Конторщица

— Во всех позициях будет, как отчитаться, — уточнила я.

— А вы домой не идете разве? — удивился Иван Аркадьевич (я перед этим переоделась в спортивный костюм, была в комнатных тапочках).

Ответить я не успела, как дверь распахнулась и в кабинет ввалился вспотевший Альберт. Он тащил три матраса.

— Сюда складывай, — приказала появившаяся из-за его спины Алевтина Никитична.

— Вооот! — хэкнул Альберт, сваливая матрасы.

— Теперь разложи, — приказала Алевтина Никитична, — О! Иван Аркадьевич, ты тоже тут?

— Да вот, зашел посмотреть, как дела, — сказал тот.

— Так что, надо было тебе тоже матрас брать? — спросила Алевтина Никитична, чуть улыбнувшись.

— А вы что, здесь все ночевать собираетесь? — растерянно удивился Иван Аркадьевич.

— А ты как думал? — проворчала Алевтина Никитична и повернулась к Альберту. — А этот матрас вон в тот угол положи, храплю я как пьяный сапожник, чтоб девкам спать не мешать, давай-ка его подальше оттяни.

Мы дружно хихикнули, а Алевтина Никитична продолжила ворчливо, не обращая на нас внимания, — а теперь, Альберт, пошли одеяла и подушки принесем.

Альберт обреченно вздохнул, а я осторожно заметила:

— Алевтина Никитична, а может, не надо одеял и подушек, так переспим?

— Ну да, что же мы должны мучиться, если есть возможность спать нормально? — возмутилась Алевтина Никитична.

— А помнишь, Аля, как мы в детдоме на тоненьких одеялах на полу спали все покотом? — спросил вдруг Иван Аркадьевич.

— Ну, дак это же после пожара было, — отмахнулась Алевтина Никитична. — А так-то всегда приятно на мягеньком поспать и тепленьким укрыться. — Пошли, Альберт.

Они ушли, я продолжила методично набивать текст, как вдруг Иван Аркадьевич тихо сказал:

— Кажется, мы нашли того, кто на вас тогда жалобу написал, Лидия Степановна. И после этого еще две были, я просто не говорил вам.

— И кто это? — от неожиданности и любопытства я аж подпрыгнула и бросила печатать.

— Сначала нужно еще кое-что проверить, потом я скажу, — ответил Иван Аркадьевич, хмурясь, — день-два подождите. Но вот что меня сильно настораживает...

Договорить ему помешала радостная Аллочка, которая ворвалась в кабинет со словами:

— А я хлеб еще горячий купила!

Глава 17

Спать легли мы в два часа ночи, а подъем — в шесть тридцать. И — за работу. Я вчера так вымоталась, что, только положив голову на подушку — вырубилась моментально.

И вот полдня, с шести утра и почти до обеда, я промаялась в размышлениях о словах Ивана Аркадьевича. Кто же та скотина, что написала на меня жалобу? Он-то потом всё расскажет, я даже не сомневаюсь, но просто вот прямо в эту минуту — умираю от любопытства.

Так я томилась почти полдня (но отпахала при этом знатно), а потом мне надоело, и я решила сходить привести себя чуток в порядок.

В дамской комнате кто-то горько плакал, навзрыд.

Я сначала раздумывала — зайти или нет. Было неловко нарушать чужое личное пространство, тем более, если у человека горе, а с другой стороны — туалет общественный, не я зайду, так другие. В общем, я вошла.

В туалете рыдала Зоя Смирнова (!).

— Зоя, ты чего плачешь? — от неожиданности я аж обалдела. — Случилось что?

— Угу, — Зоя нервно высморкалась и принялась с плеском умываться.

— Зоя...? — напомнила я и вытащила расческу из сумочки.

— Сейчас, — Зоя плеснула на лицо еще воды, смывая потекшую тушь, затем подняла на меня заплаканные опухшие глаза с черными, словно у панды, кругами. — Из-за вчерашнего мероприятия.

— Фигасе, — от удивления я аж уронила расческу в раковину умывальника. — Все же хорошо прошло. Начальство довольно, все довольны. Что не так?

— Да не потому! Не потому! — сбиваясь, горячо зашептала Зоя, поминутно бросая косые взгляды на дверь, не зайдет ли кто, — Понимаешь, Лида, после каждого мероприятия я всегда пишу информационный отчет и сдаю Швабре, а потом она сдает его Насонову, второму заму. Там табличка такая, и вот в одной колонке про само мероприятие, а во второй — кто провел. Ну и вот, я все написала, причем расписала так, что "ой", себя поставила ведущей. Ну, как мы с тобой и договаривались. А тут такая Швабра подходит, стала надо мной и спрашивает, что я делаю. Ну, я ответила, что отчет по вчерашнему мероприятию пишу. Она же сверху всё видит. А она прочитала и говорит, вычеркивай себя и пиши мое имя. И еще орать начала.

— А ты?

— А что я?! — вскричала Зоя так, что аж сама испугалась, воровато зыркнула на дверь и опять начала сморкаться и умываться.

— Зоя!

— Да я уже тридцать пять лет Зоя! — она опять зарыдала. — Вычеркнула себя и вписала ее.

— Зачем? — не поняла я.

— Как зачем?! Как зачем! — всплеснула руками Зоя. — Да если я не сделала этого, то она бы меня уволила.

— За что? — удивилась я.

— Нашла бы за что! — вызверилась Зоя. — Вон тебя Щука нашла за что! И искать долго не пришлось. Лида, ты что, не понимаешь?

— Нет, не понимаю, — покачала головой я. — Зоя, если раз уступишь — все время на тебе ездить будут. Нужно отстаивать свою позицию.

— Ой, кто бы говорил! — отмахнулась Зоя, — ты уже себя вон наотстаивала. Щука тебя сегодня-завтра уволит. Уже приказ давно готов. Бабанина только ждут.

— Не сравнивай, — ухмыльнулась я. — Это другое.

— А с бабами твоими! — продолжила шипеть Зоя, утирая слезы. — У нас вон все уже давно шепчутся, как они над тобой издеваются — то документы на столе водой зальют, то орут, то окна открывать запрещают. Так что не тебе меня учить, Лида.

— Шепчутся все, говоришь? — довольно улыбнулась я. — Замечательно!

— Угу, — пробурчала Зоя, еще раз умываясь, — так замечательно, что хочется повеситься.

— Не дрейфь наперед, — подмигнула я Зое. — Пободаемся еще.

Зоя взглянула на меня, как на дурочку, но тактично промолчала. Вытащила тушь и принялась красить ресницы заново.

— Здесь надо красиво поступить, — помолчав, сказала я. — Нужно чтобы Насонов начал Швабре вопросы по результатам мероприятия задавать, причем такие, на которые она сама ответить не сможет. Вот тогда станет понятно, что не она это все делала.

— Ой, Лида! — Зоя плюнула в коробочку с тушью и начала так яростно тереть щеточкой, что я аж испугалась, что коробочка сейчас порвется. — Насонову плевать на такие мелочи. Ему нужно, чтобы был результат. Результат есть — мероприятие провели. А кто его провел — ему не важно. А теперь Швабра получит внеплановую премию, а я буду дальше проводить тупые заседания, посвященные посевной или Кудашхской ГЭС.

— Я Ивану Аркадьевичу расскажу, — успокоила я Зою.

— Ты что! — Зоя перепугалась так, что чуть не ткнула щеточкой в глаз. — Да ты с ума сошла! Он же ей сразу втык сделает, а она меня потом совсем сожрет! Не вздумай!

— Ну... — я даже не нашлась, что на это все ответить. Так-то Зоя была права.

— Ты понимаешь, Лида! — глаза у Зои опять налились слезами. — Ты понимаешь, как оно все мне надоело! Ненавижу! Ходишь, блядь, за каждым, просишь, умоляешь — "поставьте подпись", "придите на заседание", "выступите с докладом", а все тебя культурно посылают! Будто это все только тебе и надо! Каждый раз к кому в кабинет не зайдешь — а все морды недовольные на тебя делают! И я же их понимаю. Какая это все ерунда и время тратить жалко. А кто меня поймет? Кто?! Если не будет посещаемости — я опять без премиальных! И еще Швабра потом весь мозг выдолбит, как дятел! И уйти никуда не могу. У меня вечерняя школа только.

— А в техникум поступить? — осторожно спросила я.

— Какой мне уже техникум, Лида? — невесело ухмыльнулась Зоя. — У меня трое детей и свёкр лежачий. Да еще на выходные в село надо ехать помогать, родители старые, все братья разъехались, одна я, младшая, рядом осталась. Куда мне еще сверху на голову техникум?!

Открылась дверь и вошла Валентина Акимовна. Мы замолчали. Началось обеденное время и народ забегал туда-сюда, пришлось расходиться.

Я шла по коридору в полном раздрае — вот это жесть. Походу не одной Лидочке не везет. Большинству баб, кто без хорошего старта — приходится ломовыми лошадьми быть и терпеть издевательства на работе.

Хотя и в моей пошлой жизни так было.

Я зашла в столовку и в нерешительности остановилась, рассматривая меню. Сегодня была солянка, гречневый суп, на второе голубцы, котлеты с пюрешкой или макаронами на выбор. Пару овощных салатиков, компот, кисель и выпечка. Вроде все, как всегда. Я посмотрела на блюда. Что-то ничего этого мне не хотелось.

И не то, чтобы я была не голодная, нет. Просто эти блюда почему-то больше не вызывали аппетит. Очевидно, я перетрудилась. Но пообедать-то все равно надо, и я решила, что пять — десять минут мои помощницы вполне подождут, а раз у меня с аппетитом вот так, то сбегаю-ка я в гастроном, прикуплю какую-то вкусняшку.

В общем, выскочила я на улицу, как была, в горшковском спортивном костюме, заштопанном на коленке.

В гастрономе я быстренько пробежала все отделы и поняла, что ничего меня не прельщает. Вот вообще ничего не хотелось. Да что за наказание такое! Разозлившись, купила себе творог. Вот не хочу, но впихну, раз перебирать харчами стала. Я вышла из магазина на улицу и торопливо зашагала к депо.

Поравнявшись с аптекой, увидела Петрова, который грустно сидел на скамейке. Как всегда, сосед был во всей красе — в старых растянутых трениках и рваной на рукаве тельняшке.

— О, Лидка! Дарова! — увидев меня, обрадовался Петров. — Слышь, Лидок, помоги, спаси бывшего соседа.

— Что опять случилось? — хмыкнула я, присаживаясь на лавочке рядом.

— А то ты не знаешь, — ответной ухмылкой осклабился Петров.

— Не-не-не, Петров! — замахала руками я. — Даже не проси! В магазин бежать для тебя не буду, некогда мне. На работу надо, уже опаздываю.

— Да ты чё, Лидка, — зашептал Петров наклоняясь ко мне и обдав сивушным амбре. — Зайди вон в аптеку, нормально.

— Заболел что ли? — не поверила я.

— Да какое там заболел, — отмахнулся Петров, — "Пион" мне купи. Или "Боярышник". Пять пузырьков. Больше Стася не даст.

— Зачем пион? — не поняла я. — И кто это Стася?

— Аптекарша Стася. Коза она драная, гоняет меня, — скривился Петров и тут же без перехода заканючил. — Ну, Лидка, ну, будь человеком, ну, сходи...

Вздохнув, пошла. Ну, как не помочь по-соседски.

В аптеке было прохладно, пахло суровыми лекарствами, что-то вроде как мазью Вишневского. На стойке стояли аптекарские весы. Я аж залюбовалась. Отвыкла, что всякие пилюли и микстуры готовили раньше прямо там, в аптеке.

— Вам что? — строго спросила меня аптекарша, в накрахмаленном до состояния картона белом халате и такой же "картонной" кипенно-белой шапочке.

— Секунду, смотрю, — я обвела глазами заставленное пузырьками и коробочками пространство. И тут мой взгляд наткнулся на витамины. Рот моментально наполнился вязкой слюной.

— Вооот! — обрадовалась я, показывая на пакетики и коробочки. — Это. И это. И еще это!

— Зачем вам столько? — строго и подозрительно спросила аптекарша, поправляя очки.

— В село еду, — ответила я (кстати, в село съездить надо бы). — Мама сказала купить.

— Понятно, — согласно кивнула аптекарша.

Видимо в эти времена было в порядке вещей закупаться для деревенских родственников впрок.

— И "Пиона" дайте, пять штук, — сказала я (хорошо хоть, что вспомнила). — Для бабушки.

— Пожалуйста, — передо мной появились искомые бутылочки.

В общем, загрузилась я лекарствами и вышла из аптеки на улицу, где меня с нетерпением дожидался Петров:

— Ну чё, купила? — просемафорил глазами Петров.

— Ага, — кивнула я.

— Отойдем, — шепнул Петров, косясь на окна аптеки.

— Чё так-то? — удивилась я.

— Да ну ее, эту Стасю, — заиграл желваками Петров и потянул меня куда-то в заросли сирени. — Еще увидит, сразу начнется.

— Ха, — хмыкнула я. — Знаю я такой тип медработников, строгие, как скальпель. Я, когда в профилактории лечилась, так там тоже такая докторица была, Сима Васильевна. Вот она была прямо огонь.

— Так Стася — это ее дочка, — пожал плечами Петров, с благодарностью принимая "Пион".

У меня прям культурный шок произошел.

Ну это ж надо!

И вот вбегаю я в здание (а еще обеденный перерыв), несусь по коридору и (тадам!), конечно же, натыкаюсь на Щуку!

— Горшкова! — завопила она (ну что у человека за манера, увидев меня, орать не своим голосом?).

— Щукина! — в ответ выкрикнула я.

Надо было видеть лицо Щуки. Она вздрогнула и с минуту ошалело хлопала глазами. Я аккуратно обошла ее и пошла дальше. В спину понеслись какие-то восклицания, и, возможно, проклятия, но я уже не слышала, да и плевать. Наше "общение" из точки бифуркации давно уже перешло в точку невозврата.

Вечером, перед сном, я заскочила в дамскую комнату, раскрыла пакетик с аскорбинкой и высыпала все содержимое в рот. М-м-м-м-м! Как же вкусно!

Не выдержав, я сожрала все пакетики, что у меня были.

Настроение сразу поднялось. Вот что значит витамины для измученного непосильной работой организма!

Довольная, я вернулась в кабинет, и мы продолжили расчищать агиевы конюшни конторы депо "Монорельс". Втроем!

Вечером, я доделывала протоколы, печатая на машинке, Алевтина Никитична своим красивым почерком заполняла карточки, а Аллочка раскладывала все по папкам. Стопки документов унылыми небоскребами тянулись до потолка. Пытаясь засунуть заполненную карточку в верхнюю папку в стопке, Аллочка влезла на стул. Из заднего кармашка трикотажных брюк торчал уголок вчерашнего листочка. Видать, закрутилась, устала и забыла.

Когда, наконец-то, сегодняшняя часть работы была закончена, все попадали спать. Я еле дождалась, пока все уснут: вот, словно могучий богатырь, утробно захрапела Алевтина Никитична, следом начала тихо-тихо сопеть Аллочка.

Подождав еще минуту и удостоверившись, что все точно спят, я прокралась к стулу с одеждой Аллочки и бесшумно, стараясь не разбудить, двумя пальцами вытащила сжамканный листочек. Тихонечко-тихонечко, на цыпочках, я просочилась в коридор и в неярком свете ночного электричества развернула листок.

Перед глазами запрыгали буквы:

"Считаешь себя самой умной, Горшкова? Думаешь, я не догадалась, зачем ты все вынюхиваешь? Иди в жопу!".

Глава 18

С утра Аллочка избегала на меня смотреть, а в работе старалась быть поближе к Алевтине Никитичне. Я делала вид, что ничего такого не произошло, и лишний раз ее не трогала. Тем не менее работу мы делали. Когда Алевтина Никитична выходила из кабинета — только треск пишущей машинки, шелест переворачиваемых листов, да еще шум дождя за окном, нарушали тишину.

Я приоткрыла окно, и теплая свежесть вместе с запахами мокрой травы ворвалась в кабинет. Аллочка покосилась, но ничего не сказала.

Но главное — работа двигалась, причем быстро и качественно. Осталось почти ничего, и я решила сбегать к Зое, попросить пару копирок, а то эти уже не годились.

Зои на месте не оказалось, она на три дня взяла больничный по уходу за ребенком, поэтому пришлось бежать в Тоне. Как обычно, Тоня сидела среди зарослей гортензий и фикусов, и подгоняла цеховых рабочих с заполнением бумажек. Со мной она держалась отстраненно-вежливо, копирок, правда, не дала, зато фальшиво посочувствовала в связи с моим увольнением. Видно было, что она ничуть не огорчена по этому поводу. Я, в свою очередь, сдержанно поблагодарила, также фальшиво пожелала ей удачи в работе, и мы с обоюдным облегчением расстались. Кстати, она даже не спросила, куда Лидочка пойдет работать.