Чаганов: Москва-37

* * *

Неожиданная задержка возникла уже на въезде в Москву: при повороте с Каширского шоссе на Серпуховское безликий порученец неожиданно свернул с 'американки' (грунтовое покрытие, укатанное тяжёлыми паровыми катками) на небольшую аллею с жидкими деревцами по сторонам, сквозь которые из утренней туманной дымки показались силуэты церквей Коломенского.

-Подождём.— Тон, которым это было сказано, исключал любую дискуссию.

Ждать пришлось долго около получаса, в течении которых мой спутник равнодушно попыхивал папиросой в машине, а мне пришлось спасаться от дыма снаружи, прохаживаясь по дорожке. Наконец-то со стороны шоссе послышался рык мощного мотора и показался знакомый силуэт бронированного 'Паккарда'. Подъехав к нашей 'эмке', водитель танка на колёсах глушит двигатель и выходит из машины, охранник с переднего сиденья открывает заднюю дверь и призывно машет мне.

-Здравствуй, Алексей,— Киров стучит рукой по кожаной обивке сиденья рядом с собой.— как успехи?

Поначалу, когда увидел наваленные в углу просторной комнаты в каменном особнячке, куда меня привёз порученец Кирова (по времени поездки, где-то за городом к югу), трубы волноводов, спирали антенн и бухты кабеля, меня охватила лёгкая дрожь: 'А что если не справлюсь с поручением? Что если не смогу наладить работу устройства. Я тут один, помощников не будет'. Но начав работу успокоился: 'Ну и чем оно отличается от радиоуловителя? Длина волны побольше, волноводы пошире, антенны другой формы, магнетрон работает в непрерывном режиме, а не в импульсном. Всё это так, но в остальном много схожего с тем, чем я много раз уже занимался, налаживая работу локатора. Справился тогда, справлюсь и сейчас'!

-Здравствуйте, Сергей Миронович, продвигаюсь помаленьку.— Откидываюсь на спинку мягкого дивана лимузина, за мной хлопает дверца.— Установку ещё не включал, пока успел только собрать, лишних деталей не обнаружено.

-Уже неплохо.— широко улыбается Киров.— Хочу разъяснить тебе кое-что: не знаю в курсе ты или нет, у Ежова в Москве есть квартира на улице Мархлевского...

-Да, знаю. Был там однажды.

-... в ней он практически не бывает, там живёт его жена и приёмная дочь...

'Приёмная дочь... не знал'.

-... с этой квартирой вопрос решён, ты на неё не отвлекайся. Теперь прослушка кабинета Ежова: При установке фототелеграфа и проводке телефонной линии к аппарату Новаку удалось подключится к местному телефону Ежова, (Киров видит моё удивлённое лицо) не самому Новаку, конечно, его технику. То есть с этим тоже не должно быть трудностей, но если они появятся, то будь готов помочь. Твоя основная задача— установить подслушку на даче Ежова в Мещерино. Там находится его дача, на которой он живёт. Вопросы есть?

-Скажите, Сергей Миронович, Новак полностью в курсе этой операции или только своей части?

-Сейчас да,— Киров тянется в карман за папиросами.— будешь поддерживать связь со мной через него.

Закуривает, медлит, хмурится: 'Скажи, Алексей, что ты искал в картотеке у Новака'?

'Ожидаемый вопрос'...

-Дактокарту на одну свою знакомую. Она по молодости попала в плохую компанию, была осуждена. Сейчас исправилась, пошла учиться. Не хотел чтобы у Ежова был повод меня шантажировать, вот и... Жаль, что не знал заранее о Новаке, не пришлось бы так рисковать.

'Фух, вроде и не соврал нигде'.

-Тут моё было недомыслие.— Наконец-то Киров отводит от меня свой взгляд.— Обо всех своих действиях сообщай Новаку. Мы больше пока без крайней необходимости встречаться не будем. Учти слежку за тобой не сняли.

* * *

-Алексей,— перехватывает меня Новак прямо у двери в приёмную.— доброё утро. Ты слыхал, что первого мая— день рождения Ежова?

-Нет, откуда?

-Отрываешься от коллектива,— качает головой Егор Кузьмич.— начальники отделов уже давно начали готовить ему подарки. Тридцатого апреля будет сабантуй.

-Понял, спасибо за подсказку. А где?— Шепчу в спину повернувшемуся чтобы уходить Новаку, неподалёку послышались чьи-то голоса.

-Никто не знает.

'Ангел основательно устроился у меня на правом плече'...

Катя, уже на своём посту, протягивает мне телефонную трубку и беззвучно раскрывает рот.

-Ш-а-п-и-р-о...— читаю по её губкам.

'Чего это он? Вроде не опоздал, совещание ещё через пятнадцать минут'.

-Совещание отменяется,...— секретарь Ежова кашляет и сморкается мне в ухо.— Николай Иванович в командировке.

'Понятно,... мыши в пляс. Фриновский не большой любитель накачек. Хотя мог бы и заранее предупредить, а не за четверть часа. Но в любом случае у меня освободилось добрых два часа'.

Закрываю за собой дверь в кабинет, сажусь в кресло Бокия и замираю в позе роденовского 'Мыслителя'.

'Такая вот информация к размышлению... Удобный случай вместе с подарком подсунуть 'жучка'. Вот только не нравится мне здесь что-то... Вдруг провокация? Хорошо, не предупредили меня о днюхе, так и так понятно что ко мне моё начальство относится с подозрением из-за Кирова: могут и вовсе не пригласить. Или проверяют своих, нет ли утечки? Его не предупредили, а он знает. Чур меня! Не будет Ежову от меня никакого подарка, даже если пригласят на вечеринку позднее, всё равно мой презент будут рассматривать под микроскопом. Можно и всерьёз на нары загреметь: подслушивающее устройство хотел подсунуть наркому внутренних дел, какие ещё нужны доказательства? Определённо, Чаганов— германский шпион! Буду дальше думать и желательно в движении, нет времени сидеть сиднем'.

Достаю из сейфа наган, добираю солидности и выхожу в приёмную.

-Замечательно, Катя, выглядишь...— говорю бархатным голосом.— вызывай машину... и готовься расставлять флажки на карте Москвы: ВИМС, Гиредмет, Нефтяной институт, СКБ. Понадоблюсь кому, звони по этим номерам.

Москва, Старая площадь,

дом 4. ЦК ВКП (б).

19 апреля 1937 года, 11:00.

Заведующий политико-административным отделом Осип Пятницкий поднялся из-за заваленного бумагами письменного стола и подошёл к окну кабинета на самом верхнем четвёртом этаже здания, выходящего на Старую площадь и Ильинский садик. Сплошной поток трамваев, автобусов и машин и конных повозок запрудил проезжую часть, замедлив их движение до такой степени, что пешеходам не составляло никакого труда проскальзывать между ними, вызывая отрывистыеые гудки раздражённых водитетелей и испуганное ржание лошадей.

-Везде жизнь кипит...— Вырвалось у него вслух, единственный его слушатель— портрет Ленина на стене согласно промолчал.

'... а у нас до полудня как на кладбище'.

В последние годы партийные органы как-то сами, без всякого распоряжения сверху подстроились под режим работы Сталина (позднее начало— позднее окончание), лишь он, один из старейших членов партии, чей стаж исчислялся с 1898 года ('скоро сорок лет, хе-хе'), так и не смог перебороть свою многолетнюю привычку просыпаться с петухами, приходя на работу к восьми утра и уходя со всеми заполночь.

'И это называется работой'...

Пятницкий бросил раздражённый взгляд на кипы бумаг, не оставившие на столе ни одного свободного местечка.

'Жалобы, анонимки, доносы... Прокуроры кляузничают на органы, органы на юстицию, те на судейских. Ненавижу'....

Вся жизнь Осипа Ароновича с того самого 1898 года, когда он пришёл в революционный кружок, была связана с нелегальной работой: с организацией забастовок и демонстраций рабочих, затем в 1905 году доставкой из-за границы запрещённой литературы и оружия. Он неоднократно арестовывался охранкой, но благодаря своим навыкам конспиратора его личность никогда не была установлена жандармами. В 1917-ом Пятницкий ненадолго вышел из тени, возглавил отряд Красной гвардии в Москве, за ним был небольшой период легальной работы в Моссовете и снова почти пятнадцать лет на тайной службе в Коминтерне, где он возглавлял разведку и контрразведку. Чужие имена, чужие паспорта, чужие страны... Времени на учёбу не хватало. Так и остался недооучкой, точнее самоучкой, не довелось ему посидеть за школьной партой. 'Вся жизнь в борьбе— покой нам только снится'. До конца 1934-го..., когда Сталин неожиданно предложил ему высокий пост— Секретаря ЦК.

-От таких предложений не отказываются.— Уговаривала жена, уставшая от бесконечных отлучек мужа.

-Засиделся ты на одном месте, пора расти.— Советовали старые 'друзья'.

Не хотел уходить, но пришлось: уже тогда стало понятно, что секретари Коминтерна Димитров и Мануильский, готовые исполнить любой приказ Сталина, работать по старому не дадут. В ИККИ, да и в стране грядут перемены, связанные с ползучей сменой курса. Простые и ясные, закреплённые в ленинской конституции и вошедшие без изменений в программу Коминтерна от 1928 года, принципы: государства мира раскололись на два враждебных лагеря капиталистический и социалистический, СССР— оплот против мирового капитализма и шаг к Мировой Советской Социалистической Республике, отброшены в новой конституции. Страна медленно, но верно, сворачивает с широкого прямого ленинского пути на кривую оппортунистскую дорожку изоляционизма ('построение социализма в одной отдельно взятой стране') под лозунгом: 'Моя хата с краю'.

'Что так и будешь со стороны наблюдать как Сталин и Ежов отстраняют от руководства 'ленинскую гвардию'? Чем тогда отличаешься от соглашателей-меньшевиков'? Зазвонил местный телефон.

-К вам товарищ Рудзутак.— Раздался в трубке голос секретаря.

-Пусть заходит.

-Здравствуй, Осип.— Поздоровался от двери посетитель, плотный мужчина лет пятидесяти с густыми чуть седыми волосами, высоким лбом и светло— голубыми глазами, вопросительно глядящими на хозяина кабинета сквозь стёкла пенсне.

-Говори спокойно, Ян, у меня здесь прослушки нет, мои ребята в этом деле— самые лучшие.

Тот в нерешительности останавливается на полпути посреди кабинета и замолкает.

Пятницкий остаётся стоять на месте, облокотившись о подоконник и насмешливо улыбаясь.

Ян Эрнестович Рудзутак, заместитель Молотова, славился своей медлительностью и нерешительностью. Латыш, сын батрака с двухклассным образованием, после революции 1905 года примкнул к большевикам, за что получил длительный тюремный срок, был освобождён Февральской революцией. Стал помощником Ленина после чего его карьера резко пошла в гору: с 1920 года— член ЦК, с 23-го секретарь ЦК, а с 1926-го — член Политбюро и заместитель председателя Совета Народных Комиссаров. Правда после семнадцатого съезда он резко потерял в политическом весе (видимо сказался недостаток знаний): понижен до кандидата в члены Политбюро, хотя и сохранил пост заместителя председателя СНК.

-Осип, я здесь по поручению товарища Косиора...— снова минутная пауза.

-Ян, ты будешь говорить зачем пришёл?— Делает страдальческое лицо Пятницкий.

-Да, конечно,...— Опять молчание и затем резкий решительный выдох, как перед прыжком в воду.— Мы хотим на следующем пленуме исключить Сталина и его группу из Политбюро.

-Давно пора, но кто это мы?— Хозяин кабинета отрывается от подоконника.— Да ты садись, Ян.

Рудзутак, воодушевлённый ответом и оставаясь стоять, начинает сбивчиво объяснять.

-Косиор, Постышев, Чубарь и я из Политбюро... Каждый договаривается со своими людьми: Косиор— с людьми с Украины, Чубарь— здесь в Москве, Постышев— в Поволжье,... ещё Эйхе в Сибири, Евдокимов на Кавказе и Хрущёв в Средней Азии.

-Сколько всего?— Нетерпеливо перебивает Пятницкий.

-Тридцать пять членов ЦК.

-Одного голоса , значит, не хватает для большинства... можете рассчитывать на меня.

-Этого мало,— Рудзутак снимает пенсне.— вдруг в решительный момент кто-нибудь струсит. Нужно хотя бы сорок человек.

-Понятно,— Пятницкий берёт за руку гостя и усаживает его на стул.— в ком я уверен? Тогда— Вильгельм Кнорин, мой начальник отдела в исполкоме Коминтерна, Исаак Зеленский, вместе работали в Московском комитете (Собеседник загибает пальцы), Гриша Каминский, тоже знаю по Москве, с Надеждой Константиновной могу поговорить, уверен— не откажет, Литвинов-?, не знаю, как то я ему не очень доверяю. Всё. Со мной— пятеро.

-Значит будет у нас большинство, Осип!— Рудзутак водружает на нос пенсне и пытается подняться.

-Постой, Ян! Погоди!— Удерживает его Пятницкий.— Допустим вывели мы их из Политбюро, а дальше что? Они могут за месяц созвать Чрезвычайный съезд (чтобы он был действительным на Чрезвычайном съезде должны присутствовать по крайней мере половина делегатов предыдущего регулярного съезда), который, как пить дать, переизберёт ЦК. Ты даже не сомневайся, сталинские агитаторы за это время их распропагандируют и от нашего ЦК камня на камне не оставят. -Не имеют они права на Чрезвычайный,— Рудзутак впервые за время встречи улыбнулся.— уже три года прошло с 17 съезда. По уставу надо собирать обычный съезд. Новое Политбюро без сталинцев, которое мы выберем на пленуме, и наши секретари на местах будут контролировать отбор делегатов на этот съезд...

-А что если не захочет Сталин уходить?— Не сдаётся Пятницкий.— Прикажет Ежову и не будет никакого пленума, а потом проведут опрос по почте и выяснится, что все наши сторонники исключены из партии, а их дела переданы в суд.

-Это как раз возможно,— кивает головой Рудзутак.— поэтому и надо хранить наши замыслы и приготовления в секрете. На пленуме не настаивать, сидеть ниже травы, тише воды. И вести работу с Ежовым...

-С этим ...? Вы с ним собрались вести работу? Он— прихвостень Сталина!

-Тут я с тобой, Осип, не согласен. Ежов— обычный приспособленец, пролезший в партию после Октября. Он готов служить любому, кто у власти.

-Тем более ему нельзя доверять!

-Никто его посвящать в наши планы не собирается. Поманим высокой должностью, попросим не вмешиваться в происходящее, а после победы выбросим на помойку за ненадобностью.

-Я бы, всё таки, Ежова со счетов не сбрасывал,— лицо секретаря ЦК побледнело.— хватка у него звериная. То что он сейчас творит в аппарате Коминтерна похоже на настоящую резню. Иностранные товарищи уже предлагают удавить этого гада.

-Удавим, Осип, когда время придёт,— Рудзутак поднимается со стула.— так и передай им. Нет, ничего не говори: запрети без всяких объяснений.

Москва, Миусская площадь,

Физический Институт Академии Наук.

Тот же день, 16:00.

-Костя, отвезешь Вениамина Аркадьевича в СКБ и сразу обратно.— Водитель выскочил из машины, припаркованной на небольшом пятачке уютного внутреннего дворика у фасада серого двухэтажного здания, выходящего на тихий переулок, и распахнул заднюю дверцу 'эмки' перед профессором.

После встречи с Вавиловым, директором физического института, на которой удалось договориться об аренде последних недостающих приборов для экспедиции за германием, Зильберминц стал проявлять признаки усталости: усталости не физической, а скорее психологической. В конце беседы почти совсем выключился из разговора.

'Можно понять, особенно после двух месяцев изоляции в камере'.

Везде, где бы мы сегодня ни были: в Гиредмете, Вимсе и других институтах, к нему подходили люди, жали руки, с чем-то поздравляли. Он расказывал им о предстоящей экспедиции и о переходе на новую работу (договорились не афишировать тот факт, что он всё ещё заключённый, тем более, что для себя я твёрдо решил добиться его освобождения к концу года). Впрочем не все его коллеги так уж радовались этой встрече, некоторые съёживались под жёстким взглядом профессора и старались скрыться за чужими спинами.