Чаганов: Москва-37

— Что?!— Восклицание Ежова прозвучало неожиданно громко в притихшем на секунду зале.

Левая рука маленького человечка скользит по бритой голове к затылку, правой он машинально хватает конверт. Секунду стоит потрясённый и вдруг бросается к выходу, сопровождаемый своими подчинёнными и тревожными взглядами делегатов. Эйхе тянет за ним руку, беззвучно раскрывая рот. Троица исчезает за шторой, а через противоположную дверь в зал входит улыбающаяся 'сталинская группа', ведомая вождём. Внимание зала быстро переключается на неё: делегаты бросаются занимать места, захлопали сиденья. Сталинцы оттесняют от помоста рассыпавшийся кружок оппозиционеров и неспеша занимают свои места в президиуме.

— Товарищи!— Усиленный аппаратурой голос Сталина гремит под куполом.— Наши лётчики, товарищи Чкалов, Байдуков и Беляков благополучно приземлились в Ванкувере! Беспосадочный перелёт Москва— Северный полюс— Северная Америка успешно завершён!

— Ура-а!— В едином порыве собравшиеся вскакивают с мест, начинаются братания.

— Предлагаю направить нашим отважным лётчикам приветственныю телеграмму!— На трибуне появляется Молотов, он пытается навести порядок, но видя ликующих делегатов, машет рукой и садится на место.

Москва, Красная площадь.

20 июня 1937 года, 17:00.

— Узнал что нибудь?— Худенькая маленькая старушка и почтительный внук двинулись в сторону Манежной площади.

— Это... пробил по братве!— Ухмыляется Гвоздь, за что получает нетерпеливый толчок острым локотком в бок.— Нету Лёхи нигде: если во Внутрянке, то не узнать никак— наших там нет, а если за город увезли, то погодить надо пару дней пока ответ придёт.

— Молодец, не разучился ещё по человечески говорить. Оля на минуту замолкает, машинально тянется к волосам, но наткнувшись на туго повязанный платок отдёргивает руку.

— Поступим так,— продолжила она когда, когда они пересекли площадь и стали подниматься по улице Горького.— позвонишь по этому номеру (суёт ему в карман клочок бумаги)...

— Кхм...— закашлялся Гвоздь.— ты лучше так скажи. Неучёный я.

— Ладно, сама наберу...

У Центрального телеграфа как обычно многолюдно, поэтому парочка сворачивает на улицу Огарёва к телефонной будке, укрытой в промежутке между домами.

— Соедините со старшим лейтенантом госбезопасности Новаком.— Николай заметно волнуется, держа трубку перед собой, Оля показывает большой палец.

— Кто его спрашивает?— Отвечает грубый голос.

— Его племянник Фёдор из Смоленска проездом, кхм— кхм,— прочищает горло Гвоздь.— повидаться хотел, гостинцы передать от тёти Маши Мальцевой.

— Ждите у аппарата...

Потянулись долгие секунды. На второй минуте ожидания Оля вдруг выхватывает правой рукой у Гвоздя трубку, а левой— стучит по рычагом телефонного аппарата.

— ... я повторяю вам, товарищ сержант госбезопасности,— на линию подключилась оператор телефонной станции.— я не знаю откуда идёт вызов. Передо мной панель с пронумерованными гнёздами и шнуровой парой. Ваш абонент звонит с номера 3167, а где находится сам аппарат надо спрашивать у техника. Секундочку, товарищ сержант госбезопасности,... гражданин, прекратите стучать по рычагу говорите со своим абонентом! Ой!...

Оля поднимает глаза, видит над аппаратом надпись Б-31-67, небрежно выполненную химическим карандашом на фанерной панели телефонной будки и вешает трубку, привычным движением протерев её концом своего платка.

— Рвём когти! Меня не ищи, я сама тебя найду.— Девушка сгибается по-старушачьи, завидя приближающего военного, и неоглядываясь плетётся к трамвайной остановке.

* * *

На дальнем конце села Чурилково у деревянного моста через Пахру лениво забрехали собаки. Чутко спавшая бабушка Фрося подняла голову от подушки и прислушалась. Ничего кроме привычных ночных летних звуков: стрекотания сверчка, редкого всхрапывания лошадей в совхозной канюшне и легкого шелеста листьев, не проникало в открытые настежь окна старой покосившейся избы— пятистенки.

Вдруг в сенях легонько скрипнула дверь и занавески на окнах в горнице колыхнулись в такт.

-Хто здесь?— Прошепелявила старуха и села, свесив ноги с широкой лавки.

-Эт я, баб Фрось, Маша.— В центре комнаты безшумно возник тонкий девичий силуэт, подсвеченный слабым огоньком лампадки, висящей перед иконой.

-Машенька,— засуетилась бабушка.— а я все глаза проглядела, тебя поджидаючи. Председатель с военными все избы обошли в селе, тебя искали... обзывали по всякому,... что и воровка и такая, и сякая. Только не выдал тебя никто из наших, помнят люди добро: как заболел кто или где у кого стрельнуло, так— к тебе, а не к фершалу нашему Поликарпычу. С него толку— как с козла молока. А Варька— оторва, чего удумала... сказывала им, будто б ты на Урал уехала к родичам. Пока Бабфрося выдавала эту длинную тираду, как есть простоволосая, бросилась к печи, потянулась, сунула руку в длинное узкое углубление на ней, достала ухват, убрала заслонку и легко подхватив им из шестка средний чугунок, поставила его на стол.

-Так и сказала на Урал?— Удивилась Оля.

-У ей язык без костей.— На столе появилась плошка, деревянная ложка и кусок круглого хлеба в тряпице. -Сидай, милая, штец похлебай, ещё тёплые.

Девушка, к вящему удовольствию старушки, перекрестилась, что прошептала и степенно взяла в руки ложку.

-А что ещё-то у нас случилось!— Пристроилась за столом напротив баба Фрося.— Варька-то поломойкой этим летом нанялась в поместье, в Мещерино к Ежову. Так вот прибежала сегодня уж смеркалось, вся в слезах. Сказывает, что хозяйку-то свою он застрелил из револьверта...

-Как застрелил?— Оля подняла глаза от плошки.

-... приревновал, будто бы, да давай по ей палить. Варька божилась, что своими ушами выстрелы слышала и сама потом полы мела от побелки да щикатурки. Машин куча понаехала чёрные и с красными крестами, народу— тьма, прислугу-то всю поотослали. Но она видела, как носилки накрытые из дома вынесли, зеркала все накрыли, а хозяин с дружками его уселись в горнице и пить зачали. Хоть бы хны им. Не плачь, не плачь, милая, сердце твоё золотое. Дура— я, старая...

-А не врёт она?— Смахнула слезу Оля.

-Нет, не врёт...— тяжело вздохнула старушка.— другие бабы, что работают в поместье, то же самое бают.

В полном молчании девушка закончила трапезу, поблагодарила и поднялась. -Ой, чуть не забыла!— Оля развернула свой узелок на столе.— Лекарства я принесла: вот мазь— спину будете на ночь натирать. А эти... я подписала кому— что. Варвара грамотная прочтёт. Только не говорите, баб Фрось, что я приходила, скажите— осталось после меня. На Урал я уехала...

-Спаси тебя господь.— Крестит старушка исчезающую в темноте фигуру и растирает слезу по морщинистой щеке.

* * *

На противоположном берегу Пахры, метрах в тридцати по прямой от Олиной засады, где высокий забор окружающий Мещерино, упирается в реку, открывая проход к песчанному пляжу, послышались шаги, заколыхались ветки растущего на берегу кустарника и, наконец, появился ночной дозор вооружённой охраны. Выглянувшая из-за тучек луна, желтым светом освещала двух высоких бойцов и важно вышагивающую овчарку с поднятым к верху носом.

Выждав несколько минут, Оля сняла с себя спортивный костюм, завязала узелок, грациозным движением поместила его на голову, придерживая руками, и, бесшумно ступая, понесла свою идеальную, залитую золотом фигуру, через небыстрые воды реки. На середине, проплыла пару метров и плавно покачиваясь вышла на сушу.

* * *

-... Не чокаясь!— Фриновский строго зыркнул на Шапиро, видя как тот со страдальческим выражением лица протянул свою рюмку вперёд.

Ежов быстро, с окаменевшим лицом, как воду выпил водку.

-Николай Иванович,— в гостиную заглянул связист.— товарищ Сталин на проводе.

Нарком как на пружинах подскочил с места, по привычке хотел пригладить волосы, но рука заскользила по лысой голове, и твёрдым шагом пошёл к выходу. Фриновский залпом опрокинул свою рюмку, с удовольствием крякнул, глубоко вдохнул и покосился на Шапиро..

-Смотрю я на тебя, Исаак Ильич, и с души воротит,... человек должен выпивать так, чтобы другому тоже захотелось.— Комкор зацепил вилкой солёной капусты и отправил её в рот, запрокинув голову.

-Понимаете, Михаил Петрович, не принимает её мой организм.— Виновато опускает глаза Шапиро.

-Организм...— Неодобрительно протянул собеседник с задумчивым видом, машинально наливая себе ещё.

Через пять минут в комнату влетает взвинченный нарком.

-Нет, ну что за тварь!— Опрокидывает протянутую Фриновским рюмку.

-Кто? Сталин?— Сжимается от страха Шапиро.

-Да нет,— переводит дух Ежов.— Косиор! Товарищ Сталин, как человек, соболезнование выказал, спросил не нужна ли помощь. Чин чином. А этот, сразу с упрёками своими полез, гнида!

-Так его тоже понять можно,— нахохлился комкор.— момент критический сейчас, волнуется он, на кону, можно сказать, жизнь наша стоит. О живых думать надо!

Секретарь согласно закивал. Нарком переводит взгляд с одного собутыльника на другого, как будто впервые их увидел.

-Да что вы знаете о Жене?— Зло выкрикивает он.— Я ей всем обязан! Понятно вам? Если б не она, я б до сих пор в Киргизском обкоме на побегушках был. Ошибки за мной грамматические исправляла, с нужными людьми свела (Шапиро в ужасе замотал головой из стороны в сторону), в Москву перетянула. А я, а я— под домашний арест её посадил. Из-за меня она...

-Иваныч, но ты ж в неё бутылёк с сонными каплями не вливал...— мягко возражает Фриновский.— а девок этих, что оставили её одну и снотворное не прибрали, я накажу, ты не сомневайся.

-Из-за меня... из-за меня... не уберёг.

-Не казни себя, Иваныч, не виноват ты ни в чём...— Комкор вновь наполняет рюмки, ждёт пока Ежов выпьет и продолжает.— Бумагу-то, что я тебе передал, ты прочти...

-Не уберёг...

-Тьфу ты...— Фриновский встаёт из-за стола и поворачивается к секретарю.— Оставайся с ним, я— на Лубянку.

* * *

-Та-а-к... солдат спит— служба идёт!— Люшков от от яркого света и громкого крика едва не падает с кожаного дивана в кабинете начальника колонии, с трудом продирает руками налитые кровью глаза и непонимающе крутит головой вокруг.

-Па-адъём!— Фриновский седлает стул и кладёт руки на его спинку.— Докладывай, какие успехи?

-Успехи... успехи.— Подчинённый вскакивает на ноги, его взгляд постепенно становится осмысленным.— Устроили ему 'карусель', для этого пришлось привлечь дополнительно ещё двух следователей. Тут правда ничего добиться не удалось: следователи с ног валятся, а Чаганов стоит свеженький с пятки на носок переваливается. Двужильный он что ли?

-Так ты его ещё и в стойку поставил...

-Поставил, только и это не помогает,— Люшков заколебался, говорить или нет, потом решился.— Ушаков не сдержался, засадил ему по печени несколько раз... и по почкам,... я тоже пару раз дал, но по лицу не бил— никаких знаков не оставил. Ещё Жжёнова привезли... он сразу согласился... устроили очную ставку... Чаганов всё отрицает. Следователям пытается угрожать, а мне...

-Что такое?— Фриновский оторвал подбородок от спинки стула.

-Не знаю откуда узнал, но Чаганов в курсе моих личных дел. Что жена с падчерицей хочет в Германию на лечение выехать,— Люшков впился глазами в начальника.— что будто бы вы, Михаил Петрович, резолюцию на мой рапорт наложили— отказать.

-Врёт он!— Взорвался Фриновский, вскакивая со стула.— Поссорить нас хочет... Рапорт твой я в бухгалтерию передал, там тормозят... наркомфин валюту не выделяет.

-Помогите, Михаил Петрович,— подчинённый готов упасть на колени, отросшая щетина поглотила, скользнувшую из глаз слезу.— операция нужна дочке, срочная.

-Ну что ты, Генрих, вставай... чем смогу...— Помогает Люшкову подняться.— только и ты уж, друг, расстарайся.

-Думаю надо его пугнуть основательно,— в голосе подчинённого сквозь слёзы зазвучало ожесточение.— час назад из Бутырки привезли троих бандитов из банды Креста, пусть они займутся Чагановым, а то наши тычки для... как с гуся вода.

-Нет, сам пока пытайся его расколоть... и без мордобоя,— в голосе комкора послышалась неуверенность.— тут я должен с наркомом согласовать. Ты уже слышал, что жена у него отравилась?

-Женя? Как? Почему?

-Да хрен её знает.— Досадливо отмахивается Фриновский.— Ежов расклеился, а на пленуме непотнятно что происходит. Неизвестно чья в конце концов возьмёт, поэтому поосторожней тебе надо...

-Как же поосторожней? Не простит, ведь, мне Чаганов если их сторона возьмёт!

-А мне думаешь лучше будет?— Кричит комкор.— Мы одной верёвкой связаны. В общем так, оставь этих бандитов на крайний случай: если начальству нашему дадут по шапке, то подсадишь их в 'воронок' к Чаганову и отошлёшь его отсюда подальше. Понял меня?

Люшков согласно кивает и в этот момент раздаётся звонок телефона.

-Фриновский слушает...секунду.— Зажимает рукой микрофон (и подчинённому).— Давай, давай... на службу, быстро.

Тот неохотно снимает со спинки рядом стоящего стула поясной ремень и бредёт к двери.

-... да, товарищ Косиор... пьёт на даче... есть время, буду через полчаса.

* * *

Быстро одевшись, Оля направилась прямо к тропе, по которой недавно прошёл дозор, пересекла её, прошла дальше на десяток метров до прибрежных кустов, повернула и двинулась вдоль них, вернулась к воде метрах в ста правее. По песчаному берегу пошла к начальной точке , выходя из воды и входя в неё снова, сделала пару ложных входов— выходов: получилась классическая петля для сбивания собаки со следа. Повторила путь в обратном направлении, сошла с 'петли' и тщательно обрызгала землю из небольшого бутылька, оставляя за собой лёгкий запах керосина. Углубившись в кусты, остановилась, достала из кармана небольшой бумажный пакетик и высыпала его содержимое, каенский перец, в траву.

Затем уверенно прошла сквозь небольшую рощицу и безошибочно вышла к закрытым воротам усадьбы Мещерино, погружённой в темноту. Небо затянули чёрные тучи, верхушки деревьев закачались от поднявшегося ветра, поэтому, особо не прячась, Оля перемахнула через ажурную железную ограду и подошла вплотную к дому. Прислушалась, обошла его вокруг — всё тихо, если не считать богатырский храпа, раздававшегося из открытого окна маленького флигелька неподалёку, похоже— смотритель дачи умаялся за день. Стремительно взлетела по пожарной лестнице, мягко ступая по железной крыше, осторожно подобралась к закрытому слуховому окну прислушалась и заглянула внутрь.

-Странно, тоже никого,— подумала она.— а где же 'слухачи'? И никакого оборудования...

Прямо перед ней, метрах в стах по прямой, располагался двухэтажный особняк дачи Ежова и как на ладони— залитая огнями гостиная. Мысль связаться с Кировым через 'слухачей' ведущих с чердака пустующей соседской дачи прослушку Ежова, особо доверенных его людей, пришла ей после того, как по пути в Чурилково она попыталась наудачу заглянуть в Горки: Сергея Мироновича на даче не оказалось. Ждать у моря погоды было глупо, а вот попытаться поговорить с ним по радио, той что ретранслировала звуковой сигнал прослушки на дачу Кирова, стоило: да и система охраны Мещерино, в отличии от Горок, была знакома, и местность вокруг хожена-перехожена, с пионерами и без. И вот облом— усадьба пуста.