ГЛАВА 12.
А это важные транспортные артерии — обе берут начало на Тибетском нагорье и текут строго на юг на три тысячи километров — первая — через Юннань в Лаос и Таиланд, вторая — также через Юннань в бывшую Бирму, причем на севере Юннани между реками не более шестидесяти километров. Мы использовали эти реки очень активно, даже несмотря на многочисленные пороги и водопады, хотя по возможности старались сгладить русло — где-то подрывали валуны толовыми шашками и даже черным порохом — что нашлось на местах, где-то организовывали насыпные дамбы чтобы поднять зеркало воды над порогами, а где-то просто организовывали перевалочные пункты, благо что средств на оплату чернорабочих, носильщиков и грузчиков хватало — там выходила далеко не одна плошка риса, да еще с овощами, фруктами и мясом, да и какая-то копеечка капала — для многих местных это были райские условия, люди трудились на совесть. Поэтому каждый день сотни лодок делали тысячи тонно-километров грузов — для этой цели на лхасском заводе и на заводе в Сычуани мы организовали производство десятисильных моторчиков, которые обеспечивали лодкам грузоподъемностью до пяти тонн более пятнадцати километров скорости, если вниз по течению, да и обратно не намного медленнее. И добираться до реке было в принципе удобно — например, от Лхасы можно было пропыть по Брахмапутре четыреста километров на восток, а когда она заворачивала на юг — преодолеть по земле еще двести километров — и уже Салуин. Или сразу двести километров на северо-восток — и снова Салуин — где-то там в 1718 году ойратско-тибетское войско разбило цинских маньчжуров. Только в верховьях у реки больше порогов, а потому можно использовать лишь мелкие лодки, грузоподъемностью до тонны. Мы даже на время приостановили строительство транстибетской дороги, чтобы прокинуть узкоколейку от Брахмапутры до Салуина — все-таки поток грузов был приличный — и войска-боеприпасы, и продовольствие, да и сырье для заводов тоже требовалось.
А японское наступление китайцы быстро остановили — грамотно купировали прорывы и обложили вклинения плотными массами войск — обороняться китайцы умели. Вот с наступательными действиями у гоминьдана по прежнему было плохо, лишь поэтому японцы выбрались из этой горной трясины сравнительно без потерь. Мы еще провели совместно несколько локальных операций, но силы были не в нашу пользу — к осени у нас там было двести тысяч бойцов, у японцев — триста, а у кайшистского гоминьдана — три миллиона. Просто несопоставимые величины, даже если учитывать что у китайцев было вооружено всего миллион человек, но носильщики и строители дорог и оборонительных сооружений также были весомым подспорьем войскам. Оставалось лишь встать в глухую оборону и надеяться, что Чан Кайши все-таки обратит внимание на север, в центральные области Китая. Так что мы с японцами начали копать — много и усердно. А в Бирме и Таиланде мы продолжали воевать только с моряками, тогда как с сухопутчиками как установилось перемирие, так и не прекращалось — у нас был общий враг. Зато это высвободило силы для борьбы с националистами всех мастей, причем и нам, и японцам — белые доставляли неприятностей обеим сторонам.
Больше меня напрягал даже не Чан Кайши, а Сталин. Москва хранила странное молчание — как будто не знала о наших художествах. Но она знала, и молчала либо потому что одобряла, либо потому что меня и моих соратников уже списали со счетов. А может еще почему — то было нам неведомо. Но вот за что мы получили по шапке — так это за Сычуань. Когда мы к весне 1944 года отвоевали Восточный Тибет, мы оставили сычуаньского губернатора в покое — чужого нам не надо тем более что сил его забрать не было. Так что фронт там стабилизировался, даже наладился какой-то трансфронтовой обмен продовольствием, сырьем, туда-сюда начали шастать торговцы, и переговорщики по локальным вопросам, были организованы КПП — образовалось некое подобие границы, только опоясанной опорниками и окопами с колючей проволокой. Иногда постреливали в нас, иногда постреливали мы — но в целом ситуация была спокойной и мы обкатывали там новобранцев — вроде бы опасно, а вроде и не совсем — вот они и привыкали к чувству повседневной опасности, когда могут убить в любой момент но никуда деться нельзя а потому надо просто терпеть и быть осторожным. Для этого у тибетцев были мантры, да еще мы перевели цоевскую 'Следи за собой' (будь осторожен). И в основном народ справлялся.
Мы даже малость подзабыли про этот участок, как он сам напомнил о себе в лице сычуаньского губернатора. 'Давайте дружить !' — сказал нам сычуаньский губернатор — 'Мы станем Республикой Сычуань, вы станете нашими союзниками и вместе будем отбиваться от наших общих врагов'. В принципе, резон в его словах был. Время все-равно работало против Сычуани и его правителей — кто-то их да подберет, слишком разные весовые категории — либо японцы, либо кайшисты, либо цзывеевцы, либо коммунисты. Вот губернатор и находился в положении хуже губернаторского. Мы же — были неместные, находились далеко, а потому полностью подмять его под себя не сможем, то есть у него и его подручных будет некоторая свобода маневра. И вместе с тем мы — сила, которая при случае может очень помочь отбиться от нападения. Да, для него это было выгодно. Но это было выгодно и для нас — все-таки убирался целый участок фронта — более тысячи километров. Это дофига. Можно высвободить не один десяток батальонов для действия на других направлениях. Да, часть придется встроить в общую линию фронта, но это все-равно — только часть. Во многом из-за преброски этих высвободившихся сил мы и смогли остановить а потом и откатить обратно наступление гоминьдана.
Собственно, от Сычуани оставалось всего Сычуанская впадина размерами 300 на 500 километров. Запад был присоединен нами к ССТР Тибет (в РИ на этих территориях находятся Гардзе-Тибетский АО, Нгава-Тибетско-Цянский АО, Ляньшань-Ийский АО, округа Яань и Маньян). Чунцин был захвачен японцами — на него мы и повели наступление когда переформировали свои отряды. Причем основной фронт там держали уже части цзывевского гоминьдана, и они не ожидали появления против себя крупных сил — поначалу мы не трубили на все стороны об образовании новой республики, поэтому прибытие наших и сычуаньских войск на восточный фронт никто особо не отслеживал. А там все прошло как по маслу — штурмовыми налетами мы раскатали несколько опорников, затем вперед пошли штурмовые отряды, которые создали проходы в обороне прояпонского гоминьдана, и когда в эти проходы хлынули массы сычуаньских войск, гоминьдановцы начали сдаваться целыми батальонами и полками. Понятное дело, их тут же ставили в строй и шли дальше. Всего за две недели наши армии передовыми мобильными отрядами прошли триста километров на восток, освободили Чунцин — столицу Китая с 1940 года — и прошли дальше еще двести километров, немного не дойдя до Ичана — там мы столкнулись с японскими ВМС — несколько их крейсеров и канонерок потопили либо серьезно повредили штурмовиками, но дальше решили не идти — слишком глубоко залезать нам не следовало, сначала требовалось переварить то что освободили, к тому же и японские сухопутчики уже почти оклемались от своего же наступления на Чана Кайши и с неодобрением посматривали на север, где над ними нависли непонятно как набравшие силу сычуаньские войска. Сычуаньцы, впрочем, тоже не горели желанием идти дальше — они и так освобоили территорию больше чем смели надеяться, даже подконтрольную долину Янцзы нарастили на 500 километров, а уж перспективы открывались и вовсе замечательные — они наконец чувствовали себя свободными от Чана Кайши, который ввел войска в Сычуань еще в 1935, под предлогом защиты от коммунистов, которые и вправду шли тогда через провинцию на север. И так как наши договоренности о помощи в освобождении Сычуани были даже перевыполнены, сычуаньская элита согласилась не просто на Народную Республику Сычуань, а на Народно-Социалистическую, с национализацией земли и крупной промышленности, благо что она все-равно пребывала в упадке, а так бывшие владельцы будут получать процент от выручки своих бывших предприятий — пусть и небольшой, но стабильный. Ну, это если вообще будет выручка. Но выручка будет — все-таки шла война и требовалось производство боеприпасов, оружия — винтовок, минометов, пулеметов, снайперских прицелов — всего что тут уже производилось и ранее, и двигателей, и прокатки рельс, и речных судов, тракторов, автотранспорт, буровые трубы — тут одного только газа было под миллиард кубометров, хотя месторождения металлов отошли к Тибету вместе с территориями. Ну ничего — промка была, сельское хозяйство позволяло снимать два урожая риса, а еще выращивалась пшеница, хлопок, много всего прочего — вот и основа для взаимовыгодной торговли между республиками.
Проблема была в том, что в Москве планировали устроить освободительный поход китайских коммунистов на Сычуань, и мы со своей республикой и собственным освободительным походом спутали все карты — коммунисты также рассчитывали и на промышленность, и на сельское хозяйство Сычуани и долины Янцзы.
— Ваше безответственное поведение, — вещал мне Сталин по системе правительственной связи, — ставит под сомнение Вашу пригодность хоть к какому-то руководству даже не республикой, товарищ Калашников, Вам и колхоз будет много поручить.
Молотов вторил ему:
— Товарищ Калашников, Вы со своей компанией уже в который раз испытываете наше терпение, и оно небезгранично. Если Вы раз за разом поворачиваетесь к нам даже не боком, спиной — мы ведь тоже можем отвернуться, несмотря на все Ваши заслуги.
Глава Советского Союза Калинин так вообще обещал рассмотреть вопрос восстановления Белорусской ССР. Многие другие деятели Советского Союза также оттоптались по моим прегрешениям — явным и мнимым. 'Правда' опубликовала разгромную статью о преступном потакательстве буржуазным милитаристам, которые стараются законсервировать феодальные отношения. 'Известия' проехалась по потере 'некоторыми без-году-неделя-деятелями, в частности — товарищем Калашниковым' пролетарского политического чутья. 'Труд', 'Красная Звезда', и самый распоследний 'Урюпинский коммунар' — отметились все. Даже 'Крокодил' удостоил меня карикатурой в виде батьки Махно с погонами РККА 1943 года, из-под которых проглядывали царские погоны. Не, уж там-то всегда были сильные карикатуристы — в детстве мне журнал нравился и я был даже слегка польщен — вырезал и повесил в рамку в рабочем кабинете. И везде — 'махновщина', 'махновщина', 'махновщина'.
В общем, досталось по полной, причем если раньше — ну, ругали и ругали между делом, то на этот раз как-то особенно сурово и по всем фронтам. Ну да, проблема Китая стала еще запутаннее. По сути, мы способствовали созданию уже шестой сравнительно крупной силы в Китае — помимо Сычуаньской Республики тут уже были японцы с цзывеевским гоминьданом и монгольскими ханами, коммунисты с Особым районом и множеством Освобожденных районов в глубине оккупированных территорий, Янь Шикай со своей территорией между Особым районом коммунистов и Пекином, Чан Кайши со своим гоминьданом, наши республики на западе и юго-западе Китая и на Тибете, мусульманские клики северо-запада, вот теперь Сычуань, ну и еще некоторые губернаторы которые непонятно куда примкнут и сотни полунезависимых отрядов самой разной ориентации.
Ситуация немного прояснилась, когда в коммунистическом стане Китая грянул гром — Мао Цзедун основал Демократическую партию, куда сразу же переметнулось множество его сторонников и, что самое плохое — боевых частей. И именно переход Сычуани в разряд 'псевдо-социалистических', как он выразился, республик, показал всю пагубность политики Москвы, 'которая на протяжении двух десятков лет игнорировала особенности китайского общества, навязывая леваческий уклон'. Собственно, тут ничего нового не было — Москва уже с осени 1943 года постепенно задвигала Мао, снова сделав ставку на 'московских' китайских коммунистов, прошедших обучение в Москве в конце 20х и начале 30х годов — но сейчас у Мао появился формальный предлог создать свою партию, с общедемократической, а не социалистической платформой (в РИ он об этом подумывал в 1944-45 годах) и ориентацией на США, благо что их резиденты с подачи того же Мао давно мутили воду в Особых районах. То есть вал критики в прессе был понятен — Москва хотела отмазаться от наших действий. Напрягало, что это могла быть не единственная цель — затереть наш Ореол Победителя тоже не помешает, а это прямая подготовка к более существенным изменениям. А потому мы с удвоенной энергией продолжили создавать социалистическую базу в Юго-Восточной Азии.
Да, построить ее оказалось делом непростым даже не учитывая присутствие рядом китайцев и японцев — среди местных элит также хватало противников социализма — каренские, качинские, тайские, шанские и прочие князья, феодалы, магнаты, крупные купцы — все желали и далее эксплуатировать своих соплеменников, на что тратили много средств, нанимая часть тех же самых соплеменников либо наемников из соседних племен, которые охраняли собственность нанимателей и держали в страхе остальной народ, что было делать тем проще чем дальше в горных джунглях находились территории конкретных князьков. Да и население порой просто не знало о существовании такой штуки как социализм, не говоря уж о том какие он несет преимущества беднякам, а потому чисто по привычке многие продолжали жаться к своим эксплуататорам, так как они были привычны и понятны, тогда как от чужаков — то есть и от нас — всегда ждали только разорения и убийств. И попробуй еще до них достучись. Да и с теми кто был знаком с социализмом все был непросто. Хватало таких, кто прикрывался словами о социализме, на самом деле являясь ярым националистом. Впрочем, чем яростнее человек топил за сохранение нации, тем чаще дело оказывалось нечистым. Так, бирманский националист полковник Не Вин на самом деле происходил из китайцев — подобную картину мы видели повсеместно — про тот же Таиланд я уже рассказывал, примерно похожая ситуация была и в Бирме. Да и во Вьетнаме тоже хватало проблем. Это я по своей истории помнил про Вьетнам как про друга и союзника — но это после освободительной войны сначала против французских, а затем и американских колонизаторов. Сейчас же хватало сил, которые поддерживали захватчиков, так как это позволяло самим жить неплохо за счет эксплуатации остального населения, благо что национальности зачастую были разными.
Французский Индокитай — Вьетнам, Лаос и Камбоджа — продолжал оставаться под формальным управлением вишистов, но на самом деле всем там заправляли японцы. В отличие от Бирмы и Таиланда, к Вьетнаму вел прямой морской путь из Японии, поэтому вьетнамский рис тек на север сплошным потоком. Причем закупки риса проводились по фиксированным ценам за японский оккупационные дензнаки, и цены как зафиксировались в начале войны, так потом и не менялись. Это привело к тому, что к началу 1944 года из-за обесценения японских оккупационных денег выручка в фактическом выражении была в двадцать раз ниже выручки начала войны (а в РИ к концу войны — и в тридцать раз). Японцы вывозили миллион тонн риса в год, еще два оставалось в стране, но у народа не хватало денег на его покупку, и вместо того, чтобы выдавать рис если не совсем бесплатно, то хотя бы за работу — починку дорог или еще чего — местные богатеи просто держали его на складах и даже пускали на топливо для электростанций, не говоря уж о выгонке из него спирта. В общем, меня не удивляла ожесточенность гражданских войн и желание простых людей вырезать своих бар под корень. А в 1944 году во Вьетнаме случился неурожай, и если бы не наши поставки — умерло бы много народа (в РИ в 1944-45 от голода умерло два миллиона человек).
