К этой мысли мы пришли постепенно, когда осмотрелись, и хорошо что у нас поначалу не было достаточных запасов олова на продажу, а когда поднакопили — наш взгляд на обстановку был уже другим. Ведь владея стратегическими запасами, да притом в подавляющих количествах, мы по идее могли не просто их продавать, мы могли влиять на производства, в которых они используются, а то и сами начать действовать в этих производствах ... по каучуку мы так и стали поступать, так же поступали и по олову.
И консервы были довольно важным элементом жизни. Ведь холодильники еще только входили в обиход, поэтому консервированная пища пользовалась огромным спросом — не надо было каждый день бегать в магазин, дома всегда была готовая еда, которую надо только разогреть. Удобно. И уже в середине тридцатых в США выпускалось 10 миллиардов банок ежегодно, на одной только Аляске выпускали 400 миллионов банок сардин, во время войны это число минимум удвоилось — для военных такая упаковка была еще более привлекательна.
И всю эту работу выполняли несколько крупных и множество мелких производителей консервов. Так, еще в начале века из нескольких мелких производителей образовалась пара крупных игроков на рынке консервов — American Can Company, Continental Can Company — которых называли "twin giants" — на них приходилось две трети выпуска консервов. Были и другие производители, и все вместе они стоили десятки и даже сотни миллионов. К началу войны оборот рынка составлял несколько сотен миллионов долларов (в 2014 — 13 миллиардов). Казалось бы, рынок поделен накрепко. Но помимо того, что мы владели стратегическим для рынка металлом, у нас было и несколько технологий, за счет которых можно было раздвинуть тесные ряды консервщиков.
Во-первых, мы делали банки из жестяных лент, скатанных в рулоны. Некоторые американские фирмы тоже перешли на такую механизацию, но многие продолжали делать консервные банки из отдельных листов, что усложняло процессы, начиная с того, что листы надо было подхватывать из стопки, а не просто сматывать с бобины. Далее, мы применяли электролитическое нанесение олова на железные листы — это снижало расход олова на 60%. Расход металла снижало и время готовки — так, чтобы избавиться от бактерий в мясе, овощах и молочных продуктах — то есть пище с низкой собственной кислотностью — их надо кипятить при температуре 115-130 градусов — а для этого надо создать давление в 2-3 атмосферы. Вот промышленники и кипятили свои консервы при такой температуре — уже в начале века компания National Presto Industries выпускала промышленные "скороварки" объемом 185 литров (50 галлонов). Выпускались и другие скороварки (или, как их называли, реторты) — например, реторта внутренним диаметром 60 и высотой 120 сантиметров за одну загрузку вмещала от 30 банок размером 600х700 (диаметр х высота в сотых дюйма) до 518 размером 202х308. Мы поначалу также пошли по этому пути, но вовремя остановились и сделали ход конем — стали добавлять в воду хлорид кальция. Он был у нас побочным продуктом при производстве соды, и из-за его гигроскопичности мы активно применяли его для осушения газов, использовали и для консервирования овощей и фруктов — они оставались свежими дольшее время, он позволял контролировать жесткость воды при производстве пива, применяли и в медицине, а его смесь не давала воде замерзать при низких температурах — так, добавление тридцати процентов снижало точку замерзания до минус 55 градусов (а хлористый натрий — то есть обычная поваренная соль — только до минус 21 градуса) — мы не столько боролись с гололедами, сколько понижали таким образом температуру охлаждающей воды в промышленных и транспортных системах и образование ледяных пробок в трубках. А тут подумали — а чего бы не обратить это свойство в обратную сторону ? И действительно — добавление 50% к воде повышало ее точку кипения как раз до 130 градусов. То есть мы могли готовить консервы без применения скороварок — вода не выкипала, то есть тепло не терялось, и при этом передавала содержимому банок нужную температуру. А это мало того что давало экономию на оборудовании — все-таки скороварка — сложное изделие по сравнению с ванной — но и ускоряло процессы — емкость можно было сделать какого угодно размера, загрузку-выгрузку производить хоть крановым оборудованием, а не вручную, не требовалось и остужать воду перед выемкой банок и снова нагревать после загрузки очередной партии — тут экономия уже не только времени, но и энергии.
Расход металла уменьшался и за счет сварки продольного шва — заодно это убрало загибочную машину, что ускорило прохождение банок через конвейер — ведь ей приходилось сначала загнуть края один раз, затем — еще раз — так называемым двойным швом — это долго и тяжело, а потому машина требовала еще и частой подналадки из-за износа ее рабочих роликов и поверхностей. Кроме того, верхнюю и нижнюю крышки мы также приваривали, а не припаивали, что еще ускоряло процесс и уменьшало расход олова. Шутки-шутками, но если на одной банке мы так экономили граммы металла, то на сотнях миллионов банок — уже десятки тонн стали и сотни килограммов олова. Да и оборудование было гораздо проще — так, современные многопоточные станки могли обрабатывать до шести тысяч банок в час, но и размерами эти монстры были с половину здания — ведь при сгибании и закатывании швов надо передавать большие усилия, то есть нужны крепкие массивные станины, да и исполнительные механизмы — неслабые. Наши станки примерно такой же производительности были на порядок легче и занимали в три раза меньше места.
Вишенкой на торте стали наши новые запатентованные технологии. Прежде всего — банка из двух частей — к моему удивлению, сейчас все банки делались из цилиндра и двух крышек — верхней и нижней — и так делались даже сравнительно невысокие банки. Поэтому наши новые банки позволили избавиться от необходимости вырубать дно из листа и затем приваривать его (и тем более прикатывать сгибами) к цилиндру стенок. Да, пока мы могли так делать только невысокие банки, да и операция вытягивания стенок и дна из одной заготовки была непростой, но она ускорилась за счет роторного пресса, когда в обработке были сразу три десятка заготовок. Еще одной нашей новацией стали банки с открывающейся крышкой, когда сверху надрубленной крышки находится язычок, которым можно открыть банку безо всякого ножа — для меня-то такие банки были само собой разумеющимся, а тут они произвели фурор (в РИ появились в 1960 году).
За счет всех этих новшеств наши банки входили в два раза дешевле банок конкурентов — а это немалый плюс для лиц, принимающих решения у кого делать закупки — им ведь важно отчитаться об экономии правительственных средств ! В плюс шел и меньший вес — то есть солдату легче ее таскать, и собственная открывашка — то есть солдату легче пользоваться — сплошные плюсы ! То есть уже это позволяло нам не слишком опускать цену на нашу продукцию — пара процентов ниже альтернатив — и мы на коне. Ну и немного персональных подарков, создание у конкурентов проблем с оловом и профсоюзами — и вуаля ! — мы подгребаем аж треть военного заказа армии США и половину поставок по ленд-лизу. Полмиллиарда в год. Продажей только олова мы не заработали бы и процента от этой суммы.
Более того — лимитируя поставки олова на рынок, мы воздействовали и на конкурентов — ведь до войны 80% олова — 66 тысяч тонн — поступало именно из стран ЮВА, и 40 тысяч тонн потребляла именно консервная промышленность. Сейчас наращивались мощности по переработке консервных банок, но они давали всего 11 тысяч тонн, наконец стали увеличиваться поставки из Боливии, откуда до войны поступало 18 тысяч тонн, но ситуация долгое время осложнялась восстаниями боливийских рабочих, которым японцы предоставили много оружия, и японскими ВМС, шаставшими вдоль берегов обеих Америк. Так что ситуация с оловом была напряженной вплоть до того, что чтобы купить тюбик зубной пасты, покупатель должен был сдать пустой тюбик от старой пасты. Конкуренты из упаковочной индустрии пытались было ставить нам палки в колеса, начиная от подачи судебных исков и вплоть до сговора с производителями продукции, но с исками мы по ходу дела разобрались, а поставщики частью были приструнены нашими людьми в правительственных органах (вплоть до угроз обвинить в саботаже !), частью — нашими "гангстерами" и нашими боевыми отрядами, косящими под гангстеров, частью — заменой их на другие источники — в конце концов, Бразилия, Аргентина и другие страны, не затронутые войной, были готовы предоставить несколько сотен тысяч тонн мяса и другой продукции на благое дело победы над фашизмом и японским милитаризмом, даже несмотря на то, что в этих странах были сильны пронемецкие настроения. Точнее, они были больше антиамериканскими, поэтому нас — русских (точнее — освободившихся народов Юго-Восточной Азии) — там встретили вполне доброжелательно.
Впрочем, с профсоюзами было сложновато — что "угольщик" Джон Льюис, что Филип Мюррей — "железячник" и заодно председатель Конгресса производственных профсоюзов — оба не особо тепло относились к коммунистам и даже не раз выступали против них, не говоря уж об изгнании наиболее активных из своих организаций. Американская Федерация Труда — эти были еще менее терпимы к коммунистам. Так что надо было думать как с ними сотрудничать или на кого менять.
Тем более что Америка — Северная и Южная — становились единственными источниками продуктов на международном рынке — Европа, Азия и Африка пылали войной, и даже в Южной Африке, где боев пока не было, консервные заводы не работали, а ведь они еще до войны поставляли 1,3 миллиона картонных упаковок консервированных фруктов и рыбы на 3,5 миллиона долларов в год, и с началом войны эти поставки увеличились в три раза. Теперь они выпали. Так что любой новый поставщик приветствовался на рынке.
Мы перетягивали на себя объемы поставок и из стран Тихого океана. Так, на Гавайях перед войной только под ананасами было занято 36 тысяч гектаров, ежегодно консервировали 10-12 миллионов штук (в РИ эти объемы сохранялись и во время войны), в США 85% продававшихся консервированных ананасов были с Гавайев. А еще из 13 миллионов штук ананасов делали сок и также везли в США — сумма экспорта превышала 21 миллион долларов. Сейчас Гавайи были в оккупации, так что наши малайские, филиппинские и таиландские ананасы пошли на ура. Да и потом неизвестно что будет — перед войной население Гавайев наполовину состояло из японцев, которые активно поддержали приход на острова своих соплеменников, поэтому после войны их ждет нелегкая судьба, а ведь они держали много ферм.
Развивались мы и в Калифорнии. С 1890 по 1914 там происходила переориентация сельского хозяйства с пшеницы на фрукты, соответственно, хозяйства мельчали, в 1939 году там было 133 тысячи ферм размером по 32 гектара в среднем, а всего — 7,5 миллионов гектаров. Калифорния производила 60% цитрусовых США, причем еще с прошлого века — так, в начале 20го века там было 4,5 миллиона деревьев именно цитрусовых — апельсины, грейпфруты, лимоны. Японские фермеры производили продукции на 40 миллионов долларов ежегодно — они специализировались на помидорах и перце. После разгрома, учиненного там японцами в начале 1942 года (АИ), после длившейся там почти год партизанской войны (которая не угасла и сейчас), земли там серьезно подешевели, поэтому мы скупали их по минимальной стоимости, зачастую вместе с посадками — сады еще не успели прийти в полный упадок и их можно было восстановить — хватило бы рабочих рук. Мы наращивали контроль над источниками продуктов.
Правда, поначалу те самые "огромные близнецы" — "twin giants" — оказали сопротивление — их объемы производства и раньше позволяли делать большие скидки, отчего страдали более мелкие производители консервов, и когда разгорелась торговая война, именно "малыши" стали ее первыми жертвами, так что вскоре нам пришлось тратить деньги на выкуп их производств, чтобы рабочие не остались без средств к существованию. Правда, когда правительство обеспокоилось возникшей на рынке ситуацией, именно "близнецы" попали под горячую руку (не без нашей, конечно, помощи) — федеральный суд снизил допустимую для них скидку на свою продукцию — антитрестовское законодательство и все такое (в РИ это случилось в 1950).
Наша помощь заключалась в том, что когда шли слушанья в конгрессе по этому делу, мы разожгли в прессе "цинковый скандал" — кукуруза и некоторые другие продукты при нагревании выделяют сероводород, который контактирует с оксидами железа в оловянном покрытии внутри банки и от этого кукуруза темнеет. Чтобы такого не происходило, в 1921 году Continental Can Company разработали технологию, по которой в олово для внутреннего покрытия добавлялся цинк — он препятствовал реакции оксидов железа с сероводородом и кукуруза оставалась желтой и веселой. "Вот только цинк — он же вреден ! Всем известны его токсичные свойства, все мы не раз сталкивались с отравлениями от продуктов, хранившихся в оцинкованной посуде !!! Получается, что все банки производства Continental — ядовиты !!!". В общем, подобными статьями мы неплохо так замазали консервщиков, так что принятие закона прошло гладко. Ну а то, что цинк добавляли далеко не во все банки, а где добавляли — так совсем немного, и что в малых количествах он все-равно нужен в организме — кто там будет разбираться ? Тем более что после принятия закона шумиха быстро улеглась. А чего шуметь-то ? Закон принят, просевшие акции прикуплены — операция удалась, работаем дальше.
Конкуренты начали было возмущаться таким поворотом событий, но это они зря — сами видимо забыли как с начала века поступали с теми кто отказывался становиться в их ряды — подкупы чиновников, угрозы, кражи технологий, вал помоев через прессу, организация забастовок — мы даже не все эти методы еще и применяли — так, технологии-то мы да, тоже у них в конце-концов украли, вот только не нашли там пока ничего интересного — просто слишком разные техпроцессы, а если что-то и совпадало — так это уже не было для нас новостью — например, проверка банок сжатым воздухом на герметичность — мы так проверяли еще наши гильзы, ну а "защиту" этой "технологии" патентами мы пока обошли просто — не стали светить свои станки — вот и все. Край — запатентуем проверку не изнутри, а снаружи — то есть банка будет обхватываться снаружи и сжатый воздух будет вдуваться в это внешнее пространство, а не во внутреннее, как сейчас — собственно, патент мы естественно на это взяли, и невелика беда сделать потом такое оборудование.
Поэтому мы вдруг оказались в гораздо более выгодной ситуации — у нас-то производство было гораздо дешевле. Так, согласно внутренней бухгалтерии, переданной нам добровольными помощниками за совсем небольшое поощрение, стоимость одной консервной банки у "Continental Can Company" была три цента, нам она обходилась в полцента — вроде немного, но при миллиардных тиражах это выливалось уже в миллионы и даже десятки миллионов долларов ценового преимущества, которое мы могли пустить на прибыль, демпинг и подкуп. А ведь подобные преимущества возникали и на других этапах производства. Правда, пока мы свою продукцию продавали по ценам почти на уровне конкурентов — много средств уходило в том числе на выкуп и переоборудование мелких производителей. Все эти фирмы мы выкупали на множество созданных нами некоммерческих организаций, которые по документам, да и внешне, не были связаны друг с другом — да, оборудование, процессы — все это было общим на наших предприятиях, их группы по три-пять-семь заводов обслуживались одной бухгалтерской и юридической фирмами — тоже нашими — ну типа удобнее же вывести бухгалтерию на аутсорс, но владельцы везде были указаны разные — зачастую даже те кто ими владел и раньше — то есть хотя собственность по факту была уже социалистической, но юридически — все так же частной. Так что наше консервное производство выглядело как сонм мелких фирмочек, которые ну никак не могли существенно влиять на рынок — так мы на всякий случай прятали наши объемы, а заодно потом оказалось, что это выгодно и по соображениям уплаты налогов. Так что конкурентам еще требовалось время чтобы разобраться — кто же начал их теснить и как он это делает. Когда выяснят — мало не покажется.
