Эра канатоходцев

000

Ходит ветер шесть дней, семь ночей,

Потопом буря покрывает землю.

При наступлении дня седьмого

Буря с потопом войну прекратили,

Те, что сражались подобно войску.

Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.

Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,

Я взглянул на море — тишь настала,

И все человечество стало глиной!

"О все видавшем"

примерно XXIII век д.н.э.

001. Эра канатоходцев

Первыми в глаза любому прибывающему в Урук бросаются горгульи.

Чудовищные гранитные твари распростерли крылья над причальными воротами, а из-за того, что они находились под днищем города, казалось, что горгульи несут гладкую черную черепаху купола Урука на своих спинах. На самом деле, если приглядеться повнимательней, можно разглядеть тонкие нити, убегающие в небо от окраин. Именно они удерживают город над бесконечным океаном.

Чилдерман оперся на перила прогулочной палубы "Могола", рассматривая горгулий. Шквальный ветер, вырывающийся из-под города, нещадно трепал его широкополую шляпу и просторный плащ. Он с огромным удовольствием сдул бы в океан и покоящийся у ног Чилдермана саквояж, но тот оказался слишком тяжел для своего размера. Бесчисленное количество багажных наклеек на нем свидетельствовало, что саквояж и его хозяин регулярно пускались в путешествия между ковчегами.

Команда "Могола" по мере приближения к массивному диску Урука засуетилась, стравливая газ из баллонов воздушного корабля. Капитан, очевидно, просчитался с высотой и ветром, и теперь, вместо того, чтобы аккуратно залететь под город, судно неслось прямо в распахнутые пасти горгулий. Сбросить скорость не помогали ни завывающие в ужасе ходовые пропеллеры, ни исходящие ревущими белесыми гейзерами парореактивные тормоза.

К подобным проблемам Чилдерман относился философски. Хотя, откровенно говоря, он начинал сомневаться, что сделал правильный выбор, ступив два дня тому назад на палубу "Могола". С другой стороны, учитывая складывающуюся ситуацию, он не видел другого выхода, кроме как наблюдать за разрастающимся в размерах черным куполом Урука. Метаться по палубе и искать спасения на такой высоте казалось ему бессмысленным занятием.

Корабль тряхнуло, и Чилдерман вынужден был вцепиться в перила руками. Вентиляционные арки, тянущиеся по низу купола, и горгульи стремительно ушли вверх, а перед Чилдерманом открылось обросшее аэратами дно города. Капитан пошел на отчаянный шаг, распоров несколько баллонов с газом. Если расчет окажется неверным, "Могол" будет размазан не об купол, а об водную гладь, под которой уже мелькали спины гигантских косаток. Проклятые твари за последние пару сотен лет исхитрились обзавестись телепатическими способностями и паника на борту "Могола" звучала для них колокольчиком, сзывающим на ужин. Ходившие среди рыбаков байки о том, что попутно косатки научились подманивать с помощью телепатии дельфинов и китов и вот-вот доберутся до людских мозгов, при взгляде на кишевшую бурыми спинами воду начинали казаться подозрительно реальными. По крайней мере, Чилдерман уже давно не видел ни одного дельфина.

На счастье немногочисленных пассажиров, корабль прекратил падение на довольно приличной высоте. Ни о каких причальных воротах больше не могло быть и речи, и капитан повел судно к аварийному крану. Пассажиры в это время могли полюбоваться внеплановыми видами болтающихся на покрытых белесым налетом цепях термальных электростанций, добывавших электричество для города из разницы температур водных слоев. Некоторые из тех, мимо которых проходил "Могол", оказались подняты и распространяли вокруг себя сногсшибательную сероводородную вонь. Вокруг них, верткие как коралловые рыбешки, крутились чистильщики на канатах. Ловко орудуя огромными мачете и скребками, они сдирали с подводных частей станций наросшие водоросли и ракушки.

Полосу неба, видневшуюся из-под дна Урука, прямо по курсу расчертили гроздья канатов с крюками, сброшенные аварийной командой. Двигатели "Могола" несколько раз взрыкнули, судно развернулось боком, и крюки застучали по палубе. В погоню за ними бросилась вся свободная от вахты команда.

Чилдерман проверил, не улетел ли во время встряски саквояж, поднял его и направился на нижнюю палубу. На этот раз судьба оказалась к нему благосклонна.

Матросы похватали канаты и принялись крепить их на вбитые в палубу кольца. Через несколько минут корабль оказался опутан ими как паутиной. Наверху взревели моторы и "Могол", поскрипывая корпусом, пополз ввысь, в распахнутый люк.

Чилдерман пристроился около трапа, пока еще поднятого на борт.

— Господин, вам нельзя покидать пассажирские палубы до того, как мы пришвартуемся, — пробегавший мимо молодой матрос попытался было сдвинуть его с места.

Попытка оказалась неудачной. Чилдерман, не говоря ни слова, отодвинул парня в сторону. Налетевший порыв ветра снова взметнул полы незастегнутого плаща и мальчишка узрел две подмышечные кобуры, из которых торчали длинные серебряные стволы. Верный признак того, что такого пассажира не стоит лишний раз нервировать. Учтя это, матрос благоразумно удалился по своим делам. В конце-концов, у болтающегося по Земле с двумя допотопными револьверами за пазухой психа может оказаться и еще что-нибудь такое, знакомства с чем лучше избегать.

"Могол" вздрогнул последний раз, поднимаясь мимо аварийных лебедок, и застыл в доке.

Добро пожаловать в Урук, третий по величине город-ковчег Индики.

Внизу, в тени города, мировой океан продолжал нести свои бесконечные волны дальше. Планету давно стоило бы переименовать в Океан, на крайний случай, в Потоп, но большинство людей по старой привычке продолжали называть ее Земля.

Через украшенную ажурной решеткой арку вентиляции под купол влажный морской воздух затекал как вода. Вместе с ним до Чилдермана доплывал гомон спустившейся с лиан стаи бонобо. Обезьяны облюбовали массивный череп горгульи для своих разборок. Как оказалось, твари раздражали не только его — несколько минут спустя из ремонтного люка показалась голова. Разразившись бранью, она скрылась внизу, после чего бонобо, отчаянно вереща, бросились врассыпную — рабочие пропустили по наброшенной на череп горгульи сетке ток.

Чилдерман расположился на одной из тысяч скамеек, установленных среди зелени устроенного террасами парка, тянущегося по окружности Урука. Наверху его заполоняли декоративные кустарники, производящие на свету повышенное количество кислорода, нижние же уровни отдали на откуп агрокультиваторам. По колено в соленой морской воде, они бродили между посадками модифицированного риса и сои, вручную собирая вредителей. Зерновые культуры редко входили в повседневный рацион рядовых жителей ковчегов, зато пользовались большим спросом у тех, кто страдал излишком денег.

Мимо Чилдермана прошествовала строгого вида дамочка, за которой семенил выводок молодых леди из числа дочерей тех самых потребителей зерновых культур. За девушками, отчаянно скучая, тащилось с полдесятка телохранителей. Дама активно жестикулировала сухонькими ручонками, тыкая пальцами-тростинками то в свисающие с ребер жесткости купола лианы, то в бескрайнюю гладь океана.

Прислушавшись, Чилдерман понял, что дама объясняет историю возникновения нового мира. Судя по выражению лиц слушательниц, это не доставляло им особенного удовольствия. Да и что могло быть приятного в признании факта деградации человечества?

Говорят, при библейском потопе разверзлись хляби небесные. Неприятно, но хотя бы понятно, что наступает конец старого мира. Повторный потоп выглядел совсем иначе. Слишком быстро тающие ледники и поднявшийся уровень океана никак не сказалось на количестве осадков. Зато суша полностью исчезла меньше чем за сотню лет. Человек, уверенно пристроившийся на троне царя природы, вдруг обнаружил, что сам трон наполовину ушел под воду. Вот так ни фига себе, сказал он, а процесс-то, оказывается, необратим!

В общем, кто мог, засобирался вон с этой планеты.

А вот следующая часть повествования оказалась сильно подрихтована рассказчицей, дабы не смущать нежное сознание воспитанниц. На людей, называвших вещи своими именами, всегда смотрели довольно криво.

В оригинале, насколько помнил Чилдерман, всем на разбегающихся с Земли кораблях места не хватило. Оставшиеся доживали свой век в удивительном и странном мире. Человеческая наука напряглась из последних сил и выпустила в нарождающийся мировой океан сотни видов водорослей, производящих атмосферные газы, дающих дешевые органические материалы для будущей кустарной промышленности, метановое топливо и пищу. Воздушное пространство она заселила их братьями-аэратами.

По прогнозам, первую сотню-другую лет мировой океан должен был вести себя весьма неспокойно. Так что оставшимся на Земле пришлось отказаться от идеи настроить себе плавучих ковчегов и повторить судьбу Ноя. Впрочем, решение все же нашлось благодаря ранее разработанной технологии орбитальных лифтов.

Последние корабли космического флота притащили к Земле несколько сотен самых крупных булыжников из пояса астероидов и разместили их на геостационарных орбитах. Затем астероиды заякорили n-полимерными тросами, поднявшими над остатками суши приспособленные к условиям нового мира города. Для защиты от периодических припадков погоды на них установили атмосферные щиты. Разве, будь у Ноя такая возможность, он не согласился бы на то, чтобы его ковчег висел в сотне метров над водой?

Благоразумно сгладив вопрос о брошенной на затопленной Земле части человечества, дама потянула выводок дальше.

Еще сотня лет, прикинул Чилдерман, и такая же, как она, будет рассказывать о том, что мир изначально наполняла вода, а ковчеги подвесил не иначе как сам Господь Бог, завязав тросы бантиком через дырки в небесном куполе.

Он встал, чтобы размять затекшие ноги и посмотрел на часы. Наниматель безбожно опаздывал. Однако прогулка по Уруку дала Чилдерману ценную информацию для размышления. Его осведомители не ошиблись — судьба города действительно висела на волоске.

— Теперь вы понимаете ситуацию?

Скрывающиеся в полутьме львиные статуи следили поблескивающими изумрудными глазами за мечущимся взад-вперед Ульрихом Кромверком, энамэром Урука. Кабинет энамэра, просторное помещение с колоннами, из-за слишком маленьких окон и захламленности антиквариатом казался скорее складом контрабандистов, чем апартаментами высшей власти ковчега.

— У меня нет ни малейшего желания привлекать к Уруку внимание Ноблерата и корпуса шеду. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что будет, если в городе объявятся сыны Мардука? Энлиль забери этого Рутенберга... Надо было придушить его, пока он не влез в совет!

Собеседник Кромверка, скрывающийся между полос тусклого света, льющегося из узких стрельчатых окон, промолчал. Энамэр с первой секунды встречи пытался выловить на его узком лице с тонкими чертами хоть какие-то эмоции, но оно продолжало оставаться маской белого фарфора с черными провалами глаз. Складывалось впечатление, что эту маску отлили с застывшей навечно полуулыбкой, за которой, в зависимости от ситуации, могло скрываться все, что угодно.

— Чтоб его асаги еще в детстве сожрали... — продолжал метаться между колонн кабинета Кромверк. — Теперь эта сволочь переманила к себе половину городского совета и вот-вот открыто схватится со мной за власть!

Кромверк на мгновение остановился, и в его глазах блеснула ярость. Он лихорадочно расстегнул верхние пуговицы, обнажив в складках блестящего морского шелка бронзовую кожу, покрытую тонкими лиловыми линиями татуировок. Когда-то Кромверк бороздил воздушный океан на вольных судах и, как и большинство невежественных матросов, приписывал чернильным узорам волшебную силу. Теперь, будучи энамэром Урука, одного из самых больших городов-ковчегов Индики, он прекрасно знал, что в мире ковчегов нет никакой магии, но существует самая серьезная движущая сила — баланс.

И он, бывает, больно ударяет по тем, кто пытается нарушить его законы. Как существование постпотопной Земли зависело от искусственно созданной биосферы, так и жизнь городов-ковчегов зависела от царящего в них равновесия. Городам крайне вредили любые потрясения, в том числе борьба за власть. Борьба за власть, как известно, слишком часто приводит к волнениям масс. А многотысячетонный город, подвешенный в сотне метров над мировым океаном, не тот объект, который легко может пережить последствия массовых возмущений — разрушения, взрывы и погромы. Постпотопные правительства Земли, они же ее главные полицейские, к революциям, путчам и прочим, вредным для стабильности ковчегов, явлениям относилась крайне негативно. И с любыми предпосылками к оным боролись радикальными средствами.

— Вы понимаете, к чему меня пытается подвести Рутенберг?

Молчаливый собеседник Кромверка кивнул. Баланс — основа сохранения жизни на нынешней Земле. Общество не должно выходить за определенные рамки. А там, где оно выходит, появляются сыны Мардука.

— Рутенберг подогревает население, он знает, чего я боюсь. Эта сволочь надеется раздуть в городе пожар, на тушение которого прибудут шеду. Мне уже приходится принимать непопулярные контрмеры! А сам он в это время постарается отсидеться в тишине...

Визит шеду не обрадует ни одного энамэра ковчега. Хотя расчет Рутенберга сложно было назвать идеальным. Корпус шеду не станет выяснять, кто здесь прав, и разберется с той из двух сторон, что попадется под руку. Логика Ноблерата не страдала излишней извилистостью. Не можете договориться между собой? Застрелитесь. Или возлюбленные сыны Мардука прилетят и перестреляют всех сами.

Пятьдесят процентов за то, что пострадавшей стороной окажутся Рутенберг сотоварищи. Но оставшиеся пятьдесят процентов приходились на Кромверка, и энамэра подобный расклад не устраивал.

Прежде чем встретиться с Кромверком, Чилдерман обошел почти все портовые кабаки, в которых собиралась донная чернь. Они кипели как креветочный суп в котлах уличных торговцев. Обсуждались непомерные налоги, низкие квоты на вылов рыбы и продажность чиновников. Чилдерман побывал во многих городах Индики и точно мог утверждать, что большинство муссируемых слухов — ложь. В заведениях рангом повыше к налогам и квотам добавлялись таможенные сборы и задирание цен городскими монополистами. По странному стечению обстоятельств, все они входили в число членов совета Урука. Вычислить работу провокаторов было несложно, но становилось совершенно очевидно, что подобного развития ситуации нынешний энамэр не предвидел.

Между тем, если реакция зажиточных горожан на мнимые грехи Кромверка носила достаточно спокойный характер, то рыбаков, рабочих, агрокультиваторов и прочих уже подготовили к взрыву. Чтобы выплеснуть нетрезвую толпу на улицы, оставалось только дать сигнал. Тогда ее можно будет усмирить лишь силой. И как только Кромверк выдвинет навстречу бунтовщикам городскую стражу, подогретая провокаторами толпа рванет. После этого энамэру останется только повеситься на шелковом шнурке. Если у Рутенберга хватит ума все это время прятаться за кулисами, то он загонит Кромверка в патовое положение. Беспорядки в городе начнутся, неважно — попытается тот усмирить толпу или без этого. В таком случае Рутенберга должно было заботить только одно — чтобы Ноблерат не выяснил, куда тянутся ниточки, за которые дергают недовольных.

В городе может существовать только одна власть, и меняться она должна без потрясений. Если Рутенберг выставит Кромверка крайним, эта власть, благословением Ноблерата, упадет к нему в руки сама. Но в сложившейся ситуации Чилдерману больше всего не нравилось одно — никаких гарантий того, что бунт не приобретет неуправляемый характер, не было.

— Рутенберг не дурак, — заявил Кромверк, останавливаясь, чтобы сделать глоток вина. — Эта сволочь копает глубже. Я знаю, что он переманил на свою сторону часть городского совета. Он использует их деньги и влияние, ведь один он не сможет скинуть меня...

Влиятельные люди, очень влиятельные люди, и богатые и очень влиятельные люди — так, примерно, можно было охарактеризовать членов совета. Пятнадцать министров ковчега, с мнением которых Кромверк вынужден считаться. Плюс Рутенберг — человек, которого Кромверк проглядел как угрозу, когда тот начал подниматься во власть. Каждого своего члена на согласование Ноблерату выдвигал сам городской совет, он же выбирал и согласовывал с Ноблератом энамэра. И последние двадцать лет энамэр Урука не менялся.

— Как я понимаю, вы знаете, кто эти люди?

Солнечный свет отразился от бронзовой створки витражного окна и выхватил из темноты бледное лицо Чилдермана.

— О да, — лицо Кромверка осветила улыбка. — У вас будет список.

Рождение ребенка вне пределов квоты, отведенной Ноблератом Индики, считается преступлением. Каждый неучтенный фактор нарушает баланс города, а значит, может повлечь его падение и гибель населения. На заре постпотопной эпохи это понимали не все, и вот уже больше тысячи лет обломки двух городов, энамэры которых не проявили должного уважения к принципам баланса, обрастали кораллами на дне мирового океана. Ковчеги, хоть и казались чудом древней науки, давно уже классифицируемой как магия, не были приспособлены к спуску на воду.

Поэтому баланс биомассы должен соблюдаться. Но только в области ее прибавления. Сидя на вычурном вимперге, украшавшем фасад дома, Чилдерман собирался уменьшить вес Урука на двадцать один грамм. Все остальное, когда душа покинет тело, пойдет на удобрения для городских садов, исправно улучшавших воздух под куполом. Роскошь иметь кладбище и игнорировать бесплатный источник перегноя не мог себе позволить ни один город.

Рупрехт Ландэм, первый человек из списка подозреваемых Кромверка, владел судоходной компанией, правда, другой, не той которой принадлежал "Могол". Иначе работа могла бы показаться Чилдерману несколько более приятной.

— Послушайте, Кромверк, — сказал он в кабинете энамэра, прочитав список. — А разве не проще прихлопнуть самого Рутенберга, а не тратить время на его единомышленников?

Кромверк опустился в кресло у окна и вновь приложился к вину.

— Вы не поверите, но я не знаю, где он находится. Он игнорирует заседания совета уже месяц. К тому же смерть только одного Рутенберга ничего не решит. Его прихлебатели просто найдут себе другого лидера. К сожалению, мне придется избавиться от них всех. Иначе в один прекрасный день они опять попытаются свернуть мне шею.

На мгновение задумавшись, Кромверк добавил:

— К тому же я всего лишь, энамэр, а не гегемон Индики, чтобы позволить себе открыто убирать членов совета, признанных Ноблератом. Как вы понимаете, — Кромверк ухмыльнулся. — По факту их гибели будет проведено тщательное расследование.

Чилдерман соскочил с вимперга на балкон старинного здания, выстроенного из настоящего камня еще до того, как Урук поднялся в воздух. Проектировщики довольно четко разделили город на каменный центр в духе причудливой и изысканной готики, и расходящиеся от него кругами зоны, занятые жилблоками из строительного коралла и прессованных водорослей.

Ландэм или не подозревал о намерениях энамэра или оказался слишком беспечен — дверь на балконе не запиралась.

Чилдерман посмотрел вниз. У входа в резиденцию, перед кованными решетчатыми воротами, топтались два здоровых лба с арбалетами наперевес. Отвратительно организованная охрана.

В призрачном свете луны, пробивающемся через увитый лианами купол, комната, куда попал Чилдерман с балкона, выглядела выплывшей из глубин допотопного периода. Бархатистые обои украшали полотна Премацци и Шторка, вдоль стен расставлена деревянная мебель, но самое главное — посреди комнаты бил фонтан. Чилдерман зачерпнул ладонью воду, оказавшуюся пресной. Как он успел заметить, даже Кромверк не позволял себе подобных излишеств.

Беглый осмотр коридора убедил Чилдермана, что внутри дома охрана отсутствует. Оставалось лишь вычислить, в какой из десятка комнат спит Ландэм. Чилдерман убрал револьвер в кобуру и вытащил допотопный виброклинок из циркониевой керамики. Стоил он дорого, но с работой справлялся гораздо лучше хрупких костяных ножей. При удачном стечении обстоятельств хозяин дома попрощается с жизнью очень тихо.

Ландэма он обнаружил в четвертой по счету комнате. Владелец крупнейшей судоходной компании Урука почивал на массивной кровати в обнимку с двумя юными куртизанками, едва ли распрощавшимися с девственностью до встречи с ним. Громовой храп Ландэма, похоже, мешал соплячкам спокойно спать, так что одна их них отчаянно вертелась, то накрываясь подушкой, то толкая в бок толстяка. Того это мало беспокоило — в комнате витал стойкий запах вина из морского винограда.

Чилдерман аккуратно прикрыл за собой дверь и подошел к кровати. Ландэм разметался по ней, обнажив рыхлую грудь. Оставалось надеяться, что клинок сможет проткнуть такую груду жира до самого сердца.

Спящий оглушительно всхрапнул, и девчонка снова толкнула его. Должно быть, довольно чувствительно, потому что Ландэм заворчал и попытался открыть глаза. Чилдерману не оставалось ничего, кроме как резко зажать рот жертвы рукой и всадить клинок под ребро. Ладлэм дернулся, глаза его выкатились из орбит, но древний композит сделал свое дело. Тело Ландэма обмякло, и в комнате воцарилась тишина. Толкавшая его девчонка удовлетворенно пробормотала что-то во сне и, повернувшись на другой бок, спокойно засопела.

Вряд ли ее пробуждение окажется приятным.

Чилдерман убедился, что в коридоре все еще пусто, и покинул затихшую спальню.

Городской совет Урука только что уменьшился на одного члена. Исключая Кромверка и Рутенберга, их осталось четырнадцать.

— Какое счастье, что в наше время не существует свободной прессы, — Кромверк выглядел подавленным. — Иначе город бы уже трясло.

— Вы еще помните, что это такое? — Чилдерман, похоже, удивился.

— Я досконально изучил архивы Урука, — пожал плечами Кромверк. — Там содержится масса интересных вещей. Но главное — начинаешь понимать, насколько ковчеги зависят от стабильного функционирования того, что построили наши предки. Если завтра на Уруке откажут атмосферные щиты, первый же шторм отправит нас на дно океана...

— Вы можете обратиться на Ницир. Орден инженеров вышлет вам бригаду мастер-техников для наладки.

— Почему бы им не сделать так, чтобы инженеры постоянно находились в Уруке? Вдруг они не успеют сюда добраться?

— Свой мастер-техник увеличит самостоятельность города и дестабилизирует устоявшуюся политическую систему. Разве это не очевидно?

Кромверк вздохнул.

— Ладно, речь не об этом. Похоже, я оказался не единственным умником в Уруке. Рутенберг убрал одного из членов совета. Хвала Утнапишти, некому распустить слухи об этом.

— Надо думать, пришибли того, кого вы считали принадлежащим к вашему лагерю?

— Это очевидно. Сукин сын, надо отдать ему должное, мыслит так же, как и я. Вы понимаете, что это значит? Если я останусь без поддержки...

— У вас осталось мало времени, — лицо Чилдермана ничего не отражало. — На ближайшем заседании порекомендуйте членам совета с большим вниманием отнестись к своей охране. У Ландэма и Керстхоффа она была ни к черту. С ними спокойно могли разделаться даже вы сами, не обращаясь для этого ко мне.

— Разве это не создаст вам проблемы?

— Вряд ли. Мои услуги стоят слишком дорого, чтобы ваши провинциальные шуты могли мне что-то противопоставить.

При этих словах Кромверк почувствовал себя неуютно. Хорошо хоть в этом он успел опередить Рутенберга, пусть это и стоило ему очень больших денег.

Элайджа Страйкер внял высказанному на совете предупреждению. Как и предполагал Чилдерман, это не особенно усложнило его задачу, но заставило отказаться от ее исполнения в жилой части города. Кроме того, при неудачном раскладе, ему предстояло избавить Урук от двух охранников Страйкера, свято веривших, что они хорошо умеют обращаться с арбалетами. По возможности Чилдерман старался обойтись без лишних трупов, ведь Кромверк считал, что платит ему только за убийства ближайших соратников Рутенберга.

Чилдерман выследил Страйкера на донном уровне города, занятого транспортными и рыболовными компаниями. Почему-то тот питал святую уверенность в том, что дно — территория, на которой безраздельно властвуют только портовики. Поэтому, спускаясь туда, Страйкер расслаблялся и позволял себе заниматься делами без сопровождения двух шкафообразных молодчиков, с трудом способных связать два слова вслух, но обладавших отменными рефлексами.

По задумке строителей ковчега, основное назначение донного уровня города заключалось в размещении опорных конструкций города. Но с течением времени потребность в рабочих площадях росла, и воздухолетчики, и рыболовы продвигались все дальше вглубь от портовых ворот. Развесив под потолком гирлянды чадящих газовых ламп, они осветили нутро Урука и перекроили его под свои нужды. Сейчас между гоферовых опор пятидесятиметровой высоты парили десятки пришвартованных грузовых судов. Некоторые из них стояли на разгрузке, и цепочки носильщиков тащили по паутине веревочных мостов крепко связанные тюки. Разделенные сетками из канатов, дно делили между собой и самые большие корабли ковчегов — носители, брюхо которых набивали как икра десятки рыболовных суденышек. Носители выходили в океан и выпускали парусные лодки на охоту за основой пропитания ковчегов — рыбой и пищевыми водорослями.

На дне стоял несмолкаемый шум, в который вплелись тысячи человеческих голосов, скрип портовых механизмов, грохот киянок ремонтников и сотни других звуков. И всюду, всюду царила густая, тяжелая вонь тухлой рыбы и гниющих водорослей.

Чилдерман, в отличие от постоянных обитателей дна не привыкший к местным ароматам, вынужден был натянуть на нижнюю часть лица шарф, ткань которого хоть немного смягчала запах.

Планировка дна и снующие туда-сюда воздушные корабли, не позволяли возводить здесь дома, так что даже конторы важных шишек вроде Страйкера представляли собой просто огороженные картонными стенами участки, внутри которых стояло немного мебели. С нескольких сторон их подпирали штабеля ящиков с сушеной рыбой. На одном из них устроился Чилдерман. Он ждал, пока Страйкер вдоволь наговорится со своими управляющими.

— Мы ничего не можем поделать, — пожаловался сидящий ближе всех к Страйкеру тип. — В последние годы улов падает.

— Ну и?! Может быть мне просто уволить всех и набрать новые рыболовные команды?

— Вряд ли это поможет, — собеседник Страйкера покачал головой. — Люди вкалывают как проклятые, ничуть не хуже чем раньше. Просто, похоже, древние установки биосферы оказались ошибочными.

— Очень интересно. И в чем это выражается?

— Зеленых водорослей стало слишком много. Планктон перестал справляться с их излишками, и во многих местах они создали пленку, которая полностью поглощает солнечный свет. Кое-где уже кроме как под парусом ходить невозможно, винты застревают в водорослях. Рыба, жившая в верхних слоях воды, либо погибает, либо уходит в другие места...

— Мы можем попробовать расчищать участки и разводить там рыбу самим? — подал голос еще один из управляющих.

— А чем ты будешь дышать после этого? — вопрос прозвучал на несколько голосов.

— Но если водорослей слишком много... — попытался оправдаться тот.

— Тебе-то откуда знать? Количество водорослей рассчитали тысячу лет назад, когда у нас еще были компьютеры. Может быть, у тебя дома тоже завалялась счетная машина?

Среди управляющих прокатилась волна смеха.

— Все, поржали и хватит, — Страйкер встал из-за стола. — Идите работайте.

После ухода подчиненных, Страйкер застыл около стола, задумавшись о чем-то своем.

Чилдерман беззвучно спрыгнул на пол у него за спиной и достал виброклинок.

— Стой, ты кто такой?!

А он, похоже, недооценил охранников Страйкера. Или им просто повезло. Зато его полоса везения закончилась, и обойтись без шума не получится — оба охранника вошли в кабинет в самый неподходящий момент.

— Поднимай руки и без фокусов.

Охранник обошел Чилдермана, держась на расстоянии, и несколько секунд спустя тот почувствовал, что арбалет направлен ему в спину.

Страйкер развернулся. На его лице отпечатался ужас от осознания происходящего. Он попятился и завизжал:

— Убейте его, это шестерка Кромверка!!!

Но еще раньше, чем тетива арбалета сказала "вжик" и вытолкнула болт, Чилдерман опрокинулся на спину, выхватывая револьверы. Ему было откровенно все равно, из какой позиции стрелять, даже вверх ногами. Обоим арбалетчикам Страйкера хватило по пуле, чтобы распластаться на нестерпимо воняющих рыбой досках из прессованных ламинарий.

Страйкер зашелся бабьим визгом и кинулся наружу. За стенами конторы он свернул в лабиринт ящиков. Выругавшись, Чилдерман вскочил на ноги и припустил за ним.

Ящики занимали почти все свободное от кораблей пространство. Искать там Страйкера наугад было бессмысленно. Чилдерман, разбежался и взлетел на ближайшую пирамиду. Сверху часть дна, принадлежавшая Страйкеру, просматривалась как на ладони.

За одним из поворотов мелькнула дорогая лиловая куртка.

Рабочим, сбежавшимся на крики, показалось, что под потолком пронеслась тень, вроде легендарной летучей косатки. Вслед за этим раздался грохот выстрелов.

Тело Страйкера с пулями в черепе и сердце нашли несколько минут спустя.

Счет стал пять-три в пользу Кромверка.

— Храни нас Мами, Чилдерман, кажется, процесс начал выходить из-под контроля!

Кромверк снова не мог усидеть на месте. Он метался по кабинету, едва не сшибая многочисленные антикварные безделушки допотопной эпохи, собранные за годы энамэрства.

— А чего вы ожидали? — Чилдерман любовался игрой света на лезвии стального стилета в запыленных лучах солнца. — Пусть это скрытая, но война. К тому же я не вижу причин для паники. Кортасар, если я не ошибаюсь, не был вашим сторонником. У вас появилась возможность не платить мне за него.

Густаво Кортасара нашли сегодня утром во дворе, нашпигованного арбалетными болтами как морской еж иглами. Убийца оказался настолько нерасторопен, что переломал ноги, спускаясь с крыши дома жертвы, и через полчаса после убийства его нашли скулящим и извивающимся как червяк. Введенная семейным дознавателем в вены пара капель раствора яда морской змеи, развязала горе-убийце язык практически мгновенно. Змеиный яд даже в слабой концентрации жег тело изнутри нестерпимым огнем, и продолжаться это могло часами. Убийца Кортасара, как и любой обитатель ковчега, знал это с детства. Так что в обмен на быструю смерть от удавки он рассказал все. Например, имя заказчика — Николаса Ковальски.

— Меня не волнует эта паскуда Кортасар! — взорвался Кромверк. — Но его друзья в совете наверняка потребуют осуждения Ковальски. Если бы эту работу выполнили вы, я не лишился бы своего человека! Ковальски владеет половиной производства газовой ткани на Уруке и для меня его поддержка в совете никогда не была лишней!

— А разве Кортасар занимался не тем же самым?

— Вот то-то и оно, — Кромверк устало вздохнул. — Ковальски решил обтяпать под шумок свои дела и устранить конкурента. Проклятый идиот, он даже не знает подоплеки событий!

— Вы перехитрили сами себя, Кромверк. — Чилдерман убрал стилет. — Надо было поставить своих сторонников в известность о ваших планах. Или вы им недостаточно доверяете?

— Да.

— Ну тогда у вас проблема — как спасти Ковальски, не привлекая внимания Ноблерата. Есть варианты?

Кромверк посмотрел на Чилдермана мутным взглядом.

— Издеваетесь? То, что происходит в городе, вот-вот станет известно на Ницире. Я прикладываю все усилия, чтобы не допустить этого, а вы предлагаете мне дать возможность Рутенбергу возможность разобраться со мной одним махом?!

— И что вы собираетесь делать?

— Отправлю Ковальски на удобрения для окружных полей.

Ковальски не дожил до суда. Его кортеж расстреляли прямо на улице.

К этому времени все оставшиеся в живых члены совета сообразили, куда дует ветер, и забились по углам. Единственным, кто попытался бежать из Урука, оказался банкир Грэм Триз, решивший, что верность энамэру не стоит собственной жизни. Но его воздушный корабль, едва покинув причальные ворота, превратился в огненный шар. Пылающие обломки рухнули в океан, распространяя вокруг себя удушливый запах селитры.

Чудом выжил матрос, в момент взрыва ковырявшийся в носовых снастях корабля. Взрывная волна вышвырнула его в воду. Бедняга отделался обгоревшей шевелюрой и парой сломанных ребер, но совсем повредился рассудком. На допросах у дознавателей Кромверка он нес только какую-то несусветную чушь об огромной черной птице, взмывшей с борта корабля за несколько мгновений до взрыва. Но птицы, как известно, не пережили Потоп.

Пару дней спустя еще два члена совета, Луис Эпплтон и Грег Эфрикян, не разминулись на узкой улочке Урука. В перестрелке погиб Эфрикян, примкнувший к Кромверку. Но и Эпплтон дожил только до следующий ночи, после чего Чилдерман пристрелил его в портовом борделе.

К вящему ужасу Кромверка, через неделю после прибытия Чилдермана в городе не осталось ни одного живого члена совета кроме него самого и Рутенберга.

Практически лишенный верховной власти город притих, больше не помышляя ни о каких волнениях.

Двери распахнулись, впуская Чилдермана с саквояжем в руках.

— Вы куда-то собрались?

Кромверк подрагивающей рукой налил себе вина, расплескав содержимое бутылки по столу. Его уже мутило, причем не столько от выпитого, сколько от событий последних дней. Нанимая Чилдермана, он был уверен, что обтяпает все по-тихому, но Рутенберг оказался слишком ушлым типом. Если отбросить жертв хаотических разборок членов совета между собой, четверо сторонников Кромверка оказались на фабрике удобрений благодаря нанятым Рутенбергом убийцам. Которые, следовало признать, орудовали не хуже Чилдермана.

И следы такой резни будет сложновато скрыть от инспекции Ноблерата. К тому же, мерзавец Рутенберг так и не объявился.

Чилдерман подошел к Кромверку и отодвинул от него бутылку.

— Сегодня я покидаю вас.

— Уже? — Кромверк с трудом поднял на него взгляд

— Моя работа практически выполнена.

— Валите на все четыре стороны! Все равно мне конец...

Чилдерман усмехнулся.

— Прекратите истерику, Кромверк, и оцените ситуацию спокойно. В городе остались только две реальные силы — вы и Рутенберг. Как только останется кто-то один, Ноблерату и шеду будет абсолютно все равно, каким образом это достигнуто. Ноблерат назначит новый совет, но пройдут годы, прежде чем эти люди наберут достаточный вес, чтобы противопоставить себя вам.

Чилдерман уселся в кресло напротив Кромверка и опустил саквояж на пол.

— К тому же я выследил Рутенберга.

Кромверк подался вперед.

— Вы убили его?

— Нет.

Чилдерман опустил руку в раскрытый саквояж.

— Дальше эту проблему вы будете решать между собой.

Укола иглы, выброшенной появившимся из саквояжа пневматическим инъектором, Кромверк даже не успел почувствовать. Судорожно вздохнув, он повалился на густой ворс ковра.

Восходящее солнце залило рыжим золотом купол Урука. Лениво поднимаясь над бесконечной гладью океана, оно осветило три крошечные фигурки на его плоской вершине.

Здесь, на огороженной площадке, почти в трех сотнях метров над уровнем океана, безраздельно властвовал пронизывающий утренний ветер. Он свистел в натянутых струнах сеточного ограждения, звенел натянутыми тросами, удерживающими метеорологические приборы и азартно крутил чашки анемометров. Люди не поднимались сюда несколько десятков лет, и в городе почти никто не помнил дороги, ведущей на крышу мира.

Одна из фигур, завернутая в черный плащ, наклонилась над двумя другими, распластавшимися на ледяном металле обзорной площадки. В ее руке что-то блеснуло и лежащие заворочались, издавая негромкие стоны.

— Что вы вытворяете, Чилдерман?! — первым пришел в себя Кромверк. — Вы спятили?

— У меня тот же вопрос, сволочь, — Рутенберг поднялся на колени, держась за голову. — Ты, кажется, слишком долго испытывал мое терпение за мои же деньги...

Рутенберг и Кромверк уставились друг на друга. В голове каждого из них промелькнула вспышка озарения.

— Ты кто такой, мать твою?! — Кромверк, опираясь на вибрирующую сетку, заставил себя подняться.

Лицо Чилдермана скрывали огромные круглые летные окуляры, кожаные ленты от которых обхватывали его голову. Рот и нос закрывала маска для работ на больших высотах. Но Кромверк готов был поклясться, что под маской Чилдерман улыбался.

— На вашем месте я бы задался другим вопросом, — Чилдерман показал рукой на север.

Сфокусировав взгляд в указанном Чилдерманом направлении, Кромверк обнаружил строй воздушных кораблей, приближающихся к Уруку.

— Это, господа, флот корпуса шеду, визита которого вы, Кромверк, так боялись. Впрочем, ваши опасения напрасны — сыны Мардука лишь констатируют факт утверждения власти в Уруке в лице того из вас, кто встретит их у причальных ворот. Путь к ним лежит через этот люк, — он постучал ногой по торчащему из пола штурвалу. И встречать их должен только один.

— Зачем ты водил нас за нос все это время?! — выкрикнул Рутенберг, но часть фразы потонула в вое ветра. — Ты из Ноблерата?

— Я всего лишь скромный слуга тех, кто следит за равновесием этого мира. Шеду, господа, не всегда приходят с огнем и мечом. Это крайность, которой Ноблерат старается избежать. В большинстве случаев достаточно лишь заставить таких как вы все сделать за шеду. Они даже дали вам инструмент для этого — меня, вашего скромного пастыря.

Чилдерман прижал правую руку к груди и поклонился.

— Поздравляю, господа, вы прекрасно поработали над тем, чтобы в городе остался только один законный столп власти.

— Что ты хочешь от нас? — выкрикнул Кромверк вопрос, на который уже знал ответ.

— Только одного, — Чилдерман отступил к ограждению — Вы, Рутенберг, навсегда должны запомнить, что значит пытаться нарушить установленный порядок и чем за это можно заплатить. А вы, Кромверк, уже убедились, что расслабляться на вашей должности опасно для жизни. Впрочем, какое из этих двух напоминаний вам пригодится, будет зависеть от того, кто из вас уйдет отсюда живым.

— А если мы договоримся? — Кромверк пытался переорать усиливающийся ветер.

— Договоритесь? — Чилдерман рассмеялся. — Не смешите меня, господа. В игре может быть только один победитель.

Он вскочил на парапет и раскинул руки. Плащ, до этого развевавшийся по ветру, вдруг стал жестким, как плавник, и обрел очертания крыла. Налетевший ветер подхватил Чилдермана и смахнул его с купола. Мгновение спустя огромная черная птица уже парила в воздушном потоке, планируя в сторону приближающегося флота шеду.

Проводив ее взглядами, Кромверк и Рутенберг уставились друг на друга.

Кромверк первым нащупал рукоять ножа на поясе. Стоило ему ухватиться за нее, как лицо его исказила злобная гримаса. Такая же появилась на лице Рутенберга, который понял, что у него тоже есть нож.

Взревев, они бросились друг на друга.

002. Последний выстрел в пустоту

Если смотреть на Землю из космоса, то вот уже почти полторы тысячи лет она похожа на блаженной голубизны шарик, местами заметенный белым налетом облаков. Поэтому Землей планету можно называть теперь только условно. Как известно, жизнь вышла из воды, в воду же она и вернулась. Или, скорее, вернулась вода, скрыв под безмятежным индиго мирового океана жалкий временный плацдарм эволюции, именуемый сушей.

Некий гипотетический наблюдатель, рассматривая Землю из космоса, конечно, мог бы заметить и то, что сине-белая поверхность планеты усеяна неаккуратными темными пятнами, как будто Творец, поддавшись экспрессии, взмахнул кистью, которой красил окружающий космос, и капли с нее разлетелись во все стороны. Но при ближайшем рассмотрении пятна становятся гигантскими булыжниками, украшавшими собой когда-то пояс астероидов, а ныне застывшими на геостационарных орбитах в сотнях километрах над поверхностью воды. Если взглянуть на них еще ближе, то окажется, что серая каменная поверхность усеяна следами деятельности разумных существ — шахтами, постройками, назначение которых кануло в лету, и удивительными механизмами, основная задача которых заключается в недопущении того, чтобы бывшие астероиды сдвинулись со своего места хотя бы на миллиметр. Поэтому, если бы наш наблюдатель обладал способностью видеть силовые струны, натянутые между ними, планета предстала бы в виде оплетенного сеткой детского мячика.

Возможно, эти камни до сих пор остаются главными достопримечательностями орбиты Земли. Если не сказать единственными — следы былой цивилизации (спутники, технологический мусор, отработанное ракетное топливо и прочее) давно уже завершили свой путь огненными росчерками в атмосфере.

Возможно, увиденное заинтересовало бы гостя еще больше, и тогда он спустился бы вниз по тянущимся к поверхности океана n-полимерным нитям. На их концах он бы обнаружил более достойные объекты для изучения. Такие, как города-ковчеги.

Мать-природа учит, что при любом изменении среды обитания выживают только наиболее приспособленные виды. Так, например, в свое время исчезли динозавры, уступив место млекопитающим. Теперь же те из млекопитающих, кто не был приспособлен к проживанию в водной среде, последовали за динозаврами. Признавать очевидные факты как всегда отказался только человек. И если большая часть человечества, обнаружив приближающийся Потоп, успела отбыть в дальний космос, то оставшиеся его представители предпочли жизнь в подвешенных над океаном городах. Благо перед отлетом, а точнее сказать бегством, лучшие умы человечества успели подготовить дивный новый мир к обитанию в нем тех неудачников, которым не хватило места на звездных кораблях.

Но кое-что они не предусмотрели — эволюция продолжала поднимать вверх по своей лестнице некоторые виды, и они уже вступили в борьбу с Homo Sapiens за господство в океане.

Если наш вымышленный наблюдатель оставит на время изучение размеренной жизни ковчегов и обратится взором к поверхности океана, то в нескольких сотнях километров к югу от города Эрцету наткнется на крошечную лодку из прорезиненной водорослевой ткани.

В лодке находится один-единственный человек. Голова его обмотана тюрбаном из грязной белой тряпки, тело укрывает покрытый разводами соли черный плащ. Человек сидит на кормовой банке, опустив взгляд ко дну лодки. Из его рук безвольно свисает револьвер. Человек размеренно раскачивается из стороны в сторону, но волны здесь не при чем. Рядом с лодкой периодически вспениваются буруны, и из воды показывается спина косатки. С высоты хорошо видно, как она методично нарезает круги вокруг застывшего в штиле суденышка.

Между косаткой-телепатом и человеком идет многочасовая борьба. Мощные суггестивные сигналы обрушиваются на мозг человека. Косатка голодна и принуждает его сделать шаг за борт, но тот упорно сопротивляется. Хищник, привыкший к тому, что обычно из лодок с истошными воплями высыпается толпа рыбаков, удивлен таким поведением. Косатка достаточно осторожна, чтобы не подплывать к лодке слишком близко, но не достаточно умна, чтобы убраться от нее подальше — в сознании кита-убийцы по-прежнему главенствуют звериные инстинкты, а не разум.

Человек в лодке встает, подходит к борту, и инстинкты косатки окончательно берут верх. Полет, сопровождаемый россыпью переливающихся всеми цветами радуги брызг, прерывается грохотом выстрелов. Взгляд горящих глаз, провожающих мертвое тело, при падении разрывающее водную гладь, уже ничуть не кажется затуманенным. Лицо стрелка прорезает кривая ухмылка, он вытаскивает из-под банки гарпун с тросом и с силой швыряет его во всплывшую тушу косатки. Подтянув ее к борту, человек вгоняет гарпун еще глубже, а трос крепко завязывает на уключине. Затем он принимается кромсать шкуру, добираясь до мяса. Учитывая наличие установленного на лодке опреснителя, работающего на солнечных батареях, обезвоживание ему не грозит, а вот трехдневный голод начинает давать о себе знать.

Кровь из ран косатки ручьями стекает в морскую воду, привлекая ее собратьев, но человека в лодке это не беспокоит — ему хватит и так. Наглотавшись сырого мяса, он отваливается спиной на банку, достает из стоящего рядом саквояжа помятую черную шляпу, накрывает ею лицо и засыпает.

Вода вокруг лодки периодически вскипает. Под ее дном начинается дележ лакомых кусков, и часть тех, кто позарился на слишком жирный, сам оказывается в желудке более удачливого едока. Борьба за выживание продолжается, но так как она скрыта водной толщей, представление можно считать законченным.

Поднимаясь обратно на орбиту Земли, наш наблюдатель может видеть, как в направлении лодки с привязанной к ней мертвой косаткой медленно ползет пассажирский цеппелин, самое распространенное средство передвижения над мировым океаном. Спустя час их пути пересекутся.

Рыбацкие доки Эрцету встретили Чилдермана густой многослойной вонью тухлятины. Сезон дождей сменился внезапной жарой, и редкое судно успевало дотащить до города пригодной к употреблению хотя бы половину добычи. Рыбацкий профсоюз согнал в доки всех жен и детей, которые, нацепив на лица плотные повязки, разбирали улов, вываленный вдоль стен. Забракованные ими полуразложившиеся тушки почти мгновенно сметались в открытые в полу люки, однако даже это не спасало доки от запаха, впитавшегося, казалось, даже в тысячелетний композитный сплав.

Чилдерман, отвыкший за время вынужденной морской прогулки от спертого воздуха дна ковчегов, вынужден был спешно покинуть доки, закрывая лицо полой плаща. Лодку он оставил в оплату команде подобравшего его судна. Вряд ли жалкое резиновое суденышко помогло бы ему добраться до Ницира, куда Чилдерман направлялся с самого начала.

В водах Индики снова объявились пираты. Даже Чилдермана серьезно озадачило внезапное появление тяжелого воздушного монитора, с борта гондолы которого взметнулись абордажные крючья. Командование корпуса шеду уверило Ноблерат, что последний небесный отморозок Эдвард Тич пошел на корм рыбам почти сотню лет назад и с тех пор ни один здравомыслящий энамэр не рискует принять в своих доках разбойничье судно. Чилдерман готов был поклясться, что ковчеги Атлантиса, Пацифии и Северных Вод придерживаются того же принципа. Страх перед корпусом шеду за столетия его существования превратился в прочную опору мирового баланса. Но, похоже, авторитет сынов Мардука дал трещину.

Как бы то ни было, спасаться с борта дирижабля пришлось бегством. В обычной ситуации Чилдерман просто перестрелял бы всех нападавших, но кто-то из пиратов, сообразив, что легкой добычи не будет, подпалил пассажирский цеппелин, и огонь вот-вот должен был добраться до баллонов с горючим газом. Перерезав с десяток пиратских глоток, Чилдерман спустил на воду шлюп, который в темноте отнесло достаточно далеко от вспухшего огненным шаром дирижабля. Правда, в спешке пришлось пожертвовать частью содержимого своего саквояжа. А в схватке у шлюпа с руки Чилдермана сорвали печать Турангалилы. Последнее беспокоило его больше всего — печать успешно открывала любые двери, как в буквальном, так и в переносном смысле. И если многочисленные люки ковчегов можно было отпереть тысячью других способов, то двери в дома членов городских советов и энамэра теперь представляли серьезную проблему для официальных визитов.

Покинув залитые мутным газовым светом доки, Чилдерман внезапно очутился посреди плотной толпы. По улице, выкрикивая невнятные лозунги, двигалось несколько сотен людей. Некоторые тащили в руках грубо намалеванные плакаты.

Вообще-то в ковчегах не принято было устраивать массовые шествия, и местная власть должна была строго следить за этим. Любая толпа несла в себе угрозу беспорядков. Беспорядки нарушали баланс. А малейший намек на это влек за собой весьма плачевные для энамэра последствия. Иногда это был корпус шеду. Иногда сам Чилдерман.

Однако сейчас Чилдермана в Эрцету привела не угроза стабильности ковчега, а случай.

Чилдерман напрягся, автоматически потянувшись за револьверами, но толпа, похоже, не проявляла агрессии. Да и скорее это была не толпа, а вполне организованная процессия, в которой смешались люди самого разного достатка, от рыбаков до зажиточных торговцев. Прислушавшись, можно было разобрать, что основная масса нестройными выкриками прославляет какое-то вознесение.

Удивительным было и то, что здесь соседствовали не только агрокультиваторы, окутанные резким запахом перегноя, рыбаки, рабочие электростанций в промасленных комбинезонах, но также и вполне состоятельные на вид граждане города. Сословная система, поставленная на службу поддержания баланса, давала явный сбой. И если массовое скопление рабочего люда вполне поддавалось объяснению — их легче всего было раскачать на общественно-опасное поведение — то смешение с ними вышестоящих слоев общества обещало серьезные проблемы городу.

И все же, даже мимолетного взгляда на собравшихся было достаточно, чтобы понять — вряд ли в их головах зрели опасные революционные идеи.

— Эй, уважаемый, что здесь у вас происходит? — обратился Чилдерман к увлеченному общим порывом рыбаку.

— Вознесение! Спасение! — перекрикивая нарастающие вопли толпы, проорал тот.

— Хорошее начало. И кто спасется?

— Мы! Мы достаточно пробыли на проклятых богами ковчегах, чтобы великие предки вернулись из космоса и принесли нам в дар сушу!

Похоже, здесь пока не забыли историю Потопа и знают, что такое космос, машинально отметил про себя Чилдерман. И еще он вспомнил, что Эрцету никогда не попадал в сводки корпуса шеду. Будучи пограничным между Индикой и Атлантисом городом, он отличался редкостным спокойствием. И имя энамэра как-то в голове у Чилдермана не отложилось.

— И каким же образом суша вернется? — поинтересовался он.

— Пророк Этана объявил день своего вознесения, и в этот день он заговорит с самим корабельщиком Утнапишти и теми, что ждут своего часа на орбите!

— Да неужели? — хмыкнул Чилдерман. — Но, если я не ошибаюсь, наши предки покинули Землю, и отправились они гораздо дальше орбиты Земли...

— Тебя обманули, чужак! — в глазах парня светился неподдельный восторг. Или даже фанатизм. — Этана слышит зов Утнапишти и предков и приведет их к нам! Они живут тысячи лет на тех небесных камнях, что удерживают наши города, и ждут Дня Вознесения! Ай-я, это будет наш Этана, что поднимется в небеса волей предков!

Чилдерман оглянулся. Улицу заполняли сотни бессмысленно улыбающихся людей, одержимых бредовой идеей. Подобная ересь возникла на ковчегах впервые за сотни лет. Кто, Эрре его задери, вбил людям в голову такую чушь, и куда смотрит энамэр?

Поинтересоваться этим у своего нового знакомого Чилдерман не успел. По толпе разнесся протяжный вой, она заволновалась, и Чилдермана оттеснили к стене. Движение прекратилось, и выкрики стихли.

Улицу перекрыла стена обтянутых китовой шкурой щитов, угрожающе ощерившаяся острозаточенными бамбуковыми пиками. За щитами, укрывавшими городскую стражу, возвышался помост. По нему нервно расхаживал приземистый тип в грязно-голубой форме с рупором в руках.

— Граждане Эрцету! От лица энамэра предлагаю вам разойтись мирно, — голос, усиленный рупором, отразился от стен домов и заметался над процессией. — Любые массовые собрания запрещены законами Ноблерата, и вы об этом прекрасно знаете! Поддаваясь на провокации лжепророка, вы только усугубляете положение и заставляете нас применять силу!

Толпа в ответ засвистела.

— Проваливайте! — раздалось из рупора. — Освободите улицу или мы применим силу!

— Сам проваливай, прихвостень Хумут-Табала! Пусть твой хозяин сначала определится, на каком свете ему быть, а потом указывает нам!

Презрительная кличка резанула по ушам Чилдерману. Хумут-Табал, если ему не изменяла память, перевозил души мертвецов на тот свет, а сам не принадлежал ни к миру мертвых, ни к миру живых.

— Убирайтесь! Идите работать! В доках вместо вас вкалывают ваши жены и дети! Бездельники! — не остался в долгу стражник.

— Мы не верим выродкам Хумут-Табала, он всех нас утащит с собой на дно! — вперед выскочил растрепанный субъект в комбинезоне агрокультиватора. — Кипур боится возвращения суши! Кому тогда будет нужен энамэр?! Он боится вознесения Этаны, потому что тогда некому будет поддерживать в нем жизнь!

Из толпы донеслись одобрительные выкрики.

— Мерзавцы, как вы смеете...

В стражника полетела здоровенная тухлая рыбина. Увернувшись, он ловко соскочил на мостовую, и заорал:

— Стреляйте! Гоните их вон, это приказ энамэра!

Образованное из щитов заграждение двинулось на демонстрантов. Из-за него вылетели сотни арбалетных болтов с тупыми наконечниками. Стража стреляла навесом, даже не целясь. В ответ по щитам заколотили костяные дротики. Разлетающиеся из воздушных пузырей осьминожьи чернила мгновенно расцветили стены домов и щиты влажно отблескивающими кляксами густой синевы.

Приблизившись вплотную к толпе, стражники побросали щиты и бросились на нее с пиками наперевес. Завязавшаяся потасовка превратила улицу в зону боевых действий. И болты, выбившие штукатурку из коралловой стены рядом с головой Чилдермана, уже не были тупыми.

Чилдерман отступил в удачно подвернувшийся узкий переулок. Задрав голову, он обнаружил над собой целую галерею небольших ухоженных балкончиков. В этот же момент в переулок, толкаясь и мешая друг другу, ворвались двое стражников с бешено выпученными глазами. Их намерения явственно читались на покрасневших рожах, покрытых татуировками. Однако они быстро изменились при виде извлеченных Чилдерманом пистолетов. Городская стража редко имела огнестрельное оружие, но была достаточно хорошо осведомлена о том, почему не стоит связываться с вооруженным им людьми. Подняв пики над головой, оба стража порядка отступили обратно на улицу, где их тут же подхватила беснующаяся людская масса, в которой стражников уже было не отличить от демонстрантов.

Чилдерман, отталкиваясь от краббов на контрфорсах, в изобилии окружавших близстоящие дома, прыжками взлетел наверх. Пробежав по аркбутану, он соскочил на балкон, заставленный цветочными горшками. Там же стояло кресло, в котором он, не раздумывая, с комфортом устроился. С балкона открывался прекрасный вид на парки Эрцету, традиционно заполняющие верхние окружные террасы ковчега. Косые лучи поднимающегося в зенит солнца золотили верхушки деревьев через щели в огромных шторах, расположенных так, чтобы зелень не страдала от излишка солнца. На глазах у Чилдермана агрокультиваторы натягивали их, используя сложную систему шкивов и роликов. Наслаждаться зрелищем мешал лишь шум проходящей внизу потасовки.

Сорвав цветок, Чилдерман принялся задумчиво крутить его в руках. То, что творилось на улицах Эрцету, ему нравилось все меньше и меньше. Конечно, нарушение законов ковчегов не должно сходить с рук, однако бездарные действия городской стражи превратили мелкое нарушение в массовое побоище. И, судя по подготовленности демонстрантов к стычке, подобные мероприятия проходят в Эрцету не в первый раз. Открытым оставался также и вопрос о том, что за ненормальный собрался возноситься на орбиту и как он будет это делать.

— К-кто вы такой? Вы что здесь делаете?! — за спиной у Чилдермана раздался вибрирующий вопль.

Повернувшись, он обнаружил владелицу балконного сада, симпатичную и жутко перепуганную блондинку лет тридцати. Вцепившись в открытую оконную раму с витражом, она расширенными от ужаса глазами уставилась на Чилдермана. Зрелище тот собой представлял не самое успокаивающее. Время, проведенное в открытой лодке посреди океана, сказалось и на его одежде и на внешности. Обнаружив, что он так и не убрал револьвер в кобуру, Чилдерман направил его на женщину, прижав указательный палец свободной руки к губам. Блондинка совершенно правильно истолковала безмолвное предложение и заткнулась практически мгновенно.

Чилдерман выглянул с балкона вниз. Побросав плакаты, демонстранты разбежались. Дальше по улице исходили паром механические водометы, которыми, судя по обилию луж на мостовой, и разогнали сторонников вознесения. Самые нерасторопные из них еще получали свою порцию наставлений от энамэра под ударами дубинок. Впрочем, таковых оказалось немного, а вот среди стражи хромающих и побитых насчитывалось десятка два.

Сняв шляпу, Чилдерман поклонился хозяйке балкона, не отрывающей от него широко распахнутых глаз, и спрыгнул на улицу. Тащившие мимо вяло брыкающегося рыбака стражники дернулись было в его сторону, но и у этих инстинкт самосохранения сработал быстрее мозгов. Что-то во внешнем виде Чилдермана, нахлобучившего на голову потрепанную шляпу, заставило их благоразумно пройти мимо, не задавая глупых вопросов.

Прикинув, где должен находиться центр города, Чилдерман решительно двинулся по переулку. Пора было нанести визит энамэру Эрцету.

Зиккурат, обнесенный высокой металлопластиковой оградой, изображавшей давно вымерший бестиарий суши, возвышался над россыпью трех-четырехэтажных строений Эрцету, подпирая антеннами митрагласовый купол и ослепительно сверкая стеклянными пузырями верхних уровней. В отличие от большинства ковчегов, башню не успели или не захотели украсить обычными для таких построек архитектурными изысками, оставив в первозданном технологичном виде.

Обойдя ее по кругу, Чилдерман убедился, что тысячелетняя система защиты здания находится в отличном состоянии. Даже сверкающий обруч антенны планетарной связи вращался, обшаривая мертвый многие годы эфир. И что-то Чилдерман не мог припомнить, чтобы инспекции ордена инженеров часто наведывалась в Эрцету.

Приложив руки к уходящей в гоферовую палубу города ограде, можно было ощутить едва заметную вибрацию. Города питались разнообразными источниками энергии. Ближе к экватору купола покрывали светопоглощающие слои, переводившие солнечную энергию в электричество. Под днищем каждого ковчега размещались гроздья термальных электростанций. В некоторых городах по окружности разместили гигантские ветряки. Но мало кто помнил, что в последовавший после потопа период атмосферной нестабильности, когда ковчеги месяцами скрывались за щитами, их питали внутренние водородные источники. Когда сезон ураганов закончился, реакторы остановили и законсервировали, перейдя на термальные электростанции, ветряки и солнечные панели.

Но только не в Эрцету.

Ворота охранялись парой вытянувшихся во фрунт дюжих вояк с алебардами, в масках и многослойных панцирях из искусно подогнанных друг к другу железных пластинок, обитых китовой шкурой. Безусловно, впечатляет любого горожанина. Однако настоящая охрана дворца осуществлялась десятком турелей нейростазов, которые те самые горожане принимали за украшения. Проходя по присыпанной гравием дорожке, обсаженной высокими кипарисами, Чилдерман на мгновение почувствовал себя неуютно, почти физически ощущая прикосновение лучей сканеров, скрывающихся в зелени. Горожане, которым позволялось посещать парк в частном порядке, опасений Чилдермана не разделяли в силу своего невежества. Хотя он не сомневался, что пройдись он по городским тавернам, то собрал бы целый букет историй о загадочных смертях в дворцовом парке, приключившихся с незадачливыми гуляками или ворами.

Дойдя до парадного входа в зиккурат, Чилдерман еще больше пожалел о пропаже печати Турангалилы. У него накопилось слишком много вопросов, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как приемные дни и армия писцов. Но не надо быть гением, чтобы сообразить, что оборванного субъекта в мятом и покрытом разводами соли плаще, вряд ли допустят на аудиенцию к энамэру, сколько бы он ни пытался доказать свою причастность к делам Ноблерата. А Чилдерман никогда не любил тратить свое время впустую.

За прозрачными дверьми взгляду Чилдермана предстали ряды стоек с табличками. Текст на них с того места, где он стоял, различить было невозможно, но смысл процедуры был ясен и так. Между стойками сновали десятки людей в серых костюмах. Один из них, заметив Чилдермана, покачал головой и показал рукой на входную вывеску, где были указаны приемные дни.

Эрцету оказался чрезвычайно цивилизованным ковчегом. Даже слишком — он обзавелся собственной бюрократией, как в старые добрые допотопные времена. А зиккурат разительно отличался от всего остального и в своем городе, и в сотне других городов, жители которых давно начали молиться богам о бесперебойной работе термальных электростанций и совершать обряды перед включением атмосферного щита. Но тот, кто содержал зиккурат, прекрасно разбирался в допотопной технике.

Чтобы организовать встречу с энамэром у Чилдермана оставался еще один, вполне приемлемый для самого Чилдермана вариант. Обычно, когда в дом не пускали через дверь, Чилдерман входил через окно. Вот только его появление там никогда не предвещало ничего хорошего для хозяина дома.

Сумерки наполнились стрекотом выращенных в садках цикад, которых для поддержания баланса ежедневно тысячами выпускали экологи ковчега. По стремительно погружающимся в тень улицам потянулись россыпи ярких искр — фонарщики зажигали на ночь метановые огни в стеклянных колпаках фонарей. Эрцету готовился уйти в тропический сон, короткий и беспокойный.

За день воздух под куполом превратился в горячий кисель, заглатывать который приходилось огромными порциями — водяных паров в нем содержалось больше чем кислорода. К тому же под вершиной уже скопился конденсат и плотная одежда Чилдермана промокла насквозь, начав липнуть к телу. Не самые приятные ощущения, особенно если ты висишь на тонких тросах в доброй сотне метров от верхней палубы ковчега. Чилдерману пришлось позаимствовать у бригады чистильщиков купола один из самодвижущихся роликов, с помощью которых они передвигались по скрепляющим прозрачные плиты рамам. Ползти наверх приходилось отталкиваясь ногами от купола, лицом почти вплотную к митрагласу, так близко, что можно было различить его ячеистую структуру. Правда, до самого зиккурата ролик добраться не позволял. Элемент купола над ним представлял собой монолитный блок прозрачных нанотрубок, который подпирался решетчатыми стойками, проходящими через здание.

Приняв это во внимание, Чилдерман без особого труда вычислил брешь в системе безопасности — зона, находившаяся выше последнего технического помещения, не контролировалась. Что, на первый взгляд, было логично, ведь от самой близкой точки, до которой могли добраться чистильщики, до зиккурата пролегало не меньше сотни метров пустоты. Если только...

Чилдерман распустил застежки на креплениях ролика и выскользнул из ремней. В ушах засвистел ветер, а расчерченный улицами на правильные сектора центр города вдруг рванулся прямо навстречу падающему телу. Но мгновение спустя развевающийся плащ Чилдермана стал жестким как доска, и падение прекратилось.

Люди всегда остаются людьми. Будучи рожденными ползать по дну ковчегов, они не способны смотреть в небо и не ждут оттуда никакой угрозы. Небо в их мире твердое, и худшее, чем оно грозит — падением тела неудачливого чистильщика. Однако даже если какой-нибудь мечтатель и вознамерился бы посчитать яркие экваториальные звезды, вряд ли он заметил бы промелькнувшую над дворцовым парком тень, скрывшуюся между нагромождением антенн.

Едва коснувшись крыши ногами, Чилдерман отключил питание, и связь между наполнявшими ткань наномашинами распалась. С тихим хлопком крылья опали и вновь превратились в обыкновенный плащ. Заряд приходилось экономить — оборудование для ремонта и подпитки наномашин можно было найти далеко не на каждом ковчеге, а Чилдерман не испытывал уверенности в том, что местная власть проявит понимание к его техническим проблемам.

Достав из кармана фонарь, он принялся бродить между антеннами и трубами, разыскивая вход в здание. Болтаясь под куполом, Чилдерман наблюдал за зиккуратом. За пару часов до заката его покинула муравьиная толпа писцов, и теперь, когда солнце зашло, свет горел лишь в одном из огромных стеклянных пузырей.

Как он и предполагал, за аппаратурой на крыше зиккурата ухаживали регулярно, и часто пользовались люком вниз. Так что он открывался без проблем. Спустившись в опоясывающую последний уровень остекленную галерею, Чилдерман прислушался, но здание было наполнено лишь тишиной. Стараясь не нарушать ее, он направился к освещенному пузырю.

Обычно энамэры редко отказывали себе в удовольствии украсить зиккурат в меру своего представления о прекрасном. Кто-то развешивал по стенам картины и гобелены, кто-то оружие, кто-то устанавливал статуи из кристаллов выпаренной соли. Позеры и выбившиеся из нуворишей, дабы поразить гостей, любили прихвастнуть антиквариатом, созданным еще до Потопа. Однако во дворце Кипура пористые пластиковые стены не украшало ни одной бумажки или тряпки. Похоже было на то, что они сохраняли свой девственно чистый вид с того момента, как ковчег вздернули в небеса.

Из высокого дверного проема в галерею проливался поток электрического света. Чилдерман прищурился — резкий белый свет слепил и резал глаза. Однако он не мешал человеку, склонившемуся над столом, установленном практически в центре пузыря. Человек был так увлечен лежащими перед ними бумагами, что заметил Чилдермана, только когда его тень накрыла стопки заполненных каллиграфическим почерком переписчика платежных документов.

Сидящий поднял голову, покрытую черной банданой. Его левый глаз закрывала повязка, щеку пересекал ровный крестообразный шрам. Такой можно заработать только на дуэли, популярном развлечении среди молодых богатых бездельников. Рубиться насмерть пороху у них не хватает, а вот мода украшать себя героическими шрамами в последние годы приобрела практически повальный характер. Дуэли до первой крови вскоре переросли в состязание — кто ловчее подставится под удар и заработает самый затейливый шрам. Однако выползающие из-под рукава добротно пошитого кителя змеи татуировок, призывающих благосклонность Утнапишти, и настороженный блеск сохранившегося глаза, поверх которого тонкой косой нитью проходил еще один шрам, указывали на то, что этот человек участвовал не только в шутовских поединках. Для энамэра он оказался чересчур молод, а появление Чилдермана удивило его гораздо меньше, чем на то можно было рассчитывать.

— Чем обязан? — произнес чиновник, убедившись, что лица стоящего напротив лампы Чилдермана ему не разглядеть. — Сегодня неприемный день, не говоря уж о том, что рабочее время давно закончилось.

— Я рассчитывал на аудиенцию энамэра.

Сидящий усмехнулся, и эта усмешка сразу расставила все на свои места. Внешность часто бывает обманчивой, но в случае с собеседником Чилдермана она отражала только прожитые им года. Внутри этот человек давно оставил позади игры выпендривающихся сопляков и прочие удовольствия нежного возраста.

— Энамэра хотят видеть многие, но даже не все из нас удостаиваются такой чести слишком часто.

— Из нас?

— Дерек Гиллеспи, — отрекомендовался собеседник Чилдермана, откинувшись на спинку кресла. — Член городского совета, глава союза воздушных перевозчиков Эрцету и владелец Западной фабрики полотна. Полагаю, учитывая эффектность появления, дело ваше к энамэру не терпит отлагательства. Однако вынужден вас разочаровать дважды. Во-первых, вы ошибочно приняли мое припозднившееся нахождение здесь за знак присутствия энамэра. Во-вторых, вы все равно к нему не попадете. Его сейчас гораздо больше волнует проблема Этаны, и он не намерен общаться с просителями.

— Даже если я прибыл от Ноблерата?

— Вы можете это доказать? Полагаю, что нет, иначе вы бы не стояли здесь. С другой стороны, именно это доказывает, что вы не обычный сумасшедший попрошайка, о чем может говорить ваш внешний вид. Откровенно говоря, я заинтригован...

Вжик!!!

Стилет Чилдермана, пригвоздивший к столу рукав кителя Гиллеспи, тот даже не успел заметить. Чилдерман перегнулся через стол и запустил руку под крышку. Там он нашарил кобуру, в которой находился двуствольный пистолет кустарного производства. На этот раз Гиллеспи побледнел, а его шрамы налились багровым.

— На вашем месте, Гиллеспи, я бы не пытался больше повторять такие номера, — Чилдерман швырнул пистолет на пол и подвинул ногой к себе стул. — Тем более с таким хламом. Обычно они плохо заканчиваются. Но, как вы верно заметили, я появился здесь не просто так.

Он выдернул стилет, освободив рукав.

— Видите ли, я попал в ваш город случайно. И собирался убраться из него первым же цеппелином до Ницира... Но, как я успел убедиться, в Эрцету не все в порядке с поддержанием баланса и меня, как представителя Ноблерата, это не устаивает. Конечно, я мог улететь на Ницир, встретиться с гегемоном и прислать к вам корпус шеду, который наведет порядок гораздо эффективней вашей стражи. Но, обычно, такие проблемы просят решить меня.

Гиллеспи посмотрел на Чилдермана с неподдельным интересом.

— Кажется, я понимаю, в чем дело, — он сцепил руки на коленях, постаравшись скрыть дыру от стилета на рукаве. — Я знаком со слухами о людях, которых Ноблерат присылает улаживать проблемы, когда можно обойтись без визита детей Мардука. О пастырях. Орден Турангалилы, если я не ошибаюсь?

Чилдерман промолчал.

— Не могу сказать, чтобы эти слухи привели меня в восторг, — добавил Гиллеспи. — Как я понимаю, ваш брат не очень высоко ценит жизни энамэра и членов городского совета.

— Орден можно просто считать критерием эффективности вашей работы, — пожал плечами Чилдерман. — Я надеюсь, вам в детстве достаточно успешно вбили в голову принципы баланса ковчегов?

— Иначе я не сидел бы здесь.

— Тогда мне не нужно объяснять, почему я недоволен происходящим. Как давно начались волнения?

— Около двух месяцев назад...

— Этого времени более чем достаточно, чтобы отправить курьера на Ницир.

Уголок рта у Гиллеспи нервно дернулся.

— Понимаете, — он вздохнул. — У нашего энамэра наберется с десяток веских причин, чтобы не привлекать к себе внимание Ноблерата. Я отведу вас к нему, но скажу сразу — на теплый прием не рассчитывайте. У него, как бы это сказать? Обострение...

Они вышли в галерею.

— Городской совет принимает меры для поимки Этаны? — спросил Чилдерман. — Судя по тому, что я видел, пресечь распространение этой чуши про вознесение и возвращение предков вам не удается.

— Сказать честно? Сперва городской совет не придал значения этому, мало ли на что молится донная чернь, но потом как-то вдруг оказалось, что Этана стал страшно популярен среди всего населения ковчега. И теперь в Эрцету найдется не так много людей, которые хотели бы поделиться с властями сведениями о его местонахождении. Я уверен, что половина городского совета сама сочувствует идеям Этаны.

— Значит, все еще хуже, чем я думал. И кто этот ненормальный, вам тоже неизвестно?

— Пока нет, хотя мы готовы заплатить очень большие деньги за подобную информацию.

Чилдерман и Гиллеспи спустились на несколько пролетов по спиральной лестнице. Теперь перед ними находилась массивная гидравлическая дверь.

— Вы в курсе, что такое уровень зеро? — спросил Гиллеспи.

— Технический этаж между верхней палубой и уровнями дна, — кивнул Чилдерман. — Но доступ туда закрыт всем, кроме ордена инженеров.

— Только не в Эрцету. Я бы сказал "добро пожаловать", но не уверен, что Кипур будет рад нас видеть.

Гиллеспи приложил руку к сканеру отпечатков, и дверь со свистом ушла вбок. За ней располагался темный зал. По окружности его заполняли плохо различимые в темноте машины, издающие гул и периодически озаряющиеся мертвенно-бледными разрядами. В центре зала над оплетенным кабелями постаментом висел слабосветящийся шар. В заполняющей его мутной голубой жидкости плавала скрюченная человеческая фигура. От шара во все стороны тянулись чуть подрагивающие белые нити, удерживавшие его в воздухе и придававшие сходство с пауком в паутине.

— Господин Кипур, — Гиллеспи сделал несколько шагов вперед. — К вам посетитель из Ницира.

Жидкость в шаре заволновалась и пошла пузырями.

— Как он здесь оказался? — пережеванный пучками кабелей и изношенным модулятором, вырвавшийся из мембран голос энамэра прозвучал как скрежет несмазанных шестерней. — Меня не извещали о визите людей Ноблерата. Эрцету живет в соответствии с принципами баланса.

— Волею случая...

С потолка зала подобно щупальцам медузы раскрутились змеи гибких камер, засветившихся на концах разноцветными огоньками.

— Что-то он не похож на гегемона или мастер-техника... — пробулькал динамик. — Где его знаки нобиля?

— Э-э... Знаете, господин Кипур, печати у господина, э-э... — Гиллеспи сообразил, что даже не знает, как зовут его спутника. — Знаете, он появился при не совсем обычных обстоятельствах...

— Вы идиот, Гиллеспи, — захрипел голос Кипура.. — Неужели вы, добравшись до столь высокой должности, способны дать заморочить себе голову первому встречному?!

При этих словах лицо Гиллеспи побелело, а единственный сохранившийся глаз нехорошо заблестел, что не укрылось от Чилдермана.

— Господин Кипур, меня зовут... — начал Чилдерман.

— Вон! Убирайтесь вон!

— Господин Кипур, я думаю вы должны выслушать его...

— Гиллеспи, проваливайте вместе с этим ублюдком, — взвыли динамики. — Люди Ницира приходят либо с печатями Ноблерата, либо с мечами корпуса шеду. Я не вижу ни того ни другого!

Воздух вокруг шара наэлектризовался, на концах камер зажглись тревожные кранные огни.

Гиллеспи собрался было опять что-то возразить, но Чилдерман остановил его.

— Я думаю, мы выяснили позицию уважаемого энамэра, — негромко произнес он. — Не стоит больше испытывать его терпение.

Гиллеспи поклонился шару, и со стороны это выглядело как будто в нем сгибали стальной стержень. Чилдерман не стал утруждать себя церемониями и, развернувшись, зашагал к выходу.

— Возможно, я еще вернусь, — на пороге он обернулся.

— Катитесь к черту! — зло огрызнулся призрак в шаре.

— Ну вот, теперь вы понимаете, о чем я говорил... — вздохнул Гиллеспи, как только покинул убежище Кипура. — Вы знаете, что это было?

— Система жизнеобеспечения... Такие ставили для пилотов кораблей, покидавших Землю. Сколько, Энлиль его забери, этот труп правит Эрцету?

— Еще дед моего деда видел его здесь... Но я готов поклясться, что Кипур отлично понял, откуда вы. И чтобы мне рог нарвала воткнули в оставшийся глаз, если он не перепуган до смерти!

— О, в этом можете даже не сомневаться, — тень от шляпы скрыла лицо Чилдермана при этих словах, оставив на свету только его ухмылку. — Он меня совершенно точно узнал.

— И что вы намерены предпринять?

— Вряд ли я полечу жаловаться на него Ноблерату.

Чилдерман усмехнулся, надвинул шляпу еще ниже и направился к входным дверям.

— Как мне найти вас? Вы ведь даже не представились.

— Меня зовут Чилдерман, если вам это чем-то поможет. Но обычно я сам нахожу тех, кто мне нужен.

— Эй, а как вы, все-таки, сюда попали? — крикнул Гиллеспи вслед удаляющейся фигуре в черном.

— Наверное, кроме Этаны, я последний из людей, кто еще не разучился летать.

Уставившись на захлопнувшуюся за Чилдерманом дверь, Гиллеспи еще долго соображал, были ли эти слова проявлением странного чувства юмора пастыря или ничем не прикрытой правдой.

Кровь из разорванного виброклинком горла хлынула фонтаном, выплеснувшись на стену алой тенью причудливого цветка. Выпавший из разом ослабевшей руки палаш звякнул об мостовую и еще бьющееся в судорогах тело рухнуло рядом.

Чилдерман отступил от стремительно расползающейся темной лужи, перешагнув через очередное распростертое тело. Убедившись, что здесь кровь не достанет до его ботинок, он отер запачканную рукоять виброклинка об одежду трупа. На самом лезвии следов никогда не оставалось. Рядом, привалившись к стене, остывало тело еще одного незадачливого охотника за головами. Кипур не терял времени даром, но, похоже, длительное пребывание в амритагеле системы жизнеобеспечения не пошло на пользу его мозгу. Сперва запущенная ситуация в городе и жалкие, неуклюжие попытки разрешить ее своими силами, теперь нападение на посланника Ноблерата. Чилдерману даже не пришлось сожалеть о том, что все охотники за головами позволили себя прибить в мгновение ока — в том, что их послал Кипур, он не сомневался. Странно, что тот не попытался отмочить какой-нибудь фортель с охранными системами, еще когда Чилдерман находился в зикукурате. Назойливый энамэр не осознавал тяжесть своего положения и только путался под его ногами, шаг за шагом приближавшегося к таинственному Этане.

Убрав оружие, Чилдерман продолжил свой путь по улицам Эрцету. Вряд ли свист клинка и хрипы умирающих разбудили обитателей окрестных домов, но увеличивать число трупов попусту смысла не имело. Да и эти могли остаться в живых, если бы не надумали таскаться за Чилдерманом по улице, а попытались напасть при свидетелях прямо в той забегаловке, где он беседовал с парой относительно приближенных к Этане фабрикантов.

В свое время ковчеги выстроили так, чтоб их невозможно было перепланировать. Энамэры строго следили, чтобы никакой фантазер с излишком денег не попытался пристроить к своему дому еще одно крыло. Самострой сносился без разговоров, а нарушителя ждал крупный штраф. Впрочем, принципы баланса не запрещали отправлять за подобные проступки на переработку в удобрения. Исключения составляли только собираемые из водорослевого картона жилые блоки городской бедноты, которые рота стражи могла разобрать за сутки. Эти кварталы меняли свой вид только что не ежедневно. Но в застроенной до Потопа части города Чилдерман без труда обнаружил коллектор, обозначенный на извлеченной прошлой ночью из городского архива проектной схеме Эрцету. Коллектор скрывал вход в систему технических тоннелей уровня зеро. Выбрасывающий поток плотного горячего воздуха темный зев перекрывала решетка, вросшая, казалось, в металлокерамический обод. Однако стоило Чилдерману поднести к ней руку, как имплантированный декодер отозвался синими вспышками, выстроившимися на запястье в спираль. В ответ на одной из стен проступила призрачная проекция цифровой консоли. Приняв сигнал декодера, замок послушно высветил комбинацию, и решетка беззвучно упала вниз.

Чилдерман зажег фонарь и ступил внутрь. Луч выхватил из темноты бегущие по стенкам тоннеля жгуты кабелей и нанесенные давно переставшей светиться фосфоресцирующей краской надписи. Через несколько шагов в голове начал ощущаться легкий гул — распугивавшие крыс инфразвуковые излучатели давали о себе знать. Но мощность воздействия излучателей была слишком мала, чтобы нанести вред человеку.

Надписи на тюбингах тоннелей вряд ли что-нибудь сказали бы рядовому обитателю ковчега. Пониманию использованных здесь маркировок и логограмм обучали только инженеров и нескольких человек из Ноблерата. Однако кто-то старательно намалевал на стенах разноцветной растительной краской стрелки и пояснения к техническим знакам. Некоторые мазки еще издавали вполне отчетливый специфический запах, что говорило о том, что они появились недавно.

Кипур заработал себе еще одно штрафное очко — энамэрам строжайше запрещалось допускать к механизмам ковчегов кого-либо, кроме инженеров Ницира. Ковчеги строили впопыхах, и защиту от дурака на них предусмотреть не успели. А потому любое вмешательство в работу их систем могло повлечь самые неприятные последствия, вплоть до падения города.

Чилдерман отбросил маршруты, направлявшие к ключевым техническим узлам ковчега. Больше всего его заинтересовали нанесенные охряным цветом самопальные указатели, по форме напоминавшие не то кальмара с вытянутыми щупальцами, не то сложенный зонтик. Что характерно, эти стрелки не привязывались ни к одной из логограмм.

Сверяясь с ними на развилках, Чилдерман углубился в лабиринт переходов.

Наконец пятно света от фонаря соскочило со стены тоннеля, и пастырь оказался один на один с лучом, убегающим в никуда. Поводив фонарем по сторонам, он убедился, что стоит в огромном помещении со скругленными стенами. Судя по всему, пол под его ногами уходил под углом наверх, образуя ровную покатую поверхность.

Чилдерман сделал несколько шагов вперед и едва не споткнулся о валяющуюся под ногами стремянку. Наклонившись, он увидел, что лестница сделана из сплава, секрет изготовления которого унесся к звездам вместе с покинувшими Землю кораблями Исхода. Посветив под ноги, он обнаружил, что по полу раскидана масса предметов, ставших чрезвычайно редкими там, наверху. Железные инструменты, разорванные пластиковые упаковки, наборы микросхем...

Грохот шагов раздался внезапно, и Чилдерман едва успел погасить фонарь. В отличие от него, идущий не скрывался, и через удары подошв о металл пола прорывалось бессвязное бормотание. Затем мелькнул тусклый свет, и взору Чилдермана предстала сгорбленная фигура с рюкзаком за спиной. Лампа в ее руках на мгновение осветило лицо, через щеки и лоб которого тянулись стилизованные изображения крыльев. Правда, не птичьих, о птицах жители ковчега в основном знали из старинных баек, а скорее напоминавших плавники летучей рыбы. Верхнюю половину лица идущего охватывали огромные очки от сварочной маски, напрочь лишенные стекол.

Слухи о том, что пророк Этана скрывается на уровне зеро, оказались правдой. Раскачиваясь словно в трансе, он бормотал молитву собственного сочинения на расстоянии полусотни метров от Чилдермана. И невидимое в темноте дуло револьвера неотрывно следовало за ним. Этана не производил впечатления харизматичной личности, истеричного фюрера, способного зажечь толпу. Сейчас это был обыкновенный сумасшедший, и Чилдерману оставалось только удивляться тому, какую власть его бредовые идеи возымели над людскими умами.

В тот момент, когда Чилдерман собрался нажать на курок, Этана вдруг поднял над собой фонарь, и в круге света появилась часть обтекаемой китообразной туши молочно-белого цвета, расчерченной едва заметными линиями на мелкие квадраты. В темноте Чилдерману был виден только ее силуэт, однако фонарь Этаны высветил интересные подробности. Поверх квадратов различалась надпись "Эрцету АТК ДПА-47". Почти сразу за надписью поверхность шла правильной формы буграми, превращаясь в покрытый черной краской огромный цилиндр. Бросив рюкзак, Этана благоговейно приблизился к боку чудовища.

Он приложился щекой к ребристой поверхности и забормотал слова благодарности Утнапишти, даже не подозревая, что от пули в голову его отделял лишь один взмах руки с фонарем. Но Чилдерман, так и не выстрелив, уже удалялся от Этаны, ориентируясь по разметке на стенах.

Врывающийся в распахнутое окно ветер играл с разрисованными изображениями мелких богов удачи занавесками, заставляя их корчить забавные рожи на складках. Гиллеспи наблюдал за кривлянием без особого интереса — что проку от малозначительной шушеры, когда настоящие боги, похоже, отвернулись от Эрцету. По улицам разгуливают психи, уверовавшие, что один из них взлетит в небеса подобно предкам. Где-то среди них скрывается соглядатай из Ницира, убийца загадочного ордена Турангалилы. Но даже не это было самым худшим, потому что Гиллеспи не верил в то, что Чилдерману удастся решить проблемы ковчега. А значит, рано или поздно город окружат корабли шеду. О том же, что случается после этого, он был наслышан достаточно.

Но серьезность ситуации, похоже, реально мог оценить только он и Кипур. Только энамэр теперь стал одержим идеей избавиться от Чилдермана, и Гиллеспи все больше склонялся к тому, что старик окончательно выжил из ума. Но ни один член совета не осмелился ему перечить. Одни — потому что боялись его до потери пульса. Другие вздыхали с облегчением — наконец-то энамэр меньше станет времени уделять Этане, которому они тайком ссуживали свои денежки в надежде на клочок суши после ее возвращения. Подумать о проблемах города и перспективе визита шеду, похоже, никому и в голову не приходило.

Внезапно света в комнате стало меньше, и божки замерли, приняв серьезный вид. Занавески дернулись, и Гиллеспи схватился за воткнутый в ручку кресла кинжал. Но спрыгнувшую с подоконника фигуру в черном спутать с кем-то еще было сложно.

— Чилдерман, вы параноик или у вас просто привычка никогда не заходить через дверь? — Гиллеспи трясло от непритворного бешенства. — Поверьте, моя охрана предупреждена, что вас ей следует пропускать ко мне в любое время суток.

— Ваш энамэр за эти несколько дней меня достал, — Чилдерман положил на стол большую сумку из плотного морского шелка. — Вы настолько уверены в своих людях, что готовы поклясться в том, что никто не настучит Кипуру обо мне?

— Э-э... — Гиллеспи замялся. — Вообще-то у меня нет оснований в них сомневаться...

— А у меня нет времени на разборки с шестерками... как Кипура обзывают последователи Этаны? Хумут-Табала?

— Так эти семь трупов — ваших рук дело?

— И я не уверен, что Кипур принял их к сведению. Но давайте к делу. Пока ваши шпики пропивали ваши же деньги в городских притонах, Этана спокойно курсировал между верхней палубой и уровнем зеро. Он даже успел сводить на последний сотню-другую своих особо приближенных фанатов. И сделал все это прямо под носом у городского совета и Кипура.

Чилдерман промолчал о том, что к своему великому изумлению он не обнаружил в Эрцету ни одного засланного Ноблератом агента. А ведь только благодаря разветвленной сети соглядатаев Ницир вовремя получал достоверную информацию о ситуации в ковчегах и принимал решения, направленные на поддержание баланса.

— Чтоб меня Ламашту пожрала, что случилось с этим городом?! — Гиллеспи треснул кулаком по ручке кресла. — Моя семья живет тут без малого семьсот лет, но я никогда не думал, что Эрцету впал в немилость Утнапишити!

— Сейчас я вам поясню, что здесь не так, — Чилдерман вынул из сумки свернутый в несколько раз лист тонкого проекционного пластика. — Смотрите сюда.

Он разложил лист на столе. Вычерченный тонкими белыми линиями, на нем расположился ковчег Эрцету в виде сверху. Чилдерман коснулся пальцем выдавленной в углу пиктограммы, и верхняя палуба сменилась разрезом следующей.

— Это ваш, так называемый, уровень зеро...

— Храни вас Мами, где вы это взяли? — Гиллеспи даже не пытался скрыть свое удивление.

— Позаимствовал в городском архиве, — пожал плечами Чилдерман. — Там вообще много чего интересного находится. На вашем месте я бы давно бы уже сделал так, чтобы его содержимое перекочевало в дом семьи Гиллеспи.

Уровень зеро, в отличие от пустых нижних палуб ковчега, представлял собой заполненный лабиринтом переходов и помещений диск. Внутри него скрывались городские очистные сооружения, опреснители, генераторы электростанций и множество другой техники, о которой обитатели ковчегов даже не догадывались.

— А теперь скажите мне, что это такое? — Чилдерман провел пальцем по расположенным по окружности через равные промежутки прямоугольникам.

— Да кто его знает... На это вам ответит, разве что сам Утнапишти...

— Вопрос был риторическим. Ваш ковчег, Гиллеспи, сильно отличается от остальных. Когда-то это был не просто город, а стартовый комплекс. В конструкцию Эрцету внесены настолько серьезные изменения, что изначально он даже не планировался к заселению. Я думал, что эти проекты не были реализованы во время Потопа. Однако ваш город, оказывается, успели закончить.

— Погодите, что вы хотите всем этим сказать?

— То, что вы видите на плане — это пусковые шахты для грузовых экспресс-капсул. Эрцету когда-то использовался для экстренных запусков на орбиту.

— Э-э... То есть здесь когда-то находились космические корабли?

— Не находились, Гиллеспи. Находятся — как минимум один, который обнаружил тот, кого вы называете Этаной. Не далее как вчера я наблюдал обоих лично.

— Вы были на уровне зеро? Там есть настоящий космический корабль?

— По-моему, это очевидно. Только кораблем я бы это не назвал. Так, одноразовая посудина для экстренного взлета. До Потопа, обычно, использовали орбитальные лифты.

Гиллеспи наклонился над планом, барабаня пальцами по столу.

— Значит капсула для полетов в космос... Это многое объясняет. Я выяснил, кто такой Этана. Полгода назад его звали Никкирит Олман, он работал мелким клерком при совете. Я порасспрашивал писцов, Олман был малость повернут на допотопной истории, часто копался в архивах. Но, похоже, в его башке винтиков не хватало, и в один прекрасный день у него просто поехала крыша. Сперва он перестал выполнять порученную работу, хотя целыми днями торчал в зиккурате. А когда старший писец попытался урезонить Олмана, тот просто набросился на него с кулаками. Потом проверили его кабинет, и нашли в нем горы украденных из архива документов. Объяснить, зачем они ему нужны, Олман не смог. Или не захотел... Судя по происходящему — второе. В общем, его в два счета вытурили с работы и с тех пор о нем никто не вспоминал.

— Поздравляю, — Чилдерман свернул план. — Ваш сумасшедший писец нашел в архиве коды доступа на уровень зеро. Вы представляете, что он мог наворотить? Ваше счастье, что кроме капсулы его ничего больше не интересовало.

— Но вы же понимаете, что на самом деле он просто псих?

— Я-то да. А вы сможете объяснить это толпе идиотов на улице? Его безумные идеи попали на чересчур благодатную почву. Теперь половина города уверена в том, что его бред реален, ведь у него есть космический корабль.

— Стоп, вы же сказали, что видели Этану! Почему вы не убили его?!

— Потому, Гиллеспи, что точка зрения Кипура, да и ваша тоже, на происходящее в Эрцету, в корне неверна. Вы должны прекратить борьбу с Этаной и его приверженцами. Чем быстрее он запустить свою колымагу, тем лучше для города.

— В Эрцету сейчас всего две серьезные проблемы, — Чилдерман распахнул двери зиккурата с такой силой, что идущий рядом Гиллеспи едва успел отскочить. — Это фанатики пророка и невменяемый энамэр. Они как змей Уроборос — где заканчивается одна проблема, там начинается другая. Все остальное, насколько я могу судить, выглядит прекрасно.

Он отшвырнул поднявшемуся ему навстречу стражника. Тот пролетел пару метров, задев несколько ваз с декоративными пальмами. Вазы с грохотом обрушились, мгновенно покрыв имитирующий мраморные плитки пол черными разводами.

— Я все равно не улавливаю логику ваших действий, — Гиллеспи сделал предупреждающий знак уже схватившемуся за меч и пытающемуся встать охраннику.

— На мой взгляд, в Эрцету наступило время смены власти, — Чилдерман даже не обернулся. — Как вы думаете, городской совет будет возражать против вашей кандидатуры?

От неожиданности Гиллеспи застыл на месте.

— Но как же, э-э... Кипур?

— Как я и полагал, мое предложение в отношении Этаны не нашло у него понимания, так?

Гиллеспи кивнул. На собрании совета он оказался единственным, кто открыто осмелился передать Кипуру требование Чилдермана. Но его не поддержали даже самые ярые сторонники Этаны. Кипура боялись все.

— Что означает долгожданную отставку энамэра, — продолжил Чилдерман. — Кажется, вы говорили, что осведомлены о деятельности ордена Турангалилы?

Нагнав быстро шагающего к покоям Кипура Чилдермана, Гиллеспи позволил себе напомнить о существовании других кандидатур.

— Неужели вы думаете, что я не изучил все возможности? — Чилдерман резко остановился и в упор взглянул на оторопевшего Гиллеспи. — В большинстве своем, любой совет — это просто сборище выскочек, выкарабкавшихся из общей массы торгашей. Некоторые из них, безусловно, обладают качествами, необходимыми для лидера, способного держать в узде ковчег. Но только не в этом городе, Гиллеспи. Ваш городской совет — чистая формальность, существующая только для того, чтобы не привлекать лишнее внимание Ноблерата. Кроме того, половина из них свято верит в ту чушь, что несут сторонники Этаны. Вы — редкий человек, обладающий трезвым взглядом на жизнь.

Гиллесси скептически хмыкнул, вспомнив вчерашнее заседание.

— Остались сущие пустяки — уговорить Кипура сдать свои полномочия.

— Это, — Чилдерман остановился, — предоставьте мне.

Как и за несколько дней до этого, они стояли перед дверью в зал, хранивший в шаре с амритагелем сморщенное тело энамэра. Гиллеспи приложил ладонь к замку, однако мощная дверь даже не шелохнулась. Чилдерман молча отодвинул его в сторону и вытянул руку, над которой замельтешили едва заметные при искусственном освещении огоньки.

Мгновение спустя замок пискнул, и дверь отвалилась в сторону.

Обиталище Кипура отозвалось лишь тихим потрескиванием аппаратуры жизнеобеспечения. Однако, в отличие от прошлого, ночного, визита, теперь на потолке светились овальные телеокна, транслировавшие безмятежно голубое небо Индики.

Чилдерман шагнул внутрь.

— Кипур, вы не хотите поговорить о происходящем в городе?

— Я действую в соответствии с принципами баланса, — прохрипел энамэр. — Я борюсь с угрозой балансу. У Ноблерата не может быть претензий ко мне!

— Да неужели? Как мне кажется, член совета Гиллеспи вполне обоснованно изложил взгляд Ноблерата на проблему Этаны.

— Это ваши домыслы, — донеслось из окружающих шар динамиков. — Ноблерат слишком далеко, чтобы понимать реальную обстановку в городе!

— В данном случае, Кипур, Ноблерат — это я! Пока что я предлагаю выполнить мои требования по-хорошему...

Фигура Чилдермана вдруг окуталась белым сиянием, а на Гиллеспи выплеснулась волна нестерпимого жара. Он ахнул и отскочил, прикрыв глаза ладонью — Кипур без предупреждения привел в действие защитный контур. Пространство между машинами мгновенно опутала плазменная сетка.

— Ну что за детские шалости, Кипур? — прогремел в раскаленном воздухе голос Чилдермана. — Я вижу, вы не настроены на конструктивный диалог.

Гиллеспи раздвинул пальцы и через образовавшуюся щель взглянул в зал. Чилдерман стоял перед шаром Кипура целым и невредимым, прикрыв лицо рукавом. Однако не успел Гиллеспи моргнуть, как Чилдерман вдруг оказался перед надрывно воющим цилиндром, ощетинившимся сотней радиаторов и прозрачных трубок с хладреагентом. Гиллеспи всегда подозревал, что цилиндр скрывает генератор, питавший систему жизнеобеспечения и защитный контур. Чилдерман, в отличие от него, это знал, поэтому ему хватило нескольких секунд, чтобы генератор смолк.

Он обошел шар с телом энамэра по кругу.

— Доктор Равшан Кипур, если я не ошибаюсь, — заговорил, наконец, Чилдерман. — Вам ведь предлагали место на кораблях Исхода...

— Кто ты? — слабый призрак голоса вырвался из шара. — Откуда ты можешь знать мое имя? Неужели... Я должен помнить тебя...

— Вы захотели остаться, — продолжил Чилдерман. — Отправиться на другой конец галактики в криосне для вас оказалось страшней, чем остаться заспиртованным в амритагеле полутрупом. Вы ведь работали в группе проектирования ковчегов? Эрцету — ваш особенный, личный проект, не так ли?

Если бы мышцы энамэра после пребывания в амритагеле могли сохранить подвижность, он бы, наверное, свернулся бы в клубок и заткнул уши, лишь бы слова Чилдермана проникали в его сознание.

— Какое жалкое зрелище, — Чилдерман остановился. — Гениальный ум выродился. В нем поселились иррациональные страхи и паранойя. Кипур, вы перестали адекватно оценивать обстановку и не замечаете, как все дальше отходите от принципов баланса, которые сами и разрабатывали... По-моему, пора с этим завязывать.

— Ты хочешь гибели Эрцету! Моей гибели! Кто ты?! Демон? Бог-судьба Намтар, что приходит к человеку в час его смерти?!

Истеричный визг бился о стенки шара, внутри которого гель вскипал пузырями.

— Окончательно спятил, — резюмировал Чилдерман. — Гиллеспи, как вы видите, вам в любом случае придется принимать бразды правления Эрцету.

— Вы убьете его? — мрачно поинтересовался тот.

Происходящее будило в нем нехорошие предчувствия. Диалог между полубезумным энамэром и чудовищем в черном оказался выше его понимания. Эти двое говорили о вещах, случившихся столь давно, что стали легендой, но говорили так, словно это было вчера.

Чилдерман вытащил стилет и принялся орудовать им в хаосе наводнивших убежище Кипура кабелей и загадочных электронных блоков.

— Он так хотел пожить подольше, так пусть живет, — закончив, Чилдерман подошел к шару и зажег перед собой экран. — Я всего лишь отрежу его от городских коммуникаций и оставлю энергии только на подержание системы жизнеобеспечения. К тому же, хоть он и такой же чокнутый, как и Этана, его голова еще может пригодиться ковчегу. Периодически проверяйте его состояние. Эта штука может проработать миллионы лет, но осмотр мастер-техника время от времени не помешает.

Чилдерман набрал на экране несколько команд и зал погрузился в тишину. Теперь ее нарушали лишь гулкие всплески амритагеля.

— Прощайте, Кипур, — он шагнул к двери, не отрывая взгляд от шара. — Мне действительно жаль.

Ответа не последовало.

— Энлиль вас забери, Чилдерман, вы, вообще, человек?! — в глазах прижавшегося к стене напротив Гиллеспи светился неподдельный ужас. — Как вы выжили?

— Всего-навсего обычный нанощит, — плащ Чилдермана на мгновение распрямился и затвердел, а воздух вокруг его фигуры, как показалось Гиллеспи, заколебался, размыв ее очертания. — Дальний родственник атмосферного щита вашего города. И его ровесник.

Чилдерман перешагнул порог, и к его фигуре вернулась резкость.

— По моим данным, Этана назначил день вознесения на послезавтра, — Гиллеспи покосился на бесшумно зарывшуюся дверь. — Каким-то чудесным образом он намерен донести до своих возлюбленных братьев и сестер каждый миг своего вознесения. Еще один покрытый пылью веков маленький допотопный секрет?

— Не такой уж это и секрет, — Чилдерман снял шляпу и сел на ступеньки поднимающейся от зала энамэра лестницы. — На капсуле установлен передатчик, а весь ковчег нашпигован ретрансляторами для оповещения населения. Сеть оповещения не использовали уже давно, но она вполне работоспособна, а замкнуть ее на передатчик корабля для Этаны, изучившего спецификации города и капсулы, труда не составило.

Он принялся стряхивать со шляпы микроскопические частички пепла, образовавшиеся после плазменной печи. Гиллеспи машинально отметил, что шляпе, чтобы приобрести нормальный вид, требуются меры помощи посущественней.

— Все точки, где установлены ретрансляторы, сторонникам Этаны известны, что опять возвращает нас к вопросу о сохранности материалов городского архива. Но ваша задача, Гиллеспи, сделать так, чтобы городская стража в этот день сидела в своих казармах и носа не казала на улицу.

— Я все равно ничего не понимаю, — Гиллеспи подумал, и опустился на ступеньку рядом с Чилдерманом. — Вы не пристрелили ни одного члена городского совета, включая Кипура, а теперь просто предлагаете подождать, пока все разрешится само собой?

— Да, — пожал плечами Чилдерман. — Иногда лучший способ добиться своего — это ничего не делать. Надежда, Гиллеспи, как говорили наши предки, это хороший завтрак. Но чрезвычайно херовый обед. Через два дня вы сами в этом убедитесь.

Среди десятка горожан, облюбовавших для Дня Вознесения крышу одного из выстроенных на внешнем периметре Эрцету особняков, Чилдерман и Гиллеспи особенно не выделялись. Гиллеспи пришлось лишь переоблачиться из обшитой гербами его дома официальной одежды в матросские робу и пончо, а лицо прикрыть завязанным на затылке платком. Теперь в сухощавом воздухолетчике с кое-как перетянутыми шнурком длинными волосами сложно было угадать нового энамэра Эрцету.

К слову сказать, тех из членов совета, что усомнились в легитимности возможного назначения, Чилдерман посетил предыдущей ночью лично. На следующее утро после его визитов совет единогласно признал Гиллеспи в качестве лица, исполняющего обязанности энамэра до согласования его кандидатуры с Ноблератом. В том, какова будет воля Ницира, сомнений больше ни у кого не возникало.

Место для наблюдения за Вознесением выбрал Чилдерман. Гиллеспи догадывался, в чем причина, но когда раздался удар, сотрясший палубу, это все равно оказалось для него неожиданностью.

Над усеянными злаками террасами взвились тучи насекомых, деревья тревожно зашумели листвой. Им вторили резкие крики обезьян, истерично мечущихся между веток. С купола посыпались влажно шлепающиеся об палубу обрывки лиан. Где-то внизу, на улице, во весь голос заревел ребенок. На глазах у Гиллеспи вентиляционные арки закупорились веерными заслонками, а небо за митрагласовым куполом приобрело багрово-красный оттенок — это включились атмосферные щиты. За первым ударом последовал второй, третий, и, наконец невидимый гигантский молот заработал в полную силу, сотрясая ковчег равномерным боем. Позднее Гиллеспи узнал, что из противоположной части Эрцету ударили столбы синего пламени, мгновенно вскипятившие воду и поднявшие в воздух исполинские столбы пара. Сварившуюся в этом аду рыбу морские падальщики пожирали еще несколько дней после Вознесения.

Когда из-под палубы донесся низкий вибрирующий звук, крыша под ногами Гиллеспи стала похожа на лодочную палубу при качке, амплитуда нарастала вместе с давящим на уши звуком. И неожиданно вибрация прекратилась.

Митраглас заволокло клубами белого дыма, в них мелькнула ослепительная вспышка, заставившая толпу инстинктивно отшатнуться к домам, ковчег еще раз вздрогнул, и на этот раз удар был таким, словно сам Энлиль отвесил городу беспардонных людишек хорошего божественного пинка. Гиллеспи замахал руками, но не удержался и обязательно бы пересчитал боками все черепицы до ажурного железного ограждения крыши, если бы Чилдерман не ухватил его за пончо. Сохранив равновесие, Гиллеспи успел заметить, как из рассеивающихся облаков дугой вырастает белый столб, упирающийся в небо. На конце этого стремительно ввинчивающегося в небо шпиля маленьким солнцем сверкал корабль Этаны, отправившегося на встречу с великими предками.

Толпа восторженно взвыла.

— Вознесение! Вознесение! Вознесение! — скандировала она.

Гиллеспи вдруг почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы и выкрики толпы проникают глубоко в душу. Их гипнотический ритм почти взял контроль над сознанием энамэра, готового начать скандировать "Этана! Спасение!", но брошенный на Чилдермана взгляд отрезвил его. Тот сидел рядом, с совершенно безразличным видом, пережевывая тонкую бамбуковую щепку.

— Братья! Граждане Эрцету!

Голос Этаны, ломающийся и глухой, раздался из дырчатого шара, возвышавшегося на столбе посреди прогулочной дорожки. До этого дня горожане считали его досадной помехой, которую никак нельзя убрать.

— Началось, — Чилдерман выплюнул щепку и поднялся, отряхивая плащ.

— Я знаю, вы долго ждали этого дня! Сейчас я прохожу верхние слои атмосферы и вижу вас, вижу Эрцету и весь этот бесконечный океан, державший нас в плену сотни лет. Он передо мной как на ладони! Но пришел день, когда он отступит и грядет суша!

Динамик разразился скрипом и шипением.

— Я слышал голоса предков, — продолжил Этана. — Когда темнота под палубой и асаги искушали мой разум, только они вели меня и спасали от безумия.

При этих словах Чилдерман фыркнул. По счастью, его соседи по крыши были слишком увлечены трансляцией речи пророка.

— Нутро Эрцету запретно для вас благодаря энамэру. Но голоса предков подсказали мне, как получить ключи к нему. Неделями я бродил по его лабиринтам, не раз впадал в отчаяние, проявлял малодушие! Но Утнапишти не оставил меня и я нашел спрятанный от нас корабль, тот, что несет меня сейчас на орбиту. И когда он в темноте предстал передо мной, голоса заговорили со мной ясно и громко!

Речь Этаны вновь прервали помехи. Собравшиеся застыли в напряжении, но связь не возобновлялась. Кто-то уже полез на столб, где крепился ретранслятор, однако голос пророка вернулся также неожиданно, как и исчез.

— Вот все вокруг меня темнеет, я вижу звезды! — в нем зазвучали восторженные ноты. — Братья, мне жаль, что вы не можете увидеть этого зрелища... Еще мгновение назад корабль был охвачен огнем, теперь же вокруг него нет ничего кроме неба... И я вижу небесные камни, на которых нас ждут предки! Вот она — наша свобода...

Голос снова смолк. С минуту из ретранслятора доносилось только неразборчивое бормотание, вдруг сорвавшееся на истеричный визг.

— Спаси, нас Утнапишти — они мертвы! Они все мертвы! Здесь нет ничего живого, на небесных камнях нет ни одного живого человека! Они нас действительно бросили!

Толпа заволновалась.

— Эти проклятые булыжники мертвы, здесь нет ни одного человека и никогда не было! — взвыл Этана, корабль которого, не получив сигналов от давно умолкших автонавигаторов, продолжал удаляться от Земли. — Как же так?! Где вы, ублюдки?!

Он еще долго сыпал проклятьями в адрес богов и предков, но неумолимые законы физики увлекали его капсулу все дальше от планеты, в мертвый космос. Последние минуты своей жизни Этана провел в черной пустоте наедине с горьким прозрением и тревожным воем системы жизнеобеспечения. Но его последних слов никто в Эрцету не услышал — связь пропала задолго до этого.

Некоторое время люди стояли, не веря своим ушам, не веря в происходящее. И лишь когда вместо ругани пророка из шара посыпался скрежет пустого эфира, они стали тихо, без единого звука, расходиться.

— Вот и все, — Чилдерман встал рядом с оглушенным и растерянным энамэром. — За баланс в Эрцету теперь можно долго не опасаться.

— Но как же так... Как... Вы же их просто раздавили!

На улице вновь зашелся в плаче ребенок, а вслед за плачем зазвучала тихая колыбельная. Мать принялась успокаивать дитя, укачивая его.

— Слышите это, Гиллеспи? — Чилдерман засунул руки в карманы плаща. — Когда великие цели превращаются в ничто, насущные проблемы обретают все большее значение. В обычной ситуации надежда крайне необходима для выживания. Однако иногда она становится опасной. Этана олицетворял тайные чаяния этого города, согласитесь — вы и сами на многое пошли бы, лишь бы его ересь оказалась правдой. Но, увы, как вы убедились, орбита планеты мертва — там нет ничего, кроме сотен якорей-астероидов. Никто не придет за нами, не утрет нам сопли. Суши никогда больше не будет — мы должны жить с тем, что есть, и всегда помнить о балансе.

Гиллеспи посмотрел на собеседника. Глубоко в его глазах билась и захлебывалась последняя надежда на чудо.

— Но почему вы все-таки отказались от убийства Этаны?

— Он сам по себе ничто, пустышка. Вы слышали его — жалкий псих. Сила заключалась в выдвинутой им идее, она вытащила на поверхность скрытые в людях надежды и тайные желания. Внимательней изучайте историю допотопного мира — любой идиот в два счета превращается в святого, стоит выбить ему мозги. А за ним появился бы еще один, а затем еще, и каждый бы искал капсулу... Догадываетесь, во что бы это обошлось городу? Так что я убил двух зайцев сразу.

— Двух кого?

— А, не обращайте внимания. Просто держите в уме, все, что я вам говорил — Эрцету теперь ваш.

— Не буду ломаться и делать вид, что я не готов к этому, — Гиллеспи на удивление быстро расправился со своей минутной слабостью. — Здесь еще осталось достаточно проблем, с которыми я хотел бы разобраться. А вы теперь куда?

— Первым же цеппелином в Ницир. А дальше посмотрим, Земля велика...

Чилдерман остановился у ограды, рассматривая понуро бредущих по улицам жителей Эрцету.

— Видите ли, Гиллеспи, предки, когда оставляли этот мир нам, многое сделали для того, чтобы он как можно дольше оставался пригодным к обитанию. Они дали нам сбалансированную через генные модификации флору и фауну, наполнили небо аэратами, а воду зелеными водорослями. Это выверенный и отлаженный механизм, существующий благодаря расчетам, сделанным больше тысячи лет назад. И у постпотопного человека отобраны инструменты, которые позволили бы ему что-то поменять в существующей экосистеме. А что такое баланс ковчегов, если не такой же механизм? Воткните в него палку — и все пойдет вразнос. Вот такой палкой и мог стать ваш Этана. Но, боюсь, им одним это может не закончиться. Появившись однажды, подобная идея еще не раз напомнит о себе. Несбыточные грезы, Гиллеспи, несут этому миру слишком большие проблемы...

003. Дальше — тишина

Первый шквал налетел на "Пеламиду", когда распахнутые портовые ворота Гамельна стало видно без бинокля. С оглушающим свистом ветер смел с палубы развешенную на просушку рыбу и заставил матросов похватать страховочные тросы. Даже композитная гондола дирижабля задрожала под его напором, издав жалобный стон.

— Что-то вахтенные в городе совсем обленились. — Джек Длинный Плавник опустил перемотанные кожаными лентами окуляры на грудь. — Ни один огонь не горит, Энлиль их всех побери! Будь мы здесь часом позже — в темноте ковчег и асаги не разглядели бы.

— Сдается мне, Джек, это неспроста! — за свистом встречного ветра слова Лео Марта, первого помощника капитана "Пеламиды", были едва слышны, и он поймал недоуменный взгляд Джека. — Я говорю неспроста это! Шторм приближается, а у них ворота открыты и атмосферный щит не поднят! И это притом, что это уже второй сильный шторм за неделю!

Клубящиеся на севере тучи, швыряющие в "Пеламиду" напитанные соленой влагой порывы, не предвещали ничего хорошего. Ветер зло трепал ванты дирижабля, бросая его из стороны в сторону, и по обшивке баллона прокатывались волны мелкой ряби. Еще немного, и идти против ветра станет невозможно даже при полной тяге.

— Принять вправо! — крикнул Джек навалившемуся на штурвал рулевому. — Увеличить обороты ходовых винтов! — Он повернулся к Лео. — Не пришвартуемся в ближайшие полчаса, будем просить милости у Эрешкигаль и своры ануннаков...

Воздушный корабль встряхнуло, и над палубой пронесся резкий хлопок от лопнувшего каната.

— Тогда бери еще правей, в обход города, — Лео прищурил левый глаз, прикидывая расстояние. — Эдак отсюда к воротам не подойти, снесет. Только с подветренной стороны, если поймаем походящий поток.

Лео Март, проведя большую часть своей жизни в перелетах между ковчегами Атлантиса, в таких вопросах ошибался редко. За годы службы на воздушных перевозчиках у старикана выработалось редкое чутье на причуды Энлиля, а многие и вовсе говорили, что он рождения отмечен благословением Утнапишти. Как бы то ни было, он еще вчера почуял приближающийся шторм и предложил Джеку идти не в Гамельн, а куда как более близкий Витенбург. Теперь, отворачивая лицо от секущих почище ножей соленых капель, Джек понимал, что к мнению старого бродяги стоило прислушаться.

— Принять вправо, закрепить палубный груз! — заорал Джек, как только ветер взял передышку. — Город обойдем справа, к экстренной посадке товсь!

Матросы, уцепившиеся за борта, защелкали карабинами страховок, похватали канаты и принялись натягивать их, прижимая к палубе длинные брусья каучуковых болванок. "Пеламида" резко вильнула, подставляя бок газового баллона ударам ветра, и тут же вернулась на ровный курс, дугой огибавший Гамельн. Матово-черный купол города, лишенный обычных для ковчегов украшений по бортам, наплыл по левому борту черной массой, закрывающий остатки небесной синевы, еще не поглощенной штормовым фронтом.

— Нет, Джек, не так тут что-то, — не унимался Лео Март, пока "Пеламида" огибала город. — Ты посмотри на портовые ворота!

— Ну и что тебе не нравится, Лео? Ворота как ворота, — нытье старпома начинало действовать на нервы Джеку, и без того сильно пожалевшего, что он не свернул в Витенбург.

— А по кой, Эрре их все забери, они открыты? Шторм вот-вот город накроет, а они все нараспашку!

— Ну ты, конечно, предпочел бы, чтобы их закрыли? — ухмыльнулся Джек. — И мы ныряли при таком урагане под дно, а там как с сетью повезет?

— Я бы, Джек Длинный Плавник, вообще в это город не ходил бы, — Лео сунул в рот пустую курительную трубку и пожевал мундштук губами. — Не нравится мне ни погода, ни сам этот ковчег. Сколько лет по воздуху хожу, а ни разу не видел, чтобы ворота перед штормом не закрывали.

Внизу команда принайтовала болванки и снова привязалась к бортам. Большинство из матросов провожали взглядами черные провалы ворот.

— Энлилевы огни! — донесся громкий крик с палубы.

Команда моментом побросала все дела и бросилась к левому борту. Над куполом взвивались и опадали налитые черной водой вихри, сталкивающиеся и переплетающиеся друг с другом. Налетая один на другой, они разлетались облаками брызг, то тут, то там вспыхивающих бледными огнями. Призрачные сполохи, рождавшиеся там, где вихри налетали на уходившие в космос нити, вспыхивали особенно ярко, взбегая вверх ветвистыми молниями.

Матросы на палубе возбужденно загалдели, тыкая пальцами в удивительное зрелище.

— А ну за работу, бездельники! — взревел Джек, глядя на них. — Всем занять места по расписанию!

И тут же покосился на жующего трубку Лео.

— Что, тоже плохая примета? — поинтересовался Джек.

Старпом пожал плечами. Очередная вспышка осветила его, выхватив мертвенно-бледное лицо.

— Да никакая это примета, Джек, — Лео вынул трубку изо рта. — Обычное атмосферное электричество. И Энлиль тут совсем не при чем. Ты лучше смотри вперед, а то проскочим подходящую точку для разворота и нырнем прямо в шторм.

Последующие двадцать минут вылились для команды "Пеламиды" в беспрестанную борьбу с разом ставшим непослушным дирижаблем.

Наконец, приняв на палубу пару тонн свинцовой воды, корабль лег на курс к порту. Подхваченный ветром, он стремительно понесся в темный зев ворот. Команда застыла у бортов с крючьями в руках, готовясь выбросить их наружу. Всего крючьев было три десятка, но чтобы затормозить корабль о швартовочные штанги, хватило бы и пары-тройки.

— Крюки за борт!!! — гаркнул Джек, вцепившийся в поручень побелевшими пальцами.

Мир вдруг встал дыбом, арка ворот ушла вниз, и Джек почувствовал, что ограждение мостика со всей силы давит на грудь. Мгновение — и его накрыл мощный рев парореактивных тормозов, а затем все вокруг окуталось густым белым паром, отдающим супом из водорослей. "Пеламида" дернулась, продолжая двигаться по инерции, но добрый десяток крючьев уже плотно засел в основаниях швартовочных мачт, и гондола дирижабля вернулась в горизонтальное положение.

— Ну, хвала Утнапишти, прибыли, — выдохнул Джек, вытирая со лба липкую влагу.

Словно в ответ на его слова порт осветился ослепительной вспышкой, и мгновение спустя внутрь ворвался оглушающий грохот грома. Непогода за бортом ковчега разыгралась не на шутку.

— Плохо дело, Джек, — накатывающую расслабуху испортил Лео. — Ты посмотри вокруг — ни одной живой души нет!

Палубная команда тоже недоуменно вертела головами. В порту почти не горели огни, и, если не считать врывающегося снаружи свиста ветра, здесь царила подозрительная тишина.

— Что за фигня? — донеслось с палубы.

— Эй, смотрите, вон "Грифана"! — раздался другой голос.

— Да ей, похоже, куда больше нас досталось, — неуверенно добавил третий.

Справа от "Пеламиды" пришвартовался дирижабль из Джорджтауна, с командой которого Длинный Плавник и его экипаж не раз встречались. Корабль на самом деле выглядел странно — совершенно целый баллон парил между швартовочных мачт, а гондола криво провисла на рваных снастях. С места, где стоял Джек, было видно, что часть груза ссыпалось на портовую палубу, а в корпусе зияет дыра.

— Эк ее как! — удивился Лео. — Неужели и здесь амореи орудуют?

— Какие амореи, старая каракатица! — раздраженно бросил Джек. — Амореи только в Индике есть, а здесь кто в здравом уме на корабль нападет?!

— Так что, Джек, по-твоему, эту дыру в боку Энлиль пальцем провертел? — хмыкнул Лео, не выпуская изо рта трубки.

Между тем в порту никто так и не спешил отреагировать на появление "Пеламиды". По пустому дну ковчега разносилось только эхо от голосов экипажа Джека.

— Хорош галдеть! — Джек свесился через перила. — Пруст, Шпагин, зажгите фонари, возьмите оружие и за мной! Петерс, берешь десять человек и идешь запирать ворота. Остальным стоять наготове. Трап опустить!

Окрик капитана прервал зарождающуюся панику. Матросы кинулись исполнять приказы.

— Лео, остаешься здесь, пока мы осмотрим "Грифану" и поищем кого из местных.

— Валить отсюда надо, кэп, — как-то жалобно произнес Лео. — Не нравится мне все это, ты себе не представляешь, как не нравится!

— Тише ты, старый дурень! — зашипел Джек и наклонился к уху старпома. — Я уже тоже не рад, что мы сюда сунулись. Сам вижу, что тут не иначе как демоны орудуют! Да только куда мы теперь денемся? Ты посмотри, что творится снаружи!

За воротами уже не наблюдалось ни клочка чистого неба. До горизонта простирались тучи, и лишь то, что ковчег завис в сотне метров над уровнем океана, спасало его от беснующихся огромных волн.

Джек спустился на палубу первым, держа одной рукой фонарь, другой — допотопный керамический нож, доставшийся ему от деда. Века, прошедшие со дня изготовления ножа, никак не сказались на его шероховатом сером лезвии, до сих пор рассекавшим натянутый канат с одного удара. Джеку еще ни разу не приходилось пускать его в ход против человека, однако удобно устроившаяся в ладони рукоять и вес клинка придавали ему хоть какую-то уверенность.

— Эй, есть тут кто живой? — заорал Джек, сделав пару шагов вперед. — Это Джек Длинный Плавник, капитан "Пеламиды"! У нас груз каучука для компании Гриффита и сыновей!

Ответом на его слова по-прежнему оставались только завывания ветра.

— Что ж тут творится-то такое? — Джек сделал еще несколько шагов вперед.

— Слышь, кэп, мы пойдем ворота закрывать, — от голоса боцмана Пэка Петерса Джек едва не подскочил на месте. — Нет тут никого, ушли все, наверное, наверх.

Украдкой стерев дрожащей рукой пот со лба, Джек кивнул. Еще не хватало, чтобы команда заметила, что он уже готов наложить в штаны.

— Пруст, за мной! — Джек, как ему показалось, весьма решительно зашагал в сторону "Грифаны".

Однако не успел он сделать и пары шагов, как его нога поехала по чему-то скользкому, и Джек едва не навернулся на пол. Вряд ли приключившиеся при этом с ним эквилибристические выкрутасы пошли на пользу авторитета капитана, но никто не засмеялся.

Опустив фонарь, Джек посветил под ноги. Чуть поодаль валялась какая-то тряпка, от которой к нему тянулась темная, влажно поблескивающая полоса.

— Кэп, да это ж кровь! — подошедший Игги Пруст повозил пальцами по оставленным Джеком следам и щепотью растер жидкость около носа. — Чтоб Ламашту моим нутром подавилась, кровь это, кэп!

— Не ори на всю палубу, идиот! — Джек врезал Прусту локтем в бок. — Мало ли откуда она здесь взялась.

Убедившись, что его никто кроме Пруста и Шпагина не видит, Джек пнул тряпку под кстати подвернувшийся штабель плотно набитых мешков. Загнав ее поглубже носком ботинка, он вытер его о мешки.

— Дальше пошли, — буркнул капитан своим спутникам. — Только арбалеты наготове держите.

Шпагин, пришедший на "Пеламиду" матросом лет десять назад, сглотнул и нервным жестом потянул за шейную повязку, под которой бежала вязь магической татуировки. Его губы неслышно зашевелились — видимо пришло время обратиться за покровительством не иначе как к самому Утнапишти.

Они зашагали к покачивающейся над штабелями картонных ящиков "Грифане".

С каждым шагом скрип канатов становился все отчетливей, а вскоре ухо Джека уловило глухие стуки, доносившиеся изнутри гондолы. Он поспешил себя успокоить тем, что это вполне мог быть незакрепленный груз.

Шестерни и рычаги запорных механизмов ворот находились в отличном состоянии, а стрелки манометров на баллонах со сжатым воздухом стояли на границе с красной зоной. Оставалось только повернуть вентили, и огромные поршни придут в движение, толкая створки навстречу друг другу. Понятно дело, одному человеку с вентилем не справиться, закручивали их основательно, чтобы случайно не соврало. По правилам здесь всегда должен была стоять дежурная команда, однако ни одной живой души боцман Петерс сейчас не наблюдал. Бьющий из ворот ветер сносил с ног, однако боцману хватило смелости выглянуть наружу, вцепившись в скобы, пущенные по створке ворот вверх. Он мгновенно промок и ослеп от летящих в лицо водяных стрел. Ни в одной стороне просвета между облаками не наблюдалось, а внизу бесновался черный океан, покрытый клочьями пены.

— Ну и попали, — боцман покачал головой. — Давно я таких штормов здесь не видел...

Жмущиеся к стене матросы согласно закивали головами.

— Ну что, убирайте стопоры и навалились! — скомандовал Петерс, снимая пончо, с которого ручьями текла вода. — И раз-два!

Вентили поддались нажиму и нехотя провернулись. Шипение вырывающегося на свободу воздуха на какое-то время перекрыло даже вой ветра снаружи, и створки нехотя стронулись с места, постепенно набирая ход.

Петерс уже было перевел дух, как шипение стихло и ворота встали, оставив щель, в которую спокойно могло пройти с десяток человек. Из нее сразу же выплеснулся и растекся по палубе поток воды.

— Да чтоб этих гамельнцев Эрешкигаль определила вечно перегной в преисподней месить! — взвыл боцман. — Так, мужики, хватайтесь за скобы, вручную закрывать будем!

Но прежде чем кто-то успел сделать хоть шаг, по пустому нутру ковчега прокатился жуткий скрежещущий звук, лампы под потолком заметались и посыпались вниз, разлетаясь вдребезги с пронзительным звоном. Раздался треск рушащихся портовых построек, и ворота, через которые еще просачивался слабый свет, схлопнулись сами.

Фонарь в руке Джека Длинного Плавника взлетел вверх, описал горящую дугу и лопнул облаком пылающих осколков. В их угасающем свете он, падая на спину, увидел летящую на него сверху фигуру, разметавшую верхушку пирамиды из ящиков под дном "Грифаны". Вроде бы это был человек, а вроде и нет, потому что люди не умеют так выгибаться, да и руки-ноги у них вроде не такие длинные. Свет от вспыхнувших напоследок остатков фонаря выхватил из темноты перекошенную рожу с налитыми кровью глазами без радужки, ощеренные в оскале кривые зубы и спутанные грязные волосы, торчащие как иглы. Но прежде чем Джек успел что-либо сообразить, ребра его затрещали под тяжестью тела демона, дышать стало тяжело, почти невозможно, и грудь залило чем-то горячим...

Жуткий, надсадный вой раздался ровно в тот момент, когда ворота захлопнулись и погас свет последних портовых ламп. Вслед за этим темнота наполнилась цоканьем арбалетных болтов, треском бамбуковых дубинок и криками, полными ужаса. На этот раз Лео Март точно знал, что кричат его товарищи по команде. Но помочь он им уже не мог. Мир для Лео, сжимающего в руках взведенный арбалет, сузился до тускло-желтого пятна света, разливающегося под газовым фонарем на носу гондолы. И вокруг этого пятна темнота сгущалась, трансформируясь в искореженные почти человеческие тела, в глазах которых красными точками отражался вздрагивающий носовой фонарь "Пеламиды".

Мгновение спустя раздался резкий хлопок, огонь погас и рычащая, пахнущая свежей кровью и еще чем-то отвратительно-тошнотворным темнота навалилась на Лео, поглотив его.

— Равняйсь! Смирно!

Одновременный грохот десятков сапог и снова тишина. Позвоночник прямой, как бамбуковый стебель, правая рука на эфесе меча, левая в ремне щита. Верхняя кромка последнего строго параллельна палубе, капитан, бывает, замеряет это дело отвесом.

— На первый-второй рассчитайсь!

— Первый!

— Второй!

— Первый!

Повторяющийся глухой стук сопровождает расчет — забрало шлема при повороте головы бьется о высокий защитный воротник.

— Первые номера, два шага вперед!

Сомкнутый строй распадется. Если смотреть сверху, черные фигуры и серое пространство между ними образуют шахматное поле из двух рядов.

— Кругом!

Свист воздуха и лязг щитов, ударяющихся острыми концами о палубу. Теперь в их зеркальных поверхностях, кроме слепящего солнца, отражаются черные силуэты с такими же щитами. Анатомические рельефные доспехи, глухой шлем с гладкой маской, прозрачной только изнутри и способной выдержать выстрел из порохового оружия в упор. В доспехах нет ни единой щели, которая открыла бы тело во время схватки на мечах. Все подвижные соединения сверху покрыты многослойными гибкими пластинами из материала, названия которых никто не помнит.

— Мечи на изготовку!

Узкие серые тени в зеркале щитов скрещиваются со скоростью молнии.

— К тренировке приступить!

Мечи учебные, из жесткого полимера, но секрет их изготовления затерян в глубине тысячелетней истории постпотопной цивилизации. Как и доспехи, они переходят из рук в руки новым поколениям шеду, возлюбленных сыновей Мардука, ежегодно прибывающим в Мехико. И применяются они, хвала Утнапишти, гораздо чаще, нежели антрацитовые боевые мечи из карбонитрида титана, которые при должной сноровке рассекают связку взрослого бамбука с трех человек в обхвате.

Над тренировочной площадкой разносятся приглушенные удары скрещивающихся мечей. Сегодня работают не новобранцы, эти вон там, за полотняной сеткой, тренируются в обтянутых акульей кожей нагрудниках с бамбуковыми палками. Сквад лейтенанта Криса Красное Поле — ветераны, служба которых прошла не в самое спокойное для Атлантиса время. За их плечами три операции по усмирению беспорядков в ковчегах. В последнем, полгода назад, они ликвидировали энамэра и весь городской совет, вообразивших, что могут сами диктовать условия Ноблерату в торговых отношениях. Однако тогда во главе сквада стоял капитан Вескер, в настоящее время за боевые заслуги направленный в штаб корпуса. И хотя иного порядка при назначении командира сквада, кроме рекомендаций предыдущего, не существует, Крис не уверен на все сто, что справится со своей задачей.

Но в корпусе шеду нет места сомнениям. Мардук, отец воинов, поставил перед шеду только одну задачу — законы баланса должны поддерживаться любой ценой. Отклонение от заложенных предками норм грозит ковчегу неминуемой гибелью. Поэтому, в отличие от обычного гражданина, шеду запрещены сомнения. Рядовой шеду не имеет своего мнения относительно приказов командира, ему позволено думать только о том, как исполнить его наиболее эффективно и с наименьшими потерями. В том числе он должен уметь отступить, когда того требуют обстоятельства. Мертвый шеду — это ровно на одного меньше, чем нужно для выполнения приказа. Сомнение — самый тяжкий грех для сыновей Мардука. Если шеду будет задумываться, почему ради сохранения баланса требуется вырезать половину трехмиллионного ковчега, то потеряет свою эффективность как боевая единица. Запомни, новобранец — сомневаться запрещено, во славу Мардука и во имя поддержания баланса!

И все-таки Крис Красное Поле сомневается. Одно дело вылететь в мятежный Тахо под командованием штабных офицеров и капитана Вескера, другое — самому правильно оценить обстановку и выдать соответствующие ей распоряжения.

— Щиты отложить! Приступить к бою без щитов!

Снова россыпь глухих ударов. Несмотря на бродящие в его голове мысли, Крис Красное Поле улыбается — слышен только стук сталкивающихся мечей. Когда учебный меч ударяет о доспехи, звук совершенно другой. Значит навыки обращения с оружием в его скваде по-прежнему на высоте.

— Лейтенант Красное Поле, сэр?

Тощая мальчишеская фигурка втиснутая в перекроенную ярко-алую форму с позументами и аксельбантами. Курьер, их вечно гоняют при полном параде, хотя в самом штабе редко кто ходит без доспехов. Каждый офицер, даже сам генерал Матоба, находятся в готовности в любую минуту покинуть Мехико и направиться в любой конец Атлантиса. Но этот молокосос, неловко переминающийся перед возвышающимся над ним как башня шеду, на боевую операцию попадет еще не скоро.

— Генерал Матоба приказал вашему скваду получить боевое оружие и подготовиться к немедленному отлету. Вас ждут в штабе.

— Цель операции?

— Простите, сэр, мне не сообщили, — мальчишка старается сохранять серьезность, но не выдерживает и шепчет. — Миссия эскорта, в штаб прибыл кто-то очень важный. Из-за него весь штаб кипит как креветочный суп. Я слышал, вашему скваду предстоит сопроводить прибывшего куда-то на запад.

— Спасибо. Теперь беги, я не заблужусь.

Курьер вытягивается во фрунт, разворачивается и срывается с места.

— Сквад, в две шеренги становись! Приказываю — сдать учебное оружие и получить на складах боевое согласно расписанию. Построение у казармы через двадцать минут в готовности к вылету на боевую операцию. Пункт назначения и план операции я сообщу по прибытии из штаба. Разойдись.

— Давно у нас этого не было, — жмурясь на солнце, к Крису подходит сержант Бертон. — Неужели люди так быстро забывают те уроки, что мы преподаем им?

Шлем Бертона лежит на согнутой в локте руке.

— И кто на это раз? Мемфис? Опять Тахо?

— Понятия не имею, Барри.

Крис снимает шлем и стирает пот со лба тыльной стороной перчатки, сделанной из сетчатой ткани, которую не берут даже железные ножи.

— Иди получай стволы с ребятами, а меня ждут в штабе. Какая-то шишка прибыла, даже не представляю кто. Курьер сказал, что штаб уже на рогах стоит. Вряд ли из-за простого нобиля столько шума было бы.

Корпусу шеду выделен отдельный сектор Мехико, примыкающий к зиккурату. Он огорожен сплошной металлопластиковой стеной, по мере приближения к внутренней поверхности купола превращающейся в крупноячеистую сетку, по которой пущен ток. И хотя Крис с трудом представляет, какими способностями надо обладать, чтобы пролезть через нее на территорию корпуса, снаружи стену постоянно обходят патрули. Таков порядок, заведенный в те дни, когда Мехико воспарил над беспокойным мировым океаном.

Здания корпуса, как и многие другие постройки в ковчегах, возводили без оглядки на расходы. Если верить редким записям тех лет, остающимся на Земле, позволяли любые архитектурные излишества, если они не противоречили генеральным планам ковчегов. Все равно под воду ушло гораздо больше, чем человечество могло воспользоваться в последние дни своего существования на суше. Единственным серьезным ограничением осталась только ширина улиц. Она редко превышала три метра, что неудивительно — никакого городского транспорта кроме человеческих ног в постпотопной цивилизации не предусматривалось. Узкие лабиринты Мехико наполняли пять миллионов душ, и даже нобили, за редким исключением, перемешались по нему пешком. Но в каждом ковчеге оставались незастроенные участки. Кто-то пускал их под рынки, кто-то под кварталы бедноты, а в Мехико все свободные площади сосредоточились в секторе корпуса шеду. Ее занимали десятки казарм, складов и тренировочных площадок.

Проходя мимо плаца, Крис слышит азартные крики — свободные от службы шеду гоняют по палубе набитый водорослями мяч. В другой день он и сам бы присоединился к ним, но сейчас долг неумолимо вел его к закрывающей солнце ступенчатой пирамиде штаба, по высоте почти сравнявшейся с зиккуратом.

Пирамиду покрывают угловатые рельефы, состоящие из причудливых фигур людей с оружием в руках. Одни из них несли за спиной крылья, другие имели на плечах головы давно вымерших животных. Сходство с парадной формой шеду, украшенной крыльями и бычьими рогами, было несомненным, но Крису всегда казалось, что безумный допотопный скульптор имел в виду отнюдь не стражей баланса. Особенно впечатляет изображение самого Мардука — огромного широкоплечего человека, с обритого черепа которого свисает перевязанный лентой хвост волос. Такая же прическа украшает череп каждого шеду Земли. Мардук облачен в доспехи, покрытые сотнями прорезанных в камне завитков. На согнутой в локте левой руке лежит шлем (жест, который привычно копируют тысячи шеду от рядового до генерала), увенчанный парой витых рогов и забралом, стилизованным под оскаленный череп. В правой руке отец шеду держит двуручный меч, в отличие от резных доспехов точной такой же, как у любого шеду Земли. С каменного лица Мардука, изрезанного шрамами, сурово взирают на его сыновей глаза, исполненные ненависти ко всем, кто не принимает принципы баланса и ставит под угрозу существование жизни на планете. Они до сих пор вселяют трепет в сердце лейтенанта Красное Поле.

Крис, как и примерно половина обитателей Атлантиса, чертами лица схож с изображением Мардука. Пусть камень не передает цвета: бронзовый — кожи и черный как смоль — волос, зато нос с горбинкой и характерные скулы вполне позволяют Крису и половине его сквада гордиться своей генетической связью с отцом шеду. И хотя они не раз слышал, что в каждой акватории Мардука изображают по-разному, он не очень-то верит в эту чушь. Чего только не наболтают завистники, которые встали на путь баланса после корпуса Мехико, первого воинства шеду со времен Потопа.

— Лейтенант Красное Поле, прибыл по приказанию генерала Матобы!

Дежурный по штабу сверяется со списками на столе.

— Второй этаж, кабинет командующего.

Крис отдает честь и направляется в указанный кабинет. Ему удалось побывать там всего один раз, когда его назначили на место Вескера. К своему неописуемому удивлению, он обнаруживает Матобу на стуле в приемной. Вместе с ним в приемной толпятся все высшие офицеры корпуса Мехико, не находящиеся на дежурстве или боевых операциях. Крис на мгновение застывает в дверном проеме, но рефлексы оказываются сильнее напавшего оцепенения.

— Лейтенант Красное Поле по вашему приказанию прибыл, сэр! — слышит Крис собственный голос.

При этих словах его спина выпрямляется, левая рука со шлемом автоматически занимает параллельное полу положение, правая вытягивается вдоль тела, а пятки с ударом сходятся вместе.

— Вольно, лейтенант, — Матоба говорит тихо.

Так принято среди собравшихся в приемной офицеров, чтобы, Мами храни, не помешать происходящему за дверями кабинета совещанию.

— Проходите, он вас ждет, — добавляет генерал, но смотрит при этом куда-то через Криса.

У того в голове вертится миллион вопросов, но дисциплина берет вверх. Он открывает массивную дверь кабинета и делает шаг в царящую за ними полутьму.

Окна в кабинете завешены, и свет пробивался сюда лишь узкими желтыми полосами. Пока глаза Криса привыкают к потемкам, он рассматривает танцующие в солнечных лучах пылинки. Занятие оказывается увлекательным и он не сразу замечает в кресле, принадлежащем генералу Матобе, человека в черном. Сложив руки под подбородком, он внимательно наблюдает за Крисом. На столе по левую руку от него находится уже не новый саквояж, покрытый транспортными наклейками. Крис замечает среди них несколько желтых кругов, багажных знаков крупных транспортных компаний, занимающихся перевозками между акваториями, свидетельствующих о том, что саквояж и его хозяин не раз побывали за пределами Атлантиса. Справа от сидящего расположилась черная широкополая шляпа.

Убедившись, что Крис его обнаружил, незнакомец улыбается. У Криса появляется чувство, что об такую улыбку легко можно порезаться.

— Добрый день, лейтенант Красное Поле. По выходу отсюда вы получите приказ, согласно которому ваш сквад поступает под мое командование. Поэтому давайте знакомиться. Меня зовут Чилдерман. Пастырь Чилдерман.

Бертон махнул рукой зависшему над лодкой цеппелину. С его борта вниз скользнула веревка с перекладинами, глухо бумкнувшая об палубу грузилом.

Повесив винтовку за спину, Бертон запрыгнул на нижнюю перекладину и полез наверх. У борта его ухватили за плечи и втянули на палубу. Вслед за ним на палубе оказались рядовые Кеплер и Веласкес, которые обшаривали рыбацкое судно вместе с сержантом.

— Пусто? — в голосе Криса звучало скорее утверждение, нежели вопрос.

— Никого, сэр, — Бертон покачал головой. — Ни одного человека. Да и вообще, если судить по состоянию посудины, она просто сорвалась с носителя в воздухе. Там все вверх дном, переборки смяты. Странно, что до сих пор не потонула.

Крис молча поднялся на мостик.

— Все, уходим, — бросил он рулевому. — Давай быстрее к городу.

— Лейтенант, вы не оставляете надежды найти кого-нибудь? — рядом с Крисом появился Чилдерман.

Против обыкновения, он не стал нахлобучивать свою шляпу, и теперь лицо пастыря скрывали только несколько прямых, черных, как парковая земля, прядей. Как только дирижабль набрал ход, волосы сдуло назад и Крису в очередной раз осталось только подивиться, как у человека вообще может быть такой бледный цвет лица. Впрочем, судя по тому, что по вечерам болтали в городских тавернах, в ордене Турангалилы вообще не было людей. Одни демоны.

— По карте ветров, до Гамельна осталось не больше часа, — Крис оперся на ограждение мостика, подставив лицо утреннему бризу. — Одних только рыбаков мы должны встречать косяками, не говоря уж о том, что под нами все должно быть усеяно водорослевыми плантациями. А нам попадаются только обломки да пустые лодки. Так не бывает!

— Несколько дней назад здесь прошел сильный шторм. Если ваш рулевой внимательно наблюдал за воздушными потоками, то уже должен был понять, что шторм изменил их направление — все плантации просто разметало. Тем же, кто не успел выбраться из зоны циклона, можно только пожелать сочувствия Эрешкигаль. Полагаю, встреченные нами лодки (и сержант Бертон со мной согласен) просто сорвало с носителей.

— Все верно. Но почему никто не ищет их, не ставит новые рамы? Солнечный сезон вот-вот подойдет к концу, а без водорослей городу придется туго...

— Лейтенант, вы понимаете, почему я именно выбрал именно ваш сквад?

— Да, сэр. Полагаю, что знаю. Я и большинство моих шеду родились и выросли в Гамельне. Хотя это была идея капитана Вескера.

— Пока что вы не задавали мне никаких вопросов о цели нашего путешествия в Гамельн, — Чилдерман повернулся к собеседнику. — У вас есть свои соображения по этому поводу?

— Кодекс Мардука неодобрительно смотрит на подобные ситуации, сэр.

— Субординация?

— Так точно, сэр. Полагаю, в нужное время вы сами доведете до моего сквада его задачу.

Чилдерман усмехнулся.

— Некоторые вещи остаются незыблемыми так долго... Приятно это осознавать. Но теперь — к делу. Я не препятствовал вам в поисках выживших, лейтенант. Сейчас мы их прекращаем. Ваша задача — как можно быстрей попасть в Гамельн. Дело в том, что шторм закончился неделю назад, а из Гамельна не пришло ни одного корабля, ни воздушного, ни водного. Более того, те несколько дирижаблей, что ушли к городу, тоже не вернулись. По решению Ноблерата все рейсы в Гамельна прекращены вплоть до того момента, пока ситуация не прояснится. Вы, я думаю, догадываетесь, кто будет ее прояснять?

— Да, сэр. Ясно, сэр. Позвольте вопрос?

— Валяйте.

— Гамельн, он... он мог затонуть?

— Не исключено, — кивнул Чилдерман. — Но маловероятно. Его видели с нескольких рейсовых судов.

— Город на горизонте! — с носа донесся крик впередсмотрящего.

— Теперь версию о том, что Гамельн затонул, точно можно не рассматривать, — Чилдерман оттолкнулся от перил и сделал шаг назад. — Просигнальте им зеркалами.

Его указание было исполнено мгновенно. Рулевой набил кодовый запрос разученными до автоматизма движениями рычага, управляющего створками корабельного зеркала.

— Нет ответа, сэр, — доложил он спустя какое-то время. — Странно, при такой видимости как сегодня наш сигнал должен быть хорошо заметен.

Он повторил запрос, но поднимающийся над горизонтом черный купол Гамельна оставался безмолвен.

— Ну что ж, лейтенант Красное Поле, — Чилдерман несколько раз прошелся по мостику взад-вперед. — Готов выслушать любые ваши мысли по этому поводу.

— Ума не приложу, — пробормотал Крис, забыв добавить привычное "сэр". — Я бы мог предположить мятеж против власти Ноблерата, но, готов поклясться, Гамельн всегда был тихим захолустным ковчегом на внешней границе Атлантиса... Это рыбацкий город, и он расположен слишком далеко от основных торговых маршрутов, да и жило там не больше полутора миллионов человек. За двенадцать лет службы в корпусе я побывал дома четырежды, и еще год назад там не было никаких предпосылок к противозаконным действиям.

— Вы абсолютно правы, — согласился Чилдерман. — Донесения соглядатаев Ноблерата за последний месяц, пока они еще поступали, тоже не говорили ни о чем подобном. Даже скорее наоборот. Еще версии, лейтенант?

— Еще я задаю себе вопрос о том, не попал ли Гамельн под чумную власть Эрре?

— Эпидемия? У вас, лейтенант, голова неплохо работает. Подобного явления не наблюдали на Земле со времен Потопа. Думаю, вы понимаете, что при должном соблюдении принципов баланса и мальтусовых норм, вероятность такого события чрезвычайно низка.

— Но она ведь не равна нулю, верно? — Крис бросил быстрый взгляд на собеседника и тут же добавил: — Сэр?

— Вот поэтому мы и не будем пока заходить ни в один порт. Первый раз пройдем над куполом и попробуем попасть в город сверху, с метеоплощадки.

— Но обычно там все заперто и никого не бывает!

— Вот именно. Значит, если это эпидемия, мы рискуем меньше всего. Тем более что ни один из ваших людей со мной не пойдет. Болезнь, если она существует, должна остаться запертой в Гамельне. Набирайте высоту.

Крис счел разумным промолчать. Да и что тут можно было сказать — Чилдерман провел четкую линию между собой и людьми. А раз так, вряд ли ему грозит самому подхватить чуму.

Это казалось невероятным, но люк, ведущий вниз, не открывался. Огромный серый диск, чуть выступающий над рубчатой поверхностью площадки, оставался неподвижен, что бы ни делал Чилдерман. Он даже в сердцах врезал по нему ногой, надеясь, что на палубе зависшего десятком метров выше цеппелина его эмоциональный порыв останется незамеченным. Но даже на эту хамскую выходку пастыря люк никак не отреагировал.

Чилдерман присел над ним на корточки и протянул руку к центру диска. Над ладонью вспыхнуло несколько синих пиктограмм, убедительно свидетельствовавших о том, что сервоприводы люка отключены от питания. Рассчитывать на силовой способ решения проблем не приходилось — люк состоял из карбида титана, материала практически идентичного тому, из которого изготовлялись мечи шеду. Плазменный резак, пожалуй, не оставил бы ему шансов, но Чилдерман как-то не позаботился прихватить с собой из Мехико одну из этих неудобных громоздких штук. Еще несколько находились в других ковчегах, разбросанных по миру, но, скорее всего, они уже давно разрядились.

Похоже, кто-то из местных слишком сильно перестраховался на случай шторма.

Поднявшись, Чилдерман прошелся по площадке. Рядом с городом, как он и ожидал, не обнаружилось никакого движения. За теми портовыми воротами, которые оставались открытыми, царила непроглядная тьма. Освещения внутри не было. И даже стоя здесь, прямо на поверхности купола, невозможно было понять, что происходит внизу, под покрытым светопоглощающим слоем митрагласом. На блестящей черной поверхности купола отражались только лениво ползущие облака и веретенообразный серебристый баллон дирижабля шеду с нарисованным на носу огромным красным глазом.

Ухватившись за веревочную лестницу, обмотанную вокруг опоры ограждения, Чилдерман взобрался по ней наверх.

— Стравливайте газ, — бросил он Крису, ждущему его на палубе. — Попробуем пройти под городом.

Цеппелин задрожал, и воздух наполнил шум выходящего из отсеков газа. Черный купол Гамельна уплыл в сторону, открыв искрящееся на солнце водное пространство.

Сделав плавную дугу, корабль лег на обратный курс. Теперь Крису Красное Поле и его спутникам открылся вид на увешанное термальными электростанциями дно города. Понять, что творились в переплетении цепей и труб, обычном для дна любого ковчега, невооруженным взглядом было невозможно, но Чилдерман все равно внимательно вглядывался в них.

— Может быть нужна подзорная труба? — спросил Крис.

— Спасибо, но там все равно ничего нет, — Чилдерман повернулся к спутнику. — Сбавьте скорость до минимума.

Повторив указание рулевому, Крис поднес к глазам трубу.

Гамельн относился к числу проектов, которые разрабатывались ближе к концу Потопа, когда расселялись остатки населения, не улетающего с Земли. С одной стороны условия их создания диктовались ограниченностью ресурсов, с другой малым числом нерасселенных. Мальтусовы нормы Гамельна рассчитывались в диапазоне от полутора до двух миллионов человек, соответственно, в отличие от гигантов вроде Мехико или Ницира, энергосистема города не нуждалась в дополнительных источниках питания. За термальными электростанциями, сколько Крис себя помнил, в Гамельне всегда ухаживали хорошо, и на его памяти им ни разу не пришлось вызывать орден инженеров для их починки.

Беглый осмотр электростанций через трубу не принес результата. Все как обычно — примерно треть опущена под воду, две трети находятся на профилактике. Необычным было лишь то, что вокруг поднятых станций не наблюдалось никакого движения. Но как раз это не удивляло — команде Криса пока еще не удалось увидеть ни одного живого гамельнца.

— Посмотрите вот туда, — Крис протянул трубу Чилдерману. — Кто-то сбросил все аварийные крюки. И висят они так уже давно — все спутались от ветра.

— Думаю, мы подойдем туда, и я попробую подняться наверх, — Чилдерман не стал пользоваться предложенной трубой. — Пока не ясно, что происходит в городе, я пойду один, а вы отведете дирижабль в сторону и будет ждать, пока я не вернусь.

Незаметно корабль заплыл в тень города и вскоре его окружили раскачивающиеся цепи и цилиндрические глубинные блоки электростанций. Большинство из них покрывал подсохший слой планктона и ракушек. Вокруг некоторых болтались пустые люльки чистильщиков, но монотонный скрип цепей оставался единственным звуком кроме тихого урчания двигателя дирижабля.

Шеду выстроились вдоль бортов с оружием на изготовку. Ситуация оказалась слишком необычной. Шеду привычны кровавые бои на узких улицах ковчегов и даже демонстративная осада, когда флот Мехико неделями кружит вокруг города, изматывая нервы населению. Обычно, когда терпение горожан лопалось, головы мятежников выносили навстречу шеду на бамбуковых пиках.

Но тишина и безмолвие, царившие в окрестностях Гамельна, внушали Крису и его скваду странные мысли. Постпотопная Земля давно уже наполнилась своими мифами, причудливым образом сплетавшими в себе историческую правду о могуществе людей прошлого и невежественные домыслы современников Криса. В большинство этих сказок Крис не верил. Красное Поле никогда лично не видел демонов, втайне относился к числу тех людей, что считали Мардука не богом, а человеком, хоть и великим, и, поскольку Крис никогда не был моряком, то он не наносил на тело татуировки с заклятиями. Сейчас, будучи облаченным в прочнейшую на планете броню, он вдруг понял, что боится и страх этот никак не связан с ожиданием боя или неуверенностью в своих силах как командира.

Внезапно Крис осознал, что его колотит самый примитивный первобытный страх перед непонятным. Он всегда был уверен в том, что шеду, верные сыны Мардука, есть высшая воля на Земле. В их руках находятся жизни миллионов горожан. Решать жить им или умереть — вся эта власть принадлежит Ноблерату лишь номинально, а на самом деле она сосредоточена на острие меча шеду. И вот прямо сейчас, в эту минуту, безграничная уверенность в собственном превосходстве крошилась лишь от одной только тишины...

— Человек справа по борту!

Приступ паники у Криса прошел также быстро, как и начался. Он поднял забрало шлема и вытер со лба выступившую испарину.

Дирижабль парил практически около спутавшихся аварийных крюков. С мостика Крису было видно повисшая в переплетении канатов человеческая фигура.

— Вряд ли этот бедолага жив, — покачал он головой. — Что скажете, сэр?

— Что не вижу ничего хорошего. У него как минимум свернута шея, а заодно руки-ноги переломаны. Это мало похоже на чуму... Попробуйте затащить его на палубу баграми, но не касайтесь его пока.

Рулевой на корабле попался сообразительный и ухитрился подставить бок гондолы так, что баллон и снасти не запутались в крюках, а застывшие с баграми в руках шеду получили несколько мгновений для того, чтобы выдернуть тело из канатов.

Уже когда оно оказалось на палубе, выяснилось, что один из багров зацепился за канаты, и держащий его солдат, вместо того чтобы отпустить, дернул багор на себя. Маневр не увенчался успехом. Багор остался на месте, шеду покатился по палубе, но несколько канатов вдруг расцепились и упали вниз. В то же мгновение сверху, из открытого аварийного люка, вывалились несколько массивных темных свертков, которые, пролетев мимо борта гондолы, с плеском скрылись в воде.

— Вы успели заметить, что это было? — спросил Крис Чилдермана.

— То же самое, что ваши люди только что затащили на палубу, — пробормотал Чилдерман, не отрывая взгляда от распростертого под ногами тела.

В месте падения трупов вода закипела — пожиратели падали спешили выяснить, что им перепало на обед.

Чилдерман перевернул ногой мертвеца на палубе.

— Как я и говорил, это мало похоже на следы чумы, — он пинком отбросил изуродованную руку, сложившуюся втрое из-за переломов.

Тело покрывали многочисленные глубокие раны. Кое-где плоть была вырвана клочьями, обнажив сероватые кости. Кожа с лица трупа оказалась содрана практически полностью, глаза и нижняя челюсть отсутствовали.

— Храни нас Мами, что с ним сотворили? — Криса едва не затошнило от поднимающегося от мертвеца запаха. — Такое ощущение, что его пытались сожрать живьем!

— Боюсь, лейтенант, вы попали в точку, — тон голоса Чилдермана не предвещал ничего хорошего. — Этого человека действительно пытались сожрать, как и, подозреваю, тех, что только что пошли на корм акулам. Чумы мы можем не бояться, но теперь у нас возникла проблема иного рода... Скажите, лейтенант, энамэр Гамельна при вас сильно интересовался достижениями предков?

— Не уверен, что смогу вам полно ответить на этот вопрос, — Крис никак не мог заставить себя оторвать взгляд от обглоданного покойника. — Моя семья занималась выращиванием водорослей и, мягко говоря, не входила в число приближенных энамэра или членов городского совета. Могу лишь сказать, что при мне орден инженеров действительно бывал в Гамельне довольно редко, а значит, проблем с городскими системами жизнеобеспечения у нас почти не было.

— Выкиньте тело за борт, — Чилдерман отошел назад. — Лейтенант, через час мы отправляемся наверх. Со мной пойдет пять человек, включая вас. Все должны хорошо помнить город. Снимите доспехи, но возьмите с собой огнестрельное оружие и мечи. То, что я расскажу вам там, должно уйти с вашими телами в перегной окружных полей. Ни один из тех, кто останется на борту корабля, ни ваши начальники в Мехико никогда не услышат от вас ни слова по поводу того, что произошло в Гамельне. Вам ясно, лейтенант?

Чилдерман посмотрел на Криса. Когда тот много слышал о гипнотическом воздействии на человека косаток-телепатов. Говорят, что попавших под их влияние рыбаков хищник заставляет выпрыгнуть за борт. И пока он пожирает одного, остальные стоят смирно, не в силах пошевелиться, и ожидают своей участи. Так вот, прикажи сейчас Чилдерман Крису самому перемахнуть через палубное ограждение гондолы и присоединиться к упавшим из города покойникам, тот сделала бы это не задумываясь.

Но Чилдерман лишь развернулся и направился к двери, ведущей к каютам.

— Все ясно, сэр, — выдохнул Крис в спину пастырю.

Хуже всего Крис переносил запах. Мерзкий, тошнотворный, выворачивающий внутренности наизнанку смрад разлагающийся плоти наполнял каждый уголок темного нутра Гамельна, и от него не спасала даже повязка из плотной ткани на лице. Сильнее всего воняла рыба, почерневшая и превратившаяся в слизь, но к ее миазмам примешивался еще какой-то оттенок, такой же тошнотворный, хотя и менее плотный. И когда до Криса дошло, что может так пахнуть, его едва не вырвало.

Смерть в ковчегах не была редким гостем, и Крис сам не раз отправлял на удобрения особо ретивых горожан. Но она никогда не собирала такой обильной жатвы, как в Гамельне, и теперь Крис верил в демонов. Как можно не верить в то, что видел собственными глазами?

Они поднялись по аварийным канатам прямо в открытый люк города. Рядовой Пэт Брауни, возраст двадцать пять лет, срок службы пять лет. Сержант Иохим Пиллар, тридцать один год, срок службы девять лет. Сержант Канам Длинные Руки, возраст тридцать лет, срок службы десять лет. Рядовой Питер Клэй, возраст двадцать пять лет, срок службы пять лет. Лейтенант Крис Красное Поле, возраст двадцать восемь лет, срок службы девять лет. Барри Бертона пастырь приказал оставить на корабле за командира.

Перед подъемом Чилдерман передал Крису и каждому из выбранных им шеду по странному амулету — черной бусине на гибкой ножке. Бусину следовало вставить в ухо, а ножку обернуть вокруг основания ушной раковины.

— Джеммер не снимать ни в коем случае, — предупредил пастырь. — В городе стрелять во все, что движется. Не сомневаться, не думать, выполнять мои приказы. Запомните, лейтенант, — кого бы вы ни увидели, вы должны стрелять не задумываясь, будь это ваша мама, сестра или бывшая подружка.

Крис судорожно сглотнул. Учитывая, что в Гамельне у него действительно осталось два брата, сестра и мать с отцом, сомнения вдруг охватили его с новой силой.

— Не смотрите на меня так, — Чилдерман мгновенно прочитал мысли Криса на его лице. — Я надеюсь, что вы не встретите их. Но если встретите — стреляйте. Это все равно уже не ваши родственники. А теперь все за мной, нам следует торопиться. Что здесь произошло, я объясню по дороге.

Как только Чилдерман, Крис и шеду оказались на канатах, дирижабль снялся с места. Пастырь приказал отойти от аварийного люка на пару сотен метров и встать так, чтобы рядом не было ни одной электростанции.

Город оказался не рад встрече со своими детьми.

На них напали, едва они ступили на донную палубу. Под дном царил сумрак, но не настолько глубокий, чтобы глаза шеду сразу привыкли к поглотивший нижние уровни города тьме. Едва сделав пару шагов, Крис услышал пронзительный вой и топот десятков ног. Он вскинул фонарь и в мечущийся желтый круг света хлынули искаженные черные фигуры с горящими глазами. Прежде чем он успел что-то сообразить, рука сама сдернула с плеча винтовку и первый выстрел выплеснул мозги подобравшейся почти вплотную твари на покрытую слизью палубу. Ружейный грохот ударил по ушам гораздо больней, чем на тренировках или в городском бою, — казалось, сам корпус ковчега зазвенел как один гигантский колокол.

Стрельба прекратилась быстро. Сам Крис успел нажать на спусковой крючок лишь дважды, как выяснилось, что вокруг снова царит тишина и покой. Лица шеду даже в желтом свете фонарей казались белее акульего брюха, но каждый продолжал уверенно держать ружье.

— Посмотрите на них, — Чилдерман с двумя револьверами в руках подошел к лежащему на боку телу и пнул его ногой.

Труп легко перекатился на спину. На Криса уставились два стеклянных глаза, налитых кровью. Если когда-то это был человек, то сейчас от него мало что осталось. Покрытая свежими шрамами сухая кожа, обтягивающая череп. Волосы вылезли, остались лишь отдельные спутанные клочья. Разорванная одежда — из нее выпирали ребра и изможденная плоть. Тощие руки и пальцы, которые легко было принять за голый скелет. Пальцы заканчиваются толстыми кривыми ногтями — их не стригли уже давно.

— Это уже не человек, лейтенант, — Чилдерман перезарядил револьверы. — Вы можете полюбоваться на остальных, но на вашем месте я бы этого не делал. Кто-то из них действительно может оказаться вашим старым другом. И к вам, господа солдаты, это тоже относится! — Чилдерман повысил голос, заметив, как Пэт Брауни лихорадочно шарит лучом фонаря по растерзанным пулями трупам.

— Но что с ними случилось? — Крис растерянно посмотрел на Чилдермана. — Это... демоны, сэр?

— Демоны? — Чилдерман хмыкнул. — Ну, можно сказать и так. Очередной привет из прошлого, от которого вас стараются держать подальше. Где здесь ближайший выход на городскую палубу?

— В километре-полутора справа есть пара спиральных лестниц, — Крис прикинул, где они должны находиться. — Но здесь все должно быть перегорожено рыбацкими конторами, так что лучше попытаться подняться на подвесные мосты...

Он задрал фонарь вверх и осветил паутину пересекающихся воздушных путей. Некоторые из протянутых под потолком дорожек были достаточно широки, чтобы спокойно разминулись двое.

— Тогда быстро ищите, как туда подняться, — Чилдерман прислушался к чему-то. — С этим сбродом лучше иметь дело там, где светло...

Словно в ответ на его слова из темноты донесся все тот же протяжный вой. Волосы на голове у Криса зашевелились. Вой явно издавал человек, но звучал он так, словно у того отобрали речь и теперь он пытается выводить непослушным горлом полузабытые слова.

— Господин Чилдерман, господин лейтенант, сюда!

К бьющему вверх лучу фонаря Криса присоединился еще одни — это Клэй, ухватившийся за веревку с перекладинами, махал фонарем.

— Быстро все наверх! — приказал Чилдерман.

Он поднял оружие и прицелился в темноту.

Когда Крис вцепился в первую перекладину, Чилдерман выстрелил. В последовавшей вспышке Крис не разглядел ничего, кроме брызнувших в стороны теней от ящиков. Но мгновение спустя раздался истошный визг. Затем последовал еще выстрел.

Крис заработал руками — пока винтовка висит за спиной, она бесполезна. А двенадцать патронов в барабанах револьвера пастыря вряд ли позволят ему долго прикрывать их подъем.

На восьмом выстреле его подхватили за руки и втащили на мост.

— Оружие на изготовку! — Крис приложил фонарь к прикладу винтовки и опустил ствол вниз. — Огонь вести на поражение!

Пять кругов света забегали по палубе в поисках цели.

— Господин Чилдерман! — крикнул Крис, не отрывая взгляда от освещенного фонарем участка палубы. — Поднимайтесь, мы вас прикроем.

— Я уже здесь, — голос пастыря прозвучал прямо над ухом, и винтовка Криса едва заметно дернулась. — Так что бегом к выходу на городскую палубу!

— Длинные Руки первый, остальные за ним!..

Криса прервал грохот выстрела. В свете фонаря Длинных Рук забился жуткий четырехногий паук. Пуля разворотила демону плечо, и он пытался подняться, как вдруг его окружили сородичи. Крис даже не успел заметить, как они напрыгнули на раненого, покрывшегося ковром из бьющихся тел.

— Бегом, бегом, это надолго их не задержит! — Чилдерман толкнул Криса в спину. — Все бегом к выходу!

На счастье бегущих, в Гамельне на прочности подвесных мостов не экономили. Хлипкая на вид конструкция раскачивалась, скрипела, но ни один канат, пропущенный через круглые отверстия в ребрах жесткости потолка, не лопнул, и даже бамбуковые доски выдержали поспешное бегство.

Две вялые твари на перекрестке, где сходилось с десяток мостов, уже не вызвали у Криса никаких эмоций. Он автоматически нажал на спусковой крючок, сбросив бьющиеся в агонии тела в темноту.

Впереди замаячил свет, выхватывающий широкую спиральную лестницу с пандусом для грузовых тележек. Пандус был заляпан темными пятнами, ступени усеивали кучи мусора. Чем ближе Крис и его люди подходили к свету, тем отвратительней становилась картина — лестница была усеяна изуродованными трупами. Хотя большинство тел уже почти не сохранили сходного с человеческим облика, даже разложение не скрывало то, что их растерзали. Многие лишились рук и ног, из тела были вырваны огромные куски плоти. Крис ни мгновения не сомневался, что это дело рук демонов — за девять лет службы в корпусе шеду он повидал достаточно ран, которые оставляет холодное оружие, будь то композит или хрупкая арктическая сталь.

Этих людей сожрали заживо.

— Не рассыпаться! — раньше всех на лестнице оказался Чилдерман. — Держитесь ближе друг к другу! В городе их еще больше, так что действуем так же — стреляем во все, что движется.

Крис и его люди подтянулись к пастырю и взяли оружие на изготовку. Клэй и Брауни развернулись назад, целясь в зловещую темноту дна Гамельна.

Поводя стволом в стороны, Крис поднялся на последнюю ступень лестницы. Квартал, в котором они вышли, был хорошо ему знаком. Слева находилось городское торговое собрание, чудовищное нагромождение пинаклей и вимпергов, обнесенное частоколом из уродливых статуй — приветом от безумного допотопного архитектора. Справа стоял серый трехэтажный дом с балконами, соединявшимися над улицей. Дом делили две мелкие купеческие семьи, Мелроузов и Свальяд. С дочкой Свальядов, Пенни, Крис целовался еще в школе, но потом их пути разошлись. Он ушел в море, а семья Свальядов внезапно разбогатела на торговле с Гамильтоном, и Пенни сразу же выдали замуж за Дмитрия Апдайка, сына мастера самой большой в городе рыболовецкой бригады. Сопляк видел море только с борта пассажирского дирижабля и имел наглость этим гордиться.

Сейчас дом Свальядов зиял пустыми окнами, ощерившимися осколками стекол, а выбитая входная дверь валялась посреди улицы. Памятуя о том, что случилось с обитателями дна, Крис решил не выяснять, что случилось с семьей Свальядов.

— Господин Чилдерман, куда мы направляемся? — в царящей в городе мертвой тишине шепот Криса звучал зловеще.

— В зиккурат, — Чилдерман не сводил глаз с прохода между домами. — Скажите, лейтенант, вы в детстве часто лазили по крышам?

— Постоянно, — на лице Криса отразилось недоумение. — В школе я был первым в забегах от дома до школы.

Он достал флягу, отвинтил крышку и сделал глоток воды.

— Это хорошо, — кивнул Чилдерман. — Тогда готовьтесь вспоминать детство — улицы города слишком узкие, чтобы быть сейчас безопасными. Полтора миллиона безумцев — это слишком даже для меня. На крышах нас, по крайней мере, не зажмут между стен.

— Полтора миллиона? — Крис едва не поперхнулся. — Это же все население города!

— К сожалению, да, — Чилдерман кивнул. — Внизу ваши бывшие соотечественники не дали мне возможности рассказать вам, что случилось. Думаю, я успею сделать это наверху.

На чердак дома Свальядов вела крепкая деревянная лестница, по которой Крис и Пенни лазили обжиматься. Так что выбирать не приходилось.

— Клэй, Брауни, продолжаете прикрывать тыл, — скомандовал Крис. — Остальные за мной. На третьем этаже этого дома есть лестница, по ней выходим на крышу и двигаем к зиккурату.

Он первым шагнул на порог дома Свальядов. В лицо пахнуло ставшим уже привычным запахом разложения, но кроме засохших пятен крови и битой утвари там ничего не обнаружилось. Хрустя черепками, Крис сделал несколько шагов внутрь.

Десять лет назад прямо в прихожей стояло огромное зеркало в половину человеческого роста. Пенни любила вертеться перед ним, дразня Криса и прихорашиваясь. Рама от зеркала по-прежнему висела на своем месте, а вот старинное стекло теперь покрывало пол миллионами тускло поблескивающих искр. На стене внутри пустой рамы остались глубокие вмятины, как будто зеркало били долго и с остервенением, пока не превратили в осколки. Орудие вандализма — треснувшая трость Валли Свальяда валялась здесь же.

Крис, не отрывая взгляда от лестницы, присел и поднял ее. Набалдашник трости, свинцовая голова кашалота, превратился в бесформенный ком. Тот, кто разбирался с зеркалом, долго не мог остановиться, избивая ни в чем не повинную стену.

— Длинные Руки, Пиллар! — Крис знаком показал солдатам, чтобы те поднялись на второй этаж.

— Чисто, — донеслось сверху минуту спустя.

Крис и Чилдерман поднялись по лестнице.

На втором этаже царила такая же разруха и запустение. Справа от лестницы находилась комната Пенни. Дверь выглядела неповрежденной.

Не осознавая, что делает, Крис шагнул к ней и положил ладонь на дверную ручку. Из-за плотно пригнанных друг к другу плиток водорослевого картона не доносилось ни звука.

— Крис, ты такой смешной, — пронеслось у него в голове. — Целуй быстрей, пока родители не видят!

Вообще-то Пенни не занимала в жизни Криса Красное Поле столь уж важного места. И до прихода в корпус шеду, и во время службы, через его руки прошел не один десяток девушек. Но сейчас, стоя перед этой дверью и будучи на сто процентов уверенным, что она уже мертва, Крис вдруг почувствовал, как прошлое давит на него. Друзья, родители, братья и сестры — все они, похоже, превратились в такие же голоса в голове.

Он надавил на ручку, и дверь с тихим скрипом распахнулась.

Родители очень любили Пенни. Ее комната больше походила на магазин мягких игрушек, а спала она под шикарным балдахином, доставшимся Свальядам в наследство от далеких предков. Теперь игрушки превратились в пучки водорослей и обрывки ткани, разбросанные по полу, но Пенни в розовом платье все также лежала под свисающими с потолка бордовыми складками бархата.

Когда она зашевелилась, Крис даже решил, что у него начались галлюцинации.

— Пенни?

В ответ раздался тихий стон.

— Пенни?

Фигура под балдахином неуклюже спустила ноги на пол. Свисающие на лицо волосы скрывали лицо. Из-под розового подола высунулись почерневшие узкие ступни. Стоило им коснуться пола, как поведение существа изменилось. До Криса донесся сиплый звук втягиваемого через нос воздуха. Девушка прижалась к стене и замычала, вытянув руку с обломанными ногтями в сторону Криса.

А затем внезапно оказалась почти рядом с ним, обдав лейтенанта запахом гнили и давно немытого тела. Крис хотел что-то сказать, как в левое ухо вдруг ударил тяжелый кулак, от которого в голове разлился болезненный звон, а его самого обдало фонтаном горячей жидкости. Крис рефлекторно зажмурился. Правое ухо, сохранившее способность слышать, уловило мягкий звук удар тела об пол и звон выброшенной затвором гильзы.

— Ты что, идиот? — Пиллар покрутил пальцем у виска, опуская винтовку. — Тебе же сказали стрелять во все, что движется!

Он сплюнул и отошел в сторону.

— Ваш дом? — спросил Чилдерман, разглядывая вымазанный кровью труп.

— Друзья... друзья детства, — Крис покачал головой.

— К себе заглянуть нет желания?

— После того, что было здесь? Увольте.

Крис вышел за дверь. Звон в голове постепенно стихал.

— Длинные Руки, Пиллар! Проверить этаж выше. В конце коридора должна быть лестница на крышу. Чердака здесь нет...

Больше в доме не обнаружилось никого, ни живого, ни мертвого.

Пиллар забрался по скрипящим ступенькам наверх, к люку.

— Тут замок, — сообщил он.

— Дерни за него, обычно он не закрыт, — Крис, стоя под лестницей, стирал с лица кровь Пенни.

— Точно, — хмыкнул Пиллар и отбросил люк наверх. — Чисто! — сообщил он после недолгой паузы.

Шеду, а за ними Чилдерман выбрались на плоскую крышу. Поднявшийся последним Крис опустил на место крышку люка и придавил ее стоящей рядом скамейкой.

Дом Свальядов немного возвышался над основной массой домов в секторе. Отсюда открывался прекрасный вид на лоскутное одеяло городских крыш, обычно не менее оживленных, чем городские улицы.

Крис подошел к вставшему у ограждения Чилдерману.

— Смотрите, — тот показал рукой на радиальный проспект, пролегавший сразу за зданием торгового совета.

Согласно планам застройки, в каждом ковчеге существовало четыре радиальных проспекта. Они были достаточно широки, чтобы по ним могли пройти целые колонны недовольных горожан. Ширина проспекта превращала их разгон в плевое дело, но, сколько бы ковчегов ни посетил Крис, ни в одном из них самим бунтовщикам это в голову не приходило. Похоже, они считали, что если идти стройными рядами, размахивая плакатами и палками, то их будут воспринимать серьезней. На практике же шеду и городская стража доказывали ошибочность этого мнения за считаные минуты.

Усеянный мусором и выброшенным из домов скарбом, Восточный проспект напоминал поле боя. Повсюду валялись тела, среди которых бродили на полусогнутых конечностях, а то и вовсе на четвереньках, обитатели Гамельна. Между ними то и дело вспыхивали драки, добавлявшие к мерзкому пейзажу еще труп-другой, но ненадолго. Прямо на глазах у Криса победитель приступил к пожиранию еще дергающегося тела жертвы.

— Они ведут себя как акулы, — пробормотал Крис.

— Раньше сказали бы — как дикие звери, — Чилдерман повернулся к Крису. — Знаете, почему это произошло?

— Издеваетесь? Разве что асаги поднялась из глубин и махом лишили всех разума...

— Есть старая сказка об одном человеке, которого как-то раз наняли вывести из города крыс... Впрочем, вам она все равно ничего не объяснит, — Чилдерман вздохнул. — В каждом ковчеге, лейтенант, существует масса систем безопасности, о работе которых его обитатели даже не догадываются. Ковчег — это огромный механизм, способный работать почти вечно. Если, конечно, внутрь не будут совать руки те, кто не разбирается в его устройстве. Ноблерат, орден инженеров, вы и я следим за этим. А в Гамельне все мы дружно облажались. Если объяснить коротко — то в городе включили устройство, подавляющее сознание человека, обидиатор. А оно предназначено для столь экстренных ситуаций, что до сих пор его ни разу не включали.

— И какой в нем смысл? — Крис отвернулся от очередной схватки, но ее звуки все равно доносились до крыши дома.

— Обидиатор на время переключает контроль над разумом на себя и руководит им, заставляя выполнять простейшие команды. Например, вернуться в дом и не высовываться из него, пока не минует некая гипотетическая угроза.

— То есть — раз! — и полтора миллиона гамельнцев тихо-мирно разошлись по домам. Разве вот это, — Крис провел рукой по воздуху, — похоже на то, что вы описываете?

— Если бы все было так здорово, то зачем нужен был бы корпус шеду? Длительное воздействие устройства на мозг подавляет деятельность неокортекса до такой степени, что главенствующим становится "комплекс рептилий".

— Комплекс... чего?

— Комплекс рептилии. Давно, задолго до Потопа, было доказано, что неокортекс — это эволюционно последняя часть мозга. Фактически ее содержимое — это то, что делает человека человеком. При повреждении значительных областей неокортекса личность не просто меняется, человеком начинают управлять накопленный в комплексе рептилий опыт доразумного, животного поведения. Поэтому обидиатор никогда не включали, даже для контроля мятежей. Иногда лекарство настолько хуже болезни, что его лучше никогда не применять. Так что лейтенант, вы никогда не оставались без работы, как, видимо, и я.

— То есть все местные... Они действительно перестают быть людьми, пока действует эта ваша штука? А вот это, — Крис коснулся шарика в ухе, — защищает нас от нее?

— Вроде того. О существовании обидиатора мало кто знает даже среди нобилей, а энамэрам о нем и вовсе ничего не известно, так что ситуация в Гамельне стала неприятным сюрпризом...

— Но мы можем его отключить? — голос Криса предательски дрогнул.

Перед глазами вновь появилось распластанное на полу тело в розовом платье, залитом кровью.

— Для начала нам надо попасть в зиккурат. Вы готовы к забегу по крышам?

Крис прикинул расстояние до башни на глаз.

— Вряд ли удастся пройти все поверху. Где-то придется спускаться.

В Гамельне отсутствовал привычный парк вокруг зиккурата. Молочно-белая башня вздымалась под купол посреди круглой площади, опоясанной трехметровым высоты ограждением. В большинстве других ковчегов это пространство заполняли гидропонные конструкции и почва, на которую были высажены деревья. Здесь же парк то ли не успели сделать, то ли не стали, и в результате зикурат оказался просто спрятан за глухой стеной, попасть за которую можно было только через ворота с радиальных проспектов.

Которые, как хорошо было видно Крису с крыши, оставались запертыми. Движения за ними не наблюдалось.

Немногочисленные горожане шатались рядом со стеной, изредка затевая вялые стычки, гаснущие также быстро, как и начинались. Не без некоторого злорадства, Крис отметил, что лохмотья, сохранившиеся на большинстве одержимых, указывали на то, что до включения обидиатора, эти люди относились к числу не самых бедных жителей Гамельна. В кои-то веки их положение ничем не отличалось от донной черни, рядом с которой прошла большая часть детства Криса.

Избавиться от одержимых перед воротами было минутным делом, но на звуки расправы запросто могла набежать свора горожан, отсыпавшихся в окрестных домах. По пути Крис и его спутники достаточно насмотрелись на то, что там происходило. Люди дрались за какие-то объедки. Мужчины набрасывались на женщин, таких же грязных и агрессивных, как они сами, и силой принуждали их к сношениям. Удовлетворив похоть, они бросали их и тут же засыпали вповалку, не обращая внимания на крики и разбросанные по полу кости и испражнения. Во время одной из передышек Крис наблюдал, как покрытая синяками девчонка лет двенадцати, только что изнасилованная здоровым мужиком, дождалась, пока он уснет, и вцепилась зубами в горло обидчику. Крис готов был пристрелить одержимого еще когда все только начиналось, но Чилдерман остановил его.

— Это происходит сейчас по всему городу, — сказал он. — Поддадитесь эмоциям — только задержите нас. Но ничего не измените. К тому же они с легкостью могут поменяться ролями.

Крис внутренне содрогнулся, но не признать правоту пастыря не мог. Когда отряд покидал крышу, с которой он наблюдал этот омерзительный эпизод через окна, бывшая жертва рвала клочья плоти из тела насильника и жадно пожирала их, орошая ковер кровью.

Крысы. Внезапно Криса осенило. Чилдерман говорил про крыс! Его бывшие сограждане действительно теперь напоминали крыс — гадких вертких тварей с мерзкими голыми хвостами, наводнявших темные закоулки дна любого ковчега. До сих пор оставалось загадкой, как крысы просочились в города после Потопа, но, вместе с тараканами, они были неистребимы. Увидеть их тоже было непросто. Крысы оказались слишком умны, чтобы показываться на глаза людям, но как-то раз Крис случайно разбил ящик, в котором они устроили гнездо. Уродливые создания бросились на людей, безуспешно пытаясь прокусить несокрушимую броню предков. И хоть они не могли причинить ему никакого вреда, вид их был столь отвратителен, что Крис не поленился поджечь гнездо факелом.

Большая часть крыс, конечно, разбежалась, сверкая в темноте злобными красными глазками-бусинами. И эти глаза преследовали шеду в каждом неосвещенном углу.

— Значит так, — Крис встряхнул головой, отгоняя воспоминания. — Спускаемся в дом, проходим его бегом, не задерживаясь на отстрел. Главное — выбраться на улицу. Дальше бежим до стены. Все уверены, что возьмут ее с разбега? Судя по тому, что мы уже видели, стоит одному из одержимых нас заметить, как их набежит целая толпа. Припрут к стене — нам каюк. Всем все ясно?

Бойцы кивнули.

— Тогда перезарядили магазины... Пастырь, вы готовы?

Чилдерман кивнул.

Крис, стараясь не затоптать клумбу с высаженными в причудливом порядке цветами, подошел к потолочному люку и ухватился за торчащее из него кольцо. Крыша, на которой собрался отряд, представляла собой ухоженный цветник. Между клумбами стояли изящные бамбуковые стулья и столики, укрытые навесами. Как назло, Крис никак не мог вспомнить, кому принадлежал дом, но портить чужой труд было все равно жалко.

— По моей команде... За мной!

Крис дернул люк на себя. Пиллар высадил в проем половину обоймы, а затем вниз по лестнице съехали Брауни и Длинные Руки, рванувшие вперед по коридору. За ним спустился сам Крис, Чилдерман и Пиллар. Клэй спрыгнул последний, захлопнув за собой люк.

Тут же захлопали выстрелы — Брауни и Длинные Руки расстреливали выползших в коридор одержимых. Крис заглянул в дверной проем рядом с собой. Небольшой зал. Обои разорваны в клочья, мебель разломана, пол усеивают осколки посуды — одержимые покуражились от души. Но самое главное — зал был сквозной.

Крис махнул Пиллару и бросился ко второму выходу из зала, перекрытому бамбуковой перегородкой. Перегородку Крис вышиб плечом с разгона, и в нос ударил смрад, от которого он почти отвык, пока бегал по крышам. Вот уж если не везет, так по полной программе — комната оказалась битком набита взбешенными одержимыми.

Переведя винтовку в автоматический режим стрельбы, Крис вскинул ее к плечу, и принялся всаживать пули в головы одержимых. Мгновением позже к нему присоединились Пиллар и Клэй. Комната наполнил синеватый пороховой дым, грохот выстрелов, звон разлетающихся гильз и разноголосым воем.

Одержимые с остервенением бросались на шеду, их тела разлетались кровавыми ошметками, но драгоценные патроны были не бесконечны, а число горожан не уменьшалось. Перезаряжая винтовку, Крис прислушался к происходящему в коридоре. Судя по звукам, там уже схватились врукопашную и, похоже, ему тоже скоро предстояло взяться за меч — оставалось всего два снаряженных магазина. Еще часть патронов лежала в сумке, но чтобы забить их в обоймы, нужно время, а его сейчас не было...

— Прекратите стрельбу! — Крис ощутил сильный толчок в плечо.

Он оглянулся. Рядом стоял Чилдерман. В руках пастырь держал два тускло поблескивающих коротких меча, странной, почти прямоугольной формы. Раньше Крис никогда таких не видел. Самое удивительное — при взгляде на лезвия казалось, что их края постоянно расплываются.

— Берегите патроны, лейтенант, — Чилдерман шагнул в дверной проем. — Они вам еще понадобятся на улице.

Он сделал еще шаг и оказался посреди одержимых, подобравшихся почти вплотную за те секунды, что по ним не стреляли. Чилдерман раскинул руки, и во все стороны брызнули фонтаны крови — двое одержимых оказались разорваны почти пополам. Взметнулись полы черного плаща — пастырь ударил ногой прыгнувшую на него женщину с перекошенным от ярости лицом, а затем почти неуловимым движением развернулся и прочертил своими мечами сложную траекторию, по большей части пролегавшую по телам одержимых. В умелых руках композитные мечи шеду без затруднений рассекали плоть и кости, однако оружие пастыря, похоже, вообще не встречало никакого сопротивления в человеческом теле. Одержимые разваливались под его ударами, как рыба под ножом торговца, разделывающего тушки на филе.

Не прошло и минуты, как помещение оказалось завалено расчлененными телами, не подающими признаков жизни. Пастырь застыл среди них в такой же позе, какой начинал бой — раскинув руки в стороны. На его удивительных мечах не было и следа крови.

Крис с удивлением обнаружил, что все это время его руки автоматически набивали магазин для винтовки патронами.

— Теперь все быстро на улицу, — Чилдерман зашагал вперед, убирая клинки под плащ. — Один из ваших людей погиб в коридоре, так что заберите его оружие с собой.

Крис обернулся. Сзади стоял вымазанный в крови Пиллар. Сержант пожал плечами. В руках он держал винтовку, вторую забросил за плечо.

— Пусть Эрешкигаль засчитает тебе достойную службу во имя баланса, — пробормотал Крис и бросился за Чилдерманом.

Их послали охранять пастыря, а не добивать за ним тех, кого тот сам не успел пришить.

На улице уже собралась толпа одержимых, заинтересовавшихся происходящим в доме. Сбившись в кучу, они наблюдали за ним горящими глазами, но не решались войти внутрь. Люди Криса выкосили их несколькими очередями через окна.

— Вперед!

Шеду вышибли чудом сохранившуюся дверь и бросились к стене.

Первым ее достиг Длинные Руки. Забросив винтовку за спину, он разбежался и прыгнул на покрытый технологическим узором металлокерамический блок. Однако, едва коснувшись стены, Длинные Руки вдруг выгнулся дугой... Крис почти услышал, как затрещали позвонки сержанта и на палубу тот рухнул уже бездыханным.

— Стоять! — заорал Чилдерман. — К стене никому не подходить пока я не разрешу!

Крис затормозил буквально в полушаге от монолита. Теперь ему было видно, что одежда Длинных Рук дымится.

— Это еще что такое, Энлиль вас забери?! — он обернулся к Чилдерману.

Тот вытянул к стене левую руку и по ней (Крис в очередной раз не поверил своим глазам) забегали разноцветные огоньки.

— Электрозавеса, защитная система зиккурата, — Чилдерман коснулся огней пальцами правой руки. — Прикрывайте меня, пока я ее не сниму.

Огоньки под пальцами пастыря забегали как сумасшедшие.

Крис развернулся к застывшим шеду.

— Сработала защита, будем держаться, пока пастырь ее не уберет, — сообщил им Крис.

Лицо Пиллара исказила гримаса, и он в сердцах сплюнул на палубу.

С узких улиц Гамельна к стене потянулись одержимые, привлеченные звуками перестрелки. Часть из них, завидев мертвые тела перед домом, бросились к ним, но остальные проявили гораздо больше интереса к живым шеду. Конечно, Крис предпочел бы, чтобы все было наоборот, но выбирать не приходилось...

Он опустился на колено, пристроил винтовку, к которой оставалось всего три полных магазина, и скомандовал:

— Одиночными, огонь!

Столько, сколько сегодня, ни один из них не стрелял ни разу в жизни. Огнестрельное оружие применялось в ковчегах очень редко, разве что если требовалось продемонстрировать всю силу и мощь корпуса шеду. В большинство случаев хватало мечей и арбалетов. Ответного огня шеду не боялись — обычный арбалет пробить композитную броню не в состоянии. Крис читал отчеты об операциях, во время которых корпусу приходилось вырезать целые кварталы, но до сегодняшнего дня он не представлял, на что это могло быть похоже. Обычно одного только ореола ужаса, окутывавшего сынов Мардука, хватало, чтобы остудить большинство горячих голов, стоило только флоту сделать несколько кругов вокруг ковчега. Ноблерат оставался доволен — мальтусовы нормы в целостности и сохранности, принудительных депортаций не будет, расходы на операцию минимальные.

Вылазкой в Гамельн Крис и его бойцы пустили в расход результат полугодовой работы оружейной фабрики. А производили порох только в некоторых городах Северных Вод, там, где течения создавали идеальные условия для диатомей, накапливающих неорганические компоненты его состава. Сейчас Крис разменивал труд фабрик на разлетавшиеся в стороны ошметки мозгов и костей. Одна жизнь шеду шла по курсу нескольких десятков одержимых.

В какой-то момент Крису даже стало смешно, что подобные мысли приходят ему в голову. У него остался всего один магазин, на него прет толпа потерявший человеческий облик бывших сограждан, а он подсчитывает расходы интендантской службы...

— Лейтенант, уходим! — крик Чилдермана застал его как раз в момент замены последнего магазина.

Крис поднялся и сделал шаг назад, не опуская дуло винтовки. Палуба в нескольких шагах перед ним превратилась в самый большой на Земле рынок человечины, в любом виде — от разорванных в клочья очередями Пиллара тел до почти целых с аккуратными дырками в черепе, дела рук самого Криса.

Он сделал еще шаг. Уцелевшие одержимые наконец осознали опасность, приближаться больше не рисковали и жались к стенам, однако запах свежей крови не давал им покоя. Они рычали на шеду, совсем как шимпанзе, обитавшие в окружных садах Мехико и Гамельна, когда защищали своих детенышей от слишком любопытных подростков. Крису приходилось видеть, на что были способны забавные обезьянки, если какому-то идиоту хватало ума загнать их в угол...

— Лейтенант, вашу мать, вы, что ли, оглохли?! — голос Чилдермана ввинтился в уши Криса. — Марш назад!

Крис развернулся. Пастырь уже сидел на корточках на стене. Опустившись на колени, он протянул руку Крису. Тот, стряхнув оцепенение, ухватился за нее и мгновенно взмыл вверх. Лейтенант весил немало, но в стальной хватке Чилдермана не ощущалось ни малейшего напряжения, когда он втаскивал Криса на стену.

К этому моменту Пиллар уже взобрался туда сам, а Чилдеман, оставив Криса, поднял Клэя.

Проводив шеду злобными взглядами, одержимые вернулись к своим делам. Кто-то сразу затеял драку, кто-то принялся за еду, а кто-то скрылся между домами в поисках места для сна.

— Вот твари, — выдохнул Пиллар, утирая пот со лба. — Готов поспорить, заводилой у них выступает моя бывшая теща... Она и без этой предковской херовины могла всю печень проесть. А уж после этой штуки мне даже страшно с ней встречаться.

— У тебя патроны остались? — Крис развернулся в сторону зиккурата.

— На пару магазинов. Извини, Крис, но винтовку Брауни я бросил. Да и не думаю я, что она нам пригодится, — Пиллар показал рукой вниз.

По сравнению с городом, на палубе вокруг зиккурата царил почти идеальный порядок. Крис насчитал всего с десяток тел в дорогой одежде. И даже со стены было видно, что на погибших почти нет следов насилия.

— Это что? — спросил он у Чилдермана, колдующего над своей волшебной рукой. — Очередная система защиты?

Чилдерман кивнул.

— Вы и ее может отключить?

Чилдерман снова кивнул.

— Так а почему тогда нельзя было выключить и этот обидиатор? Мы, чтоб вас Ламашту пожрала, перебили столько людей попусту!

Чилдерман оторвался от своих огней.

— Лейтенант, вы так ничего и не поняли? Горожан уже ничто не спасет. Результат длительного воздействия обидиатора на мозг необратим. Они навсегда останутся такими, как вы их видите.

Крис понял, что страшно устал. Он отложил винтовку и улегся спиной на теплую поверхность стенного монолита. Над ним в безмятежной голубизне неба проплывали редкие растрепанные облака. Краем глаза Крис наблюдал за свесившими ноги наружу Пиллар и Клэем. Они курили, набивая магазины остатками патронов. Внутри было пусто, да так, что редкие перекатывающиеся в голове мысли гремели как камни внутри бочки.

— К тому же, — Чилдерман закончил пассы с рукой, и та вновь приобрела обычный вид. — Обидиатор уже давно отключили. Нам с вами теперь надо его как раз запустить.

Он спрыгнул вниз.

— Давайте, лейтенант, поторопитесь. Я не могу спасти этих несчастных, но еще в состоянии прекратить их мытарства.

В самом зиккурате тел не было.

— Кто бы ни запускал программу, он не умел ей управлять, — объяснял Чилдерман, поднимаясь по лестнице. — Был инициирован стандартный вариант поведения, первая фаза эвакуации. Если в зиккурате кто-то и был, то под влиянием обидиатора ушел на точки сбора. Излучение не распространяется только на помещение сервера.

— А кто тогда валяется на площади? — Крис шел следом за пастырем.

— Те, кто виноват в происшедшем, надо думать. Скорее всего, они бежали в город, когда включились нейростазы.

— Да что ж здесь творилось-то?.. Эй, вы слышите?

Крис остановился.

Сердцевина башни представляла собой узкий колодец, опоясанный лентами лестниц и закрытый прочным стеклом. Пространство между колодцем и внешними стенами заполняли кабинеты писцов, архивы и служебные помещения. В совершенно пустом здании слова людей отражались от стен и повторялись гулким эхом.

Сперва ничего кроме эха слышно не было, однако стоило тому стихнуть, как до ушей шеду совершенно отчетливо донесся поющий женский голос. Крис иногда разбирал слова в завораживающем печальном напеве, но не улавливал их смысла.

— Что это? — спросил он у Чилдермана, прислушивающегося к пению.

Os iusti meditabitur sapientiam

Et lingua eius loquetur iudicium

Beatus vir qui suffert temptationem quia

Cum probatus fuerit accipiet coronam vitae...

Стоило шеду остановиться, как голос набрал силу, пронизывая пустое пространство зиккурата. От его вибраций по коже пробирал холод, а на душе становилось тоскливо.

— Это латынь, — Чилдерман снял шляпу и внезапно, совершенно человеческим жестом, пригладил волосы на макушке. — Этот язык был мертв задолго до того, как Потоп поглотил сушу...

— Призраки... это голоса духов предков! — прошептал побледневший Клэй.

Крис и Пиллар схватились за винтовки.

Пение смолкло, но через несколько секунд возобновилось — тихо, почти на грани слышимости, но набирая силу с каждой новой строфой.

— Не говорите глупостей, — Чилдерман одел шляпу. — Голоса духов предков! К тому моменту, когда пришел Потоп, на планете не оставалось и сотни человек, которые знали латынь. Вы слышите обыкновенную запись, которую до сих пор никто не выключил! Голос, который воспроизводит специальное устройство, вам это понятно?

— Но эта женщина, она ведь сейчас не там, верно? — поинтересовался Клэй.

— Она умерла полторы тысячи лет назад! — фыркнул Чилдерман.

— Мертвая женщина, поющая на мертвом языке... И вы говорите, что это не голоса призраков? — вполголоса произнес Крис.

Чилдерман посмотрел на лейтенанта.

— Что ж, в ваших словах есть смысл. Даже больше, чем вам кажется...

Они преодолели последние несколько витков лестницы, упирающейся в полукруглый проем, из которого доносилась музыка и лился дневной свет. Крису не надо было объяснять, что в нормальной ситуации проход должен был быть запечатан наглухо и даже энамэр не имел доступа к скрывавшимся здесь тайнам.

— Оставьте винтовки и достаньте мечи, — Чилдерман вооружился своими клинками. — Стрелять у сервера не стоит. Да и вряд ли придется.

Крис шагнул в проем вслед за Чилдерманом и остолбенел.

Они находились в куполе, с потолка которого свисали какие-то трубы, лестницы и пучки кабелей. По окружности зала громоздились древние машины, в его центре возвышался черный конус, размеченный непонятными для шеду знаками. Дневной свет заливал все внутреннее пространство — стены оказались прозрачными. А если задрать голову, то можно было увидеть черный диск метеоплощадки на вершине городского купола, той самой, через которую Чилдерман пытался попасть в Гамельн в первый раз. Но самое главное — городская палуба расстилалась перед Крисом как на ладони — тысячи разноцветных кубиков, беспорядочно разбросанных внутри четко очерченных улицами секторов палубы.

Под куполом, кроме шеду и Чилдермана, не оказалось ни единой живой души. Пение лилось из плоских черных дисков, развешенных под кольцом, расположенном на высоте двух человеческих ростов.

— Ну и ну! — Клэй, убедившись, что в зале они одни, прижался к прохладному митрагласу. — Отсюда видно мой дом!

Картина раскинувшегося под ногами города действовала завораживающе. На мгновение и Крис и Пиллар забыли, что этот город наполнен безумцами, пожирающими друг друга.

Раздался щелчок, и музыка смолкла.

Крис отвернулся от города. Чилдерман склонился над одной из установленных по окружности машин. Под его руками мерцал молочно-белый экран, испещренный мигающими знаками. Руки пастыря порхали над экраном с завораживающей скоростью и вскоре его заполонили какие-то графики и схемы.

Крис отошел от прилипших к митрагласу Пиллара и Клэя.

— Вы уже знаете, что здесь случилось? — спросил он у Чилдермана.

— Крис, вы ведь, конечно, понятия не имеете, о чем пел ваш призрак, — говоря, Чилдерман не отвлекался от пассов над экраном. — Эта песня состоит из псалмов одной очень старой и очень мудрой книги, которая после Потопа потеряла свое значение. Так вот, там говорится, что блажен человек, который переносит искушение, потому что, будучи испытан, он получит венец жизни. Те, кто запустили обидиатор в Гамельне, сделали это отнюдь не случайно. Помните, я говорил вам, что каждый ковчег, это идеально отлаженный механизм, в который нельзя совать руки невеждам? Даже если этот невежда хотел как лучше, ничего путного из этого не выйдет. Как когда-то давно говорили — благими намерениями выстлана дорога в ад. Пробегитесь глазами, пока есть время.

Чилдерман протянул Крису раскрытый журнал из сероватой бумаги, заполненный убористым почерком. Записи не были подписаны, но зато на каждой странице были аккуратно проставлены даты.

Первые записи были сделаны с полдесятка лет назад, и Крис просмотрел их без особого интереса. Обычный дневник члена городского совета — торговые махинации, придонная возня, интриги в попытках ухватить места в совете. Ничего нового. Но вот с того места, на котором раскрыл страницы Чилдерман, записи пошли одна тревожней другой. Крис вырывал текст кусками, но уже через несколько страниц ему стало все ясно.

...найденные при разборе городского архива записи говорили о том, что в зале сервера зиккурата, запечатанном по указанию ордена инженеров, находятся многие машины, способствующие поддержанию порядка в городе. По древним реестрам записи эти числились вывезенными орденом инженеров. Посовещавшись с Деннисом Селькирком, мы решили не передавать их в Мехико, а сперва переговорить с энамэром...

...власти Гамельна всегда блюли принципы баланса, завещанные нам предками. Наш ковчег, хвала Утнапишти, никогда не привлекал внимания Ноблерата или шеду, и со всеми внутренними проблемами мы разбирались сами. Но энамэр Рудгуттер, будучи человеком неглупым, умел смотреть в будущее. В каждом городе рано или поздно находятся недовольные, а в ковчеге, жизнь которого зависит только от рыбаков и сборщиков водоросли, таковые могут объявиться в любую минуту. Когда три года назад власти Тахо отказались закупать у нас сырье для ткани и попытались пересмотреть договоренности Ноблерата, в городе едва не начались беспорядки. Тахо был наказан шеду, но пока сыны Мардука наводили порядок на юге, нам пришлось выплачивать плантаторам собственные деньги за их водоросли — профсоюзы пригрозили вывести людей на улицы. Ковчег вполне мог продержаться до усмирения Тахо, но профсоюзные лидеры слишком горели желанием укрепить свои позиции и надавить на совет...

...было обнаружено, что одной из оставленных предками машин есть некое устройство под названием "обидиатор", которое позволяет в мгновение ока подчинить людей единому порядку. Если верить записям, обидиатор лишал собственной воли население ковчега и принуждал его исполнять указания того, кто управлял устройством. А потому, как только коды доступа к серверу были открыты все из тех же архивных записей, мы отправились искать это устройство...

...первый запуск прошел успешно. В присутствии Рудгуттера и всех членов городского совета мы наблюдали из купола, как жители города при включении обидиатора начинали упорядоченное движение по своим домам. Первый раз устройство мы запустили всего на десять минут, чтобы не вызывать подозрение у населения. Как выяснилось позднее, люди ничего не помнят о времени, во время которого находились под воздействием обидиатора, а в силу особенностей его действия, то, что они приходили в себя в других местах, не вызывало у них удивления...

...таким образом мы запускали обидиатор еще дважды — девятнадцатого августа и третьего октября, дабы убедиться в эффективности воздействия. Судя по полученным результатам, люди при его включении на стандартных настройках не утрачивают сознание полностью. После выполнения первоочередных задач — например достижения дома, они способны самостоятельно питаться и заботиться о себе. Рутгуттер считает, что нам нужно выяснить, как все это сказывается на поведении людней при длительном воздействии устройства. Сейчас мне остается разобраться лишь с моделями поведения, которые задаются обидиатором — судя по всему их достаточно много, но мы может инициировать только одну-две ветки, из числа тех, что не требуют тонкой настройки. По вполне понятным причинам ни у кого из членов совета нет ни малейшего желания докладывать о находках Ноблерату. По крайней мере, пока нам не станут полностью ясны принципы управления обидиатором. Зато после этого мы наконец сможем мгновенно положить конец любым действиям в ковчегах, противоречащим принципам баланса ...

...сегодня поступило предупреждение о надвигающемся шторме. Есть основания полагать, что он продлится несколько дней. Это лучший момент для долгосрочного запуска обидиатора — пока город будет закрыт атмосферным щитом, в него никто не попадет извне. Члены совета предупреждены об этом заранее. Как только Рудгуттер опустит щит, они соберутся в зиккурате и...

Крис отложил дневник. Он помнил Рудгуттера молодым выскочкой из мелких торгашей, ратовавшим за неустанное соблюдение принципов баланса. Многие, знавшие его, не раз удивлялись, как он с его фанатизмом не подался в корпус шеду. Казалось, там таким только и место. Но Рудгуттер был слабоват здоровьем и не прошел бы отбора. А теперь выяснялось, что он был еще и слаб умом, даром, что выбился в энамэры.

Но у Криса оставался еще одни вопрос, не дававший ему покоя.

— Господин Чилдерман, если верить дневнику, то все это произошло две недели назад. Но кто тогда отключил атмосферный щит?

— Сам город, — Чилдерман закончил колдовать над экраном и сел в стоящее рядом кресло. — Это не самая большая тайна, но власти предпочитают скрывать от людей, что если щит не активировать вручную, то ковчег автоматически опустит его, когда порог угрозы превысит допустимый предел.

Удивляться ответу смысла не было. В конце концов, это достаточно разумно — не полагаться полностью на человеческий фактор.

— И что нам теперь делать? — спросил Крис.

К ним подошли Пиллар и Клэй.

— Я даю вам три часа, чтобы уйти из города. Сейчас обидиатор включен и горожане вас не тронут. Только не забывайте, что джеммер снимать нельзя.

— А вы?

— Я остаюсь, у меня здесь есть еще одно дело. Цеппелин должен отойти от города на полторы сотни километров и вернуться за мной через сутки.

— Но...

— И никаких "но". Выполняйте, что вам сказано и не задавайте вопросов, на которые на самом деле не хотите получить ответ.

Крис повертел дневник в руках и положил его на панель рядом с собой.

— Это верно, лейтенант, — пастырь кивнул. — Он вам ни к чему. И помните — кто бы вас ни спрашивал о том, что здесь случилось, начальство ли или даже сами нобили, вы должны молчать. Со всеми вопросами отправляйте их ко мне.

Крис молча кивнул. Его движение повторили Пиллар и Клэй.

— До встречи, господин Чилдерман.

— Идите, — Чилдерман откинулся на спинку кресла, забросил ногу на ногу и надвинул шляпу на нос. Со стороны могло показаться, что он уснул.

Когда Крис вышел за ворота, некоторые из горожан еще оставались на улицах. Они застыли как статуи и, задрав головы, уставились на небо. На проходящих мимо шеду одержимые не обращали ни малейшего внимания.

Крис вглядывался в измазанные кровью и грязью лица, пытаясь найти в них хоть каике-то проблески разума, но глаза одержимых оставались столь же пустыми, как последние, незаполненные страницы дневника неизвестного члена совета.

Но Крис хорошо запомнил запись, предшествующую пустоте.

...и только спустя три дня, когда мы отключили обидиатор, то поняли, что натворили. Горожане потеряли человеческий облик и превратились в зверей, диких и необузданных, какие были описаны в допотопных книгах. Слишком долгое подавление сознания обидиатором лишило людей всего того, что делает их людьми. Шабрие и Мартина они разорвали, стоило тем выйти за ворота. Когда мы забились обратно в пустой зиккурат, напуганные как стая мелкой рыбешки, то сверху нам было хорошо видно, что началось в городе. В своем идиотском стремлении обойти мудрость законов, данных нам Утнапишти и древними предками, мы лишь погубили свой город.

Я слышу как Лачек и Свенсон предлагаю прорываться с оружием к любому порту и бежать из города, пока горожане рвут друг друга. Прихватить достаточно денег и добраться до любого крупного порта на внешних границах, а там, в другой акватории, их же никто не хватится. Никто не хочет отвечать перед Ноблератом за то, что мы сотворили в Гамельне.

Но они никуда не уйдут. Разбираясь в управлении сервером, я узнал не только как работать с обидиатором или воспроизводить звуковые записи из памяти машин. Я нашел протоколы безопасности. Сейчас включена лишь электрозавеса, спасающая нас от обезумевших горожан, но есть и кое-что еще. Это оружие сродни обидиатору, только оно не подчиняет людей, а убивает всех в радиусе ограды зиккурата. Как только эти трусы выйдут из зиккурата, я включу его. А потом спущусь вниз и сам...

Солнце уже заходило, когда Чилдерман поднялся из кресла и подошел к модулю управления обидиатора. На самом деле он дал Крису Красное Поле и его команде гораздо больше чем три часа. Торопиться пастырю и полутора миллионам жителей Гамельна было некуда.

Он коснулся рукой погасшего экрана. По черной поверхности пробежало несколько полос, и он ожил.

— Установки для программы "Лемминг" выполнены, — сообщил экран. — Приступить к исполнению?

Чилдерман приложил палец к квадрату со словом "Да".

Воздух под куполом огласился тревожным ревом сирен — звуком, который Гамельн не слышал со времен своей постройки.

— Загружаю модуль поведения, — всплыло на экране. — Степень выполнения — 0,93%... 1,1%...

Замерший город пришел в движение.

Залитые закатным светом улицы ожили. Одержимые, остававшиеся на улице, оторвали бессмысленные взгляды от темнеющих небес и зашевелились. Рыча и толкаясь, горожане хлынули наружу из своих убежищ в домах. Улицы наполнились существами, которых уже сложно было принять за людей. Кто-то двигался на четвереньках, кто-то прыжками. Походка тех, кто передвигался на двух ногах, тоже мало напоминала человеческую. Они огрызались, готовые вот-вот наброситься друг на друга, но излучение обидиатора гасило агрессию, направляя потоки одержимых к ближайшим лестницам на нижние уровни города.

Там, в кромешной тьме, двигались и те немногие, что укрывались на дне. Даже израненные и обессиленные, они с поразительной целеустремленностью ползли туда, куда их гнала неумолимая программа обидиатора. К свету и долгожданному покою...

Чилдерман, наблюдающий из купола за выплескивающимися на улицы волнами одержимых, вздохнул и поднял руку. На ладони вспыхнул синий огонек и сирены умолкли. Затем над городом разнесся громкий щелчок и из-под купола полилась музыка.

Гамельнский крысолов вернулся, выманивая крыс из самых темных углов игрой на своей дьявольской флейте.

Когда первые одержимые, добравшиеся до открытых нараспашку портовых ворот, выбрасывались наружу, печальный женский голос заполнил улицы Гамельна:

Os iusti meditabitur sapientiam

Et lingua eius loquetur iudicium

Beatus vir qui suffert temptationem quia

Cum probatus fuerit accipiet coronam vitae...

004. Черный шелковый шнурок

Меня зовут Эркен Бланк, мне шестьдесят один год, и я служу в доме господина Тага Мелекана всю жизнь. Именно я обнаружил его в тот злосчастный день.

Я родился и вырос в Фивах. Мой отец был распорядителем в доме господина Мелекана, и я пошел по его стопам. Начав с посыльного, я постепенно поднялся до той же должности, что занимал отец, и последние двадцать лет на меня возложены все заботы о доме энамэра. К сожалению, законы обязывали моего хозяина содержать в зиккурате отдельный штат слуг и там распоряжаются другие люди. Не знаю, как они ведут дела, но не думаю, что лучше, чем я.

В тот день господин Мелекан был свободен от бремени заботы о городе и все время, насколько я могу судить, провел в своем кабинете. Как вы понимаете, каждый член совета — это влиятельный и богатый человек, и то, что он согласился взять на себя заботу о городе, совершенно не означает, что можно позволить себе запустить собственные коммерческие дела или передать их другому. Так вот, торговые дела своей компании мой хозяин вел исключительно дома. Кроме партнеров и контрагентов, его часто посещали просители по городским делам, но, уверяю вас, к подобным визитам он относился крайне неодобрительно.

Кабинет господина Мелекана служил ему библиотекой. Он был образованным и начитанным человеком, как вы могли заметить. Его библиотеке может позавидовать любой ковчег акватории. И все эти книги, сохранившиеся со времен Потопа, господин Мелекан прочитал. Особенно он интересовался историей допотопного мира, и редкие минуты отдыха посвящал чтению хроник тех времен.

Именно поэтому, войдя вечером в его кабинет, я был неприятно поражен открывшимся мне зрелищем. Множество бесценных книг оказалось разбросано по полу. Я не допускаю мысли о том, что это мог сделать сам господин Мелекан. Он всегда очень бережно относился к своей библиотеке. Тогда же у меня сложилось впечатление, что в его шкафах кто-то основательно порылся. Очевидно, я был настолько поражен беспорядком в кабинете, что не сразу понял, что господин Мелекан мертв. Он сидел за столом, откинув голову на спинку кресла, а вместо левого глаза у него зияла дыра. Спинка кресла тоже оказалась пробита насквозь. Я достаточно пожил на этом свете, чтобы понять, что подобные следы оставляет огнестрельное оружие. К несчастью, стены и двери кабинета настолько толстые, что выстрел невозможно было услышать, даже стоя под самими дверями.

Я вынужден сообщить, что господин Мелекан также имел в своем распоряжении прекрасно сохранившийся допотопный пистолет "берета", передававшийся в его семье из поколения в поколение. Пистолет и патроны к нему хранились в верхнем ящике стола, и хозяин имел дурную привычку демонстрировать их своим друзьям. Раз в месяц или два он разбирал и чистил его, а иногда упражнялся в стрельбе по мишеням во дворе. После того, как тело господина Мелекана было пущено на удобрения, я привел его кабинет в порядок. Пистолет и патроны в столе отсутствовали. Содержимое ящиков стола также пребывало в полнейшем беспорядке, что мой хозяин позволял себе довольно редко.

Я уверен, что в него стрелял один из посетителей, приходивших к нему в тот день. Окна в кабинете были заперты изнутри, так что убийца не мог ни попасть туда, ни выйти, минуя ворота дома. К сожалению, ввиду того, что в тот день с утра меня скрутила лихорадка, я при всем желании не могу вам сказать, кто в этот день приходил к господину Мелекану. Когда же я смог встать на ноги, то было уже поздно. Возможно, вам следует расспросить писцов господина Мелекана и охранников у ворот дома.

На вопрос о том, были ли у моего покойного хозяина враги, могу сказать — были. Как не может быть врагов у человека, добившегося высшей должности в Фивах? Наверняка среди членов городского совета найдутся люди, завидовавшие его успехам. К сожалению, информацией подобного рода хозяин со мной не делился, а к коллекционированию слухов я не склонен. Видите ли, с тех пор, как господин Мелекан назначил меня распорядителем, я почти не выходил на улицу. Все покупки совершают слуги, и, я вас уверяю, вот уже много лет ни один торговец Фив не посмеет подсунуть им лежалый товар. Все остальное я могу контролировать, не покидая стен дома.

Что же касается господина Мелекана, то, как вы могли убедиться, город процветает, и его смерть станет для Фив большой потерей. Я не уверен, сможет ли кто-то из нынешних членов городского совета стать достойной ему заменой.

Записано со слов гражданина Фив Эркена Бланка в день шестой третьего месяца года 1544 П.П.

Меня зовут Исса Бруни, мне двадцать шесть лет, и я служил в доме энамэра Мелекана в должности писца. После трагической смерти господина Мелекана я уволился и теперь работаю в воздухоплавательной компании господина Геры Осинова.

Должен сообщить, что к помощи писцов господин Мелекан прибегал довольно редко. Он был очень образованным человеком, и скрытным во всем, что касалось его торговых дел. Даже бухгалтерию своей компании он вел лично. Может быть поэтому он платил так мало и я не раз подумывал об увольнении. Я не хочу сказать, что господин Мелекан был скуп, скорее уж, он давал столько денег, на сколько я работал. А так как работы почти не было, то сумма эта была невелика. Так что, не случись с ним это несчастье, я бы все равно ушел от него.

В день, когда это произошло, я, по причине болезни нашего распорядителя Эркена Бланка, занимался посетителями господина Мелекана. Не могу сказать, что это была утомительная работа, так как все, что от меня требовалось, — это провести прибывшего в кабинет. Да и то, случалось это чрезвычайно редко — в том доме царили довольно странные порядки. Учитывая авторитет господина Мелекана, мало кто отваживался потревожить его попусту, и приходили к нему только по предварительной договоренности. Еще был у его кабинета отдельный вход, через который он сам к себе людей водил, с которыми свои личные дела решал. А через ворота в дом запускали разве что гостей на праздники да официальных просителей. Слугам и даже распорядителю Бланку строго-настрого запрещалось находиться рядом с дверьми в кабинет, а если господину Мелекану что-то требовалось, он вызывал прислугу звонком.

Что еще можно сказать? Не любил господин Мелекан просителей, которые минуя писцов зиккурата, к нему обращались. Очень не любил. Что уж греха таить — мой бывший хозяин был человеком довольно резкого нрава и многих выставлял из кабинета без особого внимания к их персонам, просто давал звонок, и мы сопровождали гостя до ворот. Очень, очень редко он снисходил до того, чтобы проводить кого-то лично. Ну, может быть вас, господин дознаватель, он бы и проводил. Хотя кто знает, разве теперь можно что-то точно сказать?

В день своей смерти господин Мелекан был сильно не в духе. У меня сложилось впечатление, что знакомство с утренней почтой сильно попортило ему настроение. А уж если он так злился, как в тот день, то к нему и вовсе лучше не приходить. Так что я точно помню — официальных просителей к нему не было. Однако ж, проходя за домом, я видел, как он впускал в кабинет к себе Рабусто Клума, типа довольно мерзкого, на мой взгляд. Хотя и часто бывавшего в том доме. Старик Бланк вообще от Клума нос воротил и каждый раз ходил за ним по пятам. Не иначе, боялся, что тот сопрет что-нибудь. Я, конечно, далек от таких мыслей, но слышал, что Клум сильно повязан с криминальными делами, да и по дну Фив ходят о нем не самые хорошие слухи.

Вот, собственно, и все. Если к нему кто еще приходил, кроме Клума, так то мне неведомо. Прислугу господин Мелекан не вызывал — спросите сами, если мне не верите. Но, сказать честно, не думаю, что Клум был единственным, кто приходил в тот день, так что вы бы поговорили с ним — в его же интересах сказать, кто после него мог видеть энамэра живым.

Записано со слов гражданина Фив Иссы Бруни в день шестой третьего месяца года 1544 П.П.

Меня зовут Рабусто Клум, мне тридцать девять лет, хотя, чтобы за мной сам Эрре приперся, я ума не приложу, зачем вам знать мой возраст.

Не думаю, что вам интересно, какие у меня были дела с Тагом. Двум деловым людям всегда найдется, о чем поговорить. А в том, что Таг был деловым человеком, можете не сомневаться. Хотя скрывать не буду — разговор у нас не заладился. И сразу скажу — я его не убивал, нечего меня на понт брать. Я точно знаю, что после приходил еще этот слизняк Тарр. И даже если вы наслушались про меня от этого придурка-распорядителя, когда Таг встречался с Тарром, он был еще жив. Впрочем, Тарра я не подозреваю, у него кишка тонка замочить человека. Он у нас белая кость, от таких как я ему дурно становится.

А все потому, что я с самых низов поднялся, со дна. Я первый десяток каури заработал, копаясь в дерьме на соевых полях. Я гниль ногами месил, когда такие как Тарр жрали белорыбицу от пуза и все свое дело от папочки наследовали. Вы поспрашивайте на дне, кого там рыбаки, перевозчики и водорослевики знают? Кому доверяют? Тарру и его компании или Рабусто Клуму, который с ними руки о сети с тунцом до крови истирал? Вам, конечно, много нарассказывают и другого — дескать, Клум и черной дурью приторговывает, и людишек втихаря на суда продает. А вы это докажите сначала, а потом с меня спрашивайте — сами знаете, дно чистоплюев не терпит, там свои законы. Для палубы и для дна только один закон общий, сдох — иди на удобрения!

А я на удобрения не собираюсь. И Таг такой был, даром, что нобильский выкормыш и книгочей. У него нос всегда в ту сторону повернут был, откуда деньгами пахло. Только вот жадный он оказался слишком, захотелось ему во власть поиграть. Это у вас, нобилей, типа развлечения такого что ли. Ну и чего уж тут таить... Раз уж Таг помер, пусть ему теперь ануннаки грехи меряют, а я скажу так — он серьезно в верхушку выбивался. Когда мы только на перевозочных делах сошлись, он мне еще тогда говорил — сперва в городской совет войду, потом энамэром в Фивах сяду, а там, глядишь, и до Ноблерата доберусь. Только не его это игры оказались. Хотя, надо отдать Тагу должное, уж если он себе чего в башку втемяшил, то добиваться этого умел.

В совет он вошел как нож в губку, его чуть ли не с распростертыми объятиями приняли. А как стал к энамэрскому креслу пробиваться, так сразу все поменялось. Я ему говорил — на кой, спрашивается, тебе сдалось это все? Думаешь, коли доберешься туда, каури тебе в карман дождем польются? Так над тобой же Ноблерат встанет, шеду и, Мами храни, еще и пастырь Турангалилы по твою душу явится, если что не так. А у Тага как отрезало — хочу быть энамэром, и точка. Хорошо хоть, дела наши общие не бросил.

Но только чего он добился, став энамэром? Я? Так вот я, господин дознаватель, сижу перед вами, жив и здоров, и дела мои денежные, как текли на дне, так и текут. А где Таг? То ли на окружных полях гниет, то ли милости у Эрешкигаль вымаливает. А все почему — от жадности. Он же к креслу-то энамэрскому как лез? Да теми же методами, что и на дне. Расталкивал локтями, кусал, запугивал, покупал... Кто же такого будет терпеть долго? Так что я не удивлен, что он свою пулю получил. Торгаш Таг хороший был, а политик — никакой. Он же половине городского совета на больные мозоли понаступал, не грохни его сейчас — выперли бы его из зиккурата с почестями и оркестром. Чуток погодя сообразили бы, что их в совете много, а Таг Мелекан один. Хоть он и умно их всех рассорил, а кого и припугнул, но вечно-то это продолжаться не могло, верно, господин дознаватель?

А вот только за сим разрешите откланяться. Меня еще дела ждут. Что же касается отношений Тага с советом, так вы пригласите к себе упомянутого мной Тарра и поспрашивайте его на эту тему. Хоть они на пару с нашим покойным энамэром свою дружбу и партнерство на каждом углу выставляли, полагаю, от него вы много чего интересного узнаете.

Записано со слов гражданина Фив Рабусто Клума в день седьмой третьего месяца года 1544 П.П.

Меня зовут Саймон Тарр, и мне сорок два года. В Фивах я проживаю с самого рождения, здесь же жила вся моя семья со времен прапрапрадеда, а тот был депортирован сюда из Урука во имя поддержания баланса.

Тага Мелекана я знаю много лет, и, к сожалению, я был одним из тех глупцов, что голосовал за включение его в члены городского совета. И я же один из первых пожалел о том, что имел неосторожность это сделать.

Когда кандидатуру Мелекана только рассматривали, многие из нас пришли к выводу, что энергичный и умный энамэр городу не помешает. При старом энамэре, Ульрихе Притире, в Фивах не то чтобы наблюдались проблемы... Скорее даже наоборот, в городе строго соблюдались все принципы баланса и Притир строго следил за тем, чтобы никто не вздумал отступить в сторону. Но, с другой стороны, через какое-то время мы поняли, что Притирова сверхосторожность сильно мешает нам в торговле.

Поймите правильно, Фивы — город довольно специфический. У нас не самые богатые рыбой воды, да и нормально выращивать водоросли нет возможностей из-за местных течений. Зато мы ближе всех расположены к Кассану, а это сами понимаете — большегрузы до Северных Вод. Почти все суда, что идут в Кассан морем или воздухом, у нас останавливаются. Опять таки многим выгодней у нас держать склады, нежели в самом Кассане, там все дно давно поделено и застроено, лишний контейнер воткнуть некуда. Ну и цены на складские помещения соответствующие. Так что гораздо дешевле хранить товар в Фивах, а потом, как карго открывают свободное место на большегрузах, перевозить его в Кассан. Благо дорога на дирижабле при попутном ветре занимает не больше суток. Только вот при Притире у нас все это дело шло довольно вяло. Старик панически боялся нарушить баланс, и постоянно возникали проблемы с перепланировкой портов и получения новых участков под терминалы.

Вы, господин дознаватель, у нас на дне бывали? Побывайте, вы больше ни в одном городе такого не увидите, кроме, разве что, того же Кассана. Все дно здесь разделено на складские терминалы, кое-где пришлось ограждения натягивать аж до верхнего перекрытия. Пассажирских портов всего два. Ведь в Фивах суда стоят мало, прибыли-разгрузились-ушли с причала, и тут же все по новой. Мы, можно сказать, живем за счет грузооборота. А какая система кранов у нас создана? Вы видели? Ведь часть терминалов находится прямо в центре донной палубы, и просто так оттуда груз на причал не подашь. Так над ними протянуты тросы, в любой конец палубы можно сбросить захваты и протянуть груз поверху паровой лебедкой к нужному причалу...

Простите, отвлекся. Так вот, я, как и многие из нас, рассчитывали, что Мелекан, сменив на посту Притира, махом разрешит все проблемы. Ну он и разрешил, только лучше от этого не стало. Нет, с перепланировками и квотами вопрос сразу решился. Да только не для всех. Я уж теперь, грешным делом, думаю, что и сам Притир далеко не от старости помер. Потому что потом стало выясняться, что кое-кто из членов совета, что за Мелекана голосовали, не по своей воле это сделали. А потом Мелекан стал намекать, что некоторым пора на покой, подальше от политики. И кандидатуры взамен стали предлагаться очень спорные, вроде того мерзавца Клума, что здесь до меня побывал. Тут уж его мало кто поддержал, и с полгода назад заговорили о том, что с выбором энамэра ошиблись, и надо бы другого выдвинуть...

Не знаю, как к другим, а ко мне они пришли почти сразу. Ночью скрутили охрану, ворвались в спальню, к горлу жены нож приставили. И все популярно так объяснили. Что если я, дескать, не поддержу решения Мелекана, то в следующий раз они пожалуют без шума и когда моя жена одна будет. А если я не войду в партнерство с Мелеканом в этой его идиотской затеей с покупкой акций перевозчиков в Новосибе, то могу лишиться сына. А вы проверьте-то, проверьте бумаги в зиккурате, что остались после Мелекана. Он сперва на этих акциях пролетел с собственным капиталом, он ведь уже тогда, считай, банкротом был, а потом залез в городскую казну. Наши-то деньги ему уже, на самом деле, нужны были, чтобы залатать дыры в городском бюджете, а не для каких-то там акций из Северных Вод.

А тех мерзавцев, что ко мне в дом ворвались, я узнал. Они часто и дома у Мелекана ошивались, и в зиккурате их не раз видели. Главарем у них некий Ник по кличке Зубодер числится. Я так думаю, они для Мелекана всю черную работу выполняли — запугивали, убивали, дань собирали. Да-да, дань. Вы спуститесь вниз, да поговорите с профсоюзами — Мелекан до такой степени обнаглел, что даже с рыбаков местных брал, а они со времен Потопа в Фивах на льготных условиях жили. Джон Такер попытался Мелекана урезонить, да что-то уж очень быстро на удобрения для окружных полей пошел.

Что же касается того дня, когда умер сам Мелекан, то могу сообщить только одно — за два дня до этого они вынудил меня подписаться под договором на поставку известковых диатомей в Северные Воды. Не скажу, чтобы затея эта была бессмысленной, но по этому договору Мелекан получал куда больше, чем я. А еще в большей выгоде оказывались партнеры Мелекана с севера. Но все вложения и риски оказались на мне, его же деньги существовали лишь на бумаге. В тот день я хотел добиться пересмотра условий договора, и в этом меня поддержали еще трое членов совета, также втянутые в эту аферу. Только никакого разговора у нас не сложилось. Мелекан, как оказалось, был то ли пьян, то ли сильно на взводе. Связно говорить он почти не мог, сыпал угрозами и постоянно тыкал мне в лицо своим пистолетом. Была у него такая дурная привычка, а пистолет он всегда держал под рукой, в ящике стола. Опасался, видимо, что его дружки со дна могут с претензиями пожаловать. Понятное дело, в таком состоянии иметь с ним дело было бесполезно, и я уже собрался было уходить, как пожаловала госпожа Мелекан. И она может подтвердить, что когда я уходил, ее муж был еще жив. Они принялись о чем-то отчаянно спорить, так что мне не оставалось ничего более, чем удалиться.

И еще вот что учтите, Мелекан все же имел в совете и своих сторонников. Тех, кому его политика по душе была и тех, кого ему удалось пропихнуть в совет за последние полгода. И в городской страже у него немало свояков было. Так что я нигде больше не повторю то, что было сказано здесь, ни на одном суде ни даже перед самим Ноблератом. Вам, господин дознаватель, хорошо, с вами целый отряд шеду прибыл. Ну кто рискнет вам, посланнику Ноблерата, хотя бы перечить? А я еще собираюсь на этом свете немного пожить, так что увольте — все сказанное останется между нами.

Записано со слов гражданина Фив Саймона Тарра в день седьмой третьего месяца года 1544 П.П.

Звать меня Ник Зубодер, да только это не фамилия моя, а кличка. А фамилии у меня нет, потому как я не знаю ни своих родителей, ни своего возраста. Но если ваш, господин дознаватель, преданный пес-шеду перестанет долбить меня прикладом по ребрам, то я может и смогу вам что внятно пояснить по другим вопросам.

Да, я и мои ребята работали на покойного ныне Молотка. Ну, для вас он может и энамэр Фив, может и господин Мелекан, а для нас он был Молоток. Видали, небось, акул таких — зыркалы лупоглазые как два блюдца, и башка как бочка к телу приделана. Умные твари, не чета людям. А Мелекан потому и Молоток, что книжек слишком много читал, башка у него тоже большая стала. Он еще и нас пытался чему-то учить. Не плати умник такие бабки, за все его поучения ему давно бы уже табло раскрошили. Потому как никто шибко умных не любит. Вот, господин дознаватель, кто-то и невзлюбил его так сильно, что мозги вышиб. Мне его мочить, сами понимаете, не резон было, это все равно, что рыбу в нерест резать — на оплату наших услуг жаловаться не приходилось. И не был я в тот день у него дома, это вам любой тамошний прогибала подтвердит.

А молчать я не буду. Молоток сдох, а мне все его грехи на себя брать не резон. Лучше я в корабельные цепи гребцом пойду, чем тухлыми помоями на окружные поля.

Молоток, чтоб Ламашту всех его наследников до седьмого колена прибрала, без работы нас никогда не оставлял. Да кто ж знал, что такая подстава закрутится, и по мою душу вы да шеду явитесь. В городской страже-то у Молотка все давно тип-топ было, кому надо каури отслюнявлено, кому надо местечко потеплей подыскано. А самые упрямые на дне сгинули, мало ли дураков в воду падает? Ежели вам список нужен будет, то извините — всех уж не упомню, Молоток, когда ему приспичивало, особо не церемонился. Да, сознаюсь, что Такера мои ребята грохнули, не сошелся он с Молотком характером. Только Такер думал, что дно за него горой встанет, а значит, по нему можно шастать не скрываясь. А тут мы с Гутой Рябым рядом прогуливались, вот и не разошлись наши дорожки.

Саймон Тарр, губошлеп бледный, тогда тоже пытался за Такером увязаться, попользовать его, чтобы Молотка спихнуть. Молоток как об этом узнал, весь взбеленился. Хотел и его в расход пустить, да когда успокоился, то понял, что ссыкун навроде Тарра теперь будет сидеть и не вякать. А если на него надавить, так еще и под нужную дудку плясать начнет. Молоток его давно уже раскусил, да все случая не было к ногтю прижать. А так сходили мы к нему ночью в гости, в спальне чуток покуражились, он и задрал сразу лапки кверху. С тех пор Тарр только по мелочи гадил, да других бузить подбивал. Но сам открыто не тявкал.

Обработали мы на такой манер еще пару человек в совете, а дальше за нас всю работу слухи сделали. Что дно все у Молотка под контролем, что беспредельщики его безнаказанно орудуют и в любой дом войдут и порешат... Да больно надо оно нам было каждого городского богатея кошмарить. Так что они сами себя застращали. И все поползли на коленках к Молотку.

Его только собственная жена, Тилия, не боялась. Не знаю, где он себе такую стерву отхватили, в Фивах такие не водятся. Да и глядел он куда непонятно, когда в жены брал. Дня не проходило, чтобы они посуду в доме не побили, а уж ор при этом такой стоял, что через улицу окна дрожали. Но неделю назад у Молотка терпелка лопнула, и дал он мне указание присмотреть пару мест из тех, по которым его женушка со своими хахалями шлёндает, чтобы пришить ее без лишнего шума. Вроде как кто-то у нее постоянный завелся, а кто — Тагу-то неизвестно, да и, кажись, все равно ему тогда уже было. Только эта кошелка, жена евойная, тоже не промах оказалась, кто-то из моих людишек ей регулярно про мужнины дела постукивал, вот она и пронюхала про заказ на свою шкуру. Скандал, судя по всему, знатный вышел, ибо про делишки мужа ей было что Ноблерату рассказать. А для Молотка это прощай должность, здрасьте сыны Мардука. По своим ребрам чувствую, что вы особо церемониться не стали бы.

Так что на вашем месте я бы вдовушку как следует попытал на предмет последней встречи с мужем. При ее-то бешеном нраве, не удивлюсь, если она сама мужа и мочканула.

Записано со слов гражданина Фив Ника Зубодера в день двенадцатый третьего месяца года 1544 П.П.

Меня зовут Тилия Мелекан и мне ровно тридцать лет. В Фивах я проживаю семь лет, с того самого дня, как согласилась выйти замуж за эту гнусь Тага, чтоб Эрешкигаль его душу вечно в бочке с медузами держала, а в кишках у него корабельные черви поселились. Родилась же я и выросла в ковчеге Ливан, что находится на противоположной стороне Индики. И вот скажите мне, господин дознаватель, стоило переться через половину акватории, чтобы в итоге едва не стать жертвой подручных собственного муженька, а также, как я понимаю, главной подозреваемой в его смерти?

Как я про Таговы дела с Зубодером узнала, уж позвольте я вам рассказывать не буду. Поживешь с таким, как мой покойный муж, в постель с собой нож брать научишься. Потому и друзей мне порой приходилось иметь таких, каких у себя на родине я бы на пушечный выстрел не подпустила.

Думаю, раз вы с Зубодером пообщались, то уже достаточно про дела моего муженька наслышаны. Вот уж не думаю, что Ноблерат сильно пожалеет, что его прихлопнули. Баланс при нем в Фивах трещал по швам, так что я удивлена, что шеду за ним раньше не пришли. Ну ладно, бывает. Я знаю, у вас в каждом ковчеге соглядатаев полно. Так вот, здешних я бы проверила — судя по всему, Таг и их купил.

Я сама давно бы от него в Ливан сбежала, но пару месяцев назад у меня здесь появился человек, который мне действительно дорог. Вы по молодости лет, господин дознаватель, может, мне и не поверите, но я с ним первый раз в жизни себя женщиной почувствовала, а не вешалкой для побрякушек, которую из чулана только для выхода в свет достают. Таг, он же только использовать женщин может — меня, своих любовниц, шлюх... Отымеет и сразу бежит с такими же как сам деньги делать. Или в книги свои уткнется. Своего добьется от тебя, а на то, что потом, ему плевать. У меня за эти семь лет с десяток ухажеров в постели побывало, а ему хоть бы что. Только смеялся надо мной, что я даже читать не умею. Сам-то он далеко не дурак был, даже пару допотопных языков выучил от нечего делать. У него в библиотеке книги со всей акватории собраны, да только проку ему от них было? Начитается и начинает всякую чушь нести про каких-то допотопных героев. Книги эти, они ему в башке что-то повредили, он же после них в энамэры полез. А планов у него было аж до самого вашего Ноблерата добраться. Ну скажите, господин дознаватель, не смешно ли это? Какой из него нобиль, если он и Фивы удержать в руках не мог? А все потому, что в тех книгах про баланс и мудрость ушедших предков ни слова. Видите ли, мой покойный муж, хоть и умел читать, а понимал, для чего нам принципы баланса оставлены, очень плохо. Как-то до него туго доходила разница между жизнью в ковчегах и в те времена, когда кругом одна суша была.

Поссорились же мы с ним в тот день из-за ухажера моего того самого. До Тага вдруг стало доходить, что парень-то его уделал — раньше я и сама мужиков себе в постель только удовольствия ради таскала, а теперь всерьез от Тага уйти захотела. Ох, как ему это не понравилось! Ох, как он орал тогда, все за пистолет свой хватался... Да он перед этим чистил его, видать нервы ему до меня помотали. А чистка пистолета для него как медитация, вроде как он от этого успокаивался.

Да, причина его поганого настроения, думаю, мне известна. Когда я от него уходила... От живого уходила, заметьте господин дознаватель! Так вот кода я уходила от Тага, пришел к нему некий Карапет. Он мелочь, рядовой функционер в профсоюзе рыбаков. Но как-то на днях Таг набрался в компании со своим донным корешем Клумом, и набрался так, что меня рядом с собой не заметил. Так вот, Клуму-то он и брякнул, что Карапет что-то пронюхал про городские денежные дела, и, якобы, у него есть доказательства, что Тагова ручка в городской казне пошарилась. Он пока, вроде, молчит, но за молчание денег просит. Вот Таг и просил Клума найти шантажиста и разобраться с ним. Да видимо, Карапет оказался умней Тага, раз жив остался.

Но главное, что я вам скажу, господин дознаватель — сейчас, когда мой муж умер, Карапету вроде как ничего уж не грозит. А найти его с того дня никто не может. Вот так вот, делайте выводы.

Записано со слов гражданки Фив Тилии Мелекан в день тринадцатый третьего месяца года 1544 П.П.

Меня зовут Айра Карапет, мне сорок два года, и я не убивал Тага Мелекана. Однако я более двух недель скрывался у своих друзей в порту номер двенадцать, так как узнал, что был последним, кто видел энамэра живым. Я не настолько глуп, чтобы не догадываться, что его смерть повесят на меня, особенно с учетом обстоятельств, при которых я у него побывал.

Да, я собирался шантажировать его. Это был мой шанс завязать с дном и вообще убраться из Фив, где мне ничего не светило. Вы, господин дознаватель, разве считаете, что мальчик на побегушках у профсоюзных воротил — это подходящее занятие для человека в моем возрасте? Да, я не сумел ничем отличиться и выбиться в верхушку, но это не значит, что и я не хочу жить хорошо. Поэтому, когда у меня появился шанс, я решил его использовать. Мне стало известно, что энамэр причастен к убийству профсоюзного лидера Джона Такера. Сообщаю, что сделано это было по указанию энамэра Мелекана двумя его подручными из числа придонных бандитов — Ником Зубодером и Гутой Рябым. Впрочем, вряд ли мои слова могли иметь какой-то вес против слов энамэра. Поэтому я украл из зиккурата книги с черным учетом, которые вели преданные Мелекану бухгалтера. Из них было хорошо видно, как глубоко он запустил руку в городскую казну, а также на что пошли эти деньги. Естественно, в настоящее время эти книги уже давно не в Фивах, а отправлены на Ницир с моим старым знакомым.

Я мог сразу передать их Ноблерату, но какая мне тогда бы была в этом выгода? И я пришел к Мелекану с предложением, от которого, на мой взгляд, он не мог отказаться. Я предложил ему выкупить у меня книги за приличную сумму, которую, даже если он ей и не располагал, его подручные быстро могли вытрясти из членов совета. А уж на состояние их кошелька мне всегда было глубоко плевать.

Скажу сразу — ничего у меня не вышло, только страху натерпелся. Когда я пришел к Мелекану, он был вне себя. Стоило мне заикнуться про украденные книги, как он схватил лежащий на столе пистолет и нажал на спусковой крючок. К счастью для меня, орудие дало осечку. Тогда Мелекана принялся орать и угрожать мне, и в конце-концов швырнул в меня одну из своих древних книг. И попади она в цель, господин следователь, то трупов в его кабинете было бы уже не один, а два, ибо эти фолианты необычайно увесисты.

Увернувшись от книги, я попытался воззвать к его разуму, однако Мелекан не стал меня слушать, а снова заорал, чтобы я проваливал, потому что это и так худший день в его жизни и один паршивый шантажист уже ничего не изменит. А заодно добавил, куда мне следует засунуть украденные учетные книги, только уж извините, а повторять этого я не буду.

Больше мне сказать нечего, и потому я прошу лишь проявить ко мне снисхождение, ибо я даже пальцем не Тага Мелекана и покинул его, оставив живым и здоровым.

Записано со слов гражданина Фив Айры Карапета в день двадцать второй третьего месяца года 1544 П.П.

Меня зовут Николас Джанба, мне пятьдесят два года, и я занимаюсь скупкой. Того и этого, всего по мелочи. Перед вами же, господин дознаватель, сознаюсь, что иногда мне приходится приобретать и вещи, явно полученные не вполне законным путем, однако, надеюсь, в силу важности того, что я имею вам сообщить, великодушные господа нобили простят мне мои небольшие прегрешения.

А сообщить я имею вот что. В день двадцать восьмой второго месяца сего года ко мне обратился человек, предложивший купить у него отлично сохранившийся пороховой пистолет "берета" допотопных времен. Пистолет я принял, выплатив посетителю небольшую сумму, а через некоторое время собирался переправить его в Северные Воды своему приятелю, который занимается подобными вещами. Думал приличный навар получить, ибо штука эта оказалась достаточно редкая. А третьего дня от своего приятеля, что служит в городской страже, я узнал, что наш энамэр был застрелен и его личное оружие пропало. И что пропал именно пистолет "берета", такой же, как я должен был отправить в Северные Воды. И когда я вспомнил, кто мне его продал, то понял, что должен немедленно обратиться к вам, господин дознаватель.

Теперь я передаю вам оружие и готов сообщить имя того, кто мне его продал.

Это был Исса Бруни, бывший писец господина Мелекана.

Записано со слов гражданина Фив Николаса Джанба в день двадцать третий третьего месяца года 1544 П.П.

Как меня зовут, вы уже знаете, да и чем я занимаюсь, уже неважно. Я виноват, господин дознаватель, но только не в смерти Тага Мелекана. Да, я имел глупость украсть пистолет и продать его старьевщику Джанбе, однако клянусь, что к смерти Мелекана я не причастен. После ухода Карапета мне показалось, что в кабинете господина Мелекана раздался грохот, а я стоял прямо за дверью...

Ну, на самом деле, я давно уже проделал незаметную дырку в двери и часто подслушивал его разговоры. А разговор с Карапетом я подслушивал, потому как боялся, что он боялся, что он может рассказать про меня и Тилию, ведь это ко мне она собиралась уходить от мужа. И Карапет мог об этом знать, он всюду свой нос совал. К тому же, он выслуживался перед энамэром и готов был на все, только бы подняться со дна.

Услышав шум, я на мгновение заглянул в кабинет. Господин Мелекан был уже мертв. Я понимаю, какую совершил глупость. Мне ведь надо было оставить все, как есть, а я схватился за этот пистолет, он на полу валялся. Судя по тому, что на столе были разложены тряпки и масло, господин Мелекан чистил оружие и, будучи в нервном состоянии, выстрелил сам в себя по неосторожности. Его об этом неоднократно предупреждали, но разве он кого слушал, как в энамэрское кресло сел?

Пистолет же я украл, чтобы получить хоть немного денег и не висеть на шее у Тилии. Да я понимаю, кончено, глупей ничего сделать нельзя было, но, похоже, соображалка у меня в тот момент совсем отключилась.

Больше мне сказать нечего, и я рассчитываю лишь на милость господина дознавателя и мудрость Ноблерата.

Записано со слов гражданина Фив Иссы Бруни в день двадцать третий третьего месяца года 1544 П.П.

Сим я, Эло Белетцери, старший дознаватель Ноблерата Индики, в день двадцать седьмой третьего месяца года 1244 П.П. оповещаю, что расследование по факту гибели энамэра ковчега Фивы Тага Мелекана завершено.

В ходе расследования были вскрыты множественные факты нарушения Тагом Мелеканом баланса вверенного ему города, в дальнейшем способные ввергнуть ковчег в хаос. Однако, в виду преждевременной смерти виновного и деятельного раскаяния членов городского совета, вовлеченных под давлением в дела его, угроза миновала. Представителю Ноблерата в моем лице надлежит лишь указать городскому совету на выявленные проблемы для их скорейшей ликвидации. По возвращении на Ницир о случившемся будет доложено Ноблерату, члены которого, несомненно, найдут целесообразным направить в Фивы специальную комиссию, под присмотром которой будет происходить назначение нового энамэра и ликвидация последствий правления старого.

Что же касается событий, повлекших гибель самого Тага Мелекана, то по совокупности показаний я пришел к выводу, что имел место несчастный случай, связанный с неосторожным и беспечным обращения энамэра Мелекана с личным огнестрельным оружием, и в событии этом я вижу направляющую руку Утнапишти. Ибо людям, таким несдержанным и заботящимся исключительно о собственных нуждах, каким был Таг Мелекан, не место у руля ковчегов.

В том, что касается неблагоразумных действий бывшего домашнего писца энамэра Иссы Бруни, я не склонен видеть в этом больше, чем было им рассказано. Ибо в поведении своем он продемонстрировал, что не способен на решительные поступки, а одно лишь на глупости. И, полагаю, теперь у вдовы Тага Мелекана, наконец появится ручная обезьянка, которая будет стойко терпеть ее буйный норов. Само по себе это уже подходящее наказание для идиота, из-за необдуманных действий которого следствие велось почти месяц и пошло по ложному следу, выискивая преступника в том событии, где имел место лишь случай. Однако, дабы не перекладывать правосудие на высшую волю, я приказываю всыпать ему десяток палок прилюдно, после чего отпустить на все четыре стороны.

Подписано лично старшим дознавателем Ноблерата Индики Эло Белетцери в день двадцать седьмой третьего месяца года 1544 П.П.

Прошу простить меня великодушно, господин дознаватель, что беспокою Вас этим письмом в дни, когда расследование смерти моего господина уже завершено и Вы вынесли свое высочайшее решение, утвержденное Ноблератом, да пребудет с ним благословение Утнапишти. Однако совесть моя не позволяет мне закрывать глаза на факты, открывшиеся уже после.

Разбирая бумаги покойного хозяина, я обнаружил полученное им в день смерти письмо, весьма загадочное для меня по содержанию. Также я припоминаю, что при передаче его тела для изучения нашим врачевателям, я обнаружил под его левой рукой скомканный шнурок черного цвета из необычайно плотного материала, который раньше мне видеть не приходилось. Тогда я не придал ему значения, предположив, что он мог использовать его для чистки оружия. Выражаю уверенность, что с учетом Вашей мудрости и опыта, обнаруженное мной позволит пролить свет на обстоятельства безвременного ухода моего хозяина из жизни.

Направляю найденное письмо с курьером Вам.

Подписано лично Эркеном Бланком в день тридцатый пятого месяца года 1544 П.П.

Приложение:

Дорогой господин Мелекан!

Путешествуя по ковчегам Земли, я много времени уделяю знакомствам с интересными людьми. Находясь последние полгода в разъездах между Северными Водами и Индикой, я слышал множество упоминаний о Вашем прекрасном и гостеприимном городе, а также о Вас, мудром и экономном правителе, несомненно, свято блюдущим завещанные нам предками принципы баланса. Также мне стало известно, что в свободное время Вы, как и я, увлекаетесь изучением исторических трудов и хроник, рассказывающих о цивилизации до Потопа. Несомненно, из этих умных книг вы почерпнули многое из того, что позволяет Вам успешно справляться со своими обязанностями. Также, не сомневаюсь, Вам известны воистину удивительные и странные для нашего времени обычаи, царившие в так называемых "странах", покрывавших сушу. Будучи большим поклонником древней истории, я выражаю надежду, что в самое ближайшее время Вы сможете лично принять меня и позволите мне насладиться беседой со столь ученым человеком.

А пока позвольте поделиться с Вами одним интересным обычаем, вычитанным мной в летописях древней "страны" под названием Китай. Насколько мне известно, древний Китай имел чрезвычайно развитую систему государственного управления, в которой даже самый мелкий чиновник работал с необычайной эффективностью. Достигалось это различными способами, в том числе и неусыпным надзором за тем, чтобы эти самые чиновники не злоупотребляли достигнутым положением в ущерб Императору и народу. Буде информация о таком нерадивом слуге доходила до императорского двора, прежде чем привлечь его к ответу, чиновнику направляли черный шелковый шнурок, намекая тем самым, что неблаговидные дела его стали известны государю и ему предлагается уйти из жизни самому, не дожидаясь возмездия от правосудия, которое в те времена никак не отличалось нынешней мягкостью.

Удивительно, не правда ли? Надеюсь, когда я прибуду в Фивы, Вы найдете время обсудить этот любопытный обычай со мной.

Искренне Ваш,

Пастырь Чилдерман.

005. Пробуждение

Когда ты лежишь на спине, уставившись в усыпанное крупными звездами небо, то кажется, что весь мир состоит только из него. Особенно если устроиться головой на запад, так, чтобы не было видно зарево тонущего в расплавленной бронзе океана солнца. И тогда, раскинув руки по скользкой и мокрой поверхности сторожевой площадки, можно представить себя летящим навстречу этим странным манящим огонькам.

Площадка качается на воде, мелкие волны плещутся о ее невысокие борта, и это единственный звук, который слышен тринадцатилетнему Энки, дежурящему на плантации нитянки.

Иногда его фантазия выстраивает из звезд странные фигуры, похожие на многохвостых и многолапых зверей. Иногда они не кажутся Энки ничем иным, кроме россыпи звезд. Все зависит от настроения. Сегодня у него удачная ночь — по дороге на работу ему удалось стянуть в доках кусок соленого кальмара, который он тут же настругал на упругие тонкие ломти, и сейчас гоняет один из них во рту. Поэтому и звезды у него сегодня складываются в фигуры одна причудливей другой...

— Энки, кончай бездельничать, — над головой у мальчишки появляется огненный шар, и Энки спускается с небес на воду.

Это появился его напарник Богги с удивительным электрическим фонарем в стеклянном шаре, который светит даже под водой. Магия исчезла, уступив место очередной бессонной ночи среди сотен колышущихся в такт волнам бамбуковых рам, между которыми развеваются космы водорослей-нитянок. Не сегодня-завтра они созреют окончательно, сюда приплывут рабочие с фабрики, прицепят рамы к лодкам и отбуксируют их в Ливан. Там водоросли обработают химикалиями, разделят стебли на сотни тонких прочных нитей и выткут грубое полотно, вроде того, из которого пошиты заношенные штаны самого Энки. Для него же это будет означать конец сезона роста и еще пару месяцев без надежды найти хоть какую-то работу.

— Если будешь опять на звезды пялиться, — Богги плюхнулся рядом, осыпав Энки холодными брызгами, — останешься без премии, как в прошлый раз. Рыба у кого половину рамы сожрала?

Энки повернул голову и, прикрыв глаза рукой от света фонаря, посмотрел на напарника. Богги был на пару лет старше Энки, но его фигура, обсыпанная сверкающими каплями, оставалась такой же тщедушной. Энки, наоборот, отличался и ростом и силой, а также густой жесткой гривой, наотрез отказывающейся подчиняться ножам донных брадобреев.

— Сегодня штиль, так что если рыба опять потянет за водоросль, колокольчики греметь будут, — Энки повернул голову в другую сторону, чтобы убедиться, что натянутые между рамами тросики с полыми кусочками ствола бамбука не оборвались и не плавают в воде.

Внутри каждого бамбукового цилиндра за нитку была привязана щепка, которая, стоило тросику заволноваться, издавала звонкий треск.

— Знаешь что, — Богги ткнул мокрым локтем Энки в бок. — Не знаю как ты, а меня клетка в клоповнике старого Гюйса не устраивает. Если рыба сожрет хоть часть нитянки, мастера нам головы поотрывают! Год и так плохой был, весь урожай первого сезона штормами разнесло.

— Им самим головы поотрывают, — Энки зевнул и опустил руку в воду. — За то, что они опять нас сюда за гроши пристроили, а сами настойку жрут у Карапетяна. И вообще — мне все равно.

Тонкая мальчишеская кисть в воде мгновенно окуталась светящимся облаком. Флюоресценция, явление обычное для этих широт, казалось бы, давно пора привыкнуть — а Энки каждый раз не мог налюбоваться на игры света в черной толще воды.

— Иногда я тебя не понимаю, Энки, — Богги воткнул шест с фонарем в щель и сел рядом. — Такое ощущение складывается, что тебя вообще ничего не заботит — ни голод, ни крыша над головой.

— А что мне еще надо? Каждый купол — это огромная крыша. Ты когда-нибудь слышал, чтобы под куполом шел дождь? Или ты думаешь, я боюсь потерять свой засраный угол у Скряги Гюйса? Денег, чтобы заплатить старой каракатице, я и наворовать могу. А не наворую — у мартышек в окружных садах всегда найдутся свободные ветки.

Энки вытащил руку из воды и стряхнул с нее вспыхивающие зелеными огнями капли.

— В конце концов, надоест Ливан — уберусь в другой ковчег, — он сел, обхватив руками колени. — Хотя там везде одно и тоже...

Сидеть ему быстро расхотелось. Мальчишка снова лег на спину и смахнул с глаз покрытую белым соляным налетом прядь. И тут же поднялся, опираясь на локти.

— Ух ты, смотри! — Энки вытянул руку в сторону купола Ливана, черным силуэтом приклеенного к закату. — Звезды падают!

Границу света и тьмы пересекли три параллельные белые линии. На их концах вспыхнули яркие искры. Энки показалось, что прежде чем слиться с закатом, звезды разошлись в разные стороны, но следы растаяли слишком быстро, и мгновение спустя он уже не был уверен даже в том, что видел их.

— Плохой знак, — Богги шмыгнул и утер нос рукой.

— Это с чего бы? — Энки уставился на напарника.

— А станут, по-твоему, небесные гвозди падать просто так? Наина в гневе, раз сотрясает небесный купол.

— Это только если небо — это купол... — протянул Энки.

— А что еще? К чему, по-твоему, ковчеги привязаны? К огромным булыжникам, как в старых сказках? Вот ты сам подумай, как это может быть? Если это булыжники, они на чем там, наверху, держатся? Да они бы давно уже бы нам на головы попадали!

— Ну не знаю... Я вот слышал, что на самом деле никакого купола нет, а над нами огромная пустота. И звезды — это не шляпки гвоздей, а такие же диски из огня, что и Солнце...

— Э-э... Энки, ну ты сам подумай, какую ты чушь несешь! Солнце не может быть диском из огня. Оно же в воду садится! Оно бы давно всю рыбу в океане сварило, а из зеленых водорослей вообще суп вышел. Ты чувствуешь, что вода хоть капельку нагрелась?

Богги демонстративно сунул ноги в воду и поболтал ими, породив несколько флюоресцирующих вихрей. Энки раскрыл было рот, но тут вечерний воздух наполнил деревянный треск.

— Что б вас всех асаги сожрали! — Богги вскочил на ноги и схватил фонарь. — Ну что, дождался?

Колокольчики сотрясались мелкой дрожью, рождая рваную барабанную дробь. Энки схватил сумку с непромокаемыми мешочками, содержащими отпугивающий состав.

— Поплыли?

Богги кивнул и с разбегу прыгнул в воду. Энки натянул очки с толстыми стеклами, столкнул шест с фонарем с площадки, и вода мгновенно стала прозрачной, обнажив колышущиеся косы водорослей. Среди них мелькали юркие серебряные силуэты анчоусов, но Энки уже знал, что такая мелочовка не заставила бы трещать колокольчики.

— Где? — Богги вынырнул, отплевываясь, и схватил фонарь.

— Кажется вон там, — Энки махнул рукой в ту сторону, откуда, как ему показалось, пришла волна треска.

Они поплыли в указанном им направлении. Богги внимательно разглядывал водоросли, освещенные фонарем, выискивая косяк.

— А раньше, говорят, когда видели падающие звезды, загадывали желание, — Энки старался грести вполсилы, чтобы Богги не отставал.

— А ты успел? — тот задал вопрос, не отрывая взгляда от пятна света под собой.

— Чего? — переспросил Энки, в уши которому попала вода.

— Желание, говорю, успел загадать, когда звезды падали?

— А-а... Смотри, вот они, маленькие отродья!

Энки запустил руку в сумку и вытащил мешочек с порошком. Стоило дернуть за тесемку, и у него под ногами расплылось ярко-оранжевое пятно, от которого рыба бросилась врассыпную. К сожалению, действия порошка хватало всего на пару минут, так что часто косяк возвращался почти сразу.

Разбрасывая порошок, Энки так и не ответил на вопрос Богги. Но желание он загадать успел — чтобы в этом бессмысленном круговороте воровства, сезонных работ и опостылевшей твердокаменной вяленой рыбы на ужин наступили хоть какие-то перемены.

Дно любого ковчега — это в первую очередь беспорядочно прилепившиеся к нему грозди термальных электростанций. Обросшие водорослями и ракушками тяжелые якоря удерживают в холодных слоях воды трехкилометровые гибкие трубы, наполненные аммиаком. Газ, то охлаждаясь, то нагреваясь, циркулирует между теплообменниками, приводя в движение турбину на поверхности воды. Раз в несколько месяцев, как только датчик на якоре сигнализирует о повышенном обрастании поверхности, газ из трубы выкачивают, а саму станцию вытягивают на цепях под дно города, где за нее берутся чистильщики.

Никакого четкого графика подъема станций нет. Поэтому под дном всегда царит хаос и при свете дня может показаться, что город не висит в воздухе, а стоит на неправдоподобно тонких опорах.

Вода в этих местах в любое время суток выглядит черной, и разглядеть, что творится в ее толще, невозможно. Она кажется бездонным колодцем, уводящим на самое дно мирового океана, туда, где покоятся обросшие кораллами руины допотопной цивилизации. Только изредка здесь можно увидеть, как мелькнет плавник хищной рыбы, ожидающей падения неловкого рабочего электростанции или тела случайной жертвы разборок между обитателями городского дна. Случается это нечасто — наказание за попытку скрыть труп от переработки на удобрение по тяжести не уступает каре за само убийство.

Так что редкий дурак станет вглядываться в то, что происходит в этой темной воде. Особенно ночью, когда жизнь в ковчеге затихает.

Но вот дернулась одна из цепей, удерживающая спущенную вниз электростанцию. Из воды показалась облепленная водорослями рука, превышающая в обхвате человеческую раза в три. За ней беззвучно показалась другая, и мгновение спустя на цепи образовался нарост, отдаленно напоминающий человека. Цепь застонала, но дополнительную нагрузку выдержала. В темноте вспыхнули два рубиново-красных огня, и показавшееся из воды существо вскарабкалось по цепи под самое дно. Еще секунда — и оно скрылось в люке подъемника, растворившись в лабиринтах складов и доков.

Это случилось три дня спустя после окончания сбора урожая нитянки. На следующий день в Ливан пришел страх.

— Малик! Малик! Ну где же ты, малыш?!

Голос няньки жалобно разносился по увитому виноградными лозами дворику, однако ответом ему был лишь тихий шелест листьев.

— Какой я тебе малыш, старая дура, — предмет нянькиных поисков устроился на прогретой солнцем черепице крыши. — Мне уже двенадцать лет.

Буйно разросшийся виноград скрывал чрезвычайно удобную цепочку выбоин на стене древнего семейного дома, по которой любой мог за считаные секунды оказаться наверху. Если, конечно, знал куда ставить ноги.

Распластавшись на животе, Малик перевесил голову через гребень крыши. По узкой улице гордо шествовал городской патруль. С важным видом, надув щеки, два юнца в кожаных нагрудниках волокли железные мечи, которыми они едва ли умели орудовать так же ловко, как своими языками перед окраинными девками. Даже Малик, которого учили фехтовать бамбуковым мечом всего два года, обратил бы их в бегство, случись им сойтись в поединке. Сержант, идущий сзади, производил куда как более солидное впечатление. По крайней мере, по его манере держать арбалет можно было с уверенностью сказать, что обращаться с ним он умеет.

— Ма-а-алик!!! — снова разнеслось за спиной у мальчишки.

Вот настырная, подумал Малик и вскарабкался по скату. Не хотелось прыгать на улицу на глазах у стражников, но еще меньше ему хотелось, чтобы его застукали на крыше. С отца станется найти скрытую виноградом импровизированную лестницу и заделать ее.

Пока мальчишка сползал по покрытой многолетним слоем пыли черепице, его рубашка и брюки поменяли свой цвет. С трудом дождавшись, чтобы патруль прошел мимо, он повис на руках, уцепившись за край крыши и наконец отпустил руки. Так как сандалии Малик оставил во дворе, мостовая больно ударила ему по пяткам при приземлении. Мальчишка засопел, закусил губу, но времени распускать сопли не было — стражники могли в любой момент обернуться.

И Малик рванул изо всех сил, прочь от охряно-красных ворот своего дома.

Первым делом он решил наведаться на рынок. Хотя бы потому, что отец, энамэр Ливана Адам Киз, строго-настрого запрещал ему появляться там. А ведь сам он бывал там почти каждый день, ведь рынок был одним из предметов его гордости, гордости за свой ковчег.

Рынок занимал окружной сектор, оставленный незастроенным по известным одним только строителям ковчега причинам. Со стороны купола рыночная площадь нависала над сельскохозяйственными террасами, с другой ее подпирали убогие бурые кубы домов рыбацкого квартала. Границу между рынком и кварталом рыбаков обозначала проведенная прямо по палубе жирная красная линия. Все пространство между ней и ограждением террасы занимала разношерстая людская толпа и тысячи удивительных и невероятных вещей. О которых, по мнению Адама Киза, его сыну знать было неположено.

Малик первый раз в жизни попал в такое столпотворение. Многие годы правители Ливана блюли принципы баланса, крайне неодобрительно относившиеся к массовым скоплениям людей. Поэтому во время выходов в город самым людным местом, которое посещал Малик, был городской совет в зиккурате. Ну на сам совет-то, предположим, Малика не взяли, но зато он вдоволь насмотрелся на охранников, которых притащили с собой члены совета. Они собрались около фонтана и травили недоступные пониманию Малика байки.

Однако из каждого правила есть свои исключения. Рынок Ливана и был таким исключением. И он накрыл собой мальчишку как рыбацкую лодчонку цунами.

Рынок был всем, о чем он раньше слышал только из сплетен прислуги и многочисленных домашних книг. Здесь можно было встретить кого угодно — воздухолетчиков с обветренными лицами, покрытыми причудливыми татуировками и шрамами. Эти одевались как попало и обвешивались амулетами и монисто из ракушек. Они дымили коралловыми трубками, ругались, сплевывали прямо на отполированную ногами сотен поколений ливанцев палубу. А еще они напоказ выставляли свое оружие — клинки, нунчаки, цепы, арбалеты, а иногда и ружья — и всегда ходили поодиночке. Городские рыбаки жались кучками, охраняя ящики с уловом он посягательств базарной шпаны и наглых мартышек из окружных парков. Около них толклась прислуга из богатых домов в чистой и отутюженной униформе. Гам при этом стоял такой, что Малик не различал ни слова, он только понял, что слуги отчаянно торгуются. Их хозяева в это время неспешно прогуливались между прилавками с товарами из других ковчегов или обсуждали свои непонятные финансовые дела.

А еще рынок наполняли сотни попрошаек, грузчиков, посыльных, стражников, агрокультиваторов, корабелов, рабочих с фабрик, водоносов, продавцов закусок и просто зевак.

Не менее удивительными Малику показались и товары рынка. Он увидел все, то, чем жил мир за стенами его дома. Рыбу всех степеней годности к употреблению в пищу, начиная от жадно хватающего ртом воздух тунца, заканчивая почерневшими тушками дорабы, плоть которой уже сползала с тонких костей. Прессованные кубы морской капусты, легко разделяющиеся на тонкие-тонкие листы и продающиеся на вес. Огромные чаны с богатым белком планктоном. Амулеты, призывающие попутный ветер, богатый улов и прирост водоросли. Коробки, в которых шуршали и гремели тараканы, цикады и пауки — излишки экосадков, не вошедшие в дневную норму по выпуску в город. Кое-кто считал их деликатесом. Лотки с дивной красоты фигурками из кораллов, сушеными морскими ежами и звездами. Рулоны грубой водорослевой ткани и запредельно дорогой настоящий шелк, секрет производства которого сохранился только в некоторых ковчегах Пацифии. Плавательные пузыри, заполненные водой, в которых вяло шевелились светящиеся медузы.

Здесь прямо посреди толпы стригли, делали татуировки, гадали по рукам и выворачивали карманы зазевавшихся прохожих.

А вокруг столба с решетчатым шаром наверху извивалась женщина. Нижнюю часть лица ее скрывал полупрозрачный платок. Рядом, усевшись в позу лотоса, покрытый татуировками старик извлекал из двух тыквенных барабанов ритмичные звуки, под которые содрогалось загорелое тело танцовщицы.

Как только Малик понял, что кроме платка на лице и повязки на бедрах, на женщине ничего не было, он залился краской и поспешил отвернуться, но видение вздрагивающих в такт ритму грудей танцовщицы с почти черными сосками никак не желали покидать его голову.

Ошеломленный увиденным, Малик совсем забыл об осторожности и налетел на кого-то в толпе. Испуганно ойкнув, он отскочил — и вовремя. Стражник с красной мордой и заплывшими жиром злыми глазам выплюнул несколько грязных слов, за которые дома няньки били Малика по губам, и замахнулся на него бамбуковой дубинкой. Мальчишка сперва растерялся — никогда еще стражи порядка не позволяли себе так вести себя с сыном энамэра, но мгновение спустя до него дошло, что никто не узнает в вымазанном в грязи сопляке отпрыска семьи Киз. Да и не могли узнать — мало ли в Ливане стражников? А далеко не каждый из них бывал в доме энамэра.

Эта мысль развеселила Малика, он показал стражнику язык и юркнул в толпу. Только после этого, продолжая болтаться между импровизированными прилавками, он обратил внимание на то, сколько много стражи находилось на рынке. Малик вспомнил, как несколько дней назад подслушал разговор двух кухарок. Одна из них жаловалась другой, что боится вечерами возвращаться домой — дескать в городе объявился демон, который убивает людей. И кого-то из ее дальних родственников убили прямо в ее квартале, в двух шагах от дома. Другая кухарка посетовала на то, что демон уже хозяйничает по всему городу, а энамэр все не найдет управы на него. И обе принялись рассуждать о том, что будет, если эти новости дойдут до Ницира и нобили пришлют корпус шеду. Теток и так за подобные сплетни в доме Кизов должны были выпороть, а уж когда они начали перемывать кости отцу Малика, мальчишка не выдержал и с грохотом распахнул дверь в кухню. Надо было видеть выражения их лиц, когда на пороге появился сын энамэра! Прислуга добрую четверть часа ползала на коленях перед Маликом и умоляли ничего не рассказывать отцу. Он пообещал им этого не делать, а потом у него и так из головы это вылетело.

Между тем последние дни отец дома появлялся только поздно вечером, и о делах с женой разговаривал, лишь убедившись, что Малик уже спит и не может их подслушать. И домашних в город Адам Киз теперь отпускал только с двумя охранниками, которых он лично знал с юности.

Навострив уши, Малик прислушался к разговорам рыночной публики. В основном все несли какую-то чушь о женах, детях и ценах на водоросли. Но вот ему наконец удалось пристроится за седым человеком в дорогом халате с узорами из тростниковых листьев. Кажется, Малик видел его несколько раз вместе с отцом. Марк... Марк Раум, точно! Ему принадлежали все водорослевые плантации востока города.

Раум не торопясь шествовал через толпу, беседуя с молодым пижонистым парнем-воздухолетчиком в покрытой разводами соли куртке и коротких штанах до колен. За спиной у летуна болтался истертый рюкзак из акульей кожи, на шее франтовски завязанный платок, а на лбу красовались темные очки на покрытой сеткой трещин лакированной ленте. Из-за гомона рынка, а также опасаясь подходить слишком близко, Малик слышал их разговор лишь урывками.

— ...вчера, говорят, еще три трупа нашли, — Раум покачал головой. — Прямо не знаю, что и делать. Какая-то напасть на наш процветающий город.

— Неужели все так плохо? — воздухолетчик остановился и принялся хлопать себе по карманам. — Мало ли, что ваши профсоюзы не поделили...

Он вытащил из кармана портсигар, достал из него сигарету и, постучав ей о крышку портсигара, сунул в зубы.

— Это не профсоюзы, Виктор, — Раум покачал головой. — Это что-то гораздо худшее. Киз и городской совет с ног сбились, но каждый день появляются новые жертвы. Ты просто не видел тела, человек на такое не способен.

— Да ладно вам, Марк, — воздухолетчик снова принялся яростно рыться в многочисленных карманах куртки. — Опять куда-то зажигалку засунул, — пожаловался он собеседнику. — А, вот она... Так вот, Марк, вы же не суеверный рыбак, который молится Мами об успешном улове и размалевывает себя татуировками, дабы умилостивить Энлиля.

— Увы, в последнее время я не так уж в этом и уверен. Это чудовище уже убило сотни людей, но не оставило ни следа! И никто его не видел...

— А тот, кто видел, уже мертв, — закончил фразу собеседника воздухолетчик. — Марк, это ваше право решать, каких демонов родило воображение обитателей дна. Ваше право верить в то, что Хумбаба появляется и исчезает где захочет, как призрак. И даже в то, что это ваше чудовище послано вам в наказание за какие-то мифические грехи. Я не верю в чудовищ ни на грош, но остаюсь здесь еще только три дня, после чего "Граф Д" уходит в Урук. Так что определяйтесь быстрее — хотите вы покинуть город на его борту или будете ждать визита шеду...

Тут между Маликом и двумя собеседниками вклинилась цепочка носильщиков с ящиками на изможденных спинах, и мальчишка потерял их. Попытавшись обойти носильщиков, Малик вдруг получил увесистый тычок в спину, от которого он едва не пропахал носом палубу.

— Эй, а что это у нас тут девочки из богатеньких кварталов делают? — раздался сзади гнусавый ломающийся голос.

Малик обернулся.

— И даже без нянек и личного хранителя ночного горшка!

Четверо мальчишек старше его на пару лет, грязные и обряженные в обноски, скалились щербатыми зубами. И как они только ухитрились выцепить его из толпы? Неужели он так выделяется?

Малик сделал шаг назад, озираясь по сторонам. Как назло, рынок, мгновение назад кишевший стражниками, вдруг скрыл их от него.

— Что, девочка заблудилась? — снова подал голос гнусавый, самый низкий из четверки. — Может быть, ее проводить к мамочке?

Похоже, он был в компании заводилой.

— А может, прямо в зиккурат? — поддакнул рябой мальчишка с косящими глазами. — Вдруг ее мама уже побежала к энамэру объявлять розыск по всему городу?

Малик промолчал, нутром чуя, что это единственный правильный выход из ситуации. Что им сказать? Я не девочка? Только спровоцировать новые насмешки. Орать, что он сын энамэра? Вот уж сомнительно, что это их испугает.

На снующих мимо людей рассчитывать не приходилось — у каждого из них были куда как более важные дела, нежели драка кучки оборванцев. Теперь Малику оставалось только признать, что нежелание отца отпускать его в город одного оказалось не столь беспочвенным. Он сжал кулаки, рассчитывая, что уроки самообороны не прошли даром, и пожалел, что в руках у него нет хоть какой-нибудь палки, которую можно было бы использовать как бамбуковый меч.

Но Малик, дитя городской аристократии, плохо представлял нравы обитателей дна. На него навалились сзади, скрутили руки за спиной и повалили на палубу. Он начал отчаянно вырываться, но заработал лишь пару пинков по ребрам, от которых у него перехватило дыхание. Скорчившись, он сосредоточился на том, чтобы не извергнуть из желудка сегодняшний завтрак, запросившийся наружу после удара драной сандалией в живот.

— Ищите у него деньги!

И Малик почувствовал, как жирные грязные руки шарят у него за пазухой.

А потом все внезапно изменилось. Воздух огласился бешеным ревом и хватка, державшая его руки, разом ослабла. На головой раздались сочные звуки ударов, как будто кто-то лупил кулаками по вороху мокрой морской капусты. Малик перекатился на спину, и в глаза ему ударил солнечный свет. Зажмурившись, он попытался встать, и тут желудок окончательно взбунтовался. Рыбное филе, соевый соус и желчь украсили тошнотворными разводами серую поверхность палубы, но от этого Малик почувствовал себя лишь лучше. Он распрямился.

Двое из его мучителей валялись на палубе, отчаянно воя на разные голоса. Над ними возвышалась, как показалось сперва Малику, здоровенная косматая обезьяна, разъяренно орудующая кулаками, каждый из которых был в половину его, Малика, головы. Гнусавый оборванец, спрятавшийся за спины более рослых товарищей, азартно вопил, натравливая их на спасителя Малика.

— Ты как, цел? — рядом с ним вдруг, откуда ни возьмись, появился щуплый чернокожий мальчишка с татуированными плечами.

В руках он сжимал длинный шест от подводного фонаря — Малик видел такие, когда они с отцом плавали на плантации водорослей.

— Нормально, — процедил Малик сквозь зубы. — А ну-ка дай мне это...

Он выдернул шест из рук мальчишки.

— Эй, чудак, стой, куда же ты, — парень попытался осадить Малика, которого еще пошатывало. — Энки и без тебя разберется с Гобсами...

Но Малик ничего не слышал, его разбирала такая злость, какой он не испытывал еще ни разу в жизни. Его, сына энамэра Ливана, в его собственном городе ударили сзади, попытались ограбить да еще и обозвали девчонкой!

Перехватив шест посередине, он нанес первый удар.

Один из противников Энки сдавленно охнул и повалился на палубу, получив по спине. Второму, ни мгновение не задумываясь, Малик со всего размаху двинул в лицо. Нос бедолаги хрустнул, выплеснув облачко крови, и рынок огласился диким визгом. Теперь грабители-недомерки, все, кроме предводителя, валялись на палубе. И Малик с горящими глазами двинулся на него, вращая перед собой шест.

Гнусавый при виде такого зрелища посерел от страха и попытался что-то промямлить, но Малик его не слушал. Первый удар он обрушил на шею заводилы шайки, второй пришелся в его живот. Парень рухнул на палубу, скорчился в позе эмбриона как и сам Малик две минуты назад, а его недавняя жертва принялась охаживать его шестом по бокам.

— Ну все, хватит, ты же его убьешь!

Чудовищная сила подняла Малика в воздух, и он очутился в железном кольце рук Энки.

— Пусти меня, — Малик бился и вырывался. — Я этого гада так уделаю, его асаги за своего примут!

— Да ну прекрати ты, разошелся! — рявкнул Энки. — Стражи сейчас набежит, все получим.

— Вот и отлично, пойдут месить грязь на рисовых террасах, — Малик шмыгнул носом. — Отпусти, не буду я его больше трогать.

Малика поставили на землю, но шест, на всякий случай, Энки у него из рук вырвал.

Оборванцы, напавшие на него, продолжали валяться, некоторые не подавали признаков жизни. В толпе раздались пронзительные свистки. Наконец стража изволила обратить внимание на происходящее.

— Ну все, бежим! — щуплый мальчишка с татуировками, появившийся вместе с Энки, схватил шест и кинулся в толпу.

Малик попытался было объяснить своим спасителям, что стража — это хорошо, это в самый раз. Что сейчас он, сын энамэра, все ей объяснит, и их отпустят и даже наградят, но Энки не слушал его. Он сгреб Малика под мышку и бросился бежать.

Чужие ноги мелькали у Малика перед глазами со страшной скоростью, а пару раз ему даже показалось, что он останется без головы, зацепив серую коралловую стену. Но все обошлось. Вот только когда Энки наконец поставил его на палубу, пришлось несколько минут потратить на то, чтобы отдышаться — неимоверно болел живот, которому сначала досталось от сандалий рыночной шпаны, а потом Энки сжал так, что кишки чуть наружу не полезли.

— Ты... ты... ты зачем меня утащил? — выдохнул Малик, кое-как справившись с тошнотой.

— Так стража ведь, — пожал плечами Энки и сел на наваленные у стены смятые картонные ящики.

— Ты как не в Ливане родился, — добавил мальчишка, который нес шест. — Думаешь, они стали бы разбираться, кто прав, кто виноват? Отлупили бы всех и отправили на сельхозтеррасы. А там знаешь, как надсмотрщики бичами орудуют?

Парень положил шест и задрал на себе выцветшую безрукавку. На худой спине с выпирающими ребрами извилистыми синими дорожками раскинулись жуткие следы.

— Меня зовут Богги, — он опустил безрукавку и протянул руку Малику. — А это Энки.

Энки кивнул лохматой головой.

— Малик. Малик Киз.

— Ха, ну надо же, — Богги залился звонким смехом. — Да ты же однофамилец нашего уважаемого энамэра... Или не однофамилец?

Он ошарашено уставился на Малика.

Тот в ответ кивнул.

— Так что зря вы меня оттуда уволокли. Сейчас бы мы уже...

— Получали дубинками по головам, — оборвал Малика Энки. — А потом копались бы по колено в той дряни, на которой растят рис и сою. А состоит она, в основном, из покойников, ты об этом знаешь? И покойники, они этому не рады, так что стоит зазеваться — и они тебя к себе утянут. Хоть там жижи по колено, а утонуть можно на щелчок.

— А-а... Да отец потом со стражи три шкуры спустил бы... — и Малик осекся.

— Вот то-то и оно, что потом. Или ты думаешь, у тебя на лбу написано, что ты сын энамэра?

— Чтоб их всех Ламашту пожрала... — Малик огляделся. — А мы вообще где?

Энки притащил его в поросший мхом и плесенью тупик, какой-то жуткий проулок между двумя слепыми стенами жилых трехэтажек. Узкую полоску неба над его головой расчертили тонкие веревки, на которых сушились связки разноцветных губок.

— Да уж вряд ли ты тут бывал раньше, — Энки ухмыльнулся. — Ты лучше скажи — чего тебя на рынок-то понесло без охраны?

— Посмотреть хотел.

— А что, с родителями нельзя было прийти?

— Отец не пускал, — пожал плечами Энки.

— И ты, значит, сам решил все сделать? — Энки не переставал ухмыляться. — А про Хумбабу что, не слышал?

Малик помотал головой. Еще не хватало показать своим новым знакомым, что он боится кухаркиных баек.

— Ну про демона, который по ночам людей убивает?

— Так то по ночам! — вскинулся было Малик.

— А я вчера слышал, что на улице Ущербной Луны он посреди дня троих разорвал, — встрял в разговор Богги. — Прямо посреди дня!

— Мой отец говорит, что это все разборки донных профсоюзов, — заявил Малик.

Ничего такого, естественно, тот не говорил, мальчишка лишь повторил то, что услышал в недавнем разговоре Марка Раума с воздухолетчиком.

— В таком случае, у нас появился какой-то новый профсоюз, — хмыкнул Богги. — Вчера пассажирские порты с двадцать второго по тридцатый целый день закрыты были. Профсоюзники и владельцы компаний там собирались в главном зале. Так вот у них, Малик, зубы от страха стучали так, что чуть городские нити не полопались... У-ух, жрать-то как охота!

И желудок Богги издал серию резких урчащих звуков.

— Да уж, с вечера ничего не ели, — вздохнул Энки, живот которого тоже приклеился к позвоночнику. — И Гюйсу платить нечем. Опять в садах ночевать придется...

— Пошли ко мне! — встрепенулся Малик. — Я все отцу расскажу, он вас накормит и даст денег!

— Только сначала головы поотрывает и тебе и нам, — рассудительно произнес Богги. — Нет уж, спасибо, в вашу часть города я вообще никогда не хожу.

— Может сушеных яблок опять наворовать? — предложил Энки, рассматривающий медленно колыхающиеся на ветру губки. — Эй, Малик, ты... А, да откуда тебе уметь!

— Я попробую, — Малику вдруг нестерпимо захотелось совершить еще что-нибудь такое, что он никогда не делал.

А воровать он тоже никогда не пробовал — дома и так все было к его услугам.

Энки окинул скептическим взглядом нового знакомого. Поизучав его с минуту, он вдруг расплылся в широкой улыбке, обнажившей крупные белые зубы.

— Есть одна идея. Ну-ка вытри лицо как следует. А ты, Богги, отдай ему свои сандалии...

Десять минут спустя Малик с важным видом шествовал между лотками продавцов сладостей. Торговцы, как и рыночная шпана, имели отменный нюх на обитателей богатых кварталов, и перепачканная рубашка Малика их не могла обмануть. Они наперебой предлагали мальчишке свои товары, стреляя жадными глазами по сторонам в поисках родителей, готовых оплатить капризы любимого чада. Но целью Малика была тележка с сушеными фруктами. Лежалые, с белым налетом урючины, выложенные на ней толстым бородатым торгашом в украшенном разноцветными пятнами фартуке, вряд ли привлекли бы внимание Малика, будь он здесь с родителями. Вообще-то, фрукты стоили дорого, но этот жулик за гроши торговал испорченный и лежалый товар, годный разве что на корм крысам. И пока толстяк прыгал вокруг него и совал отдающую плесенью хурму, Энки и Богги горстями выгребали сушеный урюк, запихивая его за пазухи.

— Эй, Тенгиз, да тебя никак развели! — залился смехом торговец креветочным супом, обнаружив зарывшихся в мешок мальчишек.

Взревев, толстяк бросился к тележке, но Богги и Энки тут же дали стрекача. Малик не стал дожидаться, пока до толстяка дойдет, что и он в этом замешан, и тоже бросился бежать.

Встретиться они договорились около первой скамейки перед местным сектором садовой террасы. Малик не был уверен, что его будут ждать, но когда он, поплутав в толпе, выбрался под тень деревьев, Энки и Богги уже сидели на бордюре и запихивали себе в рот сморщенные серые кружочки.

— Садись, налетай, — Энки хлопнул ладонью по палубе рядом с собой и протянул Малику полную горсть урюка.

— Четыреста семьдесят три человека! — начальник городской стражи Иван Крамник хлопнул листом, который держал в руке, об стол. — Двести семьдесят три трупа за последнюю неделю! Среди них два патруля стражи. Все просто разорваны в клочья. Если вы хотите знать мое мнение — человек на это не способен, только демон...

— Давайте не будем все драматизировать, — оборвал его Нефед Калгари, владелец фабрики парусины. — Не надо нас пугать, мы все прекрасно знаем слухи о Хумбабе, бродящие по городу.

— Слухи?! — Крамник при этих словах рассвирепел. — Я вас пугаю?! Да вы хоть раз были там, где побывал этот распроклятый демон? Вы видели, что он оставляет от людей? Нет, — Крамник навис на вжавшимся в кресло Калгари, разом растерявшим весь свой апломб. — А надо было бы, тогда бы вы поняли, почему моих людей даже под страхом смертной казни больше не отправить ночью на улицы, и не пороли чепуху на совете.

— И что вы предлагаете? — Адам Киз окинул присутствующих взглядом исподлобья.

Длинный стол, вдоль которого сидели члены совета Ливана, был ровесником города. С тех пор, как в зиккурат ступил первый энамэр ковчега, зал с высокими и узкими окнами служил местом заседания городского совета. Атмосфера в этом зале всегда царила разная. Чаще спокойная, иногда сонная — в короткое межсезонье, когда замирало любое производство, а иногда и лихорадочная, когда на Ливан надвигались ураганы. Но сейчас каждый из присутствующих ощущал давящий страх, как будто мифический Хумбаба уже скребся в резные двери зала.

Машинально Киз отметил, что место Марка Раума свободно. Говорят, его и в городе не видели уже несколько дней, а дом стоит пустой.

— Я предлагаю отправить курьера на Ницир, — Крамник сделал паузу. — И вызвать сюда корпус шеду.

По залу прокатилась волна вздохов.

— Это чушь! — завопил Дедал Ранмару, лекарственный король, вошедший в совет всего месяц назад.

— Невозможно! — вторили ему несколько голосов. — Проще сразу сунуть голову в петлю!

— Это самоубийство! — Нефед Калгари вскочил из-за стола.

— Самоубийство — делать вид, что мы в состоянии контролировать ситуацию, — треснул кулаком по столу Крамник. — Вы что, не понимаете, что как только до Ницира доберется первый же беженец, а на причалах уже не протолкнуться от них, как дети Мардука явятся сюда сами?! И тогда у нас не будет шанса даже объясниться. Если мы вообще доживем до этого дня.

— Возможно, нам стоит проявить осторожность в отношения с Нициром.

Седой как лунный свет Мехлер Варга, возможно, самый старый и уважаемый гражданин Ливана, всегда опирался на свою трость, даже сидя. Но сейчас он поднялся.

— Я еще помню те времена, когда над сказками о демонах смеялись даже дети. Считалось, что если же демоны когда-то и существовали, то давно потонули вместе с сушей, — Варга на мгновение замолчал, пережевывая что-то бесцветными сморщенными губами. — В конце концов, откуда вообще мы можем знать, что это дело рук одного, гм-м... существа? На моей памяти сыны Мардука уже приходили в этот город, но, хвала Шамашу, я был слишком мал, чтобы заседать в этом зале...

Старик замолчал, но все смотрели на него, ожидая продолжения.

— А что вы смотрите? — вскинул он седые брови. — Кровь лилась по улицам, как дождевая вода, а окружные поля еще несколько лет плодоносили так, что Ливан даже продавал сою в другие ковчеги. И это было делом рук человеческих.

— То есть вы это к тому, что их было много? — осведомился Ранмару.

— Да вы что, с ума все посходили?! — теперь вскочил Саймон Левкович, унаследовавший винное производство. — Один человек, десять, сто, демон — какая разница? Разве это что-то меняет?! Я за то, чтобы послать курьера на Ницир!

Члены совета вновь пустились в яростную перепалку, молчали лишь Крамник и Киз, обхвативший руками голову. Он давно уже принял решение, но встревать сейчас в спор было бесполезно. Киз не сомневался, что как только эмоции уступят место разуму, большинство членов совета согласятся с ним. А даже если и не согласятся... Энамэр слабо усмехнулся. Курьер на Ницир тайно отправился на рейсовом цеппелине еще два дня назад.

Одним из первых из Ливана сбежал Скряга Гюйс.

Этим утром Энки вспомнил, что задолжал старому жлобу недельную оплату за жилье. С одной стороны, тот не приперся за ней сам, и это хорошо. С другой, подумал Энки, а не получится ли как в прошлый раз, когда он тоже месяц не вспоминал про деньги, а потом просто выгнал его и месяц не пускал на порог своей ночлежки? Деньги у Энки были, два дня назад Малик притащил их из родительского дома — Энки имел неосторожность брякнуть про долги. Отделаться от назойливого сына энамэра ему не удалось. Но стоило ли тратить мятые светло-зеленые купюры на это пристанище клопов?

Энки пробежался взглядом по своей каморке. Бурые неровные стены из прессованной водоросли. В углах подъедены плесенью. Свет сочится только из щелей между стенами и крышей, потому что масло в лампе давно кончилось. Огромную вмятину на стене, доставшуюся Энки от предыдущего постояльца, закрывает затертая афиша залетного цирка. Из-под нее выполз здоровый черный таракан и уставился на Энки, шевеля усами. Рваный матрас, скатанный в углу, и почерневшая циновка на полу. И мешок с немногочисленным скарбом. Особо держаться-то не за что.

Если бы не одно "но". Приближался сезон дождей, а это не лучшее время ночевать в садах. Из вентиляционных арок тянуло так, что простыть и заболеть было минутным делом. Воспоминаний о подхваченной однажды легочной лихорадке Энки хватило надолго.

Потянувшись, он засунул за пазуху сверток с купюрами и выполз в освещенный редкими лампами коридор. Там, привалившись к стене, сидел, блаженно улыбаясь, одноногий Дру, накачавшийся как обычно сивухи. Дед жил за счет продажи книг из городской библиотеки, которые он успел наворовать, пока там работал. При появлении Энки взгляд старика немного прояснился.

— Привет, Дру. Что отмечаем? — Энки кивнул соседу.

В полный рост идти по коридору не получалось. Приходилось либо сгибаться, либо перемещаться на четвереньках.

— Гюйс, с-старая каракатица, сдриснул, — заикаясь пробормотал Дру. — Так торопился, скт-тина, что даже оставил жратву и выпивку.

— Да ты что?! — Энки уселся на корточки напротив. — А тебе не привиделось?

— Не-а, — пьяница вяло помотал головой. — Барак и Люси уже все оттуда выволокли, что можно. Д-дураки, думают на рынке продать, — он икнул. — На рынке, надо же! Рынка уже почти нет! Все или сбежали, как Гюйс, или сидят по домам!

— Что ли, демона боятся? — усмехнулся Энки.

— Что ли, боятся! — передразнил его Дру. — Ты бы увидел, тоже небось забоялся бы! Говорят он уже три тыщи человек сожрал.

— Ой, ну хорош заливать-то, трепешься как базарная бабка, — отмахнулся Энки и пополз дальше.

То, что Гюйс исчез — это хорошо, но сидеть весь день дома он не собирался.

— Хумбаба — ураган его голос, — Энки даже не узнал сперва голос Дру, тот вдруг окреп и загремел, как усиленный рупором. — Уста его — пламя, смерть — дыханье! Ему вверил Энлиль страхи людские...

Стены перед глазами у Энки вдруг стали расплываться и задрожали, а по спине побежали крупные холодные капли.

— Ты чего, старик, — он осторожно обернулся, ожидая увидеть на месте Дру самого Хумбабу. — Уже до глюков налакался?

Но там сидел все тот же одноногий Дру, свесивший голову набок. Из уголка рта у него свисала нитка слюны, фляга с сивухой выпала из заскорузлых пальцев и теперь лежала в луже мутной, резко пахнущей жидкости.

Энки вдруг со страшной силой захотелось наружу, на свет и свежий воздух. Кубарем выкатившись из ночлежки, он едва не сшиб с ног Малика Киза.

— Привет, — поздоровался тот. — Что с тобой?

— А? — Энки вскинул на него очумелый взгляд.

— Я говорю, что с тобой? Виду у тебя такой, будто за тобой лемунти гнались!

— Да если бы... Опять из дома удрал?

— Угу, — Малик кивнул.

— Снова же отец выдерет, — вздохнул Энки. — Хочешь, чтобы твой зад как спина Богги выглядел?

— Не, сегодня ничего не будет, — отмахнулся Малик. — У меня знаешь, какая новость? Сегодня корабли шеду прибывают!

— Да ладно!

— Точно тебе говорю! Отец их вызвал, чтобы Хумбабу поймать!

Хумбаба — ураган его голос,

Уста его — пламя, смерть — дыханье!

Ему вверил Энлиль страхи людские.

Волосы на затылке Энки встали дыбом, а палуба под ногами закачалась. Но Малик этого не заметил.

— Давай, побежали в порт, посмотрим! — он начал теребить друга за рубаху. — Они скоро будут, ну часа через два — самый край! Вахтенные уже сигнал по зеркалам получили!

Гнезда для вахтенных, высматривающих все четыре стороны света, находились на вершинах гигантских металлопластиковых кедров, венком оплетавших окружность города. Энки помнил, как поразили его величественные деревья, когда он первый раз увидел Ливан с моря. Там же, в гнездах, стояли зеркала в человеческий рост, с помощью которых можно было обмениваться сигналами с приближающимися к городу судами и дирижаблями.

— Да кто нас пустит, — промямлил Энки, в голове которого продолжали метаться слова старого Дру. — Там, небось, только члены совета да стража...

— Ну, на этот раз меня никто за уличного оборванца не примет, — довольный Малик вытащил табличку, испещренную письменными знаками. Но читать Энки не умел.

— Пропуск, — важно сообщил Малик. — Отец дал, сказал, что мне с няньками и охраной можно прийти посмотреть!

— И ты решил, как обычно, все сделать сам? — кисло осведомился Энки.

— Ага, — Малик кивнул. — В первый раз что ли?

И то верно. Если бы отец каждый раз выполнял свои обещания выпороть сына за очередной побег к новым друзьям, его зад давно бы уже распух так, что не влезал в штаны.

— Вы куда это намылились? — из-за угла ночлежки появился Богги с повязанным на голове платком.

На плече он нес палку со связками мелкой сушеной рыбешки. Энки машинально протянул руку, сорвал одну и сунул в рот.

— Хотим пойти посмотреть на прибытие шеду, — ответил за него Малик.

— Вах, ты с ума сошел! — Богги отодвинулся от меланхолично жующего Энки, приценивающегося к следующей рыбке, снял с плеча палку и прислонил к стене. — Ты разве не слышал, что они творят? Они даже на людей не похожи — головы у них бычьи, а за спинами крылья! Каждый, кто попадается им на глаза, умирает страшной смертью, и для них нет разницы — рыночный ты воришка или сын энамэра!

— Какая чушь! — Энки выплюнул рыбий хвост. — Шеду — обычные люди вроде нашей стражи, только обучены лучше. Ну зачем, скажи мне, отец Малика стал бы иначе их сюда звать, если у нас уже есть Хумбаба? Малик, твой отец похож на сумасшедшего?

— Не-а, — мальчишка замотал головой. — Он же сам пошел их встречать. Хотя дома он ругался, что в совете еще остались идиоты, которые боятся шеду больше Хумбабы.

— Вот видишь, — Энки вытер руки об штаны. — Пошли посмотрим на их бычьи головы.

На когда-то оживленных улицах рядом с рынком теперь царило запустение. Чудовище могло появиться в любой момент в любой части города, и узнавали люди об этом, только когда натыкались на очередное растерзанное тело в луже крови. И хотя Хумбабу так никому и не удалось увидеть, теперь уже не оставалось сомнений — в Ливан пришел демон. Ливанцы забились в свои дома, хотя никакие стены и двери не могли защитить от чудовища — не раз и не два оно врывалось в жилье, оставляя после себя смерть и хаос, а затем бесследно исчезало. И все же дома было не так страшно, как на пустой улице, по которой редкие сквозняки гоняли старый мусор.

Неуютно чувствовали себя в этом запустении и мальчишки, которые, пройдя полквартала, к центру города пустились бегом.

Ближе к зиккурату людей стало больше, и на перекрестках появились бледные стражники, за тройную оплату еще соглашавшиеся выходить на улицы днем. Однако стоило Малику и его спутникам миновать центр, как люди вновь исчезли с улиц и не появлялись вплоть до той минуты, когда запыхавшиеся мальчишки остановились отдышаться у стражников, перекрывших уходящие вниз ступени лестницы, ведущей на посадочную палубу.

И здесь табличка-пропуск на шее у Малика открыла им другой мир, скрытый вековой темнотой нижних палуб.

Через зевы широко распахнутых врат (иногда закрывать каждую их створку приходится вручную сотне человек зараз) в ковчеги попадали воздушные корабли из других городов. Их швартовали к подпирающим потолок мачтам, закрепляли тросами на тысячах вделанных в палубу колец и подавали тележки с пассажирскими трапами. Когда цеппелины надо было опустить ниже, чтобы, к примеру, снять тяжелые грузы, через эти же кольца пропускали канаты, прикрепленные к электролебедкам. Под натужный рев старинных моторов, скрипя натянутыми как струны канатами, округлые туши воздушных махин опускались на палубу.

Но сейчас порт с белеющими над воротами огромными цифрами 43, к которому лежал путь мальчишек, пустовал.

Посадочная палуба повторяла собой форму города. По сути это был огромный диск, чуть покатый от центра к внешним краям. Его середину заполнял спускающийся из уровня зеро и уходящий в дно необъятной ширины столб. В нем скрывались тайные коммуникации ковчега, доступ к которым имели только инженеры Ницира. Границы между портами отмечали лишь натянутые между причальными мачтами сетки. Кроме того, неугомонные обитатели Ливана, не удовлетворившись задумками строителей ковчега, внесли в устройство палубы свои усовершенствования.

Теперь взору мальчишек, спустившихся вниз, предстал не теряющийся в темноте лес мачт, а целая паутина из подвешенных под потолком переходов, мостиков и лестниц. Между мачтами вилось бессчетное количество пропущенных через шкивы веревок с метановыми лампами. За ними следили целые бригады рабочих — как только лампы на веревке гасли, они вытягивали их к себе на подвешенные по всей палубе площадки и заправляли из баков.

Из-за огромной площади на посадочной палубе, равно как и в другой любой части города, за исключением случаев прибытия самых крупных воздушных транспортов, редко собиралось много людей. Однако стоило глазам Малика привыкнуть к царившим во внутренних помещениях потемкам, как он понял, что корабли шеду встречают несколько сотен горожан — члены совета, их семьи, городская стража в парадных мундирах, портовики, собравшиеся поглазеть на бесплатное зрелище... Как Малик не старался, отца в этой толпе он разглядеть не смог.

— Чего там? — рядом с Маликом через веревочное ограждение свесился Богги. — Ух ты, сколько народу! Я думал, что такое только на рынке бывает!

По правую руку от Малика навалился грудью на ограждение Энки.

— И где там твой отец? — спросил он.

— Не знаю, — пожал плечами Малик. — Народу много.

— Сам вижу, — буркнул Энки. — Не пойдем туда, отсюда даже лучше видно будет. Эй, Богги, ты разглядишь отсюда, какие у шеду головы?

Ответить тот не успел. Порт заполнился звоном причальных колоколов, и в воротах показался острый нос баллона первого корабля шеду, окутанный облаком пара из тормозов. Следом за ним появились другие дирижабли, и между мачтами замельтешили нагие блестящие спины причальников, принимающих концы с кораблей шеду. Ловко принайтовав их к мачтам, причальники как обезьяны вскарабкались по сброшенным канатам. Каждый из них был обвязан тросом, уходящим к электролебедкам.

— Что это? — когда раздался рев лебедок, Богги даже подскочил.

— Похоже, бычьи головы ревут, — ухмыльнулся Энки.

— Да? Я же говорил!

— Не слушай его, — Малик толкнул Богги локтем. — Просто включили лебедки, сейчас корабли посадят прямо на палубу, чтобы трапы не подавать.

— Что, правда? — судя по голосу, Богги ему не поверил.

— Сейчас сам увидишь.

Как только гондолы кораблей коснулись палубы, рев моторов смолк. Люки дирижаблей распахнулись, и из них появились первые шеду.

Малик не очень-то верил в ужасы про сынов Мардука, которые рассказывали старые слуги в их доме, также как и в то, что у шеду бычьи головы. Однако в свете падающих из ворот лучей солнца голова первого шеду вспыхнула отраженным от металла светом, сердце мальчишки камнем ухнуло в пятки. Горящий череп шеду венчали острые изогнутые рога, а за укрытой золотым панцирем широченной грудью действительно вздымались короткие острые крылья.

Рядом сдавленно икнул Богги. Доски под ногами дернулись — мальчишка отскочил от ограждения и уже дал бы деру, если бы крепкая рука Энки не ухватила его за шиворот. Богги смешно засучил ногами, упираясь в прессованные водоросли, но вырваться из хватки Энки было дано не каждому взрослому, что уж говорить о тщедушном сопляке вроде Богги.

Вслед за первым из люков кораблей вышли остальные шеду, облаченные в угольно-черные доспехи, но уже без крыльев и рогов. Но на людей они тоже походили мало, скорее, на каких-то жуков, вдруг выросших в сотни раз и вставших на задние лапы. Сходство с насекомыми усиливали свисающие с правого плеча до палубы длинные узкие щиты. Черные фигуры выплескивались из нутра цеппелинов короткими колоннами. Колонны шли, столь плотно сомкнув плечи, что напоминали шипастые шагающие коробки, выстраивающиеся перед прибывшими кораблями.

По толпе встречающих прокатился вздох, она подалась назад, оставив перед собой несколько неподвижных, жмущихся друг к другу фигур. В одной из них Малик наконец узнал своего отца. Тому, ошеломленному жутким видом прибывших, пришлось взять себя в руки, прежде чем шагнуть навстречу колоннам жуков.

И стоило ему сделать несколько шагов вперед, как рогатый ухватился за свою голову и потянул ее вверх. Неизвестно, что за страшилище успела бы создать бурная мальчишечья фантазия, но под золотой маской оказалось обычное человеческое лицо, а голова оказалась лишь вычурным шлемом, который предводитель шеду пристроил на согнутой руке.

Не особенно стараясь сдерживаться, Малик прыснул и украдкой покосился на Богги. Лицо бродяги заливало пунцовой краской, а уши, казалось, светились в темноте подобно раскаленным угольям.

— Бычьи головы, говоришь, — хмыкнул Энки. — И крылья значит. И умирают все сразу. Ну-ну.

Богги дернул плечом и вырвал безрукавку из кулака Энки.

— Я пойду поближе посмотрю, — шепнул Малик друзьям и принялся пробираться на воздушную дорожку, проходящую почти рядом с пришвартовавшимися кораблями.

А посмотреть там было на что. Малик, с раннего детства знакомый с наукой цифр, насчитал среди прибывших полторы сотни шеду. Это было несложно, учитывая, что они сохраняли строй и стояли не шелохнувшись, равно статуи. Все, за исключением командиров, носили черные композитные доспехи, выкованные волшебными машинами еще до Потопа. Такие панцири не брали ни мечи, ни арбалетные стрелы, ни даже огнестрельное оружие. Они же делали шеду близнецами, ибо отличались доспехи только нанесенными на плечевые пластины знаками. Большинство шеду были вооружены мечами, по цвету не отличавшимися от доспехов. Карбонитрид-титановые мечи рубили железо как морскую капусту и никогда не тупились. У многих за спиной висели блестящие арбалеты, болты к которым по толщине равнялись руке младенца. А за спинами шеду, выгрузившихся последними, торчали толстые железные трубы.

И вот тут Малик ахнул.

— Ты чего? — Энки, так же внимательно разглядывающий зловещих сынов Мардука, повернулся к нему.

— Это же автоматические ружья! — выдохнул Малик.

— Где?

— Видишь последнюю колонну? — Малик ткнул пальцем перед собой. — У них за спиной торчат палки. Это ружья! Я в книгах на картинках видел!

Теперь, воочию узрев силу, поддерживающую баланс, даже ребенку стало понятно, почему любой энамэр готов утопиться в дерьме окружных полей, лишь бы не допустить прихода шеду в свой ковчег. С момента, когда Великий Океан накрыл последний клочок суши, и по сей день на постпотопной Земле не существовало более грозной силы, чем закованные в древнюю броню воины Ноблерата, неустрашимые, вымуштрованные и неуязвимые.

Можно было сколько угодно плевать на рассказы стариков вроде Мехлера Варга, но теперь, глядя в ледяные глаза командира шеду, отражаясь в надраенных до блеска черных щитах и попытавшись исторгнуть из пересохшего горла хоть какой-то звук, энамэр Ливана Адам Киз, вдруг понял, что у него напрочь пропала уверенность в том, что он поступил правильно, призвав эту чуму на свою голову добровольно.

И оттого еще более чудовищным оказалось то, что случилось дальше.

Первый удар потряс палубу и заставил беспорядочно метаться метановые огни фонарей под потолком. На самом деле, конечно, он был не настолько силен, чтобы заставить людей хотя бы пошатнуться. Но многим тогда показалось, что Ливан вот-вот рухнет. А затем в воздух подобно стае черных жужжащих мух взвились бронированные тела шеду. Ни те, кто оказался в воздухе, ни их собраться по оружию, еще оставшиеся на палубе, сперва не могли поверить, что их расшвыривают, как марионетки с оборванными нитками. Второй удар забросил несколько тел в толпу зевак, перемолов кости шеду и превратив тела в фарш. Из щелей доспехов, разлетевшихся и со всей силы ударившихся о палубу, брызнули густые струи крови.

Порт наполнился криками и грохотом. Ливанцы в ужасе ринулись в разные стороны, сбивая с ног друг друга и погибая, сметаемые пытающимися перегруппироваться шеду. Один за другим заухали их ружья, но звуки выстрелов быстро глохли в лесу мачт. Да и сами пули с диким визгом рикошетили от гоферовых конструкций палубы, разрывая паутину хлипких веревочных креплений. С каждой секундой выстрелы звучали все реже и реже, а им на смену пришел жуткий треск разрываемой плоти и глухих ударов летящих по сторонам доспехов, отдающие металлическим звоном с привкусом крови. Казалось, эта отбиваемая барабаном смерти партия продлится вечно.

Но вскоре затихли вопли тех, кому повезло выжить и скрыться, а те, кто не нашел в себе сил покинуть место бойни, жались на трясущихся ногах к стенам. Вслед за криками смолкли и удары, с которыми доспехи шеду выплескивали свое ставшее полужидким человеческое содержимое на палубу. Порт опустел, но на окрасившейся в охру палубе и между беспорядочно свисающих с оборванных канатов мостиков, остались сотни изломанных тел.

Энки, Малику и Богги хватило ума рухнуть плашмя на доски и лежать так, они вцепились в чудом уцелевшие веревки, державшие переход. Ни живыми ни мертвыми себя не чувствовали, их полностью поглотил дикий, неконтролируемый ужас, который лишал возможности соображать, двигаться и даже кричать.

Каким-то чудом Энки переборол паралич и поднял голову.

Внизу, там, где еще недавно стояло внушающее почти божественный трепет войско Мардука, теперь громоздилась гора трупов в расколотых как ракушки мидий в супе доспехах. А на ее вершине возвышалось существо в два человеческих роста, закованное в ослепительно-белый панцирь, по которому тошнотворными кляксами была размазана алая кровь погибших.

Демон, стоял на полусогнуты ногах. С длинных как у обезьяны рук, заканчивающихся пальцами-лезвиями капала кровь. Не успевшие сбежать люди жались к стенам, безмолвно взирая на чудовище, а то, повернув к ним свою гладкую голову, напоминающую по форме акулью, обожгло взглядом горящих багровым огнем глаз.

Вытянув шею, Хумбаба издал ужасающий рев, от которого у всех затряслись поджилки, и в то же мгновение пропал. Его исчезновение подействовало как катализатор — оставшиеся в живых с воплями бросились вон.

Зал, где вот уже больше тысячи лет собирался Ноблерат Индики, за прошедшее время абсолютно не изменился. Очевидно, желая внушить хоть какую-то гордость брошенному на затопленной планете правительству одной из четырех земных акваторий, строители ковчега вознесли зал над антрацитово-черным куполом Ницира и заставили вращаться. Но механизм вращения отключили лет триста назад, и теперь подковообразные трибуны, которые на разного рода заседаниях занимали нобили, всегда оставались обращенными на закат.

Из-за этого присутствующим в зале казалось, что гегемон Индики Альбус Регис обращался к вырезанному из плотной черной бумаги силуэту, а не живому человеку. За спиной приглашенного вечернее солнце высветило выгравированный в митрагласе круг с клепсидрой, под которой бежала надпись "Noblesse Oblige".

— Мы не могли найти вас целую неделю, — голос Региса прогремел по залу. — Из-за того, что вы не отвечали на вызовы, Ноблерат истратил уйму денег на курьеров!

— Я был занят, — если бы не подвешенные над креслом его собеседника микрофоны, вряд ли бы достопочтенные нобили услышали эти слова, ибо человек не счел нужным произнести их громче, чем при обычной беседе. — У ордена есть дела не только в Индике.

Вообще-то гость занимал место гегемона, а Регис прохаживался перед ним, заложив руки за спину. Дорогая, но мятая, одежда из морского шелка висела на гегемоне как на вешалке. На рукавах камзола темнели пятна от соуса и жирные разводы. Обычно не позволявший себе пренебрежительного отношения к внешнему виду, Регис не спал двое суток, а поэтому сейчас на состояние одежды и грязных нечесаных волос ему было наплевать. С проблемой, подобной этой, ни нынешнему гегемону Индики, ни его предшественникам сталкиваться еще не приходилось.

— Боюсь, при нынешнем положении мы хотели бы видеть не только вас, — Регис остановился. — Зная возможности ордена, я бы очень хотел настоять на том, чтобы ВСЕ ваши люди отправились в Ливан.

— Все? — ответом Регису стал насмешливый взгляд. — Вы даже не представляете, чего требуете. Вы часом не собрались затопить его?

— Вполне возможно, что именно это нам и придется сделать. Посмотрите, — Регис протянул Чилдерману несколько бумажных листков.

Первый рыхловатый серый лист украшал грубый набросок чудовищного существа, утыканного шипами, сгорбленного, с длинными, ниже колен руками и вытянутой головой, наполовину занятой огромной зубастой пастью. С различными вариациями этот рисунок повторялся и на остальных листах.

— И? Я должен испугаться? — Чилдерман вопросительно уставился на Региса. — Нарисовано так себе.

— Стоило бы. Это существо разорвало в клочья полторы сотни шеду в Ливане, — сообщил Регис. — Посылать еще один отряд мы не рискнули.

— А что было до этого? — в глазах Чилдермана появился хищный блеск. — Ведь сынов Мардука туда зачем-то послали?

— В Ливане за месяц убито больше пятисот человек. В городе началась паника, и энамэр прислал к нам курьера. Курьер нес какую-то чушь про демонов, но мы ему, естественно, не поверили. Так мы лишились ста пятидесяти шеду за раз. Проклятое чудовище появилось ниоткуда и просто разметало отряд, стоило тому высадиться в Ливане. В живых остались всего двое. И они, и беженцы из Ливана повторяют одно и то же. Это действительно чудовище, которое продолжает убивать людей.

— Что вы хотите от ордена Турангалилы?

— Чтобы вы отправились в Ливан и выяснили, что это за существо и как его убить. Если убить его невозможно — орден инженеров затопит Ливан...

— Я понятия не имею, что здесь нарисовано, — перебил гегемона Чилдерман. — Но вряд ли затопление города будет лучшим выходом. Сколько миллионов человек живет в Ливане? Два с половиной? Три? Как вы собираетесь распределять такое количество беженцев?

Регис промолчал.

— Вы превысите мальтусовы нормы ковчегов, Регис, — продолжил Чилдерман. — И в итоге разнесете вдребезги баланс всей Индики. В последние несколько лет в акватории наблюдается демографический подъем, и вы едва справляетесь с принудительной депортацией. Так что без вреда для Индики этот город может затонуть только вместе со всеми его жителями. А сколько населения уже покинуло его?

— Значит, вам тем более стоит поторопиться, — голос Региса стал резким и неприятным.

— О, безусловно, я буду очень спешить, — Чилдерман встал и взял со стола шляпу. — Но помните, Регис, ваши предки создали принципы баланса не из воздуха. Если вы не справитесь со своей задачей, Турангалила может указать и вас в качестве цели.

Регис замер как соляной столб. Раньше ему не приходило в голову задуматься, почему орден Турангалилы позволяет Ноблератам всех четырех акваторий действовать по своему усмотрению. Ответ на этот вопрос замаячил перед ним призраком, поднимающимся из смрадных испарений нижних сельхозтеррас, куда попадали трупы бесчисленного количества неудачников, не ужившихся с принципами баланса. Внезапно накатившие удушье и тошнота заставили сжаться желудок гегемона в твердый ком.

За спиной Региса один из нобилей склонился к другому и произнес вполголоса:

— Почему у меня каждый раз остается ощущение, что это не мы даем указания ордену, а они нами командуют нами?

— Точно-точно, — закивал в ответ его сосед. — К тому же меня от пастырей и вовсе морозом по коже продирает. Но, с другой стороны, а кто еще может справиться с монстром, кроме другого монстра?

Темнота действует Энки на нервы. Она пробуждает в нем призраки прошлого, стенающие, отдающие вонью гниющей плоти и стухшей воды в бочке со склизкими стенами. Таковы воспоминания его детства, связанные с непроглядной тьмой корабельного трюма.

В глубинах уровня зеро Ливана, запертые в дальних чуланах памяти воспоминания Энки выползают из-под щелей подобно лужам застоявшейся и почерневшей рыбьей крови, заставляя в который раз задаваться вопросом — ЗАЧЕМ ОН СЮДА СУНУЛСЯ?

Как он добрался до своей ночлежки в тот день, когда увидел Хумбабу, Энки не помнил. Малик, Богги — все куда-то делись, и остаток дня потонул в тумане. Лишь проснувшись утром с тяжелой гудящей головой, он с трудом сложил мозаику событий в порту.

В первую очередь Энки подумал, что больше не увидит Малика. Он провалялся на полу целый день, не испытывая ни жажды, ни голода, и даже не способный трезво мыслить. Пару раз к нему в каморку заглядывали соседи и пытались что-то втолковать, но их речь рассыпалась на набор звуков, не складываясь в осмысленные слова.

Богги исчез в тот же день, и Энки не сомневался, что какой-нибудь цеппелин уже несет его прочь от Ливана. Вечером он снова провалился в сон, полный кошмаров. Мальчишка несколько раз просыпался ночью с криками, но каждый раз никак не мог вспомнить, что ему привиделось. Из ночных кошмаров стала выкристаллизовываться мысль последовать по пути Богги и Гюйса.

А на следующий день Энки все-таки выполз на улицу... Малик с решительным выражением лица и перекинутым через плечо тяжеленным мешком стоял у дверей опустевшей ночлежки Гюйса.

— Я собираюсь найти Хумбабу и убить его, — без обиняков заявил Киз-младший.

Смысл сказанного не сразу дошел до Энки.

— Ты?! — он хотел рассмеяться, но смех быстро перешел в надсадный кашель. — Ты видел, что он сделал с шеду?! Сколько их было — сотня? Две? Теперь они все гниют на сельхозтеррасах...

— Ну и что, — по части упрямства, как давно заметил Энки, Малик всегда был большой мастер. — Даже чудовище должно когда-то спать. Нужно только найти это место и подкараулить его... Не особенно благородно, конечно, но...

— Малик, ты хороший парень, — Энки вяло махнул рукой. — Но теперь тебе пора понять, что этот город больше не принадлежит ни мне, ни тебе, ни даже твоему отцу. Это теперь город Хумбабы, и самое лучшее, что мы можем сделать, — это убраться отсюда.

Костяшки сжатых в кулаки пальцев Малика побелели.

— Вот и убирайся! — выкрикнул он. — А я останусь! Мой отец делает все, чтобы спасти Ливан, а такие трусы как ты бегут с него как стонущего корабля вместо того, чтобы помочь ему! Сколько людей оно убило?

— Не знаю, — пожал плечами Энки. — Тысяч сто, наверное...

— Сто тысяч! Дурак! Сын асага! Ты повторяешь глупые слухи, даже не представляя, что это значит, — сын энамэра всхлипнул. — Ты ведь даже не умеешь считать, да?

— Да. Ну и что?

— А то! Хумбаба убил всего пятьсот человек! Пятьсот человек из двух с половиной миллионов! Неужели ты не видишь, что самое страшное, что натворило чудовище, — это посеяло страх среди нас?

— Малик, да Эрре с ним с этим — пятьсот, сто тысяч. Что мы-то можем с ним сделать? Его не берут ни мечи, ни ружья! Что у тебя есть такого, что пробьет его шкуру?

— Вот это! — в глазах Малика сверкнула гордость.

Он распустил завязки на мешке и извлек из него толстую, скругленную к концам трубу с несколькими рукоятками. Труба, судя по тому, с каким трудом удерживал ее в руках Малик, была жутко тяжелая.

— Сам я ее удержать не могу, поэтому мне нужен ты.

— Это что? Ружье?

— Не-а, гораздо лучше. Это плазменный резак. Он хранится в нашей семье со времен Потопа. Отец говорит, что наши предки строили Ливан вместе с Утнапишти, и в благодарность он оставил им божественные орудия труда. Это, — Малик похлопал по тускло-серому округлому боку резака, — одно из них. Держи.

Он сунул резак в руки Энки, сразу ощутившему его тянущий руки вниз вес.

— И что мне с ним делать? По башке Хумбабу лупить?

— Опусти дыркой в торце вниз, к палубе, и нажми кнопку на той рукоятке, за которую его держишь, — Малик отскочил на пару шагов. — И не вздумай поднимать или направлять прямо себе под ноги!

Пожав плечами, Энки, зажал выступающую из рифленой рукояти гашетку. В то же мгновение его голые ноги обдало волной чудовищного жара, а от вспышки света глаза заволокло черной пеленой. Энки заорал и отскочил от прожигающей подошвы стареньких сандалий лужи расплавленного гофера. К его чести, резак он из рук не выпустил.

— Чтобы твою лодку Энлиль утопил, это что еще такое?! — взвыл Энки.

Пелена перед глазами быстро рассеялась и его взору предстала ровная круглая выемка глубиной с пару-тройку пальцев. Ее края медленно остывали, и их ярко-желтый цвет постепенно темнел, превращаясь в багровую окалину.

— Жалко у нее рабочая дальность всего в полтора локтя, — вздохнул Малик. — Отец говорит, что у предков были такие штуки, которые достреливали от одного ковчега к другому, но их все увезли с собой те, кто покинул Землю.

— Ну хорошо, у тебя есть штуковина, которая продырявит Хумбабу... Возможно продырявит, — тут же уточнил Энки. — Но искать-то ты его где будешь? Сядешь на рыночной площади с табличкой "Убиваю чудовищ"?

На грязном лице Малика, расчерченном дорожками подсыхающих слез, расцвела улыбка.

— Я знаю, где он скрывается. Есть только два способа перемещаться по городу незаметно — это либо стать невидимым, либо по уровню зеро. И в первое я не верю.

— А что такое "уровень зеро"?

— Это, Энки, такая специальная палуба между городом и дном. Там никто и никогда не бывает, кроме ордена инженеров. И с этого уровня есть тысячи скрытых выходов в любое место Ливана.

— И сейчас ты скажешь, что знаешь, как туда попасть? — по мере того, как Энки осознавал мощь оказавшегося в его руках инструмента, неуверенность покидала его.

— Знаю, — Малик потянул за шнурок, висящий на шее, и вытащил прозрачный цилиндр со слабо флюоресцирующими насечками. — Это ключ. Его забыли в Ливане инженеры лет сто назад.

— Дай мне взглянуть на твои уши, — попросил Энки.

— Чего? — опешил Малик. — Это зачем?

— Хочу посмотреть, какие ты мозоли на них натер, пока подслушивал разговоры отца под дверьми.

Малик залился краской.

— Ладно, — Энки покачал в руках увесистый резак. — Все, что ты наговорил мне, конечно, очень здорово. Но даже с твоим резаком — как мы справимся с Хумбабой? Ты же не думаешь, что он постоит и подождет, пока я воткну в него эту штуку?

— Даже у такого чудовища должно быть логово, в котором оно скрывается. А еще оно должно отдыхать. Спать. Понимаешь? Нам только нужно найти это место и подкараулить Хумбабу спящим!

Тогда, на ярком свете полуденного солнца и с вселяющим уверенность своей мощью инструментом предков в руках, слова Малика показались Энки вполне разумными. И из головы у него как-то вылетело, что тот был всего лишь двенадцатилетним избалованным ребенком, первый самостоятельный выход которого в мир за пределами стен родительского дома состоялся лишь пару недель назад.

Сейчас, в нервно мечущихся по стенкам тоннеля отсветах электрического фонаря, Энки понимает, что Малик замахнулся на нечто недоступное простым смертным, за что и поплатился.

Темнота продолжает обступать его со всех сторон, скрывая ускользающих от залитых подсыхающей кровью глаз хохочущих ночных демонов. Собственное тяжелое дыхание отдается Энки в уши, пока он стоит, опершись о причудливой формы переплетение чуть вибрирующих труб. Он страшно устал волочь бесполезный резак, но и одновременно не решается его бросить.

Сколько часов или дней назад Энки покинул верхнюю палубу и спустился в царство ночных инкубов-лилу и Хумбабы?

Кроме резака, Энки получил в свое распоряжение электрический фонарь, не круглый шар, которым они с Богги распугивали рыбу на водорослевых плантациях, а узкую трубку, из одного конца которой бил белый слепящий луч. Насадка-кольцо регулировала яркость света, но даже если оно было повернуто всего на ширину мизинца, лампа давала столько света, что в тоннеле, по которому шли Малик и Энки, было светло как днем.

— Ну и скажи мне, зачем ты в это ввязался? — проворчал Энки, перебрасывая резак с одного плеча на другое. — Чего тебе не сиделось дома с мамочкой-папочкой?

— Отец от случившегося совсем голову потерял, — вздохнул Малик. — Он рассчитывал, что шеду справятся с Хумбабой, а заодно усмирят всех тех, кто выступал против их прихода в совете...

— А что, кто-то предлагал лучший выход?

— Нет. Но теперь появилось слишком много желающих воспользоваться ситуацией.

— Да, храни их Мами, пусть пользуются. Много пользы от города, из которого сбежали все жители?

— Ты так легко говоришь, об этом... Энки, ты не здесь родился, да?

— Да я вообще понятия не имею, где родился. И кто мои родители. Первое, что я помню, — это сельхозтеррасы в Бербере и веревочный ошейник. Я месил перегной в Бербере года два, пока Ноблерат не решил, что на ковчеге развелось слишком много пожирателей рыбы, и не затеял очередную депортацию, чтобы выровнять баланс. А наш червяк-энамэр под шумок меня и еще пару сотен беспризорников продал в Урук, разом заработав деньжат и избавившись от полудохлых малолеток. Правда, в Уруке я пробыл недолго, Энмеркары прочухали, что у них процветает торговля живым товаром, и накрыли самых шустрых дельцов.

— А как же ты в Ливане оказался? — Малик, идущий впереди, не повернулся, но голос его прозвучал как-то странно.

— Ха, думаешь, у моих хозяев не было корешей в городской страже? За пару дней до облав нас упаковали и отправили в Бангалор. Вот это, я скажу тебе, та еще помойка Индики. Когда я ее покинул, а это было лет пять назад, головы тамошнего энамэра и десятка членов городского совета оказались нанизаны на забор вокруг зиккурата. Говорят, к ним наведались гости из ордена Турангалилы, а по сравнению с ними шеду просто мальки. Ходят слухи, что из тех, кто с ними встречается, в живых не остается никого.

— Сочиняешь! — Малик все-таки обернулся, но в этот момент Энки споткнулся обо что-то и едва не растянулся на палубе.

— За что купил, за то и продаю, — потирая ушибленный палец, Энки зашипел. — Но еще я слышал, что лет пять назад энамэр Фив застрелился у себя дома, едва узнав, что по его грехи Ноблерат послал к нему в город кого-то из ордена... А тебе отец что, никогда про них не рассказывал?

— Вроде бы нет... По крайней мере не припомню, — пожал плечами Малик. — Пойдем дальше.

— А мы знаем, куда идем?

— Угу, — промычал Малик. — А что с тобой после Бангалора было?

— То же самое, что и до этого. Погрузили на какую-то посудину и повезли продавать еще куда-то. Да только не прошло и трех дней, как ее разнесло в щепы случайным штормом. Нас всегда возили морем, потому что даже не считали достаточно ценным грузом, чтобы тратить деньги на перевозку в цеппелине... Я неделю болтался на бочке с водой по океану, пока меня не подобрали какие-то торгаши из Бендер-Аббаса.

— И?

— А что "и"? Какая, фиг, разница — батрачить на сельхозтеррасе или драить вонючую палубу на судне? Короче, эти ублюдки попользовались мной по полной программе, пока я не сбежал с борта в Ливане.

— То есть, — голос Малика дрогнул. — Ты большую часть жизни провел рабом?

— Ага, — хмыкнул Энки. — Неужели ты думаешь, что после этого меня пугает перспектива смыться из твоего ненаглядного Ливана?

— Ну и куда ты подашься дальше?

— Да какая разница, мало ли ковчегов на Земле... — отмахнулся Энки.

И подумал, что в его словах как-то мало прозвучало уверенности.

— Может ты и прав, — Малик остановился. — Но когда я увидел, в каком состоянии находится отец, то подумал, что должен что-то сделать. Я бы может и не стал красть ключ и резак, но никто из взрослых меня не слушал. Они слишком напуганы. Поэтому я пришел к тебе, Энки.

— Э-э... Ну я-то что, типа спасибо сказать должен?

— Если ты боишься, я отведу тебя обратно, — Малик стоял перед Энки, опустив голову. — У тебя есть полное право ничего не делать для моего города. Равно как и для любого другого на Земле.

— Слушай, ну чего ты сразу! — Энки сразу растерялся. — Найдем твоего Хумбабу, сделаем в нем пару дырок...

Малик кивнул.

— Хотя, честно говоря, — добавил вполголоса Энки. — Мне почему-то кажется, что лучше бы нам его не находить...

Вот тогда, именно тогда надо было соглашаться и идти к ближайшей завитушке, обозначенной как выход, на странной, постоянно меняющейся в руках Малика карте. От мыслей о том, как в тот момент он был близок к пронизывающему митраглас солнцу, хочется выть и биться об стену. Что, Энлилиь его задери, в тот момент такого Энки увидел в глазах у сопляка-аристократа, что сковало его челюсти?

Теперь же оставалось тупо идти вперед, сворачивая в первые попавшиеся повороты. Возможно, Энки уже день или два ходил по кругу — все тоннели оказались одинаковыми, сплошь трубы да повороты. А в карте, оставшейся от Киза-младшего, он ничего не мог понять.

Малик оказался прав в том, что чудовище Ливана использовало для перемещения по городу тоннели уровня зеро. Ошибся же он в том, что надеялся застать его врасплох.

Хумбаба появился внезапно и ниоткуда — вынырнул из темноты совершено бесшумно, стоило мальчишкам миновать еще несколько ответвлений от того прохода, по которому шли.

Первым под ноги чудовищу, перемещавшемуся в тоннелях на четвереньках, попался Малик. Он даже вскрикнуть не успел, как когти-лезвия рук Хумбабы вонзились в тело сына энамэра, а затем смяли его как фигурку из ила, брызнувшую грязной водой. Фонарь Малика взметнулся под потолок, и тень Хумбабы набросилась на Энки. Тогда ему казалось, что он застыл как столб, но позже он понял, что между появлением Хумбабы и тем моментом, когда его ребра затрещали от удара о стену, не прошло и нескольких мгновений.

Чудовище просто не заметило их. Бывает так, что стая летучих рыб взлетает из воды, спасаясь от хищников, и налетает на высокие борта рыбацких лодок, следующих встречным курсом. Рыбаки успевают разве что услышать пару слабых шлепков, а расплющенные рыбешки валятся в воду на радость преследователям. Даже если Хумбаба собирался убить Малика и Энки, как это произошло с остальными несчастными в городе, он пронесся мимо так быстро, что, возможно, и сам не успел заметить, кого снес.

Иначе как объяснить тот факт, что Энки, судорожно отхаркивающийся кровью, успел в свете упавшего на пол фонаря разглядеть удаляющегося скачками монстра.

Прежде чем потерять сознание, до него дошло, в чем была главная его с Маликом ошибка. Они так и не смогли понять, зачем Хумбаба убивает людей? А значит, они не смогли понять и цели его появления в городе.

Как скоро он пришел в себя после встречи с Хумбабой, понять на уровне зеро было невозможно. Когда Энки очнулся, он долго просто лежал, пялясь на продолжающий гореть фонарь. Ныли сломанные ребра, рот был полон солоноватой крови, а перед глазами бегали разноцветные круги.

Много позже он нашел в себе силы сесть и осмотреться. При виде того, что осталось от Малика, его вывернуло желчью пополам с кровью. Страшно, как ни странно, не было. В голове поселилось какое-то отупение, мысли ворочались, как плохо смазанные весла в уключинах подобравшей Энки после Бангалора посудины, на которой его как-то раз посадили грести в штиль.

Просидев над останками Малика какое-то время, Энки подобрал карту, ключ и резак и пошел в ту сторону, откуда они пришли. То, что туда же умчался Хумбаба, ему даже в голову не пришло.

Энки просто шел и шел, пока не обратил внимание на то, что через сжатые в кулак пальцы пробивается голубоватый свет. Разжав их, он с недоумением уставился на светящийся цилиндр, покрытий темными пятнами.

Сперва Энки сообразил, что это подобранный им с тела Малика ключ. Глядя на него, он автоматически продолжал переставлять ноги. С каждым шагом сияние пригасало.

Энки остановился.

Сделал шаг назад.

Потом еще один.

И еще.

Цилиндр загорелся ярче.

Энки оторвал взгляд от ключа. Справа от него ответвлялся еще один ход, такой низкий, что протиснуться в него можно было только согнувшись. Над отверстием в стене были начертаны какие-то знаки, которые, естественно, Энки прочитать не мог. На одном из тайных языков ордена инженеров надпись гласила "резервная вентиляционная шахта 123-23-334". Чего еще не знали ни Малик, ни Энки, так это то, что волшебный цилиндр использовался инженерами не только как ключ к электронным замкам, но и в качестве детектора поломок. Люк, скрывавший находившуюся в конце воздуховода отдушину, несколько дней назад выбил Хумбаба и теперь датчики в ней непрерывно сигнализировали о поломке.

Когда Энки вскарабкался по частично выдранным из стенок шахты ступенькам, его начал душить хриплый булькающий смех. Первое, что он увидел, высунувшись из люка, были огромные цифры 43 над застывшим между причальных мачт узком скоростном курьерском дирижабле. Энки также успел подметить спускающегося по трапу человека в черном плаще, которого встречали несколько членов совета, если судить по богатой одежде и целой свите из личной охраны и наемников. Советники раскланялись с прибывшим, которой в знак приветствия только приподнял шляпу. И хотя Энки не видел лиц советников, он готов был поклясться, что те перепуганы до полусмерти.

Судьба в очередной раз подшутила над ним, выведя на свободу в том самом месте, с которого и начались его злоключения. Радоваться этому или впадать в уныние — Энки принять решение не успел, провалившись в глубокий сон на сваленных около люка вязанках с нитянкой.

От предложенного ему паланкина Чилдерман отказался. Люди никогда не казались ему надежной опорой, а поездка на паланкине в сопровождении трясущихся от страха членов городского совета и вовсе отдавала каким-то фарсом. Но, поднявшись на городскую палубу, он убедился, что к встречавшим его людям можно отнестись и с толикой уважения. Запустение, царившее в Ливане, в глаза не бросалось, но с каждым шагом становилось все заметнее.

— Сколько людей вы успели выпустить из города? — спросил Чилдерман у медленно ковыляющего рядом с ним старика по имени Мехлер Варга.

— Не думаю, что больше трети, — пожал плечами тот. — Возможности цеппелинов не безграничны, а паника началась уже тогда, когда слухи о чудовище расползлись по другим городам. Вот уже несколько недель, как только самые отчаянные капитаны водят к нам свои воздушные суда.

Небольшие группки людей, чаще всего семьи, брели к воротам в порт мимо Чилдермана и советников. Сжимая в руках нехитрый скарб и сбережения, они надеялись купить себе место на спешно покидающих город судах.

— Пока Адам Киз держал ситуацию под контролем, бегство не приобрело повальный характер. Но сейчас в ход идут даже рыбацкие лодки. Людей не останавливает и то, что до ближайшего ковчега сотни километров. Вы, должно быть, видели, когда подлетали, что все аварийные сети сброшены — беженцев спускают прямо по ним.

— Что ж, большинство из них ждет неприятный сюрприз, — Чилдерман перешагнул через один из издающих резкую вонь мешков, во множестве разбросанных по улице. — Мальтусовы нормы ближайших ковчегов уже на пределе, так что в лучшем случае их ждет депортация куда-нибудь в Северные Воды. И, кстати, где ваш энамэр?

— У него пропал единственный сын, и с этим он справиться не смог, — вздохнул Варга. — Вот уже два дня, как он все бросил и бродит по городу в его поисках. Вы не подумайте, Киз очень хороший энамэр, он делал все, что мог. Даже послать курьера за шеду было его идеей, хотя почти весь совет, и я в том числе, был против...

— Не боитесь в этом признаваться мне?

Старик сухо рассмеялся.

— Уважаемый, после того, что я увидел в этом городе за последний месяц, меня мало что может испугать. До меня доходили разные слухи об пастырях, но я никогда не слышал о том, чтобы они страдали идиотизмом. Что вам сейчас даст убийство меня, этой истерички Калгари, или даже самого Киза? Желай Ноблерат нашей смерти, он бы просто отрезал нас от воздушных путей.

Варга остановился, опершись на трость. В его возрасте такие длительные переходы давались с трудом, но ехать в паланкине он отказался.

— На самом деле, я не верил в чудовище, пока не увидел его у сорок третьих ворот. Мне слишком часто приходилось сталкиваться с тем, что могут сотворить люди. Но, оказывается, чудовища все-таки существуют.

— И да и нет.

— Что вы имеете в виду?

Чилдерман снял шляпу и осмотрелся.

По утопающим в сумерках пустым городским улицам полз туман. Рабочие, сбежавшие с обслуживающих сельхозтеррасы помп, что-то повредили в них, и теперь поля заливала ледяная вода, погубившая весь урожай. Людям, которые вернутся в этот город, предстоит нелегкий год.

Обычно в это время между домов ходили фонарщики, зажигающие газовые светильники, но, как и городская стража, они либо забились в свои дома, либо уже сбежали. Город, погружающийся в темноту, производил жутковатое впечатление, и это было хорошо заметно по лицам окружающих Чилдермана людей.

— Видите ли, советник Варга, я достаточно наслушался про вашего демона, чтобы узнать его, — Чилдерман поставил на палубу облепленный наклейками саквояж.

— Вы... Вы... Вы сталкивались с такими, такими... существами раньше? — губы у Варги задрожали.

— При таком раскладе — ни разу, — Чилдерман раскрыл саквояж, извлек из него несколько обойм для револьвера и принялся перезаряжать его. Трехлепестковые насечки на пулях в сумерках светились багровым.

— И не хотел бы сталкиваться, — продолжил он, перезарядив извлеченные из-под плаща пистолеты. — Дело в том, что ваш Хумбаба и есть дело рук человеческих. Это не демон и не зверь, советник Варга. Это машина.

Отлежавшись в порту, Энки все-таки добрался до своего пристанища. Как ни странно, но припрятанные за отслоившийся от стены лист водоросли деньги, подарок Малика, никто не спер. Наверно, искать что-то ценное в помойке вроде ночлежки Гюйса, никому в голову не пришло. Тем более что ее обитатели, у которых никогда не водилось достаточно каури даже на еду, не имели никакой возможности покинуть город. Поэтому они принялись понемногу заниматься мародерством, растаскивая закрома близлежащих брошенных лавок.

Вытащив деньги из тайника, Энки пересчитал их. Сумма набиралась небольшая, но за резак, который он все-таки выволок с уровня зеро, можно было рассчитывать на солидную скидку у капитана любой бегущей с Ливана посудины. Жалко было расставаться с такой вещью, но резак не помог Малику в походе против Хумбабы, так пусть поможет ему, Энки, убраться отсюда подальше. Участие в затее Малика сейчас казалось мальчишке высшей степенью глупости с его стороны. Надо было выдрать пацана плетью сушеных саргассов и отвести к отцу. Глядишь, сейчас был бы жив.

Энки отогнул пластину от стены и засунул под нее ключ и сложенную в несколько раз карту. Несмотря на удивительные свойства последней (на карте не оставалось ни малейших следов сгибов, сколько раз ее не складывай), Энки не рассчитывал, что за нее можно будет выручить хоть что-то. Разобраться в этой мешанине разноцветных линий мог только инженер.

Он кинул в мешок непромокаемую куртку и еще несколько своих вещей, засунул туда же резак, спрятал за пазухой деньги и выполз из комнаты.

У входа в ночлежку несколько ее обитателей развели костер из разломанных стен. Кувшин с выпивкой ходил по кругу, постояльцы Гюйса орали какую-то старую рыбацкую песню и, похоже, ни капли не опасались появления Хумбабы. Один из пьяниц, косой Лилу Брик, заметив Энки потянулся к нему, радостно лыбясь остатками гнилых зубов.

— Энки, па-ацан, — язык Лилу заплетался, руки дрожали, и не самое дешевое вино из морского винограда пару раз выплеснулось из сосуда. — Выпей с нами!

— Извини, Лилу, я спешу, — отмахнулся Энки.

— Ты ш-што, нас не уважаешь? Считаешь, что ты не один из нас? — промычал Лилу, силясь сфокусировать взгляд на Энки.

Но тот уже зашагал прочь.

Один из них, надо же такое сказать! У Энки внутри все кипело. Эти завшивленные уроды всерьез считают его одним из них? Опустившихся, спившихся и ущербных?

Энки встал, словно налетел на столб.

А чем, собственно говоря, он от них отличается? Тем, что раз в неделю моется в общественной душевой и еще не потерял все зубы? А так ли далеко он от них ушел? То, что он способен плюнуть на все и пойти спать в окружной парк на ветках с обезьянами при отсутствии денег, или то, что сейчас он собрался сбежать из Ливана, — что, это отличает его от них? Или надо подождать еще лет двадцать, и тогда он и Лилу будут как близнецы-братья?

Мотнув головой, Энки выбросил эти мысли из головы и заспешил к ближайшему спуску в порт. Жизнь покажет.

И снова остановился. А что она покажет? Что он, Энки, бежит поджав хвост, оставив в безмолвной могиле уровня зеро тело двенадцатилетнего мальчишки, которому, в отличие от Энки, было что терять, но тот все равно не побоялся отправиться на поиски Хумбабы? И, будь он чуть взрослее и сильнее, он бы и Энки с собой не потащил? Энки не сомневался, что уж о своей семье Адам Киз позаботился, и она не знала бы нужды и в другом ковчеге.

А куда бежать ему, Энки? Снова заблеванная парусная лохань, гнилая вода — одна бочка на сотню рыл, а то и место у отполированных за века весел в качестве оплаты за проезд? А потом снова поиски жлоба, который за гроши сдаст тебе угол с завшивленным матрасом, и сезонные подработки, едва позволяющие сводить концы с концами?

Он что, всю жизнь так будет бегать?

В этот момент внутри Энки проснулся человек, о котором он даже не подозревал. Тысячи генов, содержащих жизненный опыт и память сотен поколений неведомых предков, вдруг освободились от замков метильных групп и в мальчишке заговорили иные, неведомые малолетнему рабу и рыночному оборванцу, чувства. На скрученных нитях матричных РНК начали поступать инструкции на синтез белков, прописывающих информацию напрямую в его мозг, и загадочные разноцветные рисунки спрятанной в ночлежке карты Ливана вдруг обрели смысл, также как и редкие логограммы, которые он видел на уровне зеро. Видения толклись в его голове беспорядочно, и в одном из них он вдруг увидел, что можно сделать с источником энергии плазменного резака, чтобы разнести в клочья не только Хумбабу, но и половину Ливана. И тут же пришло осознание того, что никогда он так не поступит, потому что это будет пиррова победа. Впрочем, значение последних слов Энки не знал. Зато он понял кое-что другое.

Чем, Энлиль его утопи, этот город хуже, чем другие? Ливан позволил Энки безболезненно паразитировать на своей гоферовой шкуре не один год. И это после почти десяти лет рабства в других ковчегах! А теперь он просто так его бросит?

— Нет уж, — неожиданно для себя выкрикнул Энки. — Этот город мой и я никуда не побегу из него!

— Ты чего, пацан, крышей двинулся? — отшатнулся от него проходивший мимо разносчик воды, короба которого теперь наполнял какой-то тряпичный хлам. — Вообразил себя энамэром?

Около спуска на дно толкалось немало народу, и большинство уже косилось на странно ведущего себя оборванца.

— А почему бы и нет? — глаза Энки сузились в щелочки, а взгляд стал неожиданно злым. — В сказках тот, кто побеждал чудовище, всегда становился энамэром...

— Псих, точно псих! — водонос засеменил прочь. — Все кругом с ума посходили!

Внутри Энки бушевала буря

Всю жизнь его носило как щепку по волнам, а теперь? Снова отдаться течению судьбы? Стать еще одним изгоем? С него хватит! Если со зверем не справился корпус шеду, это еще не значит, что никому это не под силу.

Перед Энки встал призрак Малика Киза, который почему-то улыбался.

— Я доберусь до него, — пообещал привидению Энки. — Или ты думаешь, что я на самом деле трусливее какого-то избалованного сопляка-аристократа?!

Энки вытащил резак и швырнул мешок на землю. Деньги он не задумываясь сунул в руки какой-то перемазанной зареванной соплячке, цеплявшейся за ветхую материнскую юбку. Увидев, что досталось ее ребенку, женщина, почти старуха, кинулась рассыпаться в благодарностях, но Энки ее уже не слушал. Расталкивая перепуганных ливанцев, решительно зашагал обратно к ночлежке Гюйса.

В центре Ливана царила тишина. Среди сотен выстроенных древними архитекторами в барочной стилистике домов гремел ставнями лишь врывающийся в вентиляционные арки злой и влажный ветер. Прекрасные сады зиккурата, обычно наполненные в это время дня посетителями, пустовали, и в окнах башни не мелькали подтянутые фигуры писцов. В гнетущей тишине пасмурное небо, казалось, упало на купол и обволокло его душным серым одеялом.

Шаги идущего по одной из центральных улиц Чилдермана отдавались гулким эхом от стен.

Проклятое чудовище словно издевалось над ним. С момента его прибытия в Ливан оно убило еще почти сотню человек, оставаясь неуловимым. Чилдерман лично обшарил практически весь уровень зеро, но единственной печальной находкой стало изуродованное детское тело, положившее конец тревогам Адама Киза за своего сына. Энамэр впал в невменяемое состояние, и все свое время проводил у завернутого в ткань тела наследника.

В конце концов Чилдерману осточертела игра в кошки-мышки с обезумевшим автоматом, и он просто запер с городского сервера обслуживания все внутренние переборки уровня зеро. Сразу после этого население Ливана в панике отхлынуло к окружным террасам — Хумбабу видели сотни людей в окрестностях зиккурата.

Ветер на мгновение стих, оставив в покое уличный мусор, и Чилдерман остановился. В руке у него появился револьвер. Перед ним, привалившись к грязно-розовой стене трехэтажного дома, кто-то сидел. Чилдерман хмыкнул — на монстра, описанного сотнями очевидцев, сидящий походил мало. При ближайшем рассмотрении он оказался хорошо развитым физически мальчишкой лет четырнадцати, грязным и измотанным. Лицо его, скрытое слипшимися прядями волос, было повернуто в сторону приближающегося Чилдермана.

— Он ждет вас, — произнес мальчишка неожиданно твердым голосом. — Он сидит там уже полдня и ждет, ничего больше не делает.

Между ног мальчишка сжимал что-то вроде железной трубы. Чилдерман убрал револьвер и подошел ближе. Труба оказалась допотопным плазменным инструментом и, судя по виду его владельца, тот скорее готов был использовать его как орудие разрушения, а не согласно оригинальному замыслу.

— И как тебя сюда занесло? — поинтересовался Чилдерман. — Все ведь давно разбежались по окраинам.

— А я хочу его убить, — треснувшие до крови губы мальчики разошлись в улыбке. — Один раз мне это не удалось, хочу попробовать второй.

— А может, мне просто отправить тебя к остальным, герой?

— А вы попробуйте, — оскалился мальчишка. — Мало не покажется.

Чилдерман покачал головой.

— Ну и как тебя зовут?

— Энки.

— Ты, Энки, представляешь, с чем имеешь дело?

— А мне начхать, — парень встал, опираясь на резак. — Зато я хорошо представляю, что на этот раз или он или я.

— Эрре с тобой, — Чилдерман усмехнулся. — В этом городе каждый уж сделал свой выбор. Ну и где ты говоришь, он ждет меня?

— А вы голову поднимите.

Если бы не горящие красным светом глаза, Хумбабу можно было бы принять за застывшую над аркой, ведущей в парк зиккурата, горгулью.

— Твою ж мать! — пробормотал Чилдерман, хватаясь за револьвер.

Но над аркой Хумбабы уже не было. Энки, после двух встречи с ним, хорошо представлял, что можно ожидать от демона. Но даже он не предвидел того, с какой скоростью мимо него пронесется гладкое тело Хумбабы. Удар разнес в крошку стену дома, где мгновение назад стоял Чилдерман. Но тот уже очутился за спиной зверя, скрывающегося в облаке пыли. Выстрелы грянули один за другим — в каждой руке Чилдерман сжимал по револьверу — и Энки не поверил своим глазам. В стене дома образовались два пролома, через которые можно было спокойно разглядеть разбросанную по комнате мебель. Вот только Хумбаба уже взвился в воздух и падал прямо на Чилдермана. Тот отскочил, взметнувшиеся полы плаща на мгновение стали крыльями, вновь грохнули выстрелы, и в точке приземления Хумбабы палуба взорвалась фонтаном осколков. В получившуюся дыру в гофере можно было засунуть ладонь. Каким-то чудом Хумбаба завис в воздухе и приземлился чуть позже того, как в палубу ударили пули из револьвера Чилдермана. Упав на бок, он сложил конечности, став похожим на огромное рисовое зерно, и с умопомрачительной скоростью откатился в сторону. Ему вслед ударило еще несколько выстрелов, но, сбив с ног занесшего над головой резак Энки, Хумбаба вновь выпустил конечности и запрыгнул на стену, рванув по ней навстречу Чилдерману, словно это была не стена, а ровный пол.

По ушам рухнувшего лицом вниз Энки ударил адский грохот — пули Чилдермана заставили палубу взбугриться прямо рядом с мальчишкой. Ударная волна вырвала у него из рук резак и вонзилась в уши резкой болью, после которой он перестал слышать все, кроме надсадного колокольного звона где-то внутри черепа. Вспыхнувшее в грудной клетке пламя напомнило Энки о переломанных еще в тоннелях ребрах, он перекатился на бок и, кажется, застонал.

Зато теперь ему было хорошо видно схватку Хумбабы и Чилдермана. Тварь налетела на человека в черном до того, как он успел выстрелить еще раз. Теперь один из револьверов валялся на палубе, второй Хумаба отжимал от себя правой рукой. Энки с трудом верил своим глазам — он нисколько не сомневался, что хватка Хумбабы должна превратить камень в пыль, и он сам видел, как его удары разрывали доспехи шеду. Но с Чилдерманом зверь, похоже, совладать не мог. Револьвер медленно, но верно, поворачивался стволом к отполированному черепу демона.

И тут ноги у Чилдермана подломились. Он и Хумбаба рухнули на палубу, подняв еще одно облако пыли, а когда оно рассеялось, оказалось, что револьвер теперь валяется далеко от дерущихся. Хумбаба вывернул ногу под совершенно невероятным углом, и прижал ей правую руку Чилдермана. Свободной рукой демон принялся наносить молниеносные удары, целясь в голову противнику, но тот нисколько не уступал ему в скорости реакции. Хотя пару раз когти-лезвия все-таки задели лицо Чилдермана, оставив на нем наливающиеся кровью идеально ровные порезы.

В груди Энки вдруг что-то заколотилось, как огромный барабан, который задает ритм гребцам. Он бил и бил, грохот нарастал, перекрывая даже звон в ушах, и, наконец, Энки сообразил, что это его сердце.

Хумбаба был так занят борьбой с Чилдерманом, что, похоже, совсем отключился от всего остального.

Дыхание у Энки перехватило почти сразу же, как он поднялся на колени, а в груди что-то ухнуло вниз, придавив пустой желудок. Не отрывая взгляда от взлетающего в воздух локтя Хумбабы, Энки нащупал резак, подтянул его к себе и надавил на кнопку, выпустив из его нутра поток раскаленного до звездных температур газа.

Еще час назад он представлял себе, как с криком бросится на Хумбабу и пронзит его, но сейчас сил хватило только на то, чтобы встать и шатающейся походкой приблизится к месту сражения. Не будь Хумбаба действительно так занят попытками попасть выщербленными от ударов о палубу лезвиями в Чилдермана, он бы ни за что не позволил Энки подобраться к себе так близко. В последний момент Хумбаба почувствовал присутствие мальчишки и невероятным образом развернул голову на сто восемьдесят градусов, впившись в глаза Энки своими горящими углями. Но мальчишка уже опускал резак прямо в центр гладкого покрытого засохшей кровью тела демона, которому ничего не оставалось, как выпустить Чилдермана и выбросить назад руку, двигающуюся как на шарнирах в любую сторону.

Резак скользнул по эллипсообразному предплечью Хумбабы, оставил глубокий черный шрам, вырвался из рук Энки и вонзился в палубу в нескольких шагах. Чудовище взвыло надсадным воем, и Энки уже видел, как растопыренные лезвия нацелились ему в лицо, но тело Хумбабы внезапно взвилось в воздух и, проделав по воздуху короткую дугу, рухнуло на спину. Сверху его оседлал всклокоченный Чилдерман, который походил теперь на демона больше самого Хумбабы. Вдобавок ко всему он окутался каким-то призрачным синим пламенем, залившим мертвенно-бледным светом все вокруг.

Жутко ухмыляясь, Чилдерман отвел назад согнутую в локте руку, по-прежнему горящую синим огнем, и со всего размаху вонзил ее в грудь Хумбабы. Из образовавшейся дыры ударил фонтан мутной жидкости, раздался треск, и обратно рука Чилдермана появилась уже сжимая клубок яростно извивающихся червей. Тело демона выгнулось, сбросив с себя Чилдермана, который приземлился на ноги, не выпуская из руки внутренности Хумбабы. Демон, из которого продолжали хлестать потоки жидкости вперемешку с искрами, поднялся на ноги, сделал пару шагов в сторону своего противника и рухнул на колени. Мгновение спустя огни его глаз погасли, потоки жидкости иссякли, руки обвисли и он застыл как статуя.

— На совесть, сволочи, делали, — Чилдерман прислонился к стене, рассматривая вырванные из груди Хумбабы детали. — Чтоб им самим пришлось такого приводить в чувство...

Энки понял, что контузия частично прошла, и он может слышать хоть что-то.

— Кто вы? — слова выплеснулись вместе с кровью из горла.

Чилдерман, прекративший светиться, швырнул детали робота на палубу и подошел к пытающемуся опереться на руки мальчишке.

— Пастырь и палач, — он присел на корточки и положил руку в перчатке на покрытый коркой крови лоб Энки. — Корабельщик и каменщик. А сейчас, похоже, еще и лекарь. Но вот кто ты у нас такой?

Рука Чилдермана оказалась холодной как лед. Стоило ей коснуться кожи Энки, как внутри у того снова забушевал ураган незнакомых слов и причудливых видений. Энки этого не было видно, но для Чилдермана наружная сторона ладони покрылась зеленой голографической вязью букв. Брови пастыря удивленно приподнимаются.

— А кто был Хумбаба? — Энки, потерявшийся в роящемся в его голове хороводе образов, скорее ощущает внутри собственные слова, нежели слышит их.

— Машина. Очень старая военная машина. Хотя их все должны были уничтожить до Потопа, видимо, кое-где они еще остались.

Новое "я" Энки выдергивает из вихря видений странные картины.

По простирающейся почти до горизонта плоской, тускло отблескивающей равнине, стройными рядами шагают железные люди, с поражающей воображением синхронностью вбивающие короткие толстые болты в гудящий под ногами металл. Небо над их головами перекрывает чудовищных размеров сетка с огромными прорехами, в которых что-то сверкает. За мгновение до того, как это видение уступает место другому, Энки понимает, что видит начало постройки ковчега.

Теперь перед ним появляется что-то странное. Он вроде как стоит посреди огромного ковчега, дома которого возносятся в небо так высоко, что приходится задирать голову, чтобы рассмотреть их вершины. Пролегающие между ними улицы невероятно широки — на любую из них можно втиснуть десяток ливанских. От осознания того, какая масса митрагласа нависает над ним, Энки хочется бежать вон. Более того, на палубе ковчега, похоже, порезвились тысячи существ, подобных Хумбабе — во многих местах она вздыблена и похожа на внезапно застывший штормовой океан. Но людей, снующих вокруг, это не беспокоит — они спокойно прогуливаются и занимаются своими делами. Слова "городской ландшафт" для обитателя вечной плоскости лишь пустой звук.

Затем в его голове вспыхивает свет и Энки выбрасывает прямо в перепуганную и орущую толпу. Мужчины, женщины, старики, дети в чудной одежде пробегают мимо мальчишки, не обращая на него ни малейшего внимания. Похоже, их цель — невероятного размера ослепительно-белый столб, уходящий в глубину неба. Основание столба окружают несколько сомкнутых колец из фигур, закованных в доспехи. Первые ряды состоят из чудовищ в два человеческого роста, и Энки видит их сходство с Хумбабой. Хотя в них нет той законченности форм и смертельной грации, с которой перемещался демон Ливана. Как только первая волна налетает на заслон, руки-лезвия машин начинают работать как ветряки, взрывая людскую массу кровавыми клочьями. За их спинами пробегает вереница огненных вспышек, порожденных массивными на вид ружьями в руках фигур в панцирях. И да, Энки теперь знает, откуда появились черные доспехи шеду. Толпа с криками откатывается назад. Сотни тех, кто был в первых рядах, гибнут под ногам напирающих сзади. И в это время с той стороны, откуда льется людской поток, раздается чудовищный рев. На белом столбе расцветают слепящие цветы, выбрасывающие из себя сотни острых белых лепестков. От него начинают откалываться куски, и как только первый из них сминает шеренгу машин-убийц, Энки осознает истинный размер взрывов на столбе.

Теперь ему становится понятно, почему после Потопа не осталось ни одного энергетического ружья или твари, подобной Хумбабе.

— Эге, брат, — Чилдерман убрал руку с горящего лба мальчишки. — Да ты у нас шкатулка с сюрпризом. Ты откуда здесь появился?

— Я... не... из... Ливана... я... не... знаю... своих... родителей... — с этими словами глаза Энки закатились, и он окончательно погрузился в беспамятство.

Чилдерман поднялся и подошел к брошенному посреди дороги саквояжу. Порывшись внутри, он извлек плоский черный футляр. Внутри в узких гнездах покоились разноцветные трубки с почти незаметными для человеческого глаза иголками на концах.

— Вот это, скорее всего, подойдет. Ну все, парень, теперь — спать.

В руках Чилдермана появилась трубочка, наполненная жидкостью успокаивающего оттенка индиго. Введя иглу в плечо Энки, он легко сжал бока инъектора пальцами, и тот почти мгновенно опустел. Несколько минут спустя мышцы тела расслабилось, и Энки впал в крепкий глубокий сон.

Чилдерман захлопнул футляр с цилиндрами, сунул его под плащ и подошел к застывшему Хумбабе.

— Чертова железяка, как же тебя не пустили на слом вместе с остальными? — он пнул неподвижного робота ногой, но тот не шелохнулся. — И убрать тебя отсюда теперь не уберешь до скончания веков.

Полторы тонны веса машины надежно зафиксировали ее на поле боя прямо посреди Ливана.

— Хотя ладно, через пару сотен лет будешь смотреться, как будто всегда здесь стоял. Будет кем детей на ночь пугать.

— Итак, Киз, Ноблерат в целом доволен вашей деятельностью на посту энамэра, — пристроившись на ручке массивного кресла напротив Адама Киза, Чилдерман приложился к чаше с вином. — Со дня на день к вам прибудет еще один отряд шеду, который пробудет в Ливане до того момента, когда вы сами будете уверены, что он вам больше не понадобится.

— Я бы хотел покинуть этот пост, — взгляд Киза, под стать его безжизненному голосу, был направлен в какую-то внутреннюю пустоту.

Киз и Чилдерман сидели на увитой плющом веранде дома энамэра. Прислуга, расставив на столе перед ними закуски и вино, бесшумно удалилась. Хозяин после смерти сына сильно невзлюбил людское общество, и домашней челяди часто стало доставаться ни за что.

— Как раз этого я вам позволить не могу, — Чилдерман оторвался от вина. — Я не вижу смысла рассыпаться в соболезнованиях, так как вам это не вернет сына. Но у меня к вам есть другое предложение. Энки, подойди к нам.

Все это время Энки просидел на скамейке под навесом, недоумевая, зачем Чилдерман притащил его в дом энамэра. Но за два дня, которые он провел в обществе этого человека, Энки понял, что спрашивать его о чем-то было бесполезно. После того, как мальчишка проснулся на кровати в гостинице, утыканный трубками с разноцветными жидкостями как морской еж иглами, Чилдерман постоянно расспрашивал его о прошлом, об общении с Маликом Кизом, о походе по тоннелям уровня зеро и множестве странных вещах. После боя с Хумбабой хаос в голове Энки прекратился, и он даже не мог вспомнить большинство из того, что видел. Впрочем, Чилдерман сказал, что так и должно быть, и что многое еще вернется. А потом принес ему чистую одежду и заставил пойти с собой.

— Имя этого молодого человека — Энки, — Чилдерман дал рукой знак парню подойти еще ближе. — Фамилии, по причине сложившихся жизненных обстоятельств, у него нет. Я попрошу вас взять его к себе в дом.

Киз переместил безжизненный взгляд из внутреннего мира во внешний.

— У меня достаточно прислуги.

— Вы не так меня поняли. Я очень прошу вас взять этого ребенка, скажем так, на воспитание.

Во взгляде Киза мелькнул призрак какого-то интереса.

— Научите его всему тому, что должен был знать ваш сын, — продолжил Чилдерман. — Дайте ему возможность показать себя, и вы будете удивлены результатами.

— Он не заменит мне сына, — пробормотал Киз. — С какой стати я должен брать на себя заботу о нем?

— Безусловно, сына он вам не заменит. Зато может много рассказать о той его стороне, о которой вы, похоже, не догадывались. Энки, если я не ошибаюсь, был последним, кто видел его живым. И он больше кого-либо может рассказать вам о том, что привело Малика на уровень зеро.

Киз вскочил из кресла и подбежал к Энки, схватив его за плечи.

— Это правда? Все, что говорит этот человек — правда?

— Э-э, да, господин Киз, — Энки едва не зашипел от боли, когда руки энамэра надавили на треснувшие ребра. — Малик пошел туда, потому что догадался, как Хумбаба перемещается по городу, и потому что знал, как убить его.

— Почему он ничего мне не сказал? — в глазах Киза появились слезы.

— Он пытался, — Энки отвел взгляд в сторону. — Но вы его не слушали. И тогда он пришел ко мне. Мне жаль, что там остался он, а не я. Ваш сын действительно переживал за город.

— Видите, Киз, — Чилдерман поднялся из кресла. — Я не верну вам сына, но все то, что вы не успели вложить в него, вы может дать Энки. Используйте этот шанс. И ты, Энки, тоже. Тогда тебя ждет нечто большее, нежели просто богатство или власть.

С этими словами Чилдерман покинул дом Адама Киза. Он оставлял будущее Ливана в надежных руках.

Восемь наследников Энкиду застыли вокруг смертного ложа своего отца. В его покое присутствовали все, начиная от старшего сына, Малика, готовящегося решением городского совета принимать бразды правления Ливаном в ту минуту, когда отец испустит дух, заканчивая младшей дочерью, двенадцатилетней Алией, единственной из всех, кто позволил себе не скрываясь размазывать слезы по лицу. Только ее всхлипы нарушали пропитанную благовониями тишину комнаты.

Время отхода в мир духов энамэра Ливана наступило. Он давно знал, что умрет, и что смерть его будет не из легких — постпотопная медицина не умела лечить слишком многие болезни. Но он не сожалел ни о прожитой жизни, ни о том, что его миновала легкая смерть. Сорок лет, прошедшие со дня, когда мрачный пастырь привел его в дом Адама Киза, минули как один день, но даже переживать, что он что-то не успел сделать, Энки не собирался. Его дело продолжат его дети.

Оставалась только одно, что еще удерживало его душу в этом мире.

— Вы послали за ним? — когда-то громогласный голос Энки теперь превратился в хрип.

— Да, отец, — Малик сделал шаг вперед. — Посланник в Ницир отбыл две недели назад.

— Ну зачем тебе понадобилось это чудовище, папа? — Брана, старшая дочь, бросилась к кровати старика. — Ты же знаешь, что про них говорят люди!

Энки разразился гремящим как растрескавшиеся бамбуковые колокольчики смехом.

— Я знаю гораздо больше, Брана. Но только чудовищ больше не осталось. Потому что я еще помню тот день, когда пастырь вырвал сердце у стоящей на Черной площади твари...

Сухой резкий кашель прервал слова Энки, и служанка, стоящая у постели, немедленно поднесла к его лицу платок, тут же покрывшийся ярко-алыми пятнами. Пронзивший много лет назад легкое осколок ребра наконец сделал свое черное дело.

— Здравствуй, Энки.

Стоящая на коленях у кровати Брана вздрогнула и растерянно уставилась на расступающихся родственников. Между ними появился человек в черном, прижимающий к груди широкополую шляпу. Лицо его было незнакомо ни одному из Энкиду, но все они догадались, кто их бесшумный гость.

— Оставьте нас все, — прохрипел Энки. — И прощайте.

— Но папа, — Брана попыталась возразить отцу, но наткнулась на взгляд, которого давно не видела у умирающего старика. Взгляд хозяина города, а не любящего отца.

Вслед за детьми, Энки знаком отослал служанку.

— Здравствуйте, пастырь Чилдерман, — приветствовал Энки стоящего у кровати. — Как я посмотрю, в отличие от меня, над вами время не властно.

— Я бы не сказал, что это так уж здорово, как может показаться на первый взгляд. Ты звал меня, Энки, и я пришел. Что ты хочешь услышать?

— Скажите мне, я оправдал ваши ожидания?

— Вполне. Теперь ты хочешь получить свою награду?

Старик по привычке пожевал губами, пытаясь прочитать на бледном лице Чилдермана хоть какие-то признаки эмоций.

Наконец уголки губ Чилдермана дрогнули и поднялись вверх. Он положил шляпу на стул и сел на край кровати.

— Хорошо, Энки. Я скажу тебе одну вещь, о которой многие догадываются, но никто еще не осознал полностью. На Земле наступают новые времена. Ты наверняка внимательно изучал допотопную историю, поэтому должен знать, что она развивается по спирали. Те, кто оставил вас здесь, тоже хорошо об этом помнили. Видишь ли, Энки, каждая власть хороша в свое время, и теперь настало время заканчивать с тем подобием общинного строя, что царил столько веков. Предки рассчитали модель социума ковчегов на тысячу лет вперед, и, по их расчетам, скоро в силу должны войти другие правила игры. В ковчегах, Энки, зарождаются династии и твои наследники, семья Энкиду, благодаря заложенному тобой фундаменту, будет править Ливаном еще очень долго.

— Но почему я и мои дети?

Чилдерман наклонился к старику и заговорил...

Когда изнывающая от беспокойства Брана все-таки не выдержала и заглянула в комнату отца, тот уже перестал дышать. Последние минуты он прожил без сжигающей внутренности боли, о чем свидетельствовала его поза со сложенными на груди руками и закрытые глаза. След от укола статического инъектора, через который был введен эндорфин, невозможно было разглядеть даже под электронным микроскопом, буде такой и имелся бы в Ливане.

Брана, поддерживаемая под руку Маликом, теперь могла рыдать не сдерживаясь. Брат даже не пытался остановить ее, потому что отца любили все. Но глядя на умиротворенное лицо отца, Малик вдруг ощутил уверенность в том, что перед смертью тот был спокоен за будущее своих детей.

006. Калеб, мертвец

— Дети, время ужинать!

Женские голоса разлетались между хлопающими на ветру палатками, терялись среди веревок с высохшим за день бельем и ныряли куда-то под шаткие мостики, соединяющие десятки понтонов Ханаана, единственного ковчега на Земле, пущенного Утнапишти на волю волн, а не привязанного к небесному своду.

Малышня сгрудилась над чаном с планктоном. Драги ежедневно вычерпывали из океана по полтонны живности — мелкую рыбешку, криля, мизид и медуз. Из-за последних добычу приходилось выставлять на солнце и ждать, пока прозрачные желеобразные шары не исчезнут из копошащейся массы. Прежде чем научиться не совать в планктон руки, свою порцию ожогов от корнеротов получил каждый житель Ханаана. Теперь дети осторожно копались среди рачков тонкими палками, выискивая экземпляры поуродливей. Появление жирных извивающихся полихет встречалось радостными воплями счастливчика — у кого-то на ужин сегодня будет деликатес.

— Калеб, еда остынет!

Толпа у чана раздвинулась и выпустила тощего загорелого мальчонку в рваных шортах. Засунув руки в карманы, он недовольно сплюнул и зашлепал по настилу в сторону родительской палатки. В Ханаане не было домов, только навесы и им подобные сооружения из водонепроницаемой ткани, которые при приближении шторма можно собрать за считаные минуты и спустить вниз, в полое нутро понтона.

— Что, Калеб, не повезло сегодня? — мальчишку нагнал старый Салех Кимпа, возвращающийся с дежурства у опреснителя.

— Ага, — Калеб шмыгнул носом. — Снова на ужин вяленую рыбу жрать с баландой.

Размоченные в отдающей затхлостью воде пластины морской капусты прочно вошли в рацион жителей Ханаана, благо ее запасы казались бесконечными. Хотя отец Калеба, Кудда Ибни, и участвовал в совете капитанов, но с продуктами в его семье дело обстояло не лучше, чем у других. Город уже несколько недель не встречался ни с одним ковчегом или кораблем, с которыми можно было бы торговать. Пару раз Калеб замечал ползущие высоко в небе дирижабли, но эти неповоротливые воздушные киты никогда не обращали внимания на лоскутное одеяло Ханаана.

— Да, совсем беда со жратвой стала, — вздохнул Салех. — Что-то наш Кормчий совсем не следит за курсом. Уже вторую неделю рыбы в воде нет совсем. Ты бы намекнул отцу, а? Так вот вынесет нас из Индики, и не заметим.

— Да ладно тебе, дядя Салех, не совсем же наш Кормчий тупой!

Они разошлись по разным мостикам — Салех отправился выслушивать гневные вопли жены, постоянно сетующей на то, что старый дурак не может стащить из опреснителя свежей воды для дома. А Калеб вновь вернулся мыслями к ужину.

Ханаан часто жил впроголодь, его благополучие, в отличие от болтающихся в небесах ковчегов, зависело от воли ветра и волн. Поэтому, стоило городу пришвартоваться к цепи под дном какого-нибудь ковчега, как на следующий день пара-тройка палаток исчезала с привычных мест, и их обитателей никто больше не видел. Но через месяц или два, когда Ханаан стоял под Уруком или Фивами, на пустых местах вырастали новые навесы, из-под которых выглядывали испуганные лица. Новые горожане не сразу привыкали к постоянной болтанке палубы под ногами и открытому пространству, но рано или поздно втягивались в привычные остальным ежедневные занятия — дежурства у драг, опреснителя или на тянущихся хвостом за ковчегом плантациях нитянки.

Сам Калеб, несколько раз побывавший с отцом в Уруке, ни за что бы не променял Ханаан на узкие улицы ковчегов, набитые людьми как рыба в бочку. Из-за скученности домов небо над головой в ковчегах можно было увидеть только на окраинах да радиальных проспектах. Калебу даже воздух под куполом казался затхлым, не говоря уж о том, что одна мысль о нависающей над головой чудовищной массе митрагласа повергала его в ужас. И в тоже время Калеб не мог не признать, что шторм гораздо лучше пересидеть за багровым полем атмосферного щита, чем внутри темного трясущегося понтона, гулко ударяющегося об соседние.

Он перепрыгнул через щель между понтонами. Внизу жадно чавкнула вода, бьющаяся об обросшие многовековыми колониями ракушек стенки. Можно было, конечно, чуть дальше перейти по мостику, но Калеб, как и все мальчишки, никогда этого не делал. Хотя рассказы о том, какая малоприятная судьба ждала тех, кто попадал на излом волны и падал вниз, слышал не раз.

Приземлившись на другой стороне, Калеб почувствовал, как нога у него поехала по теплой луже, но вовремя ухватился за натянутый между столбиками ограждения трос и бухнулся на колени. Выругавшись, он оглянулся — не видел ли его кто из обитателей понтона? За такой прыжок и уши могли надрать. К счастью, мать, убедившись, что сын возвращается, уже ушла под полог.

Ветер тут же принес запах разваренной капусты, и Калеб сморщился. Сил пихать в себя больше эту бурую гадость не было, но пока они не доберутся до рыбных мест, на что-то другое рассчитывать не приходилось. Хорошо хоть совет капитанов распределял улов планктона на всех поровну, и в супе иногда попадался вполне себе аппетитный криль.

— Па, ма, привет, — бросил Калеб, заползая внутрь палатки.

По причине теплой погоды все ее стенки были подняты и закреплены на шестах. Посреди навеса, окруженный свернутыми спальными мешками, стоял коралловый очаг, в котором тлели все те же сушеные водоросли. Над очагом на треноге покачивался в такт волнам котел с баландой.

— Как успехи? — отец уже закончил с едой и теперь раскуривал трубку.

— Плохой улов. — Калеб уселся на свой мешок и принял протянутую матерью чашку. — Медуз много. Рудбек говорит, мы в зону с повышенной соленостью попали. Пока не выйдем — рыбы не будет.

Отец покачал головой.

— Это верно. Мозес даже опреснитель запретил на полную запускать. Боится, что не выдержит. А по звездам нам до Ургенча еще недели две при попутном ветре. Если опреснитель сломается, надолго там застрянем, пока с Ницира кого-нибудь пришлют для ремонта. А то и вообще откажутся чинить и по ковчегам разгонят...

— И давно уже пора, — сварливо заметила мать. — Как неприкаянные по воде болтаемся, каждый шторм трясемся — выдержат цепи или, наконец, разметает всех как мелкую рыбешку!

С тех пор как во время одного из штормов волна смыла в океан младшую сестру Калеба, Сара не раз намекала отцу, что пора образумиться и осесть в одном из ковчегов. Пока отец ее не слушал. Пока...

Калеб сам не заметил, как проглотил вязкое варево.

— Я пойду, — он вскочил на ноги. — Послушаю Курди, все равно заняться больше нечем.

— Ну иди, иди, — отец выдохнул клуб дыма. — Неужели вам еще не надоели эти сказки про Утнапишти и великих предков?

Калеб его уже не слушал. Выскользнув из-под полога, он понесся к палатке детского воспитателя Курди, перепрыгивая через разложенные на просушку бухты канатов.

Представление он застал на середине. Замотанный в белый балахон Курди, размахивая вырезанными из картона фигурками, изображал отлет Великих предков к другим мирам.

Хижина, хижина! Стенка, стенка!

Слушай, хижина! Стенка, запомни!

Шуриппакиец, сын Убар-Туту,

Снеси жилище, построй корабль,

Покинь изобилье, заботься о жизни,

Богатство презри, спасай свою душу!

На свой корабль погрузи все живое...

Курди остановился спиной к зрителям и спрятал похожие на черепах фигурки кораблей, на которых предки скрылись в космической бездне.

— И тогда Утнапишти сказал своим детям — не печальтесь, потому что вам, оставшимся, дам я города в небесах и законы, что позволят вам и дальше жить, несмотря на гнев Энлиля. В тот день в наш мир пришли Мардук и его сыновья, а власть и блюдение баланса были возложены на плечи нобилей и энамэров. Потом Утнапишти созвал лучших мастеров и показал им, как построить города на вершинах самых высоких гор, в которые вошли все люди. И в день, когда вода подступила к самым портовым воротам, Утнапишти накрыл разлившийся океан огромным куполом, подобным тем, которыми накрывал он города, и поднял их все над бушующей водой, и прикрепил к куполу на волшебных нитях...

Тут Курди остановился и оглядел собравшихся детей.

— А теперь, кто мне скажет, почему мы живем не под куполом, а свободно плаваем по океану?

Вообще-то ответ на вопрос знали все, кроме самых маленьких, которые еще просто не зазубрили его наизусть. Но традиция требовала, чтобы старшие дети молчали, давая шанс ответить тем, кто еще не был уверен в своих знаниях.

— Та-ак, вот те раз, — с мнимым удивлением протянул Курди. — Неужели ты, Байрам, или ты, Алик, не знаете?

— Э-э... — пятилетний Алик засунул в рот грязный палец. — А они потерялись...

— Ну, почти угадал, — Курди пригладил непослушные вихры Алика. — Наши с вами предки были самыми главными мастерами по постройке ковчегов. И они так гордились доверием Утнапишти, что, когда вода начала прибывать и Утнапишти стал поднимать ковчеги в небеса, не бросили работу над последним городом Индики. Они решили завершить ее любой ценой. Все мастера привели свои семьи на платформы, которые окружали ковчег, и продолжали работу днями и ночами, пока вода не достигла ковчега. В тот самый момент, когда Утнапишти начал поднимать его в небо, мастера забили последнюю заклепку, а платформы, освободившись от города, отправились в свободное плавание. И так как на платформах у мастеров были их жены и дети, опреснитель и все необходимое для жизни, они не стали возвращаться ни в один ковчег, а решили остаться в океане, избрав первого Кормчего и совет капитанов. И назвали наш город...

— Ханаан! — хором прокричали дети.

— Молодцы. А поскольку время уже позднее и всем вам уже пора спать...

Среди зрителей Курди прокатился дружный вздох.

— Так, это что еще такое?! Вы знаете, кто приходит за теми детьми, кто не слушается родителей? Знаете? Вижу, что не все. Тогда я расскажу вам историю про пастыря и зверя Ливана, а потом вы все пойдете по своим спальным мешкам! Так вот, случилось это много-много лет назад, когда в Ливане еще правил не мудрый Энкиду, а другой энамэр. И был у него сын по имени Малик...

Когда история закончилась, уже стемнело. После красочно описанных Курди похождений смелого Энкиду и жуткого пастыря, дети сами бежали к родителям и их даже не приходилось уговаривать залезть в спальный мешок. Калеб и сам помнил, как он первый раз услышал историю о Хумбабе в исполнении воспитателя. И потом ему еще долго в каждом углу мерещилась черная фигура пастыря в плаще. Но прошло еще несколько лет, и он понял, что это просто сказка, сочиненная взрослыми, чтобы дети хорошо себя вели.

Впрочем, надо отдать должное Курди, за множество повторений сказка не потеряла своей волшебной силы. И хотя у Курди было еще много других сказок — про Последнюю Землю, про героя Этану, пытавшемся пробить небесный купол на огромной летающей рыбе, и даже жуткая история про то, как в далекой акватории однажды исчезли жители целого города — только от этой у Калеба мурашки бегали по коже. Он с большим трудом убедил себя, что застывший навеки Хумбаба так и остался стоять на одной из площадей Ливана, а не скрывается среди освещенного яркими тропическими звездами нагромождения палаток Ханаана.

Когда он вернулся, дома все уже спали. Пологи были опущены, и Калеб прополз внутрь, стараясь не шуметь. Завернувшись в мешок, он мгновенно погрузился в сон.

Всю ночь его преследовали дурацкие сны о толпах железных машин, возводящих ковчеги. Калеб присутствовал среди них, но почему-то в руках у него не было никакого инструмента из тех, которыми орудовали железные чудовища. Он чувствовал, что в словах Курди есть доля правды о том, что предки Калеба на самом деле возводили ковчеги, но во сне почему-то в руках у него была лишь тонкая прозрачная пластинка, испещренная причудливыми значками.

Он проснулся под утро с тяжелой головой. Солнце едва показалось из-за горизонта, и тишину в Ханаане нарушал лишь привычный плеск волн да ритмичное постукивание опреснителя. Калеб выполз из палатки и зашлепал к краю понтона, чтобы отлить.

За ночь на воде поднялось волнение, и мальчишке приходилось как следует постараться, чтобы не попасть себе на ноги.

Сделав дело и поправляя штаны, Калеб прислушался к утренней тишине. Внезапно ему показалось, что кроме стука опреснителя до его ушей доносится еще какой-то звук. Мальчишка завертел головой, озираясь по сторонам, и глаза его расширились.

С еще западной темной стороны к Ханаану подкрадывался огромный силуэт, почти неразличимый на фоне неба, если бы не первые лучи солнца.

К городу приближался дирижабль. Он шел очень низко — еще минута-другая, и гондола проползет едва не цепляя дном торчащие над понтонами шесты. Солнце блеснуло чуть ярче и оказалось, что за первым цеппелином движутся еще два, и оба на такой же малой высоте.

В голове у Калеба даже не успела мелькнуть мысль о том, что им может быть нужно, как выкрашенный в темно-серый цвет газовый баллон закрыл небо над головой и показалась гондола. Цеппелин замедлил ход, и по бортам гондолы вдруг вспыхнула россыпь огоньков. Огни загорелись еще ярче, и вот уже лицо Калеба опалил пламенный росчерк. Он отшатнулся, и плюющийся искрами арбалетный болт, отскочив от поверхности понтона, покатился ему под ноги. Воздух наполнился противным треском, и на Ханаан обрушился огненный дождь.

Рядом в понтон ударила еще одна стрела. Калеб бросился бежать. Впереди вспыхнули первые палатки, и до ушей мальчишки донеслись отчаянные крики горожан, проснувшихся посреди пылающего ада.

Стрелы сыпались не переставая. Многие с бессильным звоном отскакивали от прочного материала понтонов, часть с шипением исчезала в темной воде между бортов, но еще больше находили себе цели, вгрызаясь в импровизированные дома и разложенные по палубе тюки с полотном.

Прямо перед Калебом вспыхнула кипа просушенной нитянки. Пламя опалило брови и волосы. Калеб отшатнулся и упал на спину, больно ударившись. Гондола дирижабля оказалась прямо над ним, и теперь с ее бортов свисали тросы, усыпанные людьми. Яростно вопя, они скользили вниз, размахивая оружием. Лица нападавших скрывали плотные маски, защищавшие от дыма, и очки, отражающие охватывающее ковчег пламя.

Калеб вскакивает и бежит, ежесекундно оглядываясь назад. Пришельцы с дирижабля, соскользнувшие с веревок, подбегают к лихорадочно тушащим горящие палатки людям, которые так и не поняли, что происходит. Шаг-другой, взгляд назад — и Калеб видит, как короткая сабля опускается на череп прядильщика Ким Ки Сона, застывшего с ведром в руке. Его двенадцатилетнюю дочь схватил другой головорез, а еще один наотмашь бьет по лицу жену Сона, тянущую руки к дочери.

Калеб спотыкается и едва не падает. Это оказывается тело Саула Симеона, их соседа. Из груди у него торчит оперение болта. Ткань рубашки вокруг него тлеет, издавая неприятную вонь. Калеб с трудом сдерживает рвотный порыв и бежит дальше. Он знает, что в ковчегах покойных принято отправлять на удобрения, и для их обитателей мертвецы — дело привычное. Но в Ханаане тела предают воде, а так как считается, что длительное пребывание покойника в городе ничего хорошего не сулит, то избавляются от них очень быстро.

Палатка родителей Калеба пылает, как и все остальные. Мать носится вокруг нее и причитает, а отец, лицо которого измазано сажей, пытается натянуть тетиву на арбалете, который хранил под замком в сундуке.

— Папа! — кричит Калеб, и тут горящая стрела попадает в бочку с китовым жиром, припасенным семьей на холодное время.

Бочка мгновенно вспыхивает, и в этот момент палуба накреняется, поднявшись на волне. Плохо закрепленная бочка опрокидывается, пылающая жидкая масса выплескивается из нее на отца, и тот превращается в живой факел. Арбалет со звоном падает на палубу, и воздух оглашается отчаянным визгом. Объятая пламенем фигура начинает метаться между палаток, сея панику и разнося пламя по еще уцелевшим домам. Мать в ужасе застывает на месте, а Калеб чувствует, как у него по ноге ползет теплая жидкость.

Из бушующего огня выныривает замотанная в тряпки фигура и с размаху втыкает саблю в горящего отца Калеба. Тот падает на палубу, головорез вертит головой, замечает мать Калеба и подбегает к ей. Схватив оцепеневшую от ужаса женщину за подбородок, он поворачивает ее голову к свету, а затем резким движением всаживает ей в живот клинок. Мать падает на палубу, волосы выбиваются из-под косынки и мгновенно вспыхивают в горящей луже китового жира.

Из груди Калеба вырывается отчаянный вопль, и мальчишка бросается вперед. К несчастью, у него на пути оказывается тот самый головорез, что убил его родителей.

— С дороги, сосунок!

Удар рукоятью сабли в голову вышибает из Калеба дух, он падает и катится к краю понтона. За ним остается кровавый след — удар едва не раскроил мальчишке череп. Холодная вода принимает почти бесчувственное тело, которое, однако, не спешит пойти ко дну.

В бок Калебу что-то ударяется, и он на мгновение приходит в себя. Глаза заливает кровь, но он успевает нащупать пляшущую на воде бочку для сушеной рыбы. Оглушенный мальчишка обхватывает бочку руками, и тут его накрывает волной.

Течение успевает отнести Калеба и бочку от Ханаана на полсотни метров, когда они попадают на гребень волны. Вода смыла кровь с глаз, и перед ребенком предстает жуткое зрелище — охваченный пламенем город, по которому мечутся жалкие черные фигурки. Дальше он воспринимает все урывками. Агония Ханаана видна ему только когда волны поднимают бочку, да и то когда он приходит в себя. Все остальное время в голове Калеба царит огненный хаос.

Спустя какое-то время все кончено, и в очередной подъем над волнами Калеб уже не видит дирижаблей над пустынным дымящимся сборищем понтонов. И тогда случается самое удивительное.

Одна из сказок воспитателя Курди рассказывала об удивительном райском острове Тильмун, на который попадали души героев, минуя суд аннуаков и загребущие руки Эрешкигаль. Остров тот, по словам воспитателя, был первозданным раем, существовавшим задолго до потопа и вообще появления людей. Только самые достойные могли рассчитывать попасть на него после смерти, да сейчас таковых уже не осталось. Ну, право дело, какие могут быть герои в наше время, когда все кругом подчиняется принципам баланса и следят за этим сами шеду?

Дым над останками Ханаана рассеялся, когда в лучах солнца над Ханааном показалась огромная масса, издалека похожая на необычайно темное облако. Помутившийся рассудок Калеба воспринимает происходящее с трудом, но вскоре мальчишке становится понятно, что для облака пришелец движется слишком низко. А еще, он просто огромен, и даже дирижабль, напавший на город, по сравнению с ним не крупнее сардинки. Однако, как и облако, надвигающаяся на Калеба масса не имеет определенных очертаний, к тому же от боли у него мутится в глазах и окружающий мир постоянно теряет резкость. Прежде чем соскользнуть вниз по очередной волне, Калеб успевает заметить, что из окружающего остров тумана во все стороны торчат какие-то штуки, вокруг которых вьются в воздухе сотни крылатых воздушных змеев.

Мгновение спустя до Калеба доносятся протяжные крики, и он понимает, что это живые существа. Птицы! Птицы, которые вымерли во время потопа, так как им негде стало растить потомство! А по мере того, как остров надвигался на Калеба и туман вокруг него редеет, тот понимает, что его поверхность сплошь покрыта ярко-зелеными растениями, гроздьями свисающими над водой. Через какое-то время, когда пришелец находится уже совсем близко, до Калеба доносятся странные свежие запахи и где-то глубоко внутри просыпается память о цветах, которые он видел в Уруке.

Но вот, почти достигнув города, остров меняет направление движения, и на Калеба обрушивается волна невыразимого ужаса. Не будь его руки скованы судорогой, в это момент он бы точно пошел ко дну. Калеб отключается, но в его памяти теперь намертво выжжен образ блуждающего райского острова, который подразнил его своим видом и скрылся. Ведь он, Калеб, не совершил ничего такого, за что ему позволено было бы подняться туда, в благоухающий сад. И шанс изменить это у него будет, только если он выживет.

Наверное, именно поэтому, когда два дня спустя мальчишку подобрал случайный торговый корабль из Канто, парень бредил и бормотал какую-то несуразицу, но так и не расцепил руки, обхватывающие узкий бамбуковый бочонок с размокшей рыбой.

Далия Гиллеспи отложила в сторону пачку бумаг с предложениями городского совета. Иногда писанина местной элиты раздражала ее. Иногда там содержались здравые мысли. Чаще бывало так, что хватало и того и другого.

Далия провела в зиккурате Эрцету большую часть своей жизни. И отец, и дед постоянно брали ее с собой на совещания, проведение инспекций, встречи с профсоюзами. У нее никогда не возникало сомнений в том, что она займет место Иеремии Гиллеспи, как тот в свое время занял место дедушки Дерека. Когда же она узнала, что должность энамэра выборная, то сперва удивилась, а потом решила, что ей, в общем-то, все равно. Она займет ее так или иначе, когда приедет время. Главное, научиться разбираться в людях.

Она научилась. И теперь, когда кресло энамэра стало ее, Далии достаточно было взглянуть на подпись внизу листа, чтобы решить — читать ей бумагу или нет.

Далия позволяла себе засиживаться в кабинете допоздна. Управление таким большим ковчегом, как Эрцету, отнимало много сил, и часто у нее не оставалось времени даже на вечер в приличном обществе. Не говоря уж о том, что все ее связи с мужчинами носили разовый характер — короткие бурные встречи, даже не всегда снимавшие напряжение. Умом же она отдыхала в обществе своего отца, сдавшего бразды правления Эрцету несколько лет назад. Но в последнее время Далии было не особенно до развлечений. Учитывая произошедшее две недели назад, впору было ожидать значительных проблем с Нициром, если только ее письмо не дошло по назначению...

— Добрый вечер, госпожа энамэр.

Далия вскинула голову. В старинном деревянном кресле для посетителей, закинув ногу на ногу, сидел странно одетый человек. Складывалось впечатление, что он не признавал никакой цветовой гаммы, кроме глубоко черного цвета. Черным были его плащ, брюки, перчатки... Подобной одежды Далия не видела ни в одном ковчеге — особенно поражал корсет с высоким горлом, сплошь состоящий из застежек. В руках пришелец держал черную же шляпу, а на полу возле его ног стоял потертый саквояж, облепленный багажными наклейками.

Далия машинально отметила, что охрана на входе ей ничего не сообщала о посетителях.

Между тем мужчина разглядывал энамэра с явным интересом. Внешность гостя была под стать одежде — черные волосы до плеч, глаза, казалось, лишенные радужки, бледная кожа, не характерная для обитателей солнечной Индики. В свою очередь энамэра легко было принять за юношу — короткая стрижка, резко очерченное лицо с прямым носом, узкие губы, упрямый, совсем не женский взгляд серых глаз. К тому же Далия предпочитала более удобную мужскую одежду. А она прекрасно скрывала ее мальчишескую фигуру от любопытных взглядов.

— Добрый вечер, пастырь, — наконец произнесла Далия. — Судя по рассказам моего деда, представители вашего ордена не любят двери. В прошлый раз ваш предшественник явился к нему не менее эффектно.

— Но вы, в отличие от него, хотя бы не пытаетесь меня пристрелить, — улыбнулся в ответ пастырь.

— А откуда вы про это знаете? — опешила Далия.

— С вашим дедом встречался не мой предшественник, а я сам.

— Но ведь это было семьдесят лет назад!

— Госпожа Далия, история моей жизни может показаться вам невероятно увлекательной и необычной. Возможно, я вам что-нибудь о ней и расскажу, но сперва я хотел бы выяснить, зачем вы меня искали?

Далия набрала полные легкие воздуха и выдохнула.

— Пастырь, две недели назад я обнаружила, что бывший энамэр Эрцету Равшан Кипур исчез!

Она сделала паузу, но Чилдерман продолжал меланхолично поигрывать с полями шляпы.

— Вас это не удивляет? — осторожно поинтересовалась Далия.

— Да не особенно. Я допускаю, что для того, чтобы уволочь из зиккурата весящий почти тонну аппарат с чокнутым полутрупом внутри, надо как следует постараться. Если не знать, как пользоваться системой тоннелей на уровне зеро. Так что скорее меня это пугает. Лишнее доказательство того, что милосердие часто граничит с глупостью.

— Но после... после смещения Кипура в Эрцету строго следят за тем, чтобы уровень зеро был закрыт от всех, кроме инженеров с Ницира!

— Я в этом нисколько не сомневаюсь... Скажите, госпожа Далия, ваш город в последнее время не посещали люди с печатью Турангалилы?

Вопрос Чилдермана привел Далию в недоумение. Печати орденов часто передавались перевозчикам или торговым представителям, работавших с ними по договорам. Ничего необычного в этом не было. Но появление в Эрцету корабля с печатью ордена Турангалилы, полномочия владельца которой распространялись даже на смену энамэра, не могло пройти незамеченным. Далия хорошо знала, каким образом власть в ковчеге перешла в руки ее деда.

— Недели две назад в порт приходил цеппелин, капитан которого предъявил печать вашего ордена, — заговорила она. — Эрцету законопослушный город, и мы не отказали ему в помощи. Тем более что много и не требовалось. Только небольшой ремонт и топливо. Дирижабль простоял в порту два или три дня, команда с него не сходила, а потом он ушел. Вот и все.

— Замечательно. И вас не смутило, что исчезновение Кипура совпало по времени с отбытием дирижабля?

— А что, между этими событиями есть какая-то связь?

Чилдерман встал из кресла, положил туда шляпу и подошел к панорамному окну, за которым открывался вид на вечерний город.

— Связь здесь самая прямая, — Чилдерман заложил руки за спину. — Орден Турангалилы никогда не пользуется услугами никаких представителей. Печать, которую вы видели, принадлежит мне, и была утрачена в результате инцидента, приведшего меня в ваш город семьдесят лет назад. Согласитесь, в этом усматривается определенная ирония судьбы.

— Но... Но почему нам не сообщили? Почему Ноблерат не предупредил, что печать поддельная?

— А Ноблерат ничего и не знает. Это внутреннее дело ордена.

Чилдерман развернулся лицом к Далии.

— Поймите, госпожа энамэр — печать ордена это не просто побрякушка, позволяющая ее владельцу пинком открывать дверь в ваш кабинет и задарма заправляться. Печать — это сложный инструмент, созданный до Потопа. Она суть ключ ко многим тайнам нашего мира, о чем, кстати, на Ницире давно догадываются. И знай там о пропаже печати, ее искали бы слишком многие. А мне не хотелось бы, чтобы она попала в чужие руки.

— Тогда вы не очень торопились ее найти.

— По счастью те идиоты, у которых сейчас находится печать, не в состоянии управлять ею. Все, что они могут, это тыкать в лицо трясущимся от страха энмаэрам и получать от них бесплатное топливо. Беда в том, что они не настолько тупы, чтобы прибегать к помощи печати слишком часто. И в том, что ее нынешние владельцы, известные вам как амореи, не проживают ни на одном из ковчегов, а значит найти их очень непросто.

Далия едва не поперхнулась при этих словах. Амореи, неуловимые пираты, уже не один десяток лет терроризировавшие торговые пути Индики! И она собственноручно помогла этим ублюдкам!

— Я полагаю, что они обитают на одном из тех немногих движущихся объектов, о которых после Потопа мало что известно, — продолжил Чилдерман. — Это тоже своего рода ковчег, но он не предназначен для проживания. Главная же неприятность заключается в том, что убежище амореев не привязано к определенному маршруту и движется самостоятельно. Я не могу отследить его траекторию без печати. Таким образом, пропажа из Эрцету человека, который очень хорошо представляет, что можно делать с помощью печати, меня совсем не радует. С другой стороны, утащив отсюда старого Кипура, амореи сделали большую глупость, потому что его саркофаг передает четкий сигнал.

— Отлично, — Далия никогда не был слишком наивна. — Но зачем вы мне все это объясняете, если так не хотите, чтобы о пропаже печати знали нобили?

— Потому что я собираюсь воспользоваться вашей помощью. А так как печати у меня с собой нет и привлекать внимание Ноблерата я не хочу, то, очевидно, мне придется приложить кое-какие усилия, чтобы убедить вас помочь, — Чилдерман улыбнулся. — Знаете, на самом деле для моей работы, как правило, печать не нужна. Но обычно мне и не нужна ничья помощь.

Поразмыслив, Далия пришла к выводу, что просьба Чилдермана прозвучала весьма убедительно.

— Я помогу вам, но только с одним условием, — наконец произнесла она. — Что бы вы ни задумали, я участвую в этом вместе с вами!

Рыночная толпа расступалась перед ним, как вода под носом быстроходного клипера. Базарные жулики и карманники, давно лишившиеся жалких остатков совести, при виде изуродованного шрамами лица и блуждающего взгляда благоразумно переключали свое внимание на более подходящие объекты. Немало этому способствовали два длинных меча, крест-накрест висевших за спиной человека — железное оружие простой бродяга себе позволить не может. Рваные лохмотья и грязные бинты, закрывавшие его руки от кистей по локоть, не вводили рыночную шваль в заблуждение.

Кто бы ни был этот псих, связываться с ним себе дороже — это понимал любой мало-мальски разумный человек.

С другой стороны, ненормальный никого не трогал. Он не задерживался у прилавков, расставленных прямо на палубе лотках с товарами или шестов с танцовщицами. К нему не клеились девицы легкого поведения, да и сам он не проявлял к ним никакого интереса. Даже рыночные стражники, убедившись, что вооруженный бродяга ведет себя тихо, переключились на ошкуривание торгашей. Его перемещения по площади были беспорядочны, как броуновское движение, и, казалось, не имели никакой цели. Поэтому скоро на него перестали обращать внимание.

На самом деле, он прислушивался к разговорам. В ковчегах проживали миллионы людей, лишенных средств коммуникации. Сложные системы связи, разрабатывавшиеся веками, исчезли вместе с сушей, оставив человеку единственный универсальный канал — собственный язык. В мире ковчегов информация начинала распространяться везде, где собиралось больше одного человека. На рыночных площадях, единственных легально разрешенных местах массового скопления людей, обмен информацией превращался в одно из основных занятий. К сожалению, человек как средство коммуникации, имел массу недостатков. Пройдя через десяток рук, рассказ о насморке у жены парусного фабриканта превращался в чумное поветрие, насланное Эрре на целый ковчег.

Тому, кто тщился выловить в рыночной болтовне хоть крупицу истины, приходилось тщательно фильтровать услышанное. И то это не всегда гарантировало успех. Чужак, прибывший в Эрцету всего два дня назад, это прекрасно понимал, но сейчас ему повезло.

— ...представляешь, пока ты болел, к нам явилась инспекция из ордена Турангалилы!

Два молодых писца поочередно прикладываясь к кружкам с дешевым морским вином, обсуждали последние новости.

— Короче, Гиллеспи просидела с ним у себя целую ночь, а утром собрала совет. Но никто из совета не видел самого пастыря! — говоривший покосился на пристроившегося рядом оборванца со спутанными волосами. Но тот, протянув владельцу прилавка пару мятых каури, взял кружку с вином и уставился в другую сторону.

— Ну дела! — второй писец поставил кружку на стойку. — Сначала приходит их цеппелин, потом инспектор... Хотел бы я знать, что опять не так с нашим городом? Ведь первого Гиллеспи пастыри сами поставили вместо старого Кипура! И, заметь, с тех пор выбирают только их! Неужели орден столько лет держит совет в кулаке?

— Это вряд ли. Скорее, уж сами Гиллеспи его там держат. И держат, спасибо Утнапишти, так, что никому возникать и в голову не приходит. Хотя мой дед рассказывал, что и при Кипуре город жил неплохо, пока тот совсем не спятил и душу демонам не продал. А чем хуже Гиллеспи, раз уж они тоже в состоянии поддерживать стабильность? Тебе не один ли фиг, кто из них у руля?

— Да я ничего и не говорю! Просто странно все это.

— Ха! — писец вытер рот рукавом и отставил кружку. — Это еще не все! Не знаю, за что пастырь вздрючил нашего энамэра, а Гиллеспи с утра отправилась вниз, на дно. А потом Арирам показал мне ее распоряжение — ближайший месяц совет будет управлять Эрцету сам, без нее! Ну, ты знаешь Арирама. Хочешь, чтобы весь город узнал твою тайну — поделись ей с Арирамом.

— Ага, точно, — поддакнул второй писец. — Держат только за красивый почерк.

— Так вот, у него хватило ума у Гиллеспи спросить, что случилось. А та была совсем никакая и брякнула, что собирается нанять курьерское судно и улететь из города. А у нас на дне сейчас всего два таких судна стоят, у четвертых ворот — укрукский "Граф Д" и "Уршанаби" из Ницира! И тут, значит, заходит Сафо... Ну ты ее тоже знаешь, она переписчица, как и Арирам...

Кружка хлопнула об покрытую грязными разводами стойку, выплеснув часть содержимого на палубу. Болтливый писец с руганью отскочил от полетевших во все стороны брызг и собрался было повторить то же самое в лицо оборванцу, но тот уже удалялся от прилавка.

— Чтоб тебя асаги ночью сожрали! — крикнул все-таки ему вслед писец и добавил, обращаясь к собеседнику: — Придурок, я едва из-за него свое вино не расплескал!

— Точно, понаедет всяких, — поддакнул тот. — Так что ты там говорил про Сафо?

Объект их недовольства пропустил мимо ушей выкрики и теперь быстрым шагом направлялся к ближайшей лестнице вниз.

Добравшись до нее, он ухватил пробегавшего мимо чумазого мальчишку с тюком за спиной.

— Где здесь четвертые ворота?

Бедный парень мгновенно побледнел — стальной кулак приподнял его над палубой. Отчаянно задрыгав ногами, мальчишка попытался освободиться. Раздался треск ткани.

— Где четвертые ворота! — схвативший его псих повторил вопрос таким тоном, что трепыхаться сразу расхотелось.

— Два перехода влево от лестницы, — прохрипел мальчишка. — Там сперва будут "Сети Гигера", потом "Артель Мо и Арафата". Если после них повернуть к внешней стене, то как раз выйдешь к порту...

Лицо несчастного постепенно становилось пунцовым. Как только его отпустили, он подхватил свой мешок и проворно отскочил в сторону.

— Ненормальный! Чтобы тебе Эрешкигаль тухлой рыбой кишки набила на том свете! — проорал мальчишка и тут же скрылся в толпе.

Но обидчик не слышал посылаемых вслед проклятий. По лестнице он несся, перескакивая через несколько ступенек. Те из пешеходов, кто не успел увернуться при его приближении, оказывались сметенными с пути. Список проклятий, которые неминуемо должны были обрушиться на голову беспокойного гостя Эрцету, пополнился еще десятком сверхъестественных кар.

Он торопился не зря. Когда человек выскользнул из образованного картонными перегородками проулка, Далия Гиллеспи уже расплачивалась с владельцем курьерского судна, крепко сбитым капитаном Асокой. И она была не одна — рядом с ней стоял пастырь.

При виде Чилдермана лицо возмутителя спокойствия исказилось злобной гримасой. Он даже не рассчитывал на такую удачу. Годы охоты, перелетов с ковчега на ковчег, бесплодных разговоров и презрительных взглядов людей, с трудом понимавших его речь, наконец увенчались успехом!

Человек потянул из-за спины мечи, выскользнувшие из ножен с тонким свистом. Его не волновало то, что пастырь был не один. Только он являлся серьезным противником, остальные могли послужить лишь досадными помехами.

— Создал ты буйного сына, чья глава, как у тура, подъята, чье оружье в бою не имеет равных, — слова, как это часто с ним бывало, сами всплыли в памяти и непроизвольно вырвались сквозь с тиснутые зубы. — Все его товарищи встают по барабану, отцам Гильгамеш сыновей не оставит!

Далия Гиллеспи не успела толком понять, что происходит. Из прохода между двумя огороженными участками метнулась смутная тень. Асока, первым заметивший оружие в руках приближающегося человека, заорал и потянулся к поясу, на котором висел короткий клинок. Далия выхватила из-за пояса пистолет и взвела курок. Какой-то псих в лохмотьях и с двумя мечами наперевес с невероятной скоростью несся к ней. Намерения его сомнений не вызывали, и уж тут-то Далия пожалела, что не взяла с собой охрану. Авторитет ее семьи в Эрцету был слишком велик, чтобы кому-то могла прийти в голову безумная мысль напасть на энамэра. Из-за этого-то она и замешкалась.

Удар, отправивший ее на палубу, оказался весьма чувствительным. Пистолет вылетел из ладони Далии и заскользил прочь. Она едва успела выставить перед собой руки и тем самым спасла свои зубы — Чилдерман соображал быстрее ее, и ему не было дела до церемоний. Перескочив через прижавшуюся к палубе Далию, он оказался лицом к лицу с нападавшим. Далия, тихонько взвизгнула — острая боль пронзила руки до плечевых суставов — и откатилась в сторону. Но, похоже, того, кто на них напал, интересовал только Чилдерман.

В руках Чилдермана ничего не было, поэтому от первых нескольких ударов он просто уклонился. Скорость движений нападавшего была столь велика, что иногда мечи в его руках размазывались в сплошные серебряные полосы. Дрался он великолепно, это Далия определила точно, и мечами он владел в одной из тех загадочных техник, что еще сохранились в некоторых ковчегах Пацифии. Но уже через несколько мгновений ей стало ясно, что ему так же далеко до Чилдермана, как ей самой до этого фехтовальщика.

Непонятно по какой причине, пастырь лишь уклонялся от молниеносных ударов нападавшего. Он уже два или три раз имел возможность свернуть тому шею, воткнуть в него свой короткий клинок, в какой-то момент извлеченный из-под плаща, или прикончить его еще каким-нибудь способом. Но Чилдерман этого не сделал. Он или играл со своим противником или изучал его. Постепенно понимание этого начало отражаться и на лице нападавшего. С него сползла маска ярости, заменяясь искренним недоумением. И в этот момент Чилдерман подсек ноги фехтовальщика, одновременно нанеся удары по его запястьям. Мечи вылетели из рук, их владелец рухнул на спину, а Чилдерман мгновенно оказался сверху, прижимая коленями его руки к палубе.

— Итак, молодой человек, — голос пастыря звучал ровно и спокойно, его дыхание даже не сбилось. — Извольте объяснить, как вас зовут и что это был за фарс?

К немалому удивлению Далии, нападавший оказался молодым парнем с иссеченным шрамами лицом. Гладкие серебристые волосы, длине которых сама Далия с ее едва прикрывающей уши стрижкой могла позавидовать, рассыпались вокруг головы. Не будь на его лице столько шрамов и яростного выражения, он мог бы быть вполне симпатичным. И еще если бы не эти глаза...

Поверженный противник попытался плюнуть в лицо Чилдерману, естественно, безуспешно, и тот неуловимым движением перебросил его лицом вниз. В результате руки парня оказались заломлены назад и сжаты в запястьях кулаком Чилдермана. Свободной рукой он ухватил его за волосы и задрал голову назад.

— Я, кажется, спросил вас кое о чем, — пастырь наклонился к уху парня. — И сделал это вежливо, в расчете на ответную вежливость.

— Да сверните ему шею, и дело с концом, — капитан Асока, убирая меч в ножны, подошел к Далии и подал ей руку. — Ненормальным больше, ненормальным меньше... Он ведь явно не побеседовать с вами явился.

Далия приняла помощь капитана и поднялась на ноги. Руки и ребра справа заныли, но она нашла в себе силы доковылять до пистолета и подобрать его.

— Ну так как? — Чилдерман снова потянул волосы на себя. — Разговаривать будем?

Парень прошипел что-то маловразумительное.

— Ты ли — пастырь огражденного Урука, ты ли пастырь сынов Урука, мощный, славный, всё постигший?

— Эй, дружок, — Асока ухватился за меч. — Ты что там про мой город лопочешь?

— Остыньте, капитан, — Чилдерман отпустил волосы парня и жестом дал знак Асоке отпустить оружие. — Так как, говоришь, тебя зовут?

— Калеб, — прошипел парень, не поднимая лица. — И я хочу знать, почему каждый раз после прихода корабля амореев в ковчег, следом появляются пастыри Турангалилы?!

Чилдерман отпустил руки Калеба и поднялся.

— Все-таки судьба любит пошутить в вашем городе, Далия, — он подошел к своей шляпе, слетевшей в пылу драки, и поднял ее. — Похоже, у нас появился еще один спутник. Правда, — Чилдерман окинул ворочающегося на палубе Калеба насмешливым взглядом, — он очень сильно не в себе, и найти с ним общий язык будет сложновато.

— Мальчишка чертовски сообразителен, — Чилдерман плеснул себе в бокал вина и устроился в кресле для посетителей напротив стола энамэра. — Объясняйся он чуток внятней, вы бы тоже это поняли. По крайней мере, у него хватило ума вычислить, что амореи пользуется моей печатью, а позднее понять, что я появляюсь там, где побывали они. Но вот локальные выводы из этого последовали неверные. Он связал меня с ними, но не понял, что я сам охочусь за амореями. При этом он прекрасно орудует своими мечами. А они у него будут постарше вашей пушки.

— Откуда же он такой взялся? — Далия, проверила ствол пистолета на свет.

Она тщательно чистила его уже минут десять. Отправляясь за пределы Эрцету, ей меньше всего хотелось, чтобы оружие в нужный момент подвело ее. Боль от удара о палубу там, на дне, уже почти прошла, но ей было бы неприятно, если Чилдерману снова пришлось бы ее защищать.

— Вы когда-нибудь слышали про Ханаан?

— Горстка ненормальных, которые болтаются по Индике на связке старых строительных платформ? — Далия отложила пистолет и налила себе вина. — Кажется, они верят, что их предки были последними строителями ковчегов. Якобы те не успели попасть на них, когда Утнапишти поднимал города в небеса. Они даже считают это чем-то вроде благословения. Когда я была маленькой, Ханаан пару раз прибивало к Эрцету и он пережидал здесь шторма.

— Калеб один из них.

— Тогда меня не удивляет, что парень чокнутый. Но Ханаан никто не видел уже лет двадцать или тридцать.

— Его сожгли амореи, и Калеб был единственным выжившим. Но, похоже, это не прошло даром — рассудок мальчишки помутился. Калеба подобрали и отвезли в Пацифию, в Канто. Как только он выучился всему, что ему могло дать боевое учение Канто, то отправился на поиски амореев. Безумие Калеба и порядки Канто, где месть возводится в ранг искусства, породили причудливое и грустное сочетание... У парня были неплохие задатки, и сложись его судьба иначе, вы бы с ним разговаривали на равных.

— То есть вы хотите сказать, что он мог стать вожаком этого водного сброда?

Чилдерман поставил на ручку кресла свой бокал.

— Далия, вы не задумывались, почему после, скажем так, отставки Кипура, семья Гиллеспи бессменно возглавляет Эрцету?

— Может быть потому, что мы хорошие лидеры?

— А почему именно вы?

— Храни вас Мами, пастырь, вы спрашиваете странные вещи! Нас все еще выбирает городской совет.

— Вас, правящие семьи Урука, Ливана... Первый Энкиду был приемным сыном Адама Киза. Он начинал как нищий бродяга до того, как попал в дом энамэра. Впрочем, у вас еще не было времени задуматься над этим.

— То есть, все это происходит не случайно?

Чилдерман усмехнулся.

— Что вы знаете о днях Потопа?

Ходит ветер шесть дней, семь ночей,

Потопом буря покрывает землю.

При наступлении дня седьмого

Буря с потопом войну прекратили,

Те, что сражались подобно войску.

Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.

Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,

Я взглянул на море — тишь настала,

И все человечество стало глиной!

Далия цитировала слова Утнапишти по памяти. В детстве рассказ Великого Корабельщика был ее любимым.

— Я уверен, что вы уже вышли из возраста, когда верят в эти сказки, — Чилдерман улыбнулся. — В Эрцету отличные архивы, и вы, наверняка, обнаружили там немало интересного. Но кое-что исчезло из них навсегда.

На самом деле информация о временах Потопа в архивах отсутствовала почти полностью. Далия подозревала, что, во-первых, в то время предкам было не до писанины, а, во-вторых, они явно не желали, чтобы некоторые секреты достались потомкам.

Чилдерман откинулся на спинку кресла.

— Когда начался Потоп и стало ясно, что всех с Земли вывезти не удастся, Комитет по выживанию запустил проект ковчегов. На первых порах это казалось совершенно безумной затеей, но поднять и заселить ковчеги было быстрее и проще, чем рассылать корабли во все концы вселенной. Однако такая жизнь сопряжена с массой проблем, самая главная из которых — хрупкость существования в искусственно созданных условиях. Любой серьезный кризис будет смертелен для ковчегов. Требовалось создать совершенно новое общество, жизнь которого регулировалась бы особыми законами. Вам они знакомы как принципы баланса, и, кстати, Равшан Кипур сперва был одним из их ярых противников. Меня и тех, кто был со мной, клеймили мальтузианцами, но потом Потоп всех взял за горло и недовольные заткнулись.

Чилдерман взболтал вино в бокале и добавил:

— Жизнь в ковчегах это как искусство хождения по канату — ты можешь немножко податься вправо, немного влево... Но один неверный шаг — и ты летишь вниз. Возможности удержаться нет.

До Далии не сразу дошел смысл сказанного.

— Постойте... Вы создали принципы баланса? Сколько же вам лет?!

— Именно столько, сколько прошло со времен Потопа.

— В это верится с трудом!

Чилдерман пожал плечами.

— Если вы больше готовы верить в то, что наш мир прогневил богов и люди спаслись только благодаря корабельщику Утнапишти...

— Да, я понимаю. Но мне всегда было интересно, откуда все-таки взялись эти легенды?

— Откровенно говоря, я и сам удивлен. Вообще-то, как только мы поняли, что суша вот-вот исчезнет, все старые религии потеряли свое значение. В постпотопную эпоху люди вошли полнейшими атеистами. Но не прошло и сотни лет, как где-то всплыл один из самых старых на Земле мифов... Часть его известна вам как рассказ Великого Корабельщика. Наш друг Калеб, к слову сказать, тоже обожает его цитировать. Там говорилось богах, о всемирном потопе, о том, как один человек на огромном ковчеге спас всякую тварь земную и свою семью. До Потопа этот образ кочевал из одного священного писания в другое, но после него именно рассказ об Утнапишти вдруг обрел религиозный статус. А за ним потянулось и все остальное.

— Стало быть, можно сказать, что корабельщик Утнапишти — это вы?

— Это было бы сильным преувеличением. Комитет по выживанию и проект ковчегов создали задолго до моего появления на свет.

— Мне уже расхотелось спрашивать, кто вы на самом деле... Но я бы хотела увидеть, как менялся мир все эти годы! — вздохнула Далия.

— А он не менялся. Сейчас Земля выглядит так же, как в тот день, когда закончился сезон штормов. И так же будет выглядеть еще через сто лет. И даже больше — пока нам не позволят сделать первый шаг вперед из этого стазиса... Но вы собираетесь выяснить, как связаны вы и Калеб?

— Что?! Ах, да, конечно.

— Так вот, корпус шеду, Ноблерат, принципы баланса — это все подпорки. Мощности созданных перед Потопом компьютеров позволяли сделать клиологические прогнозы по поведению общества ковчегов на довольно длительный период времени. Однако чем дальше программа продвигалась по временной шкале, тем менее точными становились прогнозы. В конечном итоге в моделях появлялось столько неизвестных переменных, что они становились неработоспособными. Тогда будущее ковчегов оказалось под вопросом. Законы баланса необходимо было выполнять, но рано или поздно их понимание утратится, и исполнение превратится в ритуал. А значит, могут начаться опасные искажения сути. Тогда, как выразился в свое время Кипур, Комитет по выживанию начал еще более расистский проект. Большинству оставшихся на Земле людей была введена дополнительная генетическая информация, сделана своего рода перепрошивка ДНК, включившая в нее массивы данных об опыте допотопной цивилизации. Прошивка оставалась пассивной долгое время, пока число маркеров, отвечавших за пассионарность, не превышало заданный генетиками лимит. Кое-кто, помнится, сильно удивился, когда узнал, что у пассионарности биохимическое происхождение. Как только маркеры пассионарности достигают критического числа, начинается синтез белков, встраивающих в мозг информацию из прошивки ДНК. Чаще это происходило так, что человек не осознавал, чем пользуется... Иначе говоря, Далия, ваша наследственность и знания есть результат многочисленных браков между вашими предками-пассионариями с перепрошитой ДНК.

От слов Чилдермана голова у Далии пошла кругом. Пастырь рассказывал вещи, действительно не описанные ни в одной из книг, сохранившихся в ковчеге.

— Первое пробуждение произошло примерно полторы сотни лет назад в Уруке. Я был там, когда в городе сцепились два претендента на место энамэра. Сначала я думал лишь подправить баланс, но оба оказались на грани пробуждения. И я поставил их в ситуацию, когда кто-то должен был открыть свое наследие первым. Так началась династия Энмеркаров. В течение сотни-другой лет правящие династии должны стать основной движущей силой в ковчегах.

— Так мы, получается, всего лишь цикады, которых экологи разводят в своих садках?

— А вы себя такой ощущаете? Или, может быть, вы почти всегда знаете, какое решение будет верным? Как манипулировать городским советом? Как распределить городской бюджет и избежать волнений? А вы часто вспоминаете свои сны? Те, которые считаете результатом переутомления. Так вот, большая часть того, что вы в них видели, происходило на самом деле.

Далия промолчала. Чилдерман знал, о чем говорил.

— Ваше пробуждение прошло безболезненно, потому что ваш дед оказался в нужное время в нужном месте, — продолжил пастырь. — Молодого Энки я подобрал в тот момент, когда у него наступил кризис. Он оказался потомком проигравшего претендента из Урука. Вы слышали легенду о Хумбабе? Я прикончил эту тварь своими руками, но еще раньше Энки и сын Адама Киза, Малик, попытались убить ее сами. Если бы не смерть Малика, пробуждение могло наступить и у Киза. А если бы я не оказался рядом с будущим Энкиду, в мире просто было бы на еще одного безумца больше.

Чилдерман встал, оперся о стол руками и навис над Далией.

— Теперь вы понимаете, что происходит? Мир меняется. История заходит на новый виток, и игры с первобытнообщинной демократией закончились. Отныне и на долгие годы власть в ковчегах будет принадлежать династиям. Таким, как ваша, Далия.

— А как же Ноблерат?

— Задача Ноблерата поддерживать баланс в акваториях, а не управлять ими. Корпус шеду — инструмент коррекции, а не власти. А уж для того, чтобы кто-то из нобилей не забыл об этом, есть орден Турангалилы. Самые умные из них об этом уже дано догадываются.

Чилдерман отошел от стола. За его спиной поднималось солнце. В Эрцету наступало утро, и улицы наполнялись первыми тонкими людскими ручьями, стекавшими на дно.

— Думаю, вы получили пищу для размышлений, — Чилдерман подхватил с пола саквояж. — Я, знаете ли, обожаю рассказывать правду людям, которые мне нравятся. Это заставляет их думать. И, кстати, не забудьте об одной важной вещи — чтобы продолжить династию, у вас должны появиться дети. Но я что-то не вижу в вашем окружении того, кто составил бы вам достойную пару. Как только мы вернемся из этой поездки, я бы на вашем месте основательно задумался о продлении рода.

Далия густо покраснела. Хотя солнечные лучи ослепили ее, и фигура Чилдермана слилась в темное пятно на фоне неба, она готова была поклясться, что сукин сын ехидно улыбается.

Когда-то эти бирюзовые волны бились о ребристые борта понтонов Ханаана. С высоты полета "Графа Д" они казались легким волнением, но Калеб еще помнил, как его бросало из стороны в сторону, когда он учился ходить по настилам понтонов. Там, внизу, где прошло его детство, никогда не было покоя. Редкие горожане, спускавшиеся на Ханаан из ковчегов по торговым делам, хватались за каждую веревку и лица их были зелены от морской болезни. Но и Калеба, пока он не попал в Канто, тоже мутило, если пол под его ногами не вздрагивал от наплыва волн.

Он совершил непростительную ошибку — выбрал слишком сильного соперника. До того, как Калеб набросился на пастыря, он даже не подозревал, насколько его способности превосходят человеческие. Чилдермана не смутила ни внезапное нападение Калеба, ни отсутствие оружия в руках. Он разделался с ним как с мальком, заставив вернуться в тот день, когда старый Мусаси, удалившийся от дел полковник корпуса шеду, выбил из его рук первый бамбуковый меч.

Мусаси был единственным, кто понял Калеба, его горящий взгляд и льющийся из горла поток странных, незнакомых слов. Первые несколько лет мальчишку мучили ночные кошмары, и хотя Мусаси не сидел с ним, зато научил со временем контролировать всплески видений. Чуть позже к Калебу вернулась способность говорить, которой он, впрочем, не злоупотреблял. Мусаси же и так знал, зачем судьба привела полубезумного ребенка в его дом. Месть в Канто несмотря на принципы баланса все еще считалась священным делом. А Калебу было кому мстить. На шлифовку этого чувства и придания ему остроты клинка у Мусаси ушли годы.

— Даже если поражение кажется неизбежным, мсти, — говорил он в перерывах между поединками, из которых мальчишка выходил с новыми синяками и ушибами. — Ни мудрость, ни опыт не имеют к этому отношения. Настоящий мужчина не думает о победе или поражении. Он безрассудно бросается вперед — навстречу неизбежной смерти. Поступая так, ты очнешься от своих грез.

И в глазах ученика вспыхивал огонь.

В день, когда Калеб закончил очередную учебную схватку с прижатым к шее Мусаси мечом, тот оставил ворота своего дома открытыми. Ему нечему было больше учить Калеба, и тот ушел.

Последовавшие за этим годы охоты за амореями и Чилдерманом, неизменно появлявшимся там, куда приходили корабли с печатью, притупили инстинкт самосохранения. Чилдерман оставил его в живых, то ли забавляясь, то ли действительно считая Калеба союзником. Но в первую же ночь после схватки того вновь накрыла волна кошмаров.

Чилдерман нашел его в приемной, бьющимся в припадке. В голове Калеба бушевали потоки информации, не ложившиеся в искалеченные матрицы сознания. Тело сотрясали судороги, изо рта шла пена, а мир превратился в круговорот безумных огней, сливающихся в огромное огненное колесо. Успокоение принесла лишь инъекция, сделанная пастырем и положившая конец агонии неспособной выполнить свою задачу перепрошитой ДНК.

Спустя несколько часов Калеб уже смог встать и самостоятельно дойти до "Графа Д", который отбывал с Чилдерманом и Далией Гиллеспи на борту.

Волны под дном гондолы оставались все такими же зелеными.

— Доброе утро, Калеб.

Чилдерман не скрывал свои шаги, поэтому его приближение Калеб почувствовал сразу.

— Тебе лучше? — Чилдерман встал рядом.

Калеб кивнул, не отрывая взгляда от мелькающих в толще воды вытянутых теней рыбьих косяков.

— По-моему он не очень хороший собеседник, — рядом с Калебом и Чилдерманом появилась Далия

Она успела переодеться в дорожную одежду, повязала на голову платок и теперь застегивала грубую кожаную куртку.

— Зато отличный фехтовальщик.

— О, это аргумент, — хмыкнула Далия. — Пастырь, скажите, зачем вы взяли нас с собой? Неужели вы не справились бы сами?

Чилдерман повернулся спиной к морю и оперся на фальшборт. На какое-то мгновение Далия почувствовала, что взгляд пастыря просветил ее до костей.

— Во-первых, — начал он. — Вы наняли корабль, не привлекая лишнего внимания к моей персоне. И даже в этом случае кое-кто, — Чилдерман бросил взгляд на Калеба, — нашел нас очень быстро. На самом деле информация подобного рода распространяется быстрее ветра. В ковчегах полно глаз и ушей Ноблерата. Во-вторых, мне осточертело таскаться по Земле одному. Мне нравится ваш здоровый авантюризм, Далия, а вы, похоже, слегка устали от ограничений, наложенных властью. Вы имеете право на свою порцию приключений. Капитан Асока участвует в нашем путешествии потому, что любит деньги, а получит их он за этот полет очень много. А я при всем желании не могу один управиться с дирижаблем.

— Надо же, — хмыкнула Далия. — Слухи о всемогуществе членов вашего ордена сильно преувеличены.

— Хватит и того, что мной пугают детей на ночь, — парировал Чилдерман. — Что же касается Калеба, то он нужен мне для подстраховки. Шеду хороши всем, кроме того, что за века им вдолбили обязанность подчиняться Ноблерату. Так что пользоваться их помощью сейчас мне не с руки. Там же, куда мы направляемся, нас ждет толпа злых вооруженных парней, и хотя я постараюсь избежать шума, гарантировать это невозможно. А Калеб имеет к амореям длинный счет, верно?

Безумец кивнул не отрывая взгляда от проносящихся под дном гондолы волн.

— Неужели вы в самом деле ищите только мести? — вопрос Далии застал Калеба врасплох.

Он оторвал взгляд от океана и уставился на женщину.

— Когда амореи сожгли Ханаан, — заговорил он после паузы и взгляд его сместился куда-то за пределы этого мира. — Мне явлено было знамение. Я видел, как над горящим ковчегом появился призрак райского острова Тильмун. Остров этот, как известно, населен героями, павшими в битвах за правое дело. Так старые боги до Потопа вознаграждали их. В Ханаане всегда верили, что Тильмун не исчез вместе со старым миром и до сих пор существует, а теперь я знаю, что это правда. Я умер в тот день, в день падения Ханаана, но мне не дозволено взойти на Тильмун, пока я не пролью кровь амореев.

Чилдеман внимательно прислушивался к словам Калеба.

— И как же выглядел этот Тильмун? — спросил он.

— Пред горою кедры несут свою пышность, тень хороша их, полна отрады, поросло там терньем, поросло кустами...

— Кедры растут, растут олеандры, — закончил за Калеба Чилдерман.

— Храни вас Мами, о чем это вы оба? — на лице Далии читалось явное недоумение.

— Иногда во мне возникает что-то, что говорит за меня, — бесстрастно ответил Калеб. — Часто я хочу сказать одно, но внутри как будто демоны просыпаются и изо рта моего изливается совсем другое. Одно я знаю точно — Тильмун есть часть старой Земли.

Он помолчал и добавил:

— Рядом с ним я видел птиц.

— Да ну? — у Далии не осталось ни малейшего сомнения, что ханаанец бредит. — Птицы исчезли вместе с сушей! Сейчас никто даже не помнит, как они выглядят.

Ни Калеб ни Чилдерман спорить с ней не стали. Калеб ушел в себя и опять уставился на воду, лицо Чилдермана в кои-то веки посетила печать озабоченности. Заметив взгляд Далии, он вынул из-под плаща тонкий полупрозрачный диск.

— Рулевой, меняйте курс к северу! — убрав диск обратно, Чилдерман взлетел по трапу на мостик.

Дни на борту "Графа Д" текли однообразно.

Чилдерман несколько раз в сутки сверялся со своим диском, корректируя курс цеппелина. Иногда случалось так, что тот, пройдя день или два в одном направлении, разворачивался и шел обратно. Иногда Чилдерман появлялся на мостике посреди ночи, и корабль снова менял курс. Первое время Далия пыталась разобраться в происходящем, но потом плюнула.

Калеб молчал. Чилдерман тоже стал не особо разговорчив. Похоже, он считал, что рассказал Далии более чем достаточно о происхождении мира. Теперь каждое утро она пробовала вспомнить, что ей снилось, но как назло все это время она впадала по ночам в какую-то летаргию. Проснувшись, Далия помнила только вязкую черноту, в которой тонуло ее "я". И хотя это не мешало ей выспаться, но вызывало жуткое раздражение.

Целыми днями ей приходилось торчать под тенью огромного баллона цеппелина, по которому время от времени пробегала судорожная рябь. Капитан Асока в меру возможностей развлекал ее историями, популярными среди воздухолетчиков. "Графом Д" владел еще его дед, который облетел на нем всю Индику. Отец Асоки, Виктор, дважды выбирался в Пацифию, прокладывая курс вдоль маршрутов большегрузов, так что им было что рассказать будущему капитану, да и сам Асока не раз попадал в занятные передряги. Однако запас приличных историй скоро истощился, а капитан был не настолько глуп, чтобы посвящать энамэра Урука в подробности кабацких похождений своих корешей или раскрывать секреты контрабандистов.

Что-то интересное произошло лишь однажды.

Спускаясь на нижнюю палубу, Далия обнаружила Чилдермана сидящим на тюках с прорезиненной тканью для ремонта баллонов дирижабля. Перед ним в воздухе мерцало изображение человека. Более того, человек этот активно жестикулировал и рот его раскрывался, хотя ни одного слова Далии расслышать не удалось из-за недавно включившихся парореактивных тормозов — цеппелин опять менял курс. Чилдерман тихо, вполголоса, отвечал своему собеседнику. Далия застыла там, где стояла, не зная, что делать дальше.

Но через минуту изображение человека исчезло, и Чилдерман заметил ее.

— Кто это был? — энамэра разбирало любопытство.

— Гегемон Пацифии Ли Ен Джун, — появление Далии не смутило Чилдермана. — Весьма приятный собеседник, но сейчас ему не до разговоров.

— То есть получается, что на планете остались еще действующие коммуникационные сети?

— Да, но их немного. Доступ к сетям имеют несколько нобилей. Вы же не думаете, что они ищут меня, рассылая курьеров по всем ковчегам?

Далия покачала головой. Она вообще никогда не задумывалась над этим вопросом.

— Вы бывали когда-нибудь в Пацифии? — спросил Чилдерман.

— Не приходилось. Отец редко выезжал за пределами Эрцету, а я попала на Ницир лишь однажды, когда скончался мой дед.

— Он был выбран в нобили?

Далия кивнула.

— Хотите побывать в Канто?

— Это тот ковчег, где жил Калеб?

— Да. Как только проблема с амореями разрешится, я отправляюсь в Северные Воды. Но Джун просит разобраться в одной щекотливой ситуации. А Канто находится достаточно близко к внешнему кругу Индики.

— Вы предлагаете растянуть путешествие?

— Что-то вроде того. Возможно, я возьму вас собой и в Северные Воды. Вы доверяете членам своего совета?

— Каждому по отдельности — ни в коем случае, — Далия усмехнулась. — Но когда они собираются все вместе, то занимаются только тем, чтобы не дать подсидеть себя соседу. И они слишком трусливы, чтобы передраться между собой.

— Значит, решено, — Чилдерман встал. — Как я уже говорил, обожаю говорить людям правду. Вам, возможно, я ее покажу.

После этого разговора жизнь на "Графе Д" вернулась в прежнее русло.

Так прошло еще около двух недель, пока однажды вечером Чилдерман, наконец, не оказался удовлетворен показаниями своего прибора.

— Сейчас мы идем наперерез курсу ковчега амореев, — сообщил он Калебу и Далии, выйдя от Асоки. — Это гораздо удобней, чем пытаться его догонять. Асока рассчитал все так, чтобы встретиться с ним ночью. Днем сближаться опасно — нас могут заметить.

— То есть мы не собираемся убивать их всех? — уточнила Далия.

— По крайней мере, не сразу, — ухмыльнулся Чилдерман. — Хотя Калеб этого бы хотел.

Ханаанец промолчал, но из-под спутанных волос блеснул его яростный взгляд.

— Да, Калеб, у нас с тобой будет отдельный разговор, — лицо Чилдермана вновь обрело бесстрастное выражение. — Я понимаю, что ты уже поставил на себе лично крест и рвешься порвать всех, кого успеешь, в клочья. Но меня такой вариант не устраивает. Я уверен, что печать находится у того, кто сейчас заправляет амореями. Для начала надо будет найти этого человека, не привлекая лишнего внимания. И вряд ли он захочет отдать печать добровольно, особенно если Кипур успел ему хоть что-то рассказать о ней.

— А потом? — Калеб метнул в пастыря горящий взгляд.

— А потом... Потом я обещаю тебе, что все до единого амореи сгинут с лица планеты.

— То есть... как все? — Далия явно не ожидала такого поворота.

— Просто. Получив в свое распоряжение Тильмун и печать, амореи слишком долго оставались угрозой для всей Индики. А теперь с ними еще и Кипур. Больше я не буду делать глупости, и он исчезнет вместе с остальными. А аэрофабрика вернется к выполнению своей основной задачи.

— И в чем она заключается?

— Распространения воздушных аэратов, производство свободного кислорода. Еще одна подпорка для созданной после Потопа экосистемы. Но нужда в аэрофабриках становится все меньше, так как постепенно система становится самодостаточной.

— А почему до сих пор никто на них не наткнулся? — не унималась Далия.

— Капитан Асока может рассказать вам массу историй о лорелеях. Моряки и воздухолетчики верят, что в океане обитают чудовища, один голос которых внушает человеку ужас. Когда тот слышит его, то теряет над собой контроль и сворачивает прочь от тех мест, где лорелеи поднялись на поверхность. На самом деле все гораздо проще — аэрофабрики окружены инфразвуковым барьером. Именно на него натыкаются те, кто ходит по океану и от него бегут прочь как от лорелей. Моя печать автоматически отключает барьер.

— Как мы туда попадем без печати? — подал голос Калеб.

— На меня инфразвук не действует. Вас и команду я усыплю, а после прохождения барьера верну в чувство. Провести в темноте дирижабль пару километров я смогу и без посторонней помощи.

— Мне это не нравится, — Калеб сжал кулаки.

— Другого способа нет, — Чилдерман достал из саквояжа небольшой черный футляр.

Внутри рядами расположились тонкие прозрачные трубочки с разноцветной жидкостью.

— Вот это, — он поднял трубку с синеватым содержимым, — обеспечит вас приятным, без кошмаров сном на несколько часов. Никто не почувствует воздействия инфразвука. Антидот действует практически мгновенно, так что проснетесь вы быстро.

Поколебавшись, Далия протянула руку и получила свой инъектор. Вслед за ней трубку с незаметной глазу иглой получил Калеб.

Объяснив, как ими пользоваться, Чилдерман забрал футляр и ушел к Асоке.

Когда он вернулся, солнце уже почти зашло.

Далия стояла на палубе и рассматривала высыпавшие на чернильное небо крупные как жемчужины звезды через подзорную трубу.

— Где Калеб? — спросил Чилдерман.

— Уже отрубился. Ему это далось нелегко.

— Я знаю.

— А если бы он не согласился?

— Он прекрасно понимает, что у него не было выбора.

Далия опустила подзорную трубу.

— Мы уже близко?

— Да. Асока усыпил команду и сам ведет корабль. Как только вы уснете, я сменю его.

— А эта аэрофабрика... Ее можно увидеть?

— В хорошую погоду днем — да. Сейчас... — Чилдерман взял у Далии из рук трубу и приложил к глазу.

Минуту спустя он вернул ее.

— Она прямо по курсу. Но она и днем выглядела бы как темное пятно на горизонте, а сейчас вы и этого не разглядите. Так что пойдемте, я сделаю вам укол, и вы спокойно уснете.

Чилдерман был прав — Далии ничего не снилось. Только засыпая, она успела заметить, как тот склонился над Калебом, копаясь в своем футляре со шприцами.

— Воин Канто должен прежде всего постоянно помнить — помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги — что он должен умереть.

Старик Мусаси разложил перед собой чайные принадлежности — глиняные чашки, невзрачный буроватый котелок, венчик и плотные мешочки с сушеными чайными листьями. Чашки, Калеб знал это точно, переходили в роду Мусаси из рук в руки со времен Потопа. Чай же выращивался в специальных оранжереях, размещенных вдоль внешней границы Канто. В каждой из них поддерживались свои температура и влажность. На это тратились невероятные по меркам других ковчегов средства, но среди горожан все равно хорошим тоном было считать, что настоящему чаю, кусты которого произрастали до Потопа, оранжерейный чай уступал во всем.

Смешно, конечно. Кто его мог помнить-то, вкус чая тех лет?

На газовой горелке закипал котелок с трижды очищенной водой. Калеб не сводил с него глаз, потому что знал — воду для чая должно снимать вовремя, когда она пойдет пузырями не больше рыбьего глаза. Не раз и не два он получил по шее от Мусаси, когда снимал воду слишком рано или слишком поздно. Повторно кипятить воду запрещалось.

— Тот, кто живет в этом мире, может потакать всем своим желаниям, — продолжил Мусаси. — Тогда его алчность возрастает так, что он желает того, что принадлежит другим, и не довольствуется тем, что имеет, становясь похожим на простого торговца. Но если он всегда смотрит в лицо смерти, он не будет привязан к вещам и не проявит неуемности и жадности, станет, как я говорил прежде, прекрасным человеком.

Эти слова старик произносил, закрыв глаза и поглаживая лежащий на коленях меч в ножнах. Как и принадлежности для чайной церемонии, меч был создан задолго до прихода большой воды.

— Ибо если воин идет в битву, совершает отважные и величественные поступки и покрывает славой свое имя, то это только потому, что он настроил свое сердце на смерть.

Мусаси как уважаемый воин, получивший право на обучение ученика, имел дом со своим двориком для тренировок и церемоний. Пусть Калебу, когда он держал в руках два меча, едва хватало пространство для проведения серии атак, это было признаком огромного уважения. В ковчеге, жившему по принципу ваби, и энамэру принадлежал дом едва ли намного больший, чем у Мусаси. Даже на фоне всеобщей экономии жилого пространства в ковчегах, Канто отличался просто чудовищной скученностью и плотностью населения.

— Каждый воин, будь он прославленным сыном Мардука или простым городским дружинником, должен прежде всего думать о том, как встретить неизбежную смерть.

Вода вскипела, подняв со дна пузырьки нужного размера. Калеб подхватил котелок и плеснул воду в чашку. Взболтав ее, он выплеснул кипяток прямо на пол и засыпал почти черные скрученные листья и тут же долил немого воды. Взяв в руки венчик, Калеб принялся взбивать содержимое, не медленней и не быстрей чем положено. Ему долго не давались простые на первый взгляд манипуляции с этими рублеными сухими листочками, но в конце концов выяснилось, что для того, чтобы все сделать правильно, достаточно всего лишь поймать настроение.

Как только содержимое чашки приобрело вид однородной вспененной массы зеленовато-бурого оттенка, Калеб долил кипятка и передал чай Мусаси.

— Как бы ни был он умен и талантлив, если он беспечен и недостаточно хладнокровен, то оказавшись лицом к лицу со смертью, выглядит растерянным. Тогда все его предыдущие добрые дела потеряют свой смысл, а все порядочные люди будут презирать его, и на него ляжет несмываемое пятно позора.

Пригубив чашку, Мусаси удовлетворенно причмокнул и открыл глаза. За ними на Калеба смотрела пустота. Лицо старика растрескалось и покрылось серым налетом, голова упала набок. Высохшая кожа кусками стала отваливаться от рук, держащих чашку. Мгновение спустя та выскользнула из них, отломив несколько хрупких фаланг пальцев, и упала на циновку. Вместо воды из чашки просыпалась горсть пепла.

Лишенная кожи желтая нижняя челюсть, повисшая на остатках сухожилий, задергалась, и мумифицированный труп изрек:

— И вот что я тебе скажу, юный Калеб. Лучший способ заставить отступить страх смерти заключается в том, что бы верить в то, что ты уже мертв. А потому чего тебе бояться, если ты уже мертвец?

Калеб шумно вдохнул и открыл глаза. Он снова был не во дворе дома Мусаси в Канто, а на борту "Графа Д".

С воздухом в каюте определенно было что-то не так. Он стал густым, как кисель и пах чем-то незнакомым. Мгновение спустя Калеб понял, что его смущает — исчезли исконные морские запахи, соли и гниющих водорослей. Попытка подняться привела к тому, что палуба под Калеба ногами поехал куда-то вбок. Ухватившись за трос, удерживающий койку, он снова нащупал пол...

— Спокойно, — Калеба ухватили за локоть. — Это от переизбытка кислорода, сейчас пройдет.

Чилдерман усадил его на место. Каюта перед глазами поплыла в сторону, но мгновение спустя все стало на свои места. В голове что-то звонко треснуло, и мир вокруг обрел кристальную четкость.

— Нормально? — Чилдерман посветил в глаза Калебу лампой.

Тот кивнул.

— Тогда пошли, ты последний, кого я разбудил.

Они выбрались на палубу, где уже стояли тихо перешептывающиеся Далия, Асока и несколько членов команды "Графа Д", вооруженные арбалетами.

Калеб посмотрел наверх. Неба над головой не было. Не было и привычного испещренного швами и покрытого люками термальных электростанций городского дна. Над дирижаблем нависал перевернутый вниз гладкий купол. Кое-где с него свешивались тонкие жгуты, концы которых скрывались в темной воде. Несколько таких жгутов были подтянуты к дирижаблю и удерживали его на месте.

— Итак, Асока, вы помните, о чем мы договорились, — Чилдерман объяснялся с капитаном. — В отличие от ковчегов, здесь никто никогда не бывает. Единственные ворота расположены в верхнем ярусе, и надо очень постараться, чтобы промахнуться мимо них. Так что вряд ли вас кто здесь обнаружит. Поэтому вы тихо, без лишнего шума сидите здесь и ждете нас. Что бы ни творилось наверху — не трогайтесь с места. Вы поняли?

— А если вы не вернетесь?

— Я вернусь, — тон Чилдермана ясно говорил о неуместности этого вопроса.

Он повернулся к Далии.

— Я взял вас с собой по прихоти. Для дела там, наверху, вы совершенно не нужны. Помните, что я вам сказал про пару? Вы уверены, что вам нужно рисковать будущим вашей семьи?

— Послушайте, пастырь, я вам уже не раз говорила, что подписалась под эту авантюру до самого ее конца. Вам жалко породистый экземпляр? Так рано или поздно в Эрцету пробудится кто-то другой.

— Вы на редкость упертая женщина. Надо было вас не будить. Калеб?

Ханаанец прожег взглядом Чилдермана.

— С тобой все понятно, — хмыкнул пастырь. — Капитан, мы уходим.

Чилдерман подвел Калеба и Далию к привязанному к дирижаблю жгуту. Тот оказался толщиной в руку взрослого человека и покрыт неравномерными выступами.

— Что-то я не уверена, что по этой штуке можно забраться наверх, — Далия критически осмотрела жгут, прикинув расстояние до дна аэрофабрики.

— А вы попробуйте, — в темноте лица Чилдермана не было видно, но Далии снова показалось, что тот ухмыляется.

Пока Далия колебалась, Калеб вскочил на фальшборт и ухватил руками жгут. На ощупь тот оказался чуть теплым.

— И что дальше?

— Главное — не орите, — у Чилдермана в руках оказался клинок, которым он рассек жгут над узлом, удерживающим его у гондолы.

В то же мгновение Калеб почувствовал, как его руки словно приклеились к жгуту, а тело сдавило. Он опустил взгляд, и сердце выдало барабанную дробь — жгут обмотался вокруг его тела, спеленав как младенца. Рядом в таком же виде болталась Далия с побелевшими от ужаса глазами. Чилдерман ухватился за третье щупальце и быстрым движением отсек его под собой.

Палуба "Графа Д" рывком ушла у Калеба из-под ног, мелькнул серый баллон дирижабля и вот ханаанец уже болтается между дном аэрофабрики и океаном, поднимаясь все выше. Вместе с ним наверх неслись завернутые в плотные коконы Чилдерман и Далия.

Неожиданно полет по вертикали прервался, и перед глазами Калеба предстал перевернутый купол дня аэрофабрики. Теперь щупальце волокло его куда-то вбок. Последовал рывок, перевернувший Калеба лицом вниз, а потом в глаза ударил слепящий свет. Он зажмурился и почувствовала, как с его тела спали оковы.

Открыв глаза, Калеб обнаружил себя в освещенном мертвенно-бледным светом абсолютно пустом помещении, размером в два десятка шагов в длину и ширину. Рядом зиял провал в ночь, прямоугольный люк, через который его, видимо, и втащили. Здесь же уже находились Чилдерман и Далия.

Калеб встал. Его окружали ребристые стены из матово-белого материала, свет лился прямо с потолка, но никаких ламп заметно не было. Он сделал несколько шагов вдоль стены и обернулся. Чилдерман в это время колдовал над своей рукой, стоя напротив. Далия, отползшая подальше от люка, сидела, обхватив колени руками. Ее нельзя было назвать испуганной, но внезапное вознесение хорошенько встряхнуло ей нервы.

— Что это было? — поинтересовался Калеб, закончив обход.

Все стены оказались абсолютно одинаковыми.

— Старая спасательная система. Для тех. кто падал за борт при строительстве.

— Эту штуку не строили вместе с ковчегами?

— Нет, чуть позднее. Аэрофабрика закреплена на движущейся между городскими якорями платформе. У нее свой компьютер, который проводит замеры воздуха и сам решает, куда направить аэрофабрику. Поэтому ее так сложно было найти — когда аэрофабрики создавали, никто не думал, как отслеживать их движение без Турангалилы.

За спиной у Калеба раздалось шипение. Он ухватился за рукоять меча и резко развернулся. Проем в полу исчез без малейшего следа. Калеб даже осторожно наступил на то место, где минуту назад была пустота, но, как и следовало ожидать, нога уперлась в твердую поверхность.

— Все готово, пошли, — раздался голос Чилдермана.

Стена распахнулась, открыв проход в узкий темный коридор, по стенам которого бежал ряд тускло светящихся полосок.

Коридор закончился лестницей со светящимися перекладинами.

— Подождите минуту, — Чилдерман ловко вскарабкался наверх.

Несколько мгновений спустя сверху послышался тонкий свист и под ноги Калебу лег круг света.

— Поднимайтесь, — раздался голос Чилдермана.

Выбравшись из люка, Калеб отошел в сторону и застыл.

Он оказался внутри гигантской сферы, по высоте в разы превышающей купол любого из виденных Калебом ковчегов. Палуба представляла собой плоскость сечения, загроможденную каким-то странными постройками и машинами. Механизмы издавали тихие ритмичные звуки и шипение, среди которых изредка прорывались рассогласованные удары, отдающиеся в мелко вибрирующие под ногами плиты. Между машинами змеились разноцветные трубы, начиная от тонких, толщиной в руку, и заканчивая такими, куда можно было засунуть человека. Часть из них на акведуках взбегала наверх, где внутреннюю поверхность шара опоясывали несколько десятков террас. Еще выше террас через митраглас виднелись звезды. Из центра палубы почти до самой верхушки шара поднимался молочно-белая башня, от которой к террасам тянулись канаты. Присмотревшись повнимательней, можно было заметить, как по ним перемещаются какие-то цилиндрические штуковины. В нескольких местах башня утолщалась, на ней появлялись движущиеся элементы и загадочные знаки. Все здесь носило отпечаток функциональности, в устройстве фабрики не содержалось ни единого декоративного элемента из тех, что в изобилии присутствовали в ковчегах.

Но самое главное — даже отсюда было видно, что все здесь заполнено растениями. Они свисали через сетчатую ограду, обвивались вокруг протянутых от башни канатов, пытались взбираться по решетчатым шпангоутам, сходящимся на центральной башне. И это были не редкие лианы, цеплявшиеся за перекрытия куполов в ковчегах, а настоящие древесные монстры, на каждом из которых произрастали еще сотни симбионтов.

Последние несколько террас были обжиты. Растительности там было гораздо меньше, чем у дна. С канатов свисали заполненные барахлом сети, бочки и тюки. Сотни веревочных лестниц вели с одного каната на другой, а цилиндры, вроде тех, что сновали ниже, застыли на полпути.

— Вверх? — Калеб задрал голову.

Оттуда доносился приглушенный расстоянием и растительностью неровный гул.

Далия присоединилась к ханаанцу, разглядывая устройство фабрики. Даже если где-то в глубине генетически модифицированного леса и существовали проходы, добраться до террас, занятых амореями, будет проблематично.

— Попробуем подняться на десяток уровней выше на лифте, — успокоил спутников Чилдерман. — А с него переберемся на террасу. Дальше двинем своим ходом. Не думаю, что здесь все друг друга знают в лицо.

Чилдерман устремился к основанию башни, легко перепрыгивая через скопления труб.

Идти пришлось около часа. За это время Далия примерно рассчитала диаметр фабрики и присвистнула. В самой своей широкой части та превышала размеры Эрцету почти в два раза. И она никак не могла представить себе, что за сила способна перемещать эту махину по акватории.

Как и следовало ожидать, амореи не отличались аккуратностью. Вся нижняя палуба была загажена следами их пребывания на фабрике. На ней высились горы мусора, гниющего тряпья и водорослей. Местами попадались истлевшие трупы. Скопившийся за годы хлам местами сделал палубу непроходимой — мало кому захочется штурмовать воняющий холм, покрытый склизкими рыбными останками и облепленный полчищами мух. Проще было его обойти. К тому же из этой гадости тоже прорастали какие-то ползучие кусты и вид у них был достаточно странный.

Ближе к башне мусора стало меньше. Вокруг теперь высились прозрачные баки, заполненные где водой (или чем-то похожим), а где бродившей пузырями коричнево-сизой массой. Палубы под ногами теперь просто не было видно — все свободной пространство между баками занимали ветвящиеся трубы. Лишь вокруг башни оставалось кольцо свободного пространства шириной в десяток метров.

Ступив на него, Чилдерман остановился. Некоторое время он разглядывал стену башни перед собой. На первый взгляд она оставалась одинаковой на всем своем протяжении, но только не для пастыря.

Калеб сделал несколько шагов, приближаясь к пастырю. Под ботинком у него что-то тихо хрустнуло. Он сдвинул ногу назад и наклонился. На палубе среди бурых потеков резко выделалась светлая клякса. При ближайшем рассмотрении это оказались мелкие хрупкие осколки, сложившиеся в пятно овальной формы. Размер осколков не превышал и полногтя, а некоторые и вовсе были растерты в порошок.

Чидерман тем временем достиг стены и прикоснулся к ней. Участок перед ним сразу расцвел разноцветными логограммами. Чилдерман уверенно коснулся некоторых из них, и стена разошлась в стороны, открыв за собой темную пустоту.

Калеб как зачарованный продолжал рассматривать осколки. Чем дольше он на них смотрел, тем сильней в его голове заводился внутренний демон, раздирая чужие воспоминания на клочья и беспорядочно разбрасывая их по закоулкам мозга. На большинстве обрывков Калебу мерещились голубое небо и суматошное неясное движение...

— Заходите, — пастырь шагнул внутрь. — Калеб, мы торопимся!

Голос Чилдермана отогнал наваждение. Демон заткнулся, и Калеб поспешил к разверзнутой стене. Далия последовали за ним с некоторой опаской. Стоило им оказаться внутри, как створки сомкнулись, на мгновение погрузив людей в темноту. Но уже через секунду в потолке зажегся тусклый свет, а стена стала прозрачной.

— Добро пожаловать на борт аэрофабрики АЭТ-318, инспектор, — мелодичный женский голос возник из ниоткуда. — Пожалуйста, выберите пункт назначения.

На ставшей прозрачной стене появилась россыпь светящихся значков.

Чилдерман несколько раз прикоснулся к сенсорной панели, и значки исчезли, уступив место ветвящемуся как дерево меню из узких прямоугольников. Одновременно палуба за стеной медленно стала уходить вниз, а мимо лифта промелькнула первая терраса.

Пока зеленые террасы проплывали мимо, Чилдерман продолжал копаться в логограммах, переходя с одной ветки на другую.

Калеб, опершись на стену лифта, считал террасы. На сорок шестой движение прекратилось. Логограммы пропали, стена помутнела и отъехала в сторону. Калеб подошел к краю площадки и осторожно выглянул наружу. Дно шара осталось где-то далеко внизу, и огромные механизмы теперь казались разбросанными детьми игрушками.

Прямо перед Калебом вздрогнул и натянулся канат. При ближайшем рассмотрении эту штуку и канатом-то нельзя было назвать — светлая матовая поверхность не распадалась на волокна. Скорее это походило на материал, из которого создавали нити, удерживавшие ковчеги над океаном. Нить вздрогнула еще раз, Калеб поднял голову и обнаружил, что к лифту причалил цилиндр, нанизанный на нить.

Основание цилиндра распахнулась подобно лепесткам. Один из лепестков лег прямо на площадку лифта.

Не дожидаясь команды Чилдермана, Калеб ступил на лепесток и прошел в цилиндр. Изнутри его стены были прозрачными, отчего казалось, что висишь прямо в воздухе. Нить проходила через трубу, закрепленную прямо по оси транспорта. Пропустив вперед Далию, Чилдерман коснулся нарисованного на трубе значка, лепестки запахнулись и цилиндр стронулся с места.

Спустя полминуты его противоположное от башни основание тоже распалось на лепестки, выпуская пассажиров прямо на террасу.

Они сошли по решетчатому пандусу в море густой сочно-зеленой травы почти по пояс человека в высоту. Лианоподобные растения, распушившиеся вместо листьев вьющимися ростками, обвивали вертикальные балки и натянутую между ними сеть с крупными ячейками. Кое-где с потолка свисали странные механизмы, напоминающие дырчатые шары. Между ними пробивался приглушенный мертвенно-белый свет. Здесь было довольно прохладно, влажно и тихо, только где-то в глубине террасы раздавался механический шум

— Значит так, — Чилдерман оглядел своих спутников. — Сейчас мы на две террасы ниже тех, что занимают амореи. Запомните — никакого шума, никаких драк. Начнем погром — владелец печати может и сбежать. У меня нет желания рыскать по ковчегам еще полсотни лет. Поэтому сейчас главное сойти за местных. Полагаю, амореев достаточно много, чтобы они не знали друг друга в лицо. Находим местного главаря, отнимаем у него печать, разбираемся с Кипуром. И валим отсюда. Калеб, я вижу, у тебя глаза горят, но пойми — если мы унесем печать, с фабрики больше ни одна живая душа не выберется.

— Это почему же? — удивилась Далия.

— Потому что без печати инфразвуковой барьер они не снимут. А у него есть одна гадкая особенность — он отлично действует в обе стороны.

— То есть эти люди застрянут здесь навеки?

— Вас что-то не устраивает? — слова Чилдермана подняли Калебу настроение, и голос его весело и зло звенел.

— Навеки им застрять не удастся, — Чилдерман раздвинул лианы перед собой. — Без еды они долго не протянут, а жрать здесь кроме награбленного нечего.

Они углубились в заросли лиан. Уже через минуту ходьбы все промокли насквозь — гибкие зеленые плети лопались от малейшего давления, орошая все вокруг чуть зеленоватой жидкостью. Часть жидкость оставалась висеть в воздухе мелкодисперсной пылью из аэратов, налипавших на лицо и руки пахнущей свежестью пленкой. К тому же террасу устлали слои полураспавшихся растений. В этой густой слизи, прикрытой сверху живыми вьюнами, ловко прятались трубы снабжения, о которые постоянно приходилось спотыкаться.

Когда с Далии и Калеба уже текли потоки воды, а на одежде не осталось ни одного сухого места, обнаружилась вертикальная лестница между террасами. Увитая лианами, она почти сливалась с царящим вокруг зеленым хаосом.

Чилдерман оборвал покрывающие перекладины растения и первым полез наверх.

За ним поднялась Далия, а затем Калеб. Первый же взгляд вниз отбил у них желания оглядываться. Лестница оказалась сквозная и поднималась от дна шара до самого его верха. При взгляде вниз, ее люки казались бездонным колодцем, из которого во все стороны расползались извивающиеся ростки. Сорвись с такой — и считать костями перекладины придется долго.

Наверху Чилдерман знаками приказал Калебу и Далии затаиться.

Прислушавшись, сквозь монотонные гул вентиляции Калеб услышал человеческую речь. рядом переговаривались два или три человека.

— Сидите тут, — Чилдерман придержал Далию за плечо. — Мы управимся сами.

Калеб понял все без лишних слов. Вытащив меч из ножен, он пригнулся и тихо пошел на голоса, раздвигая перед собой лианы.

Через несколько шагов голоса зазвучали совсем рядом. Калеб собрался было подняться над травой и прикинуть, где стоят говорящие, но рядом вынырнул Чилдерман и знаками показал ему сидеть тихо.

— ...спрашивается — ну какого хера, чтоб его асаги зажрали, мы здесь торчим? — донесся до Калеба первый голос, молодой и ломающийся. — Здесь же все равно никого кроме нас нет. Ведь уже сколько раз наши вниз лазил — нет там ничего, кроме машин и травы. Ну скажи мне, Ганнибал, на кой ляд мы тогда тут торчим? Ведь не появится никто!

— Ты, Байрам, еще слишком молодой, чтобы приказы Ясмах-Адада обсуждать, — второй голос, судя по хрипоте и легкой лености, проскальзывавшей в каждом слове, принадлежал человеку постарше. — Чо ты мечешься, салага? На охоту рвешься? Успеется тебе еще, чай не первый год здесь сидим. Тут, салага, такое место, о котором нашему брату только мечтать можно. Никакой Ноблерат, никакие шеду здесь не достанут. Помнишь, чем Тич кончил? Рыб пошел кормить со своими ребятами. Кроме баек ничего от него не осталось. А все потому, что негде ему было от шеду скрыться. Куда ни сунься, в какой ковчег — везде стукачи Ноблерата найдутся. А здесь мы что у Утнапишти за пазухой...

— Ганнибал, что ты меня этой байдой лечишь, — раздраженно перебил собеседника Байрам. — Это, Энлиль тебя забери, какое отношение имеет к тому, что мы у этого сраного люка паримся? Уж если Ясмах-Адад так боится демонов, так навалил бы на него барахла ненужного — и дело с концом!

— Ха, а ты, я погляжу, умный! И где ж ты видел демона, которого тюк с тряпьем остановит?

— А то ты или я, если оттуда какие лемнути или асаги полезут, их остановим!

— А то нет. Вот, видишь?

На какое-то время возникла пауза.

— И что? — вновь заговорил Байрам, в голосе которого зазвучала насмешка. — Ты, правда, веришь, что эта мазня от демонов спасет?

— А ты не зубоскаль, салага. Ты сколько по воздуху ходишь? Тебя же в Бухаре подобрали, когда ты за гнилую треску бочки на дне грузил. Что ты знаешь-то еще про такие вещи? Вот пробудешь здесь с мое, такого насмотришься, что враз за татуировкой побежишь.

— Не верю я в это, Ганнибал. Любого демона можно на меч насадить, был бы он поострей. А все эти картинки, пузырьки, рыбьи черепа — бабкины сказки это.

— Давай, давай, хорохорься, — усмехнулся Ганнибал. — А чего ж ты ссать в люк не стал, а отошел со мной в сторонку, если демонов не боишься? Или все-таки очко-то жмет, когда дело за конец заходит? Ну ничего, попадешь, как я в Ханаане, будешь знать, чего эти картинки стоят.

— И что такого с тобой в Ханаане было, а Ганнибал? Ханаан уж сгинул давно, никто о нем и не помнит.

— А знаешь, куда он сгинул? Это мы его спалили...

При этих словах Чилдерман оглянулся на Калеба. Глаза ханаанца сузились, он побледнел и вцепился в рукоять меча.

Аморей, не подозревая, что рядом притаилась его смерть, продолжал.

— Попался он нам раз на пути. Ханаан, он же что — так, болтается по Индике неприкаянный, эти селедочьи дети даже управлять им толком не могли. Вот и попался он лет пятнадцать назад прямо нам по курсу. У нас как раз с бабами напряженка была, дай, думаем, оттуда наберем. Они ведь все равно, как под барьер попадут, все с ума посходят, да перетопятся. А так хоть нам достанутся... А чо ты вылупился? Так уже сколько раз было. Гога Гриневский говорит, то Ханаан этот уже не в первый раз заселяют. Еще евойный прапрадед находил его пустым, да только не захотел остаться. Ну ты прикинь сам — он уж сколько лет болтается по океану? И чтобы ни разу на Мари не напоролся? А шторм если какой посильней? Ханаан — это тебе не лодка и не цеппелин, он так быстро с курса не уберется. Так что сегодня на нем есть люди, завтра нет. Но я тебе, знаешь, что скажу? Только ненормальный после этого на нем поселится. Проклят он, почитай со времен Потопа. Не просто так Утнапишити с него народ-то в ковчеги не пустил!

Раздался смачный плевок, а затем Ганнибал продолжил:

— Ну да ладно, я тебе вот о чем говорил-то. Подошли мы к Ханаану этому ночью, насажали сперва болтов с горючкой. Он хоть даром что предками из зачарованного железа склепан, а барахло-то местных хорошо занялось. Ты бы видел, как они заметались! Тупые, что твоя медуза, только щупальцами шлепают да хавальники разевают. Повылупляли зенки и давай огонь тушить. И тут мы их сверху накрыли. Ханаан, это тебе не ковчег — ни шеду, ни городской стражи, ни купола. Почикали всех как мальков и давай баб выволакивать. И вот, значит, сунулся я в палатку, а там темнотища... И тут — вжик! — мне прям по виску как съездит... Вот, видишь, до сих пор шрам остался. Ровно по татуировке прошелся! Я назад отскочил, а там бабища, молодая, злобная — глаза-то так и сверкают. За арбалет схватилась. А с ней еще сопляк, сука, лет трех, визжит так, что башка раскалывается. Короче, нанизал я ее на палаш вместо хера и сопляку шею свернул, чтобы не нервировал. Хотя бабу жалко — на подстилку бы сго...

Ганнибал захрипел, не закончив фразу.

Выругавшись, Чилдерман вскочил. Калеба, как и следовало ожидать, рядом не было. В нескольких шагах от пастыря бился и харкал кровью седой аморей с покрытой татуировками рожей. Из груди пирата торчало тускло поблескивающее острие меча, а за его спиной нависала фигура Калеба с перекошенным лицом. От них, отчаянно вопя и бестолково тыкая в воздух мечом, пятился молодой часовой. Взбешенного и невменяемого Калеба он воспринял не иначе как демона. Даром, что ли, его потчевали байками о них всего минуту назад?

Стряхнув Ганнибала с меча, Калеб неумолимо попер на орущего аморея, окончательно потерявшего рассудок. Тот отшвырнул меч и бросился бежать в сторону лестницы, но там уже стоял Чилдерман. Клинок беззвучно вошел в грудь неудачливому пирату, и тот, издав напоследок тонкий визг, на мгновение застыл. Затем сила тяжести сделала свое дело — тело стало оседать и керамическое лезвие аккуратно разделило его пополам выше солнечного сплетения.

— Калеб, стоять! — рявкнул Чилдерман, стряхнув останки аморея с клинка.

Тяжело дышащий ханаанец уставился невидящим взглядом на пастыря. Мускулы Калеба дергались, как от тока, и никак не могли остановиться, отчего одна жуткая гримаса на его лице сменяла другую. Однако какая-то часть разума еще удерживала Калеба от того, чтобы бросится на Чилдермана.

— Хальтен, Калеб! — выкрикнул Чилдерман, и ханаанца отпустило.

В глаза помешанного вернулось осмысленное выражение, лицо перестало дергаться, и мышцы расслабились.

— Что тут происходит? — из травы показалась Далия с пистолетом в руке.

— Все в порядке, — Чилдерман наклонился над трупом. — Калеб слегка удовлетворил свое чувство мести.

Ханаанец опустил меч и отвернулся.

— Мне жаль, что я не смог сдержаться, — выдавил он из себя.

— Ничего страшного, их все равно пришлось бы пришить, — Чилдерман перевернул труп, стараясь не запачкаться в крови. — Тащи сюда своего клиента.

Пока Калеб ходил за мертвецом, Чилдерман обшарил тело Байрама.

— Отлично, то, что нужно, — он вытащил из напоясной сумки покойного очки и плотную маску из нескольких слоев ткани. — Надевайте.

Он протянул находку Далии.

— Это что? — она с отвращением уставилась на вещи мертвеца.

— Маски они используют в те циклы роста биомассы, когда на террасах повышенное количество углекислоты. Не думаю, что амореи наверху обратят на вас внимание, если вы ее напялите. А вот на женщину могут...

Далия поспешно натянула маску и очки. Теперь, в мешковатой куртке, с платком на голове и слипшимися от сока лиан волосами, в ней с трудом можно было признать женщину. Подошедшего Калеба Чилдерман заставил проделать то же самое с вещами Ганнибала. В бесчисленных карманах на корсете Чилдермана отыскались маска и очки и для него самого.

Тела они оттащили подальше в заросли и оставили там.

Чилдерман оглядел отражающихся в черных стеклах очков спутников.

— Насколько я понимаю, местная публика одевается кто во что горазд, так что мы вполне сойдем за своих. Только постарайтесь рот поменьше разевать. Пока говорить буду я.

Лестница на следующей террасе охранялась так же, как и предыдущая. То есть никак. Похоже, амореи совсем расслабились за годы безнаказанности.

Еще террасой выше вокруг люка уже сидели трое амореев с копьями на коленях и играли в карты. Карточный расклад увлекал их куда больше происходящего снизу. Да и не будь они столь заняты этим, вряд ли бы услышали предсмертные крики часовых снизу — густая растительность и толщина террасы надежно глушили любой звук.

На поднимающихся снизу Чилдермана и его спутников амореи не обратили внимания.

На этой террасе признаки пребывания человека просто бросались в глаза. Посадки растений были безжалостно уничтожены, сети для лианы сорваны. Все, что можно было оторвать — оросители, датчики, воздушные фильтры — исчезло. Пострадали даже некоторые опорные балки и светопанели на оголившемся потолке. Поверх труб пираты накидали пластиковых и водорослевых листов. Освободившееся пространство загромождал обычный для человека хлам, образовавший лабиринты из ящиков, палаток и бочек. Теперь на бывшей ферме аэратов любой оборванец со дна чувствовал бы себя как дома.

Местное население, как и предполагал Чилдерман, оказалось разношерстым сбродом. Единственным отличием от донной черни было лишь невероятное количество оружия. Самый захудалый аморей, обряженный в драные лохмотья, считал своим долгом таскать минимум пару кинжалов, а около каждого обиталища стояло по пирамиде из арбалетов. И, как успел заметить Калеб, проходя мимо одной из них, за оружием тут следили очень хорошо.

— Куда мы идем? — вполголоса спросила Далия, нагнав Чилдермана.

— Поскольку мы с Калебом весьма непредусмотрительно прибили обоих часовых, придется найти кого-то, кого можно будет вежливо расспросить об обстановке, здесь ли местный вожак с печатью, или ушел на охоту. Мой маяк показывает только присутствие старины Кипура и его волшебного шара.

Пиратские трущобы тянулись бесконечно. Сперва экскурсия по ним казалась увлекательной и совсем не опасной — амореи не обращали внимания на троицу спешащих куда-то собратьев. Мимо мелькали навесы из дорогого бейджинского шелка, развешенного на подгнивших бамбуковых сваях или кое-как сложенные из картона лачуги, у которых стояли древняя каменная статуя или отломанный от башни крестоцвет. Пару раз спутникам Чилдермана пришлось перешагивать через распростертые на палубе мертвецки пьяные тела, одетые в дорогие, но заляпанные грязью и жиром одежды. В проулке между стенами из бочек торчали босые ноги какого-то неудачника. Двое оборванцев, оседлав мертвое тело, отпиливали тупыми костяными ножами распухшие пальцы, унизанные медными кольцами. Жизнь среди пиратов никому не давала спуска.

Искомое обнаружилось, когда от царившего в пиратском городе запаха Далию стало мутить, несмотря на маску. Оставалось только диву даваться, как при творящемся вокруг безобразии, здесь еще не воцарился истекающий ядовитой слюной Эрре.

Найденный Чилдерманом кабак мало отличался по чистоте от импровизированных улиц. Но здесь, хотя бы между выставленных на доски заплеванных бочек ходила хмурая рябая девка в рваном платье и сметала метлой мусор. Народу в кабаке было немного, но каждый считал своим долгом шлепнуть ее по тощему заду, когда она проходила мимо. Судя по вялой реакции девки, на подобные грубые вольности она давно научилась не обращать внимание.

Чилдерман и Калеб уселись на колченогие табуретки вокруг самой дальней бочки. Далия, потоптавшись рядом, наконец, тоже села, но периодически бросала косые взгляды в стороны прислуги.

— Похоже, здесь самообслуживание, — Чилдерман наблюдал за посетителями питейного заведения. — И каури не в ходу...

На его глазах к невесть откуда взявшемуся на фабрике пластиковому грузовому контейнеру подошел едва стоящий на ногах пират, облаченный единственно в штаны с сапогами. Зато его бронзовый торс украшали сотни волшебных татуировок, которыми их хозяин вполне заслуженно мог гордиться. Порывшись в напоясной сумке, он выложил на перегораживавшую контейнер доску горсть грубо выкованных рыболовных крючков. Хозяин заведения, по виду брат-близнец покупателя, только совершенно лысый и одетый в тряпье поприличней, покопался в товаре и выбрал пару крючков. После чего между ними состоялся бурный диалог, в процессе которого оба не раз хватались за оружие. Ссора, по счастью, так и не переросла в нечто большее, и покупатель получил желаемое — довольно объемистый жбан какого-то пойла.

Чилдерман вытащил из кобуры револьвер, откинул барабан и вытащил из него один патрон, который выставил на стол.

— Бартерный обмен, — он поднял очки на лоб и кивнул в сторону контейнера. — Основа любой экономики. Сейчас проверим курс. А вы оба сидите пока тихо. Особенно это тебя касается, Калеб.

Тот промолчал.

Чилдерман направился к стойке, катая на ладони тускло поблескивающий патрон. Его разговор с хозяином, в отличие от предыдущего, протекал куда как более спокойно. Через несколько минут он вернулся с двумя коралловыми бутылками без этикеток.

— Он открыл мне кредитную линию, — Чилдерман поставил бутылки на стол. — Утверждает, что это вино с грузового судна из Гаваев. Пробовать будете?

Калеб молча взял бутылку и быстрым ударом о край бочки отшиб горлышко.

— Выяснили что-нибудь о печати? — спросил он, сделав первый глоток.

— Пришлось приврать, что мы с вами дружно пропьянствовали на другой стороне террасы, — усмехнулся Чилдерман. — И не в курсе последних событий. Наш добрый хозяин сообщил, что Ясмах-Адад на трех судах отбыл на охоту и вернется на Мари со дня на день. Мари — так пираты называют фабрику. На время своего отсутствия он оставил за главного Вопящую Голову, чтобы его асаги пожрали — так здесь именуют вашего бывшего энамэра. Похоже, Кипур здорово запудрил мозги амореям. Не знаю, чего он им наобещал, но, похоже, старый псих всерьез намерен использовать все возможности печати. Как вино?

Калеб сделал еще глоток.

— Лысый не соврал. В акватории такое будет стоить гораздо дороже одного патрона.

— Романтика пиратской жизни, — усмехнулся Чилдерман. — До Потопа из нее сделали красивый миф.

— Что в этом романтичного? — раздраженно буркнула Далия. — Грязь и нечистоты? Лучшие вина для тех, кто ничего в них не смыслит? Или вот это? — она ткнула пальцем в сторону закончившей сметать мусор девки.

— Если бы в этом не было ничего привлекательного, — Чилдерман отшиб горлышко второй бутылки. — Здесь сейчас было бы пусто. А недовольные властью, работой или женой существовали во все времена. Будете вино?

Далия помотал головой.

— Эй, пьянь, жратву берите! — раздался хриплый голос хозяина забегаловки.

— Калеб, сходи возьми... Хотя черт с тобой, лучше сам заберу, — Чилдерман поднялся из-за бочки.

Вскоре он вернулся с двумя тарелками мелкой жареной рыбы. Одну из них Чилдерман тут же сунул в рот, а тарелки подвинул к Калебу и Далии. Ханаанец безмолвно ухватил за хвост подгоревшую морскую иглу и принялся ей хрустеть, а Далия, стоило ей снять маску, лишь презрительно поджала губы.

— Далия, я понимаю, что это не та еда, которую готовит ваш домашний повар, — вздохнул Чилдерман. — Но на ближайшие дни забудьте о ней. Ешьте то, что дают, а то ноги протяните. Не заставляйте меня в вас разочаровываться.

Вполголоса выругавшись, Далия выбрала наименее подгоревшую тушку и откусила от нее кусок. Минуту спустя от тушки остались только тонкие кости, которые энамэр, последовав примеру остальных посетителей кабака, выплевывала прямо на палубу.

— Вы же говорили, что ваши машины рассчитали будущее ковчегов едва ли не по минутам. Неужели нельзя было все это предусмотреть тогда, при создании ковчегов? — спросила Далия, избавившись от застрявших в зубах костей.

— Предусмотреть можно. Предотвратить нельзя. Некоторые проблемы придется решать нам с вами. Предки отнюдь не были волшебниками. Тот же Потоп стал для нас большой неожиданностью.

— Чтоб вас асаги сожрали, Чилдерман! — Далия стукнула кулаком по бочке. — Вы разослали половину человечества к звездам, а еще половину поселили в подвешенных к небу городах! Заставили оставшихся полторы тысячи лет жить как часовой механизм! Вы ухитрились создать таких, как я, и не смогли избавиться от излишков воды?! В это верится с трудом.

Чилдерман отставил бутылку.

— Знаете, что мне нравится в вас, Далия? Ваша способность думать, а не тупо следовать установленным правилам. Иначе я не стал бы брать вас с собой. Вот и сейчас вы затронули крайне интересную тему. А вы знаете, почему Потоп стал тогда такой катастрофой? Потому что его никто не ждал.

— Что значит "не ждал"?

— Может я неверно выразился. Угроза таяния ледников, которая считалась основной причиной Потопа, стала реальной задолго до моего рождения. Но самый большой секрет Потопа заключается в том, что на Земле просто не существовало такого количества воды, чтобы покрыть ее полностью.

— Но... но... но ведь... Здесь же везде только вода!

— Точно. Представляете, какой это был шок тогда? Немыслимое количество воды стало захлестывать даже те регионы, которым все расчеты прочили спокойное существование, растай абсолютно все ледники на Земле! Но они растаяли, а вода продолжала прибывать. Вот это-то и подстегнуло Комитет по выживанию, ведь изначально никто не планировал массового исхода — к началу Потопа на Земле жило меньше четырех миллиардов человек, и жило весьма безбедно.

— Тогда получается...

— Получается, что Потоп никакого отношения к таянию льда отношения не имеет, — перебил Далию Калеб, отставивший в сторону свою бутылку. — Этот город древен, близки к нему боги. Богов великих потоп устроить склонило их сердце...

— Верно, Калеб, что-то вроде этого, — кивнул Чилдерман. — И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их. Сейчас можно только гадать о том, почему Потоп случился. Может мы стали жить слишком хорошо. Возможно, потеряли стимулы к движению дальше. Халявная энергия, нанотехнологии, благодаря которым все можно было создавать буквально из ничего... За пару сотен лет население Земли уменьшилось в два раза просто потому, что детей уже рожать почти никто не хотел! Если бы дело так пошло и дальше, человечество банально вымерло бы от отсутствия инстинкта к продолжению рода. А тут такой пинчище...

Чилдерман поднял бутылку и поболтал ей в воздухе. Из нее не донеслось ни звука.

— Слушай, Калеб, — пастырь отправил опустевший сосуд в полет, — принеси еще вина, вроде оно на самом деле ничего. Только, ради самого Утнапишти, не прирежь нашего кормильца! Что? — он уставился на Далию, которая застыла с непрожеванным рыбным хвостом во рту. — Скажите спасибо, что у вас мозги не так прошибло, как у бедного Калеба. В ваших генах тоже содержится это знание, но молите Мами, чтобы оно никогда не попыталось всплыть на поверхность само.

Далия взяла бутылку Калеба, в которой на дне еще что-то плескалось, и залпом опрокинула в себя.

Чтобы не привлекать внимания, Чилдерман увел свои спутников к внешнему краю террасы, где еще сохранились заросли лиан. Они устроились рядом с выгнутой митрагласовой стеной. Несмотря на то, что снаружи уже рассвело, за ней ничего не было видно, за исключением все тех же лиан, которые густо оплетали поверхность шара, выползая наружу через огромные вентиляционные арки. Через него же наружу вели увитые лианами и очень скользкие решетчатые конструкции из гофера, назначение которых оставалось загадкой.

— Значит так, — объявил Чилдерман, как только они разместились. — Портовая палуба расположена на пару террас выше. Я и Калеб будем по очереди ходить туда, ждать прибытия охотников. Вы, Далия, сидите здесь и не отсвечиваете. Я понимаю ваше недовольство — когда-то это называлось половой дискриминацией — но я взял вас с собой не для того, чтобы свора пьяных выродков изнасиловала вас в темном углу...

— ...и подпортила породу, — огрызнулась Далия, у которой от выпитого гудела голова. — Я могу за себя постоять!

Пастырь, сидящий на чудом сохранившейся сетке для растений, окинул ее насмешливым взглядом. Он собирался в порт и застегивал на лице маску.

— Не сомневаюсь. У вас будет такая возможность, как только вернется Ясмах-Адад. До этого времени будьте паинькой. — Чилдерман надел очки. — А теперь ложитесь спать. Обратили внимание на то, какие у амореев красные глаза? Здесь у всех жуткий недосып — освещение почти никогда не отключается. Поэтому постарайтесь хотя бы подремать.

Он встал, стряхнул со шляпы крупные зеленоватые капли влаги и нахлобучил ее на голову.

— Калеб, тебе, я думаю, пока не спать труда не составит.

Тот, по обыкновению молча, кивнул.

Едва Чилдерман скрылся в зарослях, как Калеб перебрался на выходящие в вентиляционную арку решетки, пристроившись среди зеленых веревок лиан. Сперва он сидел неподвижно, а затем принялся вертеть головой, словно прислушиваясь к чему-то. При этом его блуждающий взгляд приобрел странное выражение.

— Калеб, что вы там нашли? — несмотря на резкое и неприятное освещение, которое давали светопанели, глаза у Далии слипались, но поведение спутника ее насторожило.

Ханаанец промолчал, но взгляд его продолжал блуждать по переплетения лиан.

— Да в чем дело-то? — не унималась Далия.

— Мне кажется, я слышу птиц, — наконец прошептал Калеб.

— Пить надо было меньше, — в сердцах выругалась Далия и отвернулась от стены, на поверхности которой играли редкие блики пробивающегося снаружи солнца.

Птиц, чтоб его асаги сожрали, он слышит. В этом безумном царстве зелени не было даже цикад и тараканов, которые в ковчегах ухитрялись пробирались и в зиккурат... А ему птицы мерещатся.

Теперь ничто не мешало Далии заснуть.

На отведенной под причал террасе растительность отсутствовала полностью. Более того, чтобы не мешать беспрепятственному проходу пиратских цеппелинов, лианы содрали со всех наружных конструкций фабрики. Амореи, проявив недюжинную смекалку, переоборудовали выходящие наружу балки и фермы в желоба, по которым дирижабли втягивались внутрь массивными лебедками, запряженные пленниками.

Не рискуя попусту, Калеб проводил все время своего дежурства, сидя прислонившись к ограждению террасы. Стоило ему надвинуть на лицо капюшон украденного плаща, как он превращался в обычного бездельника, ошивающегося в порту в ожидании возможности уйти на охоту. Такие сотнями шатались по фабрике, ожидая прибытия кораблей. В пиратской республике царила своя извращенная демократия. Шанс попасть на охоту был у каждого — капитаны цеппелинов постоянно набирали пушечное мясо, чтобы не рисковать попусту проверенным за годы экипажем. А уж те, кому улыбалось счастье, могли потом занять место погибшего члена экипажа или просто приглянуться капитану. Или отправиться на корм рыбам.

Чилдерман быстро выяснил, на каком причале швартуется "Молох" Ясмах-Адада и теперь Калебу оставалось только жевать вяленых кальмаров и наблюдать за неторопливой портовой жизнью. И размышлять.

У него не выходили из головы слова убитого в первый же день пребывания на фабрике Ганнибала. Неужели Калеб в день гибели Ханаана не видел никакого острова Тильмун и вся жизнь прошла в погоне за призраком? Хотел ли он на самом деле отомстить за сгинувший в огне город или только искал путь на мифический остров, просто потому что, считая себя покойником, не желал просто сгинуть в бездонной глотке мирового океана? Если его, Калеба, Ханаан не существовал со дня Потопа, а оказался лишь сборищем беженцев из какого-то ковчега, присвоившими себе старые легенды, не был ли и рассказ про Тильмун лишь выдумкой, очередной блажью покойного ныне воспитателя Курди?

— Они ведь все равно, как под барьер попадут, все с ума посходят, да перетопятся, — сказал перед смертью Ганнибал.

А ведь Калеб в тот день окончательно потерял сознание только после того, как увидел остров. И он до сих пор помнил навалившийся на него ужас и отвращение к жизни. Не получи он удар по голове, не потеряй сознания — мог бы разжать руки и отдаться спасительной глубине мирового океана.

Пред горою кедры несут свою пышность, тень хороша их, полна отрады, поросло там терньем, поросло кустами, кедры растут, растут олеандры. А были ли там кедры, олеандры? Или это очередная дурная шутка его внутреннего демона, с такой легкостью мешавшего реальный мир и глубинные кошмары? И тогда из тумана появился не райский остров, а неопрятный ком лиан, источающих мириады аэратов.

А еще были птицы. Сказать по правде, Калеб не видел на фабрике ни одной из них. Но вместе с отрывочными знаниями неудачного пробуждения, ему достались обрывки воспоминаний о мире до Потопа. Где-то в глубине, под слоями разрозненной технической информации, формул гофера и нановещества, образующего городские нити, уравнений, по которым делались клиологические прогнозы и терабайтами культурного наследия человечества, покоилась одна удивительная картинка, которую Калеб видел в редкие ночи без кошмаров.

Он стоял на узкой песчаной полосе, вдающейся далеко в сине-зеленый океан, сливающийся на горизонте с безмятежно голубым небом. И на много шагов от него океан был мелким, как слой плодородной жижи на окружных полях. Сойдя с полосы и стоя по щиколотку в теплой воде, он подставлял лицо солнцу и, зажмурившись, слушал протяжные крики удивительных существ, раскинувших у него над головой огромные белые с черной каймой крылья. Где-то в дальнем уголке этого воспоминания остались следы названия этих существ — чайки.

Калеб понятия не имел, кому принадлежали эти воспоминания и каким образом они попали в мутную взвесь царящих в его голове кошмаров. Кем бы ни был бродящий по мелководью ребенок, Калеб страшно завидовал ему. С момента гибели Ханаана он жил только движением к цели, выбросив из жизни все остальное. Тысячи километров пути, сложившиеся из перелетов между ковчегами, бесчисленные ночи, которые он проводил в лихорадке, порожденной изуродованными образами допотопного мира, жизнь в подчиненном простым и суровым законам воинов Канто ритме... За все это время он ни разу не испытал такого чувства, которое передавалось ему воспоминаниями ребенка, жившего до Потопа. И самое страшное — только сейчас, добравшись до источника всех своих бед, он задумался — а что принесет ему долгожданная месть? Облегчение? Конец кошмарам? Вернет мертвецов или потраченные на скитания по ковчегам годы?

Отточенное Мусаси лезвие потускнело — в своих рассуждениях старик никогда не заходил так далеко. Он знал, что у Калеба может уйти на месть вся жизнь, и, возможно, втайне завидовал ему. С точки зрения воина Канто, Калеб, объявив войну такому врагу как амореи, был самым счастливым человеком на свете. Цель, которую не могли достичь даже орды шеду, взялся покорить один-единственный воин. Именно поэтому Мусаси постарался, чтобы со двора его дома вышел самый лучший фехтовальщик в Пацифии, а то и во всем мире.

Даже если поражение кажется неизбежным, мсти.

И вот теперь пастырь пообещал Калебу, что виновники гибели Ханаана сгинут навечно вместе со всеми, кто имел неосторожность последовать за ними. Оснований сомневаться в словах Чилдермана у Калеба не было — он не зря столько лет преследовал его и по крупицам собирал сведения об ордене Турангалилы. Нет, Калеб был точно уверен, что путь отмщения завершался здесь и сейчас.

Но что дальше?

Калеб сунул в рот полоску кальмара и принялся меланхолично жевать ее.

В голове царила гулкая пустота, когда врывающийся в арку ветер принес призрачный звук. Приглушенный расстоянием крик то ли из того самого чужого воспоминания, то ли из кошмара полыхающего Ханаана.

Калеб поднял голову. Прямо перед ним в небо с проплывающими мимо облаками уходили перемотанные сотнями тросов балки причала. Между тускло поблескивающими на солнце конструкциями парило крошечное на фоне нагромождений гофера белое пятно. Калеб вскочил и до его ушей донесся хриплый крик, который не могло издавать ни одно из сохранившихся на Земле существ. Пятно проплывало мимо огромных керамических шкивов, натянутых и звенящих на ветру тросов, полощущихся изорванных стягов и грубо скованных причальных крючьев. Казалось, еще немного — и Калеб сможет различить острые крылья с черной каймой и вытянутое тело, такое же, как в чужом сне...

И в этот момент палуба огласилась многоголосым ревом, поглотившим все остальные звуки. Сотни людей бросились к поворотным механизмам и страховочным канатам. Пустовавшая минуту назад причальная полоса моментально превратилась в кипящий садок с мальками, а арку закрыла тень опускающегося с небес серо-стального баллона цеппелина. В этой тени исчезло призрачное пятно, так и не превратившееся в птицу.

На третий день после прибытия Калеба на Мари охотники вернулись.

Ясмах-Адад мало доверял своим согражданам по пиратской республике. Его обиталище окружало два ряда баррикад, на которых дежурили вооруженные мечами и арбалетами пираты. Сложенные из обломков кораблей и выдранной из террас техники, баррикады были покрыты сетью, на которой раньше росли лианы. В таком виде эти завалы представляли собой серьезное препятствие для обычного человека. А к резиденции Ясмаха-Адад вел только один проход, перегороженный импровизированными воротами из сложенной в несколько слоев сетки на рамах. Впрочем, резиденцией это строение назвать было сложно. Амореи закрепили между несколькими сваями пластины обшивки от гондол, в результате чего получились импровизированные стены. Их украшали беспорядочно развешанные картины, а в образованном баррикадой дворике стояло несколько выщербленных статуй. Вход в дом представлял собой грубую имитацию вимперга, собранного из картона. Над криво прорезанной дверью кто-то пристроил цветной витраж, с которого осыпалось столько элементов, что понять, что он раньше изображал, было уже невозможно. Наполненный мутной голубой жидкостью шар с плавающим внутри Равшаном Кипуром был установлен прямо перед домом. Чувствовал себя бывший энамэр Эрцету превосходно.

— Судя по охране, Ясмах-Адад не пользуется здесь особой популярностью, — заметила Далия, когда в первый раз осматривала готовые к обороне укрепления.

— Полагаю, это разумные меры предосторожности, — ответил Чилдерман, побывавший около резиденции Ясмах-Адада в первый же день. — И приняты они задолго до Ясмах-Адада, великого и ужасного.

Как только весть о возвращении с охоты разнеслась по фабрике, порт наводнили толпы амореев. Вылазка оказалась удачной, охотники добрались до границ Индики и взяли на абордаж большегруз, идущий в Ницир. Теперь циклопическая туша дирижабля, не проходящая в арки, покачивалась рядом с фабрикой. Грузы с нее перевозили на нескольких боевых кораблях.

И, конечно, в добрых традициях пиратской республики, сразу после прибытия большинство амореев надрались вдрызг. Но только не их главарь Ясмах-Адад.

Калебу удалось рассмотреть его после возвращения "Молоха". Ясмах-Адад оказался высоким худым чернокожим с сухими рельефными мышцами. Торс и руки украшали сотни тонких белесых шрамов, свивающихся во взывающие к милости Энлиля узоры. Но главное, что успел заметить Калеб, были его глаза — холодные водянистые глаза акулы. Свору амореев мог держать в узде только настоящий хищник, и Ясмах-Адад таким и был.

Он щедро раздавал вино из награбленных запасов, но сам не выпил ни капли. Его правая рука постоянно лежала на рукояти револьвера, а в мече на поясе Калеб признал оружие шеду. В мире, где дети Мардука сами были едва не полубогами, этот меч дорогого стоил.

Не отставала от своего хозяина и его личная охрана. Ловкие поджарые парни с винтовками на изготовку следовали за ним след в след. И толпу встречающих они прочесывали отнюдь не доброжелательными взглядами.

Слившись с амореями, Калеб беспрепятственно проследовал за Ясмах-Ададом до самой резиденции. Там уже ждали капитаны Мари, не участвовавшие в охоте, но готовые приступить к дележу добычи. Независимо от того, сколько кораблей уходило с фабрики, по возвращении часть награбленного распределялась на всех.

Когда капитаны разошлись, Ясмах-Адада ждал неприятный сюрприз. К воротам его дома приближались трое пришельцев извне. Чилдермана и Калеба наличие охраны не смущало. И теперь, когда они были уверены в том, что печать находится в доме Ясмах-Адада, их ничто не останавливало от решительных действий.

— Калеб, ты готов? — Чилдерман на ходу убрал очки и достал револьверы.

Лицо ханаанца прочертила кривая ухмылка, а мечи мгновенно оказались в руках.

— Далия, я бы настоятельно рекомендовал вам остаться здесь, — обратился Чилдерман к своей спутнице.

— Да хрен вам, пастырь! — Далия, проведя несколько дней на пережаренной рыбе и без возможности привести себя в порядок, впала в дурное настроение. — Про изнасилование вы меня уже предупреждали, спасибо. Здесь же меня могут только пристрелить, а это не так страшно. К тому же у меня есть счет к тому прощелыге, у которого вы покупали рыбу... Не хочу вдаваться в подробности моего испорченного пищеварения.

Чилдерман расстегнул плащ и передал его Далии.

— Наденьте. По крайней мере, это убережет вас от пуль. И вообще, старайтесь держаться сзади, особенно когда мы сойдемся врукопашную.

Далия набросила одежду пастыря на плечи и обнаружила, что рукава плаща чересчур длинны для нее, а полы волочатся по палубе.

— Вы из... — она не договорила.

Прямо у нее на глазах черная ткань подобралась и из рукавов показались тонкие бронзовые кисти Далии, а полы поднялись выше щиколоток. Застежки на груди сами соединились, и плащ ужался, слегка сдавив ей грудь.

— Я выгляжу как дура, — выдавила она из себя.

Калеб и Чилдерман не обратили внимания на ее слова. Они уже приближались к наставившим на них оружие охранникам. Около первых ворот стояло пять человек, еще один сидел и курил прямо на баррикаде.

— Убирайтесь прочь, оборванцы — прорычал громила в кожаной куртке, оставленный за командира. — Ясмах-Адад не принимает такую шваль, как вы. Валите разгружать добычу, глядишь кто и подкинет вам пару рыбин на пропитание.

— А если мы очень попросим? — улыбка Чилдермана не предвещала ничего хорошего.

— Пошли вон, пока я вас не пристрелил, — рявкнул командир, но винтовка в его руках дрогнула.

Чилдерман выбросил вперед руку с револьвером. Полыхнуло две вспышки, командир и еще один охранник с винтовкой рухнули на палубу.

— А-а-а!... — яростный крик захлебнулся, когда между замешкавшимися людьми оказался Калеб с обнаженными мечами.

Несколькими ударами он выбил оружие из рук охранников и полоснул лезвиями по открывшимся противникам. Кровь брызнула во все стороны, и их тела осели на палубу. Меняя позицию, ханаанец на мгновение повернулся лицом к Далии, и та побледнела. Человек по имени Калеб исчез, и перед ней возникло жуткое существо, все это время скрывавшееся в оболочке человека. Зрачки ханаанца сузились до размеров игольного острия, и на исчерченном кровавыми полосами лице застыло безучастное выражение, каковое имеет место быть у покойника, но никак не живого человека. Теперь ей стало понятно, что Калеб не особо приврал, когда объявил себя мертвецом.

А ханаанец, как-то хитро извернувшись, перескочил через завал перед воротами и вонзил меч в грудь передергивающего затвор аморея.

Странно, но выстрела Далия не слышала.

Чилдерман взлетел на баррикаду, и револьверы в его руках извергли еще несколько вспышек. Из-за баррикады раздался отчаянный вой, а затем загремели ответные выстрелы. Но Чилдермана там уже не было, он скатился обратно и теперь, упав на одно колено, прижимался к стене у ворот. Ухватив одной рукой раму, на которую крепилась сетка, он без малейшего усилия приподнял ее и швырнул в сторону дома. В открытый проход ворвался Калеб, после чего воздух наполнили полные ярости крики и грохот выстрелов. Чилдерман, не скрываясь, встал в проеме ворот и добил оставшиеся в барабанах револьвера патроны. Сунув бесполезные пистолеты в кобуры, он извлек из пристегнутых к бедру ножен виброклинки и ринулся вперед.

Далия сделала несколько осторожных шагов вперед, держа перед собой собственный револьвер.

Второй пост за баррикадой занимали вдвое больше людей, и еще с десяток выскочили из дома, держа в руках кто мечи, кто ружья. Ворота у этого поста уже тоже исчезли, и взору Далии предстало нагромождение истерзанных тел. Рассеченные ровными прямыми ударами, они стали жертвами жутких клинков пастыря. Хлипкие кожаные и костяные доспехи не могли спасти от сверхъестественной мощи оружия предков. Несколько тел лишились конечностей и голов, и из обрубков еще хлестала густая кровь. В живых из охраны Калеб и Чилдерман не оставили никого, и теперь бойня переместилась во двор.

Пробираясь по залитой густеющей кровью палубе, Далия наконец начала осознавать, с какими чудовищами связалась. Она вспомнила, что хоть ее дед Дерек и отзывался о Чилдермане с уважением, но в глазах при упоминании имени пастыря всегда мелькало странное выражение, которое Далия долгие годы не могла понять. Теперь, постоянно поскальзываясь на стремительно подсыхающих лужах, она могла точно сказать — это был страх. Находясь рядом с Чилдерманом, легко было забыть о том, кем тот являлся. Он мог казаться просто язвительным и остроумным собеседником, но приходило время, и все вставало на свои места. Для обитателей ковчегов жизнь была скоротечной, а потому ценился каждый ее миг. Для Чилдермана, чье прошлое терялось в тумане допотопных времен, людская жизнь была лишь разменной монетой для сделок, в которых на кону стояло выживание человечества.

— Я же тебя предупреждал, что он сюда явится! — над головой энамэра пронесся громогласный рев. — Теперь вы все покойники!

Голос, словно раздавшийся из огромной железной воронки, мог принадлежать только демону. Но Далия, не раз спускавшаяся в скрывающийся под зиккуратом зал с экранами в потолке, всегда транслирующими небо, узнала его. Усиленный неведомыми механизмами, он принадлежал Равшану Кипуру. Каким бы безумным ни был древний энамэр Эрцету, он знал свой город лучше кого-либо из живущих ныне и его советами никогда не стоило пренебрегать. От нормального функционирования ковчега зависела и его жизнь. Но бегством из Эрцету он подписал себе смертный приговор.

Выглянув из-за угла, Далия увидела, как взбаламутился амритагель. Из шара отчетливо доносился приглушенный стук, и изнутри по прозрачной поверхности расползалось темное пятно. До Далии не сразу дошло, что это обезумевший Кипур бьется головой о стенки. Сколько он не бегал от смерти, но она все-таки нашла его.

— Хотите с ним попрощаться?

Далия обернулась. Рядом стоял Чилдерман в покрытой разводами крови одежде. Он целился из револьвера в Кипура. Далия покачала головой.

Выстрел, прозвучавший над самым ухом, едва не оглушил ее, раскатившись по все террасе. Эхом раздались скрежет и удар, переданные установленными в шаре микрофонами. Толстое стекло вспучилось изнутри и ударило фонтаном осколков. Затем из образовавшегося пролома хлынули вязкие потоки амритагеля.

Когда шар наполовину опустел, на маслянисто поблескивающей поверхности проступили очертания скрюченного тела, рост которого едва достигал плеча Далии. Кипур не шевелился, и плоть его расползалась прямо на глазах.

Далия поднялась с колен и медленно побрела к шару, стараясь не наступать в пузырящуюся жидкость.

— Кто вы такие?! — раздался за ее спиной надтреснутый голос. — Что вы хотите?! Я все отдам, только отпустите меня!

Ясмах-Адад, лидер вгоняющих в ужас половину торговцев Индики амореев, валялся в луже чужой крови. Он совершенно изменился цветом в лице, ставшем пепельно-серым. Над ним возвышался Калеб, с трудом сдерживающий рвущееся изнутри безумие. Ханаанец уперся ногой в спину Ясмах-Адада и удерживал его за выкрученную руку.

Каким бы безжалостным и привычным к виду крови тот ни был, ничто не могло подготовить его к появлению пастыря и безумного ханаанца. Ясмах-Адад оказался полностью сломлен произошедшим в самом, как ему казалось, безопасном для пиратов месте на планете.

— Семьдесят лет назад, — Чилдерман присел на корточки перед Ясмах-Ададом, — один из твоих предшественников... Уж извини, но не знаю, как звали первооснователя этого гадюшника. Так вот, семьдесят лет назад, напав на пассажирский цеппелин, он получил в свои загребущие ручонки одну очень ценную вещь. Ту самую, которая позволяет вам беспрепятственно шляться между фабрикой и внешним миром.

— Это печать, печать Турангалилы! Мне Орущая Голова все объяснил! — взвыл пленник.

У него из носа протянулась тонкая струйка крови.

— Эта вещь принадлежала мне, — произнес Чилдерман, глядя в глаза Ясмах-Адада. — И я очень, очень хочу получить ее обратно.

— Она здесь! — завопил Ясмах-Адад. — Я сейчас отдам ее, отдам! Только отпустите меня!

Вывернув свободную руку, он засунул ее под отворот дорого камзола, безнадежно испорченного пятнами крови. Подвывая, Ясмах-Адад принялся с мясом выдирать перламутровые пуговицы из белоснежной рубашки. На идеально белой ткани остались грязные разводы.

Наконец Ясмах-Ададу удалось выудить из-под рубашки тускло поблескивающую цепочку с висевшим на ней обсидианово-черным диском. Внутри диска периодически проскальзывали голубые искры. Стоило свету упасть на расположенный в центре круг, как на нем проступил символ в форме буквы Т, перечеркнутой у основания пологой дугой.

— Вот, вот! Уже отдаю! — глотая слова, Ясмах-Адад протягивал печать Чилдерману, не обращая внимания на врезающуюся в шею цепочку.

Чилдерман рванул печать на себя, аморей сдавленно взвыл, и цепочка лопнула.

— Можно мне взглянуть на нее? — подошедшая Далия протянула руку к печати.

Чилдерман передал ей диск и снова обернулся к Ясмах-Ададу.

— Как вас угораздило связаться с Кипуром?

— Во время охоты нас раскидало штормом. На такие случаи мы оговариваем точки встречи, где все собираются и ждут меня, — заторопился объяснить аморей. — Ведь без печати обратно на Мари никто не попадет! Даже не найдет его. А у нас протухла вода и кое-что пострадало из оборудования, когда мы уходили от шторма. И рядом был Эрцету. Мы зашли туда, показали как обычно печать, чтобы никто не задавал дурацких вопросов и через пару дней должны были свалить, как вдруг печать заговорила!

Ясмах-Адад перевел дух и продолжил.

— Это был Орущая Голова. Понятия не имею, как он узнал про печать и связался с ней... Я вообще сперва перепугался до смерти и хотел ее за борт выкинуть, но он рассказал мне, на что печать способна и обещал научить всему этому, если мы вытащим его из Эрцету. Он рассказал, как нужно действовать. Не знаю, что там предки засунули в этот Эрцету, чтоб Энлиль его с неба сорвал поскорей, а стоило мне чуть поковыряться в каких-то рисунках, как этот шар уже оказался около "Молоха", прямо сверху спустился, что твой воздушный шар!

Далия слушала Ясмах-Адада вполуха, разглядывая печать. При ближайшем рассмотрении буква Т оказалась чем-то вроде усеянной множеством точек башни, вершина которой изгибалась наподобие городского купола, а нижний полукруг заполняли крохотные волны.

— Вы столько лет искали ее... — увиденное Далию разочаровало. — Неужели этот кусок камня настолько ценен?

— Вам не хватило того, что печать позволила амореям полвека беспрепятственно грабить всех подряд? — Чилдерман поднялся, снял перчатку и провел рукой по лицу. — Тогда подождите, пока мы не доберемся до Северных Вод, там я покажу, чего стоит эта вещь.

Он с отвращением уставился на покрывающую пальцы кровь, стертую с лица.

— Я провел замечательные несколько лет, когда мне не надо было никого убивать...

— Вот уж не подумала бы, что убийство вас смущает, — Далия протянула пастырю печать.

— Они мне просто надоели, — Чилдерман убрал диск в один из своих многочисленных карманов на жилете. — К сожалению, смерть до сих пор самый эффективный способ решить большинство проблем. Особенно в таком мире, как этот. Калеб!

Ханаанец воспринял слова Чилдермана чересчур буквально. Меч Калеба вошел Ясмах-Ададу в основание шеи, заставив тело обмякнуть.

— Оно тебе надо было? — Чилдерман посмотрел на расползающуюся под Ясмах-Ададом свежую алую лужу.

Калеб не отвечал. Кровавое безумие вновь накрыло его, глаза закатились и превратились в пустые стекляшки, вставленные в глазницы покойника. Он раскачивался над телом, слизывая языком кровь с лезвия меча.

— Хальтен, Калеб, — устало произнес Чилдерман.

Ханнанец выпустил оружие, звякнувшее о палубу, и сам рухнул на колени.

Чилдерман подошел к нему, поднял за плечи и поставил ровно. Калеб открыл глаза, в которых появились проблески разума.

— Стой смирно, не дергайся, — Чилдерман ухватил безумца за подбородок и повернул голову к свету. — Сойдет, — заключил он, изучив бегающие зрачки. — Бери мечи и валим отсюда, пока не набежали остальные.

Калеб, поднял упавший меч, убрал его за спину, но с места не двинулся. Он стоял, уставившись в пол.

— В чем дело? — в голосе Чилдермана проскользнула нота раздражения.

— Я хочу знать...

Калеб запнулся. Чилдерман промолчал, дожидаясь, пока ханаанец закончит вопрос.

— Я хочу знать, что случилось в день, когда амореи сожгли Ханаан, — произнес Калеб, оторвав взгляд от пола.

— По-моему, ты и так уже догадываешься. Разве это не очевидно?

— Птицы... — с трудом продолжил Калеб. — Здесь есть птицы?

Чилдерман вздохнул и вопросительно посмотрел на Далию.

— Разве у него нет на это права? — смутилась та.

— Калеб, тебе никто не говорил, что поиски правды никогда не приводят ни к чему хорошему? А, впрочем, да — вижу что это бесполезно. Ну что ж, пойдем. Иллюзии надо развеивать без остатка, чтобы не оставалось ни малейшей надежды.

Они прошли мимо нагромождений мертвых тел, во дворе, миновали исчезнувшие ворота и вышли обратно на террасу. Несколько амореев, ставших случайными свидетелями схватки, опасливо жались к нагромождениям ящиков и тюков, заскладированных на террасе. Приближаться к вымазанным кровью демонам никто не решился.

Далия, вспомнившая трехдневной давности разговор амореев, охранявших люки на нижние террасы, усмехнулась про себя. В одном были правы — Чилдерман и Калеб поднялись снизу как демоны и принесли Мари гибель.

Вряд ли Чилдерман, желай он действительно оставить Далию на "Графе Д" или даже в Эрцету и избавить ее от кровавых событий последних дней, поддался бы на уговоры взять энамэра с собой. Нет, все, что Далии было известно о пастырях ордена Турангалилы, говорило об одном — ни один их поступок не был бесцельным. Пусть Чилдерман сказал ей, что она ему просто нравится, но сейчас Далия была уверена — все увиденное она запомнит надолго и постарается, чтобы об этом помнили ее дети и внуки. Пусть ее действиями управляет модифицированная предками ДНК, сконцентрировавшая в себе бесценный опыт допотопной цивилизации, но и от владеющей этой информацией личности зависит многое. То, что увидела Далия, навсегда избавила ее от иллюзий по поводу ловкости балансирующего в десятке метров от палубы канатоходца. Наказание будет неотвратимым — или смертельный удар о палубу или невидимая пуля пастыря.

И что же тогда он хотел еще показать ей, раз берет с собой в Северные Воды?

Они подошли к проему в ограждении, куда подходил тянущийся от башни трос. Стоило им разбросать скопившийся там мусор, как нанизанный на нить транспортный цилиндр пришел в движение и, сметая повисшее на тросе барахло, пополз к террасе.

Цилиндр отвез их к ожидающему лифту. Чилдерман вновь проделал загадочные манипуляции над управляющими логограммами, и несколько мгновений спустя изображение террас исчезло, а лифт открылся в слабо освещенное круглое помещение. Они поднялись на самый верх пронизывающей фабрику башни.

Здесь их ждала еще одна лестница, ведущая на верхушку башни.

— Поднимайтесь, — Чилдерман пропустил спутников вперед.

Эту площадку накрывал прозрачный митрагласовый купол, разделенный перекрытиями на секции. Под каждой секцией под углом было установлено по матово-серому экрану.

Чилдерман направился к одному из них. Под его руками серая поверхность ожила и пошла полосами. Секунду спустя вместо полос появилось изображение водной глади и бегущих над ней облаков.

— Дальше, дальше, — пробормотал Чилдерман.

Изображение рассыпалось на сотни крохотных квадратиков, в каждом и которых застыло по кусочку неба. Картинки побежали вниз с умопомрачительной скоростью, Время от времени они менялись — день сменял ночь, ясная погода пасмурной, а иногда глаз Калеба успевал замечать мелькающие тот тут, то там пиратские цеппелины.

Но вот бег квадратов стал медленней и, наконец, Чилдерман остановил их движение.

— А теперь смотрите, — он провел рукой по экрану и свет в куполе погас.

Теперь их окружала ночь. Калеб опустил взгляд, и его сердце выдало несколько гулких ударов. Серая поверхность под ногами исчезла. Теперь он висел прямо в воздухе над почти черной водой, покрытой барашками волн. Изображение было пугающе объемным, отчего нестерпимо хотелось за что-нибудь ухватиться, чтобы не рухнуть в пробегающие внизу волны. Собрав волю в кулак, Калеб не сдвинулся с места.

Над водой проплыл узкий темный силуэт. Калеб сперва подумал, что это огромная рыба, но тут же понял, что так с высоты выглядит баллон дирижабля. Вскоре рядом с первым дирижаблем повис еще один. Они замедляли ход, подстраиваясь под скорость фабрики, и набирали высоту, очевидно, стремясь войти на уровень причалов.

На волнах показались первые багровые отблески, и Калеб осознал, что сейчас увидит. Его охватила жуткая слабость, на глаза набежала кровавая пелена, а в голове зашумел чужой голос, монотонно вещающий:

Он ко мне прикоснулся, превратил меня в птаху,

Крылья, как птичьи, надел мне на плечи:

Взглянул и увел меня в дом мрака, жилище Иркаллы,

В дом, откуда вошедший никогда не выходит,

В путь, по которому не выйти обратно,

В дом, где живущие лишаются света,

Где их пища — прах и еда их — глина...

Калеб опустился на колени и оперся руками о невидимую палубу. Его взор был устремлен вниз, на плывущий по волнам пылающий остов Ханаана. Разбросанные по почерневшему полотну города очаги пожаров бросали на воду яркие отблески. С высоты полета из-за беспорядочного буйства огня невозможно было разглядеть ни самих обитателей Ханаана, ни жалких остатков их жилищ. На покрытом угольно-черной гарью гофере понтонов не было заметно никакого движения, но кое-где вдруг вспыхивали яркие точки. Первые несколько вспышек показались Калебу остатками пожарищ, но вскоре стало понятно, что они движутся совершенно независимо от городских понтонов.

Мгновение спустя он понял, что это.

— Где их пища — прах и еда их — глина, — прошептал Калеб. — А одеты, как птицы, — одеждою крыльев, и света не видят, но во тьме обитают, а засовы и двери покрыты пылью! В доме праха, куда вступил я...

На холодную поверхность проекции упала капля влаги. Изображение под ней исказилось, как под маленькой линзой. Рядом шлепнулась еще одна капля, затем еще... Слезы лились из глаз Калеба одна за другой, но он даже не пытался остановить их. Легенда о Тильмуне истаяла, испарилась как окружающий фабрику туман.

Чилдерман опять оказался прав. Иллюзия развеялась без остатка. То, что Калеб принимал за рай, принесло смерть его народу и ввергло его в водоворот безудержной и бессмысленной мести.

— Калеб, мне очень жаль, — рядом на колени опустилась Далия и положила руку на плечо ханаанцу. — Правда и в самом деле редко приносит успокоение...

Тот поднял на нее затуманенный слезами взгляд, и Далия едва не вскрикнула. Из глаз ханаанца исчезло привычное безумие. Они даже больше не были пустыми стекляшками мертвеца или бешеными глазами зверя. На Далию смотрел человек, пусть и переживший чудовищный внутренний апокалипсис.

— Калеб... — прошептала она.

— Теперь ты готов идти? — резко перебил ее Чилдерман. — Чувствовать себя покойником дело крайне нудное, болезненное и бессмысленное. Добро пожаловать в мир живых, Калеб.

Калеб сморгнул, стряхивая слезы, и поднялся. Сгоревший Ханаан исчез из-под его ног, и теперь запись вновь демонстрировала только безмятежно бегущие волны. Не говоря ни слова, Калеб поднял Далию с колен, благодарно сжав ей руку.

— Себе самому не принес я блага, доставил благо льву земляному, — произнес он мертвые уже несколько тысяч лет слова. — За двадцать поприщ теперь уж качает цветок пучина. Открывая колодец, потерял я орудья — нечто нашел я, что мне знаменьем стало: да отступлю я...

— Храни тебя Мами, Калеб, но как же ты достал меня с этими цитатами! — Чилдерман в сердцах сплюнул. — Неужели твоя долбанная прошивка не в состоянии воспроизвести хотя бы Шекспира?

Он спрыгнул в люк, и Калеб с Далией поспешили за ним.

Пора было убираться с проклятого богами райского острова Тильмуна.

007. Почти бессмертен

Портовые ворота в Канто устроены крайне своеобразно.

Снаружи это обычная арка, вырезанная в гоферовом основании, такая же, как в тысячах других ковчегов Земли. Но стоит воздушному кораблю зайти внутрь, как по бокам гондолы возникают возносящиеся вверх мощные деревянные опоры, выкрашенные в красный цвет. Те, кто прибывал в Канто не впервые, знали, что сверху на эти две опоры уложена еще одна деревянная балка. Ее можно было увидеть, только находясь в глубине портовых территорий. Еще они знали, что каждая балка была вытесана из отдельного дерева и поставлена сюда при строительстве ковчега.

Деревянные ворот назывались тории.

— Поверить не могу, что когда-то на Земле росли такие огромные деревья. — Далия Гиллеспи по пояс свесилась за борт "Графа Д", разглядывая проплывающее мимо сооружение.

Цеппелин проходил так близко от левой боковой балки, что под слоем краски различалась неровная текстура древесины.

— Это не обычное дерево, — стоящий рядом Чилдерман рассматривал ворота с гораздо меньшим интересом. — Когда еще не было уверенности в том, что Потоп накроет всю планету, кое-кто задумал модифицировать геном некоторых видов растений мангровых зарослей. Представлялось все это красиво — вокруг сплошь вода, а прямо из нее растет огромной высоты лес.

— Наверное, это должно было быть действительно красиво, — вздохнула Далия. — Мне сложно даже представить себе такую картину.

— А ее никто и не успел представить. Пока подросли первые посадки, стало ясно, что вода не останавливается. А так как древесина гибридов получилась жесткая и тяжелая как железо, ее пустили на штуки вроде таких ворот.

Команда Асоки рассыпалась по бортам, сбрасывая канаты причальной команде. Закрепленные на катушках канаты напряглись и загудели, удерживая дирижабль на месте. Затем лебедки заскрежетали и, выпуская облака пара, потянули "Графа Д" к свободной посадочной площадке, размеченной белой краской прямо на палубе.

Из лабиринта переулков дна потянуло забытым за недели пути тяжелым запахом.

— Какие здесь интересные причальные машины, — Далия проводила взглядом вращающуюся керамическую катушку, на которую целиком намотался причальный канат. — А почему в Эрцету таких нет?

— Эрцету вообще не предназначался для жизни, его перестроили почти перед самым Исходом, — Чилдерман покосился на Далию. — Вам дед об этом не рассказывал?

— Что-то смутно припоминаю, — уклончиво ответила Далия.

Всплывшие при этом воспоминания о появлении в Эрцету идиота по имени Этана, взбудоражившего весь ковчег обещаниями вознестись в небеса и вернуть сушу, не вызывали у нее особого восторга.

— Впрочем, я бы не назвал и Канто обычным ковчегом, — Чилдерман тактично не заметил возникшей заминки. — Население большинства ковчегов этнически бессистемно. При наличии единого языка сейчас оно вернулось во времена до возведения Вавилонской Башни... — Чилдерман уловил недоумение в глазах Далии. — Когда-то давно бытовал миф, что люди изначально говорили на одном языке, но как-то раз возомнили себя равным богу и решили построить башню до небес. Бог идею не одобрил и наделил горе-строителей разными языками. В результате все перестали понимать друг друга и разбрелись по своим углам, а башня рухнула.

— Грустная история.

— Все прошлое человечества — одна на редкость грустная история. Зато сейчас оно практически превратилось в единую монокультурную расу. Хотя Потоп лишь ускорил процесс. До него на едином языке говорило две трети населения. Экономика стала единой. Эрцету, Урук, сотни других городов Индики отстроены в готическом стиле, хотя этот стиль произошел из совершенно другой части планеты... Так что глобализация, как когда-то модно было говорить, началась еще до Потопа.

— А свою башню вы начали строить? — хотела было спросить Далия, но тут гондола дернулась и зазевавшаяся энмаэр едва не вылетела за борт.

— Ничего себе не отбили?

Далия выдавила из себя улыбку. Ребра болели, но не сильно.

— Так вот, — продолжил Чилдерман. — Канто и еще с десяток ковчегов этого региона ухитрились сохранить признаки допотопной культуры. Здесь всегда довольно жестко поддерживалась политика сдерживания рождаемости и исторической преемственности...

— И это не сказалось на точности прогнозов?

— Конечно, разобщенность ковчегов не сыграла бы на руку новому миру. Но отклонения вроде Канто слишком незначительны, да и они рано или поздно будут поглощены.

На палубе появился Калеб, молчаливый как обычно. По виду ханаанца сложно было сказать, что он чувствует, прибыв в город, в котором произошло его перерождение. После катарсиса Мари он изменился, но не намного. Калеб все также не любил говорить, взгляд его часто уходил в никуда, а по ночам он часто будил Далию выкриками на непонятных языках, мало похожих на лингос.

Но теперь, изредка, он рассказывал Далии странные истории своего народа.

— Мы здесь надолго? — к Далии и Чилдерману поднялся Асока с пакетом документов на корабль. — Может быть, в кои-то веки, стоит использовать вашу печать по назначению?

Далия бросила быстрый взгляд на выброшенный из гондолы трап. С городской палубы на борт поднялись два местных чиновника в длинных камзолах и довольно дурацких высоких шапках. С безмятежным видом они обмахивались веерами, ожидая появления капитана.

— Мысль соблазнительная, но в корне неверная, — покачал головой Чилдерман. — На данный момент, думаю, нам имеет смысл оставаться инкогнито.

Асока выругался про себя, но вслух промолчал.

— Приготовьтесь к длительному перелету, — сообщил Чилдерман Асоке, спровадившему писцов спустя час. — Постарайтесь не отпускать людей с корабля без необходимости. Как только мы вернемся, сразу отправляемся в Северные Воды.

— Куда именно, пастырь? — Асоку слова нанимателя не удивили, ведь его работа исправно оплачивалась.

— Вы когда-нибудь пытались пересечь полюс?

— Ха, да вы меня за идиота держите! Всем известно, что полярные области скрыты в постоянном тумане и в них не действуют компасы!

— Считайте, что для вас будет сделано исключение.

Асока уставился на Чилдермана как будто тот только что сообщил, что предки вернулись и готовы выдать персонально ему, капитану Асоке, личный кусок суши.

— Да какого... — окончание фразы сбитого с толку капитана уже не предназначалось ушам Чилдермана

Тот спустился по трапу в сопровождении Далии и Калеба.

— Чилдерман, скажите, зачем, Энлиль вас побери, вы опять играете в свои игры? — стоило им удалиться от корабля, поинтересовалась Далия. — Неужели нельзя просто явиться к энамэру и настращать его до усрачки?

— Во-первых, я всегда проверяю сообщенную мне информацию сам, — Чилдерман спокойно прокладывал путь среди гомонящей портовой публики. — Во-вторых, подобные меры редко дают долгосрочные результаты. Вот если бы я мог одновременно присутствовать во всех ковчегах мира и постоянно стоять за плечом каждого энамэра...

— То есть, нормальный прием в зиккурате нам не светит, — на всякий случай уточнила Далия.

— Я уверен, что в Канто полно приличных гостиниц, верно, Калеб? — подмигнул из-под шляпы Чилдерман. — Будь добр, отведи нас к одной из них.

Канто произвел на Далию неизгладимое впечатление. Чем-то он ей напомнил Ницир, огромный по меркам мира ковчегов мегаполис, в котором проживало почти семь миллионов человек. На Ницире дома по количеству этажей стремились соперничать с зиккуратом, лепились один к другому, соединялись бесчисленным количеством переходов и балкончиков. По всему городу возвышались гигантские здания — причудливая башня ордена инженеров, утыканные антеннами этажи которой вращались вокруг своей оси, мрачный, окруженный фигурами допотопных воинов, собор сынов Мардука, уходящая под самый купол игла ордена дознавателей... По улицам Ницира текли нескончаемые потоки людей, а пространство вокруг ковчега заполняло бесчисленное множество воздушных и морских кораблей — краны, поднимавшие и опускавшие на воду суда, не останавливали свое движение ни на минуту.

Канто не мог похвастаться огромной площадью Ницира или гигантскими сооружениями предков, но дома здесь были заметно выше, чем в Эрцету, да и толчея на улицах царила страшная. Изучая в свое время мальтусовы нормы основных ковчегов Индики и признаки перенаселения, Далия сумела прикинуть число жителей, которую мог позволить себе город размером с Канто. По самым примерным подсчетам, ковчег балансировал на грани введения принудительных депортаций. Даже дно его обитатели превратили в многоярусный улей из площадок, подвешенных на паутине канатов.

По словам Чилдермана выходило, что Канто живет таким образом со времен Потопа. Ни один разумный энамэр без особых на то причин, не допустил бы, чтобы его город подошел так близко к крайним значениям мальтусовых норм. Городской совет Канто балансировал буквально на лезвии ножа. Когда Далия высказала эту мысль вслух, Чилдерман лишь по обыкновению ухмыльнулся.

— Все зависит лишь от умений энамэра и его способности планировать. Нормы были взяты не из воздуха, и если власть Канто в состоянии поддерживать уровень населения точно на их границе — значит, городу ничего не угрожает, — Чилдерман зевнул и добавил: — К тому же, всегда гораздо проще избавиться от лишних жизней, чем потом создать новые.

Калеб привел их к затерявшемуся в глубине одного из кварталов четырехэтажному дому из белого строительного коралла. Вывески над распахнутыми воротами не наблюдалось, но обстановка за ними не оставляла сомнений в том, что они прибыли по адресу. Двор закрывали от солнца заросли плюща, увивавшего натянутую над ним сеть. Сам двор занимали столы и стулья, за некоторыми неспешно беседовали постояльцы.

— Господам известно скромное заведение Шо Фукумати? — осведомился сидящий на циновке у ворот суховатый старик с хитрыми глазами-щелочками.

— Иначе бы мы вряд ли его нашли, уважаемый, — ответил Чилдерман, снимая шляпу. — Можем ли мы рассчитывать на свободные комнаты?

— Сколько?

— Две, — Чилдерман вынул из одного из своих бесчисленных карманов сверток купюр. — Комната для женщины отдельно.

Старик кивнул и развернул лежащую на низком столике книгу, отодвинув в сторону стоящий рядом поднос с чайником и чашками.

— Третий и четвертый номер на втором этаже свободны. На всякий случай напоминаю, чтобы вы не оставляли там ничего ценного, когда уходите. Но можете сдать на хранение мне. На сколько прибыли?

— Пока не известно...

— Предоплата за три дня минимум, — тут же перебил пастыря старик Фукумати. — Тридцать каури с человека.

— Калеб, Далия, идите осмотрите комнаты, а потом спускайтесь. — Чилдерман улыбнулся владельцу гостиницы. — Вы же не возражаете, если мои друзья сначала убедятся, что жилье стоит запрошенных вами денег?

Старик пожал плечами, но на мгновение лицо его покрыла сеточка морщин, образовавшихся от едва заметной улыбки.

— Не желаете чаю? — осведомился он, как только Калеб и Далия скрылись.

— Грех отказываться, — Чилдерман снял плащ и набросил его стоящую рядом вешалку.

Опустившись на циновку, пастырь принял из рук Фукумати чашку с дымящимся золотистым напитком.

— А скажите-ка, уважаемый, правда ли... — начал он, сделав глоток.

Когда Далия и Калеб вернулись, подтвердив, что комнаты находятся в хорошем состоянии, Чилдерман отдал старику задаток.

— Мы прибыли вовремя, — он раскланялся с Фукумати и снял с вешалки плащ. — Пойдемте, я покажу вам одно довольно занятное зрелище. Возможно, мы пробудем здесь меньше, чем я рассчитывал.

— Чтоб Эрре на вас плюнул, Чилдерман! — выругалась Далия. — Я рассчитывала хотя бы нормально помыться! К тому же после этих перелетов мне до сих пор кажется, что у меня палуба под ногами ходуном ходит!

— Далия, не спорьте с ним, — раздался бесстрастный голос Калеба. — Это глупо.

Энамэр открыла было рот, чтобы возразить, но Чилдерман уже удалялся от них.

— Не заставляйте его разочароваться в себе, — добавил Калеб, подходя к ней. — Он ценит в вас отнюдь не проявления женской природы.

Далия покраснела и проглотила вертевшиеся на языке слова. Сколько она ни клялась себе не забывать, кто такой на самом деле Чилдерман, но опять сорвалась.

— Когда разговариваешь с ним, — Далия дернула за верхнюю пуговицу рубашки, ослабляя ворот, — легко забыть, что он не человек. — Она бросила взгляд на потягивающего чай владельца гостиницы. — Но как же, Энлиль его забери, он ловко им прикидывается!

Она выскочила за ворота и бросилась догонять пастыря.

— Чилдерман! Проявите милосердие к обычным людям, я с ног валюсь от усталости! Идите чуть медленней!

Чилдерман не обернулся, но шаг сбавил.

Они миновали несколько запруженных людьми узких улиц, пока не вышли на широкий радиальный проспект. Оказавшись на открытом пространстве, Далия бросила взгляд назад и убедилась, что не ошиблась. Над темными ущельями, образованными проходами между домами, причудливо извивались высаженные в кадки карликовые сосны. Кое-где они росли так тесно, что переплетались ветвями и уже невозможно было отличить, где одно дерево переходит в другое. Снизу же, с улицы, переплетение игольчатых лап казалось какими-то авангардистскими арками.

Далии оставалось лишь покачать головой. В Эрцету на крышах богатых домов тоже было принято разводить цветы, но деревья...

И еще она обратила внимание на одну занятную деталь. В ковчегах, как ни странно, не существовало запретов на ношение оружия. Однако хорошие клинки допотопного происхождения или изделия Северных Вод стоили неимоверно дорого. Огнестрельное оружие принадлежало единицам, а городская стража использовала бамбуковые дубинки или копья, а также арбалеты. Револьвер Далии, отлитый из композитного материала, она получила по наследству, как и все члены семьи Гиллеспи до нее. Происхождение оружия терялось в глубине веков. Поэтому в ковчегах вооруженные люди встречались не так часто, а если и встречались, то тут же становились объектами пристального внимания стражи. Если, конечно, это не были охранники какой-нибудь известной персоны или шеду, которым разрешалось носить оружие и не на службе.

В Канто оружие носил каждый второй. Большинство обходилось бамбуковыми оружием, больше напоминавшим длинную дубинку. По словам Калеба оно называлось бокен. Реже встречались стальные или композитные мечи, но они были самых невероятных форм. При этом Далия сколько ни пыталась, не могла высмотреть среди проходящих ни одного стражника.

— Здесь вообще нет городской стражи? — не выдержав, спросила она у Калеба.

— Каждый, кто владеет оружием, становится воином Канто, — ответил тот. — Дурак, прицепивший себе на пояс меч ради удовлетворения собственных амбиций, рано или поздно поплатится за это.

— Ну и? За порядком-то кто-то должен следить?

Калеб уставился на Далию. В его глазах читалось явное сомнение в умственных способностях энамэра.

— Все обученные фехтовальщики входят в городскую дружину, — пояснил ханаанец. — И если они видят непорядок, то пресекают его сами.

— И не получают за это денег? — уточнила Далия.

— Они воины, — пожал плечами Калеб. — У энамэра есть лишь небольшая группа маршалов, занимающихся исполнением наказаний.

Чилдерман вывел своих спутников на окружные террасы. Несколько нижних уступов традиционно занимали поля, в которых копались агрокультиваторы и арестанты. Два верхних окутывала зелень садов, в тени которых прогуливались горожане. Полуденное солнце едва просвечивало через ткань опущенного нижнего уровня купольных штор, но из-за проникающего через арки вентиляции прогретого влажного воздуха особой прохлады не ощущалось.

А вот прямо над садом находились несколько площадок, усыпанных мелким коричневым песком. Их предназначение оставалось для Далии загадкой, пока они не подошли к одной из них, окруженной толпой народа.

На площадке двое граждан Канто сражались на бамбуковых мечах. Окружающие их зеваки разделились на два лагеря. Одни вроде как поддерживали босого коротышку в шортах по колено, вертевшегося по площадке так, что песок летел во все стороны. Движения его были столь стремительны, что иногда глаз не мог уследить, как он меняет позицию. Другие активно подбадривали второго бойца в потертых штанах и сапогах, скупо реагирующего на выпады соперника отрывистыми движениями.

— Теперь вы мне скажете, что эти двое просто давно не виделись и так рады друг другу? — Далия заинтересованно разглядывала танцующие по песку фигуры.

— Здесь разрешены поединки по взаимному согласию, — ответил ей Чилдерман. — И на один из них мы идем взглянуть.

— Какая прелесть, пастырь, — фыркнула Далия. — Вы знаете, как произвести впечатление на женщину. Только боюсь, как энамэр Эрцету я не могу позволить подобные вольности в своем городе. К тому же зрелище сцепившихся в драке полуголых мужиков мне не кажется достойным развлечением.

— Во-первых, они не дерутся, — поправил ее Чилдерман. — Присмотритесь к их движениям. Это особые виды стратегии, а не просто разборки двух пьяных матросов.

С этим Далия поспорить не могла. Движения бойцов напоминали то ли танец, то ли военную игру. В Эрцету драку можно было увидеть редко, разве что городская стража охаживала разошедшуюся пьянь или рыночного вора. Стражники давили свою жертву количеством, наваливаясь со всех сторон и орудуя дубинками. Сожалеть о том, что он не видел, как сражаются шеду, не приходило в голову ни одному нормальному обитателю ковчега. Так что поединок бойцов Канто живо напомнил Далии лишь недавнее сражение Чилдермана и Калеба с амореями.

При этом воспоминании ее передернуло — несколько тысяч человек оказались заперты за инфразвуковым барьером аэрофабрики и обречены на жуткую смерть. Не то чтобы ей пришло в голову пожалеть пиратов, но в методах пастырь особо не стеснялся...

— Во-вторых, — продолжил между тем Чилдерман. — В Эрцету повторение подобного опыта невозможно. Как я уже говорил, дух Канто несколько отличается от других ковчегов. Так что в своем стремлении удержать жителей Эрцету от подобных проявления я вас абсолютно поддерживаю... Но нам предстоит увидеть нечто более важное, чем схватка рядовых воинов.

С некоторым удивлением Далия обнаружила, что отворачивается от площадки с сожалением. Ей вдруг ужасно захотелось узнать, кто же победит.

— Высокий, — правильно истолковал ее замешательство Калеб. — Пока он только изучал технику противника, тот уже растратил силы на пустую беготню. С ним можно расправиться парой ударов.

— Вы сражались здесь?

Калеб кивнул.

— И много?

— Достаточно.

— И сколько раз одержали победу?

— Все.

Они прошли еще несколько пустых площадок.

— А вот и наша цель. Думаю, мы успели.

Это сооружение язык "площадкой" называть не поворачивался. Скорее тут больше подошло бы "арена" — песчаный квадрат со сторонами метров в тридцать окружало бесчисленное количество сидящих и стоящих людей. Все они вглядывались в застывшие на арене людские фигуры. Народу собралось масса, к тому же последние ряды стояли, так что с того места, куда подошли Чилдерман и его спутники, видно практически ничего не было.

Пастырь раздосадовано оглядел людское море. Потом повернулся к Далии и подхватил ее на руки.

— Не сочтите за бесцеремонность, госпожа энамэр, — хватка у Чилдермана, как и следовало ожидать, оказалась железной. — Калеб, я собираюсь найти место поближе. Ты сам доберешься или за тобой вернуться?

— Сам, — с этими словами Калеб взвился в воздух и с резким выкриком приземлился где-то посреди толпы.

Зрители едва успели раздаться в стороны, а Калеб уже снова взлетел.

Палуба ушла из-под ног Далии, и вместо нее там вдруг оказался ковер из людских голов. Она не успела даже охнуть, как Чилдерман вслед за Калебом оказались на едва заметном пустом пятачке среди толпы. Через пару прыжков они оказались на самой границе песка, сопровождаемые десятком недовольных взглядов.

— Садитесь, — Чилдерман опустил Далию и уселся на палубу, поджав ноги под себя.

Теперь у Далии появилась возможность разглядеть бойцов на арене. Справа от нее сидел на коленях голый по пояс невысокий смуглый боец. Его тело, казалось, состояло из одних жил, обвивающих кости. Перехваченный белой лентой лоб был выбрит, черные волосы собраны сзади в хвост. Характерные скулы и разрез глаз выдавали в нем генетическое родство с основателями Канто. Уперев руки в бедра, он неподвижно смотрел в песок под собой.

Второй воин находился в такой же позе, как и первый. Экзотической внешностью он не отличался — такой человек не выделится в толпе ни в Эрцету, ни в Мехико, ни в Новосибе. Типичное для времен после Потопа смешение генов старых рас.

Перед обоими на песке лежали мечи в ножнах.

— Что-то я не совсем поняла, в чем эти двое соревнуются, — спустя пять минут Далия не выдержала и полушепотом обратилась к Чилдерману. — Кто кого пересидит?

Над ареной все это время царила поразительная тишина, нарушаемая лишь звуками жизни ковчега. Зрители молчали, не сводя глаз с фигур бойцов.

— Калеб, объясните Далии суть иайдо, — Чилдерман сам неотрывно следил за происходящим перед ним.

— Их задача быстрее соперника вынуть меч из ножен и нанести удар. Тот, кто нанесет удар первым, победит.

— Всего один?

— Да. Но, поверьте, этого достаточно — мертвецы не наносят ответных ударов.

— Что-то непохоже, чтобы они собирались что-то делать, — прошептала Далия.

— Они только готовятся...

При этих словах боец слева поднялся с колен и поклонился противнику. Тот встал и повторил движение. Затем они подняли мечи и закрепили их слева на поясе.

Калеб неодобрительно покачал головой. Толпа за спиной вторила негромким гомоном.

Оба противника застыли, положив руки на рукояти мечей.

Над ареной вновь повисла тишина.

Все случилось ровно в тот момент, когда Далия устала пялиться на неподвижных фехтовальщиков. Но стоило ей расслабиться и решить, что ничего уже больше не случится, как раздались почти одновременные гортанные крики.

Единственное, что успела заметить Далия, так это то, что боец слева вскинул выскользнувший из ножен с невероятной скоростью меч над головой. Движения его были так быстры, что она скорее догадалась, что произошло, чем увидела. Но даже это не спасло его от поражения — он еще не закончил поднимать свой клинок, как меч противника, нанесшего рубящий удар поперек груди, окрасился кровью.

На этот раз мечи оказались не бамбуковыми.

От неожиданности Далия вскрикнула.

Меч проигравшего соперника выпал из рук, вонзившись в песок. Его владелец согнулся, выплеснул изо рта поток алой жидкости и беззвучно завалился на бок. Песок тут же пропитался кровью, расплывшейся темным пятном по коричневатым песчинкам.

— Калеб, ты мог бы победить его? — Чилдерман отвернулся от арены и посмотрел на соседа.

Ханаанец прикрыл глаза, проигрывая считанные мгновения боя в голове.

— Вряд ли, — наконец ответил он. — Мне не приходится стесняться своего искусства, но до него мне далеко...

Победитель, первые несколько мгновений после победы остававшийся неподвижным, опустился на колени и вытер меч об одежду мертвеца. Затем клинок как-то незаметно перевернулся в его вытянутой руке, коснувшись острием ножен, и беззвучно скользнул в них.

Толпа взорвалась криком.

Пастырь поднялся, стряхивая с одежды прилипший песок.

— Вы, Далия, хотели познакомиться с местным энамэром? Позвольте вам представить, — Чилдерман протянул руку в сторону поднявшегося бойца. — Мицуруги Судзумия, энамэр Канто.

— Что они здесь в Канто, храни их Мами, кладут в этот суп? — Далия подцепила ложкой клубок тонко нарезанной морской капусты и отправила его в рот. — Оторваться невозможно! И это в какой-то паршивой забегаловке!

Она наклонила котел и перелила из него в свою миску еще порцию буроватого жидкости, в которой плавали креветки, ленты водорослей и мелкие зерна.

— Попросите потом у Фукумати рецепт, — порция Чилдермана стояла почти нетронутая. — А пока лучше скажите, что вы думаете по поводу увиденного?

— Форменное сумасшествие, — Далия вынула ложку из супа и облизнула ее. — И вы там стояли и глазели! Это ведь попытка убийства энамэра! Или в Канто принципы баланса не действуют?

— А кого, собственно, теперь можно наказать? — заговорил Калеб. — Человек вызвал Судзумию на поединок. Проиграл бой, и теперь его труп отправят на удобрения.

— В словах Калеба есть смысл, — Чилдерман оперся подбородком на сложенные в замок кулаки. — Судзумия совершил убийство в целях самозащиты. А покойный и так получил по заслугам.

Далия задумчиво постучала ложкой по столу. Показавшийся было из щели в столешнице таракан тут же юркнул обратно.

— Пастырь, у меня есть стойкое чувство, что мне морочат голову, — наконец сказала она. — Если в Канто есть какие-то послабления принципам баланса, может быть, вы и меня просветите?

— Вообще-то никаких послаблений нет. Суть законов отражена в названии — поддержание баланса. Как это будет сделано — вопрос второй

— И где здесь подвох? Я уверена, что в Эрцету за такой номер шеду тут же оторвали бы мне голову.

Чилдерман поднял взгляд на Далию.

— Проигравший был претендентом на место энмаэра

Далия едва не поперхнулась

— А как же совет, выборы и все такое?

— А вот это и есть проблема, из-за которой мы оказались здесь. Вообще-то я не одобряю поведение энамэра.

— Ага! — Далия ткнула ложкой в сторону Чилдермана

С ложки слетело несколько бурых капель.

— Но к чему тогда все эти ужимки? Неужели для вас представляет сложность пристрелить его? Меня крайне впечатлила его техника владения мечом, но я никогда не слышала о том, чтобы мечом можно было отмахаться от пули. Или Судзумия считает себя воплощением Утнапишти?

— Что-то вроде того, — улыбнулся Чилдерман. — Жизненный опыт энамэра Канто говорит ему о том, что он поднялся выше обычного человека. С учетом особенностей воспитания, он считает себя немножко равным богам. Или предкам.

— Э-э... Так он что, из наших? — осенило Далию.

— Угу. Беда в том, что урезонить Судзумию словами будет невозможно. Официально смещать городской совет его не захочет. Натравливать на Канто шеду глупо — в городе-то царит порядок, и это понимают в Ноблерате... Эй, господин Фукумати!

Старик оторвался от подсчета выручки и подошел к столу, вытирая руки разноцветным полотенцем.

— Господин Фукумати, — Чилдерман повернулся к владельцу гостиницы. — А хороший ли у вас энамэр?

— Да не жалуемся, дай Мами ему здоровья и долгих лет жизни. В городе всегда тишина и порядок, и Энлиль к господину Судзумии явно благоволит.

— А за его выступления на поединках не опасаетесь?

— Ха! — рассмеялся Фукумати. — Чего сейчас уже опасаться? Знаете, как это началось? Три года назад ныне покойный господин Масаюки Мураги, что владел самым известным в Канто додзё, начал исподтишка добиваться власти в городе. Одного имеющего вес человека подкупит, другого запугает... Да только господин Судзумия про это прознал, пришел прямо в дом семьи Мураги и вызвал господина Масаюки на поединок. Дескать, если энамэр проиграет, то пусть Мураги занимает его место. Тот и согласился, потому что не имел сомнений в своем мастерстве воина. Встретились они на поле для поединков у окружных садов. А так как оба были известными бойцами, то договорились спор решить с помощью иайдзюцу. Ну а кто менее быстрым оказался, я думаю, вы и так догадались. С тех пор каждый год господина Судзумию на бой вызывают раз по двадцать. А сперва он вообще через день выходил на арену... Так что сейчас в городе совсем тихо. Хотя дураков-то еще много, да только нашего энамэра ни один простой человек победить пока не смог. Не иначе как сам Утнапишти в него умение меч в руках держать вложил.

— Спасибо, господин Фукумати, — Чилдерман чуть склонил голову. — Попросите подать нам чай.

— То есть вы хотите сказать, что Судзумия нашел клапан, через который стравливает пар? — Далия откинулась на спинку стула. — И пока находятся идиоты, которые считают, что могут нашинковать его и занять место энамэра, серьезные потрясения городу не грозят?

— Но есть одна ма-аленькая проблема. Его бойцовские навыки не имеют никакого сверхъестественного происхождения. И в один прекрасный день кто-нибудь воткнет ему в легкие кусок стали. Кто-нибудь, кто окажется чуть быстрей.

— А долго ли он удержится после этого у власти? — сообразила Далия. — Пока Судзумию никто не может победить, его авторитет непререкаем. Но вот если он умрет... Вот тогда начнется буря. А уж если новоявленный энамэр откажется от поединков...

— Именно. Тогда в Канто точно придется вводить корпус шеду.

— И что вы думаете теперь делать?

— Вызову Судзумию на поединок.

С перехваченными лентой волосами и в обычной одежде воздухолетчика Чилдерман отличался от рядовых горожан только неестественно бледным оттенком кожи. Свои вещи пастырь аккуратно сложил в мешок, оставив себе только печать Турангалилы, и передал их Калебу в обмен на один из мечей ханаанца.

Минут пять он вертел клинок в руках, оценивая вес и баланс, внимательно рассматривая на солнце бегущий по металлу волнистый рисунок на границе закалки и полировку. Сделав несколько взмахов, он отсек спускающуюся по опорному столбу лозу.

— Чилдерман, иногда я вас не понимаю! — Далия с недоумением наблюдала за манипуляциями пастыря. — Если вы не собираетесь убивать Судзумию, зачем тогда вызвали его на поединок? А если собираетесь, к чему все эти выкрутасы?

— Вы знаете, почему за прошедшие полторы тысячи лет я не свихнулся, как ваш бывший энамэр Кипур? — Чилдерман со свистом рассек мечом воздух и ловко отправил его в ножны. — Мне не было скучно. Для того чтобы решить проблему силой, много ума не надо — на то есть корпус шеду и Ноблерат. Иногда пути решения не столь очевидны.

Чилдерман привязал ножны к поясу толстыми шнурами, как это делали все в Канто.

— Это заставляет шестеренки в моей голове вращаться как следует. Зачастую достаточно вовремя послать одно письмо, чтобы предотвратить наступление крайне неприятных для целого города последствий.

— Значит, Канто, это тот самый случай, когда решение в лоб не подходит? — уточнила Далия, когда они выходили на забитые спешащими людьми улицы города.

Чилдерман философски пожал плечами и устремился вперед, раздвигая толпу.

Зиккурат в центре Канто мало напоминал вычурную стрельчатую башню Ницира или нетронутую технологичную простоту зиккурата Эрцету. Основание четырехгранной башни занимало огромную площадь, не оставив даже места для парка. Построенная уступами, башня сужалась по мере набора высоты, а на скатах крыш лежала имитация черепицы Массивные стены здания завораживали простотой и рациональностью форм. Не стой оно посреди одного из самых густонаселенных ковчегов Пацифии, легко можно было представить, как в допотопные времена, когда города стояли на суше, а не парили в воздухе, такая башня, окруженная ордами врагов, многие месяцы сопротивлялась осаде. Пусть это было бессмысленно, но архитектор башни, похоже, в первую очередь вдохновлялся подобными историями. Даже обычные арочные окна с витражами здесь заменяли узкие высокие бойницы в стенах, а створки ворот были настолько толстыми и тяжелыми, что их приходилось держать открытыми весь день. И лишь на ночь ворота закрывала команда из двух десятков младших писцов.

Но внутри зиккурата царила хорошо знакомая Чилдерману и Далии атмосфера. Солнечных лучей, проникающих через бойницы, оказалось вполне достаточно, чтобы осветить нескончаемые ряды столов и стульев, между которых сновали деловитые писцы. На вошедших они не обратили никакого внимания.

— И как вы представляете себе ваш разговор? — спросила Далия, насмотревшись на суетящихся писцов. — Может, запишетесь на прием?

Калеб идти в зиккурат отказался по каким-то личным соображениям.

— Полагаю, какая-то процедура должна быть... — Чилдермана увиденное не сильно расстроило. — В конце концов, можно просто подождать, пока закончится рабочий день и поймать Судзумию на выходе.

Далия в притворном ужасе закатила глаза.

— Согласен, это долго, — кивнул Чилдерман. — Да и выглядеть будет глупо.

Представив себе, как пастырь несется к Судзумии, расталкивая его телохранителей с криками "господи энамэр, господин энамэр, можно вас вызвать на поединок?" Далия невольно улыбнулась.

— Тогда может как обычно, через окно? — предложила она, будучи не в силах бороться с предательскими смешками.

— Когда я в последний раз забрался в окно к вашему деду, он обвинил меня в склонности к театральным эффектам, — Чилдерман прикинул на глаз высоту первого этажа башни. — С другой стороны, пробежаться по стене куда проще, чем пробиться через армию писцов. Вы, Далия, часто принимаете простых горожан лично?

— Почти никогда. Для этого есть писцы. Если каждый член совета будет лично разбираться в отдельных проблемах горожан, у него больше ни на что не останется времени.

— Насколько мне известно, Канто в этом плане от Эрцету не отличается. Значит все-таки через окно.

Оказавшись за воротами, Чилдерман прикоснулся пальцами к стене, ощупывая ее неровности. Несколько раз проведя ладонями по строительному кораллу, он отошел назад на пару шагов.

— Надеюсь, зрителей будет немного...

Разбежавшись, Чилдерман, как показалось Далии, запрыгнул прямо на отвесную белую стену и пробежал по ней вверх. С последним рывком он ухватился за нависающий над улицей край кровли и повис на нем на руках, а затем забросил тело на монолитную черепицу.

Все это пастырь проделал так быстро, что случайные прохожие не успели ничего заметить.

— Я надеялась, что он все же умеет летать, — Далия опустила взгляд. — Калеб, я пройдусь по местным лавкам. Если Чилдерман вернется раньше, подождите меня.

Калеб кивнул. Все это время он сидел спиной к стене и поигрывал оставшимся мечом, пуская солнечных зайчиков на вывески лавок и харчевен начинающейся в двух шагах от зиккурата торговой улицы.

Чилдерман тем временем преодолел еще несколько этажей. Остановившись перед забранным прозрачным пластиком окном, он вгляделся в находящееся за ним помещение.

За окном виднелся просторный зал с выложенным отполированными досками полом. Из-за недостатка естественного освещения по стенам зала были развешаны метановые светильники. Между ними свисали разноцветные стяги, покрытые иероглифами одного из древних языков, исчезнувшего вместе с сушей. Немного покопавшись в памяти, Чилдерман перевел большинство из них. Никаких особо выдающихся мыслей эти записи не содержали, обычные цитаты времен Эдо. А те, кто развесил стяги здесь, и вовсе вряд ли догадывался об их содержании.

Все пространство между стенами оставалось свободным. Его не захламляли допотопные реликты, регалии власти или даже обычная для рабочего кабинета мебель. Только у дальней от окна стены располагался низкий столик, за которым на тонкой циновке сидел Мицуруги Судзумия. Хотя перед ним были разложены стопки бумаг, энамэр сидел на коленях и закрыв глаза.

Удовлетворенно хмыкнув, Чилдерман запустил пальцы в отверстия замка на раме и беззвучно поднял ее. Судзумия не пошевелился.

— Господин энамэр, — Чилдерман нарочито громко опустил раму на место.

Судзумия открыл глаза и посмотрел на Чилдермана. Удивления или испуга в них не было, равно как и какого-то особого любопытства. Он не произнес ни слова, пока Чилдерман приближался к нему.

— Я хотел бы вызвать вас на поединок, — дойдя до стола энамэра, Чилдерман слегка поклонился, опустился на колени и снял с пояса меч, положив его рядом с собой.

— Вы хорошо подумали, прежде чем сделать это? — голос Судзумии прозвучал сухо. — Отдаете себе отчет, что даже если победите, то Ноблерат Пацифии и корпус шеду могут не согласиться с таким исходом событий?

Чилдерман ухмыльнулся, оставив вопрос без ответа.

— Через три дня я смогу принять ваш вызов, — Судзумия взял в руки кисть и принялся набрасывать что-то на листе перед собой. — У вас есть время уладить все свои дела, чтобы предстать перед Эрешкигаль и ануннаками с чистой душой и помыслами...

— Уверен, мне это не понадобится.

Судзумия смерил Чилдермана безразличным взглядом.

— Поверьте, все так говорят. Вы слышали историю про советника Мураги, да будет к нему милостива Эрешкигаль?

Чилдерман кивнул.

— Как воин Канто, я не мог оставить его вызов безответным. С тех пор прошло три года и, как видите, я до сих пор остаюсь энамэром Канто. А все претенденты на мое место воплотились в рисовые ростки на окружных полях.

— Да пребудет с вами благословение Утнапишти и продлятся годы вашего правления до преклонных лет, — без улыбки ответил Чилдерман.

На лице Судзумии наконец проступило удивление. Кисть в его руке предательски дрогнула, уронив на желтоватую бумагу жирную кляксу. Энамэр отложил кисть и уставился на Чилдермана. Какое-то время он силился понять, не псих ли перед ним, однако Чилдерман, когда хотел, мог сделать совершенно непроницаемое лицо.

— Как вас зовут?

— Сильвио, — не моргнув глазом соврал Чилдерман.

— Скажите, чего ради вы сражаетесь?

— А вы? Чтобы почувствовать свое отличие от остальных? Ведь если бы не тот случай с Мураги, разве вам открылось бы столько?

— Я сражаюсь, чтобы не забыть о ценности человеческой жизни, — Судзумия внимательней всмотрелся в лицо Чилдермана.

— И поэтому поединки проходят только на мечах?

— Воин рубит плоть и крошит кости мечом... продолжением руки. Он чувствует... Ощущает ценность человеческой жизни своей рукой, своей душой, — Судзумия коснулся своего меча, лежащего рядом на подставке. — Вы знакомы с условиями поединка? Только по одному удару на каждого и никакого второго шанса. Совсем. Сталь не прощает ошибок — кто-то всегда идет на перегной для полей.

Чилдерман кивнул.

— Приходите на арену в восемь утра через три дня. Неявка в назначенное время будет означать отказ от боя. А также признание вашей трусости. Но что-то подсказывает мне, что вы придете... Сильвио, кто вы на самом деле?

— Если позволите, я выйду через дверь, — Чилдерман наклонил голову, подобрал меч и встал.

Судзумия вновь остался наедине с тихим шипением светильников и своими мыслями.

— Странно, — произнесла Далия, встретившая Чилдермана у ворот зиккурата с пакетом сушеного криля, которого она увлеченно грызла. — Можно подумать, что вы приходили пожаловаться на соседа, а не собрались драться насмерть с энамэром. Честно говоря, в голове укладывается слабо... На кон поставлен целый ковчег!

— Полагаю, что среди тех, кто вызывал Судзумию, большинство вообще не заинтересованы в кресле энамэра, — Чилдерман остановился, засунув руки в карманы широких штанов. — Это понял и гегемон Ен Джун, иначе он не связался бы со мной. Канто долгое время шел по своему пути баланса, но теперь пришло время вернуть его в общий поток.

К ним подошел ханаанец.

— Калеб, нам дали три дня сроку до поединка, — Чилдерман забрал у ханаанца мешок с вещами. — Будь добр, спустить на дно и предай Асоке, чтобы "Граф Д" к этому времени был готов к отлету.

— Я видел его здесь пять минут назад, — ответил Калеб. — Он встречался вон в той забегаловке с каким-то сбродом. На вид, правда, воздухолетчики не из бедных, но вели себя как донная шпана, толкающая бочку с ворованной рыбой.

Чилдерман протянул ханаанцу меч и вынул из мешка пояс с револьверами.

— Я минут пять на них смотрел, пока Асока меня не заметил, — продолжил Калеб, пристраивая меч за спиной. — Он виду не подал, что меня узнал, но тут же со своими дружками куда-то слинял.

— Да что б его утукки ночью разодрали! — Далия сжала кулаки. — Ему платят деньги за то, чтобы он летел туда, куда скажут, а не обтяпывал дела со своими друзьями!

— Асока своего не упустит, — согласился Чилдерман. — Но мы все равно не улетаем из Канто сегодня, так что нам вряд ли помешают его левые делишки.

Утро выдалось ясным и безоблачным. Два дня до этого небо бороздили стаи туч, а сильный западный ветер мешал дирижаблям нормально швартоваться. Почти все в Канто были уверены, что атмосферный щит вот-вот будет опущен и на ковчег обрушится шторм, но циклон ушел южнее и забрал с собой всю непогоду.

Слухи о новой схватке энамэра с претендентом распространились по городу моментально. Уже вечером того же дня старик Фукумати сообщил своим гостям по секрету, что вновь нашелся безумец, вызвавший Судзумию на бой. Исход поединка у владельца гостиницы не вызывал сомнений.

Вокруг арены собралось несколько тысяч зевак. Тот там, то здесь среди людей торчали тупые бамбуковые копья — во избежание беспорядков толпу разделяли цепочки дружинников.

Чилдерман с мечом Калеба явился за несколько минут до назначенного времени, в то время как Судзумия уже занимал свое место на песке больше часа, предаваясь медитации. За ним полукругом сидели члены городского совета, призванные следить за соблюдением честности поединка.

Поклонившись Судзумии, Чилдерман сбросил куртку и рубашку, оставшись в широких брюках и ботинках. Бледность его кожи вызвала волну изумленных перешептываний среди зрителей.

Сняв с пояса меч, пастырь опустился на колени и устремил взгляд на Судзумию. Прошло минут десять, пока энамэр Канто не привел свой дух в готовность к сражению. Все это время Чилдерман, неподвижный как статуя, не отрывал взгляда от соперника.

Открыв глаза, Судзумия встал, поднял меч и отряхнул песок с колен. Он поклонился Чилдерману, сделал несколько шагов вперед и положил ладонь на рукоять меча. Чилдерман оказался на ногах одним рывком и мгновенно занял свое место напротив Судзумии.

Волнения в толпе прекратились. Все замерли в ожидании молниеносной развязки. И хотя в победе энамэра никто не сомневался, его противник вызывал невольный интерес.

Солнце уже светило достаточно ярко, и воздух под куполом прогревался все быстрей. Прямые солнечные лучи омывали обоих соперников и большинство зрителей, разом покрывшихся бисеринами пота. Его сверкающие капли оставили тонкие дорожки на лице и спине Судзумии, в то время как бледная кожа пастыря оставалась сухой. Лицо энамэра Канто уже не выражало безмятежность, как во время медитации, он был полностью сосредоточен на противнике. В голове Судзумии работала самая совершенная во Вселенной вычислительная машина, просчитывая все возможные варианты движения противника и реакцию на них. Чилдерман, с лица которого не сходило насмешливое выражение, стоял в расслабленной позе, мало подходящей для быстрого извлечения меча из ножен. И если энамэр смотрел как бы сквозь него, то взгляд пастыря был неотрывно устремлен на лицо самого Судзумии.

Так прошло пять минут.

Потом еще пять.

Собравшиеся поглазеть на поединок зеваки вновь начали перешептываться. Никогда раньше противостояние не затягивалось больше чем на две-три минуты. Обычно нервы одного из соперников не выдерживали первыми и следовал едва заметный глазу обмен ударами, после которого с арены выносили рассеченное до костей тело проигравшего. Но сегодня что-то шло не так. Иногородний наглец, похоже, вообще не собирался извлекать свой клинок из ножен, и это сбивало с толку Судзумию, который всегда верно вычислял момент, в который соперник хватался за меч.

Но Чилдермана расчеты энамэра нисколько не волновали. Он стоял, широко расставив ноги, и разглядывал его, не переставая улыбаться.

— Что он, Энлиль его забери, делает? — не выдержав затянувшегося противостояния, спросила Далия у Калеба. — Они до вечера будет в гляделки играть?

— Понятия не имею, — Калеб и сам выглядел удивленным. — Но мне все больше кажется, что пастырь вообще не собирается сегодня доставать меч из ножен. Хотя он уже мог раз десять ударить Судзумию...

Гул голосов в толпе зрителей становился все громче.

Судзумия моргнул, стряхивая с ресниц капли пота. Обычно на этот трюк покупались, хотя на самом деле он ни на мгновение не терял контроля над обстановкой на арене.

Чилдерман проигнорировал уловку Судзумии и не тронулся с места.

Извлекать меч из ножен первым он точно не собирался. И тогда Судзумия решился — ведь до этого дня в схватках иайдзюцу ему не было равных. Он старался никогда не наносить удар первым, давая противнику шанс отступить, но сегодня ему не оставили выбора.

Его движение могла отследить разве что скоростная камера, снимавшая неимоверное количество кадров в крошечный момент времени. А взмах руки Судзумии и удар меча не заняли и секунды. Толпа успела только уловить размазанное по воздуху сверкание стали, завершившееся звонким звуком — как будто лопнула туго натянутая ткань.

В следующее мгновение глазам зрителей предстала картина, зародившая внутри их легких набирающий силу радостный крик. Чилдерман даже не успел достать меч, а клинок Судзумии вошел в его тело наискось от шеи до позвоночника.

У Далии от увиденного перехватило дыхание и из горла вырвался жуткий хрип.

Но первые ряды уже заметили выражение ужаса в глазах энамэра, и крик заглох не родившись. Выпустив из рук меч, Судзумия отступил, и лицо его стремительно заливала смертельная бледность.

Только теперь самые внимательные увидели, что на теле соперника Судзумии не выступило ни капли крови. Не прекращая ухмыляться, Чилдерман встряхнул плечом, и меч энамэра выскользнул из раны, от которой не осталось и следа. Глухо звякнув, клинок ударился о песок. Идеально чистое лезвие сверкало на солнце.

— Теперь, господин энамэр, моя очередь, вам не кажется? — Чилдерман сжал рукоять меча.

Толпа взорвалась криками, которые сложно было расценить как дружелюбные. В основном они состояли из проклятий в адрес Чилдермана и упоминания его родства с разного рода демонами. Кое-кто даже вскочил на ноги и схватился за оружие. Ошалевшие от происходящего на арене дружинники даже не попытались остановить их.

— Тихо! — вдруг рявкнул Судзумия. — Поединок еще не окончен!

Прозвучавшие слова ударили по крикунам как хлыст. Волнение разом улеглось, хотя многие остались стоять на ногах.

— У него еще осталось право на удар!

Меч Чилдермана не показался из ножен даже на миллиметр.

По толпе вновь побежала волна перешептываний, периодически взрывающаяся отдельными выкриками.

Чилдерман распустил шнуры, удерживающие меч на поясе и снял его.

Держа оружие в руках, он подошел к Судзумии.

— Возьмите, — Чилдерман протянул энамэру вложенный в ножны меч. — Этот меч будет храниться у вас до того дня, пока я не решу воспользоваться своим правом вынуть его и нанести удар. Но это будет не сегодня.

Не веря своим глазам, Судзумия принял меч и уставился на Чилдермана. Затихшая толпа наблюдала за происходящим в полном недоумении.

— Меня зовут пастырь Чилдерман, — Чилдерман вынул из-за пояса печать Турангалилы и поднял ее над головой. — С сегодняшнего дня жизнь этого человека принадлежит ордену Турангалилы.

При этих словах тело Судзумии дернулось, словно через него пропустили разряд тока.

— Поэтому, энамэр, вы больше не можете принять ни одного вызова, — Чилдерман обвел толпу взглядом исподлобья и убедился, что его выступление возымело эффект. — Если ваша жизнь будет отнята в поединке другим воином, вы обесчестите себя навек, и все присутствующие будут тому свидетелями. Равно как я лично предупреждаю каждого, кто поднимет руку на энамэра Канто — будет иметь дело с орденом.

Чилдерман повернулся к Судзумии, все еще бледному, но восстановившему контроль над чувствами.

— Вы меня хорошо поняли, господин Судзумия?

— Я все понял, пастырь, — Судзумия опустил глаза, не выдержав взгляда Чилдермана. — Меч всегда будет здесь. Я буду ждать вашего возвращения.

— Прекрасно. Вам дан удивительный по меркам этого мира дар, — Чилдерман коснулся указательным пальцем лба Судзумии, с трудом удержавшегося от того, чтобы отшатнуться. — Используйте его с умом и помните, что бессмертных не бывает! Почти. А потому упаси вас Мами еще хоть раз ухватиться за меч, чтобы решить городские проблемы...

Оборвав фразу посередине, Чилдерман развернулся и зашагал к Далии и Калебу.

— Извини, Калеб, твой меч, похоже, пока побудет здесь, — он взял у ханаанца из рук рубашку. — Когда мы будем в Северных Водах, я позволю тебе выбрать там любой из их мечей взамен этого.

Чилдерман застегнул пуговицы на рубашке и набросил на плечи куртку.

— А вы чего уставились?! — рявкнул он на остолбеневших жителей Канто, пялящихся на него во все глаза. — Идите работать! Или кто-то желает вызвать меня на поединок?

Пространство вокруг него разом опустело.

Красные деревянные опоры тории медленно проплыли мимо "Графа Д" и скрылись за гоферовыми плитами обшивки ковчега. Команда цеппелина засуетилась, втаскивая на борт причальные канаты и крючья. В отличие от дня, когда дирижабль прибыл в Канто, к моменту его отлета на борт не рискнул явиться ни один портовый чиновник. Что бы ни планировал провернуть, прикрываясь грозной тенью ордена Турангалилы, капитан Асока, он вряд ли упустил такой шанс.

По просьбе Чилдермана, переоблачившегося в свой обычный черный наряд, на палубу вынесли шезлонг, в котором тот и устроился с кувшином ледяного рисового вина, прихваченного по дороге в порт. До хозяина лавки слухи о событиях на арене еще не дошли, и он даже попытался надуть Чилдермана на пару каури. К вящему удивлению Далии, Чилдерман не обратил на это ни малейшего внимания. Да и вообще, стоило им покинуть арену, как из него словно выпустили воздух — он резко сбавил шаг и всю дорогу до порта казался каким-то сонным.

— Вы все довольно ловко здесь устроили, — Далия устроилась рядом с разлегшимся в шезлонге Чилдерманом. — С одной стороны, Судзумия и шагу больше не сделает, не подумав о последствиях, — полагаю, меч Калеба будет висеть у него на самом видном месте. С другой стороны, сильно сомневаюсь, что найдется дурак, способный покуситься на то, что принадлежит ордену Турангалилы. Ну, на жизнь Судзумии, к примеру...

— Я всегда вам говорил, что вы крайне сообразительны, — голос Чилдермана прозвучал довольно вяло.

Он поднял кувшин и отхлебнул из него вина. Мимо пробежали несколько человек из команды с бухтами канатов на плечах. Вслед за этим двигатель "Графа Д" взвыл, набирая обороты. Черный купол Канто за бортом вздрогнул вместе с горизонтом и стал уплывать в сторону. Дирижабль ложился на курс в Северные Воды.

— Вы себя неважно чувствуете? — Далия всмотрелась в бледное лицо пастыря.

Глаза у ее спутника явно слипались.

— Такие удары, как у Судзумии, не проходят даром даже для меня, — Чилдерман поворочался с боку на бок, устраиваясь поудобней. — Поэтому обычно я стараюсь делать так, чтобы в меня не втыкали метр-другой отличной допотопной стали.

Он наконец пристроился как хотел и затих.

— А знаете, что мне интересно? Если вы не сможете вернуться, кто-нибудь другой из ордена Турангалилы имеет право воспользоваться мечом?

Вопрос Далия задала скорее для себя и не ожидала услышать ответ от вымотанного пастыря. Но после некоторой паузы тот все-таки заговорил.

— Крайне маловероятно. Хотя бы потому, что никакого ордена не существует. Я и есть весь этот орден, — Чилдерман зевнул. — А теперь не мешайте мне — я собираюсь как следует выспаться.

008. Terra Ultima

— Неужели этот жуткий ковчег на самом деле напоминает вам города до Потопа?

Покачивающийся купол Еренбурга отдалялся от "Графа Д", подгоняемого попутным ветром. По сторонам от купола вились струи дыма от сталеплавильных печей, а под городским дном непрерывно сновали вверх-вниз гроздья решетчатых шаров. Поднимающиеся шары заполняли колонии диатомей, аккумулировавших металлы, растворенные в морской воде, — единственный известный способ добычи железа в постпотопном мире. Особенно много солей содержалось в арктических водах, а потому ковчеги вроде Еренбурга неплохо жили за счет их переработки.

— Не сами города, — Чилдерман провожал взглядом Еренбург, опершись на фальшборт. — Все промышленные предприятия тогда уже были вынесены либо на орбиту Земли, либо в специальные промзоны. Но кое-где на планете можно было встретить подобное зрелище. Правда, людей там почти не было, одни машины.

Пастырь повернулся к Далии.

— Даже не знаю, как вам это объяснить... Население концентрировалось в нескольких мегаполисах, каждый из которых занимал площадь какой-нибудь Франции. Остальные земли отводили либо под сельское хозяйство, либо под производство. Представьте себе обнесенную оградой равнину, в которой на сотни километров ни следа присутствия человека и лишь где-то в центре стоит здоровенный автоматический завод...

— Я видела сушу на картинках в книгах, но мне до сих пор сложно представить, как это было на самом деле, — пожала плечами Далия. — Впрочем, если на Земле было полно таких чадящих штук, как Еренбург, особо жалеть о том, что они потонули, не стоит.

— На самом деле, они занимали небольшой процент поверхности.

— Которая все равно теперь под водой.

— Вообще-то, кое-что вода оставила.

— Да ну. И что же это?

— Например, она не покрыла часть горных вершин.

— Э-э... Вершины — это что?

— Самые высокие точки суши, практически непригодные к обитанию. Над обычной сушей они поднимались на несколько километров.

— Хорошо, глупо спорить с че... — Далия запнулась — С человеком, который лично видел Потоп. Но куда тогда они делись сейчас?

На мостик поднялся хмурый и невыспавшийся капитан Асока. Он не перечил указаниям Чилдермана, направлявшего "Графа Д" в область туманов, но в глазах у него читалось явное недоверие к действиям пастыря.

— Поищите Калеба, пусть он расскажет вам сказку про Последнюю Землю, — бросил Чилдерман, поднимаясь на мостик. — Кажется, она была весьма популярна в Ханаане.

Калеб находился в каюте, погрузившись в созерцание купленного в Еренбурге меча. Выслушав просьбу Далии, он, не откладывая меч, начал:

— На седьмой день улеглась буря, что пришла вместе с Потопом, и Утнапишти впервые опустил городской щит и поднялся на вершину купола. И увидел он в двенадцати поприщах от града своего возвышающуюся из воды гору...

Ночью Далии приснился сон.

Проносящаяся внизу вода, покрытая мелкой рябью, слепила миллионами раздробленных солнечных бликов. Время от времени среди них появлялись угловатые тени бывших небоскребов, но флаер пролетал мимо них слишком быстро, чтобы пассажиры успели хоть что-то рассмотреть. Да и смотреть там особо было не на что — люди покинули их еще в те дни, когда вода захлестнула сенегальские дамбы. Теперь лишь ночью на вершинах кораллобетонных пиков можно было заметить мерцание огней измерительного оборудования.

Летающая машина миновала бывшую береговую линию, двадцать лет как отмеченную только в памяти навигационного компьютера. С поверхности океана исчезли все следы существования человека. Лишь на режущем глаз своей нереальной голубизной безоблачном небе постепенно проступала вырастающая из горизонта тонкая линия.

По мере приближения становились ясны истинные масштабы объекта. Узкий перевернутый конус тридцатикилометровой башни уходил вершиной глубоко под воду. Его основание и большинство находящихся над водой уровней выглядели сплетенными из паутины — но пауков такого размера в природе существовать не могло. На самом деле, башню три года собирали на орбите Земли, а затем опустили в атмосферу на n-полимерных тросах, закрепленных на оборудованном двигателями астероиде диаметром в полсотни километров.

Бортовой компьютер показывал температуру снаружи в сорок с лишним градусов, но в салоне флаера царили комфортные плюс двадцать. Поэтому, когда аппарат пролетел между ячеистыми конструкциями башни и приземлился на посадочную площадку, вышедшим из него пассажирам показалось, что они вдыхают кипяток.

— Мать вашу, Ной, вы хотя бы могли нас предупредить, что здесь такое пекло! — выбравшийся первым из флаера мужчина судорожно схватился за кружевной ворот рубашки и дернул его так, что верхние пуговицы с треском отлетели.

Затем он принялся лихорадочно расстегивать темно-синий бархатный камзол.

— Рабелье, вы слишком редко покидали свой кабинет в Лхасе, — тот, кого он назвал Ноем, был облачен в ослепительно-белый льняной костюм без карманов. — Если бы вы внимательно читали доклады Комитета по выживанию, то знали бы, что температурный максимум для бывших прибрежных областей повысился еще пятьдесят лет назад, когда началось активное таяние ледников.

— Ладно, Ной, не ворчите, — Фрэнсис Рабелье, спикер Сената, бросил камзол в салон флаера. — Просто в следующий раз постарайтесь не врываться на заседание кабинета так внезапно. Мне хватает сюрпризов от идиотов, которые действительно считают, что с оставшимися незатопленными территориями мы сможем обеспечить существование всего населения! А это три с лишним миллиарда душ!

Рабелье вытер лоб рукавом.

— Простите, нервы. Что вы хотели показать нам здесь?

— Мне, кстати, это тоже интересно, — председатель Комитета по выживанию Петр Руснак ступил на раскаленные плиты посадочной площадки в расстегнутой по пояс рубашке. — Я раньше не замечал за вами особого стремления к соблюдению конспирации. А теперь вы тащите нас на край света, чтобы сообщить какую-то сногсшибательную новость?

— Поддерживаю вопрос, Махди! — из всех присутствующих только Шеба Нгессо не называла Махди Ахмеда приклеившимся к нему прозвищем доктор Ной. — Подобные экскурсии не идут на пользу моему здоровью.

По причине возраста министр внутренней безопасности не покинула салон флаера, оставшись в кресле, обдуваемом потоками прохладного воздуха. Закутанная в глухое сари, она выглядела как мумия какого-то древнеафриканского царька, и только горящие черные глаза на покрытом морщинами лице указывали на истинное состояние ее разума.

— Меня учили, что некоторые вещи человек должен увидеть сам, — Ахмед вызвал на левую ладонь программу управления механизмами башни. — Поэтому, я бы хотел, чтобы вы тоже сами кое-что увидели, а уже потом выслушали мои объяснения. Если их можно так будет назвать...

Посреди палубы распахнулись лепестки диафрагмы. Из открывшейся шахты показался цилиндр лифта.

Ахмед подошел к лифту и вручную отодвинул решетчатую дверь. Внутри тускло светилась цепочка светодиодов, зато волна прохлады, поднимающаяся из глубины шахты, ощущалась сразу.

— Шеба, присоединяйтесь! — Руснак протянул руку старухе. — Я знаю Ноя уже лет двадцать и хочу заметить — чувство юмора у него отшиблено начисто. По крайней мере, в том, что касается работы. А значит случилось нечто действительно серьезное.

Нгессо протянула руку Руснаку и с трудом выбралась из салона, опираясь на украшенную резьбой деревянную трость. Учитывая, что министру внутренней безопасности было больше ста тридцати лет и она наотрез отказалась от имплантации искусственных органов, многие вообще поражались тому, как она еще в состоянии передвигаться. Но до клети лифта железная старуха доковыляла сама.

Ной запер за вошедшими двери и лифт стронулся. Через решетки в кабину врывались потоки холодного воздуха, и чем ниже опускался лифт, тем более ледяным становился ветер. Когда Руснак не выдержал и стал откровенно приплясывать на месте, клеть остановилась.

Прибывшие оказались на одном из промежуточных уровней башни. Здесь царила полутьма. Встроенные в стену огромные митрагласовые окна отделяли зал от темно-зеленой толщи воды, пронизанной косыми лучами света. Изредка в них мелькала какая-то морская живность. На окна были нанесены какие-то отметки и множество параллельных линий.

— Черт, не видно ж ни хрена, — Рабелье подошел к одному из окон, прижался к нему и тут же отдернул руки. — Да и водичка, чувствуется, не парное молоко. Ной, вы же не полюбоваться морскими пейзажами нас сюда привезли?

— Верно. Посмотрите на разметку на окнах

Под самым потолком в окне можно было разглядеть тонкую полоску света.

— Как вы можете видеть, это уровень поверхности воды. А вот на этой отметке, — Ной показал рукой чуть ниже, туда, где по митрагласу бежала желтая линия, — вода должна была остановиться три года назад

— Ну и что? — Рабелье задрал голову. — Ошиблись в расчетах.

— Только не с фейнмановскими машинами.

— А якорь "Буревестника" мог сойти с орбиты?

— Исключено. Я трижды проверил работу его бортовых систем, прежде чем тащить вас сюда. С момента, когда якорь приволокли из пояса астероидов, он не сдвинулся даже на миллиметр.

Рабелье отошел назад, прикидывая высоту, на которую поднялась вода.

— Ладно, что вы разводите панику, — вынес он наконец свой вердикт. — Разница всего в метр с небольшим! Учитывая, сколько земли мы потеряли за последние пятьдесят лет, это вряд ли можно считать серьезной угрозой.

Но, обернувшись, Рабелье увидел, что его слова не нашли поддержки у Руснака.

— Вы не очень хорошо понимаете ситуацию, Рабелье, — вздохнул тот, поняв, что от него ждут объяснений. — Махди хочет сказать, что вода ДЕЙСТВИТЕЛЬНО должна была остановиться на этой отметке. А она продолжает прибывать, верно?

Ахмед кивнул.

— Господи, это значит, что и все расчеты в рамках программы Исхода неверны! — Рабелье треснул кулаком по митрагласу. — Сколько мы еще потеряем земли, прежде чем это закончится? У нас и так не особо много желающих лететь в дальний космос...

— Я еще не все сказал, — Ахмед оперся на стенку лифта и сложил руки на груди. — Дело в том, что на Земле просто не существует такого количества воды, которое могло бы настолько поднять уровень океана.

На этот раз ему действительно удалось удивить всех. После минутной паузы Рабелье спросил:

— Э-э... А откуда же она тогда берется?

— Знаете, я бы на вашем месте обратился к Книге Бытия. С точки зрения науки я происходящее объяснить не могу.

Шторма Далия не любила с самого глубокого детства. В Эрцету, укрытом от буйств Энлиля надежным атмосферным щитом, регулярно прокатывающиеся по Индике волны ураганов не казались чем-то страшным. Изменения в погоде снаружи были заметны только по потемневшему небу и закрытым портовым воротам. Но в девять лет она попала в бурю, настигшую цеппелин, на котором Далия возвращалась со своим дедом с инспекции плантаций нитянки. И пусть это был лишь слабый отголосок чудовищного штормового фронта из Пацифии, жуткий страх перед разгулом стихии остался у нее на всю жизнь. Далия так и не смогла забыть зловещий вой ветра, треск рвущихся снастей и отчаянные вопли матросов, которых подвела страховка.

Сейчас она сидела, забившись в угол пассажирской каюты "Графа Д" и закутавшись в одеяло. По полу носились стаи корабельной утвари, попадавшей со стола и вывалившейся из рундуков. Гамаки свивались в безумной пляске, и одного взгляда на выписываемые ими кривые было достаточно, чтобы почувствовать дурноту. Но хуже всего был вид из иллюминатора — свинцовые тучи, косые струи дождя и вспышки молний, после которых оглушительный треск заставлял Далию вздрагивать как ребенка.

Шторм налетел внезапно, когда стена тумана, окружающая Северный Полюс, уже вставала на горизонте. Сперва поднялся встречный ветер, заставивший Чилдермана и Асоку положить цеппелин практически на обратный курс, а ночью их нагнала настоящая буря. Чилдерман и Калеб носились по палубе "Графа Д" вместе со всей командой. В отчаянных попытках удержать брыкающийся дирижабль в повиновении матросы стравливали газ из баллона и маневрировали, перетягивая опутывавшие его снасти вручную. Рева двигателя не было слышно с утра — опасаясь угробить машину, Асока рискнул положиться на свои инстинкты воздухолетчика.

Пока ему это удавалось, и несмотря на страшную тряску, "Граф Д" уверенно держался в воздухе.

Очередная вспышка молнии нарисовала черно-белый образ каюты перед глазами Далии. На память ей тут же пришла начатая Калебом сказка о Последней Земле. В Эрцету она о ней никогда не слышала. Но ханаанец рассказывал, что когда Утнапишти и предки спаслись от насланного Энлилем потопа, то оказалось, что Энлиль так и не смог покрыть водой всю Землю. Словно в насмешку над его потугами погубить людей, ковчег Утнапишти, Ницир, оказался рядом с торчащей из воды верхушкой горы. Узнав об этом, Энлиль пришел в страшную ярость и... Дальше Калеб рассказать не успел, потому что понадобился Асоке и Чилдерману, а потом начался шторм и стало не до сказок.

Когда "Граф Д" наконец ускользнул от бури и промокший и вымотанный Калеб вернулся в каюту, Далия уже спала прямо на полу, завернувшись в полусырое одеяло.

И ей снова снился сон.

Перед Махди Ахмедом и Кейдзи Исидой, главой сибирского сектора строительства Комитета по выживанию, расстилалась абсолютно плоская равнина. Два часа назад собранный в космосе остов будущего ковчега спустили с орбитального якоря. Строительные машин Исиды уже начали монтаж центральной башни в центре гоферового диска. Они питались от скрытого в техническом уровне ковчега водородного реактора, подключенного еще на орбите. В ближайшие дни рабочей бригаде предстояло наполнить нутро ковчега массой разнообразной техники, способной обеспечить сносное существование трем миллионам будущих переселенцев.

Над диском барражировали сотни грузовых флаеров, несущих на борту стройматериалы и роботов. Те из них, что уже выгрузились, разбирали инструменты и занимали рабочие сектора согласно программе застройки. Со стороны это выглядело как подготовка к войне — вскинув на плечи плазменные резаки, человекоподобные машины строились рядами и расходились по размеченным точкам. Между ними сновали воздушные платформы архитекторов. После некоторых размышлений Комитет разрешил заниматься оформлением городских построек профессиональным художникам и декораторам. Учитывая господствующие в обществе вкусы, большинство ковчегов должны были предстать сборной солянкой из готической архитектуры, перенявшей европейские традиции XIII-XIX веков, и неоготики последних десятилетий. Отпущенная на свободу фантазия архитекторов превратила узкие улицы Урука в причудливое зрелище — классические аркбутаны и вимперги украшали разноцветные постройки из строительного коралла, тысячи балкончиков и узорчатых арок сплетались над узкими проходами между домами, из окон которых можно было пожать руку соседу напротив, а безликая монолитная постройка городского правительства превратилась в увеличенную копию Реймского собора. Пользуясь образовавшимися излишками пластифицированного гранита, один из строителей Урука даже ухитрился пристроить на внешнюю стену города огромных горгулий. Композиция оказалась чрезвычайно удачной — издалека казалось, что жуткие твари несут ковчег на своих спинах.

По крайней мере, эти города не будут давить на психику своих обитателей унылой однообразностью застройки — так сказал Руснак, узрев результат.

— Из-за этой программы вас прозвали доктор Ной, верно? — Исида свернул проекционный планшет, на котором отражался ход работ. — Вы на самом деле верите, что это спасет нас от потопа?

— Двадцать лет назад я верил, что вода остановится вместе с исчезновением ледников, — Ахмед поправил волосы, прилипшие ко лбу.

Кое-где в них уже начинала пробиваться седина.

— Теперь мы можем только надеяться. Опыт Урука, построенного десять лет назад, показывает, что я все рассчитал правильно. Мы не можем опустить ковчеги прямо в океан — это слишком неустойчивая и агрессивная среда. Зато n-полимеры достаточно прочны, чтобы удержать расчетный вес. А высоту нахождения ковчега можно в любой момент отрегулировать в зависимости от уровня воды. Гравитационные стабилизаторы потребляют минимум энергии. Им вполне хватает солнечных батарей на якоре. Атмосферный щит защитит город от ураганов и не допустит опасной вибрации. Если мы успеем изменить и биосферу планеты, то возможность выживания оставшихся у меня лично сомнения не вызывает.

— Не всех устраивает перспектива переселения сюда. Вы видели, какие беспорядки начались в Антарктиде?

— Исида, а что, у нас есть выбор? Вы ежедневно видите, как прибывает вода, — она не остановится! На это глупо рассчитывать! У нас выбор невелик — улететь вместе с кораблями Исхода или переселиться в ковчеги! Кораблей у Исхода на всех не хватит, их производство обходится в тысячи раз дороже, чем постройка ковчегов, и времени осталось в обрез! Недовольные политикой Комитета могут только тихо и мирно, не мешая остальным, пойти ко дну. Вместе со старой цивилизацией.

Мимо прошагал строительный робот с охапкой труб в манипуляторах. Огромная горбатая фигура в полтора человеческих роста передвигалась по гоферовым плитам почти бесшумно.

— Вряд ли это будет такая же жизнь, как мы вели до этого, — произнес Исида, глядя вслед удаляющемуся роботу.

— Несомненно, — кивнул Ахмед. — Это будет совсем другая жизнь. Больше никакой энергетической халявы, энергоемких технологий, жесткий контроль рождаемости и соблюдение норм потребления... Даже питание придется изменить и перейти на рыбу и морепродукты. Но самое страшное, что люди не готовы принять все это как данность, а выстраивающаяся система получается слишком хрупкой. Ковчеги выживут только в условиях стабильного общества — это вам не в криосне провести тысячу лет. Любой неконтролируемый социальный всплеск грозит городу в воздухе катастрофой.

— И что? Есть пути решения этой проблемы?

Ахмед бросил быстрый взгляд на Исиду.

— Вы собираетесь лететь или остаться? — спросил он.

— Я еще не решил, — Исида сел на подножку флаера и достал из висящего на спинке сиденья кителя сигареты. — С одной стороны, Исход пугает меня — неизвестно, насколько пригодной окажется к обитанию планета, на которую мы отправимся. Астрофизики клянутся, что конечные точки маршрутов имеют девяноста девяти процентную гарантию наличия планет земного типа. Но представляете, каково будет попасть в оставшийся один процент? Провести в заморозке тысячу лет — и вдруг проснуться у абсолютно мертвого каменного шара?

Исида закурил, нервно пуская дым.

— А что ждет оставшихся здесь? — продолжил он. — Кто придет к власти в ковчегах? Как будут распределять имущество и продовольствие?

Он закашлялся, смял сигарету и бросил ее на палубу.

— Но главное — люди опять скатятся в средневековье! А я думаю, вы хорошо изучали историю, чтобы знать, что такое средневековье — войны, междусобица... Если все, что вы сказали про ковчеги, правда — именно это и погубит их.

— Безусловно, погубит, — доктор Ной повернулся к Исиде. — Расчеты с помощью клиологических алгоритмов Флинна именно это и показывают. Но времени у нас почти нет, и Комитету приходится решать эту задачу на ходу. Поэтому мы не сможем оставить нашим потомкам ни эти строительные машины, ни космические корабли, ни тем более оружие. Цивилизация, безусловно, откатится назад. Но это не будет деградацией. Я бы сказал, что это будет стазис.

Слова Ахмеда прервал гул зависшего над ним бота-разметчика, пускающего десятки солнечных зайчиков от размещенных на круглой голове линз. Дождавшись, пока робот закончит свою работу, Ной продолжил:

— Поймите, Исида, это не праздный интерес. Руснак и Комитет крайне заинтересованы в том, чтобы вы остались на Земле. Чтобы избежать проблем с дележом власти и собственности, мы заселяем ковчеги, как только их заканчиваем. Нет времени ждать до последнего и загонять людей туда скопом! И поэтому нам уже сейчас нужны пользующиеся авторитетом люди, которых можно поставить у власти. Комитету вы кажетесь вполне подходящим человеком. Как вы смотрите на то, чтобы стать во главе вот этого самого ковчега, который сейчас строите?

— У меня недостаточно информации для принятия решения. Я не оспариваю решения Комитета, но у меня нет уверенности в том, что вы просто не втянули миллионы людей в авантюру.

— Так, Исида, послушайте меня внимательно. В мою группу входит один человек, с которым я хотел бы вас потом познакомить. Он молод, но представляет довольно интересный взгляд на жизнь после потопа, и Руснак к нему прислушивается. Хотя я уверен, что с первого раза Сенат по полной программе прокатит наши предложения, основанные на его наработках. Уж слишком они радикальными могут кое-кому показаться. Только никуда в итоге Лхаса не денется — то, что предлагает мой человек, единственный способ не скатиться в хаос.

Исида погрузился в размышления.

— Доктор Ной, — наконец заговорил он, — Вы упоминали про то, что цивилизация будет находиться в стазисе. Значит, есть основания полгать, что вода сойдет, как в Библии?

— Ни малейших, — Ахмед проводил взглядом очередного строительного робота, огибающего флаер. — Но мы не оставляем Землю навсегда. Полагаю, вам про это еще не говорили — Руснак, полагаясь на мнение Нгессо, держит информацию в секрете... Он, конечно, оторвет мне голову, но я вам все-таки скажу. Каждый уходящий с Земли корабль несет на борту генератор для создания мостов Эйнштейна-Розена. Первый прототип ворот был построен еще в двадцать первом веке, после чего о них забыли. Это штука позволяет открывать переходы между удаленными точками пространства — очень удаленными, чтобы вы поняли. При этом наблюдается обратная зависимость — чем больше расстояние — тем меньше энергозатраты.

— И это правда работает? — Исида подался вперед.

— Да. Я лично участвовал в создании кротовой норы из Катманду на Харон.

— Так зачем тогда нам нужны корабли Исхода и ковчеги? Почему мы уже не валим туда, где посуше?

— Ну, есть один момент, — вздохнул Ахмед. — Мост Эйнштейна-Розена должны соединять два генератора. В никуда его открыть нельзя. Проход обязательно должен быть двусторонним.

Зажегшаяся в глазах Исиды искра погасла.

— Я вижу, вы не смогли в полной мере оценить важность этого сообщения, — грустно улыбнулся Ной. — Старуха Нгессо была права. Поймите, Исида, это уникальный шанс, — тот из кораблей Исхода, который первый доберется до пригодной к обитанию планете, откроет проход на Землю. Тогда отсюда можно будет забрать потомков тех, кто остался, и вывести цивилизацию из летаргии!

На ладони у Ноя замигал сигнал вызова.

— Кстати, Исида, вот и тот самый молодой человек, о котором я вам говорил, — Ахмед перевел вызов на экран флаера. — Позвольте вам представить — его зовут Чилдерман.

— Это правда, про генераторы моста Эйнштейна-Розена на кораблях Исхода? — на этот раз Далия не собиралась отступать, пока не добьется ответа от Чилдермана.

— Храни вас Мами, Далия, про них-то вы откуда узнали? — на этот раз пастырю не удалось сохранить непроницаемое лицо. — Рановато ваша прошивка на эту тему заговорила... Ладно, через пару дней вы и сами бы все увидели.

Чилдерман взял Далию за локоть и потащил за собой с мостика.

— Наш доблестный капитан как-то уж очень сильно интересуется этим вопросом, — пояснил Чилдерман. — Не то чтобы я хотел бы от него все скрыть, но ему подробности знать пока ни к чему.

Разговор продолжился на баке.

— Давайте, спрашивайте, что там у вас? — Чилдерман остановился, уцепившись руками за поднимающиеся от гондолы снасти.

— Что такое мост Эйнштейна-Розена?

— Как бы вам попроще объяснить, Далия... Если в двух словах — это такие ворота, через которые можно почти мгновенно попасть в любую точку вселенной. Если в ней имеется настроенные на, э-э... настроенные на такую же частоту вторые ворота.

— На кораблях Исхода они действительно стояли?

— Да.

— Значит, мы можем покинуть Землю, если наши предки доберутся до пригодной к обитанию планеты?

— В общем-то, да. Но есть кое-какие неприятные аспекты.

— Какие?

— Во-первых, они должны добраться до такой планеты. Во-вторых, отсюда мы их все равно не откроем. Для этого сперва с той стороны на нашу должен пройти разведчик со специальным оборудованием. С ключом, в который внесены кое-какие числовые данные, позволяющие открыть мост туда.

— Судя по вашему тону, это еще не все.

— Угу. Первый разведчик должен был вернуться полвека назад. Зачем я, по-вашему, пытаюсь попасть на Северный полюс?

— Понятия не имею.

— Ворота для разведчика размещены на Турангалиле, которая скрыта за этим туманом.

Город, окружающий прозрачный купол Сената в Лхасе, вырос всего за несколько лет. Когда-то суровые края, крыша мира, превратились в скопление отливающих всеми оттенками черного стрельчатых башен, выращенных из программируемых кораллов. Соединенные сотнями воздушных переходов и невидимой паутиной коммуникационных сетей, они воплощали собой все худшие кошмары Гогенцоллернов. Идущий на приступ последних оплотов человечества океан не давал обитателям этих башен никаких шансов, а потому они все как на подбор выглядели сошедшими с экранов старинных фильмов про вампиров. На Земле наступила повальная мода на черное и безумные прически, даже мужчинам считалось не зазорным подкрашивать глаза мрачными тенями, а в одежде вновь возобладали викторианские мотивы. Остающиеся на планете люди словно подчеркивали свой фатализм и отсутствие веры в будущее. Равно как и во все остальное, в том числе и Бога. От могущественных когда-то религий остались лишь жалкие малочисленные секты, влачившие последние дни своего существования. Процветающий нигилизм лучше всего подходил для тех, кто отчаялся найти разумное объяснение событиям последних десятилетий.

Так Лхаса превратилась в готический мегаполис, а редкие следы былой культуры вроде дворца Поталы теперь скрывали от пропитанного влагой воздуха митрагласовые купола. Но и они не могли спасти их от неумолимо поднимающейся воды.

Сегодняшнее заседания Сента было собрано по требованию председателя Комитета по выживанию Петра Руснака. Дождавшись, пока сенаторы рассядутся и над их местами загорятся зеленые огни, свидетельствующие, что они готовы к работе, Руснак откашлялся и заговорил.

— Господа сенаторы! Сегодня я попросил созвать внеочередное заседание, потому что считаю, что обсуждение некоторых вопросов откладывать более нельзя. Мы можем сколь угодно долго прятать голову в песок, но заниматься вопросами устройства общества после потопа все равно придется. Поэтому сегодня я предлагаю вам выслушать соображения специальной группы Комитета по выживанию относительно того, что будет твориться здесь через полвека...

Первые десять минут доклада Руснака протекали в гробовой тишине. Затем зал наполнился возмущенными криками.

— Как вы смеете предлагать такое! Это бесчеловечно!

— Ваши тоталитарные замашки погубят весь проект!

— Это какое-то бесстыжее мальтузианство!

Выкрики на Руснака особо впечатления не произвели. Едва не демонстративно зевая, он дождался, пока гам стихнет, и продолжил:

— Полагаю, тем, кто сейчас громче всех выступал, лучше заранее подготовить себе места на кораблях Исхода. Вы можете спорить до хрипоты, но ситуация от этого не изменится. Всем вам очевидно, что океан не остановится, пока не исчезнет суша, но почему-то большинство из вас уверено, что, перебравшись в ковчеги, мы сможем жить по-прежнему. Господа, давайте не будем демонстрировать свою глупость настолько открыто.

Руснак обвел зал взглядом. Двести пятьдесят мужчин и женщин, молодых и старых, в пышных дворянских костюмах и простых, не обремененных излишним декором, одеждах заполняли зал Сената. Представители трех с небольшим миллиардов людей, оставшихся на планете, выбранные последним, возможно, в истории Земли демократическим голосованием.

— Так вот — никакой прежней жизни не будет. После меня выступят господа из Панамериканского института. Они объяснят вам, на что будет похожа экосистема Земли после потопа и насколько сложным законам она будет подчиняться. Этим людям вообще надо сказать спасибо за то, что планета хоть сколько-то будет пригодна для обитания! Ведь им пришлось вывести сотни новых жизнеспособных видов только для того, чтобы через сто лет человеку было чем дышать! Вы все, должно быть, уже забыли, что любая природная система должна находиться в равновесии? В последние несколько сот лет мы добились стабильности за счет энергоемких технологий. У тех, кто здесь останется, их не будет. А значит, вмешательство в саморегуляцию планеты должно быть минимальным. Иначе система сорвется с катушек и...

Руснак не стал продолжать.

— Ладно, об этом вам расскажут более компетентные специалисты. Я привел этот пример для того, чтобы вы поняли — социум становится такой же системой. У нее будут очень узкие рамки существования. Шаг влево, шаг вправо — и баланс ковчега летит к чертям собачьим вместе со всеми его обитателями. Социальные взрывы в прошлом сметали с карты Земли целые страны, что уж говорить об отдельных городах!

— Позвольте, ваши выводы чем-то обоснованы? — на этот раз вопрос был задан в установленном регламентом порядке. Над местом спрашивающего в воздухе возник оранжевый треугольник.

— А, доктор Кипур! Рад, что вы к нам присоединились, — Руснак слегка поклонился. — Сейчас я продемонстрирую вам и всем остальным присутствующим результаты кое-каких расчетов, сделаны на столь любимых вами фейнманах.

Равшана Кипура считали одним из величайших математиков современности, и он принимал активное участие в проектировании ковчегов. Для этого Кипур даже специально прошел инженерные курсы. При этом он обладал редкостным для человека его профессии здравомыслием и политическим чутьем. Руснак вспомнил, что один из ковчегов был возведен по его личному плану, и в его конструкции был заложен ряд интересных особенностей. Например, с него могли стартовать одноразовые капсулы для связи с орбитальными станциями. Руснак давно уже думал над тем, чтобы предложить Кипуру остаться на Земле — изучение его психопрофиля показало, что перелета он страшится гораздо больше потопа. Но этот же профиль показывал потенциально неоднозначное отношение Кипура к концепции выживания, предложенной Чилдерманом.

Руснак включил проектор над трибуной, и в воздухе возникла голограмма. На двухосном графике было отложено несколько точек, отмеченных красными кругами. Проходящая через них кривая походила на горный пик, но чем дальше она отодвигалась от точки отсчета, тем ниже опускалась к оси Х, а затем и вовсе обрывалась почти отвесно.

— Для расчетов мы использовали доработанные клиологические алгоритмы Флинна. Погрешность в расчетах составляет не более десятой процента. По вертикали отложено количество населения, которое, как планирует Комитет, останется на планете. По горизонтали я расположил временную шкалу.

По мановению руки Руснака фрагмент с участком, на котором кривая срывалась вниз, был увеличен.

— Как видите, в таком случае все закончится очень быстро — меньше чем за сотню лет на планете не останется людей. Процесс начнется, как только закончится сезон штормов и города поднимут атмосферные щиты.

Изображение исчезло, и в воздухе появился новый график. Стабильная линия с редкими пологими подъемами и спусками теперь тянулась до самой границы проекции, не демонстрируя ни малейшего стремления к волнениям.

— Как несложно догадаться, этот график рассчитан с учетом того, что в ковчегах будут жестко соблюдать правила, разработанные нашей группой. Для краткости мы называем их принципами баланса. Нет социальных потрясений, нет напряженности, нет риска для жизни в ковчегах.

— А кто будет следить за соблюдением этих ваших принципов? — вновь оранжевый треугольник зажегся над местом Равшана Кипура. — Вы предусматриваете аппарат принуждения?

— Безусловно, — кивнул Руснак. — Я думаю, доктор Кипур, вы понимаете, что для этого нужно создать новые структуры, стоящие над властью? Этакого сверхгегемона, в задачу которого будет входить только поддержание баланса любыми способами.

— И что удержит его в узде? — треугольник зажегся в другом конце зала, над местом Мадлен Чаушеску, бывшего председателя группы колонизации Солнечной системы. С момента, когда Махди Ахмед обнародовал свои расчеты по новому потопу, все колонизационные программы, кроме Исхода, оказались свернуты.

— Необходимость соблюдения баланса. С одной стороны, наша система безопасности не сможет оказать давление на все ковчеги, иначе она лишится их поддержки. Поскольку мы планируем сделать ее обособленной от местных властей, она будет функционировать за счет нормального сосуществования с ковчегами в целом. С другой стороны, разовое отклонение от общих норм будет мгновенно подавляться. Кроме того, сейчас подготавливается еще один проект, своего рода сторож для сторожей.

— Вы предусматриваете жесткий контроль за рождаемостью? — новый вопрос и новый оранжевый треугольник.

— Да.

— Господин Руснак, вы не считаете, что подобным образом вы отбросите цивилизацию на тысячи лет назад!

Вопрос, естественно, принадлежал Льву Гумилеву, историку и археологу, председателю сообщества унифицированных архивов.

— У вас есть идеи лучше? — Руснак вывел изображения двух графиков одновременно. — После стольких лет безбедного существования ничем не ограниченного в запросах человечества вам, конечно, кажется, что нет ничего хуже, чем снова вернуться к законам, принуждающим к соблюдению жестких законов выживания. Но поймите — это необходимость, продиктованная складывающейся обстановкой! Единственный возможный вариант, при котором мосты Эйнштейна-Розена с кораблей Исхода откроются к городам наших потомках, а не в пустынный водяной пузырь!

— Мне кажутся довольно сомнительными отдельные моменты в разработанных вами принципах, — вновь подал голос Кипур. — Вы утверждаете, что это единственный возможный вариант?

— Я представил пока только черновой вариант, общую концепцию. Она, безусловно, нуждается в доработке, и мы будем рады, если вы примите в этом участие. Но отступления от основной идеи — жесткого соблюдения баланса — невозможны.

— Люди могут не захотеть жить в таких условиях!

— Значит, их придется заставить! — ответ Руснака прозвучал довольно резко, и зал вновь загудел, как улей с рассерженными пчелами.

Распаляющихся спорщиков прервал звук сирены. Бледный как призрак Рабелье поднялся с места. На помертвевшем лице спикера читались откровенная растерянность и страх.

— Господа! — если бы не коммуникационная сеть зала Сената, его голос вряд ли бы услышали, потому что спикер заговорил только что не шепотом. — Мне сейчас сообщили, что около антарктического орбитального лифта начались беспорядки. Силы безопасности и боевые машины открыли огонь по бунтовщикам...

Рабелье сглотнул и потянул от себя ворот рубашки.

— В ответ кто-то выстрелил по основанию лифта ядерными снарядами... Жертвы исчисляются тысячами... Но это еще не все — лифт не выдержал и сорвался. Теперь у нас в распоряжении только северная башня, Турангалила...

После этих слов Рабелье рухнул на место как подкошенный.

— Так, — Руснак обвел мрачным взглядом затихший Сенат. — У кого еще есть предложения по гуманному урегулированию проблемы?

На пятый день после бури "Граф Д" вновь оказался у границы тумана, окружающего Северный полюс. На этот раз погода была спокойной и дирижабль завис у почти осязаемой молочно-белой стены, поднимающейся прямо из океана.

— Это правда, всего лишь туман? — рядом с подпирающей небо громадиной Далия чувствовала себя жутко неуютно.

Бегающие глаза Асоки выдавали волнение капитана. Он остановил корабль у стены, развернув его бортом к туману, и теперь ожидал указаний Чилдермана. Матросы, свободные от вахты, толкались у борта и тихо перешептывались, периодически оглядываясь на мостик, где Асока выслушивал наставления пастыря.

Спокойным, кроме самого Чилдермана, оставался только Калеб. Но даже его зрелище окружающего полюс тумана приводило в некоторое смятение.

— Осмотри стену, чьи венцы, как по нити, погляди на вал, что не знает подобья, прикоснись к порогам, лежащим издревле... — вновь завелся его внутренний демон.

— Откуда это? — Далия оглянулась на ханаанца.

Тот и не заметил, как заговорил вслух.

— Понятия не имею, — Калеб пригладил растрепавшиеся волосы. — Чилдерман говорит, что это тоже часть сказания об Утнапишти, та, которая не вошла в легенду о Потопе. Да и вообще она не про Утнапишти, а про его потомков.

— То бишь как бы про нас, — хмыкнула Далия. — Калеб, вам часто снятся сны... Ну, о времени до Потопа?

— Я бы скорее назвал их кошмарами.

— А чем закончилась сказка про Последнюю Землю?

Калеб не успел ответить. С мостика раздался голос Чилдермана.

— Калеб, поднимись сюда, ты мне нужен. Цеппелин поведу я сам, а ты позаботься, чтобы команда мне не мешала. Асока, да не тряситесь вы так — с вашим драгоценным корытом ничего не случится.

— Я не трясусь, — огрызнулся Асока. — И даже не собираюсь вам препятствовать. Я просто не понимаю, зачем вы выставляете меня с мостика?

— Чтобы вы с Калебом утихомирили команду. Я не думаю, что ваши люди перенесут полет через туман безболезненно. Вы должны быть рядом и заставить их работать, если это понадобится. К тому же вы все равно не сможете провести корабль через заслон, с курса разом собьетесь. Идите вниз.

Чилдерман опустил рукоять, управляющую ходом винтов, и дернул штурвал. "Граф Д" развернулся к стене и стронулся под тихое сопение двигателей.

Раздвинув острым носом баллона перетекающую мутными струями ткань тумана, он погрузился в молочно-белое ничто, из которого исчезли все звуки, кроме приглушенных голосов едва различающих друг друга матросов.

Руснак помнил, как выглядела Сибирь в его первый полет в космос. Тогда ему исполнилось девять лет и родители взяли его с собой на празднование какого-то юбилея. Через панорамные окна челнока, курсировавшего между орбитальным лифтом и туристическим комплексом "Олимпия", под рваным одеялом из облаков расстилался бурый ковер тайги, оборачивающий планету до самого выпуклого горизонта. Помнится, тогда он страшно удивился — ему всегда казалось, что любой лес сверху должен выглядеть морем зелени. Из космоса Земля оказалась совсем другой, и лишь вызолоченный солнцем Тихий океан, выползающий из-под изломанной береговой линии, был именно таким, каким Петр представлял его себе сидя в ясную погоду на пирсах Владивостока.

Теперь от тайги почти не осталось следов — несколько грязных пятен на беззастенчивой синеве водной глади. Да и была это уже не Сибирь, а безымянная часть акватории Пацифии. Уходящий под воду мир разделили между четырьмя крупными группами городов, границы между которыми существовали лишь на картах. Через пару часов Земля не спеша провернется и под брюхом "Ассирийца" окажется усыпанный темными пятнами ковчегов Атлантис, в акватории которого не осталось ни клочка суши. Пройдет еще не один час, и только тогда из воды выступят жалкие группки островов, каковыми стали Скалистые горы.

— Чудовищное зрелище, верно?

Руснак даже не заметил, как рядом оказался Ахмед, сиплое дыхание которого вырывалось через трубки дыхательной маски. Сгоревшие во время пожара на одной из орбитальных станций легкие наспех заменили неорганическими имплантами, и теперь Доктору Ною путь на Землю был заказан. Он парил над прозрачным полом корабля в гравитационном коконе, похожий на спеленатую личинку с карикатурно человеческим лицом.

— Если задуматься, все не так уж и страшно, — Руснак старался не пялиться на изуродованное шрамами лицо Ахмеда. — Из воды мы пришли, в воду и уйдем.

— Да ладно вам, Петр. Нас подвинули и подвинули очень хорошо. Вся программа Исхода есть лишь бегство крыс с тонущего корабля. А тем, кто внизу, остается надеяться, что рано или поздно вороны перестанут возвращаться на ковчеги, и их обитатели вновь ступят на твердую землю.

— Вороны? А это откуда?

— Вынес ворона и отпустил я, — продекламировал Ахмед. — Ворон же, отправившись, спад воды увидел — не вернулся — каркает, ест и гадит. Это из эпоса о Гильгамеше, в части про всемирный потоп. Только вместо Ноя там фигурирует некий Утнапишти. Да и вывод логичней, чем в Библии следует, — на кой черт птице возвращаться на ковчег, да еще и с масличным листом в клюве? Нашла сушу, там и поселилась. Есть, так сказать, и гадить.

— Приятные люди были ваши предки. С чувством юмора у них все в порядке, — хмыкнул Руснак. — А главное — как в воду глядели.

Они замолчали, разглядывая расстилающееся под ногами зеркало. "Ассирийца" подвесили на низкой орбите в трех тысячах километрах от шпиля арктического орбитального лифта. Сейчас, прямо на глазах у Ахмеда и Руснака, похожие на исполинских галапагосских черепах буксировщики устанавливали стокилометровый астероид-якорь для Еренбурга, доставленного другой группой буксировщиков из западного полушария. Якорь как мухи облепили сотни мелких конструкционных ботов. Ни на секунду не прекращая движения, они искрили мириадами вспышек — монтировалось стабилизационное оборудование. Город заканчивали одним из последних, так как на нем спешно установили оборудование для добычи из морской воды растворенных металлов.

— Про Кипура ничего не слышно? — прервал затянувшуюся паузу Ахмед.

— Как сквозь землю провалился... — Руснак запнулся. — Или воду, что ли? Мы давно знали, что он не полетит на ковчегах, и подумывали предложить ему место в одном из городов. Кипур здорово помог нам при формировании принципов баланса и расчетах алгоритмов Флинна. Но как только он услышал про программу Пробуждения, как у него что-то переклинило. Я думаю, он скрывается на одном из ковчегов.

— Вы что, предложили и ему прошивку ДНК? — лицо Ахмеда утратило подвижность из-за травмы, но голос прекрасно передал изумление.

— Не то, чтобы напрямую...

— Мать же ж вашу, Петр! Вы хоть понимаете, какую глупость совершили? Кипур гений, но с головой не дружит совсем! Он помешан на бестрансплантантной медицине! Системы жизнеобеспечения на всех кораблях последних лет разрабатывались на деньги его фонда! Он ненавидит генную коррекцию и, наверное, он единственный человек на планете, которому не введены иммуномодуляторы!

— Спасибо, — буркнул Руснак. — А раньше вы не сочли за труд просветить меня по этим вопросам? А то у наших мозгоправов, как выяснилось, крайне обтекаемые формулировки.

— Ладно, черт с ним. Полагаю, вы здорово подорвали его веру в успех Исхода.

— Угу, как же. Я просто трезво смотрю в будущее. Алгоритмы Флинна дают четкие прогнозы только на полторы тысячи лет. Первый корабль Исхода достигнет конечной точки через тысячу четыреста. Последний — через три с половиной тысячи. А если у группы Дедлиба что-то пойдет не так? Если она не долетит, если не удастся проложить мост? Что будет с ковчегами в это время? Мы не понятия не имеем!

Руснак принялся расхаживать взад-вперед, измеряя шагами простирающийся под ногами океан.

— Сейчас имущество ковчегов поделено по принципу акционирования. Передел собственности уже начался. Он завершится лет через сто. Тогда же окончательно закрепится расслоение общества, это укрепит принципы баланса — с учетом того, что основная масса пассионариев покинет Землю с Исходом. Один-два города однозначно погибнут в социальных беспорядках — этого не избежать даже при самом идеальном раскладе. Только с этого момента все элементы системы встанут на свои места, и она заработает! Но тогда же начнется накопление пассионарного заряда у новой верхушки. И если его выброс не направить в нужное русло — системе конец! Последствия выброса фейнманы просчитать не могут! Пробуждение не гарантирует, что все пойдет гладко, но, по крайней мере, мы можем указать направление выброса. Если бы наши ресурсы позволяли повторить опыт с Чилдерманом, все могло бы быть менее туманным. Но мы и с ним-то едва успеваем к сроку...

— Кстати, как он? — Ахмед опустился ниже, разглядывая проплывающий под "Ассирийцем" еще один якорь, время от времени освещаемый лиловыми вспышками. Ненужную теперь иллюминацию, маяки для строительных команд, просто забыли выключить.

— Сознание в норме.

— Не могу представить себя на его месте, — Ахмед качнулся в воздухе. — Просто удивительно, как он согласился на это.

— Он справится. Чилдерман прекрасно понимает, на что идет.

— Не знаю... Собственных источников ковчегов хватит еще тысяч на двадцать лет, а то, во что мы превратили Чилдермана, сможет существовать и того дольше. Боюсь, он перестал быть человеком с той минуты, когда согласился остаться.

— Разве человеческое определяется одним телом? — Руснак демонстративно провел ладонью по гладким формам окутывавшего доктора Ноя кокона.

— Но неизвестно, что с ним станет через столько лет, когда мы откроем ворота...

— Если откроете, — уточнил Руснак.

— Э-э... Что это значит? — Ахмед облетел Руснака и заглянул ему прямо в глаза. — Вы остаетесь?

Руснак кивнул.

— Рабелье будет в бешенстве.

— А мне плевать. Будь у вас возможность, вы бы не остались?

— Вот со всем этим-то? — Ахмед развел облаченными в экзоскелет руками. — Я не протяну и пары лет.

— Это единственное, что вас останавливает?

— Слушайте, мы же договорились — после отлета "Ультимо" на планете наступает мораторий на все современные технологии. Кроме автономных систем ковчегов и самого Чилдермана. То есть никакой нанохирургии, трансплантации и генной инженерии.

В голосе Ахмеда совершенно явно проскальзывали нотки раздражения.

— Вот поэтому вы и улетите. А я останусь — иначе было бы неправильно.

Внезапно на планету под ногами Руснака начала наползать огромная тень. Зрелище было удивительным и невероятным, но ровно до того момента, когда в потолке заморгали красные светопанели и по отсекам "Ассирийца" разнесся металлический голос:

— Внимание экипажу и научному персоналу! Занять места согласно расписанию! Через пять минут назначен старт "Санта-Марии"! Повторяю — экипажу и научному персоналу занять посты согласно расписанию!

Пол окончательно утратил прозрачность, и теперь на его матовой поверхности отражались лишь тревожно мигающие красные пятна панелей, рассеченные разноцветными линиями служебных маршрутов. Цвет своего маршрута находившиеся на "Ассирийце" знали лучше, чем собственное имя. В любой ситуации достаточно было следовать указаниям цветных линий, чтобы четко и в срок занять отведенное тебе место.

Сейчас ярко-оранжевая линия требовала присутствия Руснака совсем на другом конце корабля. Жалеть о том, что он пропустит отлет "Санта-Марии", не приходилось — при старте кораблей Исхода из трубы пускового ускорителя происходил такой выплеск энергии, что не выдерживали даже электронные глаза кораблей, обслуживающих орбитальный лифт и якоря. Поэтому наблюдать за этим событием можно было только на компьютерных моделях.

Убедившись, что Земля окончательно скрыта от него погасшим полом, Руснак заспешил вслед удаляющемуся кокону доктора Ноя.

Туман закончился так же внезапно, как и начался. "Граф Д" просто вынырнул из него, оставив молочно-белую стену за кормой.

Теперь перед ним расстилалась точно такая же водная гладь, что на всей остальной планете. Экипаж цеппелина это даже разочаровало — они-то ожидали чего-то большего, чем еще несколько тысяч километров открытого водного пространства. За кольцом из тумана не оказалось ни царства демонов, ни набитых под завязку допотопными технологиями ковчегов предков, ни даже мифического острова Утнапишти, на котором, если верить моряцким байкам, еще сохранились животные, обитавшие на суше до Потопа. Увы, ничего кроме воды здесь не было.

Но уже через день пути появилось кое-что необычное. Из горизонта прямо по курсу в небо втыкалась тонкая, едва толще волоска, игла. Однако чем дальше "Граф Д" уходил от стены тумана, тем понятнее становилось, что основание иглы едва ли уступает по размеру площади Ницира, и что она не заканчивается там, где ее огибали редкие облака, а уходит гораздо выше, туда, где уже полторы тысячи лет не бывал ни один человек, кроме придурковатого Эрцетского пророка Этаны, давно присоединившегося к облаку промерзших камней на самой окраине Солнечной системы.

Прошло еще два дня, и башня Турангалилы предстала перед командой и пассажирами "Графа Д" во всем своем величии. Монолитное основание поднималось над волнами на добрую сотню метров — запас, оставленный на случай дальнейшего подъема воды. Выше под облака возносились ажурные стрельчатые арки. Под ними проглядывался гоферовый каркас, из которого во все стороны ветвями странного дерева торчали крытые платформы и завязанные немыслимыми узлами балки.

— Что случилось с Руснаком? — На Далию, которую последние недели постоянно посещали навеянные Пробуждением сны, вид Турангалилы особого впечатления не произвел.

Она играла с Чилдерманом и Калебом, которого Турангалила тоже не особо волновала, в карты прямо на палубе.

— Погиб вместе с Павлопетри, — Чилдерман сбросил лишние карты. — Занимался эвакуацией до последнего, пока ковчег еще держался на воде... Все случилось, как он сам предсказывал — оказалось достаточно гибели двух городов, чтобы первые гегемоны акваторий взяли энамэров за глотки. А поскольку я тогда еще не разделил корпус шеду по акваториям, Руснака вы знаете как отца воинов Мардука.

— Пастырь, вы опять жульничаете! — Далия раздраженно бросила скопившуюся в руках колоду на палубу.

— Ничего подобного, у меня просто хорошая память, — Чилдерман открыл свой расклад с профессиональной медлительностью.

— Это одно и то же, — буркнула Далия.

Она поднялась с палубы, отряхнулась и, прикрывая рукой глаза от солнца, всмотрелась в башню.

— Храни нас Мами, пастырь, она так и уходит в космос? — спросила Далия, разглядывая переплетающиеся в арках узоры.

— На высоте девятиста метров из нее выходи n-полимерный трос, который и поднимается к орбитальному якорю. Трос защищен оболочкой из нанотрубчатой паутины, а непосредственно лифт перемещается внутри оболочки...

— Э-э, господин Чилдерман, — подошедший Асока, с опаской косящийся на нависающую над кораблем башню. — Что нам делать дальше?

— Набирайте высоту, пока не окажетесь выше основания. А там должны быть такие же причалы, как и в любом ковчеге.

Асока отошел, раздавая отрывистые команды матросам. Мгновения спустя дно "Графа Д" разверзлось, исторгая из себя тонны балластной воды, и цеппелин начал медленно подниматься.

— Знаете, Чилдерман, я только одного до сих пор не пойму, — Далия запахнула куртку, закрываясь от разыгравшегося на высоте ветра. — Почему на Земле не осталось ни клочка суши? Вы ведь сами говорили, что Потоп остановился, когда над водой еще оставались вершины гор?

— Вы внимательно слушали Калеба, когда он рассказывал свою сказку?

— Ага. И вы, в ту минуту, когда мы вот-вот попадем в Турангалилу, хотите убедить меня в том, что все так и было, как в сказке?

— А как вы думаете, в ковчегах появилась вера в Утнапишти, Энлиля и прочих?

— Не морочьте мне голову, Чилдерман! В мой мозг уже поместили теории возникновения религий. Готова поспорить, зерно наших нынешних верований заложил ваш друг Ахмед-Ной. Но это не объясняет того, куда делась оставшаяся после Исхода земля!

Чилдерман смеялся долго и так заразительно, что Далия и сама заулыбалась. В эту минуту он ничем не отличался от обычного человека, и на мгновение Далии даже показалось, что пастырь не смеялся вот так вот, может быть, с самых дней Исхода

— Ну, тогда слушайте... — начал Чилдерман.

Последний отбывающий от Земли корабль Исхода, "Ультимо", завели в трубу ускорителя, и теперь последние экипажи покидали буксировщики, спеша занять отведенные им гибернационные капсулы. Позади у "Ультимо" остались обезлюдевшие орбитальные комплексы и колонии на Марсе и спутниках Сатурна, которые не могли выжить без поддержки Земли. Корабли, брошенные прибывшими на них колонистами, так и останутся на вечном приколе у медленно вращающегося вокруг своей оси ускорителя.

Похожий на гигантскую сороконожку, каждый сегмент тела которой в диаметре превышал добрый десяток километров, "Ультимо" не помещался в трубу полностью. Из направленного в сторону созвездия Геркулеса конца торчала усеянная поблескивающими бусинами закругленная голова. Если присмотреться в ней повнимательней, то через прозрачный митраглас бусин можно разглядеть плывущих в невесомости людей.

Внимание большинства из них приковано к стремящемуся к нулю счетчику времени.

Все пассажиры "Ультимо" уже погружены в глубокий криосон. Миллионы капсул превращают внутренности корабля в самый большой в мире комод, каждый ящик которого выдвигается и открывается по команде с мостика. Но, если все пойдет по графику, открыться они должны не раньше, чем через две с лишним тысячи лет. Слой капсул с людьми обернут несколькими слоями контейнеров с находящимися в заморозке животными и генетическим материалом. Следом расположены слои, заполненные техникой и строительными материалами. Их в свою очередь укрывают десятки защитных и энергетических оболочек, а безжалостному космическому излучению подставлены лишь шероховатые гоферовые цилиндры внешнего корпуса. До той минуты, пока раскаленная плазма не выбросит "Ультимо" из ускорителя как снаряд из пушки, корпус корабля соединен с тюбингами на внутренней поверхностью ускорителя упругими стабилизационными жгутами.

На трехсоткилометровой махине не спят лишь члены экипажа, ответственные за старт. Для них предназначены специальные капсулы, из которых сразу можно получить доступ к управлению кораблем — на случай экстренного пробуждения. Это прозрачные шары, заполненные голубоватым амритагелем. В таком шаре человек может прожить на сотни лет дольше, чем в обычных условиях, но их создатели вполне обоснованно опасались за психику находящихся внутри людей. Поэтому в конструкцию добавлено гибернационное оборудование, позволяющее усыплять и пробуждать экипаж почти мгновенно.

Вместе с экипажем не погружены в сон еще двое — бывший спикер Сената Фрэнсис Рабелье и плавающий в гравитационном коконе Махди Ахмед, известный также как доктор Ной.

— Ну и какого черта, Ной, мы с вами здесь болтаемся? — Рабелье совершил кульбит и повис вверх ногами. — Все равно же ничего не увидим — "Ультимо" выскочит из Солнечной системы быстрей, чем пробка из той бутылки шампанского, что мы перед отлетом выжрали над Лхасой.

— Фрэнсис, в вас романтики ни на грош, — хмыкнул Ахмед. — Вообразите себя капитаном, который покидает судно последним...

— А херовый из меня капитан, Ной, — голос Рабелье разом поскучнел. — Пол-экипажа-то осталось на тонущем судне.

— Вы мне Руснака напоминаете. К счастью, у вас, в отличие от него, нет шанса слинять с "Ультимо". Не забывайте, что тем двадцати миллионам, что спят у нас за спиной, тоже нужен руководитель. Неужели вам так хотелось остаться?

— Да нет, на самом деле, — Рабелье вновь принял нормальное положение. — Просто чуток не по себе. Нас отсюда сорвалось почти два миллиарда, да и летим мы черт знает куда. Это вам не шестьсот тысяч евреев по пустыне водить...

— Господин спикер! — к Рабелье и Ахмеду подлетел один из корабельных офицеров. — У нас поступают странные сигналы с орбиты!

Рабелье и Ахмад развернулись к офицеру и уставились на планшет в его руке.

— Что за ерунда? — Рабелье разглядывал пляшущие по планшету символы. — Показания такие, будто кто-то запускает еще один ускоритель.

Глаза Ахмеда в ужасе расширились.

— Это "Ораторио"! Орбитальная система плазменной бомбардировки! Ее никто не трогал уже четыре сотни лет... Свяжите нас с Руснаком и Чилдерманом в Турангалиле!

Несколько секунд спустя в воздухе перед Рабелье и Ахмедом появилось изображение бывшего председателя Комитета по выживанию. Последние недели перед отлетом "Ультимо" он провел на ковчегах, координируя действия гегемонов акваторий и подчиненных им войск. Сейчас он предстал перед улетающими в украшенных тонкими узорами черных доспехах. Композитный шлем с поднятым забралом лежит у него на сгибе руки, к креслу прислонен карбонитрид-титановый меч.

— Руснак, у вас что там происходит?! — заорал Рабелье. — Кто запустил "Ораторио"?!

— Я, — ответил Руснак, не моргнув глазом.

Изображение рвалось и дергалось — сказывались помехи от разогревающегося ускорителя и бушующих на поверхности Земли ураганов, сезон которых должен был закончиться только через несколько лет.

— Вы с ума сошли?! Вы что там собрались бомбить?

— Это идея Чилдермана, — пожал плечами Руснак. — И я не думаю, что он сумасшедший.

— Где он? — Рабелье начал задыхаться. — Что вы, черт вас побери, задумали?

— Я передам список целей.

Экран заполнила координатная сетка, по которой то там, то сям оказались разбросаны красные круги с мигающими рядом цифрами. Рабелье услышал, как Ахмед облегченно вздохнул — ни одна из красных меток не приходилась на ковчег.

— Вы что-нибудь понимаете, Ной? — Рабелье уставился на соседа.

— Сейчас и вы поймете, — Ахмед пошевелил пальцами, накладывая на переданную из Турангалилы сетку старую физическую карту Земли. — Теперь понятно?

Рабелье хватило трех секунд, чтобы сопоставить данные.

— И зачем им это?

— О, причин на самом деле масса, — усмехнулся Ахмед. — Уничтожение ложной надежды. Избавление от последней причины для войн и разногласий... Если подумаете, Фрэнсис, вы сами назовете еще с десяток причин, по которым этому новому миру не нужны жалкие остатки суши. Как минимум, никому теперь не придет в голову передраться за право владения несколькими торчащими над водой горными пиками.

— Господа, минута до старта! — раздался голос командира корабля.

К Рабелье подплыли два офицера и мягко, но настойчиво, увлекли его к свободной пассажирской ложе.

— Прощайте, Петр, — обратился Ахмед к изображению Руснака. — Надеюсь, я сделал правильный вывод?

Ответить тот не успел — изображение моргнуло и исчезло. Все смотровые панели погасли, так как труба ускорителя задрожала, роняя горящие сполохи, и в чашу установленного на корме "Ультимо" отражателя ударили первые заряды плазмы.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что между Землей и Луной на мгновение беззвучно зажглось новая звезда. Вспышка за считаные секунды отправила "Ультимо" на окраину Солнечной системы, где был инициирован второй выброс, и последний корабль Исхода скрылся в непроглядной тьме космоса.

Не успело небо над бушующим океаном остыть от старта "Ультимо", как его озарили новые вспышки. Прорываясь сквозь вздымающиеся на несколько километров завихрения тайфунов, в заливаемые бесноватой водой клыки последних оплотов суши вонзились ослепительно-белые лучи. Простоявшие миллионы лет и выдержавшие безумный натиск воды горы вздрогнули, разлетаясь шипящими багровыми брызгами. Океан вокруг них вскипел, образовав прямо в воде котлованы в сотни метров глубиной, и исторг из них облака раскаленного пара. Когда спустя несколько минут заряды "Ораторио" иссякли, а пар смешался с влагой в воздухе, океан яростно набросился на возникшую пустоту и заполнил ее грязно-зеленой водой.

В подпирающей затянутые свинцовыми тучами небеса башне Турангалила Петр Руснак отключил монитор с гаснущими один за другим красными кругами целей "Ораторио". Последняя земля исчезла, превратившись в легенду, и история человечества вышла на новый виток. Одна его часть скрылась среди звезд, вторая готовилась открыть ворота ковчегов и вернуться в изменившийся до неузнаваемости мир. За десятки дет существования Комитета по выживанию Руснак и его люди сделали достаточно, чтобы человек смог выжить на просторах нового мирового океана. Все дальнейшее зависело от самих людей.

И Чилдермана.

009. Нет места для ворона

Долгое время снаружи ничего было не видно, кроме мелькания ячеистой структуры окружающей лифтовой трос оболочки. Сидящий на полу со скрещенными ногами Калеб наблюдал за уносящимися вниз полупрозрачными гексами с потрясающей отрешенностью. На первый взгляд казалось, что он впал в транс и вот-вот начнет снова нести всякую ахинею, но Далия, уже привыкшая к странному поведению ханаанца, видела, что тот вполне себя контролирует. После того, как Чилдерман перед визитом на Тильмун напичкал его какими-то своими загадочными препаратами, Калеб почти перестал срываться в режим зомби, а если это и происходило, то пастырь быстро возвращал его к реальности своим "хальтен".

Сейчас Далия даже завидовала способности ханаанца уходить от этого мира. Первоначальное волнение, появившееся как только "Граф Д" вошел в раскрывшиеся ворота Турангалилы, в лифте сменила скука.

Да, там, на палубе, принявшей цеппелин, оказалось множество странных и удивительных вещей — начиная от безумно красивого витражного потолка, который подпирали сотни дымчатых полупрозрачных балок, заканчивая огромными часами. Механизм возвышался на постаменте посреди причального ангара. Он состоял из немыслимого количества мелких керамических шестеренок, молоточков, хитро устроенных шарниров и еще массы непонятных вещей. Если бы не огромные круглые циферблаты, Далия даже не догадалась бы, что это часы. К сожалению, потрясающий механизм был мертв уже многие сотни лет, и даже богатое воображение энамэра Эрцету не могло представить, как все это нагромождение механизмов может слаженно работать, не рискуя разлететься на куски.

Под сводами Турангалилы царила тишина. Каждый шаг путешественников отдавался гулким эхом, мечущимся между арками и колоннами залитых искусственным светом залов. Но даже яркий свет не спасал от неприятного ощущения, как будто за спиной толпятся призраки миллионов людей, в свое время прошедших здесь. Кто знает, где находится душа, пока тело несется в межзвездной пустоте?

А еще здесь странно пахло. Точнее не пахло вообще — ни морем, ни затхлостью ковчежного дна, ни влажной свежестью Тильмуна. Воздух словно засыпался внутрь легких как невесомый песок, и также высыпался обратно, подчиняясь сокращениям диафрагмы. Стоило на минуту прислушаться — и из горла доносился легкий шорох невидимых песчинок, вылетавших из груди.

Чилдермана мало интересовали часы, застывший рядом с "Графом Д" отливающий металлом кит с торчащим спереди массивным прозрачным пузырем (на ходу пастырь пояснил, что это один из воздушных кораблей, которыми пользовались предки), бесшумно носящиеся по полу похожие на черепах механизмы, нещадно уничтожавшие любой признак загрязнения, оживающие при приближении людей прозрачные стены, в которых вдруг начинали появляться призраки в странных одеждах, и все остальное. Пастырь не останавливался ни на мгновение, двигаясь куда-то вглубь башни, туда, где по его словам находился лифт на орбиту.

При упоминании лифта в головах Далии и Калеба немедленно поднималась волна беспорядочных образов, вычленить из которых один, дающий четкое представление об убегающей в космос дороге, не получалось. Воображение рисовало Далии высокую вычурную штуковину вроде поставленной на корму гондолы дирижабля, уносящуюся в бескрайнюю темноту на столбе ослепительного пламени. Калеб, хорошо помня, чем обычно заканчивались попытки проанализировать образы прошлого, предпочитал вообще ничего не домысливать. А капитан Асока, увязавшийся с ними за компанию, вообще ничего не представлял. Для него Турангалила оказалась именно той самой загадочной обителью предков, из которой люди ковчегов были изгнаны злобным и мстительным Энлилем.

Вид самой подъемной капсулы разочаровал всех троих. Ей оказался молочно-белый кокон, покоящийся в углублении посреди круглой площадки шагов в двести диаметром. Тот факт, что в высоту кокон мог посоперничать с любым городским зиккуратом, а окружало его три посадочных яруса, ни на кого впечатления не произвел — после исполинских размеров самой Турангалилы это уже были мелочи. Как и лифты на Тильмуне, капсула была насажена на уходящий вверх трос. По толщина он лишь немного уступал державшим ковчеги n-полимерным нитям. И так же, как на Тильмуне, лифт беспрекословно подчинялся командам Чилдермана. Разве что не разговаривал.

Стены кокона разъехались в стороны, пропуская пассажиров. Внутри находилось два кольца кресел с угольно-черными сиденьями и спинками — одно вдоль прозрачной внешней стены, второе вокруг шахты, через которую проходил трос. Оставшееся пространство пустовало.

— Садитесь куда хотите, — Чилдерман приложил к стене руку, и из-под нее тут же разбежалась паутина логограмм. — Подъем займет минут сорок.

Асока в нерешительности застыл на пороге, настороженно разглядывая салон лифта.

— Капитан, Энлиль вас забери, вы давайте решайте — с нами едете, раз напросились, или катитесь обратно на "Граф Д"! — раздраженно бросил Чилдерман. — Мы здесь не на экскурсии.

В глазах Асоки мелькнуло что-то странное, но он разом подобрался и решительно ступил на слегка пружинящий серый пол. Не говоря ни слова, капитан прошагал к ближайшему креслу, и уселся в него, вцепившись руками в сиденье так, что побелели костяшки пальцев. Прикрыв глаза, он быстро-быстро зашевелил губами.

Лифт бесшумно закрылся, и сколько Далия ни старалась, она так и не смогла разглядеть шва в том месте, где сомкнулись двери. Стена оставалась гладкой, ровной и через нее прекрасно было видно окружающий лифт посадочный комплекс.

Как лифт стронулся с места, никто из пассажиров не ощутил — только снаружи мелькнули верхние посадочные ярусы, сменившиеся темной трубой с изредка пролетающими мимо огнями. Лишь через минуту или две внутри начала ощущаться легкая вибрация, да и она прекратилось, стоило лифту покинуть ствол Турангалилы и оказаться в окружающей трос оболочке.

Однако через бешено мелькающие гексы не было видно ничего особенного — лишь бесконечный залитый солнцем океан, ничуть не более интересный, чем с борта любого дирижабля.

— Я представляла себе все это как-то более, э-э... увлекательным, — вздохнула Далия, когда гексы стали проноситься мимо со слишком большой скоростью, чтобы их можно было посчитать.

— Раньше здесь играла музыка, — сказал Чилдерман. — Потом стало не до нее.

— А это что такое? — в глаза Далии бросился плоский серый квадрат, почти сливающийся с покрытием пола.

Она нагнулась и подобрала его. Полупрозрачный лист, прикрепленный к круглой рейке, вдруг пошел цветными пятнами и запестрел проявляющимися то тут, то там буквами.

— Похоже на чью-то записную книжку, — Чилдерман взял из рук Далии моргающий лист и поднес его к свету, льющемуся через стену. — Работает от солнечной панели, так что еще можно что-то прочитать...

Пастырь провел пальцами по краю листа, прогоняя перед глазами текст, и нахмурился, разбирая нечеткие буквы. Через минуту черты его распрямились, он оторвался от чтения и протянул лист Далии.

— Посмотрите сами. Возможно, вам будет интересно.

Текст начинался прямо с середины, и хотя местами в нем встречались даты, год, когда были составлены записи, определить было невозможно.

...наконец, отказало отопление в гидропонной оранжерее. Теперь вопрос пары дней — когда она замерзнет и обсерватория останется без воздуха. На химическом регенераторе можно протянуть от силы месяц, если загерметизировать те помещения, в которых я не бываю... Впрочем, чего я ожидал — прошло сорок лет с тех пор, как "Ультимо" покинул Солнечную систему, а я по образованию астрофизик, не инженер. Да даже будь я дважды инженером, разве мне удалось одному, без киборгов, поддерживать в порядке все местные системы? До Исхода этим занималось пятьсот человек. Удивительно, что этого вообще не случилось раньше.

02.04.16

Сегодня утром, зайдя в оранжереи, я понял, что все закончилось — водоросли замерзли и стали хрупкими, как старинная бумага. Стекла уже начали покрываться изморозью, так что даже если произойдет чудо и мне удастся восстановить теплоснабжение, в обсерватории нечем будет дышать.

Я закрыл все отсеки, кроме жилого и наблюдательного поста. Уже через час пришлось включить аварийный регенератор — стало тяжело дышать и закружилась голова. Увы, дни "Коперника" сочтены, и мои вместе с ним.

Хотя, разве я рассчитывал протянуть даже столько?

06.04.16

Утром, отключив искусственную гравитацию, несколько часов провел, болтаясь в воздухе на наблюдательном посту. Выводил на экран поочередно все конечные пункты Исхода. Отсюда они кажутся россыпями мутных точек. Помню, в детстве я страшно удивился, кода узнал, что большую часть информации о других звездах ученые получают, не рассматривая их в телескоп, а сканируя излучения всевозможных диапазонов. Чуть позднее я выяснил и то, что даже эти сигналы приходят к нам устаревшими на сотни и тысячи лет. А это значит, что отправляя корабли Исхода, мы оперировали данными, устаревшими задолго до старта.

Может быть поэтому, когда пришло время грузиться на корабль до Земли, вывозивший последних людей с колоний, я заперся на одном из дальних складов и выбросил свой коммуникатор?

07.04.16

Вообще-то Комитет по выживанию не давал сумасшедшим вроде меня ни единого шанса. Мне удалось ускользнуть от их контрольных групп только благодаря тому, что они слишком торопились. Приказ Руснака не подлежал обсуждению — все до единого люди должны быть либо в капсулах "Ультимо", либо на борту ковчегов. Кроме меня от комитетчиков ускользнул только Эмиль Госсен на испытательном стенде моста Эйнштейна-Розена на Хароне. Туда просто никто не догадался заглянуть, а он отогнал к Плутону старый пассажирский транспорт и не отвечал ни на один запрос. Госсен прослужил на этой посудине всю свою жизнь — начал помощником стюарда, а закончил бортинженером. Может быть, у него и не доставало каких-то важных винтиков, но мне ли судить об этом?

Представляете — до Исхода межпланетное пространство Солнечной системы заселяли сотни миллионов людей! Нам не удалось терраформировать Марс или Венеру, не говоря уж о том, что мечты о садах на лунах Сатурна так и остались уделом писателей-фантастов докосмической эры. Зато люди захватили внутренности почти всех спутников, а в кольце астероидов постоянно работали миллионы шахтеров. А теперь на всю эту пустоту нас осталось всего двое сумасшедших. Точнее уже я один.

Госсен замолчал пятнадцать лет назад, как раз когда мы отмечали его день рождения. Перед этим он собирался запустить двигатель и попробовать добраться до Земли. Он был на четверть века старше меня, так что я до сих пор не знаю, что случилось. Может, здоровье подвело, а может какие-то технические неполадки. Он просто сказал "подожди минуту, сейчас вернусь" и прервал связь. Больше я его не видел, хотя один из каналов я всегда держу открытым на частоте корабля Госсена. Наверное, по истечении стольких лет, это глупо, да?

Только теперь, когда замерзшая оранжерея не оставила мне выбора, я задумался над тем, не попытаться ли мне повторить то, что собирался сделать Эмиль?

Я ведь, черт возьми, уже многие годы вздорный старикан, разговаривающий с собственным дневником на повышенных тонах. Но это не значит, что я готов сдохнуть вместе с обсерваторией.

К тому же, я давно забыл, что у неба может быть другой цвет, кроме черного.

11.04.16

Ну вот и все. Я сижу в кресле корабля, автопилот которого настроен на маяк Турангалилы. Воздуха в обсерватории хватило бы еще примерно на неделю, но какой смысл оттягивать неизбежное?

Сильно сомневаюсь, что когда-нибудь это будет кто-то читать, но все-таки постараюсь объяснить, что заставило меня почти сорок лет назад спрятаться от комитетчиков. Если Госсен был слишком привязан к своей посудине, и, подозреваю, давно считал ее живым существом, то я просто не захотел ничего менять. Меня бросало в пот от мысли на пару тысяч лет превратиться в кубик льда, упакованный с миллионами таких же кубиков в самый большой холодильник, который когда-либо существовал во вселенной. Стоило мне представить, что это такое — две тысячи лет без движения, без шанса повлиять на что-либо — как внутри у меня все сжималось. Две тысячи лет по пути к звездам, которые, может быть, уже давно мертвы! Моя работа всегда казалась мне похожей на работу археолога — и он и я изучали далекое прошлое. Но в дни Потопа я вдруг осознал, что Исход — это рывок в никуда.

Бортовой компьютер прогоняет проверку системы корабля. В отличие от обсерватории, яхта простояла на консервации с момента создания станции. Вряд ли на ней могут быть какие-то неполадки, но чем черт не шутит? Пусть лучше машина делает всю работу как положено. За это время я успею набросать еще немного.

На Землю меня тоже не тянуло. До отлета "Ультимо" я дважды побыл в ковчегах и то, что я там увидел, привело меня в ужас. Мне с трудом верится, что на Земле нашлось столько людей, добровольно согласившихся вернуться в средневековье, на сотни лет назад! Но главное — я сильно сомневаюсь, что мои знания астрофизика там кому-то пригодились бы. А больше я ничего не умею делать.

Ну вот, я даже не заметил, как мы отстыковались! Пока автопилот совершал курсовые маневры, я успел бросить последний взгляд на свой дом. Надо же — обсерватория снаружи кажется такой огромной! Здоровенная шипастая гантеля, движущаяся под углом к плоскости эклиптики. А внутри каждый поворот знаком настолько, что я мог пройти станцию из одного конца в другой с закрытыми глазами. Может быть, я так привык к ней, что поэтому она и казалась маленькой и уютной?

В моем возвращении на Землю, возможно, есть определенная ирония. С другой стороны, кто сказал, что мне нужно возвращаться в ковчеги? Южный орбитальный лифт снесли во время массовых беспорядков, но Турангалила простоит еще не одну тысячу лет. От людского общества я давно отвык, я иногда даже думаю, что если увижу живого человека, то перепугаюсь до смерти. Так что все, решено. Что мне нужно — это немного продуктов и современной медицины. И то и другое на Турангалиле наверняка имеется.

Вот только в минуту, когда моя старая обсерватория уже превратилась в крошечную точку на экранах яхты, я вдруг задумался — а зачем, собственно говоря, мне все это? На кой черт я прожил эти сорок лет?

Лист мигнул и погас. Далия испуганно принялась трясти его, но так и не смогла вернуть к жизни.

— Элемент питания окончательно сдох, — ответил на повисший в воздухе вопрос Чилдерман.

— Жаль, — Далия вздохнула и отложила дневник. — Интересно было бы узнать, что все-таки случилось с этим человеком.

— Да ничего особенного. Я наткнулся на него через три дня, после того, как он спустился сюда. Пришлось прервать мучения бедолаги.

— Храни вас Мами, Чилдерман! За что вы его грохнули?!

— А кто вам сказал, что я его грохнул? — на лице пастыря появилось выражение неподдельного изумления. — Я просто отправил его в одну из гибернационных камер. Их тут тысяч двести, специально для таких, как он. Не надо было прятаться от контрольных групп.

— Смотрите! — раздался голос Калеба, прильнувшего к стене.

Небо за ней приобрело густо-синий оттенок, а стоило поднять взгляд повыше, как он проваливался в чернильную пустоту с яркими проколами звезд. Лифт покинул атмосферу планеты и стремительно приближался к вершине Турангалилы.

Горизонт снаружи выгнулся, как городской купол. Теперь океан оказался далеко внизу, и даже стена тумана, окружавшая Северный полюс, выглядела как брошенный детский обруч из гнутого бамбука. Прижавшись к стене и напрягая зрение, можно было различить и темные диски ковчегов, щедро рассыпанные предками по поверхности воды. А над ними парили все больше увеличивающиеся в размерах неровные громады якорей.

Лифт на мгновение накрыла тень, и перед глазами Далии пронеслась усеянная выступами стена — они проходили какую-то промежуточную станцию. И стоило лифту подняться над ней, как его пассажирам предстало удивительно зрелище.

Вокруг лифтовой оболочки медленно вращались три кольца, диаметр которых, по самым скромным подсчетам, был не меньше полусотни километров. Снаружи на кольцах застыли огромные фигуры, отдаленно напоминающие человеческие. Далия совершенно четко могла различить отставленные чуть назад руки. Выступы над плечами не могли быть ничем иным кроме головы, а вот ниже пояса штуковина больше напоминала осу. Еще больше это сходство усиливалось от того, что за спинами гигантов топорщились шесть узких крыльев.

Глядя на вращающихся за стеной существ, Калеб, Далия и Асока потеряли дар речи. Лицо капитана исказила гримаса, а губы еще быстрей зашептали беззвучные молитвы.

— Это серафимы, — донесся до них из-за спины голос Чилдермана. — Автономные боевые машины, подчиняющиеся только мне. Они построены в достаточно лихие годы, но на счастье живущих тогда людей, их так и не активировали. Как и многое другое из того, что потом отправили в переплавку.

— И что они теперь здесь делают? — спросила Далия, не отрывая взгляда от проплывающих рядом серафимов.

— Многие считали меня параноиком. И я решил воспользоваться этим, уговорив Комитет дать мне контроль над серафимами и "Ораторио".

Кольца с серафимами исчезли. Снаружи стали появляться тонкие стержни, увешанные каким-то оборудованием, назначение которого оказалось выше понимания поспотопных землян. Задрав голову вверх, Далия обнаружила, что над лифтом нависает серый диск верхнего причала Турангалилы. С каждой секундой он становился все больше, постепенно закрывая собой окончательно почерневшее небо.

Путешествия по верхней станции Турангалилы Далия почти не запомнила. В отличие от просторных помещений основания башни, здесь оказалось настоящее царство запутанных переходов и заполненных разноцветными контейнерами наспех перестроенных ангаров. Чтобы попасть в некоторые из них, приходилось ждать по пять-десять минут, пока невидимые компрессоры с гулом нагнетали воздух в находящиеся за шлюзами помещения. А один раз им пришлось пройти по прозрачному переходу, протянувшемуся под тускло-серой поверхностью диска Турангалилы. Идти было жутко — под ногами у путешественников мягко светилась укрытая облачным покровом Земля, а справа и слева через свисающий лес антенн просматривались звезды. Материал перехода был настолько прозрачен, что первый шаг по нему всем, кроме Чилдермана, дался с огромным трудом.

Они остановились лишь ненадолго, в крошечном сферическом помещении, посреди которого стояло вращающееся кресло. Вход в сферу преграждали несколько зловещего вида шлюзов с массивными дверями вроде той, что в свое время скрывала от внешнего мира Равшана Кипура в зиккурате Эрцету.

— Асока, выйдите вон, — Чилдерман жестом отослал капитана. — И от двери ни на шаг! Тратить время на ваши поиски я не буду.

Асока побагровел, но спорить не посмел.

— Садитесь, госпожа энамэр, — Чилдерман развернул кресло и легонько подтолкнул Далию к нему. — Вы и Калеб заслужили право увидеть это.

Стоило Далии коснуться приятно холодившего тела кресла, как вокруг зажегся свет. Вскрикнув, она зажмурилась, а когда открыла глаза, то поняла, что стены сферы изнутри разбиты на сотни крошечных экранов. Что-то похожее она видела на Тильмуне перед тем, как покинуть его.

— Вы сидите в сердце мира, — Чилдерман опустил руки на плечи Далии. — Это и есть настоящая Турангалила. Этот компьютер полторы тысячи лет присматривает за вами и связывает меня и советы нобилей всех акваторий. Хотите увидеть Эрцету?

Далия кивнула.

По экранам пробежали разноцветные полосы, и она вдруг оказалась под куполом ковчега. Иллюзия была столь совершенна, что Далия невольно вскрикнула и вцепилась руками в подлокотники. Эрцету расстилался как на ладони, его улицы были полны людей, спешивших по своим делам, но внутри шара не раздавалось ни звука.

— Я могу... — заговорил охрипшим голосом Калеб. — Могу я увидеть, что стало с Ханааном?

— Извини, — Чилдерман покачал головой. — Спутников слежения на орбите больше нет, а камеры установлены только в ковчегах. Но я тебя уверяю, рано или поздно на нем опять появятся люди.

Сфера мигнула, и они очутились над гигантским диском бурлящего Ницира, а затем еще в нескольких ковчегах, о названиях которых Далия могла лишь догадываться. Сменив десяток городов, экраны померкли, и сфера погрузилась в полутьму.

— Теперь вы сами видите, сколько труда было вложено в ваше выживание, — раздался во тьме голос Чилдермана. — Постарайтесь не угробить все это в ближайшую сотню лет. Мне будет чертовски неприятно, если программа Пробуждения действительно окажется авантюрой.

С тихим шипением поднялась дверь, за которой торчал мрачный Асока.

Спустя еще сотню коридоров и шлюзов, они оказались на внешней окружности диска, в помещении, заставленном спящими машинами, издающими чуть слышный гул. Проникающий через окно во всю стену приглушенный свет обрисовывал серебром их неподвижные силуэты.

По команде Чилдермана включилось освещение. Голоса машин заметно прибавили в громкости, над некоторыми прямо в воздухе зажглись разноцветные панели. Несколько минут пастырь изучал их показания, а затем направился к прислоненной к стене овальной раме от зеркала в два человеческих роста. Или тому, что таковой казалось, — ну откуда, в конце концов, тут могло взяться зеркало?

Далия и Калеб приблизились к раме, оставив Асоку настороженно изучать возбужденно перешептывающиеся механизмы, очнувшиеся от многолетнего сна.

Ни о каком зеркале, естественно, речи не шло. За строгим черным овалом без украшений находилась пустота. Калеб даже просунул руку внутрь, чтобы коснуться стены, но ничего не произошло.

— Любопытно, — Чилдерман провел по боковой поверхности рамы, и за его рукой потянулась цепочка разноцветных окон, разворачивающихся прямо в воздухе. — У меня две новости — одна хорошая, другая плохая. С какой начнем?

Далия и Калеб переглянулись.

— Ладно, начнем с хорошей, — Чилдерман погасил все окна. — Мост Эйнштейна-Розена уже проложен. Значит, с той стороны кто-то есть.

Слова Чилдермана не сразу дошли сознания его спутников. Вот так просто принять мысль о том, что срок отбывания постпотным человечеством заключения в ковчегах подошел к концу, они еще не могли, но сердце Далии заколотилось как бешенное. Быстрее всех сориентировался Асока — он бухнулся на колени и во весь голос завопил:

— Хвала Утнапишти! Ожидание завершилось! Великие предки даруют нам сушу...

Ликования не наблюдалось только на лице Калеба, терпеливо ожидавшего дальнейших слов Чилдермана.

— Асока, заткнитесь, — оборвал разошедшегося капитана Чилдерман. — Вторая новость вас не обрадует. С момента открытия моста прошло уже полвека.

Пастырь отошел от рамы и, глядя на нее, пробормотал:

— Энлиль вас всех задери, дорогие родственнички! Что же у вас там стряслось?!

— А мы можем им воспользоваться? — осторожно поинтересовался Калеб.

— Из системы изъяты данные, указывающие на положение второго генератора. Без них этот хлам бесполезен. Тысяча пятьсот сорок девятый... Что же у нас в тот год было?

Чилдерман снял шляпу и потер переносицу тонкими пальцами.

Асока и Далия смотрели на него непонимающими взглядами. Челюсть капитана нервно подрагивала.

— Твою ж мать! — вдруг взорвался Чилдерман и в сердцах швырнул шляпу на пол. — Ах ты долбаная железяка, чтобы тебе пусто было!

Он обвел своих спутником таким взглядом, что те отшатнулись.

— Мы улетаем, — Чилдерман присел на корточки и поднял шляпу.

— Что-то случилось?

Далия вновь чувствовала себя маленькой девочкой, которую отец привел на рынке к лотку с засахаренными фруктами, где она присмотрела себе чудесное и дорогое яблоко в карамели, но вдруг оказалось, что денег на яблоко нет — их потратили на что-то другое. Прикажи отец торговцу, да хоть даже просто намекни ему — разве он отказал бы сыну энамэра в такой мелочи? Но Иеремия Гиллеспи был невероятно принципиален в подобных вопросах и увел четырехлетнюю Далию прочь. Конечно, на следующий день ее снова привели на рынок и накупили сладостей, но того яблока среди них уже не было. Она всю жизнь запомнила, как проревела тогда до вечера...

— Господин Чилдерман, мой корабль в вашем распоряжении, — встрял в разговор Асока, оправившийся от шока.

— Нет, капитан, на этот раз ваши услуги не понадобятся, — покачал головой Чилдерман. — Здесь найдется кое-что пошустрей. Шли бы вы... Ах, да, вы отсюда сами не выберетесь. Пойдете с нами.

Остальным не оставалось ничего другого, кроме как броситься вслед за быстро шагающим пастырем. На этот раз Чилдерман несся как стрела, и его спутники набили немало синяков, с трудом вписываясь в незнакомые повороты.

Из последнего лифта они, как показалось Далии, вывалились прямо на дно какого-то ковчега. Поддерживаемый решетчатыми фермами потолок парил в доброй полусотне метров у них над головами. Открытое пространство казалось бесконечным, и лишь где-то вдалеке угадывались очертания стены. От дна это место отличалось двумя принципиальными вещами — отсутствием паутины веревочных переходов и ярким освещением.

И еще, пожалуй, на дне никогда не стояли настолько странные штуки, в которых спутники Чилдермана находили некоторое сходство с виденным им на нижнем причале кораблем предков. Но здесь их стояли десятки, если не сотни, и некоторые из них по высоте почти достигали потолка.

Чилдерман быстрым шагом подошел к ближайшему, напоминающему не самой правильной формы эллипс с несколькими шарообразными выступами по краям. В высоту корабль был чуть ниже баллона большегрузного цеппелина, но зато оказался длиннее раза в полтора. На матово-белом боку судна появился экран со списком команд, из которых Чилдерман выбрал одну.

— Команда принята, — сообщил из ниоткуда женский голос. — Процедура расконсервации запущена. Выполнение программы и диагностика бортовых систем завершится через два часа сорок две минуты.

Чилдерман отвернулся от экрана и уселся прямо на палубу. Его взгляд немедленно уперся под ноги, а пальцы сложенных в замок рук забегали, словно перебирали сложную партитуру на рояле.

— Куда мы летим? — Калеб уселся рядом.

— В Ливан, Калеб, в Ливан. Там кое-кто прямо таки сгорает от желания увидеть меня.

Предки, похоже, страшно любили делать прозрачным все, что только могли. Мостик корабля, который нес Чилдермана и его спутников к Ливану, не стал исключением. Это было овальное помещение с размещенными буквой V креслами и матово-белыми округлыми стенами. Справа от установленного впереди кресла из пола поднималась изогнутая опора, завершавшаяся шаром. Чилдерман прошел туда и прикоснулся рукой к шару. Зрелище распахивающихся прямо в воздухе окон уже не удивляло его спутников, зато когда стены вокруг них исчезли, они все-таки вздрогнули.

— Садитесь, — Чилдерман опустился в пилотское кресло.

Информационные окна переместились вслед за ним, образовав полусферу. На стенах тоже появились какие-то загадочные знаки и светящиеся разными цветами линии.

Калеб и Далия заняли места сразу за пастырем. Сиденья тут же приняли форму тел своих пассажиров. На ногах остался лишь Асока, подошедший к креслу пилота. Встав у Чилдермана за спиной, он принялся внимательно рассматривать парящие вокруг знаки.

— Этой штукой сложно управлять? — спросил он наконец.

— Создано для идиотов, — Чилдерман отодвинул половину окон, очистив пространство перед собой. — В свое время такими яхтами разрешали пользоваться даже детям.

Над шаром рядом с его правой рукой вдруг появилось изображение Земли.

— Все просто, — Чилдерман прокрутил глобус, вращая его ладонью. — Выбираем акваторию... Индика.

Он погрузил руку внутрь. Глобус развернулся в плоский лист, расчерченный координатной сеткой.

— Выбираем ковчег.

Карта послушно передвигалась под его пальцами, открывая то один, то другой зеленый диск с именами ковчегов. Найдя тот, что обозначал Ливан, Чилдерман пальцем повернул его вокруг своей оси, открыв веер логограмм.

— Видите надпись "оптимальный курс"? Он запускает автопилот, который сам доставит нас туда, куда надо.

Асока наблюдал за манипуляциями Чилдермана расширенными глазами.

— Неужели участие человека совсем не требуется?

— Ручное управление предусмотрено, но это ничуть не проще, чем управлять цеппелином.

Чилдерман отпустил диск города. Сзади сдавленно охнула Далия — палуба за стенами вдруг встала дыбом, едва не упершись в обтекатель корабля, и медленно поползла вбок. До Далии не сразу дошло, что сила тяжести по-прежнему прижимает ее к креслу, хотя вид снаружи убеждал, что она должна рухнуть прямо на невидимую преграду перед собой. Побледневший Асока вцепился в спинку кресла Чилдермана, но промолчал.

Опустив нос к палубе, корабль пролетел пару сотен метров, воспарив над раскрывающейся диафрагмой, за которой лежала пустота. Приняв вертикальное положение, он рухнул в раскрывшееся отверстие и устремился к Земле. Глядя на мелькающие снаружи с бешеной скоростью стержни, пассажиры корабля почувствовали легкую дурноту.

Покинув свисающие заросли антенн, корабль накренился и стал падать боком. Диск Земли стремительно увеличивался в размерах, и вскоре уже можно было различить отдельные облака-гиганты из окутывающего планету покрова.

Пробежавшись глазами по раскрытой Чилдерманом карте, Асока, не отрывая руки от кресла, сделал несколько осторожных шагов назад. Дойти до свободных мест, держась за сиденья, он не мог, и волей-неволей ему пришлось отпустить свою опору. Перед глазами капитана разом все смешалось, ему на мгновение показалось, что он падает спиной на панораму Земли... Асока совершил несколько отчаянных взмахов руками, но тут же убедился, что палуба надежно держит его ноги, и потеря равновесия приключилась исключительно по причине обмана зрения.

— Крайне занятный фокус, — хмыкнул он, уперев руки в бока, и перестав раскачиваться. — Это что-то вроде магнетизма, да?

Чилдерман кивнул. Корабль продолжал падение минут двадцать, пока его корпус не начал слегка вибрировать — они достигли верхней границы атмосферы. Все это время Асока провел на ногах, изучая панели управления автопилотом.

— Пастырь, что мы ищем в Ливане? — осмелевшая глядя на Асоку Далия поднялась с места и встала рядом с Чилдерманом.

Но смотреть на приближающиеся к правому борту клубы облаков она опасалась.

— Хумбабу, — проронил Чилдерман. — За прошедшие годы мои мозги, видимо, слегка размягчились, иначе бы я сразу догадался, что это не просто свалившаяся за борт допотопная железяка... После инцидента с южным лифтом, их топили в океане тысячами, стерев предварительно блоки искусственного интеллекта.

— Но если это не допотопная военная машина, то что это?

— Нет, как раз это она и есть. Только эта дрянь не поднялась со дна, а прошла через мост на Турангалиле. Думаю, мост проложили с Элама — по срокам это может быть только группа Дедлиба на "Деметре". Но какого черта тогда они тянули столько лет? Обживались? Все равно не понимаю, зачем они послали сюда военного киборга...

Чилдерман не заметил, как стал рассуждать вслух.

Снаружи корабль охватило оранжевое свечение. Через несколько минут он врезался в клубящийся туман, брызнувший прочь от раскаленной внешне оболочки. Яхта прошила километровые слои облаков, как раскаленная арбалетная стрела кусок китового жира, и вынырнула над несущим свинцовые волны океаном. Заложив вираж, корабль выровнялся и понесся на запад. Путь от верхней станции Турангалилы к поверхности океана занял у него меньше часа.

— У Хумбабы есть ключ к мосту? — спросила Далия, слегка опешившая от столь стремительного прибытия на Землю.

— Я очень на это надеюсь. Ключ — это всего лишь цепочка цифр, а поскольку башку я Хумбабе не разбил, то шанс найти его сохранился.

— С ключом мы увидим наш новый мир? — подал голос Асока.

— Я перейду по мосту один, — отрезал Чилдерман. — Там, откуда пришла одна чокнутая военная машина, может оказаться еще с десяток. Не говоря уж о том, что мы так и не знаем, что случилось с самими колонистами. Что-то мне подсказывает, что даже если мост еще работает, то не факт, что вы вообще попадете на ту сторону.

Взгляд Асоки при этих словах мгновенно стал жестким и колючим, но он успел отвернуться, и никто не заметил исказившее его лицо гримасу. Не говоря больше ни слова, капитан сел в кресло и уставился наружу.

Корабль миновали добрый десяток куполов, когда через два часа полета на горизонте показался украшенный стилизованными кедрами диск Ливана. Яхта замедляла ход по мере приближения к ковчегу.

— А это еще что такое?!

Пассажиры корабля повскакивали со своих мест, чтобы лучше разглядеть происходящее снаружи. Воздух вокруг ковчега усеивали десятки парящих дирижаблей, а океан под ними пестрел сотнями разноцветных парусов.

— Внимание, производится смена задачи автопилота, — раздался на мостике тот же голос, что объявлял процедуру запуска в ангаре Турангалилы. — Причальные ворота на пункте назначения закрыты. Вы желаете перейти на ручное управление и связаться с администрацией порта или применить принудительную разблокировку механизмов? Напоминаю, что применение процедур...

— Разблокировать ворота, — рявкнул Чилдерман.

При виде приближающейся яхты среди дирижаблей и кораблей началось оживление. Суденышки поманевренней ставили паруса и улепетывали на попутном ветре. Более неповоротливые цеппелины окутались паром из двигателей, а из их днищ хлынули потоки балластной воды.

— Это похоже на перепись, верно, пастырь? — Далия с некоторым злорадством наблюдала за разбегающимися судами.

— Очень не вовремя они ее затеяли, — буркнул тот, стоя почти вплотную к передней панели обтекателя.

Далия хорошо помнила, как три года назад сама проводила перепись населения в Эрцету. Прибывших вычисляли по таможенным ярлыкам и выпроваживали прочь из города. Все причальные ворота запирались, и в портах оставались лишь принадлежащие гражданам Эрцету корабли. Городская стража вместе с прибывшим отрядом шеду методично прочесывали каждый уголок ковчега, ставя клейма на всех, кого находили. Краска держалась на коже больше недели, а каждого, кто осмелился по какой-то дурной прихоти стереть ее, ждали месяцы исправительных работ в рядах агрокультиваторов. Жизнь в городе в эти дни замирала. Добропорядочные граждане носа не казали из дому, рассматривая синие метки на предплечьях, а донная шелупонь жалась по своим углам, в ужасе ловя даже слабенькое эхо от железной поступи шеду.

Ковчег, в котором происходило нарушение установленных мальтусовых норм, ждала крайне неприятная процедура принудительной депортации. Если шеду выявляли халатность в отношении поддержания квот рождаемости, количество проблем у энамэра удваивалось.

Тем временем яхта вплотную приблизилась к куполу Ливана. Ворота перед ней разошлись в стороны, явив освещенное метановыми лампами нутро города и десяток застывших с раскрытыми ртами портовых чиновников. Выровнявшись, корабль предков скользнул внутрь, мягко отодвинув пришвартованный справа цеппелин.

Место, над которым зависла яхта, разом опустело.

— Пункт назначения достигнут, — сообщил голос корабельного компьютера, и чудесный аппарат опустился на городскую палубу.

Чилдерман поднялся с места.

— Дамы и господа, благодарим вас за то, что воспользовались услугами нашей авиакомпании, — он улыбнулся и поправил шляпу. — Командир и члены экипажа прощаются с вами и желают приятно провести время.

— Обязательно возьму на заметку, когда в следующий раз повезу жен членов купеческой гильдии, — буркнул Асока, вставая из кресла. — Им наверняка понравится.

Они спустились на нижнюю палубу яхты, где услужливый компьютер уже опустил входной люк.

Спрыгнув на палубу, Чилдерман уселся на край пандуса и жестом пригласил спутников последовать его примеру.

— Теперь подождем официальную делегацию, — пояснил он. — Нет желания ломать руки особо ретивым стражникам.

Малик Энкиду хорошо умел владеть собой, но слова Чилдермана потрясли его. Чаша с вином едва заметно дрогнула в руке энамэра, и он тут же поспешил отставить ее.

Разговор происходил в хорошо знакомом Чилдерману внутреннем дворике бывшей резиденции Адама Киза. Последний раз он был тут десять лет назад, в день смерти старого Энкиду. Бродяга Энки, введенный когда-то в дом Кизов самим Чилдерманом, так и не обзавелся новым именем.

Теперь вокруг укрытого зарослями винограда стола сидели Чилдерман, энамэр Ливана Малик Киз и Далия, дегустировавшие охлажденное вино из морского винограда.

— Пастырь, простите мне мое неверие... — Энкиду помахал в воздухе перед собой рукой. — Не то, чтобы я сильно расстроюсь, исчезни с Черной площади ее сомнительное украшение... Но разве это возможно?

— То есть? — удивленно посмотрел на собеседника Чилдерман.

— Разве это по силам человеку? Многие годы это чудовище служит нам напоминанием о днях нашего малодушия. Но сейчас страх понемногу отступает, и вот уже несколько раз на праздниках молодежь пыталась стащить Хумбабу с места. Несколько десятков не обиженных силой юношей не подвинули зверя даже на миллиметр!

— Значит, воспитательного эффекта от него больше нет? — Чилдерман отпил из своей чаши. — Тогда он действительно ни к чему в этом городе. Господин энамэр, думаю, проблему с доставкой демона на свой корабль я решу. От вас требуется лишь на время очистить площадь.

— Это как раз будет несложно, — кивнул Энкиду. — Сейчас самый разгар переписи и большинство граждан сидит дома. Полагаю, — он встал, поправив камзол, — они сильно удивятся, когда перепись завершится. Вряд ли они ожидают, что Ливан покинет именно этот нарушитель принципов баланса.

Энкиду подошел к сидящей напротив Далии и галантно протянул ей руку.

— Госпожа Гиллеспи, позвольте пригласить вас на небольшую прогулку по моему прекрасному городу. Быть может, после того, как пастырь избавит его не самых приятных следов прошлого, он станет еще прекрасней.

— Господин энамэр, сдается мне, вам пора жениться! — с притворным удивлением в голосе воскликнул Чилдерман.

— Мне кажется, энамэр другого процветающего ковчега — это прекрасная партия для такого человека, как я, — парировал Энкиду. — По крайней мере, мой внутренний голос не протестует против такого решения. А я привык к нему прислушиваться... Ну, вы понимаете, о чем я.

— А вы готовы оставить свой пост ради этого? — Далию было не так просто смутить. — Не думаю, что сейчас меня прельщает мысль отказаться от энамэрства в Эрцету.

— Н-да, вам палец в рот не клади, — протянул Энкиду, смерив Далию уважительным взглядом. — Но нам в самом деле стоит обдумать перспективы междинастионных браков.

— Калеб, ты идешь с нами? — обратился Чилдерман к пристроившемуся в тени на скамье ханаанцу.

Безразличный к политическим проблемам, тот неслышно полировал приобретенный в Еренбурге меч.

— Посмотреть на легендарного зверя Ливана, — Калеб сверкнул на солнце лезвием и убрал меч за спину. — Возможно, это будет интересно.

— А где Асока?

— Просил его извинить. Сказал, что не может не воспользоваться возможностью, чтобы решить кое-какие свои торговые дела. Обещал, как закончит, сразу вернуться в порт.

Энамэр и его гости покинули дворик и вошли в дом.

— Полковник Ван Гелен, дайте своим людям указание оцепить Черную площадь и никого на нее не пропускать, — приказал Энкиду начальнику городской стражи, ожидавшему его в приемной.

В глазах стражника промелькнуло удивление, однако он, не задавая лишних вопросов, поклонился и вышел из приемной.

— Пойдемте и мы, — предложил Энкиду. — Ван Гелен ужасно исполнителен.

Он взял с вешалки простой серый плащ и набросил его на плечи.

— Вы не берет с собой телохранителей? — удивилась Далия.

— Храни вас Мами, Далия! Разве в Ливане найдется идиот, способный напасть на человека, прогуливающегося в обществе пастыря из ордена Турангалилы?! В этом городе даже ребенок видел, что его предшественник сотворил с Хумбабой! Разве вы, путешествуя с ним, не чувствуете себя безопасней, чем дома?

Далии стало интересно, что сказал бы Энкиду, поведай она ему, каким образом оказалась в компании пастыря, и о своей вылазке на пиратский Тильмун. И о том, что они оставили там умирать несколько тысяч человек. По поводу судьбы пиратов Далия никаких иллюзий не испытывала, но все-таки решила промолчать.

По дороге к Черной площади Энкиду успел пересказать Далии и Калебу полувековой давности историю битвы пастыря и терроризировавшего город чудовища Хумбабы, с которым не мог сладить даже корпус шеду. За прошедшие годы история украсилась таким количеством художественных подробностей, что описываемые события с трудом узнавал даже сам Чилдерман.

Спустя полчаса неспешной прогулки, они вышли на перекрытую мрачными и уставшими стражниками улицу. Узнав энамэра, они расступились, пропуская его на площадь.

Окруженный разноцветными домами, Зверь Ливана за все эти годы и вправду не сдвинулся с места ни на сантиметр, никуда не делись и пробитые в палубе дыры. А вот разрушенный выстрелами Чилдермана дом снесли. Покрытая разводами грязи, броня Хумбабы утратила первоначальную белизну, на груди какой-то смельчак вывел ругательство, а тело опоясывала оборванная веревка. Чудовище сидело на коленях, слегка наклонившись и опустив акулью голову с потухшими глазами. Длинные обезьяньи руки свисали вдоль тела. Под ними виднелись борозды в гофере, оставленные чудовищными пальцами-лезвиями.

— Хумбаба — ураган его голос, — произнес Калеб за спинами у Чилдермана и Энкиду. — Уста его — пламя, смерть — дыханье! Ему вверил Энлиль страхи людские...

На этот раз Малику не удалось сдержать эмоции. Он резко развернулся и уставился на меланхолично жующего тонкую бамбуковую щепку Калеба.

— Если демон в моей голове, это память предков, — как ни в чем не бывало продолжил ханаанец, — то эта машина ему не знакома. А значит вряд ли она была создана до Потопа.

— Огромное тебе спасибо, Калеб. Жаль, что ты не родился на полвека раньше, чтобы сообщить мне об этом тогда, — ядовитым тоном отозвался Чилдерман. — Обратите внимание, Малик, вашего отца могла ждать такая же судьба, не появись я вовремя. Никакого уважения к чужим подвигам.

— Постойте, пастырь! — Энкиду быстро вычленил главное из диалога. — Вы сказали "не появись вы вовремя"?!

— Не обращайте внимания, — отмахнулся Чилдерман. — Еще не пришло время вам знать все тайны мира.

— Оно мертво? — Далия, обойдя Хумбабу по кругу, осторожно коснулась зияющей в груди чудовища дыры.

— Нет, — Чилдерман подошел к ней. — Просто лишено возможности двигаться. Но, к сожалению, когда я с ним сцепился, то не предполагал, что когда-нибудь мне придется его восстанавливать. Хорошо еще не утопил со злости в океане... В любом случае, здесь мне извлечь данные не удастся.

Он провел рукой по панцирю Хумбабы, счищая многолетнюю грязь. Затем поднес сжатый кулак к лицу и что-то произнес шепотом.

Несколько минут ничего не происходило, но затем над головами людей раздалось негромкое жужжание. Задрав головы, они увидели приближающийся по воздуху со стороны окраины диск. На нижней стороне диска ярким белым светом горело кольцо. Зависнув над Хумбабой, устройство начало опускаться, повинуясь пассам Чилдермана. Как только диск оказался ровно над неподвижным зверем, кольцо упало вниз, на палубу. Чилдерман вновь что-то шепнул, и диск взмыл вверх, поднимая за собой Хумбабу.

Поднявшись над крышами домов, он полетел в том направлении, из которого явился.

— Кипура вывезли также? — тон, которым Далия задала этот вопрос, показался присутствующим мрачноватым.

— Не совсем. Кипур воспользовался транспортной системой уровня зеро, а это кран с нашей яхты. Он сам доставит и погрузит на нее Хумбабу.

Диск скрылся за крышами домов, оставив на площади с разинутыми ртами несколько десятков стражников.

— Что ж, господин Энкиду, наши дела в Ливане закончены, — сказал Чилдерман, как только жужжание крана затихло. — Рад был убедиться, что у вас все по-прежнему в порядке.

Он внимательно посмотрел на Малика.

— Как вы относитесь к перспективе перебраться на Ницир? В Ноблерате освободилось несколько мест, и орден готов выдвинуть вашу кандидатуру. Ваша сестра Брана уже несколько лет входит в городской совет, и я уверен, что она вполне достойна занять место энамэра Ливана...

— Благодарю вас, пастырь, — Энкиду слегка побледнел. — Я польщен вашим предложением, но по причине его внезапности не готов дать ответ прямо сейчас... Пусть каждый ковчег управляется самостоятельно, но в руках нобилей сосредоточены силы, поддерживающие мировой баланс... Это огромная власть и огромная ответственность, которая может раздавить одного человека.

— Потому она и возлагается на целый Ноблерат, — негромко произнес Чилдерман.

— Мне надо подумать, — упрямо повторил Энкиду.

— Думайте, — согласился Чилдерман. — Ноблерат пришлет вам предложение в ближайшие дни.

Смущенный неожиданным предложением, Энкиду провожал своих гостей до порта молча. Всю дорогу он шел, погруженный в размышления, и прощался у борта яхты рассеяно, даже не проявив должного любопытства к кораблю предков.

Хмурый Асока ожидал своих спутников на палубе, сидя на туго набитом дорожном мешке.

— Дела не задались? — поинтересовался Чилдерман, опустив пандус.

— Что-то вроде того, — пожал плечами Асока. — Сложно объяснить людям, как за такое короткое время можно добраться в Ливан с другого конца света. Некоторые идиоты думают, что это дело рук демонов. Почему-то в демонов проще поверить, чем в корабль предков.

— Демона, капитан, мы повезем с собой обратно на Турангалилу, — губы Чилдермана изогнулись в усмешке. — Если хотите, можете полюбоваться им в грузовом отсеке.

Они поднялись на мостик. Через прозрачные панели был хорошо виден Малик Энкиду, стоящий на палубе в окружении портовых писцов и стражников. Его взгляд был прикован к гладким обводам яхты, но по лицу было заметно, что занимают энамэра отнюдь не мысли о совершенстве допотопных технологий.

— Он согласится? — шепотом спросила Далия, наклонившись к креслу Чилдермана.

— А кто его знает? — поджал плечами Чилдерман. — Если бы я мог залезть в голову каждому энамэру или нобилю, этой планете жилось бы гораздо спокойней. Но присутствие Энкиду в Ноблерате не будет лишним. Жаль, что его отец умер так рано и не успел стать нобилем. Не могу сказать, чтобы мне нравились некоторые течения среди этой братии в последние годы...

Корабль оторвался от палубы и завис в воздухе. Несколько мгновений спустя он развернулся носом к раскрывающимся воротам. На этот раз яхте ничто не мешало — портовые службы уже очистили пространство вокруг удивительного корабля.

Последнее, что увидели пассажиры яхты перед тем, как она взмыла под облака, был узкий курьерский цеппелин, выскользнувший из соседних ворот, и устремившийся на юг. Кто-то так торопился покинуть Ливан, что готов был заплатить огромный штраф за выход из ковчега в период переписи.

Огромное тело зверя Ливана, распластанное на стоящем под углом ложе, теперь выглядело еще более жутким. Чилдерман раскрыл грудную клетку чудовища, и к ней тут же устремились сотни щупальцев с иглами, выросших из нависающей над ложем конструкции в форме полушария. Машина постоянно издавала резкие щелкающие звуки и тонкое, почти комариное зудение. На концах части щупальцев зажглись разноцветные огоньки, и одни едва касались внутренностей Хумбабы, другие исчезли внутри переплетения трубок и тугих матово поблескивающих лент, скрывавшихся под панцирем. Далии, в юности прошедшей курс анатомии и не раз присутствовавшей на вскрытии, это до отвращения напоминало человеческое тело с содранной кожей, особенно когда ленты начали пульсировать почти как мышцы под воздействием тока. И в тоже время в строении организма киборга присутствовала некая завершенность, холодная красота, нарушающаяся лишь безобразной дырой едва ли не посередине груди. Ее пятьдесят лет назад проделал Чилдерман.

Асока и Калеб интереса к манипуляциям Чилдермана с роботом не проявили.

Чилдерман придвинул к себе свободно вращающуюся вокруг ложа прозрачную панель, над которой светились несколько экранов и объемная модель тела Хумбабы. Сам Чилдерман сидел в парящем над полом кресле, которое, повинуясь его командам, могло перемещаться по всей лаборатории. Пальцы правой руки пастыря непрерывно бегали по панели, левой он периодически что-то подправлял в окнах. Его лицо вновь приобрело бесстрастное выражение, и на нем жили лишь быстро бегающие глаза.

Далия, которой быстро наскучило наблюдать за работой Чилдермана, отошла к окну, открывавшееся в бесконечную темноту космоса. Земли с этой стороны видно почти не было, лишь по самому низу тянулась нежно-голубая дуга. Проведя рукой по звездам, небрежно выплеснутым на небо, словно светящаяся краска из ведра, она спросила:

— Наши предки летели куда-то туда?

— Нет, — Чилдерман даже не обернулся. — Эти звезды слишком далеко. Корабли Исхода двигаются со скоростью почти вдвое меньше скорости света, а оттуда свет доходит до нас примерно за десять-пятнадцать тысяч лет.

— Но там тоже есть пригодные для обитания планеты?

— Почти наверняка, — кивнул Чилдерман. — Но даже я, скорее всего, не доживу до того времени, когда человек доберется до них.

Он смахнул рукой все экраны и вытащил из панели прозрачный кристалл размером с палец. Машина тут же смолкла и вобрала в себя все щупальца.

Зажав кристалл в руке, Чилдерман спрыгнул с кресла.

— Готово. Полторы тысячи лет назад я себе все представлял, мягко говоря, не так. А в свете последних событий, пожалуй, воздержусь и от громких слов.

— Это путь к суше? — кристалл в руке Чилдермана приковал взгляд Далии.

— Пока не уверен, — пастырь поднял кристалл повыше, и тот заиграл бликами в свете потолочных панелей. — Рано нобилям вообще знать об этом... Все за мной!

Зал, в котором находились ворота, был недалеко.

Там Чилдерман подошел к раме ворот и вложил кристалл в одну из почти неразличимых на черном материале ворот выемок. Машины в зале встревожено загудели и вспыхнули сотнями огней. Этот гул пронизывал воздух и тела людей, отдаваясь резонансом в кости. Даже пол под ногами как будто завибрировал в такт голосам машин.

Внутри рамы, прямо в воздухе, появилось серое пятно. Оно быстро росло в размерах и вскоре заполнило собой все пространство ворот, а затем посветлело и приобрело стеклянный блеск. Теперь ворота действительно напоминали зеркало — в них отражался Чилдерман и громоздящиеся за его спиной машины.

Далия, Калеб и Асока застыли, глядя на происходящее. Умом каждый из них понимал, что стал свидетелем самого важного события в истории планеты со времен Потопа, но выглядело оно не особенно впечатляюще.

Чилдерман отпустил кристалл и шагнул назад, всмотревшись в собственное отражение. Увиденное его, похоже, удовлетворило, и тогда он повернулся к людям.

— Так, детишки, пока меня не будет — не баловаться и ничего не трогать! — произнес он и шагнул прямо в колышущееся зеркало, поглотившее его без следа.

В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь гудением и поскрипыванием машин. Зеркало ворот несколько раз всколыхнулось и застыло.

— И это что... все? — пересохший язык с трудом слушался Далию. — Вот так вот просто?

— Видимо да, — пожал плечами Калеб. — Судя по моим воспоминаниям, в вопросах техники предки были людьми рациональными до безобразия. Чем меньше кнопок... Ах ты сукин сын!

Не договорив, Калеб схватился за мечи.

Обернувшаяся Далия сперва опешила — на нее смотрела жуткая харя с огромными блестящими глазищами и круглым рылом. Мгновение спустя она сообразила, что это все-таки капитан Асока — просто он натянул на себя защитную маску. Но затем ноги перестали ее держать, мир вокруг затянуло грязно-зеленой пеленой, а желудок взбунтовался. Она схватилась за живот и рухнула на пол, с размаху приложившись о холодный композит черепом. Взгляд Далии остановился на скорчившемся на полу Калебе, тянущемуся к выпавшему из рук мечу, и тут из окна снаружи ворвалась темнота в вихре звезд...

Асока, отодвинувшись от растекающейся лужи нечистот, уставился на лежащий на полу бурый цилиндр, из которого выплывало маслянистое облако дыма. Руки капитана тряслись, и он сжал кулаки, чтобы унять дрожь. Затем взгляд его упал на торчащий из ворот кристалл. На мгновение капитану почудилось, что зеркало пришло в движение, и он бросился к раме, вцепился в кристалл и вырвал его из гнезда. Зеркало мгновенно потемнело, съежилось до точки и исчезло.

Несколько минут Асока стоял, уставившись на горящий в его руках кристалл. Потом перевел взгляд на неподвижные тела Далии и Калеба, плавающие в разводах дыма, и бросился прочь, засовывая на ходу ключ в поясную сумку, где перекатывалась еще одна газовая граната.

Чилдерман зря опасался, что Асока заблудится в переходах Турангалилы — у капитана была отличная память. Может быть, он и не смог бы спуститься на лифте на Землю, но ему это было и не нужно.

Спустя пару часов, когда паралитический газ сконденсировался и покрыл пол жирно скользкой пленкой, ворота ожили. Возникшая внутри точка превратилась в зеркальный эллипс, и из него показался Чилдерман с виброклинком в одной руке и револьвером в другой.

Сделав несколько шагов, он едва не споткнулся о свернувшееся в позе зародыша тело Далии. Присев, пастырь убрал револьвер в кобуру и коснулся пальцами шеи женщины.

— Этого следовало ожидать, — пробормотал он. — Энлилевы дети...

Распахнув плащ, Чилдерман принялся обшаривать многочисленные карманы на своем корсете в поисках антидота.

— Полагаю, кто-то в Ноблерате добрался до старых записей, описывающих процедуры инициации перехода по мосту, — Чилдерман барабанил пальцами по столу, оглядывая бледных и осунувшихся Далию и Калеба. — И дела нашего вероломного друга Асоки в ковчегах, где мы стояли, как раз были связаны с тем, что он все докладывал соглядатаям нобилей. Кто-то там, на Ницире, оказался достаточно умен, чтобы разобраться во всем этом и подсунуть нам Асоку...

Они сидели за столом в вытянутом белом помещении, заставленном в два ряда кроватями, подозрительно напоминающими ложе, на котором Чилдерман разбирал Хумбабу. На одном из них Далия пришла в себя с полчаса назад, и тут же ее желудок снова едва не вывернулся наизнанку. Вовремя подоспевший Чилдерман перехватил ее на полпути к полу, заставил проглотить горсть капсул, завернул в одеяло и посадил в плавающее в воздухе кресло.

— Но как они могли узнать, где вы появитесь? — прошептала сиплым голосом Далия, сжимавшая мелко трясущимися руками чашку с каким-то горячим пойлом.

— Каждый ковчег нашпигован соглядатаями Ноблерата. Как и Калеб, они просто вычислили мои передвижения вслед за печатью... Думаю, по подготовленному кораблю стояло в каждом ковчеге. Так что вместо Асоки мог быть кто угодно. Вынужден признать — Ноблерат здорово меня сделал.

— Надо найти Асоку! — прохрипел Калеб, прошедший через те же процедуры, что и Далия. — Куда он денется отсюда?

— Уже делся, — хмыкнул Чилдерман. — Асока забрал яхту, на которой мы летали в Ливан. Новый корабль будет готов к полету не раньше чем через час. За это время Асока доберется до любого конца Индики. Как я уже говорил, управление яхтой рассчитано на идиота. А Асока далеко не идиот.

— Но зачем Асоке и нобилям ключ, если ворота здесь? — зубы Далии выбили дробь на ободке чашки.

— Беда в том, что ключ можно использовать в любом ковчеге. Вы же не думаете, что через такие крошечные ворота, как здесь, мы рассчитывали протащить два миллиарда человек? Но пока не начнется открытие моста, нельзя сказать, в каком ковчеге находится ключ. Так что торопиться нам некуда. Асока может быть где угодно.

Далия поставила опустевшую кружку на стол и собралась с силами. Ее подташнивало, била дрожь и перед глазами все плыло — сказывались последствия воздействия распыленного Асокой газа — но главный вопрос она все-таки задала.

— Вы явно не хотите, чтобы мост был открыт. Почему, пастырь?

Чилдерман сложил руки перед лицом и уставился в стол. Помолчав немного, он повернулся к женщине и заговорил.

— Далия, дайте себе труд задуматься над происходящим. Почему полвека назад по мосту перешла только машина-убийца, явно охотившаяся за мной? Почему теперь я вернулся один?

Ответа у Далии не было.

— На той стороне все мертво, — Чилдерман развернулся в кресле спиной к своим спутникам. — Группа Дедлиба долетела до пункта назначения, и, судя по всему, мы угадали с условиями жизни на Эламе. Сотню лет назад исходники неплохо устроились на той стороне. А теперь вся планета превращена в выжженную пустыню. Не готов сказать, что они не поделили, почему сцепились друг с другом, только они оттуда хотели бежать обратно сюда. Но не успели.

010. Армия меня

В любые времена главным условием выживания является выбор правильного решения. Сотни тысяч лет назад голый и грязный гоминид со скудным умом впервые осознал, что у него есть выбор — он может бежать прочь от рвущего его детей тигра или взять валяющийся под ногами тяжелый сук и насадить на него беснующуюся на кровавом пиру тварь. Можно лишь предполагать, так ли это было на самом деле, но со временем сук стал той опорой, на которой поднялась цивилизация. История человечества учит нас тому, что иногда выбор даже одного человека влияет на судьбы целых народов.

Но куда как чаще вопрос ставится проще — отказ присоединиться к большинству однозначно делает твой выбор неправильным.

Из окна в кабинете Лю Вея прекрасно виден расстилающийся под митрагласовым куполом Ницир, административный центр Индики и ее крупнейший ковчег. Один из самых первых городов, построенных в дни Потопа, Ницир огромен даже по сравнению со столицами остальных акваторий. Его населяют почти семь миллионов человек, и десятки тысяч каждый день прибывают и убывают из него на дирижаблях и парусных кораблях. Пятидесятилетний Хан Лю Вей — один из тех, от кого зависит судьба не только обитателей Ницира, но и всей Индики. Семь лет назад он был энамэром Кимры, твердой рукой насаждавший принципы баланса и ей же державшим городской совет за горло. Теперь его пост занял старший сын Цуй, унаследовавший хватку отца. Лю Вею приятно было сознавать, что его воля не сыграла никакой роли в назначении Цуя энамэром в тот же день, когда в Кимру прибыл представитель Ноблерата с вызовом на Ницир. Лю Вей уже давно понял, каким образом достигается стабильность акватории, и многочисленные тайные планы Ноблерата привлекали его куда больше административной возни в Кимре.

Тогда ему казалось, что он сделал последний в своей жизни выбор. Теперь, уперев взгляд в мрачную громаду собора шеду, он понял, что все это было мелкой рябью в преддверии настоящей бури.

— Так вы утверждаете, что предки не покинули нас навсегда? — произнес Лю Вей, переведя взгляд на заполненные разноцветной толпой узкие улочки. — Что далеко отсюда есть земли, на которых они ждут нас?

— Это не совсем верно, — ответил ему человек, стоящий ближе всех. — Наши предки улетели на звездных кораблях к другим планетам. Нам же они оставили машины, способные перенести нас вслед за ними. Перенести туда, где мы сможем вновь жить как свободные люди, а не рабы принципов баланса.

Вошедших в кабинет было шестеро. Шестеро вооруженных мечами нобилей, взявших Лю Вея в кольцо. Говорил, в основном, Чола Шу, первый советник гегемона Мемфиса Нуна. И рассказывал он вещи странные и необычные, которые Лю Вею раньше приходилось слышать разве что в детстве от друзей с чрезмерно развитым воображением. Однако сейчас это повторяли взрослые люди, в руках которых находилась власть над целой акваторией.

— Если это так, — Лю Вей оторвал взгляд от окна. — То почему мы за столько лет еще ни разу не попытались попасть в эти благословенные земли?

— Ключи, запускающие эти машины, находятся в руках ордена Турангалилы. Вы ведь не ребенок, Лю, и наверняка догадываетесь, что власть ордена в акваториях куда больше, чем они хотят нам показать. Орден сотни лет прикидывался верным слугой нобилей, но его пастыри слишком могущественны, чтобы быть просто людьми. Вы помните, что случилось в Ливане в 1549 году? Целый отряд шеду погиб от рук допотопной военной машины, а один-единственный пастырь вырвал ей сердце. Машина уже полсотни лет торчит посреди ковчега, и никто не в силах сдвинуть ее с места. О чем это говорит?

— О том, что орден имеет доступ к технологиям предков, — вынужден был согласиться Лю Вей.

— Вот именно! И это не просто коммуникационные сети, солнечные батареи или атмосферные щиты, сути работы которых наши инженеры даже не понимают! Это нечто гораздо большее! Такое, что может перевернуть привычный нам мир.

— Пусть даже так. Но зачем ордену скрывать от нас пути к суше? Вам, Чола, ваши же слова не кажутся детскими страшилками? Орден и меня тоже пугает, но пока я соблюдал в своем ковчеге принципы баланса, Кимра мало интересовал его.

— Энлиль вас забери, вы не понимаете?! Это же власть, настоящая власть! Все это время мы плясали под дудку ордена! Но теперь мы готовы принять его вызов. Наши люди повсюду, мы следим за ним!

— Чола, да вы просто больны разумом! — вздохнул Лю Вей. — Вы ставите под сомнение мудрость предков и основы системы, благодаря которой человечество существует полторы тысячи лет! Если предкам было нужно наделить орден Турангалилы столь огромной силой, значит, на то были соответствующие причины. Как были причины на разделение власти между нобилями и энамэрами. Мы живы по сей день только потому, что во времена Потопа предки досконально продумали наш нынешний мир.

— Это надо понимать как отказ войти в наши ряды?

— В ваши ряды? У вас хватает наглости и глупости идти наперекор законам баланса? Молодой человек, как я погляжу, некоторые назначения нашего нынешнего гегемона носят слишком поспешный характер...

Тут в голове Лю Вея мелькнула догадка.

— Так Нунн с вами в одной лодке!

— И не только он, Лю Вей. Давайте не будем тянуть время — вы с нами или нет? Хотя, как вы сами понимаете, в случае отказа альтернатива у вас не блестящая.

— Что ж, по крайней мере, ваши слова говорят о том, что в Ноблерате еще осталось достаточно трезвомыслящих людей, к которым вы даже не рискуете подходить с подобными предложениями. Интересно, чем же я заслужил столь сомнительную честь?

— Ваш сын... — бросил Шу.

— Значит я упустил что-то важное при его воспитании, — вздохнул Лю Вей. — Печально, весьма печально... Нам с вами не по пути, Чола. Вы очень сильно ошиблись во мне, и пусть с вами пребудет благословение Утнапишти, если это ваша единственная ошибка...

— Вы глупец, Лю Вей, — лицо Шу исказила злобная гримаса. — Как вы не может понять, от чего отказываетесь! Мы досконально изучили архивы Ницира, и я вас уверяю — суша на других планетах есть и мы придем туда!

— Нет, это вы глупец, Чола, — покачал головой Лю Вей. — Если бы предки сочли это нужным, они дали бы вам в руки ключи от других миров. Похоже, они боялись именно людей вроде вас... Надеюсь, я не доживу до того дня, когда Индика будет расплачиваться за ваше недоверие к воле предков...

— Это уж точно, — процедил Шу. — Возьмите его и сбросьте под дно... Объявите о несчастном случае, сыну скажете, что трагедия произошла до того, как мы с ним поговорили.

Лю Вей дал увести себя не сопротивляясь. Стоило спутникам Шу покинуть кабинет, как тот швырнул меч на стол и в ярости треснул кулаком по столешнице.

— Идиот, он просто идиот! — в сердцах прошипел Шу.

Дверь распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся Джек Рубенс, только недавно призванный в Ноблерат.

— Чола, вы не поверите, один из наших капитанов вернулся! — выпалил он, едва отдышавшись. — Ключ у него! И еще у него настоящий воздушный корабль предков!

Ум Шу лихорадочно заработал. Значит, Нунн оказался прав во всем, что касалось поисков Чилдермана и моста в другой мир.

— Где корабль сейчас? Хватило ума не ломиться сразу на Ницир?

— Он спрятал корабль в верных нам Фивах, прибыл сюда на курьерском судне и теперь ждет вас в приемной!

Шу схватил со стола меч и выбежал в коридор.

Калеб сверился с навигатором — прозрачным пластиковым листом с планами Турангалилы — как две капли воды похожим на записную книжку, найденную в салоне лифта Далией. Их положение отражалось двумя черными точками, рядом пролегала пунктирная линия маршрута. Там, где она утыкалась в переходы на другие уровни или лифты, появлялись надписи на лингосе, пояснявшие дальнейшие действия путешественников.

— Направо или налево? — спросила Далия.

Они стояли на развилке.

— Направо и по эстакаде вниз, — ответил Калеб и свернул навигатор. — Дальше карта не нужна — мы и так увидим, где пришвартован корабль.

Далия подняла рюкзак и забросила его за плечи.

— После Тильмуна я не ожидала от Чилдермана столь трогательной заботы об экипаже Асоки, — сказала она.

— Просто он действует в соответствии с ситуацией. Вы же не думаете, что всю ту свору амореев можно было просто уговорить больше не шалить? — Калеб засунул навигатор в сумку на поясе. — Да и выпусти он их с Мари — разве их принял бы хоть один ковчег? Перетопили бы на окружных полях, и дело с концом.

Калеб нагнал удаляющуюся Далию и замедлил шаг, поравнявшись с ней.

— Взять бы "Графа Д" и рвануть обратно в Эрцету! — мечтательно протянула Далия. — Сколько мы будем сидеть здесь сложа руки? Я бы сразу отправилась к отцу, уж он бы навел порядок в Ноблерате!

— Откуда у вас такая уверенность, что он не примкнул к тем, кто послал Асоку? — хмыкнул Калеб. — К тому же Чилдерман не раз говорил, что в ковчегах полно соглядатаев Ноблерата — стоит вам появиться там, и вы труп.

— Да уж, с ним сложно спорить... Чтоб этих нобилей Энлилиль перетопил при рождении! Неужели они окажутся настолько тупы, чтобы самим навести мост?!

Калеб промолчал.

— Может быть, если рассказать им про то, что на той стороне все мертво...

— Далия, поставьте себя на их место. Они узнали, что предки оставили нам дорожку к суше. К жизни без ограничений, наложенных принципами баланса. И что некто Чилдерман любым способом старается не допустить наведения моста. Они поверят вам, мне или ему, если мы скажем, что туда нельзя?

— Ни в жизни, — вздохнула Далия.

— Вот в том-то и дело. К тому же каналы связи с Нициром молчат с того дня, как сбежал Асока. Нобили не нарушают принципов баланса. Чего уж тут говорить — они хотят как лучше. Только, если мой внутренний демон мне не врет, предки говорили, что благими намерениями выстлана дорога в преисподнюю.

Новоприобретенные воспоминания Далии отозвались слабым толчком и вновь уснули.

— А вот и "Граф Д"!

За сплетением полупрозрачных арок маячила грязно-серая туша газового баллона. Далия бросилась вниз по лестнице, пробежала мимо так заинтересовавших ее по прибытию часов и сотен движущихся голограмм, но, не добежав с полсотни шагов до судна, резко остановилась и потянулась за револьвером.

— Эй, есть еще на борту кто живой? — крикнула она.

Подошедший сзади Калеб поиграл пальцами и принялся разминать шею наклонами. Он не ожидал от команды дирижабля сюрпризов, но и не пренебрегал вероятностью угрозы.

Над фальшбортом показалась небритая рожа с опухшими глазами.

— А, госпожа Далия! — радостно отозвался бородач. — Наконец-то вы вернулись! А мы уж думали, вас призраки предков сожрали!

При звуке его голоса Далия убрала руку с рукояти револьвера.

— Спускайтесь давайте все! — крикнула она. — Разговор есть.

— А где наш капитан? — поинтересовался бородач.

Рядом с ним показалось еще несколько заспанных рож.

— Сбежал, — буркнула Далия. — А вас бросил, так что можете начинать выборы нового капитана. Или что у вас там делают...

— А он...

— Нет, не вернется, — оборвала воздухолетчика Далия.

Минуту спустя с борта была сброшена веревочная лестница, и по ней спустились сам бородач и еще пара его дружков. Оружия у них в руках не было, но Калеб украдкой поглядывал на гондолу. На борту "Графа Д" оставались винтовка и несколько арбалетов.

— Боцман Вейган, — нехотя представился бородач.

Его спутники промолчали.

— Что все-таки случилось с Асокой?

— Пастырь сожрал, — фыркнула Далия. — Я же говорю — сбежал он.

— Вы мне, дамочка, мозги не пудрите, — ответил Вейган. — Мы хоть вчера и выглушили бочонок настойки, но соображать я еще соображаю. Как он мог отсюда сбежать?

— На корабле предков. Мы сами не далее как вчера вернулись из Ливана. Туда-сюда за полчаса обернулись.

Вейган озадаченно крякнул.

— Вам, боцман, это не светит, — Далия сняла из-за спины рюкзак. — Так что сидите здесь, пока пастырь не изволит вас отсюда выпустить.

— Так у нас жратвы максимум на неделю!

— Вот поэтому мы к вам и притащились. На карте проложен маршрут к хранилищу запасов. Там есть и еда, — Далия вынула из рюкзака еще один навигатор и передала его Вейгану. — Вытягиваете лист за этот край, через секунду карта уже работает. Пунктир — ваш маршрут.

Далия достала из рюкзака микромаяк на пластиковом ремешке. Такие же болтались на запястьях у нее и Калеба.

— Эта штука посылает сигнал на навигатор, так что без нее он вам бесполезен. Потеряете — всем кранты. Самим здесь не разобраться.

— Э-э, госпожа Далия, — Вейган свернул навигатор и сунул его под мышку, а маяк зажал в кулаке. — А еда-то тут откуда?

Лицо Калеба слегка скривилось, но он удержался от смешка.

— Что значит "откуда"? — пожала плечами Далия. — Предки оставили. Они, боцман, страсть какие предусмотрительные были. Даже то, что ораву матросни вроде вашей кормить здесь придется, предусмотрели.

— Да я в их предусмотрительности и не сомневаюсь, чай не первый год между ковчегами хожу. Я к тому, что чтой-то это за жратва такая, что тыщу лет хранится?

— А вы об этом лучше не думайте, когда есть ее будете. И убрать за собой не забудьте.

— Ты догадываешься, что случилось на той стороне? — Чилдерман капнул наноклеем на соединение световода.

На висящей перед ним схеме появился еще один участок спокойного зеленого света.

— Думаю, они все-таки перебили друг друга, — Хумбаба издавал звук скрытыми в голове мембранами, а потому создавалось впечатление, что его голос одновременно доносится отовсюду. — Скажите спасибо тому кретину, который погрузил на борт "Деметры" ядерные заряды.

Чилдерман украдкой бросил взгляд на схемы питания. Все цепи киборга, кроме мозга, речевого и зрительного контуров, по-прежнему оставалось обесточенным. Новый блок питания пастырь собирал для него на основе виртуальной модели.

Они находились все в том же помещении, где Чилдерман извлек из киборга ключ к мосту. Теперь оно было превращено в ремонтную мастерскую — у пастыря имелись кое-какие соображения насчет зверя Ливана.

— Если ты такой умный, то у меня для тебя есть предложение, — Чилдерман понял пинцетом микростержень и вставил его в вакуумную трубку. — Ты завязываешь со своими дурными наклонностями, внушенными тебе группой Дедлиба... Сам понимаешь, чем они кончили. В противном случае вот это, — он поднял блок питания и повертел им так, чтобы Хумбаба хорошо рассмотрел его, — отправляется в утилизатор, а ты снова превращаешься в статую. Только здесь на тебя даже пялиться некому будет.

— Отличный выбор, — фыркнул киборг. — Только скажи мне, пожалуйста, вот те ма-аленькие модификации, которые ты вносишь сейчас в блок питания, они не превращают его в электромагнитную бомбу?

— В нее самую, — кивнул Чилдерман, ковыряясь щупом в жгуте силовых кабелей. — Последние полторы тысячи лет я охренеть какой недоверчивый стал. А ты уже один раз мне чуть шею не свернул. Так что — шаг влево, шаг вправо...

— Любое действие лучше бездействия, — если бы Хумбаба мог, он бы вздохнул. Но его гладкая акулообразная голова не была приспособлена для выражения эмоций. — Раз тех, кто поставил мне задачу, больше нет, то смысл в ее выполнении отпадает. К тому же я тоже вряд ли забуду, как ты меня отметелил. Тебя серьезно недооценили...

— Ой ли?

— Знаешь, Чилдерман, на той стороне тебя до потери пульса боялись. Они хорошо представляли, на что ты способен и что ты не дашь им запросто так избавиться от твоего стада. Когда они поняли, что натворили, то специально создали меня. На тот момент на Эламе орудовали тысячи военных машин, но люди Дедлиба три года строили меня — только чтобы избавиться от одного единственного пастыря на Земле.

— А ты выбрал умную тактику — не искать меня, а сделать так, чтобы я к тебе сам пришел. И устроил резню в Ливане. Дешево, сердито и без особых разрушений. Блокировка серафимов твоих рук дело?

— Их они опасались меньше.

На некоторое время пастырь и киборг замолчали. Тишину в зале нарушали лишь тихое шипение плазменной сварки в руках Чилдермана и редкие реплики Далии и Калеба, изучавших одну из миллионов видеозаписей из библиотеки Турангалилы. Пару часов назад они вернулись из нижней части башни, убедившись, что с командой "Графа Д" все в порядке. Теперь энамэр Эрцету и ханаанец сидели, прижавшись друг к другу, около панорамной панели. Вокруг них выросла гора упаковок от консервированной пищи.

— Скажи-ка мне, добрый пастырь, — прервал затянувшееся молчание Хумбаба. — Вот эту всю фигню с Утнапишти, Энлилем и прочим шумерским сбродом привил ваш Комитет? Еще одна из составляющих программы выживания?

— Побочная линия поддержки. Боги выполняли бы функцию отвлеченных сил, не более того. Теократии мы нажрались по самое не хочу в прошлые века. Но Руснак и Ахмед мало что успели, в общество была вброшена только часть базовых установок... Как же я удивился, когда через пару сотен лет все эти старые замшелые мифы поперли из массового сознания! И ладно бы это была какая-то из сохранившихся до Потопа религий, так нет! Они вспомнили сказание о корабельщике Утнапишти и возвели его во главу угла, Руснака воплотили в облике Мардука, а весь остальной пантеон смешали и взболтали как в шейкере. Потом, конечно, пришлось внести кое-какие коррективы, но в целом результат получился удовлетворительным. Ахмед был бы доволен.

— А алгоритмы Флинна?

— На их достоверность это не влияло. По любому выходило, что оставшиеся все равно выдумали бы себе кого-нибудь. Не Утнапишти, так Заратустру или еще какое Великое Ру-Бьек. Тут важно вовремя повернуть процесс в нужное русло.

Плазменная сварка в последний раз брызнула слепящими искрами в руках Чилдермана, и он с удовлетворением оглядел получившееся изделие. Модель киборга над блоком питания вся загорелась зеленым светом.

— Кажется, все, — Чилдерман отложил инструменты. — Ты, надеюсь, помнишь секрет новой начинки твоих батареек?

— Угу. Шаг влево, шаг вправо и все такое.

Пастырь подошел к ложу, на котором распласталось тело Хумбабы. Через отверстие от изъятых элементов хорошо просматривался матово-серый композитный хребет с безжалостно оборванными отростками искусственных ганглиев. Вызвав вспомогательный экран, Чилдерман запрограммировал ремонтные наномашины и опустил внутрь грудной клетки киборга новый блок питания. Хлынувший вслед за этим серый полупрозрачный поток наномассы почти скрыл его под собой.

— Группа Дедлиба ведь успела смонтировать генераторы для второго Исхода? — спросил Чилдерман.

— Успела. Ты выходил отсюда на орбитальную станцию? Мост полностью готов к работе, генераторы развернуты на орбите. Эти знают, как он открывается? — как только к голове вернулась подвижность, Хумбаба кивнул ей в сторону людей.

— Нет. Но кто-то в Ноблерате получил доступ к описанию процедуры. Так что все может произойти буквально со дня на день.

— А "Ораторио" еще работает?

— Не-а, я в свое время немного ей попользовался... В целях укрепления баланса. А что тебя беспокоит?

— На той стороне шла настоящая война. Кроме того, что Элам теперь мало пригоден для обитания, там еще и остались такие как я. Только моего свободного интеллекта и способности к диалогу у них нет. Как ты думаешь, они рады будут, когда вся эта ваша воздушная деревня обрушится им на голову?

Киборг повернул голову и вчитался в надпись на лежащем рядом грудном панцире.

— Вандалы, — пробормотал он.

— Может быть, ты думаешь, что ливанцы тебя очень любили? — хмыкнул Чилдерман. — Разблокируй серафимов.

— Ага, щас, — Хумбаба поднял руку и повертел ею по сторонам, выпуская и убирая когти. — Я бы рад, но я нес только червя, который заблокировал их программу. Как от него избавиться — я понятия не имею.

Лязг когтей донеся до Калеба и Далии. Обнаружив, что зверь Ливана вновь двигается, они вскочили на ноги. Калеб выхватил мечи и закрыл собой Далию, встав в боевую стойку.

— Не дергайтесь, эта штука теперь с нами, — успокоил их Чилдерман. — По крайней мере, пока. Значит, на серафимов рассчитывать не стоит, — обратился он к Хумбабе. — Ладно, попробуем натравить на твоего червя местного фейнмана. Может, что и получится.

За это время наномашины полностью завершили ремонт и подключение питания к телу киборга. Хумбаба встал с ложа, сразу возвысившись над Чилдерманом, поднял грудную пластину и приладил ее на место. Через отверстие, пробитое рукой пастыря, выплеснулась растекшаяся по панцирю волна наномассы и скрыла под собой дефекты и вмятины.

Хумбаба чуть сгорбился, вытянул перед собой руки и нанес выпущенными когтями пару молниеносных ударов по воздуху.

— Почти как новый, — удовлетворенно кивнул он. — Надеюсь, мы по первое число вломим тем, кто остался на той стороне!

Люди собирались в здании торгового совета Дуранки по одному. Чтобы исключить появление посторонних, у входа, в окружении переодетых в обычную одежду шеду, стоял Чола Шу, проверявший каждого из прибывших в лицо. Жители Дуранки сильно удивились бы, узнав, что этим утром в город на совершено разных кораблях прибыла почти половина Ноблерата Индики. Однако нобили не спешили афишировать присутствие и всеми способами старались скрыть свои личности.

Помимо охраны на входе, еще несколько шеду держали под контролем прилегающие к дому улицы. Им не объясняли причины столь странного поведения нобилей, но среди сынов Мардука не было принято задавать вопросы.

Шу подсчитал отметки на листе бумаге, который держал в руках. Прибыли все, и он подошел к шеду около входа.

— Двери запереть, — приказал он. — Никого не впускать и не выпускать без моего разрешения или Нунна. И сделайте так, чтобы вас снаружи вообще не было видно. Ни к чему нам привлекать лишнее внимание.

С этими словами он поднялся по лестнице и прошел к запертой комнате, у дверей которой стояли двое шеду с мечами в руках. Шу отпер дверь и заглянул внутрь. Окно было закрыто ставнями, а на стене слабо горела газовая лампа. Ее едва хватало, чтобы осветить сидящего на стуле посреди комнаты человека.

— Ты в порядке? — спросил Шу.

— Лучше некуда, — буркнул сгорбившийся на стуле человек. — Надеюсь, вы хорошо проверили город, прежде чем собраться здесь?

Лицо сидящего скрывал капюшон плаща из грубой ткани.

— Боишься? — ухмыльнулся Шу.

— А то вы нет, — огрызнулся человек в комнате. — Вы вроде как тоже не на инспекцию в Урук слетать собрались. Хотя с пастырем, небось, лично не общались. А я не думаю, что он сильно обрадовался моему поведению.

— Так за то тебе и платили столько лет. Или ты не хочешь ступить на сушу?

Асока поднял с пола бутылку и сделал глоток.

— Чего нажираешься? — вскипел Шу. — Тебе еще говорить!

— А чего я вам скажу? — капитан сбросил капюшон. — Ключ вам отдал, корабль вы знаете, где я оставил. Как мост ваш построить — это вам виднее. Что мне еще, про чудеса Турангалилы рассказывать? Так вы и сами их увидите.

Асока сделал очередной глоток.

— Только вот, господин нобиль, что-то меня сомнения брать стали — чего этот Чилдерман так уж не хотел этот мост наводить? И с той стороны к нам никто не пришел за столько лет, кроме того урода, из которого он ключ выдрал?

— Потому и не пришел, что орден не пустил. Пошли давай, собрались все.

— Надо было мне лучше слушать, о чем он щебечет с девчонкой из Эрцету и своим полоумным, а не думать о том, сколько бабок с вас содрать... — пробормотал Асока себе под нос. — И на кой ляд его вообще понесло тогда на ту сторону...

Он нехотя поднялся. На мгновение капитан застыл, раздумывая, не приложиться ли еще разок к бутылке, но передумал и послушно зашагал за Шу.

Покрытым потемневшим деревом стенам зала заседаний торгового совета, привычным к многочасовым прениям по поводу цен на улов, ткани и перевозки между ковчегами, сегодня предстояло услышать кое-что совсем иное. Если бы у стен действительно были уши, они разделили бы нервозность наполняющих зал нобилей. Избавившись от масок, шляп и неприметных в толпе плащей, те тихо переговаривались между собой. Условия здесь мало походили на комфортные трибуны на Ницире, нобили сидели кто на чем — начиная от стула и заканчивая рыбными бочонками. Но все они знали, зачем здесь собрались, и все откровенно боялись ордена Турангалилы, единственного, по их мнению, препятствия к рывку в свободное будущее. Уверенности в том, что вместо Нунна в зал сейчас не ворвутся пастыри, не было.

Двери в зал распахнулись, и гомон стих.

Бросая нервные кривые тени от редких зажженных ламп, Мемфис Нунн прошел между нобилей, негромко здороваясь с самыми близкими, и занял место за столом на возвышении. Там уже сидели Шу и мрачный Асока.

— Ну что ж, господа, — начал Нунн откашлявшись. — Зачем мы собрались здесь, все и так знают. Ключ у нас. Мост можно навести хоть сию минуту, если соблюсти описанную предками процедуру.

— А увидеть его можно? — раздался чей-то голос.

Спрашивающего поддержал одобрительный гул голосов.

— Чола, — кивнул Нунн.

Тот достал из-под стола сумку, открыл ее и извлек завернутый в несколько слоев ткани слабо светящийся в потемках кристалл.

По залу прокатил вздох разочарования.

— Значит вы ждали чего-то большего? — заговорил вдруг Асока. — Хорошо, тогда я все-таки расскажу вам, что я видел.

Асока встал. Упершись руками в стол, на ногах он держался довольно твердо. Шу потянулся было осадить его, но Нунн дал знак оставить капитан в покое.

— Я видел, как благодаря этой стекляшке человек просто исчез, — продолжил Асока. — Раз — и его не стало в этом мире. И не было ни грома с молнией, вода не встала волнами до небес... Вы, чтоб вас асаги пожрали, может, думаете, что все как в сказках про Утнапишти будет? Что он сам лично явится в огненной лодке и за ручку поведет к суше?!

— А ведь капитан прав, — встал Нунн. — Какая разница, как выглядит ключ, — главное мы знаем, что он работает. Но сейчас перед нами стоит выбор — оставить все как есть и еще тысячи лет жить скованными рамками баланса или шагнуть туда, где людское племя наконец избавится от мальтусовых норм и обретет твердь земную под ногами! Я верю в то, что предки неслучайно дали нам сведения о мостах в другие миры, и за этим мы откроем другие! Пастыри нам больше не помешают! Вы, все присутствующие, думаете также — иначе бы вас здесь не было!

Вскочившие в едином порыве нобили всколыхнули пламя светильников, пустивших в пляс по стенам толпу спутанных теней.

— Итак, что мы решаем? — спросил у зала Нунн. — Оставляем все как есть, или идем до конца? Прямо сейчас, только мы, те, кто посвящен — не давая время на сомнения остальным?!

— Идем! — разразился криками зал. — Сейчас!!! Больше не откладывать!!!

— В какой-то степени вам просто повезло.

Понять, куда смотрит Хумбаба, разговаривая с тобой, невозможно. Лишь если очень сильно постараться, можно убедить себя, что горящие точки на гладкой и блестящей голове киборга — это на самом деле глаза. Да и Чилдерман как-то упоминал, что помимо зрения, у Хумбабы есть еще масса интересных способов воспринимать реальность.

— Не перебей они друг друга, на Землю хлынула бы толпа смертельно уставших от войны и тысячелетней заморозки людей. На той стороне у Дедлиба не вышла из криосна десятая часть людей, и Комитет знал, что это случится. Так что, будь у ваших драгоценных предков немного больше времени — вас всех просто перерезали за место под солнцем. Вслед за мной отправили бы еще одну команду, потом еще... В конце концов, они бы не выдержали и вломились на Землю, не считаясь с потерями в количестве ковчегов.

Эмоции Хумбаба тоже может выражать только голосом. Далия вообще сильно удивилась тому, что они у киборга есть. Сам Хумбаба не любил рассуждать на тему своего происхождения, а как еще можно было выяснить, зачем боевой машине придали обогащенный эмоциями разум?

— Группа Дедлиба поставила генераторы моста на всякий случай. Они вообще не собирались наводить мост и забирать вас с Земли. Зачем им было делиться новым раем (а планета действительно оказалась хороша) с отсталыми грязными обезьянами с Земли? Они отлично понимали, в каком состоянии находится постпотопная цивилизация.

— Я представляла себе наших предков несколько иначе, — вздохнула Далия.

За прошедшие две недели она уже привыкла к облику Хумбабы и не шарахалась от него, столкнувшись в коридоре. Сейчас они висели в воздухе над прозрачной смотровой площадкой. Вид Земли из космоса до сих пор не надоел Далии, и каждый раз она находила в нем что-то новое, особенное.

— Это потому, что ты их не знала. В большинстве своем люди одинаковы... — киборг перевернулся в воздухе и повис над головой Далии. — На самом деле, ваши предки от вас почти ничем не отличаются. Знаешь, почему вы до сих пор живы, а там, на той стороне царит ад?

— У нас есть принципы баланса.

— Верно. Вы, постпотопники, как тот дед в здоровой лодке с зоопарком. Он спасся потому, что соблюдал правила, которые ему дал Господь. Ты думаешь, Ахмед случайно назвал свои города ковчегами? Вы спаслись, а на той стороне все уже мертвы. А все потому, что вдруг — бах! — и им на халяву досталась целая планета. А раз так, зачем нам какие-то ограничения, решили они. Результат ты слышала от Чилдермана.

— А если на мгновение предположить, что нобили Индики не ошибаются? — Далия вывернулась так, чтобы смотреть прямо в горящие точки глаз Хумбабы. — Если Чилдерман все-таки не хочет выпускать нас туда, потому что настоящая власть в этом мире принадлежит ему? Если все, что я узнала за последние месяцы — правда, значит, целая эпоха лежит на плечах одного человека!

Когда киборги смеются, выглядит это очень странно. Мембраны Хумбабы передавали человеческий голос идеально, но смех все равно звучал неестественно, как будто кто-то заводил ключом механическую игрушку, а потом отпускал пружину.

— И ты серьезно считаешь, что к этому можно стремиться? Что это действительно власть? Да у Чилдермана чувство ответственности развито так, как и не снилось большинству его современников! Основная масса людей — это аморфная масса. Сама по себе эта масса ни на что не способна, и при Потопе она просто пустила бы пузыри — потому что не знала, что делать! Но ей это не позволили Чилдерман, Руснак, Ахмед, половина Сената и еще пара тысяч человек, которым тесно было в рамках того общества. Я тебя уверяю, они искренне его ненавидели — зажравшуюся тупую массу с атрофировавшимися инстинктами выживания.

— Но зачем они всех спасли?

— Да хотя бы ради таких, как ты. Гибель группы Дедлиба — на самом деле закономерность. Большинство исходников унесли с собой к звездам все болезни того общества, которое существовало до Потопа. А вы, вышколенные балансом и жесткими условиями выживания, должны были стать лекарством...

Хумбаба не договорил. Он оттолкнулся от стены и прижался к митрагласу почти человеческим жестом.

— Началось, — произнес он спустя минуту. — Быстро, идем к Чилдерману!

Киборг подхватил Далию за пояс и потянул за собой к тоннелю, ведущему в зону с нормальной гравитацией. Перепрыгивая с одной вделанной в стенку скобы на другую, он выскочил в широкий овальный коридор. Далия, вновь ощутив вес тела, вывернулась из холодных лап киборга и приземлилась на ноги.

Без навигатора она в Турангалиле ориентировалась плохо, поэтому старалась не отставать от Хумбабы. Тот в свою очередь вынужден был притормаживать, чтобы его спутница поспевала за ним.

— Будет проще, если я тебя понесу, — сообщил киборг, в очередной раз останавливаясь.

— Не дождешься, — огрызнулась Далия. — Я еще помню, зачем Чилдерман запихал в твое нутро бомбу.

— Он обязательно ее включит, если с тобой что-то случится, — Хумбаба подошел вплотную к Далии, заставив ту попятиться. — Он выделил тебя из тысяч таких же пробудившихся. Иначе бы тебя здесь не было.

— Но... — начала было Далия, однако киборг не дал ей договорить, подняв на руки и прижав к груди.

Стены замелькали мимо нее с бешеной скоростью — теперь ограничения на скорость исчезли. Когда Хумбаба пробегал через наружный переход, на мгновение Далии стало не по себе — ей показалось, что они вылетели прямо в космос.

Хумбаба сбавил ход только в ангаре. Около корабля их уже ждали Чилдерман и Калеб. На этот раз Чилдерман привел в готовность совершенно другую машину, почти ничем не похожую на ту, которую украл Асока. Новый корабль имел что-то общее с Хумбабой — такие зализанные акульи очертания, наводящие на неприятные размышления. Спереди он злобно ощерился стволами орудий, а с расположенных ближе к хвосту коротких крыльев свисали ракеты. Корабль был покрашен в серый цвет, но Далия сама видела, как обшивка меняла цвет по команде Чилдермана.

— Куда летим? — спросила Далия, спрыгивая с рук Хумбабы.

— В Дуранки. — Чилдерман опустил корабельный пандус. — Времени у нас в обрез.

— Генераторы на той стороне отозвались? — спросил Хумбаба, проходя мимо.

— Да, — кивнул Чилдерман. — Ковчеги уже заперты, обидиаторы запущены. Далия, я вас предупреждаю сразу — сейчас в половине городов Индики нет ни одного контролирующего себя человека, все подчиняются программам эвакуации. Кроме, конечно, тех, кто наводит мост. Так что зрелище будет не для слабонервных.

Рубка нового корабля оказалась еще меньше, чем в первом. В ней не было примитивного управления, рассчитанного на непрофессионалов. Два пилотских кресла окружали твердые прозрачные полусферы, на которых ежесекундно менялись какие-то знаки. Чилдерман сел в первое кресло, опустив руки в специальные углубления по бокам. Из-за подголовника выполз клубок шевелящихся щупалец с горящими искрами на концах, живо напомнившими Далии прибор, ковырявшийся в Хумбабе. Часть щупалец прижалось к голове Чилдермана, остальные убрались обратно. Киборг пристроился сразу за входом в рубку, широко раздвинув ноги и упершись руками в свод. Далия и Калеб пристегнулись к креслам за местами пилотов. На мгновение Далия почувствовала, что ее затылка касается что-то шевелящееся, но мгновение спустя это ощущение исчезло.

Стены рубки прояснились, и мимо понеслись ряды оставленных предками кораблей. Как и в прошлый раз, корабль выпал из ангара через ворота в палубе и ринулся навстречу Земле. Заложив вираж, Чилдерман повел корабль над атмосферным слоем.

Сперва казалось, что снаружи ничего не происходит, но Калеб вдруг выдохнул:

— Храни нас Мами...

Далия, вертевшая головой в попытках выяснить, не пристроились ли к ней щупальца из кресла, посмотрела вперед и оторопела.

Космос перед ними превратился в россыпь огней. Звезды, которые только час назад были такими далекими и крошечными, во всей красе сияли перед Далией. Но теперь они не стояли на месте, а неторопливо перемещались по сложным траекториям.

Однако стоило Далии присмотреться, как она сообразила, что звезды остались на своих местах. Огни загорелись на астероидах, удерживавших города Индики. Именно они пришли в движение, и теперь от них во все стороны тянулись цепочки огней. Над некоторыми разворачивались нестерпимо ярко пылающие полотнища, обращенные в сторону Солнца.

Корабль шел с бешеной скоростью — когда он спустя полчаса приблизился к движущимся якорям, те промелькнули за бортом так быстро, что пассажиры ничего не успели рассмотреть. Чилдерман поднял корабль над ними, и только с высоты стало понятно — якоря двигаются навстречу друг другу. Это, в свою очередь, означало невероятное — там, внизу, огромные ковчеги тоже пришли в движение. Далия только попыталась представить, что сейчас творится над океаном, но привыкший к непоколебимой стабильности разум постпотопников отказывался воспринимать происходящее.

Время от времени астероиды испускали из себя серые цилиндры, беззвучно разрывавшиеся снопами искр. Один из цилиндров разорвался рядом с кораблем, и его заметно тряхнуло.

— Что это? — спросила Далия.

— Отработанные топливные элементы якорей, — не поворачиваясь, отозвался Чилдерман. — Если они сейчас выберут весь лимит на переброску, второго шанса у группы не будет.

— Что?! — от этих слов Далию тряхнуло. — Как это не будет?

— Вы видите, что происходит? Каждая акватория поделена на группы переброски. Города, входящие в группу, собираются в одной точке. Их движение поддерживается гравитационными компенсаторами, без них они не выдержали бы сдвига. Как только группа собрана, открывается прокол на ту сторону — это и есть мост Эйнштейна-Розена. В прокол, по проекту, опускается сразу вся группа. Но предполагалось, что это будет происходить после того, как с обеих сторон все выверят и подготовят площадку для посадки ковчегов на твердую поверхность. Энергии на якорях для этого впритык.

Корабль сбросил скорость, зависнув над медленно перемещающимся полем астероидов. Затем Чилдерман резко накренил его и проскочил между двумя сходящимися астероидами. Теперь размытая синева океанской поверхности приближалась с совершенно безумной скоростью. Более того, свободного пространства внизу оставалось все меньше — черные диски ковчегов сходились ближе, складываясь в одну невероятных размеров пирамиду с искаженными очертаниями.

Корабль вышел из пике так же молниеносно, как и вошел в него. Его дальнейший путь напоминал бег по извилистым переходам дна, заставленного лабиринтом из грузов — Чилдерман, немного снизив скорость, огибал невидимые пассажирам судна нити ковчегов. Они летели так близко к поверхности куполов, что когда он закладывал очередной вираж, на черном митрагласе различался смазанный силуэт корабля.

А ковчеги тем делом смыкались все плотнее. Скорость их движения ужасала — путь, на который у обычного дирижабля уходило несколько дней, они должны были преодолеть за считаные часы. Население ковчегов теперь контролировали обидиаторы, излучение которых исключало панику и держало людей в домах. На переброску отводилось всего несколько часов, дабы те не повторили незавидную судьбу жителей Гамельна.

Свободного пространства между ковчегами уже не оставалось, когда корабль завис над куполом. От открывшегося вида Далии стало жутко — до самого горизонта во все стороны тянулись тускло отблескивающие черные купола. Это выглядело так, словно ночной океан застыл, образовав почти одинаковой высоты ровные округлые волны.

— Здесь, — буркнул Чилдерман. — Времени на возню с люками нет, сейчас я его отшибу. Переживут пару дней с дыркой в крыше.

Орудия на носу развернулись в сторону огороженной сеткой метеоплощадки, венчавшей ближайший купол. Беззвучно выплюнув несколько вспышек, они вернулись в исходное положение. Зато на месте площадки расцвел огненный цветок, из которого во все стороны брызнули облака обломков.

— Медленная плазма? — поинтересовался Хумбаба.

Чилдерман кивнул и стронул корабль с места. Подведя его к разрушенной площадке, посреди которой зияла дымящаяся дыра, Чилдерман высвободил руки и бросился к выходу.

Стоило ему опустить люк, как внутрь ворвался горячий ветер, отдающий гарью и какими-то незнакомыми запахами. Воздух за бортом внушал тревогу и беспокойство, и дышать им было тяжело. Но главное — он был сухой и рвал глотку как песок. Такого воздуха не могло быть на планете, полностью покрытой водой.

— Плюнь на вас всех Эрре! — выругался Чилдерман. — Уже началось!

— Что началось? — одновременно переспросили Далия и Калеб.

— Переброска! — Чилдерман обернулся к ним. Глаза у него горели. — Это не наш воздух, это уже пришло с той стороны! Мост проложен!

Он сиганул вниз, раскинув руки. Вслед за ним из люка выпрыгнул Хумбаба, выбивший при приземлении из поверхности площадки сноп искр.

— Идете? — Калеб взглянул на Далию.

Та кивнула и ступила с пандуса. Такой сноровки как у Чилдермана или Калеба у нее не было, так что приземлилась Далия не особенно изящно. Гофер больно ударил в ноги, женщина завалилась набок и прокатилась к краю площадки. Уцепившись за торчащий из палубы штырь, она остановилась и принялась подниматься. Мгновение спустя рядом раздался глухой удар, и Далия почувствовала, как ее поднимают за плечо. Поставив ее на ноги, Калеб распрямился и вынул меч. Корабль с открытым люком завис прямо над ними и не двигался с места.

Чилдерман и Хумбаба скрылись в пробоине. Слегка прихрамывая, Далия побежала за ним, на ходу соображая, зачем она вообще в это лезет — как-никак, она энамэр, а не шеду. Но тот же инстинкт, что заставил ее нанять "Графа Д" и отправиться в путь с пастырем, тянул сейчас Далию к дымящемуся проему.

Внутрь они попали одновременно с Калебом. Лестница зияла дырами, а местами металл так раскалился, что стоило его коснуться краем ботинка, как тот начинал тлеть. Перескакивая через дыры, Далия и Калеб почти нагнали пастыря. Киборг обогнал их, и теперь снизу доносились глухие удары — как и Чилдерман, Хумбаба не стеснялся в выборе методов.

Покинув лестницу, они обнаружили полдесятка тел в доспехах шеду, разбросанных как поломанные куклы.

Киборг стоял перед массивной дверью. Через прозрачную поверхность, рассеченную наискосок рамой, были видны сгрудившиеся вокруг городского сервера люди. Часть из них оказалась вооружена, но устроенный Хумбабой погром заметно ослабил стремление сопротивляться.

— Заперлись? — спросил Чилдерман, подходя к двери.

При его появлении люди за ней попятились. Хумбаба провел лезвием по митрагласу, оставив глубокую царапину. От вибрирующего скрежета Далия и Калеб скривились, у них заложило уши, а кое-кто у сервера заметно побледнел.

— Выбить? — коротко поинтересовался Хумбаба.

Чилдерман смерил заслон взглядом.

— Пожалуй, я сам, — он встряхнул кисти и сжал их в кулаки. — Отойдите.

Из рукавов плаща пастыря полилось голубоватое свечение.

— Где-то я это уже видел, — чуть слышно произнес Хумбаба, делая шаг назад.

Чилдерман отвел правую руку назад, а затем нанес ей резкий удар. Раздался звон, по митрагласу разбежались трещины, а рука пастыря погрузилась в панель до локтя. Ухмыльнувшись, он дернул руку обратно, сжимая косую раму. Рывок сопровождал пронзительным визгом лопающегося металла. Дверь выгнулась и вылетела из проема, попутно осыпав всех осколками. Упав на одно колено и опершись левой рукой о палубу, Чилдерман зашвырнул ее за спину. Промяв коралловую стену, дверь грохнулась оземь.

Нобили внутри оторопели, но только на несколько секунд, и на Чилдермана обрушился град пуль. Ни одна из них не достигла цели, испарившись во вспышках — воздух вокруг пастыря задрожал и потек. Чилдерман поднял голову и уставился на нобилей.

— Еще один глупый шаг, — произнес он, — и я спущу на вас зверя Ливана. У меня и так слишком большой соблазн это сделать.

Стрелять больше никто не пытался. К огромному облегчению Далии, среди бунтовщиков не оказалось Иеремии Гиллеспи, ее отца.

— Уже лучше, — Чилдерман встал и распрямился. — Теперь вы разойдетесь в стороны и пропустите меня к ключу.

— Это наш путь к суше, — угрюмо произнес Дмитрий Лафута, бывший энамэр Талассо. — Почему ваш орден так старается скрыть ее от нас?

— Ваш путь к суше? Это ваш путь на тот свет, господин Лафута! И ладно бы ваш, так вы с собой еще несколько миллионов человек прихватите.

— Хватит лгать! — выкрикнул Рубенс. — Ваш орден давно отступил от принципов баланса! Мы все знаем про мосты в другие миры! Вы все равно не сможете водить людей за нос вечно!

— Да правда что ли? — Чилдерман неторопливо приближался к нобилям. — Значит, вы всё знаете о мостах и о том, куда они ведут. А не хотите посмотреть, куда вы сейчас тащите жителей Индики?

Чилдерман развернулся и подошел к экрану, занимающему половину стены.

— Автопилот, подъем до сорока километров, — отдал он команду кораблю.

На экране возник черный диск — купол Дуранки. По мере того как корабль набирал высоту, рядом появлялись и другие купола. Чем выше поднимался корабль, тем больше ковчеги походили на сложенные в пирамиду бильярдные шары. Кое-где их закрывали редкие облака. Спустя пару минут пирамида из ковчегов поместилась на экране вся.

Далия в ужасе зажала себе рот, чтобы не закричать.

Вместо воды ковчеги окружала грязно-оранжевая масса, из которой били огненные струи и поднимались столбы дыма. Кое-где из спекшейся земли торчали оплавленные скалы. Изуродованная войной суша явила свое кошмарное обличье. Там же, где граница действия генераторов заканчивалась, по-прежнему бежали бесконечные волны океана.

— Ну? — Чилдерман оглядел нобилей. — Вы сюда хотите отправиться? Это ваша долгожданная суша? Вы все еще хотите знать, почему я не пускаю вас туда?

— Что это? — ломающимся спросил кто-то из-за спин первых рядов.

— Это Элам, то самое место, куда вы так стремитесь. Там ваши предки угробили целую планету, устроив ядерную войну. Все знают, что это такое? Прекрасно. А теперь, дабы избежать лишних жертв, разойдитесь, чтобы я мог запустить обратный отсчет.

Пастырь шагнул вперед. Люди медленно расступались перед ним. В конце получившегося живого коридора стоял Мемфис Нунн, гегемон Индики. Нунн держался за кристалл с ключом, вставленный в слот главного компьютера ковчега. Его била дрожь, с подбородка свисала нитка слюны. Почти побелевшие глаза гегемона нервно бегали от одного своего соратника к другому, пока не остановились на приблизившемся почти вплотную Чилдермане.

— Я... Я... — захрипел Нунн.

— Отпустите ключ, Нунн, — произнес Чилдерман.

— Нет, — тот отчаянно замотал головой. — Нет! Есть... Есть же другие миры, туда тоже можно попасть!

— Я не буду долго распинаться, — в лоб гегемона уперся ствол револьвера. — Никаких других путей нет, Нунн. Это был единственный открытый мост за все время после Потопа. Все остальные команды Исхода либо не хотят иметь дела с Землей, либо не достигли пункта назначения. Отойдите в сторону.

Нунн опустил трясущиеся руки и послушно сделал шаг. Ствол револьвера Чилдермана следовал за ним

Чилдерман наклонился к ключу и принялся что-то набирать на возникшем рядом экране.

— Но что же нам теперь делать? — едва слышно прошептал Нунн. — Как же быть, если суши нет?

— А что вы делали раньше? Живите как жили, соблюдайте принципы баланса. Их придумали далеко не глупые люди, которые понимали, что вам, возможно, придется торчать на Земле не одну тысячу лет. До сегодняшнего дня у вас это довольно неплохо получалось.

— Чилдерман, — раздался голос Хумбабы. — Посмотри на экран.

Пастырь развернулся. Люди ничего не увидели в мельтешении грязи и огня, но Чилдерман понял, о чем говорит киборг.

— А вот и гости, — вздохнул он. — Господа, вы не представляете себе, сколько еще у нас будет проблем из-за ваших необдуманных действий. В данный момент с той стороны к нам ломится орда брошенных военных машин. Выживших в той войне, в отличие от людей. Как правило, их мозг программировали на крайне ограниченный круг задач — например, валить всех, кто не несет идентификационных чипов "свой-чужой". Наши ковчеги они принимают за объекты противника, так что рассчитывать на мирные переговоры с ними не приходится.

Чилдерман повернулся к компьютеру и выдернул из него ключ. Палуба под ногами затряслась, и на мгновение людям показалось, что их прижимает к ней. Но через секунду сила тяжести вернулась в норму, и ковчеги начали неторопливый подъем из кипящего радиоактивного котла Элама.

— И прежде чем я со своими спутниками вас покину, — Чилдерман убрал ключ в карман корсета, — еще пара слов. Я предупреждаю всех здесь присутствующих — вы держали в тайне существование мостов много лет. И с этой минуты вы все также должны соблюдать молчание. Но теперь за этим буду следить я сам. И молитесь о милости Эрешкигаль, если я услышу о мостах хотя бы еще одно слово! А пока я вынужден с вами попрощаться — не могу допустить, чтобы эта эламитская дрянь успела проникнуть под купола. Молитесь, чтобы мы успели разобраться с машинами до того, как откроются ворота ковчегов.

Пастырь прошел мимо застывших нобилей обратно, туда, где его ждали Хумбаба, Далия и Калеб.

— Автопилот, вернуть корабль на исходную точку, — передав приказ, Чилдерман обратился к спутникам. — Нам здесь делать больше нечего.

— Вы просто так оставите их? — поразилась Далия. — Ничего не сделаете?

— А что еще можно сделать? — пожал плечами Чилдерман. — Нет, я могу их всех порешить, но что это даст? Вам не кажется, что я вполне доходчиво объяснил нобилям ошибочность их убеждений? Страх порой бывает куда лучшим оружием, чем револьвер.

— Но ведь я и Калеб тоже знаем про мосты!

— И что вы будете с этим знанием делать? — улыбнулся Чилдерман. — Калеб, вот ты, к примеру?

— Ничего, — пожал плечами ханаанец, поднимаясь по лестнице.

— Вот видите. А вы сами, Далия? Неужели вы по возвращении в Эрцету начнете вещать о других мирах на каждом углу?

Женщина промолчала.

Они вновь оказались на куполе. Снаружи небо уже приобрело грязновато-рыжий оттенок. В воздухе повисла удушливая гарь, от которой Калеб и Далия сразу принялись надсадно кашлять. Чилдерман достал из плаща пластинку с капсулами и протянул ее спутникам.

— Примите по одной, а то еще схватите дозу. Под куполом радиация не страшна, а здесь вы одной пыли надышитесь до свечения.

— Что вы там говорили про боевые машины с той стороны? — заговорила Далия, едва проглотив капсулу.

— Если верить съемкам с корабля, через мост на ковчеги прошло полторы сотни боевых машин, которые люди Дедлиба использовали в войне друг с другом, — Чилдерман задрал голову, высматривая в небе возвращающийся корабль. — Если бы Хумбаба не притащил с собой червя, который в настоящее время блокирует серафимов, они бы меня не очень волновали...

Корабль появился внезапно, откуда-то сбоку, и завис над метеоплощадкой, сбросив пандус. Первым на борт запрыгнул Чилдерман. Он протянул руки Далии и Калебу, втянув их наверх, за ними поднялся Хумбаба.

— Компьютеры Турангалилы сейчас ищут пути обхода блокады, — продолжил Чилдерман, идя по проходу и одновременно проверяя патроны в револьвере. — Но пока особых успехов они не достигли. Так что, пока эта зараза не проникла под купола, разбираться с ней придется мне и ему, — он ткнул стволом в сторону киборга.

Пастырь сел в кресло пилота, и покатые купола замелькали под дном корабля.

— А нельзя использовать корабль? — спросила Далия.

— О, это был бы прекрасный вариант, будь митраглас устойчивым к плазме. Но, боюсь, корабельные пушки сделают из куполов швейцарский сыр...

— Смотри, вот первые, — Хумбаба подошел к боковой панели

Ни Калеб ни Далия ничего не разглядели.

— Шустрые, однако! — вздохнул Чилдерман. — Хотите полюбоваться? — спросил он у Далии и Калеба.

Пастырь вывел изображение с камер на свободную сферу. Пригнувшись, по черному митрагласу неслись три дальних родственника Хумбабы. Их панцири грязно-зеленого цвета покрывали мутные разводы, подпалины и многочисленные царапины. Передняя машина непрерывно вертела головой по сторонам. На ее спине была хорошо заметна глубокая вмятина, но это, похоже, ей не мешало. К бокам двух бегущих за ней машин крепились здоровые винтовки, одни стволы у которых были толщиной с руку Калеба.

Мгновением позже в поле зрения камеры попал еще с десяток киборгов, следующих за первой тройкой.

Чилдерман опустил корабль почти к самой поверхности купола. Обнаружив корабль, киборги застыли и потянулись к оружию.

— Все, нам пора, — Чилдерман встал из кресла. — Прощайте, Калеб, Далия... Не уверен, что на этот раз я отделаюсь также легко, как раньше.

— Но... — Далия растерялась, не зная, что сказать. — Мы можем чем-то помочь?

Чилдерман покачал головой.

— Я запрограммировал корабль на возвращение в Эрцету. Когда вернетесь, найдите Асоку и узнайте, где тот держит украденный корабль. Заберите на нем его людей, а корабли припрячьте где-нибудь на Эрцету.

Далия вдруг поняла, что уже почти минуту, как глотает слезы.

— Пойдемте, Далия, — Калеб тронул ее за плечо. — На этот раз это не наш бой. Человек в этой битве ничего не решает.

Далия обернулась к ханаанцу, лицо которого как обычно ничего не выражало.

— Он прав, — произнес за спиной у нее Чилдерман. — Вам пора. Прощайте. С вами было интересно.

Хумбаба спрыгнул на купол первым, за ним последовал Чилдерман, сжимающий револьверы. Над их головой взвыли двигатели корабля, и за считанные мгновения он скрылся в вышине.

— Воздух очищается, — Чилдерман вдохнул полной грудью. — Значит, прокол закрыт.

— Сколько, ты, говоришь, их успело пролезть сюда с Элама? — Хумбаба указал выскочившими из руки лезвиями на приближающихся киборгов.

— Сотни полторы, может чуть больше, — Чилдерман поднял револьвер и прицелился. — Если, конечно, кто-то еще не выползет из-под дна.

Грохнул выстрел, и одна из машин завертелась волчком. Остальные бросились врассыпную, на ходу снимая с боков винтовки.

— По сравнению со мной, это жутко устаревшие модели, — прорычал Хумбаба и рванул вперед. — Думаю, половину из них я точно уделаю!

Навстречу ему протянулись потоки плазмы, но он увернулся, попутно снеся в прыжке голову удачно подвернувшемуся противнику.

Чилдерман сделал еще пару выстрелов и, оттолкнувшись от купола, взвился воздух. Схлестнувшиеся на нем заряды отразил нанощит, а стрелявшие покатились вниз, гремя телами об митраглас. Приземлившись рядом с Хумбабой, пастырь отстрелил голову еще одному киборгу, извернулся и отбросил выстрелом в грудную пластину другого, которого тут же добил Хумбаба, разорвав пополам.

Приближаться к ним киборги больше не рисковали. Разбившись на тройки, они разбежались в разные стороны и открыли плотный огонь.

Чилдерман и Хумбаба переглянулись и бросились прочь друг от друга, огибая несущиеся навстречу пучки плазмы. В скорости военные киборги им уступали, так что каждый из них успел разнести еще по тройке, прежде чем противники сориентировались и накрыли их новым залпом. Чилдерман вновь укрылся за нанощитом, а Хумбаба заработал глубокую борозду на плече.

Эламитские киборги перестроились в полукольцо и начали загонять пастыря и зверя Ливана ближе к краю купола, где скат становился чересчур отвесным и удержаться было почти невозможно.

— Черт, они друг на друге там, что ли, эти пятьдесят лет тренировались? — проскрипел Хумбаба. — Перед тем, как меня отправили на Землю, я рвал таких пачками...

Он нырнул в сторону, уходя от очередного залпа.

— По моему, тебе пора продемонстрировать им те же фокусы что ты показывал мне в Ливане, — добавил Хумбаба, мгновение спустя оказавшись рядом с Чилдерманом.

Тот, опустившись на колено, убирал револьверы с опустевшими барабанами в кобуры.

— Знаешь, а у меня ведь запасы энергии тоже не бесконечные, — сказал Чилдерман, вставая. — Но других вариантов я не вижу...

Из рукавов плаща вновь полился синий свет. В плечо пастырю ударил заряд, но он лишь пошатнулся. Сияние вокруг него набирало интенсивность, выплескиваясь на выгибающийся под ногами митраглас. Вытянув руки перед собой, Чилдерман сцепил горящие синим пламенем пальцы в замок и потянулся. А затем сорвался с места.

Первые несколько киборгов разлетелись от его ударов, как бамбуковые куклы на ниточках. Отреагировать на его движения они не успели. Затем последовал прыжок, и удар разорвал киборга, целившегося из винтовки, напополам. Брызнуло синее пламя — и Чилдерман вырвал руки из пробитой насквозь грудной клетки противника. Искореженный киборг покатился вниз по изгибу купола. За ним последовал еще один, и еще.

— Во дает, — пробормотал Хумбаба, расправляясь с отвлекшимся на обстрел Чилдермана эламитом. — На него надо было целую армию натравливать, а не меня одного.

Он отшвырнул искромсанный остов и прыжками понесся вслед отступающей группе. С другой стороны к ней же приближался Чилдерман, продолжающий разбрызгивать синее пламя с рук....

Час спустя Чилдерман и Хумбаба все еще продолжали охоту на эламитов, которые перестали подпускать их к себе, предпочитая обстреливать их издалека. Разбившись на несколько групп, они начали отступать к краям купола. Уследить за всеми было невозможно — пока Чилдерман разбирался с одной группой, другая успевала скрыться из вида. А купола расходились все дальше. Печальный исход боя для эламитов исход не вызывал сомнения, но вылавливать их по отдельности после того, как они проберутся в ковчеги и устроят там резню, Чилдерману не улыбалось.

Он уже начал жалеть, что отправил прочь корабль, как с неба на зеркало купола упала массивная тень и пара машин Дедлиба кубарем покатились вниз. Хумбаба остановился, вонзив когти в митраглас и задрал голову. Над ним закладывали вираж четыре крылатые фигуры.

— Червя твои родители тоже хренового написали, — рядом с Хумбабой стоял Чилдерман. — Мой фейнман расколол его всего за две недели.

Сияние сходило с его рук, бросая последние отсветы на купол.

— Ну вот, а я только разошелся, — протянул Хумбаба, глядя как серафимы рвут киборгов на части, набрасываясь на них сверху. — Ты знал, да? Сколько им надо чтобы добраться сюда от лифта? Полчаса? Час? Ты ведь знал, да?

Чилдерман сел на край метеоплощадки, вытащил из кармана корсета тонкую щепку и принялся жевать ее за конец. Небо над городом очистилось, и через редкие струи дыма стало видно, что солнце уже клонится к горизонту.

— Ну а теперь скажи мне, почему ты не пришиб этих горе-заговорщиков? — Хумбаба проводил взглядом серафима. — Нет человека — нет проблемы. Так, кажется, у вас раньше говорили.

— Ха! — смех Чилдермана прозвучал как металлический скрежет. — Если бы все проблемы можно было решить просто отшибив пару-тройку голов! К сожалению, для поддержания порядка на этой планете одной грубой силы иногда недостаточно...

— И чего ты тогда сейчас добился? Запугал кучку суеверных идиотов...

— Неужели ты думаешь, что они и в самом деле никому ничего не расскажут? — перебил киборга Чилдерман. — Вот увидишь, через год половине мира будет известно про Элам. Но заодно и про то, что все другие пути закрыты. К тому же у меня нет никакой уверенности, что остальные исходники не поступят так же, как твои создатели. Следовательно, нечего внушать людям ложные надежды. Нет надежды — нет дураков, которых она питает. Мне до смерти надоел этот бред про сушу и великих предков, и я надеюсь, что теперь хоть на время от него избавлен.

Пастырь немного помолчал, и добавил.

— Впрочем, навсегда лишать людей веры в цели Исхода тоже чревато. И теперь у меня хотя бы есть Калеб и Далия Гиллеспи. Через десяток-другой лет, если подсчеты Ахмеда верны, у избранных начнет срабатывать генетическая прошивка, а эти двое станут катализатором процесса. Получив доступ к опыту цивилизации за несколько тысяч лет, они будут прекрасно понимать, что происходит и каковы перспективы дальнейшего развития человечества. Я даже допускаю, что я дам им в руки что-нибудь посовершенней бамбуковых лопат и дирижаблей на метане. А учитывая, сколько времени постпотопники впустую протоптались на месте в ожидании возврата великих предков, возможно пришло время менять все в корне.

Чилдерман погонял щепку туда-сюда.

— Короче, мы вернемся к этому разговору, когда через мост на Турангалиле придет человек с ключом, а не урод вроде тебя.

— Но пока ты и дальше намерен разыгрывать из себя пастыря? — Хумбаба опустился рядом.

Над ними пронесся серафим, в руках которого бился эламитский киборг. Мгновением позже тот отправился в полет к поверхности океана. Ковчеги стадом гигантских черных черепах расползались в стороны от Дуранки, и теперь Чилдерману с Хумбабой была видна тянущаяся за заходящим солнцем по воде золотая дорожка, в которую ухнул киборг.

— Да, буду делать то же, что и раньше. Хочешь присоединиться? Тебе ведь все равно больше нечем заняться.

— Может быть... — Хумбаба углубился в изучение нанесенных в драке увечий панциря. — Но знаешь, при таком раскладе мне как-то не прикалывает быть пугалом для непослушных детей.

— А-а, это плевое дело. Хочешь, лет через пятьдесят они будут почитать тебя спасителем человечества вместо Утнапишти?

— Нет уж, спасибо. Но вот одна просьба у меня к тебе будет. Не надо на меня шумерские ярлыки клеить. Ну что это за имя такое — Хумбаба?

— Ну как же? Хумбаба — ураган его голос. Уста его — пламя, смерть — дыханье! Ему вверил Энлиль страхи людские. Ну и так далее.

— Хватит меня лечить. Ты думаешь, я эти байки не знаю?

— Ладно, — Чилдерман проводил взглядом очередного серафима. — А как тебя называли на той стороне?

— Никак, — буркнул киборг. — У меня только номер был.

— А как же твоя индивидуальность, генератор эмоций? Они-то откуда?

— Техники перед отправкой ошиблись.

— Да ладно! Как так?

— Вот так. Человеческий фактор. Но ты бы, конечно, предпочел, чтобы я был исполнительным идиотом, вроде тех, что сейчас добивают твои серафимы.

— Вряд ли, — Чилдерман поднялся на ноги и потянулся. — Хоть часть работы на тебя свалю — "Дарвиния" прибывает на Меннеферу только через сотню с гаком лет. А пока эра канатоходцев продолжается.

P.S. Десять вполне достоверных фактов об эре канатоходцев

1. Эпос о Гильгамеше ("О все видавшем"), довольно часто цитируемый в этой книге, является одним из древнейших литературных произведений на Земле, дошедших до нас в письменном виде. Самые старые записи истории Гильгамеша датируются XXIII веком до н.э. Помимо прочего, сказание о Гильгамеше известно включенным в него описанием всемирного потопа, прямые параллели которого с потопом из Книги Бытия не увидит только слепой. Все цитаты в тексте взяты из "Избранных переводов" Дьяконова М.М. и Дьяконова И.М. (Москва, 1985).

2. Вода на самом деле никогда не покроет сушу полностью, если, конечно, на то действительно не будет воли божьей, — максимальный уровень подъема океана при таянии всех ледников планеты не превысит сотни метров. Впрочем, даже это будет иметь последствия столь катастрофические, что человечество может на самом деле начать жить по принципам баланса.

3. Морская вода и атмосфера Земли постоянно обмениваются кислородом. Зеленые водоросли, как и растения суши, выделяют на солнечном свету вполне приличный его объем. А так как кислород растворяется в воде в несколько десятков раз хуже, чем в воздухе, значительная его часть переходит в атмосферу. Сейчас зеленые водоросли вряд ли способны заменить собой леса, но биология и генетика ведь не стоят на месте, верно?

4. Воздушные ковчеги это, конечно, плод авторской фантазии или, в лучшем случае, дело весьма далекого будущего. А вот появление настоящих плавучих городов, видимо, не за горами. Например, уже сейчас как вполне осуществимый рассматривается проект "Лист кувшинки" французского архитектора Венсана Кальбо. Кальбо предложил создать город, рассчитанный на 50 тысяч жителей, спокойно дрейфующий по мировому океану. Уникальная конфигурация в форме листа-тарелки амазонской кувшинки Victoria Regia, по замыслу создателя, обезопасит его от угрозы затонуть во время шторма, а автономные источники питания и искусственные ландшафты обеспечат более чем сносные условия существования обитателям "экополиса".

5. Каури — моллюск с пестрой раковиной, длиной около 10 см. В странах Азии, Африки и Океании раковины до начала 20 века использовались в качестве денег. Сейчас каури называется мелкая разменная монета в Гвинее.

6. Текст гимна "Lilium", звучащего в зиккурате Гамельна, составлен из отрывков т. н. Библии Vulgate — перевода Ветхого и Нового Заветов на латынь. Эту композицию в исполнении японской певицы Кумико Нома можно услышать в опенинге аниме "Elfen Lied". Перевод использованных строк звучит примерно так:

Уста праведника изрекают премудрость, и язык его произносит правду (Псалом Давида 36:30)

Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни... (Послание Иакова 1:12)

7. Томас Робет Мальтус (1766 — 1834), английский экономист и основоположник теории мальтузианства. Мальтузианство изначально считалось исключительно экономической теорией, объясняющей безработицу как результат некоего "абсолютного избытка людей". Иначе говоря, согласно Мальтусу, рост населения должен был соответствовать росту средств существования. Впоследствии термин "мальтузианство" стал применяться в отношении любой попытки обосновать ограничение роста населения в соответствии с имеющимися ресурсами.

Мальтузианство чаще всего упоминают в привязке к социал-дарвинизму, еще одной малопопулярной в наше время теорией, утверждающей, что в современном обществе продолжают действовать эволюционные законы Дарвина.

8. Клиология (научная история) — теория, предполагающая возможность моделирования развития общества на основании совокупности математических законов. Термин предложен американцем Майклом Флинном, изложившим свои взгляды на математический анализ будущего в эссе "Введение в клиологию". В России издательство АСТ в 2005 году выпустило роман Флинна "В стране слепых", где, в частности, говорилось о группе заговорщиков, пытавшихся рассчитать будущее с помощью аналитических машин Бэббиджа. "Введение в клиологию" также было включено в это издание. Впрочем, читателю, возможно, ближе будет понятие "психоистория" придуманное Айзеком Азимовым намного раньше и использованное им в серии "Основание".

9. Орбитальный (космический) лифт придумал еще в 1895 году К.Э. Циолковский (1857 — 1935), предполагавший, что в будущем подобные сооружения послужат дешевым средством доставки грузов за пределы Земли. Суть проекта заключается в натянутом от поверхности планеты к спутнику, находящемуся на геостационарной орбите, тросе, по которому свободно перемещается транспортный модуль. И это отнюдь не идея-фикс, применимая только в фантастике, — в наше дни НАСА полным ходом ведет исследования в этом направлении. К ним привлекаются и разработчики со стороны — в рамках ежегодного конкурса Space Elevator Games. Проекты лифта существовали даже в СССР, например, космическая башня Покровского. Следует, впрочем, заметить, что орбитальный лифт, описанный в романе, по ряду причин имеет мало общего с реальными разработками.

10. Идею кротовой норы (моста Эйнштейна — Розена) предложили в 1935 году Альберт Эйнштейн (1879 — 1955) и Натан Розен (1909 — 1995). Они доказали, что в рамках общей теории относительности допускается создание тонкой пространственно-временной трубки, соединяющей две области почти плоского пространства. Именно теория кротовых нор породила идеи подпространства и гиперпрыжков, без которых невозможно представить современную космическую фантастику.