Джим нашёл младшего сына в его комнате, но Лейлор не размышлял над своим поступком, а играл в компьютерную игру. Айнен, по-видимому, ушёл обедать, и Лейлор, воспользовавшись этим, скрасил своё наказание. Увидев Джима, он подбежал и нежно прижался к нему.
— Папулечка!
Джим попытался изобразить суровость.
— Эннкетин доложил мне, что ты безобразничал, — сказал он, сдвинув брови. — Мне известны все твои шалости. Что за катание по лестнице? Ведь ты мог упасть! И для чего нужно было мазать себе лицо и пугать Удо, а потом беспокоить Эннкетина, мешать им работать? И зачем было так дурно подшучивать над Кемало? Что он сделал тебе плохого? Ведь он нас всех кормит, заботится о нас, а ты!.. Нехорошо, сынок.
Лейлор виновато вздохнул, опустив хорошенькую головку, но уже через секунду уголки его губ задрожали.
— Но это было очень смешно, папуля. Видел бы ты, какое сделалось у Кемало лицо, когда он выпил солёного чаю! Вот такое!
И Лейлор скорчил такую уморительную рожицу, что Джим не удержался и прыснул. Конечно, всю его суровость как рукой сняло. Хотя он и понимал, что сводит сейчас на нет весь педагогический эффект от наказания, но всё же не мог удержаться от смеха. А Лейлор, видя, что папа не сердится, приласкался к нему, чмокая в нос, в лоб, в щёки и в губы.
— Я тебя очень, очень, очень люблю, папуля... Можно мне уже пойти погулять в саду?
— Нет, Лейлор, пока нельзя, — спохватился Джим. — Разве Айнен уже отпустил тебя?
— Да, уже давно отпустил, папочка, — торопливо заверил Лейлор.
Джим прищурился.
— Хитришь, мой милый. Я сам спрошу у Айнена, посмотрим, что он скажет.
Как раз в этот момент вернулся Айнен, пахнущий пирожками. Увидев Джима, он выпрямился.
— Гм, гм, ваша светлость... Господин Лейлор сегодня плохо себя вёл. Измазал себе лицо, крутился на кухне, устроил беготню, шумел, насыпал Кемало соли в сахарницу.
— Я уже знаю, мне доложили, — сказал Джим. — Скажи, он уже отбыл наказание?
— Ему осталось ещё полчаса, ваша светлость, — ответил Айнен, взглянув на часы.
— Вот видишь, — сказал Джим скисшему Лейлору. — Оказывается, тебе сидеть в комнате ещё целых полчаса. Всё должно быть по-честному, дорогой. — И, поцеловав сына в макушку, добавил: — За свои поступки всегда нужно нести ответственность. А за дурные — ещё и наказание.
Он зашёл на кухню к Кемало. Повар уже не сердился, а когда Джим стал извиняться за шалость сына, махнул рукой.
— Баловник, конечно... Только вы его там сильно-то не наказывайте, ваша светлость. Я ему уже по попке надавал, будет с него. Ерунда всё это.
— Он должен усвоить, что не все проказы будут сходить ему с рук, — возразил Джим. — Безнаказанность — опасное ощущение.
— Вам лучше знать, ваша светлость, — пожал плечами Кемало.
Лорд Дитмар задерживался. Джим поначалу не беспокоился, потому что это хоть и нечасто, но всё же случалось, но в десять вечера лёгкие мурашки тревоги забегали по его коже. Он позвонил лорду Дитмару, но тот не ответил. Джим забеспокоился уже по-настоящему. Он набрал его рабочий номер, но и там никто не отвечал. Тогда он связался с дежурным на вахте. Там ответили:
— Ой, ваша светлость, тут такое случилось! У милорда Дитмара стало плохо с сердцем, его "скорая" увезла в больницу. А вы не знали?
Джим похолодел.
— Нет... Нет, я не знал.
— Да, ваша светлость, я сам лично видел, как его выносили.
У Джима затряслись руки.
— Выносили?.. — пробормотал он. — Он был... без сознания? Скажите, он хотя бы жив?..
— Не могу знать, ваша светлость, — ответили ему. — Но то, что ему было очень плохо, я могу сказать определённо.
Джиму от таких новостей самому сделалось дурно. Помертвев, он опустился в кресло. И вздрогнул от телефонного звонка. Номер вызывавшего абонента был незнакомый, и Джим, охваченный ледяным оцепенением, не ответил. Через пять минут тот же абонент позвонил снова. Джим дрожащим голосом дал команду "принять вызов".
— Да...
— Добрый вечер, — сказал тихий и мягкий, как будто немного усталый голос. — Это Джим Райвенн?
— Да, это я, — пролепетал Джим. — А с кем я говорю?
— Говорит доктор Диердлинг, — ответил голос. — Если помните, ваша светлость, я когда-то гостил у вас в Новый год. Моё имя — Элихио.
— Простите, я что-то... что-то вас не припомню, доктор, — пробормотал Джим, чуть живой от ужаса. — Вы звоните по поводу милорда Дитмара? Он у вас?
— Да, ваша светлость, — ответил мягкий голос. — Вам лучше приехать сейчас в Центральную больницу скорой помощи.
— Что с милордом? — еле сдерживая слёзы, пробормотал Джим. — С ним всё в порядке?
Голос помолчал и повторил:
— Вам лучше приехать лично, ваша светлость... И, прошу вас, пусть вас кто-нибудь сопровождает.
— Что всё это значит?! — вскричал Джим, вне себя от смятения. — У милорда был сердечный приступ? Скажите, он жив?
— Ваша светлость... Джим. — В голосе доктора прозвучала такая усталость и печаль, что Джиму в один миг стало дурно. — Я прошу вас, приезжайте сами, это не телефонный разговор. Спросите доктора Диердлинга, меня все знают. Сказать мою фамилию по буквам? Д-и-е-р-д-л-и-н-г. Не забудьте, что я сказал... Не ездите один, возьмите кого-нибудь с собой. Я вас жду... Я буду на месте до шести утра.
Несмотря на весь свой испуг, Джим вдруг припомнил: Элихио. Да, тот студент медицинской академии, у которого умер отец. Друг Даллена. Сколько же лет прошло? Близнецы тогда были ещё у Джима внутри, когда Элихио гостил здесь. Сейчас он уже доктор Диердлинг.
На подкашивающихся ногах Джим поднялся в библиотеку.
— Серино, — позвал он.
— Что, отец? — спросил тот, не отрываясь от чтения.
— Сынок, надо поехать в Центральную больницу скорой помощи, — пробормотал Джим.
Взглянув на Джима, Серино поднялся на ноги и взял его за плечи.
— Что случилось? — спросил он встревоженно. — Отец, на тебе лица нет! Что?.. Тебе плохо? Что с тобой?
Джим покачал головой.
— Милорд Дитмар... Он там, — сказал он каким-то сухим, мёртвым голосом. — Только что звонили... Доктор Диердлинг.
— Едем, отец!
Серино, на ходу накидывая плащ, широкими шагами шёл к ангару. Джим, не чуя под собой ног, плёлся следом. Серино помог ему сесть во флаер, сам сел за штурвал и завёл двигатели.
— Говоришь, Центральная больница? — переспросил он.
— Да, — чуть слышно ответил Джим.
Серино уверенно поднял машину в воздух. Джим смотрел на него, и ему вдруг подумалось: неужели этот широкоплечий и сильный красавец с роскошной белокурой шевелюрой — малыш Серино, которого они с лордом Дитмаром взяли из приюта на Мантубе? Как он вырос, каким стал большим и сильным! Как пролетело время... Казалось, ещё вчера Джима, спасённого из рабства у Ахиббо, допрашивали в отделении Межгалактического комитета, а потом под звездопадом Фалкон сказал ему: "Я люблю тебя". А сейчас вот этот большой и могучий блондин называет его отцом.
Океан огней поглотил их. Серино с трудом нашёл место для парковки, и рука Джима утонула в его большой тёплой ладони: они вошли в холл больницы.
— Как, ты сказал, зовут этого доктора? — спросил Серино.
— Диердлинг, — ответил Джим, сам поразившись, как чётко он с первого раза запомнил эту не очень удобопроизносимую фамилию.
Он не мог ни говорить, ни действовать — был охвачен холодным оцепенением, сковавшим все его мускулы. Серино обратился в стол справок.
— Простите, как можно найти доктора Диердлинга?
Ответ был страшный.
— А, доктор Диердлинг? Вам надо на подвальный этаж, в морг. Он главный эксперт-патологоанатом.
Серино повернул к Джиму растерянное лицо. Джим чувствовал, будто у него в ногах размягчаются кости, а всё тело немеет. Лицо Серино ушло за коричневую звездчатую пелену.
Пелену прогнала игла впрыскивающей ампулы, вонзившаяся ему в руку. Какой-то врач склонился над Джимом. Нет, это был не Элихио — кто-то другой. Рядом — встревоженное лицо Серино:
— Как ты, отец?
По всему телу бегали мурашки, кишки превратились в желе. Незнакомый врач измерил Джиму давление, сказал:
— Вас надо бы в палату.
Серино сказал:
— Нам нужен доктор Диердлинг.
Врач как-то странно на него посмотрел и ответил:
— Нет, думаю, к доктору Диердлингу вашему отцу пока рановато.
— Да нет, — сказал Серино. — Нам нужно с ним поговорить!
— А... Вы родственники, — понимающе проговорил врач, слегка изменившись в лице. — Что ж, мои соболезнования. Доктора Диердлинга можно найти на подвальном этаже, там у нас морг... Но не думаю, что ваш отец сейчас в состоянии куда-либо идти, юноша.
— А можно как-нибудь попросить доктора Диердлинга подняться сюда? — спросил Серино.
— Он редко бывает наверху, — ответил врач. — Но попробовать можно. Сейчас я туда позвоню.
По внутренней связи он вызвал морг.
— Это загробное царство? Вас беспокоит мир живых... Доктор Диердлинг у себя? Отлично. Передайте ему, что тут к нему пришли. Кто? Сейчас спрошу.
Серино сказал:
— Супруг милорда Дитмара.
— Говорят, супруг милорда Дитмара, — повторил врач. — В главном холле. Дело в том, что спуститься они не могут: уважаемый супруг милорда Дитмара чувствует себя слабовато. Был обморок. Не мог бы доктор Диердлинг подняться в главный холл? Хорошо, жду. — Минутная пауза. — Да? Прекрасно, я им передам. — Повернувшись к Серино и Джиму, врач сказал: — Доктор Диердлинг уже идёт.
— Большое спасибо за помощь, — сказал Серино.
— Думаю, мне нужно ещё побыть с вами на всякий случай, — сказал врач. — Вдруг обморок повторится.
— Ещё раз спасибо, — поблагодарил Серино.
Через пять минут над Джимом склонилось знакомое, но уже более зрелое лицо друга Даллена, обрамлённое тёмно-каштановыми мягкими волнами волос, убранных в тяжёлый узел на затылке. Тёплая рука накрыла помертвевшую руку Джима.
— Ваша светлость... Как вы себя чувствуете?
— Сами видите, доктор Диердлинг, — ответил за Джима врач. — Неважно.
Под белой спецодеждой у доктора заметно круглился живот: главный эксперт-патологоанатом был в положении. Он посмотрел на Серино:
— С кем вы приехали, ваша светлость?
Джим ещё не мог говорить, и за него ответил врач:
— Это сын, кажется.
Доктор Диердлинг, мягко дотронувшись до плеча Серино, сказал:
— Вам лучше сейчас обнять вашего отца и держать его покрепче, потому что у меня печальные новости.
Холодное оцепенение по-прежнему сковывало тело и душу Джима, когда его обняли сильные тёплые руки Серино. Безжизненная рука Джима лежала в тёплых ладонях доктора Диердлинга.
— Никогда не думал, что это выпадет именно мне, — проговорил тот со вздохом, опуская глаза. — Поверьте, ваша светлость, мне самому тяжело. К милорду Дитмару я всегда относился с сыновней почтительностью и любовью...
— Да что вы тянете? — прозвучал взволнованный голос Серино. — Не надо этих предисловий! Скажите, милорд умер?
Это слово — "умер" — вонзилось в обмякшее тело Джима, как скальпель патологоанатома. Его рука в руке доктора Диердлинга дёрнулась в предсмертной судороге. Тот поднял укоризненный взгляд на Серино.
— Молодой человек, я прошу вас, будьте сдержаннее, — проговорил он. И, мягко сжав руку Джима, продолжил: — Ваша светлость, как ни тяжело мне это говорить, но сделать это придётся... Милорд Дитмар сейчас находится у меня. Он поступил ко мне два часа назад, и я уже провёл исследования, результаты которых дают достаточные основания для заключения о причинах смерти. Милорд крайне небрежно относился к собственному здоровью, особенно в последнее время. Я связался с его лечащим врачом, доктором Эгбертом Скилфо, и выяснил у него, что чуть больше года назад милорд после сильного сердечного приступа отказался от госпитализации и лечения. Без сомнения, если бы он тогда лёг в больницу и прошёл курс лечения, это продлило бы ему жизнь.
Мягкий, усталый и печальный голос доктора Диердлинга вливался в уши Джима леденящей душу струёй, и единственной чувствительной, свободной от мертвенного онемения частью тела Джима стала рука, находившаяся в тёплом плену ладоней доктора Диердлинга.
— Обширный инфаркт, — журчал скорбный голос. — Площадь некроза несовместима с жизнью, никакие реанимационные мероприятия уже не дали эффекта. Исследование сердца также выявило следы нескольких микроинфарктов, которые милорд, по-видимому, перенёс на ногах. Крайне безалаберное отношение к своему здоровью... Просто недопустимое. Констатирую это с глубоким прискорбием... Милорд совсем не берёг себя, и результат этого — ваше горе. Ваша светлость, если вы сейчас в состоянии, я прошу вас спуститься ко мне в кабинет. Там есть диван, можно расположить вас даже с бСльшим удобством, чем здесь.
Сильные руки Серино подняли Джима на ноги, в которых по-прежнему как будто не было костей. Незнакомый врач заметил:
— Думаю, это не очень хорошая идея. По-моему, с его светлости на сегодня уже довольно... Вы хотите его окончательно добить?
Доктор Диердлинг заглянул Джиму в глаза и кивнул.
— Да, пожалуй, вы правы. Это для него даже слишком... Что вы предлагаете?
— Предлагаю уложить его светлость на одну из свободных коек и вколоть успокоительное, — сказал врач. — А завтра вы продолжите разговор.
— Думаю, вы говорите дело, — сказал доктор Диердлинг. — Что ж, позаботьтесь о его светлости должным образом, а мне, пожалуй, пора домой. Вообще-то, я должен находиться здесь до утра, но думаю, ничего не случится, если я уйду пораньше. За меня есть кому подежурить.
— В вашем положении, доктор Диердлинг, дежурства вообще противопоказаны, — заметил врач. — Вам нужно беречься.
Доктор Диердлинг чуть улыбнулся. Снова взяв Джима за руку, он сказал:
— Ваша светлость, увидимся завтра. Думаю, нет другого выхода, как только оставить вас здесь.
Белые ширмы со всех сторон окружили Джима. Доктор Орм — так звали незнакомого врача — два раза вонзил в его руку иглу, что-то сказал Серино, и тот кивнул. Их голоса звучали невнятно, Джим куда-то проваливался вместе с кроватью, на которую его уложили, а белые ширмы росли и росли, становясь всё выше, стремясь достать до неба. Потом пришёл лорд Дитмар, присел рядом и долго смотрел на Джима ласковым и грустным взглядом.
"Держись, любовь моя, — прозвучал его голос в голове у Джима. — Теперь ты — глава семьи, всё на тебе".
Джиму хотелось крикнуть: не уходите, милорд, не оставляйте меня! Или заберите с собой, потому что мне не жить без вас! Но у него не было голоса.
"Дети нуждаются в тебе, — сказал лорд Дитмар. — Оставайся с ними. Даже если кажется, что оставаться незачем, нужно оставаться, пока можешь. Мне пора, сыновья меня зовут. А у тебя ещё есть здесь дела".
Ширмы накрыли Джима белой мёртвой пустотой.
Глава VIII. Главное
Когда ширмы встали на место, рядом находился Серино. Он сидел на стуле, положив руки на одеяло, а на руки — голову. Его глаза были закрыты. Джим хотел пошевелиться, но это разбудило бы Серино, который, видимо, всё это время дежурил около него. Слабая рука Джима поднялась и погладила его мягкие светлые волосы. Серино открыл глаза и поднял голову.
