Влюбленные в море

— Что грустишь, сестренка?

Обернулась резко, волосы, гладкие, будто шелк, скользнули по носу. Энрике подкрался незаметно.

— Ничего, — пробормотала она, откидывая пряди назад. — О доме вспомнила.

— Хочешь вернуться?

— Нет... — задумчивое, едва слышное движение губ, но тут же твердое, — нет. Не хочу. Я там, где всегда желала быть. И море, и корабль, и люди... мне кажется, это у нас в крови — бродяжничество. О, мадре де дьос! Скажи я это маме, она бы в обморок упала.

Энрике тряхнул задорно волосами, уже порядком отросшими. В синих глазах заплясали бесенята.

— Всегда знал, что ты такая же, нинья. Горячность и свободолюбие у нас в крови. Как и любовь к морю.

Она улыбнулась и подумала о том, что предки их одними из первых посетили новый мир, и немало на этом разбогатели. У отца Лючиты был большой прохладный дом в Пинтореско, сахарные плантации, девушка слышала даже что-то о серебряных рудниках на материке, но никто об этом, естественно, не распространялся. Сестра же дона Хосе, "непутевая", как называл ее он сам, сбежала по юности из дома, отвергнув многочисленные предложения женихов знатных и состоятельных. Выбор сеньориты пал на военного моряка, страстно ее любившего. Но счастье молодых было недолгим, года два, не больше. Благоверного ждал суд за растрату и сомнительные дела с инглесами, работа на плантациях в течение полугода и смерть от желтой лихорадки. Так донья Альба осталась с маленьким Энрике на руках. Пережила она мужа лишь на пять лет, "зачахнув от тоски", а ребенок попал в дом дяди, где воспитывался до четырнадцати лет. Потом же море в крови позвало, и мальчишка сбежал, нанявшись юнгой на первое попавшееся судно. Он не раз возвращался, но принимали его все менее благодушно, опасаясь дурного влияния на девочек, вернее, на младшую из них — Лючиту, потому как старшая Мария-Елена вышла к тому времени замуж.

Но дон Хосе не мог предугадать, что море в крови не только у Энрике, но и у его кузины, и что она, рано или поздно, пойдет его путем.

Так думала девушка, ступая следом за братом в капитанскую каюту. Стол накрыли на троих, мистер Нэд ожидал у дверей. Он оказался странно лоялен. Давно еще, когда очнулся только и услышал о своем нахождении на пиратском корабле и о командовании этим самым кораблем девчонкой, бывшим юнгой Чито, и обо всей этой истории с перезахватом многострадального корабля, долго смеялся, кривясь от боли и вытирая слезы. А когда отсмеялся, сказал, что если капитан будет того достойна, то он пойдет за ней и в огонь, и в воду. Но, желательно, в воду. На том самом корабле.

— Вы, мистер Нэд, по-прежнему останетесь навигатором и старшим помощником, Энрике будет вторым и, по совместительству, боцманом, а Васко я хочу назначить командиром абордажной команды.

Кортинас вскинул брови, а Эдвард даже крякнул от удивления. Девушка поморщилась. Ее нелюбовь к молодому ильетцу оказалась столь явной, что о ней знали все.

— Да, я ему не особо доверяю. Но он горяч и есть в нем что-то от тех, кого называем мы "дьестрос", безрассудные смельчаки и искусные фехтовальщики. А для абордажа самое то — смелость и порыв.

— Деточка, — ласково произнес старпом, — у тебя много опыта, я погляжу...

Уши мучительно загорелись, кровь прилила к лицу. Ответила, вздергивая нос:

— Да, опыта у меня немного, если не сказать совсем мало. Но есть отвага и любовь к морю. Я всегда хотела свой корабль... — лишь произнеся это, поняла, что действительно хотела, всегда, — ...и я его получила. Если не справлюсь — вы всегда можете оспорить мое командование.

Умолчала она об одном — что сеньор Альмехо, будучи алькальдом, подтвердил ее права на бригантину, названную Песней.

— Складно говоришь. И что ж ты делать собираешься... капитан?

— Для начала добраться до Пуэрто Перлы, уладить некоторые дела, отправить письмо отцу...

— Я не об том, — оборвал ее мужчина. — Что ты собираешься делать?

Девушка замолчала, выпрямляясь еще больше. Он, конечно же, прав. Бригантина — не игрушка, не прогулочная лодочка, и команду нужно чем-то кормить и как-то платить за работу. Значит, на выбор торговля, военная служба или вольные хлеба, то бишь, пиратство.

— Честные контрабандисты, вы говорите? — сощурилась она. — Энрике, экономической частью занимался ты, так понимаю. Вот дальше и занимайся. Есть у меня некоторые замыслы, но... господа, возможно, вы все же воздадите должное таланту нашего кока?

Мужчины на пару извинились и предложили даме вина. Она выбрала белое, что больше подходило к рыбе под пряным соусом и запеченому в банановых листьях мелкому картофелю.

Убранство каюты за время стоянки полностью поменяли, и Чита любовалась простой, но изысканной обивкой мебели, начищенным до блеска полом, строгим расположением карт, оружия и навигационных приборов. Никаких ярких покрывал и тканевых обоев, как любил сеньор Сьетекабельо, и чистота, в отличие от предыдущего владельца каюты.

"Мое", — подумала она. Не так часто волновала ее радость обладания, потому как не испытывала она обычной женской страсти к нарядам и драгоценностям, или страсть ее была не столь велика, чтобы волновать. Музыка с танцами душу тревожили, да, а еще море...

— Корабль прямо по курсу! — донеслось из-за двери, прерывая благодушные раздумья.

Девушка выскользнула из-за стола, за спиной упал, загромыхав, стул Энрике. Вылетела на палубу, перехватывая из рук рыжего Йосефа подзорную трубу. Не знала тогда еще она, что вскоре крик этот станет обычным и вселяющим в душу задор и надежду.

* * *

Как получилось, что ее начала любить команда, Лючита так и не поняла. Было ли тут дело в исконных причинах ее командования, или же сказалась простота в отношениях, или инглесский корабль, взятый на абордаж, но суть оставалась прежней: ее любили. Обращались как к донье Альтанеро или даже "мой капитан", а за глаза часто называли ниньей, с улыбкой и без злобы.

Она училась всему и обретала опыт, бесценный в море, которое не терпит ошибок. Но к девушке оно благоволило, отвечая любовью на любовь. Так или иначе, но загорало лицо, крепла рука, а в голове прибавлялось знаний.

— Что вы тут такое делаете? — спросила Лючита, подходя к собравшимся на шкафуте матросам.

Васко, что решил уже бросать кости, вздрогнул, кубики покатились нервно по палубе, выдав результат, явно его не устроивший. Хистанец сплюнул, заслужив укоризненный взгляд.

— Давай переброшу, — предложила она. Матросы, те, что играли, загудели недовольно, остальные же уставились завороженно на капитана. — Сколько нужно?

— Хотя бы две четверки, — пробормотал Васко. — А лучше три.

Девушка присела на корточки, собирая кости в стакан, встряхнула раз и бросила будто бы небрежно.

— А может, четыре? — усмехнулась она.

Васко полыхнул глазами, и мелькнуло во взгляде что-то помимо радости и раздражения, что-то, ее касающееся и вроде как не дурное, но тревожащее. Она мотнула головой, волосы упали на лицо.

— Ладно, хватит бездельничать, за работу.

— А может... станцуешь?

Распахнулись широко глаза, не ожидала услышать такую просьбу — от него.

— Да, да! — поддержала криком команда.

— Вы издеваетесь, да? — спросила Лючита, увидев притащенную кем-то гитару.

— Нет, — с хитрой усмешкой отозвался Кортинас.

— Просим!

Взглянула на бочку, поставленную посреди палубы, на матросов, ухмыляющихся заговорщически, но по-доброму. Тряхнула головой.

— Ну, канальи! И не дает вам покоя тот вечер! — с помощью старпома и брата едва не взлетела наверх, сказала, — играй.

И Васко заиграл и запел, все более уверенно, а она стала танцевать.

Если б видел кто посторонний, наверняка очень удивился бы: капитан, выбивающий дроби, команда с обожанием, вовсе не немым, за этим наблюдающая.

Но в море мало свидетелей, лишь чайки, и те безмолвные.

— Братец, это ты их распускаешь, — говорила она позже, заливая жажду легким вином и откидываясь на спинку кресла.

Тот ухмылялся и невинно хлопал глазами.

— А что такого в том, что они тебя обожают?

— Обожают как-то... очень уж по-мужски, — смущенно проговорила Лючита.

— А как же еще? Ты для них нинья, оберег корабля, отважный капитан в юбке.

Девушка фыркнула.

— Все бы шутить тебе, братец!

— Не только, дорогая сестренка, не только. Они и вправду тебя любят, маленькую и гордую. А еще чрезвычайно удачливую. Скажи, ты, случаем, не приворожила тут всех? Йосеф вон ходит, будто дурной.

— Не скажу, ибо говорить нечего. И хватит тебе, проверь лучше курс.

Энрике ухмыльнулся еще шире и исчез за дверью. Девушка только вздохнула. Иногда Кортинас казался невыносимым со своими насмешками и чрезмерной заботой, но без него она не протянула бы тут и дня.

* * *

Инглесский сеньор, должно быть, клял себя последним дураком. Встреча в открытом море — величайшая из случайностей, ибо нет здесь путей и дорог, одни лишь направления. Встреча в виду берега — случайность чуть меньшая, ибо все стараются держаться ориентиров. Встреча у бухты столь удобной, защищенной от бурь естественными преградами, с лесом хвойным и ровным, мачтовым, с ясной полоской речки, у бухты, когда-то заселенной, а после оставленной, — случайность, но не столь уж великая.

И вставая у сего берега на починку после непонятного шквала, неразумным было бы палить в ответ, завидев входящий в бухту корабль чужой, отдающий приветствие одиночным пушечным выстрелом.

Инглесский сеньор же, завидев хистанский флаг, отдал приказ сделать залп, чем немало разозлил капитана-противника, но вреда нанес лишь чуть-чуть. Залп же с бригантины снес фок чуть повыше марса и повредил грот-стеньгу, убив всякую надежду на бегство, и теперь инглесскому сеньору не оставалось иного, кроме как ожидать своей участи.

С вражеского судна просигналили, чтобы капитан и помощники прибыли на палубу, а остальные не замышляли дурного, ибо бесполезно. Бригантина, приведенная к ветру, застыла в бухте.

Гребцы взмахивали веслами дружно, но без излишней бодрости, и все же золотистый выше ватерлинии борт навис слишком быстро, пришлось карабкаться по штормтрапу, наверху встретили ухмылками и взведенными курками.

— Что вы творите?! — возмущенно воскликнул горе-капитан, — вы нарушаете все мыслимые правила!

Наговорить он успел не так уж и много, но гневно, прежде чем лица посуровели и вперед выступил невысокий пират. То, что это пираты, у инглеса не вызывало сомнений.

— Представьтесь для начала... сеньор, — в голосе зазвучала насмешка, — должны ведь мы знать, кому говорить спасибо за нашу удачу.

Команда поддержала радостным гоготом.

— Мэлори Свизин, капитан брига Хорас, подданства Инглатерры, — сквозь скрежет зубовный проговорил он.

В толпе раздался смешок, и шепот "хорас муэртас", но от одного взгляда этого хрупкого пирата волнения стихли.

— Лючита Фелис, капитан Ла Кантары, — ответил собеседник, представляясь прозвищем, данным командой.

Инглес с ужасом осознал, что перед ним женщина. Красивые губы и темные, как горький шоколад, глаза. Тонкие запястья и ухоженная — в той мере, в какой это возможно в плавании — кожа, мужчины так за ней не следят. То, что принял за складки одежды, видимо, грудь.

— Теперь, когда мы знакомы, возможно, вы и ваши спутники доставите нам удовольствие отобедать в нашем обществе.

— Почту за честь, — с легким поклоном ответил мужчина, скрывая недоумение. — Что может быть лучше вкусного обеда, неплохого вина и приличной компании?

И вправду, что может быть лучше? Только не тогда, когда обед этот на пиратском судне, по сути, в плену, и компания, названная приличной — отъявленные головорезы.

Мэлори Свизин и штурман Хораса хмурили брови, давились едой и едва притронулись к своим бокалам. Но донья Фелис была мила и обаятельна, сеньор Кортинас остр на язык и по-доброму насмешлив, а мистер Голд прост в суждениях, и те, что считали себя пленными, расслабились и вступили в беседу. Однако та оказалась недолгой и приобрела неприятный оттенок, когда юная донья заговорила о делах.

— ...вы люди хорошие, и тем более грустно будет реквизировать часть вашего груза.

Мистер Свизин поперхнулся вином и ненадолго закашлялся.

— Но я думал, что обед этот, да и все ваше поведение будут... — он замялся, не решаясь продолжить.

— Гарантировать вашу безопасность? — подсказала девушка. Тот приподнял уголки губ, соглашаясь. — Вашу безопасность я могу гарантировать лишь в том случае, если вы не будете совершать глупостей. Таких, как совершили пару часов назад. Именно поэтому вы сейчас здесь, а наш человек отправится на ваш корабль для осмотра.

Говорила она вежливо, даже с толикой грусти, мол, виноваты сами, мы лишь призваны чуточку вас проучить. Отдала по-хистански инструкции, молодой помощник удалился, блеснув улыбкой из-под черных щегольских усиков.

Мелькнула дурная мысль схватить мерзавку, совсем близко сидит, кончиком шпаги дотянуться можно, но оглянулся на дверь, там двое черных застыли в невозмутимости, ладони на рукоятях пистолетов. Да и помощник не прост, ой не прост. Из-под черных косматых бровей сверлят холодом серовато-голубые глаза, прозрачные, будто лед, а в движениях расслабленность и сила.

Подкатила тоска, вспомнились мешки паприки, хлопчатая ткань, которой закупили на континенте, кофе, ставшая родным домом каюта и мешочек с шестью сотнями талеров, подробные карты местных вод, серебряный сервиз, полгорсти изумрудов с Дарьенского побережья...

Беседа от этих мыслей не ладилась, донья Фелис потягивала белое сухое, помощник ее усмехался в бороду, а капитан Хораса все мрачнел, представляя, как чужие люди обшаривают его трюм.

Сеньора Кортинаса не было мучительно долго, мистер Свизин даже начал вновь говорить, когда явился этот юноша, улыбаясь радостно.

— Унати с Баддом помогают разгружать шлюпку, вторая сейчас подойдет. А гости-то наши вовсе не бедны.

— Полагаю, что были, — проскрежетал мистер Свизин.

— Ну что вы, дорогой сеньор! — возмутился Энрике. — Мы не собираемся вас грабить... полностью.

В бороде старпома проявилась ухмылка. Ладонь инглеса непроизвольно дернулась к шпаге, к пустым сейчас ножнам. Ощутив ее отсутствие, мужчина вскинулся.

— Да как вы смеете?! Нагло грабить меня, честного торговца, да еще и смеяться! Вы, вы... пираты!

Он выплюнул оскорбление и резко встал, горделиво выпятив подбородок. Загремели, отодвигаясь, стулья, вместе с капитаном вскочил и штурман Хораса, и мистер Нэд, Энрике выразительно погладил рукоять пистолета.

Девушка вздрогнула, но осталась сидеть.

— Ну что ж вы, сеньоры, будьте спокойнее. Хотя бы в присутствии дамы, — мягко укорила она.

— Пфе... — фыркнул сеньор, подвергая сомнению ее причастность к "дамам".

Лючита с тревогой оглянулась на брата, вечного своего защитника, но тот лишь сузил глаза.

— Мистер Свизин, все, что с нами сейчас происходит — исключительная случайность. Свободное море, обыкновенная встреча. Вы проявили к нам неуважение, даже агрессию, за что мы считаем в праве вас наказать.