— Что случилось?
Джим гневно обернулся к нему.
— Почему ты его не удержал?! Я же просил тебя побыть с ним!
Арделлидис растерялся.
— Когда я ему сказал, зачем приехал Гейн, он так рванул, что я не успел... Он такой шустрый! Я просто не смог за ним угнаться!
Вошёл встревоженный лорд Райвенн. Увидев бьющегося в судорогах Лейлора и перепуганных Джима с Арделлидисом, он не медлил ни секунды. Склонившись над Лейлором, он вдруг влепил ему две звонких пощёчины и крикнул:
— А ну, прекрати!
Дёрнувшись ещё пару раз, Лейлор затих, тяжело дыша и глядя на лорда Райвенна широко распахнутыми от ужаса и недоумения глазами, полными слёз.
— Отец, зачем ты его ударил? — ужаснулся Джим.
— Это помогло, — сказал лорд Райвенн. — Видишь?
Напуганный криком и пощёчинами Лейлор потрясённо молчал. Лорд Райвенн тут же погладил его по волосам и поцеловал в губы.
— Успокойся, дружок. Всё хорошо. Я люблю тебя.
Минут пять он носил Лейлора по комнате на руках, укачивая, как маленького. Джима пугало молчание Лейлора и его широко раскрытые потрясённые глаза, и он испытал огромное облегчение, когда его сын сморщился и тихо заплакал.
— Ну, ну, будет, — проговорил лорд Райвенн. — Это никуда не годно, голубчик. Ты только посмотри, как ты перепугал папу! Ему сейчас и так тяжело, а ты, вместо того чтобы его поддержать, устраиваешь истерики... Никогда больше так не делай.
— Он хотел... отрезать папе волосы, — всхлипывал Лейлор.
— Потому что так полагается, дружок, — сказал лорд Райвенн. — В знак траура. Ты разве об этом не знаешь? Уж таков обычай, который все соблюдают. Почему папа не должен его соблюдать?
— Папуля... Не отрезай волосы, — плакал Лейлор. — Если ты их отрежешь, я тебя разлюблю...
— Вот это ты зря, — сказал лорд Райвенн. — Если ты разлюбишь папу из-за такого пустяка, ты окончательно разобьёшь ему сердце, которое и так разрывается от горя. Зачем ты говоришь такие слова? Ты посмотри, папа сейчас заплачет!
Лейлор сам плакал, и Джим, не выдержав, взял его у лорда Райвенна и прижал к себе.
— Солнышко моё, не расстраивайся. Так надо, пойми. А если ты меня разлюбишь... Я умру.
Оставив плачущего Лейлора в надёжных руках лорда Райвенна, Джим, стиснув зубы, вернулся в ванную. Гейн нервно расхаживал из стороны в сторону. Увидев Джима, он воскликнул:
— Ну, наконец-то, ваша светлость! Что это было? Я даже испугался.
— Это был мой сын, — ответил Джим, садясь. — Извините, этого больше не повторится.
— Ужас, — сказал Гейн. — Я в шоке.
— Я прошу прощения, — сказал Джим. — Извините его, он просто не справляется со своим горем.
— Ничего, я всё понимаю, — проговорил Гейн, пощёлкивая ножницами. — Но, если честно, я теперь побаиваюсь вас стричь. Ваш сынуля меня не изобьёт за это?
— Всё в порядке, не волнуйтесь, — усмехнулся Джим. — Он сейчас под присмотром. Работайте спокойно, больше нам никто не помешает.
— Так, — сказал Гейн, разминая пальцы, как хирург перед операцией или пианист перед сложным концертом. — Уфф, я слегка в осадке... Сейчас, сосредоточусь. Значит, так. Вам надо какую-то определённую стрижку или без разницы?
— Без разницы, — ответил Джим. — Просто коротко.
— Насколько коротко? — дотошно уточнил Гейн. — Знаете, можно ведь сделать вам аккуратненькую головку, а можно и просто оболванить. Разница есть.
— Тогда не слишком коротко, — вздохнул Джим. — То есть, спереди не слишком, а затылок можно покороче. Не мудрите особенно.
— Всё понятно, — сказал Гейн.
Лейлор очень долго плакал. Лорд Райвенн хмурился и качал головой, а потом тяжело вздохнул, сел и заслонил ладонью глаза. Время от времени он вздыхал:
— Ах, Азаро, зачем же ты... Ну, ничего, скоро мы с тобой увидимся. Теперь уже скоро...
Он тоже горевал — на свой странный взрослый манер, вздыхая и бормоча слова, смысл которых был понятен лишь ему самому. Серебристо-белый плащ волос укрывал его фигуру до пояса, а на пальцах руки, заслонявшей глаза, блестели драгоценные перстни. Лейлор не решался прерывать его горестную задумчивость. Заслышав за дверью знакомую лёгкую поступь, он тут же закрыл глаза и притворился, что спит. Послышался грустный, тревожный голос папы:
— Ну, как он?
Лорд Райвенн ответил вполголоса:
— Поплакал ещё, но теперь успокоился немного.
Папа подошёл к кровати. Лейлор почему-то не мог открыть глаза, ему было страшно и больно смотреть на него. Рука папы легла ему на плечо.
— Родной мой, — позвал папа грустно, тихо и нежно. — Ты не спишь, детка, не притворяйся. Открой глазки, посмотри на меня.
Лейлор по-прежнему не мог открыть глаз. Папины губы стали целовать его щёки, нос, всё его лицо.
— Лейлор, ты моё самое дорогое сокровище, — шептали они. — Только ты удерживаешь меня на этом свете. Если бы не ты, я бы... Не знаю, что со мной было бы. Скажи, ты меня любишь? Скажи это, детка... Мне важно это знать. Потому что если... — Папа на секунду умолк, вздохнул и договорил: — Если нет, то мне нет и смысла жить.
Сквозь закрытые веки Лейлора стали предательски просачиваться слёзы. Они просочились и скатились, и папа их тихонько вытер перчаткой, а потом взял руку Лейлора и положил себе на затылок. Хоть Лейлор и не видел его, но на ощупь чувствовал, что волосы там были совсем коротенькие, а сверху и спереди они были чуть длиннее.
— Не верю, что ты можешь меня разлюбить из-за этого, — сказал папа.
Зажмурившись ещё крепче, Лейлор сел и обнял папу за шею.
— Я тебя люблю, папуля... И никогда не разлюблю.
— Тогда открой глазки и поцелуй меня, — сказал папа.
Лейлор открыл глаза и встретился с его ласковым взглядом. Этот взгляд был единственным, что осталось от прежнего папы, а всё остальное в нём было чужим, незнакомым.
— Папуля, ты ужасно выглядишь, — поморщился Лейлор.
Папа издал нечто среднее между смехом и стоном и уткнулся своим лбом в его лоб.
— Неужели настолько ужасно? — улыбнулся он.
— Просто кошмарно, — сказал Лейлор откровенно. — Но я тебя всё равно люблю.
Папа крепко поцеловал его.
— Это главное, — сказал он.
Азаро Луэллин Анаксоми Дитмар
1лаалинна 2942 — 2 йерналинна 3107
Глава IX. Завещание
В широкую постель, образцово застеленную чистым и отглаженным бельём, в постель, которую Джим двадцать лет делил с лордом Дитмаром, ему теперь предстояло лечь одному. Пижама лорда Дитмара и его шёлковый халат лежали в бельевом ящике, аккуратно свёрнутые, но ещё хранили запах их владельца; в гардеробной был полный шкаф его одежды, а две диадемы — его и Джима — лежали теперь в шкафчике для украшений на чёрной бархатной подложке. Как Арделлидис ни уверял, что Джим с короткой стрижкой выглядит младшим братом собственных сыновей, всё же волос ему тоже недоставало. Ненужными стали бальзамы, маски для волос и средства для укладки, комплекты декоративных шпилек, гребни и зажимы. Впрочем, это был пустяк по сравнению с самым главным и самым страшным последствием его вдовства — беззащитностью перед Бездной. Он стоял один на вершине горы, пронзаемый ледяными ветрами, и не было рядом большой и сильной фигуры, которая заслонила бы его от них.
На следующий день после похорон приехал г-н Пойнэммер — невысокий, в чёрном костюме, безупречно сидящем на его худенькой миниатюрной фигурке. На его длинной, изящной шее, заключённой в ультрамодный асимметричный воротничок, сидела голова красивой округлой формы, все волосы на которой были тщательно сбриты, за исключением длинного чёрного пучка на темени, завязанного у основания узлом и спускавшегося ему на спину. Кожа на его лице и голове была идеально гладкая, чёрные брови идеально ровные, а его небольшой носик был вылеплен с таким изумительным изяществом, что это наводило на подозрение о рукотворности этой красоты: с трудом верилось, что в природе бывают такие совершенные носы. Разумеется, ничего о настоящем возрасте г-на Пойнэммера сказать было невозможно. Это существо называло себя слугой закона и сообщило цель своего визита — ознакомить семью покойного с его последней волей. Сжав затянутую в траурную перчатку руку Джима своими маленькими тёплыми ручками, г-н Пойнэммер проговорил с прочувствованной сердечностью:
— Мои глубочайшие соболезнования, ваша светлость.
Ростом он был даже чуть ниже Джима, до того хрупкий и маленький, почти тщедушный, что Джиму даже не верилось, что это существо было на "ты" со сложной системой альтерианского права.
— Дети должны с минуты на минуту вернуться с учёбы, — сказал Джим. — Не желаете ли пока чашечку чая?
— Не откажусь, благодарю вас, — изящно поклонился слуга закона, блеснув в поклоне гладкой головой.
Джим попросил Эннкетина подать чай в кабинет лорда Дитмара. Подвинув к столу стул для г-на Пойнэммера, Джим в нерешительности остановился: может быть, лучше следовало сделать это в гостиной? Он до сих пор ощущал неловкость, входя сюда без разрешения лорда Дитмара, но спросить разрешения было уже не у кого, с горечью понимал он.
— Присаживайтесь, — сказал он, указывая г-ну Пойнэммеру на стул.
Самому ему не оставалось ничего другого, как только сесть на место лорда Дитмара. С внутренним трепетом он опустился в кресло, слишком большое и глубокое для него, оттого что оно было изготовлено по индивидуальной мерке в точном соответствии с фигурой лорда Дитмара, а г-н Пойнэммер присел на стул, аккуратно положив на стол свой чемоданчик и поправив и без того идеально повязанный галстук.
— Пока мы ждём, быть может, вы предварительно мне что-нибудь сообщите, хотя бы в общих чертах? — спросил Джим.
— Предварительно я могу вручить вам видеописьмо милорда Дитмара, адресованное лично вам, ваша светлость, — сказал г-н Пойнэммер, кладя на стол перед Джимом маленький голубой кружок, запечатанный в прозрачный конвертик. — Оно на этой карте, которая опечатана и будет в первый раз вскрыта вами. Убедитесь, что печать не срывали.
Конвертик был заклеен радужно переливающейся полоской. Джим оторвал её и вытряхнул из конвертика карту, вставил в компьютер. На карте было видеописьмо, которое, судя по дате, было записано чуть меньше трёх месяцев назад. Живой лорд Дитмар возник перед ним, и Джим, увидев его глаза и улыбку, почувствовал ком в горле.
— Мой дорогой Джим, любимый мой, жизнь моя, — ласково прозвучал знакомый, дорогой его сердцу голос. — Если ты смотришь это видеописьмо, значит, похороны уже прошли, и господин Пойнэммер выполняет моё распоряжение. Я знаю его уже давно и доверяю ему, за всё время нашего знакомства он ни разу меня не подводил, так что и ты тоже можешь ему вполне доверять. Это проверенный и надёжный человек, прекрасный специалист в области права. Он может оказать тебе любую помощь в защите твоих интересов, в том числе и в суде, и разъяснит любые юридические тонкости. Я поручил ему стоять на страже твоих интересов и интересов наших детей, и можешь не сомневаться: он добросовестно исполнит моё поручение. Более серьёзного, ответственного, а главное, знающего человека ты не найдёшь.
Горло Джима было невыносимо сдавлено, из глаз катились слёзы. Рука г-на Пойнэммера со скромным, но безукоризненным маникюром положила на стол упаковку носовых платочков и подвинула её к Джиму.
— Любовь моя, — продолжал лорд Дитмар. — Я знаю, как тебе сейчас нелегко, но прошу тебя: крепись. Не предавайся унынию и не позволяй горю завладеть тобой всецело; ты должен жить дальше, должен оставаться здесь столько, сколько это будет возможно. Не забывай о детях — прежде всего, о Лейлоре: он больше всех нуждается в тебе. О вашем материальном положении не беспокойся: того, что я вам оставляю, вам хватит, чтобы безбедно жить — при разумных тратах, конечно. Все денежные вопросы, мой дорогой, тебе придётся теперь решать самому, и для этого я обеспечиваю тебе доступ ко всей информации о наших финансах и к нашим банковским счетам. Все коды и пароли тебе передаст господин Пойнэммер, а всю информацию ты найдёшь в моём компьютере. Чтобы помочь тебе разобраться во всех этих делах, я также оставляю указания, как и что нужно делать — их ты найдёшь там же. Я постарался сделать эти указания как можно более подробными, а также оставил список людей, к которым ты можешь обратиться за помощью, и их контактные координаты. В надёжности и порядочности этих людей ты можешь не сомневаться, все они знают меня и отнесутся к тебе со всем возможным вниманием. Поэтому, родной мой, не бойся: ты остаёшься не один.
Глотая слёзы, Джим хотел бы спросить его: почему он не берёг себя, почему ушёл, хотя мог бы остаться ещё немного? почему не захотел продлить свою жизнь, а предпочёл её закончить? Ещё много горьких "почему?" душили Джима и дрожали на его губах, но тот, кому они были адресованы, уже не мог, а может, не счёл нужным на них ответить.
— И последнее, что я хотел бы тебе сказать, мой милый. — Лорд Дитмар помолчал и улыбнулся, и его взгляд мягко засиял нежностью. — Спасибо тебе за всё счастье, которое ты подарил мне. Я могу с уверенностью сказать: самые счастливые годы в моей жизни — это те, которые мы провели вместе. Всё, что было в моей жизни до тебя, не может сравниться с тем, что пришло в неё вместе с тобой. Никого и никогда я не любил так, как люблю тебя, моё сокровище, и для меня нет и не было никого дороже тебя — тебя и наших детей, разумеется. Я благодарю тебя за них и благословляю вас всех: тебя, Дейкина, Даргана и Лейлора, Серино и Илидора. Я уверен, вы справитесь, и у вас всё будет хорошо. Моя любовь остаётся с вами, мои родные.
Видеописьмо закончилось. Джим беззвучно вздрагивал, уронив голову на руки.
— Ну, ну, ну, — проговорил г-н Пойнэммер сочувственно, подходя к нему с платком и склоняясь над ним. — Я вам соболезную... Крепитесь.
Эннкетин принёс в кабинет чай. При виде того, как миниатюрный, гладко обритый гость с длинным чёрным пучком волос, оставленным на темени, заботливо вытирает Джиму слёзы, в нём шевельнулось нечто похожее на ревность: он ничего не мог с собой поделать. Но в присутствии гостя он не посмел утешать Джима и сказал только:
— Ваш чай... Выпейте, ваша светлость.
Гость выпрямился и спросил:
— Нет ли у вас маиля, любезнейший?
— Есть, сударь, — ответил Эннкетин. — Желаете, чтоб я принёс?
— Да, принесите и оставьте здесь, — сказал гость.
— И ещё, Эннкетин... — Джим вынул из пачки второй платок и промокнул глаза. — Как только Дейкин с Дарганом и Серино будут дома, пусть они зайдут в кабинет. Илидора это тоже касается. Ещё должны приехать Джеммо и Ианн. Пусть они зайдут все вместе.
— Хорошо, ваша светлость, — с поклоном ответил Эннкетин.
Он вышел, а г-н Пойнэммер подвинул Джиму чашку с чаем. У него были маленькие руки и маленькие ноги в чёрных блестящих сапогах — не больше, чем у Джима. Присев на своё место, он сделал маленький осторожный глоток чая.
— Милорд сказал, что он давно с вами знаком... то есть, был знаком. — Джим снова промокнул глаза и отпил глоток чая. — Как давно?
— Уже более пятнадцати лет, ваша светлость, — ответил г-н Пойнэммер.
