— До встречи, господин Чилдерман.
— Идите, — Чилдерман откинулся на спинку кресла, забросил ногу на ногу и надвинул шляпу на нос. Со стороны могло показаться, что он уснул.
Когда Крис вышел за ворота, некоторые из горожан еще оставались на улицах. Они застыли как статуи и, задрав головы, уставились на небо. На проходящих мимо шеду одержимые не обращали ни малейшего внимания.
Крис вглядывался в измазанные кровью и грязью лица, пытаясь найти в них хоть каике-то проблески разума, но глаза одержимых оставались столь же пустыми, как последние, незаполненные страницы дневника неизвестного члена совета.
Но Крис хорошо запомнил запись, предшествующую пустоте.
...и только спустя три дня, когда мы отключили обидиатор, то поняли, что натворили. Горожане потеряли человеческий облик и превратились в зверей, диких и необузданных, какие были описаны в допотопных книгах. Слишком долгое подавление сознания обидиатором лишило людей всего того, что делает их людьми. Шабрие и Мартина они разорвали, стоило тем выйти за ворота. Когда мы забились обратно в пустой зиккурат, напуганные как стая мелкой рыбешки, то сверху нам было хорошо видно, что началось в городе. В своем идиотском стремлении обойти мудрость законов, данных нам Утнапишти и древними предками, мы лишь погубили свой город.
Я слышу как Лачек и Свенсон предлагаю прорываться с оружием к любому порту и бежать из города, пока горожане рвут друг друга. Прихватить достаточно денег и добраться до любого крупного порта на внешних границах, а там, в другой акватории, их же никто не хватится. Никто не хочет отвечать перед Ноблератом за то, что мы сотворили в Гамельне.
Но они никуда не уйдут. Разбираясь в управлении сервером, я узнал не только как работать с обидиатором или воспроизводить звуковые записи из памяти машин. Я нашел протоколы безопасности. Сейчас включена лишь электрозавеса, спасающая нас от обезумевших горожан, но есть и кое-что еще. Это оружие сродни обидиатору, только оно не подчиняет людей, а убивает всех в радиусе ограды зиккурата. Как только эти трусы выйдут из зиккурата, я включу его. А потом спущусь вниз и сам...
Солнце уже заходило, когда Чилдерман поднялся из кресла и подошел к модулю управления обидиатора. На самом деле он дал Крису Красное Поле и его команде гораздо больше чем три часа. Торопиться пастырю и полутора миллионам жителей Гамельна было некуда.
Он коснулся рукой погасшего экрана. По черной поверхности пробежало несколько полос, и он ожил.
— Установки для программы "Лемминг" выполнены, — сообщил экран. — Приступить к исполнению?
Чилдерман приложил палец к квадрату со словом "Да".
Воздух под куполом огласился тревожным ревом сирен — звуком, который Гамельн не слышал со времен своей постройки.
— Загружаю модуль поведения, — всплыло на экране. — Степень выполнения — 0,93%... 1,1%...
Замерший город пришел в движение.
Залитые закатным светом улицы ожили. Одержимые, остававшиеся на улице, оторвали бессмысленные взгляды от темнеющих небес и зашевелились. Рыча и толкаясь, горожане хлынули наружу из своих убежищ в домах. Улицы наполнились существами, которых уже сложно было принять за людей. Кто-то двигался на четвереньках, кто-то прыжками. Походка тех, кто передвигался на двух ногах, тоже мало напоминала человеческую. Они огрызались, готовые вот-вот наброситься друг на друга, но излучение обидиатора гасило агрессию, направляя потоки одержимых к ближайшим лестницам на нижние уровни города.
Там, в кромешной тьме, двигались и те немногие, что укрывались на дне. Даже израненные и обессиленные, они с поразительной целеустремленностью ползли туда, куда их гнала неумолимая программа обидиатора. К свету и долгожданному покою...
Чилдерман, наблюдающий из купола за выплескивающимися на улицы волнами одержимых, вздохнул и поднял руку. На ладони вспыхнул синий огонек и сирены умолкли. Затем над городом разнесся громкий щелчок и из-под купола полилась музыка.
Гамельнский крысолов вернулся, выманивая крыс из самых темных углов игрой на своей дьявольской флейте.
Когда первые одержимые, добравшиеся до открытых нараспашку портовых ворот, выбрасывались наружу, печальный женский голос заполнил улицы Гамельна:
Os iusti meditabitur sapientiam
Et lingua eius loquetur iudicium
Beatus vir qui suffert temptationem quia
Cum probatus fuerit accipiet coronam vitae...
004. Черный шелковый шнурок
Меня зовут Эркен Бланк, мне шестьдесят один год, и я служу в доме господина Тага Мелекана всю жизнь. Именно я обнаружил его в тот злосчастный день.
Я родился и вырос в Фивах. Мой отец был распорядителем в доме господина Мелекана, и я пошел по его стопам. Начав с посыльного, я постепенно поднялся до той же должности, что занимал отец, и последние двадцать лет на меня возложены все заботы о доме энамэра. К сожалению, законы обязывали моего хозяина содержать в зиккурате отдельный штат слуг и там распоряжаются другие люди. Не знаю, как они ведут дела, но не думаю, что лучше, чем я.
В тот день господин Мелекан был свободен от бремени заботы о городе и все время, насколько я могу судить, провел в своем кабинете. Как вы понимаете, каждый член совета — это влиятельный и богатый человек, и то, что он согласился взять на себя заботу о городе, совершенно не означает, что можно позволить себе запустить собственные коммерческие дела или передать их другому. Так вот, торговые дела своей компании мой хозяин вел исключительно дома. Кроме партнеров и контрагентов, его часто посещали просители по городским делам, но, уверяю вас, к подобным визитам он относился крайне неодобрительно.
Кабинет господина Мелекана служил ему библиотекой. Он был образованным и начитанным человеком, как вы могли заметить. Его библиотеке может позавидовать любой ковчег акватории. И все эти книги, сохранившиеся со времен Потопа, господин Мелекан прочитал. Особенно он интересовался историей допотопного мира, и редкие минуты отдыха посвящал чтению хроник тех времен.
Именно поэтому, войдя вечером в его кабинет, я был неприятно поражен открывшимся мне зрелищем. Множество бесценных книг оказалось разбросано по полу. Я не допускаю мысли о том, что это мог сделать сам господин Мелекан. Он всегда очень бережно относился к своей библиотеке. Тогда же у меня сложилось впечатление, что в его шкафах кто-то основательно порылся. Очевидно, я был настолько поражен беспорядком в кабинете, что не сразу понял, что господин Мелекан мертв. Он сидел за столом, откинув голову на спинку кресла, а вместо левого глаза у него зияла дыра. Спинка кресла тоже оказалась пробита насквозь. Я достаточно пожил на этом свете, чтобы понять, что подобные следы оставляет огнестрельное оружие. К несчастью, стены и двери кабинета настолько толстые, что выстрел невозможно было услышать, даже стоя под самими дверями.
Я вынужден сообщить, что господин Мелекан также имел в своем распоряжении прекрасно сохранившийся допотопный пистолет "берета", передававшийся в его семье из поколения в поколение. Пистолет и патроны к нему хранились в верхнем ящике стола, и хозяин имел дурную привычку демонстрировать их своим друзьям. Раз в месяц или два он разбирал и чистил его, а иногда упражнялся в стрельбе по мишеням во дворе. После того, как тело господина Мелекана было пущено на удобрения, я привел его кабинет в порядок. Пистолет и патроны в столе отсутствовали. Содержимое ящиков стола также пребывало в полнейшем беспорядке, что мой хозяин позволял себе довольно редко.
Я уверен, что в него стрелял один из посетителей, приходивших к нему в тот день. Окна в кабинете были заперты изнутри, так что убийца не мог ни попасть туда, ни выйти, минуя ворота дома. К сожалению, ввиду того, что в тот день с утра меня скрутила лихорадка, я при всем желании не могу вам сказать, кто в этот день приходил к господину Мелекану. Когда же я смог встать на ноги, то было уже поздно. Возможно, вам следует расспросить писцов господина Мелекана и охранников у ворот дома.
На вопрос о том, были ли у моего покойного хозяина враги, могу сказать — были. Как не может быть врагов у человека, добившегося высшей должности в Фивах? Наверняка среди членов городского совета найдутся люди, завидовавшие его успехам. К сожалению, информацией подобного рода хозяин со мной не делился, а к коллекционированию слухов я не склонен. Видите ли, с тех пор, как господин Мелекан назначил меня распорядителем, я почти не выходил на улицу. Все покупки совершают слуги, и, я вас уверяю, вот уже много лет ни один торговец Фив не посмеет подсунуть им лежалый товар. Все остальное я могу контролировать, не покидая стен дома.
Что же касается господина Мелекана, то, как вы могли убедиться, город процветает, и его смерть станет для Фив большой потерей. Я не уверен, сможет ли кто-то из нынешних членов городского совета стать достойной ему заменой.
Записано со слов гражданина Фив Эркена Бланка в день шестой третьего месяца года 1544 П.П.
Меня зовут Исса Бруни, мне двадцать шесть лет, и я служил в доме энамэра Мелекана в должности писца. После трагической смерти господина Мелекана я уволился и теперь работаю в воздухоплавательной компании господина Геры Осинова.
Должен сообщить, что к помощи писцов господин Мелекан прибегал довольно редко. Он был очень образованным человеком, и скрытным во всем, что касалось его торговых дел. Даже бухгалтерию своей компании он вел лично. Может быть поэтому он платил так мало и я не раз подумывал об увольнении. Я не хочу сказать, что господин Мелекан был скуп, скорее уж, он давал столько денег, на сколько я работал. А так как работы почти не было, то сумма эта была невелика. Так что, не случись с ним это несчастье, я бы все равно ушел от него.
В день, когда это произошло, я, по причине болезни нашего распорядителя Эркена Бланка, занимался посетителями господина Мелекана. Не могу сказать, что это была утомительная работа, так как все, что от меня требовалось, — это провести прибывшего в кабинет. Да и то, случалось это чрезвычайно редко — в том доме царили довольно странные порядки. Учитывая авторитет господина Мелекана, мало кто отваживался потревожить его попусту, и приходили к нему только по предварительной договоренности. Еще был у его кабинета отдельный вход, через который он сам к себе людей водил, с которыми свои личные дела решал. А через ворота в дом запускали разве что гостей на праздники да официальных просителей. Слугам и даже распорядителю Бланку строго-настрого запрещалось находиться рядом с дверьми в кабинет, а если господину Мелекану что-то требовалось, он вызывал прислугу звонком.
Что еще можно сказать? Не любил господин Мелекан просителей, которые минуя писцов зиккурата, к нему обращались. Очень не любил. Что уж греха таить — мой бывший хозяин был человеком довольно резкого нрава и многих выставлял из кабинета без особого внимания к их персонам, просто давал звонок, и мы сопровождали гостя до ворот. Очень, очень редко он снисходил до того, чтобы проводить кого-то лично. Ну, может быть вас, господин дознаватель, он бы и проводил. Хотя кто знает, разве теперь можно что-то точно сказать?
В день своей смерти господин Мелекан был сильно не в духе. У меня сложилось впечатление, что знакомство с утренней почтой сильно попортило ему настроение. А уж если он так злился, как в тот день, то к нему и вовсе лучше не приходить. Так что я точно помню — официальных просителей к нему не было. Однако ж, проходя за домом, я видел, как он впускал в кабинет к себе Рабусто Клума, типа довольно мерзкого, на мой взгляд. Хотя и часто бывавшего в том доме. Старик Бланк вообще от Клума нос воротил и каждый раз ходил за ним по пятам. Не иначе, боялся, что тот сопрет что-нибудь. Я, конечно, далек от таких мыслей, но слышал, что Клум сильно повязан с криминальными делами, да и по дну Фив ходят о нем не самые хорошие слухи.
Вот, собственно, и все. Если к нему кто еще приходил, кроме Клума, так то мне неведомо. Прислугу господин Мелекан не вызывал — спросите сами, если мне не верите. Но, сказать честно, не думаю, что Клум был единственным, кто приходил в тот день, так что вы бы поговорили с ним — в его же интересах сказать, кто после него мог видеть энамэра живым.
Записано со слов гражданина Фив Иссы Бруни в день шестой третьего месяца года 1544 П.П.
Меня зовут Рабусто Клум, мне тридцать девять лет, хотя, чтобы за мной сам Эрре приперся, я ума не приложу, зачем вам знать мой возраст.
Не думаю, что вам интересно, какие у меня были дела с Тагом. Двум деловым людям всегда найдется, о чем поговорить. А в том, что Таг был деловым человеком, можете не сомневаться. Хотя скрывать не буду — разговор у нас не заладился. И сразу скажу — я его не убивал, нечего меня на понт брать. Я точно знаю, что после приходил еще этот слизняк Тарр. И даже если вы наслушались про меня от этого придурка-распорядителя, когда Таг встречался с Тарром, он был еще жив. Впрочем, Тарра я не подозреваю, у него кишка тонка замочить человека. Он у нас белая кость, от таких как я ему дурно становится.
А все потому, что я с самых низов поднялся, со дна. Я первый десяток каури заработал, копаясь в дерьме на соевых полях. Я гниль ногами месил, когда такие как Тарр жрали белорыбицу от пуза и все свое дело от папочки наследовали. Вы поспрашивайте на дне, кого там рыбаки, перевозчики и водорослевики знают? Кому доверяют? Тарру и его компании или Рабусто Клуму, который с ними руки о сети с тунцом до крови истирал? Вам, конечно, много нарассказывают и другого — дескать, Клум и черной дурью приторговывает, и людишек втихаря на суда продает. А вы это докажите сначала, а потом с меня спрашивайте — сами знаете, дно чистоплюев не терпит, там свои законы. Для палубы и для дна только один закон общий, сдох — иди на удобрения!
А я на удобрения не собираюсь. И Таг такой был, даром, что нобильский выкормыш и книгочей. У него нос всегда в ту сторону повернут был, откуда деньгами пахло. Только вот жадный он оказался слишком, захотелось ему во власть поиграть. Это у вас, нобилей, типа развлечения такого что ли. Ну и чего уж тут таить... Раз уж Таг помер, пусть ему теперь ануннаки грехи меряют, а я скажу так — он серьезно в верхушку выбивался. Когда мы только на перевозочных делах сошлись, он мне еще тогда говорил — сперва в городской совет войду, потом энамэром в Фивах сяду, а там, глядишь, и до Ноблерата доберусь. Только не его это игры оказались. Хотя, надо отдать Тагу должное, уж если он себе чего в башку втемяшил, то добиваться этого умел.
В совет он вошел как нож в губку, его чуть ли не с распростертыми объятиями приняли. А как стал к энамэрскому креслу пробиваться, так сразу все поменялось. Я ему говорил — на кой, спрашивается, тебе сдалось это все? Думаешь, коли доберешься туда, каури тебе в карман дождем польются? Так над тобой же Ноблерат встанет, шеду и, Мами храни, еще и пастырь Турангалилы по твою душу явится, если что не так. А у Тага как отрезало — хочу быть энамэром, и точка. Хорошо хоть, дела наши общие не бросил.
