Ну, против китайцев — понятно. Так и против советских войск и населения это тоже начали использовать осенью 1943 года, уже в открытую — раньше-то, в конце тридцатых, опасались возмездия, так как бомбардировочная авиация Советского Союза могла стереть в пыль японские города и обычными бомбами, а боевой химии, производившейся в СССР, хватило бы чтобы залить Японию по самую верхушку Фудзиямы — выливные авиаприборы для ТБ-3 вмещали 670 литров ОВ, а таких приборов на каждом бомбере было два, каждый мог выливать по 110 литров в секунду. Ну и помимо этого — химические бомбы, ампульные кассеты с сотней стеклянных шаров с ОВ на один или два литра — все это готовилось против Германии в ответ на ее химическую программу, благо что в Первую мировую 'цивилизованные' немцы (а также англичане и французы) не стеснялись применять химические отравляющие вещества в массовых количествах. Но и против японцев тоже сработает, и средств было достаточно — уже в середине тридцатых советские заводы могли ежегодно выпускать 35 тысяч тонн иприта, 13 тысяч тонн фосгена, а снаряжательные заводы могли производить 796 тысяч бомб ежегодно — все это, конечно, не производилось — ВВС имели на вооружении 90 тысяч химических авиабомб, но в случае начала химической войны мы были готовы развернуть производство. А, например, одна бомба АХ-16 могла заразить 300 квадратных метров, АХ-35 — 500, а ХАБ-200 с 90 литрами ОВ и в ста метрах от взрыва давала тяжелое химическое поражение, в двухста — среднее и в трехста — легкое и слабое, и на один квадратный километр требовалось 35 таких бомб, а на километр фронта — 11 штук. При подрыве на высоте 10-200 метров облако ОВ с плотностью 2,5 грамма на квадратный метр накрывало до двух гектаров да еще и перемещалось. ХАБ-500 со 180 литрами ОВ крыла уже пять гектаров и облако держалось при штиле до двух часов — если его не поливать водой. На километр их требовалось всего пять штук, а на километр фронта — семь — чтобы обеспечить минимум две трети тяжелых и летальных исходов для незащищенной живой силы. Японцам было чего опасаться — своеобразный 'chemistry in being', так что те кто вопит 'да зачем нам столько вооружений' — пусть сначала выхлебают всю химию наших соседей, а потом уже вопят. А сейчас япы осмелели — советский бомбардировочный флот уже не мог достать до островов. Не зря американцы сбросили ядерную бомбу на Хиросиму — там располагался один из заводов по производству иприта и при штурме Японских островов из-за него погибло бы много солдат.
Так что советские спецы свое дело знали — первые противохимические подразделения появились еще при царе в 1915 году, осенью 1918 такие подразделения были воссозданы в РККА, причем не от хорошей жизни — на тот момент белогвардейцы и интервенты уже 60 раз применили химическое оружие против РККА, в одном из эпизодов на красноармейцев вывалили 600 снарядов с ипритом и 240 со слезоточивым газом, отравив 300 красноармейцев. Сейчас на начало войны в каждой дивизии по штату полагалась отдельная химическая рота, которая занималась не только подготовкой войск своей дивизии к возможным химическим атакам, но и, например, постановкой дымовых завес, и огнеметными системами — всем, что касалось всякой химии и техники ее применения — все-таки правила распространения что облака ОВ, что дымзавесы — они одинаковы. И, например, 'химические' танки — те же ХТ-26 — предназначались не только для распыления отравляющих веществ, но и для огнеметания, и для постановки дымовых завес, и для распыления дегазирующих жидкостей. А ОТ-34 на базе тридцатьчетверки продолжили эту традицию.
Но сейчас на востоке у РККА были только старые ХТ-26, которые неплохо показали себя прежде всего в засадных действиях и работе из укрытий. Сначала, когда японцы еще менжевались применять химию, эти танки работали как огнеметные, ввергая японскую пехоту в панический ужас — японское командование объявило охоту за этими танками, на чем красноармейцы не раз подлавливали агрессоров, заманивая их в огневые мешки как раз на живца — танки ХТ-26 — танки поплюют огнем, обозначат себя, а затем рванувшую вперед японскую пехоту косили уже пулеметным огнем. Даже продравшись через предполье к советским укрепрайонам, японцы еще старались пользоваться обычным — с их точки зрения — вооружением. Сначала это была артиллерия, которую уже за неделю как минимум уполовинили наши высотники, а постоянная бомбежка мостов и транспортных путей посадила ее на голодный паек — японцы лишились своей второй — после бомбардировщиков — ударной силы.
Но в Квантунской армии была сформирована и бригада смертников численностью в восемь тысяч человек — изначально предполагалось забросить ее в советский тыл, где они должны были уничтожать комсостав РККА, прежде всего высший и средний, а также склады, технику, средства связи, аэродромы. Помимо этой бригады и каждая пехотная дивизия имела батальон смертников, которые должны были действовать в интересах своей дивизии. В итоге же все эти силы пришлось задействовать в интересах конкретных дивизий, штурмовавших советские укрепления — даже подвижные минные поля в виде смертников с привязанными минами — эти люди должны были бросаться под советские танки (все — РИ) — в итоге использовали для разминирования советских минных полей — японский смертник с белой повязкой на лбу бежал вперед насколько хватало сил или пока его не срезали из пулемета и по пути либо подрывался на мине либо подрывал взрывчатку в рюкзаке, отчего мины взрывались уже сами под действием ударной волны. И так — расходник за расходником — японцы прокладывали свободные от мин пути сначала к заграждениям, а затем, подорвав на них еще нескольких человек — к окопам.
Собственно, именно таким образом японцы еще в сорок первом захватили Сингапур — пятьдесят смертников 56-го полка разминировали собой прибрежную полосу, что деморализовало английские индийские части, охранявшие побережье. Японцы были опытными людьми в подготовке таких смертников — мало того что кодекс бусидо воспитывал солдат и офицеров в духе сознательного и беспрекословного принесения себя в жертву ради вышестоящего начальника, так появление пороха позволило японцам внедрить практику 'тай-атари', по которой тело выбежавшего вперед солдата на глазах противника разрывалось взрывом на части — противник начинал думать что на такое способны все солдаты и в панике покидал поле боя. Это подействовало на индийцев в Сингапуре, это подействовало на американцев в Перл-Харборе и на Филиппинах, это подействовало на австралийцев на Яве, в Бамаге и Брисбене, а вот русские, не одну сотню раз спевшие 'Черный ворон', заботились лишь о сохранности минных полей и заграждений из колючей проволоки перед их позициями, а потому каждый такой подрыв они воспринимали как порчу народного имущества и лишь увеличивали плотность огня по очередному смертнику.
Конечно, хватало смертников, что прорывались даже к окопам — все-таки на Дальнем Востоке в частях РККА еще было недостаточно автоматического оружия, которое лишь частично можно было скомпенсировать гранатами — быстрота реакции у них была все-таки не та — пока найдешь цель, пока выдернешь чеку, размахнешься, бросишь — японец уже пробежит сколько-то метров и даже успеет подорвать себя. Да и дальность гранатного броска недостаточна чтобы сохранить минные поля, а пулеметный огонь японцы старались подавить всеми средствами — и винтовочно-пулеметным огнем, и малокалиберными орудиями, чтобы не поранить своего же смертника — ну не хватало у РККА автоматических или хотя бы самозарядных стволов чтобы обеспечить плотность огня с нескольких направлений, чтобы противник не смог заглушить хотя бы часть стволов. Вот и прорывались японские смертники даже к окопам, подрывая себя уже внутри оборонительных порядков РККА. К счастью, пробив проход к окопам, японцы тут же устремлялись вперед всей массой, что снижало вероятность применения очередных смертников, и советские бойцы гранатами, винтовочно-пулеметным огнем и штыковым ударом выпихивали японцев обратно — все-таки ширина пробитых участков не позволяла пропихнуть сразу много пехотинцев, и прорывы сравнительно быстро купировались самими обороняющимися либо подоспевшими резервами. По мере исчерпания резервов, конечно, приходилось и отходить на запасные позиции. Но так как они также были прикрыты и минными полями, и проволочными заграждениями, и пулеметными дотами, то японцам приходилось начинать все сначала. Но и японцы тоже не бесконечны, не бесконечны и их смертники — все чаще случались отказы японских солдат быть в роли смертников, и хотя за такое полагалась казнь, но возросшее число казней заставило уже высшее командование продумывать другую схему атаки советских укрепрайонов. Тут-то японские милитаристы и обратились к теме боевых отравляющих веществ.
И первые эпизоды применения ОВ по советским городам были восприняты советским руководством даже с облегчением — ждали гораздо большего, и несколько сотен снарядов и мин лишь позволили проверить противохимическую готовность обороны и тыла без особого ущерба — было лишь несколько десятков траванувшихся без серьезных последствий — начала химатак были отслежены постами химнаблюдения, завывшие сирены заставили население укрыться в химубежищах — вырытых бомбоубежищах и землянках, герметизированных подвалах и помещениях, где были подготовлены запасы еды и чистой воды, средства борьбы с химией, а приточная вентиляция была оборудована фильтрами и нагнетательными механизмами с велосипедным приводом — убежища были рассчитаны на химические атаки длительностью до двух недель.
Но такую длительность японцы обеспечить не могли — несмотря на то, что они активно тянули узкоколейки на советскую территорию, их пропускной способности еще не хватало и на нужды обычных армейских частей, так что через два-три часа после первых атак загазованность упала до безопасных уровней.
И, вместе с тем, применение отравляющих веществ японцами развязало руки и советскому руководству. Первые сутки после начала химатак были затрачены на максимально широкое освещение этих событий в мировой прессе — для этого привлекли даже наблюдателей от союзников — чтобы их шифротелеграммы также дошли до руководств западными демократиями, чтобы их СМИ оповестили население своих стран о японском вероломстве — чтобы японцы не смогли отвертеться. И уже затем РККА расчехлила свои запасы химии и вдарила.
В отличие от советской стороны, японцы находились на необорудованных позициях — строительство осадных укреплений и городков для размещения войск и вспомогательной рабочей силы еще шло полным ходом, к тому же рабочая сила не была обеспечена даже противогазами, да и в японских пехотных дивизиях противогазы имели лишь солдаты боевых подразделений, да и то не все — от китайцев ничего плохого не ждали, с Советским Союзом хотя и собирались воевать все эти годы, но не думали что это время вдруг настанет, да и предполагали что все пойдет лучше и проще а потому до химии дело не дойдет — сработал извечный японский 'авось'. Поэтому советская химия оказала на противника гораздо больший эффект, даже несмотря на то, что первые удары были совершены слезоточивым газом. Но — по незащищенной живой силе — по строительным рабочим, прокладывавшим сотни километров дорог, рывшим десятки километров окопов, строившим сотни бараков и землянок. Уж до собственной земли советская дальнебомбардировочная авиация доставала, а потому, залив слезоточивым газом сотни участков, они парализовали все строительные работы на оккупированной территории и даже в Маньчжурии — китайские, корейские и маньчжурские рабочие в панике разбегались по округе и их основные жертвы пришлись как раз на паническое бегство, травмы при падении с круч, последующие обморожения и голодные смерти, которые последовали при их массовом исходе на юг — японскому командованию удалось собрать обратно не более десяти процентов рабочей силы несмотря на то, что на дорогах были выставлены сотни пикетов, а летучие отряды пытались вылавливать беглецов по окрестным сопкам и лесам. Советские авиаторы и ставили-то химические пятна размером не более километра, так как все-таки работали по людям, в основном принудительно набранным в строительные части, да к тому же зачастую промахивались мимо пятаков строительных работ либо лагерей — но панические настроения распространялись быстрее даже не лесного пожара — быстрее метеора — и десятки тысяч людей срывались в тайгу лишь от одного крика 'Газы !' — и их не могли остановить жидкие цепочки охранников, где-то беглецы даже завладевали оружием, организовывали банды или партизанские отряды — в зависимости от того кто их возглавлял и кто в них входил — и начинали постреливать в японских военных, нападать на обозы и даже КПП — всего за несколько дней японский тыл буквально развалился.
Это на время окончательно похоронило планы японского командования по захвату советских укрепрайонов — теперь ситуация со снабжением японских войск стала вообще критический, так что о применении химических средств речи уже не шло — небольшие объемы не дадут кардинального эффекта, а на большие не хватит транспорта — для захвата лишь одного укрепрайона требовались сотни тысяч снарядов и бомб, десятки, если не сотни батарей (в РИ немцы в декабре 1941 года рассчитали потребность в химическом оружии для захвата Ленинграда — по их расчетам требовалось сотни тысяч снарядов с ОВ и 330 батарей).
И, хотя у РККА химбоеприпасов также было немного, но советские командиры распорядились ими более грамотно. Они не пытались разом решить все проблемы, а потому несколько локальных контрнаступлений с концентрированным применением ОВ достигли неплохих результатов. Так, в районе Владивостока к югу от него была снята блокада Посьета, а к северу — от Уссурийска были оттеснены блокировавшие его японские части, РККА даже временно продвинулась до озера Ханко, хотя к середине декабря и пришлось оттянуться обратно чтобы сократить оборонительные линии. Была восстановлена наземная связность между Хабаровским и Биробиджанским укрепрайонами, а несколько японских дивизий между Хабаровском и Комсомольском-на-Амуре оказались в оперативном окружении — теперь их снабжение было возможно лишь по горным тропам или воздуху, самое же главное — было окончательно остановлено наступление японцев на Иркутск, а Улан-Удэ и Чита избавлены от блокады и начали получать подкрепления и припасы с северных направлений или через Байкал и Селенгу санными обозами. Несколько осажденных городов между Читой и Хабаровском также получили временную передышку — японскому командованию требовалось время чтобы восстановить свой тыл, наладить снабжение и перегруппировать войска — их было еще слишком много чтобы РККА смогла выдворить оккупантов с советской территории, но то, что японцам придется зимовать на неподготовленных 'квартирах' — в лучшем случае немногочисленных городах и деревнях, больше в свежепостроенных бараках, а в основном в землянках и палатках — факт. Которые еще надо было вырыть и построить — уже собственными руками, так как набор и доставка новой рабсилы займет не менее месяца, а жилье требуется уже сейчас — японцы 'поймали' медведя и теперь не знали как с ним справиться — победить пока невозможно, отпустить нельзя, и эта патовая ситуация пока работала на Советский Союз. Отодвигались и планы японцев продолжить разработку советских месторождений — железных руд в Тетюхэ и Халекинске, угля в Ворошилове, Советской Гавани, Артеме, молибдена в Умарите и Гутае, разве что практически захваченный Сахалин с его нефтью и углем хоть как-то оправдывал ожидания — партизан удалось оттеснить в горы, а на восстановление подорванных промыслов уйдет не более трех месяцев. Про заселение Дальнего Востока японскими колонистами речи так вообще не шло, даже белогвардейские недобитки атамана Семенова не спешили паковать пожитки и возвращаться на 'свою' землю. Так что химия японцам пока не слишком помогла — лишь разозлила медведя.
