— И я тебя люблю, моё сокровище, — тепло прошептал Раданайт, накрывая губы Лейлора нежным поцелуем.
Поцелуй был в самом разгаре, когда в палату вошли деловитые люди с чемоданчиками. Один из них нёс белоснежный костюм в чехле.
— Простите, ваше величество.
Раданайт встал.
— Да, самое время. Приступайте.
Деловитые люди облачили Лейлора в белый костюм. Пока один сооружал Лейлору причёску, другой делал ему маникюр, и всё у них получалось быстро и слаженно. Раданайт спросил заботливо:
— Как ты себя чувствуешь, милый?
— Хорошо, — проговорил Лейлор. — А мы разве не позовём никого? Даже папу?
— Папа обязательно будет, — ответил Раданайт. — А также мой отец с Альмагиром. Они уже на пути сюда, прибудут с минуты на минуту. Не волнуйся. Без них не начнём.
— А как же Кристалл? — спросил Лейлор. — Разве его не будет?
— Разумеется, будет, — сказал король. — Как же без него? А вот, кстати, и он.
В палату вкатили перевитую цветочной гирляндой тёмно-красную плиту на парящей тележке и установили рядом с кроватью — так, чтобы Лейлор, не вставая, мог дотянуться до неё рукой. На ней были высечены слова: "С этого часа и навек". Лейлор не удержался и дотронулся пальцами до гладко отшлифованной поверхности: Кристалл казался не холодным, словно бы живым. Это была единственная из традиций, которая соблюдалась в этой странной свадьбе.
Потом вошли ещё несколько деловитых людей. В считанные минуты они установили вокруг кровати четыре увитых цветами столба с соединяющими их дугами, а сверху покрыли эту конструкцию покрывалом из живых белых ландиалисов. Покрывало было бережно внесено в палату за углы и образовало над кроватью белый душистый полог. Но и это оказалось ещё не всё: в палату внесли одеяло из ландиалисов и укрыли им Лейлору ноги.
— Ой, какое чудо! — вырвалось у Лейлора.
— Нравится? — улыбнулся король.
Вместо ответа Лейлор в порыве чувств протянул ему руку. Раданайт принял её в обе свои ладони и поцеловал. В дверях палаты в это время появился отец — нарядный, с букетом цветов и футляром с диадемами. Оглядывая полную ландиалисов палату, он заметил:
— Кажется, тут и без моего букета предостаточно цветов.
Он подошёл и поцеловал Лейлора, вручил ему букет и сказал, грустно улыбаясь:
— Поздравляю, детка. Счастья тебе.
Следом за ним явились лорд Райвенн с Альмагиром — тоже нарядно одетые и, разумеется, с цветами. Подойдя к королю, лорд Райвенн торжественно произнёс:
— Поздравляю тебя, сын мой. Я рад, что дожил-таки до этого счастливого дня в твоей жизни. — И спросил, озабоченно взглянув на Лейлора: — Но как чувствует себя твой избранник? Его, конечно, хорошо загримировали, но он, насколько я могу видеть, ещё слабенький. Как ты, мой голубчик? — обратился он к Лейлору.
Лейлор ответил, стараясь говорить как можно чётче:
— Хорошо, милорд. Я очень счастлив.
— Ну что ж, так тому и быть. — Лорд Райвенн поцеловал Лейлора в лоб. — Благословляю вас, мои дорогие.
Всё было готово, ждали только регистратора из дворца сочетаний. Он прибыл с небольшой задержкой, за которую долго и церемонно извинялся, раскланиваясь своей представительной, квадратной фигурой в пурпурной мантии с золотыми галунами. Вначале он произнёс торжественную поздравительную речь, изукрашенную цветистыми выражениями, в которой отметил, какая это для него честь — соединить священными узами брака его величество короля Раданайта с его избранником. Поблагодарив за оказанную ему честь, он приступил непосредственно к самой церемонии. В первую очередь он для проформы осведомился у Лейлора:
— Есть ли вам полные шестнадцать лет?
— Да, — ответил Лейлор. — Исполнилось двенадцать дней назад.
— Согласны ли ваши родители на ваш брак? — спросил регистратор.
— Да, я согласен, — ответил Джим, шагнув вперёд. — Я единственный родитель Лейлора.
— Хорошо, — важно кивнул регистратор.
— Отчего же вы и меня не спрашиваете, есть ли мне шестнадцать лет? — спросил Раданайт шутливо.
— Полагаю, в этом нет нужды, ваше величество, — поклонился регистратор. — Всем и так известно, что вы достигли брачного возраста. Итак, сегодня вы сочетаетесь священными узами брака. Является ли ваше решение осознанным и окончательным?
— Разумеется, — ответил король.
— Да, — сказал Лейлор.
— В таком случае, согласны ли вы, ваше величество, взять в спутники Лейлора Джима Азаро Райвенна-Дитмара? — спросил регистратор.
— Согласен, — улыбнулся Раданайт.
— Ответьте, положа руку на Кристалл Единения: клянётесь ли вы любить его, оберегать, хранить ему верность, пока длится ваша жизнь?
Король, не сводя нежного взгляда с Лейлора, положил руку на Кристалл и ответил:
— Я клянусь.
Регистратор обратился с тем же вопросом к Лейлору. Лейлор протянул дрожащую руку к Кристаллу и опустил её на него, а рука Раданайта ласково накрыла её.
— Клянусь, — еле слышно пробормотал Лейлор.
— В таком случае вы объявляетесь законными спутниками! — торжественно провозгласил регистратор. — И в знак этого вы надеваете брачные диадемы, которые вы должны будете носить всегда.
Альмагир поднёс открытый футляр с диадемами, и регистратор водрузил одну на голову королю — чуть ниже короны, а другую надел Лейлору. Лейлор, ощутив прохладный обруч, обнявший его лоб, провалился в блаженную слабость и откинулся на подушки, закрыв глаза.
— Что с тобой, любовь моя? — озабоченно спросил Раданайт, склоняясь над ним. — Тебе нехорошо?
Открыв глаза и улыбнувшись, Лейлор ослабевшими от счастья руками обнял его за шею и потянулся к нему губами. Раданайт накрыл их своими как крепко и страстно, что у Лейлора захватило дух, а голова поплыла. Потом король, чуть откинув одеяло из ландиалисов с краю, присел рядом с ним, нежно взял его за руку и позволил нескольким репортёрам сделать снимки для новостей. Корзины с букетами, белое одеяло из цветов, красный Кристалл — всё поплыло вокруг Лейлора, и сам он тоже куда-то плыл вместе с кроватью. Приникнув к плечу Раданайта, он простонал:
— Хватит... Пусть они уйдут.
Король сделал знак, и охрана выставила представителей прессы. Обняв Лейлора, Раданайт спросил с нежным беспокойством:
— Ты плохо себя чувствуешь, моя радость?
— Нет, мне хорошо, — прошептал Лейлор, склоняясь ему на плечо. — Просто как будто... устал.
Склонившийся над ним врач сказал:
— Это от избытка эмоций... Он ещё не вполне окреп. Сейчас ему лучше всего поспать.
Лейлора укрыло одеяло из живых ландиалисов, его увенчанная диадемой голова откинулась на подушку, и он, обессилевший и счастливый, провалился в головокружительную, блаженную слабость.
Глава XVIII. Паралич и бегство в дождь
— Не пойму я тебя, — сказал Арделлидис, отправляя в рот очередное маленькое пирожное в форме бутончика ландиалиса. — Чем тебе показался плох Эрис? По-моему, он обворожительное создание. Любой лорд с радостью согласился бы украсить им свой дом и... свою спальню.
Джим и Арделлидис пили чай в кабинете. Точнее, Джим сидел за столом и пытался вникнуть в ежемесячный отчёт г-на Херенка, управляющего его делами, а Арделлидис беззастенчиво уплетал пирожные. Он приехал в гости без своего обожаемого Фадиана и малыша — поболтать, как в старые времена, без помех вроде детского лепета и щебетания его очаровательного спутника. Также ему было нужно обсудить чрезвычайно важную тему — новую стрижку, которую он собирался сделать.
— Так что же, мой ангел? Что у тебя с Эрисом? — спросил он, нацеливаясь на очередной сладкий бутончик.
— Ничего, — рассеянно ответил Джим. — Больше ничего у меня с ним быть не может.
— Но почему, почему? Он ведь такой милашка! — недоумевал Арделлидис.
— Потому что я его не люблю, только и всего, — сказал Джим. — Он красивая кукла, и ничего более. Ветреник, пустышка, да ещё и алчный.
— Значит, окончательно и бесповоротно? — спросил Арделлидис.
— Да, — ответил Джим, открывая новую главу отчёта.
Арделлидис, играя чайной ложечкой, вздохнул и возвёл свои красивые голубые глаза к потолку.
— Бедняжка в такой депрессии, — проговорил он. — А недавно он пожаловался Фадиану, что его как будто подташнивает и познабливает.
Джим выпрямился в кресле.
— Нет, — сказал он твёрдо. — Этого не может быть.
— Ну почему не может? — улыбнулся Арделлидис. — Ведь в постель вы с ним ложились? Вот и напроказили.
— Я абсолютно точно могу сказать, что мы всегда предохранялись, — сказал Джим нервно. — По крайней мере, со своей стороны я в этом уверен. А то, что он говорит — вздор. Кроме того, откуда мне знать, что у него кроме меня никого не было?
Арделлидис, помешкав, всё-таки взял ещё одно пирожное, осмотрел его и с удовольствием откусил.
— А что в этом плохого? — сказал он. — Разве тебе не хотелось бы ещё одного маленького крикуна? Ты сам знаешь, каково это, когда дети выросли и не с кем больше возиться.
— Мне есть с кем, — улыбнулся Джим. — У меня в доме целых два малыша, а скоро будет третий.
— Ну, как знаешь, — сказал Арделлидис. — А третий — это у Илидора?
Джим кивнул.
— Как он, кстати? — поинтересовался Арделлидис. — Так и не нашёл работу?
Джим откинулся на спинку кресла, подвинул к себе чашку с остывшим чаем и вздохнул. Сын Фалкона пошёл его дорогой — сам стал Странником.
— Нашёл, — ответил он. — Он взял доставшийся ему в наследство звездолёт и подался в дальнобойщики.
— Что, не мог уж он разве найти что-то поприличнее? — нахмурился Арделлидис. — Бывший офицер, такой блестящий лётчик — и дальнобойщик!
— Найти что-то приличное ему мешает судимость, — вздохнул Джим. — Эта проклятая дуэль поломала ему всю жизнь.
— Н-да, — проговорил Арделлидис.
Повисло молчание. Джим пытался сосредоточиться на отчёте, а Арделлидис вызвал Эннкетина и попросил подать новый чай: этот остыл. А через секунду он передумал и велел принести маиль. Маиль был подан, и Арделлидис наполнил две рюмки.
— Отвлекись немного от этой мути, — сказал он, отодвигая в сторону отчёт и ставя одну рюмку перед Джимом. — Давай выпьем за то, чтобы всё наладилось и у Илидора, и у тебя, мой ангел.
— У меня всё как будто в порядке, — улыбнулся Джим.
— Я так не думаю, — возразил Арделлидис. — Ты по-прежнему один, и это, по моему мнению, непорядок. Если тебе не по нраву Эрис, то срочно ищи нового друга. Пустая постель расстраивает и душевное, и физическое здоровье.
— Дело не в постели, — вздохнул Джим. И, приложив руку к сердцу, добавил: — А вот в этом.
Они выпили маиля, и Арделлидис, чтобы отвлечь Джима от унылых мыслей, стал болтать обо всём подряд.
— Знаешь ли, я прямо весь в сомнениях: стричься или не стричься? Моей дражайшей половине взбрела в головку очередная блажь по поводу моей причёски... Он сам выбрал мне стрижку. Длинной остаётся только чёлка, а всю остальную голову нужно оболванить почти наголо. По-моему, это уж слишком, тебе не кажется?
Джим пожал плечами.
— Если тебе это не нравится, то и думать нечего. Не стригись.
— Но это чревато, понимаешь? — сказал Арделлидис. — Если я не исполню причуду моего драгоценного спутника, он будет дуться и изводить меня, оставляя без сладкого... Ну, ты понимаешь. Для меня нет хуже пытки, когда он не подпускает меня к себе. Я просто зверею, мой ангел! Но я же не насильник, ты понимаешь. Я сторонник обоюдного согласия. Но, с другой стороны, если потакать всем его причудам, чего он захочет в следующий раз? Чтобы я ходил вообще бритым?
— Но тогда он может лишить тебя десерта, — улыбнулся Джим.
— Я этого не вынесу, — вздохнул Арделлидис. — Если выбирать между "десертом" и волосами, я предпочту ходить вообще без них, лишь бы получать его в том объёме, какой мне нужен. Я не могу без моего сладкого пупсика.
— Значит, ты обречён, — сказал Джим. — Вызывай своего парикмахера.
— Видимо, придётся, — сказал Арделлидис, опрокидывая себе в рот ещё одну рюмку маиля.
Послышался гул двигателей: на посадочную площадку опустился звездолёт. Как и много лет назад, на лестнице послышалась стремительная поступь молодого пилота в лётном костюме, плаще и высоких сапогах, но спешил он не к Джиму, а к Марису. Он подхватил его, прижал к себе и покружил, а потом, опустившись на колени, поцеловал в живот. Марис, вороша пальцами его светло-русые кудри, спросил:
— Послушай, когда же наша свадьба? Ты только взгляни на меня! — Он показал на свой округлившийся животик.
— Прекраснее тебя нет никого во Вселенной, любовь моя, — сказал Илидор, прикладывая к его животу руку. — А к Кристаллу мы можем пойти хоть завтра. Может, мы не будем никого приглашать? Обойдёмся без пышной свадьбы.
— Как скажешь, — ответил Марис. — Мне всё равно.
Услышав звук посадки звездолёта, из библиотеки прихрамывающей походкой спустился Лейлор — со "взрослой" причёской и опоясывающей лоб серебристой полоской диадемы, в терракотово-жёлтом пончо. Пока Раданайт был занят выборами, он временно оставался в доме отца. Увидев брата, он радостно воскликнул:
— Привет, Илидор!
Илидор был с ним сух: не обнял, не поцеловал его, только кратко кивнул, ответил "привет" и, обняв Мариса за плечи, пошёл с ним к отцу, чтобы сообщить о том, что завтра они идут к Кристаллу. Он не одобрял его брака с королём и в душе всё ещё не мог смириться с этим, а потому в их отношениях появился этот холод — точнее, холод был со стороны Илидора, а Лейлор относился к брату по-прежнему, и это отчуждение огорчало его и причиняло боль. Впрочем, ему казалось, что со дня свадьбы и отец изменился — держался как-то натянуто, стал мрачновато-нервным и суховатым. Он отдалялся, и это приводило Лейлора в отчаяние. Он чувствовал себя в собственном доме гостем, причём гостем, которым хозяева тяготятся, но по каким-то причинам не решаются его выставить. Только Эннкетин был к нему неизменно ласков: после длительной болезни Лейлора его горячая безотчётная любовь, казалось, стала ещё нежнее. Он по-прежнему слепо обожал Лейлора и окружил его всесторонней заботой, исполняя малейшее его желание.
Самочувствие Лейлора ещё оставляло желать много лучшего: у него были часты приступы слабости и головокружения, мог надолго пропадать аппетит. Говорил он уже вполне чётко, но медленно, иногда подолгу не мог вспомнить нужное слово; левая нога повиновалась ему немного хуже правой, и оттого он хромал, а иногда — особенно по утрам — переставал чувствовать стопу. Неважно работала и левая рука, на ней тоже временами немели и холодели пальцы, хотя он по два часа в день занимался на лечебных тренажёрах. Сейчас, вернувшись в библиотеку, он несколько минут сжимал и разжимал левую руку, которая опять начала неметь. Читать не хотелось, и Лейлор улёгся на диванчик. В груди камнем висело унылое и тягостное чувство. Он думал о Раданайте.
Над ним склонился Эннкетин.
— Господин Лейлор, ступайте обедать. Все уже за столом.
Аппетита совершенно не было. Лейлор ответил, уткнувшись в диванную подушечку:
— Я не хочу есть.
Эннкетин присел рядом, озабоченно заглядывая Лейлору в лицо.
