Конторщица

Я вздохнула и вернулась к холодному чаю. Сделала глоток: а ведь неплохо. Хоть и остывший, он был крепким и терпко-ароматным. В наше время даже дорогие сорта чая не такие. И вообще, вся еда здесь обалденно вкусная. Вот хотя бы ради такой еды и стоило попасть обратно в СССР.

Я хмыкнула: вторые сутки на диете и уже все мысли исключительно о еде. Через неделю сожру свой стол.

Я опять вернулась к планированию, и опять не вышло: в дверь заглянула Аллочка и велела идти к Ивану Аркадьевичу, срочно. Гадая, что понадобилось большому человеку с самого утра, ведь вчера мы все детально обсудили, я пошла в полуподвальчик.

Иван Аркадьевич был не в духе:

— Ознакомьтесь, — раздраженно махнул рукой на мое приветствие и придвинул машинописный лист ко мне.

Я вчиталась:

Жалоба.

Сообщаем о фактах вопиющего безобразия и циничного мошенничества со стороны служащей депо "Монорельс" Горшковой Лидии Степановны и просим принять соответствующие меры по недопущению подобных ситуаций в будущем.

Лидия Степановна Горшкова, 1950 года рождения, прописанная по ул. Ворошилова, 14/21, постоянно проживающая в пер. Механизаторов, 8/2, обманным путем завладела квартирой на ул. Ворошилова, 14/21.

В данной квартире проживает гражданка Горшкова О.Ю. с малолетним ребенком на руках, которую Горшкова Л.С. из корыстных побуждений, угрожая расправой, выгоняет на улицу с целью завладеть ее имуществом. Просим разобраться, иначе придется в судебном порядке выписывать Горшкову Л.С. из квартиры, что негативно скажется на репутации депо "Монорельс" и его руководства.

Горшкова Л.Г. является склочным и лживым человеком, что плохо влияет на рабочие отношения в коллективе. Кроме махинаций с жильем, Горшкова Л.С. в рабочее время занимается спекуляциями импортных товаров, а также пропагандирует антисоветские и лженаучные призывы через стенгазету, что дискредитирует образ советского работника.

Просим принять соответствующие меры.

Подпись: неравнодушные граждане.

— Что скажете, Лидия Степановна? — поинтересовался Иван Аркадьевич, когда я дочитала.

Я аж подзависла.

В моем времени мы давно отвыкли от такого. Подставы у нас стали тоньше и замысловатее. Пришлось напомнить себе, что я теперь живу в СССР и здесь так бывает.

— А что тут сказать? — пожала плечами я, — у меня один ответ, но здесь, в этом кабинете, нецензурные слова вряд ли уместны.

Иван Аркадьевич хмыкнул и забарабанил пальцами по столу:

— Ну и как мне на это реагировать? Сообщить в органы? Уволить вас? Начать расследования и товарищеский суд? — он все больше и больше закипал, и не заметил, как машинально перешел на "ты". — Ты же понимаешь, что по головке нас за это не погладят в любом случае! Тем более засветили тебя перед комиссией!

Я промолчала, давая время спустить пар

— И как мне потом объяснять там, — слово "там" Иван Аркадьевич выделил, — почему внезапно наш подающий надежды молодой рационализатор оказался по уши в говнище?! Махинации с квартирами, скандал с матерью-одиночкой, спекуляции на работе! Как нам объяснять, почему мы не уследили, не провели работу, а?

Иван Аркадьевич так шарахнул кулаком по столу, что крышечка на графине с водой испуганно дзенькнула.

— Да ты хоть понимаешь, что теперь начнется, твою мать?! — Иван Аркадьевич поднял налитые кровью глаза. — Что молчишь?!

— А я ничего не помню, Иван Аркадьевич, — ответила я. — У меня вся моя прошлая жизнь как в тумане. Только последняя неделя ясно. Не знаю, почему так: то ли опоили они меня, то ли амнезия какая. Понимаете, я совсем ничего не помню — ни как я замуж за этого придурка Горшкова вышла, ни кто я такая и откуда.

Иван Аркадьевич как-то странно на меня взглянул и раздраженно дернул плечом.

— Поэтому все, что в письме, может быть и правдой, и враньем. Мне кажется, я вляпалась в какую-то мутную историю. И вряд ли у меня хватило бы ума провернуть такую спекуляцию. Тем более квартира и так моя, тетка — моя, так зачем мне было выходить замуж, чтобы отдать квартиру каким-то третьи лицам, пусть даже это мать-одиночка?

Иван Аркадьевич вздернул бровь.

— Предположим я вам поверил, — нахмурился он, снова перейдя на "вы" и я поняла, что гроза если еще не миновала, то уже не так близко, — А что с квартирой делать? Вы где прописаны, товарищ Горшкова?

— В том то и дело, что согласно паспорту — в каком-то общежитие, — ответила я. — Но паспорт новый, всего пару месяцев ему. А где старый делся — непонятно.

Я показала развернутый паспорт Ивану Аркадьевичу и взмолилась:

— Иван Аркадьевич, я хочу завтра отпроситься на часик и сбегать в ЖЕК, глянуть домовую книгу. Что-то слишком мутно это все.

— Сейчас можете идти, — все еще продолжал хмуриться большой начальник.

— Но Щука..

— Не Щука, а Капитолина Сидоровна, — рассердился Иван Аркадьевич. — Скажете ей, что я разрешил.

Я благодарно кивнула.

— Потом зайдете мне, и все расскажете. Надо принимать меры.

— Хорошо, спасибо, — благодарно улыбнулась я. — Можно идти?

— Нет, секунду, — опять нахмурил брови Иван Аркадьевич. — А что это неравнодушные товарищи пишут о спекуляции с мылом?

— Понятия не имею, — сделала квадратные глаза я. — Однажды мы поссорились с одной подругой-коллегой, и в знак примирения я подарила ей брусочек модного мыла. Она постеснялась, что дефицитное, а я ей сказала, что у меня еще много. Ну, чтобы она подарок приняла и не чувствовала себя смущенной. А коллеги как увидели — сразу же прицепились, чтобы я им продала, раз у меня много. Я не смогла их отшить, поэтому задрала фантастическую цену до небес, они, конечно, пофыркали, но отстали. А иначе никак. Вы же наших баб знаете.

Иван Аркадьевич кивнул. Наших баб он знал прекрасно.

— Потом еще Валентина Акимовна из бухгалтерии прибегала, требовала ей чуть ли не подарить это мыло. Еле отделалась от нее. И видимо кто-то еще обсуждал. Вот наш анонимщик собрал все слухи и в анонимке всё написал. Единственно, что не пойму, как один человек смог собрать обо мне компромат по работе и по моей личной жизни. Кто это?

Я замолчала. Иван Аркадьевич сидел с задумчивым видом и машинально черкал стрелочки и кружочки в блокноте. Когда на листке уже не осталось свободного места от каляк, он очнулся и поднял на меня сердитые глаза:

— Ну ладно, идите, — отпустил меня он.

— А что с анонимкой? — не удержалась я.

— Пусть у меня полежит, — махнул рукой Иван Аркадьевич, — Пока так...

К Щуке я идти портить нервы не рискнула, поэтому через Галку передала что Иван Аркадьевич меня ненадолго отпустил. Галка чуть не лопнула от любопытства, но я ей не призналась куда и зачем иду.

— Говорят, ты такую речь вчера толканула, Горшкова, — решила поддеть меня она, — ты у нас теперь молодой рационализатор, оказывается... будешь теперь деньгу за патенты лопатой грести, в Пицунду загорать ездить...

— Не мелочись, Галя, — хмыкнула я, — в Пицунду пусть другие ездят, а лично я вот на Золотой пляж в Болгарию хочу смотаться.

Оставив Галку с выпученными глазами переваривать информацию, я вышла на улицу, ругая себя за длинный язык.

Здесь весна развернулась вовсю: на деревьях проклюнулись почки, одуряюще вкусно запахло клейкой молодой зеленью, а солнце так вообще сошло с ума, заливая ослепительным светом все вокруг: широкий проспект, серьезного милиционера возле будки, стайку беспечных голубей. Два мелких пацана-пионера стремглав вылетели из дверей магазинчика "Союзпечать" и помчались по дорожке. Тот, который бежал сзади, вихрастый, конопатый, звонко-звонко закричал, перекрикивая отдаленный гудок трамвая:

— Петька, а у меня зато календарик с "Ну, погоди", давай меняться!

Стало жарковато и я расстегнула пальто: скоро сниму этот ужас, надеюсь, навсегда. А с другой стороны, в берете тоже уже жарко, нужно что-то решать с отросшими корнями волос, срочно.

На доске почета, я немного поразглядывала фото женщин-ударниц социалистического труда. Хорошие открытые лица, приятные улыбки. Но прически мне не понравились — у всех либо химические завивки, как у Лидочки, либо башни из волос. Нужно срочно менять моду, "башню" на голове я морально не переживу.

Отметив для себя еще одну первоочередную задачу, я перепрыгнула лужу и чуть не пропустила нужный поворот, заглядевшись на лобастого серьезного карапуза, который сосредоточенно лупил палочками в игрушечный барабан и никак не слушался бабушку, которая тихо уговаривала его идти домой кушать котлетки.

Старое двухэтажное здание ЖЕКа, к которому относилась и улица Ворошилова, находилось в заброшенном тупичке среди таких же старых тополей, аккуратно побеленных известью. От окружающего мира оно отделялось широкой полосой будущих цветников, размеченных квадратно-гнездовым способом колышками с натянутой бечевкой. Над свежевскопанной почвой с укоризненным жужжанием метался ранний шмель.

Легко взбежав по вытертым ступеням, я попала в пропахший старыми бумагами и сыростью полумрак. Где-то из подвала нудно и пронзительно визжала циркулярная пила. Здесь было много дверей, они то открывались, то закрывались, то хлопали, какие-то люди бесконечно входили и выходили, кто-то смеялся, за стеной гудели сердитые голоса, стучали пишущие машинки. В длинном-длинном полутемном коридоре на продавленных фанерных стульях сидели клиенты и скучали, или вяло переругивались из-за очереди.

По сравнению с улицей здесь было холодновато, и я застегнулась.

Нужный кабинет нашла более-менее быстро. Возле него насмерть-монументально устроилась группа ожидающих граждан, на меня глянули хмуро и подозрительно. Пока я пыталась после солнечной улицы рассмотреть табличку, один, с простым прыщевато-носатым лицом (причем нос был гораздо красивее всего остального) раздраженно сказал:

— Вы будете за тем вон товарищем, — и указал на жующего дедка в клетчатом картузе в конце очереди.

— Товарищи, я из "Монорельса", — строго отчеканила я и толкнула дверь кабинета.

Народ притих, никто не возмутился. Сработало.

За огромными дореволюционными столами сидели две женщины: одна, молодая, крашеная блондинка, равнодушно расчерчивала длинные листы под линейку, а вторая, сильно постарше, похожая на очень толстую серую мышь в очках, увлеченно рассказывала:

— Потому я и говорю, чтоб тесто было вкуснее, нужно яйца хорошо растереть с сахаром и добавить ванильку, — судя по пропорциям "мыши", выпечкой она занималась регулярно. Лидочка на ее фоне была дюймовочкой.

— Добрый день, — обозначила свое присутствие я.

— У нас технический перерыв, — сердито буркнула мышь и отвернулась, изображая крайне занятого человека. Крашеная блондинка вообще не ответила и продолжала вяло чертить линии.

— Товарищи, я из "Монорельса", — сурово сообщила я (ну а что, один раз прокатило, вдруг еще раз прокатит) и бегло продемонстрировала раскрытое удостоверение депо "Монорельс". — Я вас не задержу. Где можно посмотреть домовую книгу по улице Ворошилова?

— Зачем вам? — опять буркнула мышь.

— Посмотреть, я же сказала, — отчеканила я.

— На каком основании? — тоскливым голосом спросила мышь.

— А для просмотра домовой книги обязательно нужно основание? — подчеркнуто вежливо удивилась я. — Если без основания никак, то я могу устроить. Ордер подойдет?

— Не надо ордер, — подала голос блондинка. — Маша, покажи домовую книгу. Адрес какой?

— Ворошилова, дом 14, квартира 21.

Мышь проворчав что-то себе под нос, подтянула стремянку к бесконечным унылым стеллажам и достала из верхней полки пухлую конторскую книгу. Бахнув ее на стол, она, вздыхая, долго листала пожелтевшие страницы и наконец-то нашла искомое.

Я глянула: в квартире N 21 в доме 14 по улице Ворошилова были прописаны два человека — Никанорова Зинаида Валерьяновна (зачеркнуто) и Скобелева Лидия Степановна (бинго!). Возле фамилии тетушки стояла отметка в виде невнятной закорючки и треугольный штампик.

Ну, с закорючкой и штампиком понятно — отметка о смерти тетушки, а вот дата прописки Лидочки интересная — тетушка прописала ее четыре с половиной года назад. И она до сих пор не выписана. Любопытненько. А в моем паспорте — прописка в общаге, чуть больше месяца назад. Получается, что паспорт Лидочке как-то подменили, причем недавно, прописку подделали, а в домовой книге выписать или не успели, или не смогли, или фиг его знает. Причем Лидочка здесь прописана как Скобелева, а не Горшкова.

— Посмотрели? — недовольно напомнила о себе мышь. — У нас технический перерыв вообще-то.

— Сделайте мне выписку, пожалуйста, — попросила я.

— За выписками по четвергам с десяти до двенадцати, — злорадно сообщила мышь.

— Мне сейчас надо, — настойчиво потребовала я.

— У нас инструкция, — еще более злорадно отчеканила мышь.

— Очень надо, — проникновенно сказала я, и брусок импортно-диковинного на вид мыла-скраба материализовался из моей сумки на столе.

— Шоколадно-скрабовое с овсяным абразивом, — заманчиво пропиарила презентик я, — импортный дефицит, из горной Шотландии. Омолаживающий эффект. Всего после трех раз использования кожа становится как у младенца. Гарантированно минус пять лет всего за неделю регулярного использования.

У мыши сверкнули глаза, и она потянулась загребущими ручонками через стол.

— У нас инструкция, — обиженно-завистливым голосом возмутилась блондинка. Второй кусочек мыла моментально примирил ее с необходимостью поработать. И уже через пятнадцать минут я выходила под осуждающими взглядами граждан в коридоре, сжимая в руке заветную бумажку.

Надо еще мыла наварить, и то срочно, продавать не вышло, зато мышь настолько возрадовалась возможности моментально сбросить лишние годы, что лично сбегала в бухгалтерию и быстренько заверила все печатью. К сожалению, обе девушки работали здесь не так давно, поэтому выяснить обстоятельства лидочкиной прописки не вышло. Почерк принадлежал некой Вере Ивановне, которая раньше работала в ЖЕКе, а потом вышла на пенсию и сын-военный забрал ее нянчить внуков куда-то аж в Забайкалье.

В общем, концов мне уже не найти.

Получается, согласно домовой книге, именно я являюсь владелицей квартиры на Ворошилова, а вот по паспорту — живу в общаге на Октября. Значит, нужно "потерять" паспорт, получить новый и восстановить правильную прописку. Выписка из домовой книги для подтверждения есть.

Но отсюда возникает еще один вопрос — когда это лучше сделать, после развода или до? И что творится в записях в паспортном столе?

Крепко задумавшись над этими вопросами, я нечаянно с кем-то столкнулась.

— Лидка! Горшкова!

Подняв глаза увидела небритое, опухшее, но очень радостное лицо.

— Привет, Федя, — почему-то я тоже обрадовалась, увидев бывшего соседа по коммуналке.

— Куда это ты пропала? — не унимался Петров, как обычно он был чуть поддатый, — Пару дней всего прошло, а без тебя плохо. Горшок занудный сам теперь живет, а мамашка евонная совсем жизни не дает нам.

Я хмыкнула.

— Лыбишься? — упрекнул Петров и тут же наябедничал, — каждый вечер, крыса старая, приходит, Горшку жрать приносит и меня уже совсем задолбала, зудит и зудит. А я что? Ну, было дело, случайно холодильник перепутал... а вчера ко мне гости приходили, так бедному Горшку, видите ли, спать помешали. Я до одиннадцати имею право принимать гостей! Имею! А Элеонора такой хай с Клавдией Брониславовной устроили, что хоть вешайся.