Чаганов: Москва-37

-Никак нет.

-Тогда вам не на кого пенять...— Сталин поворачивается спиной к наркому и идёт к своему письменному столу, по пути показывая на место с краю за пустым длинным столом для заседаний.

Ежов поспешно садится и следит за каждым движением вождя, который большим пальцем правой руки с жёлтым от табака ногтем частично накрывает чашку трубки, увеличивая тягу, и двумя быстрыми сильными затяжками раскуривает её.

-Я сегодня получил докладную записку...— Сталин берёт со стола и кладёт обратно лист бумаги.— от инструктора ЦК, который курирует подготовку оборудования для перелёта 'Северный полюс— Америка' на московских заводах. Вам, товарищ Ежов, известно постановление Политбюро об обеспечении условий для ускоренного и безусловного исполнения заказов, связанных с этим наиважнейшим государственным делом?

Нарком внутренних дел кивает головой.

-... так вот, в ней отмечен вопиющий факт: оказывается действиями ваших подчинённых, поставлено под угрозу выполнение одного из таких заказов,— Сталин пускается в свою привычную прогулку по кабинету вдоль стола заседаний.— изготовления аппаратуры дальней связи в КБ товарища Чаганова.

-Э-э-э...— Нарком начинает подниматься со стула.

-Я дам вам слово позже, товарищ Ежов.— Вождь поворачивает обратно у дальней стены.

Бритая наголо (по новой моде) голова наркома покрылась потом, он тяжело плюхнулся на сиденье.

-... вопиющий факт... сотрудники особого отдела изготовили и подбросили работникам СКБ листовки антисоветского содержания. Не знаю как вы, товарищ Ежов, но я усматриваю в повторяющихся попытках замазать грязью товарища Чаганова чью-то злую волю.

-Я лично провёл проверку по этому делу, товарищ Сталин!— Встав на ноги, маленький человечек кажется еще ниже, чем был.— Начальник особого отдела СКБ Орешкин проводил оперативное мероприятие по плану, утверждённому товарищем Курским. Целью операции была проверка новой информации и решение вопроса о возобновлении уголовного дела УФТИ по вновь открывшимся обстоятельствам.

-Мне, товарищ Ежов, понятно ваше желание сохранить, говоря по старому, 'честь мундира',— вождь останавливается напротив наркома.— но это мешает взглянуть на ситуацию непредвзято. Кроме того, вам также неизвестны некоторые сопутствующие обстоятельства... Чтобы было понятнее, скажу, что среди членов Политбюро возникли разногласия. Наше предложение изменить принцип формирования Политбюро встретило противодействие со стороны некоторых товарищей. В чём суть этих предложений: зарезервировать место в нём за руководителями НКВД, НКО, председателем Совета Народных Комиссаров и его первым заместителем, трём старейшими секретарями ЦК, Председателем Верховного Совета. По должности. Наши противники, в первую очередь товарищ Косиор, предлагает формировать Политбюро из представителей компартий союзных республик. Мы считаем, что это приведёт к разрушению единства Союза: представители республик начнут тянуть одеяло на себя.

-Согласен с вами, товарищ Сталин.— Облегчённо выдыхает нарком.

-Есть мнение,— жесткий взгляд вождя не даёт наркому расслабится.— что некоторые ваши подчинённые действуют заодно с противниками крепкого Союза.

-Я разберусь, товарищ Сталин.— Переступает с ноги ногу генеральный комиссар.

-Мы верим вам, товарищ Ежов,— тяжёлая рука вождя ложится на плечо наркома.— ценим ваши заслуги в деле разгрома антисоветского троцкистского военного заговора, поэтому вносим предложение ввести вас в состав Политбюро в качестве кандидата.

-А как же это?— Растеренно бормочет Ежов.— Есть же уже два кандита, избранные на семнадцатом съезде: товарищи Микоян и Рудзутак. Как с ними быть? Съезда надо подождать или пленума.

-Не будем дожидаться пленума,— Сталин отступает на шаг.— проведём голосование членов ЦК путём письменного опроса. Поставим вопрос о замене Рудзутака, запятнавшего себя связью с Гамарником, товарищем Ежовым. Вы сами согласны?

-Я оправдаю вашу доверие, товарищ Сталин!— расцветает он.

-Вот и хорошо, так и сделаем.— Вождь протягивает руку. Ежов поспешно кладёт на стол картонную папку, которую всё это время сжимал в руке, и с чувством отвечает на рукопожатие.

-Что это у вас? Это для меня?

-Нет-нет, ничего важного...— поспешно отвечает нарком.

-И правильно,— Сталин прячет улыбку в усах.— Чаганов в НКВД— фигура временная. Наладит у вас работу в спецотделе и пойдёт на повышение в главк, в оборонную промышленность.

-Понял, товарищ Сталин.

-Что ж, тогда не буду вас задерживать, товарищ Ежов. Желаю успехов!

* * *

-Ну, вздрогнули.— Фриновский резким движением опрокидывает в рот рюмку водки и с наслаждением кладёт на язык ломтик прозрачного с прожилками сала.

Блаженно жмурится. Его примеру следует Ежов, Шапиро замешкался. Троица расположилась за привычным столиком в углу гостиной на даче наркома внутренних дел.

-Так ты, Иваныч, значит сдрейфил отдавать хозяину чагановское дело?— Подтрунивает над начальником Фриновский.

-Да ничего я не сдрейфил...— добродушно смеётся тот.— зачем оно теперь. Только, вот ты знаешь, сила какая-то в нём над тобой есть. Будто насквозь тебя видит, как под лучами рентгена. Знает кто чем дышит и потому всё по его выходит.

-А что с Пятницким делать будем?— Шапиро делает маленький глоток и морщится.

-Да погоди ты с Пятницким, не говорил кого уволить то у нас надо?— Фриновский наливает себе и Ежову.

-Нет, не говорил,— горячая волна от выпитого прошла по всему телу наркома.— сам, мол, выявляй и наказывай. Нравится мне это— всё ясно, понятно: здесь свои, там враги, а с этими волками новыми— того и гляди окажешься в канаве. Без денег и с разбитой мордой.

-И кого, всё-таки, думаешь гнать из наших?— Проявляет настойчивость Фриновский, застыв с поднятой рюмкой.

-Не боись, Петрович, тебя не трону...— Пьяно смеется нарком, они чокаются и выпивают.— Курского с Орешкиным, думаю, будет довольно. На Дальний Восток поедут— там людей не хватает. Шапиро, им на замену кого-то надо подыскать.

-Будет исполнено, Николай Иванович.— Начальник Секретариата НКВД отставляет рюмку.— Ещё один вопросик: мне продолжать работу с материалами Штейна?

-Продолжай,— Ежов мгновенно трезвеет.— только осторожно. Что уже сделано?

-Нашли чистые бланки охранного отделения,— Шапиро понижает голос.— старичка одного, умельца, любой почерк подделает... Ещё в бумагах Орлова из Испании нашли протокол допроса жандарма, который Сталина арестовывал.

-Вы главное поймите,— почти шепчет нарком.— если получится как с Орешкиным, то нам всем— конец. Сссылкой тут не обойдётся.

-Зачем тогда это всё нам?— Бледнеет секретарь.— Вы, Николай Иванович, получаете место в Политбюро, мы— при вас. Живи и радуйся. Зачем головой рисковать?

-Дурак, ты Шапира!— Ежов в сердцах стучит кулаком по столику, рюмки со звоном летят на пол, Фриновский ловко подхватывает готовую упасть бутылку.— Новому человеку одному наверху просто не выжить, он должен к кому-то прилепится. Смотри— Сейчас в Политбюро— две группы. Одна— 'украинцев': Косиор, Постышев, Петровский, Чубарь... Калинин— не нашим, не вашим и Рудзутак с Микояном— на подходе, другая— Сталина: Молотов, Киров, Ворошилов, Андреев, Каганович. Если выбить Кирова, то на его место идёт Рудзутак и получается ничья.

-Так вот почему хозяин Рудзутака хочет убрать,— оживляется Фриновский.— с Микояном то он завсегда договорится...

-То-то и оно,— согласно кивает головой Ежов.— будет у НКВД своё место в Политбюро или нет— это ещё неизвестно. Может так и придётся мне безголосой рыбой в кандидатах сидеть. Поэтому и надо готовить материалец на них на всех, чтобы и мысли не было органы от власти оттирать. Петрович, неси рюмки.

Комкор стучит сапогами по деревянному полу, направляясь к посудному шкафу-горке, а в коридоре у входа в гостиную вжимается в стену, побелевшая от страха Геня.

Глава 5.

Москва, ул. Большая Татарская, 35.

ОКБ спецотдела ГУГБ.

18 мая 1937 года, 10:00.

После заученного 'здравжелаемгражданиначальник' в красном уголке КБ повисла напряжённая тишина. Двое небритых мужчин лет сорока в мятых, как изжёванных, гимнастёрках, со срезанными петлицами, исподлобья безразлично смотрят на меня. Рядом с ними двое других— помоложе, в тёмных, кое-где порванных, но ещё сохранивших стрелки на брюках, костюмах. В их взглядах проскальзывает живой интерес и, как ни странно, надежда. Первые— это бывшие руководители Реактивного НИИ, Клеймёнов и Лангемак, попавшие в водоворот репрессий, возникший после раскрытия военного заговора по руководством Тухачевского. Вторые— инженеры Глушко и Королёв, близко маршала не знавшие, попали в 'ежовые рукавицы' в результате, вспыхнувшей после ареста руководства РНИИ, борьбы за освободившиеся кресла.

Как мне стало понятно при чтении материалов уголовных дел фигурантов, и до их арестов в институте шла самая настоящая война. Она возникла сразу после создания РНИИ в 1933 году. Тухачевский, объединив в новой организации ленинградскую Газо-Динамическую Лабораторию и московскую Группу Изучения Реактивного Движения, подложил под нашу ракетную программу мину замедленного действия. Дело в том, что тематики, над которыми работали эти две научные организации, совершенно не пересекались. ГДЛ (Лангемак) занимался твёрдотопливными (пороховыми) ракетами и азотнокислыми жидкостными ракетами (Глушко), а ГИРД— (Королёв) ракетами с кислородными двигателями. Но как бы то ни было РНИИ родилось сначала на бумаге, затем фактически— переселившись в здание тракторной лаборатории в Лихоборах и началась борьба.

Первая схватка закончилась победой ленинградцев: Клеймёнов понизил своего заместителя Королёва до начальника отдела (по разработке крылатых ракет), а на его место назначил Лангемака. Вместе с этим понижением был поставлен крест и на кислородном двигателе (Глушко в своей вышедшей тогда книге убедительно доказал бесперспективность этого типа ракетных двигателей). Москвичи затаились, но не надолго. Неудачи Глушко с доводкой азотного двигателя (периодически они взрывались) привели к тому, что амбициозная программа развития бескрылых и крылатых ракет, на которую сделал ставку Тухачевский, была поставлена под угрозу. Новым лидером гирдовцев стал инженер Костиков, который, иногда очень убедительно, указывал на слабые места в конструкции и организации работ по двигателю Глушко. Руководство РНИИ вступилось за своего: в результате, с двух сторон в разные инстанции полетели обвиняющие письма. Многочисленные комиссии, направленные в институт, не смогли разрешить конфликт. Возникло динамическое равновесие, которое неожиданно нарушилось с арестом маршала...

'Вот, приходится заниматься ракетами, в которых я ни бум-бум... Понятно, что надо возобновлять разработку кислородных двигателей, не дожидаясь трофейных фон Брауна. Но где? Не здесь же. Понятно, что в РНИИ... только есть проблема: ещё не назначен начальник ГАУ, а врио— он и есть временный. Планы у него короткие. К тому же, какое я имею отношение к РНИИ? Нужно думать о своём КБ, заботится о том, чем занять людей, сидящих передо мной'.

Пауза затягивалась.

-Хорошо, начнём по старшинству, с вас, Георгий Эрихович.— Останавливаю взгляд на высоком худощавом мужчине.— Мне известно, что вы занимались реактивными пороховыми снарядами... Лангемак, привлечённый необычным к нему обращением, с удивлением поворачивает ко мне начинающую лысеть голову.

-... и, поскольку у меня в КБ начисто отсутствует экспериментальная база вашего профиля, предлагаю вам заняться чисто теоретической работой. Мне тут в голову пришла мысль... (Клеймёнов закатывает глаза, Королёв и Глушко перемигиваются), а не удастся ли повысить точность стрельбы если придать вашему снаряду вращательное движение, как в случае с ружейной пулей, но только за счёт расположения стабилизаторов под углом к корпусу?

У троих пересмешников широко открываются глаза, Лангемак лишь задумчиво кивает головой.

-Теперь вы, Иван Терентьевич.— Перевожу взгляд на его соседа.— К сожалению, никакой подходящей вам руководящей должности найти не могу, поэтому предлагаю вспомнить то, чему вас учили в Академии Жуковского и заняться разработкой эскизного проекта крылатой самонаводящейся авиабомбы с управлением элеронами в крыльях. Систему управления и оптические датчики будут разрабатывать другие люди, вы же займётесь аэродинамикой.

Клеймёнов начинает беззвучно открывать рот, в глазах Королёва зажигается огонь, Глушко качает головой, а Лангемак ничего из моих последних слов не услышал, его мысли были далеко.

-Сергей Павлович, Валентин Петрович,— оборачиваюсь к 'главным конструкторам'.— вы привыкли работать вместе (тень пробежала по лицам обоих), поэтому— вам одно задание на двоих: эскизный проект крылатой ракеты с пульсирующим воздушно-реактивным двигателем, исключая систему управления.

'... а руководящие указания может давать даже дрессированное шимпанзе в цирке. Начитался научно— популярных журнал в будущем и вперёд... Хотя всё лучше, чем послать иженеров— на лесоповал. Кто знает? Может и получится у них что-то дельное'.

-Позвольте, гражданин начальник, это несерьёзно— хором закричали Клеймёнов и Глушко.— необходимо написать техническое задание.

-Вам и карты в руки, пишите...— легко соглашаюсь я.— завтра я передам вам основные требования к управляемой авиабомбе и крылатой ракете. Затем в течение недели вы напишете ТЗ, которые я согласую у специалистов. Дальше— подготовка проекта и его защита. Буду ходотайствовать о сокращении срока заключения на год для успешно защитивших проект. Так что всё очень серьёзно. Предупреждаю, проекты будут анонимными, так что воспользоваться связями на воле не удасться. И последнее, неволить я вас, конечно, не могу: не хотите работать в СКБ— скатертью дорога, отбывайте свой срок в лагере.

-А чертёжные столы, бумага, арифмометр...— посыпались вопросы.

-Золотыми часами гвозди забивать?— Делаю суровое лицо.— По всем такого рода вопросам обращайтесь к моему помощнику сержанту госбезопасности Крывде. Он всё устроит.

'Понты, понты... ненавижу их у других, но как отказать себе в таком удовольствии'?

* * *

Откладываю 'Правду' и подхожу к окну кабинета, глядящего во двор КБ: экскаватор начинает рыть яму под фундамент главного здания Центра Дешифровки, бригада землекопов в чёрных спецовках правит лопатами уже выкопанную 'Джоном Диром' канаву.

'На глазах растёт и ширится моё хозяйство! Казалось бы, живи и радуйся, а на душе неспокойно'...

Вчера вышел приказ по главному управлению: Орешкин— всё, брошен на периферию участковым милиционером за халатное отношение (ха-ха) к служебным обязаностям. Курский тоже уезжает из Москвы на Дальний Восток, формально даже с повышением— начальником управления НКВД, но всем, читающим этот приказ, было понятно— с понижением, так как должности в центральном аппарате имеют другой вес. Это сродни противопоставлению капитана госбезопасности и капитана армейского: первый— равен армейскому полковнику, а второй гэбэшному лейтенанту.

Впрочем, этот приказ для меня неожиданностью не стал, ещё третьего дня Киров передал через порученца, что вопрос решён. А неспокойно мне стало ни столько из-за растущего в последнее время числа арестов, сколько из-за тех нахальства и уверенности в своей безнаказанности, появившихся в действиях Ежова и компании.