Чаганов: Москва-37

-А это уже серьёзно,— поднимает глаза к потолку секретарь ЦК.— подумаю над этим. А вы со своей стороны возьмите на контроль эти дела.

Ежов подносит к глазам список, быстро пробегает его.

-Двое последних, Отто Браун и Ольга Бенарио уже освобождены. Прямо перед моим выездом сюда.— Ежов фамильярно подмигивает собеседнику.

Москва, ул. Станиславского, 10.

Немецкое посольство.

Тот же день, позднее.

-Господин фон Вальтер,— в 'бункер' просочился советник Грёппер, невысокий незаметный человек лет тридцати пяти с соломенными волосами.— они их отпустили.

-Это точно?— Холодно зыркнула на него Пуся, красивая высокая блондинка лет тридцати, по должности— технический сотрудник аппарата военного атташе, а по совместительству— любовница главы косульского отдела Герхарда фон Вальтера.

Вдвоём они вертели всем персоналом посольства, за исключением трёх самых высокопоставленных дипломатов: посла фон дер Шуленбурга, советника Хильгера и военного атташе генерала Кёстринга. Фон Вальтер, солидный мужчина лет пятидесяти с густой седой шевелюрой и породистым лицом, на котором основное место занимал крупный мясистый нос с горбинкой, был резидентом абвера в Москве. Его друг Отто Нидермайер проиграл Канарису в борьбе за пост руководителя абвера, из-за чего ему самому пришлось ехать в Москву— все места в центральном аппарате в Берлине оказались заняты друзьями адмирала.

Грёппер стоически вынес вопиющую бестакность со стороны 'этой девки' со странным именем, которой, по идее, вообще не должно было быть в 'бункере' и только кивнул. Куб с бетонными стенами без окон с одной железной дверью, сооружённый под крышей основного здания посольства (несколько соседних зданий также было передано германской стороне), служил как хранилище секретных бумаг, в нём же была оборудована небольшая комната для секретных совещаний с круглым столом, стульями и кожаным диваном.

Главный разведчик, расположившийся вместе с Пусей на диване, машинально потянулся было в карман за сигаретами, но, спохватившись, отдёрнул руку— курить в бункере было строго запрещено. Это ещё больше испортило ему настроение: он так надеялся, что после ареста чекистами Брауна и Бенарио эту безумную операцию— ликвидацию одного из высокопоставленных сотрудников Лубянки отменят. В самом деле, это— чистое безумие, устраивать убийство в центре Москвы. Неважно, что предусмотрен ложный след для русских ищеек: подозрение должно было пасть на эту парочку, боевиков Коминтерна, и не имеет значения то, что наш человек в центральном аппарате гарантирует успех. 'Неужели адмирал совсем потерял голову? Что это за цель, за такая, для резидентуры— убийство человека'?

Эмиссар Канариса, побывавший в Москве в прошлом месяце, на последний вопрос невозмутимо ответил, что смерть этого человека, если следы приведут в Коминтерн, может поставить крест на существовании этого осиного гнезда коммунизма и даже, возможно, вызвать изменения в руководстве Советов.

'Вот такие люди пришли к руководству в абвере: никакого анализа последствий предстоящих событий ни за них, ни за нас'.

-И вообще,— добавил он.— решение принято на самом верху. Думайте, как выполнить задачу.

С прозрачным подтекстом, что от этого зависит твоя дальнейшая судьба. Затем, сменив гнев на милость, добавил, что Чаганов— личный враг адмирала, ответственный за гибель 'Кондора'. Пришлось подчиниться и начать разработку операции. Человек с Лубянки тогда навёл на Брауна с женой, дал их адрес. Удалось проследить за ними, сфотографировать, узнать их привычки. Из Берлина прибыли исполнители и, вдруг, Браун и Бенарио, неожиданно оказались за решёткой. Этот русский оказался смышленым парнем, каким-то неведомым образом сумел не только обнаружить за собой слежку весьма опытной пары, которая оставила в дураках охрану самой хорошо охраняемой тюрьмы Германии, но и сам смог сесть им на хвост, доведя до штаба Коминтерна.

А дальше, после доклада Чаганова своему руководству, операцию пришлось отменять и чекистам (те планировали провокацию с 'покушением' на Ежова во время его визита в здание спецотдела) и абверу, лишившемуся 'ложного следа'. Предполагалось, что покушение будет самым что ни на есть настоящим, а Чаганов должен был стать случайной жертвой, возникшей у входа, перестрелки. Всё было готово: в составе делегации Социалистической партии на празднование Первомая из Перу прибыла пара диверсантов Шольце, мужчина и женщина, внешне похожая на коминтерновцев, из Швейцарии— группа, отвечающая за ликвидацию Брауна и Бенарио. Все ждали только сигнала с Лубянки.

Сейчас ситуация изменилась. После освобождения коминтерновцев, большая доля ответственности за будущий теракт упадёт на ЧК, наверняка, возникнет подозрение о соучастии.Киров поднимет шум (убит его протеже) и, вслед за Ежовым, полетят головы начальников поменьше, наш агент тоже тогда не уцелеет. Вместо обострения борьбы за власть внутри коммунистической верхушки, скорее всего, со сменой власти в ЧК произойдёт укрепление позиций группы Сталина. Нужно думать что делать дальше... Зная мстительность Штольце и настойчивость Канариса, задачу ликвидации Чаганова они не отменят, но теперь появляется возможность отсрочки: новая операция требует времени на подготовку.

— Пуся, дорогая,— фон Вальтер нежно погладил блондинку по руке.— сейчас мы будем составлять шифровку в Берлин, это— надолго. Боюсь, что я не смогу составить тебе компанию в верховой прогулке, попрошу Ганса— он замечательный наездник...

Пуся обиженно надувает губки, ей не нравится этот Ганс, молодой высокий и атлетически сложенный референт консульского отдела. Все в посольстве знали, что его, всегда тщательно побритого и безукоризненно с иголочки одетого, также как и Пусю, интересовали мужчины. Фон Вальтер знал об этой слабости своей любовницы, ревновал и тратил на слежку за ней едва ли ни столько же сил, как и на на свои прямые служебные обязанности.

— ...и, так уж и быть, бери мой 'Хорьх'.

— Я поведу!— Взлетает она с дивана и, едва не сбив с ног Грёппера, исчезает за железной дверью, оставив в комнате лёгкий аромат духов, привезённых ей фон Вальтером из Франции. Этот запах продолжал ещё некоторое туманить голову резидента, заставив забыть о жене, высокой, тощей даме с прозрачными глазами, видящими сквозь бетон бункера, и тоже имеющей свою агентуру в посольстве...

Москва, ул. Большая Татарская, 35.

ОКБ спецотдела ГУГБ.

Тот же день, то же время.

— Валентина, — заглядываю на проходную.— оформила пропуск Шокину?

Действую по заветам Карнеги, называю своих сотрудников по именам.

— Как приказывали, товарищ капитан госбезопасности.— Скучаящее лицо вохровки расцветает.

— Молодец, давай сюда, как раз к нему иду.

Стараясь не привлекать к себе внимания, нахожу свободных стул и по записям на доске пытаюсь понять что обсуждает народ: фундаментальная идея системы управления с электронным регулятором и отрицательной обратной связью уже посеяна в умы разработчиков, но ещё не взошла... по крайней мере, в головах механиков-материалистов.

— Смотрю я, значит, на ваш прибор, товарищ Попов,— хитро косит на меня взглядом Шокин.— замечательный прибор, нет слов. Вот только сдаётся мне, хрупкий он очень. А ну как, во время боя, треснет какая стекляшка? Вся артиллерия корабля выйдет из строя. Все присутствующие, включая лектора поворачивают головы в мою сторону.

— 'Кто набив пирожным рот говорит: а где компот'?— Со злинкой цитирую строки потомка царского рода.

'А в ответ— тишина... ждут пояснений. Странно, возраст собравшихся в лаборатории мужчин подходящий— молодых отцов. И стихотворение 'Светлана' (точка бифуркации судьбы молодого поэта Сергея Михалкова), отнюдь не о ленинградском электровакуумном заводе, уже напечатано в 'Правде'. Должны знать, но не знают. Ясно, забежал вперёд'...

— ... Я в том смысле, Александр Иванович, что коллектив наш небольшой, занимается, в основном, теоретическими вопросами. Вас не устраивает наш регулятор— продолжайте точить ваши коноиды (основа кулачкового механического вычислителя).

— Не кипятись, Алексей Сергеевич,— серьезнеет Шокин.— лучше подскажи, что нам делать?

— Да легко!— Делаю глубокий вдох.— Пишешь техническое задание на разработку двойного триода в стальном корпусе, в которой перечисляешь все свои требования к нему. Несёшь эту бумагу...

— ... на 'Светлану'!— подсказывает кто-то.

— ... на подпись самому высокому начальнику,— не соглашаюсь я.— до которого сможешь дотянуться и уже потом на 'Светлану'. А пока отлаживаешь работу системы с нашими 'кубиками'.

— Товарищ Чаганов,— на пороге, широко распахнувшейся двери лабаратории, появилась нескладная фигура Орешкина.— прошу вас пройти со мной. Дело не терпит отлагательств.

'Раздулся от важности'.

— Как-то вот так,— поворачиваюсь лицом к Шокину.— продолжайте, товарищ Попов.

— Ну, что у вас?— Не считаю нужным скрывать своё недовольно, как только мы оказались с особистом наедине.— Прячетесь от меня, лейтенант (без добавления: 'госбезопасности', звучит почти как оскорбление). В шпионов решили поиграть?

Орешкин от возмущения начинает хватать ртом воздух.

— Следуйте, пожалуйста, за мной, товарищ Чаганов.— С трудом справляется с собой особист и скачет впереди по коридору, иногда сбиваясь на иноходь.

В радиолаборатории довольно людно: рядом с потухшими Ощепковым и Любой два высоких сержанта ГБ в синих галифе, Коровьев со свежим фингалом забился в угол, а центре— Фриновский и Курский о чём-то тихо перешёптываются.

— Полюбуйся,— начальник управления раздражённо суёт мне листок.— что тут у тебя творится.

'Ещё одна листовка! Даже две, Курский теребит такую же'...

Пробегаю глазами по напечатанным строчкам.

'Текст тот же самый, бумага— та же самая. Вот только первая листовка, что находится сейчас в кармане моей гимнастёрки, написана от руки. Плохо дело... а почему другие отпечатаны на машинке? Первую листовку писал (переписывал) Ландау, его размашистый почерк из уголовного дела— узнал бы из тысячи. С утра конвоир отвёз его в ФИАН... а время поджимало (ведь самого Фриновского задействовали)... тогда решили дубликат напечатать на машике. Пока всё логично. Дальше,... подбили Толику глаз, дали листовки, он их подкинул в столы жертв и сразу же, чтобы наверняка, зафиксировали факт обнаружения подрывной литературы... А почему не пришли сразу за мной? Налицо сокрытие улик по 58-й статье. Не хотят разбирательств в верхах? Очень может быть... Уберут из НКВД или хотя бы из центрального управления по приказу и всё— задача минимум решена, нет рядом чужих глаз и ушей... Принимается как рабочая версия. Та-ак вернёмся к нашим баранам, в СКБ две машинки: в моей приёмной и в особом отделе. На какой из них злоумышленник делал своё чёрное дело? Ха, проверяется легко'! Достаю из кармана не отданный пропуск Шокина и начинаю сличать листки.

'Фактура бумаги... плотность... шрифт... сответствуют. Печать гербовая... подпись начальника особого отдела... натуральна... чернила... мастика... Ажур!... Шри-ифт! Строчная буква 'р'— с особенностью! Палочка бледнее кружка. В обоих документах'...

— Что там такое?— Фриновский начинает терять терпение.— Чаганов, что там рассматриваешь?

— Да вот, товарищ комкор, неувязочка тут с этой листовкой выходит.— Мысленно я себе аплодировал.

— Какая ещё, бл*, неувязочка!— Взрывается он, затем спохватывается.— Сержант, да выведи, ты, задержанных!

Люба обречённо, по привычке, закладывает руки за спину, Ощепков бросает испепеляющие взгляды на людей в форме. Курский, как филин, встревоженно поводит большой головой с круглыми глазами из стороны в сторону. Орешкин начинает переминаться с ноги на ногу.

— Эта листовка напечатана на машинке особого отдела. Вот обратите внимание, Михаил Петрович,— Встаю рядом с Фриновским, бесцеремонно оттирая от него начальника 5-го отдела.— на букву 'р' здесь и здесь...

У начальника ГУГБ над воротником появилась красная полоса, которая, быстро расширяясь, поползла вверх, огибая грубый шрам от сабельного удара. Курский забегает с другой стороны, немигающе глядит на листки и ещё глубже вжимает голову в плечи.

— Вы— оба! — Брызжет слюной на особистов Фриновский, укладывая улики в карман гимнастёрки (Курский повторяет го движение).— Через час— у меня в кабинете! С докладом! 'Ясно, спустит всё на тормозах. Сейчас сварганят задним числом план оперативных мероприятий, где каким-нибудь десятым пунктом идёт— изучение реакции объекта на противоправные действия другого лица и ничего не докажешь'.

— Сержант, машину!— Заглянувший на шум охранник кивает головой и скрывается за дверью.

— Михаил Петрович,— встаю на пути шефа уже в коридоре.— прошу отпустить моих людей. Они задействованы в подготовке оборудования для 'перелёта'. Вы понимаете о чём я говорю...

'Наступает момент истины: как далеко готовы пойти ежовцы в достижении своих планов'?

— Освободить.— Буркнул комкор в сторону и, не оглядываясь, застучал подковками по цементному полу первого этажа.

Вслед за ним бросаются сержанты и Курский с Орешкиным, чуть задержавшись, появляется Толик, вопросительно смотрит на меня.

— В отдел кадров, пиши заявление по собственному желанию.— Сжимаю губы.

Коровьев чуть слышно шуршит парусиновыми башмаками.

'И враг бежит, бежит, бежит... Извинений от особистов, конечно, не дождёшься... как, впрочем, и благодарности от спасённых. За руки держатся несгибаемые борцы с 'кровавой гэбнёй', пожирая друг друга'.

— Что стоим?— Не скрываю своего раздражения.— Придётся ведь и за него работать... Или надеетесь на помощь Ландау? (Тревожно переглядываются). Он вам наслесарит...

Люба гордо дёргает плечиком и следует на рабочее место, за ней, как приклеенный, Ощепков.

'Вот чего мне от них дальше ждать? Почуяв безнаказанность сами начнут прокламации сочинять? Может быть, а может и не быть. Одно ясно— свидетели культа 'красного маршала' понесут его светлый образ сквозь года. Будут детям и внукам рассказывать о незабываемых встречах, о том как бы всё стало хорошо, если бы не... Ощепков хоть, в отличии от Ландау, в вузы преподавать не рвался. По мне так, ущерб нанесённый этим 'гением' умам молодых советских учёных многократно превышал пользу от его вклада в науку. Что с ним делать? Застрелить— нет, лучше всего— выпустить, бороться с фашизмом. Через Вену, пока ещё можно'...

Москва, Кремль.

Кабинет Сталина.

Тот же день, позднее.

-Скажите, товарищ Ежов,— хозяин кабинета, стоящий в центре комнаты, вместо приветствия направляет на появившегося в дверях гостя прямой мундштук трубки 'бильярд'.— мы помогали вам на первых порах, когда вы вступали в должность?

-Так точно, товарищ Сталин.— Нарком, обескураженный таким неприветливым приёмом, неожиданно отвечает по старорежимному.

-... Мы вмешивались в подбор ваших кадров?— Тяжёлый взгляд вождя сверху вниз давит на него, создавая полную иллюзию тех разносов, что в 1915-ом году в Тульском запасном пехотном батальоне устраивал рядовому Николаю Ежову отделенный командир ефрейтор Володин.