили.

— Незачем, — беззаботно отвечаю я. — Если станут искать, легко найдут. Я же объявления в инфо даю для клиентов. Не давать объявления — без работы нет денег. Только искать не будут. Кто меня видел? Прихожу вечером, ухожу к утру. Работаю через ширму.

— Капитан обязан доложить...

— Не. Он умный, но думает медленно, сам говорил. Он сейчас еще подумает — и поймет, что я ему необходим. И не узнает меня на снимках.

— А ты что будешь делать?

Я смотрю непонимающе. Что еще может делать иммигрант в Москве? Конечно, работать! Иначе смысла нет приезжать.

— Все кончилось, жизнь продолжается, — вздыхаю я. — Буду работать, как работал. Мне еще всю жизнь работать. Может, на квартирку скоплю...

— Так нужна?

— Мечта и цель всей жизни, — признаюсь я честно. — А прямо сейчас я буду пить кофе.

Рита смотрит из кресла, как я бережно отмеряю ценный порошок, смотрит не отрываясь и не меняясь в лице. В конце концов я не выдерживаю и насыпаю полной ложкой. И ей тоже. У, разорение! Выбрал за вечер тройной лимит! Ей, наверно, еще и сахар нужен?! Сердито смотрю, как она загадочно улыбается.

— Док, у тебя женщина есть? — непонятно с чего интересуется Рита.

Отрицательно качаю головой.

— Почему?

— Ты бы смогла?

Рита задумывается и невольно вздрагивает. О, даже "зомби" проняло. Могуч я, могуч...

— Ты страшный человек, — снова говорит она.

— Вот потому и нету.

Она встает из кресла и тянется за сахаром. Брючки съезжают еще ниже, топик поднимается выше. В полутьме кабинета светится обнаженная спина. Узкие бедра, худые ребра, ничего женственного в фигуре. Она меня совсем не привлекает, но я вдруг думаю, что, если подойти к ней сейчас сзади и обнять, она даже не удивится. И не отстранится. Она все еще "зомби", хотя улучшения очевидны.

Не подхожу. Я не настолько очумел, чтоб обнимать равнодушное тело.

6

Работа, милая работа! Снова — пять клиентов! Это я уловистое место нашел, молодец! "Солнечный брег"... что за жилмассив странный, с таким количеством мутантов с проблемами? Явно какая-то аномалия. А какая? Может, бывшая промзона, остатки производств, химия какая-нибудь действует... Идея заманчивая, но как проверить на химию? В Москве везде — химия...

Несусь со свистом в поезде метро, слушаю редкие, можно сказать, уникальные записи песен из времен до Катастрофы. Сомневаюсь, что они сохранились где-то еще. Мне они достались когда-то от отца. Таких сейчас не пишут. "Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра!" — нежными голосами выпевает детский хор. Ну кто сейчас такое скажет? "Баксы", что ли? Или "рогатые"? Даже не смешно. Натуралов, конечно, пока еще много, но в руководстве, начиная с низших ступеней, исключительно мутанты. Они более приспособлены к окружающему враждебному миру, ничего удивительного. А кто в руководстве, тот и заказывает музыку. Мог бы такое написать Серега-гиперС, но что ему добро? Конченый эгоист, он даже не знает, с чем его едят. Серега увлечен девочками в юбках-флай, о них и поет.

Почему-то выходы из метро на окраинах постоянно ремонтируются, оттого выглядят трущобно. Прохожу гофрированной кишкой и сразу вижу Риту. Стоит, тонкая, высокая, съежившись на промозглом ветру. Почему-то ждет меня здесь. К ней неторопливо пристают "собаки", прикидывают, можно ли ограбить, сдалась ли жертва, а пока что просто тешат самолюбие. Иду прямо на них, "собаки" трусливо переглядываются и отступают. Так-то "собак" в трусости не обвинишь, но меня они сторонятся инстинктивно. Чуют, гады, кто может в одно мгновение превратиться в живодера.