Конторщица

Пока шли по длинному-длинному коридору сквозь толпу людей с совершенно разным спектром эмоций: от робкой застенчивости держащихся за руки мечтательных юношей и девушек, радостной гордости отцов новорожденных, до утирающих слезы теток в черных косынках и раздраженно надутых мужчин и женщин, предпочитающих не смотреть друг другу в глаза, — я всё думала, как спросить почти бывшего супруга о судьбе квартиры на Ворошилова, чтобы не вспугнуть.

Пока думала, Гошков развернулся и ушел, старательно пряча взгляд.

Вот ведь...

Обедала я согласно щедро выданным в профилактории талонам.

В соответствии с вердиктом Симы Васильевны, мне полагалось: салат из огурцов, синеватый овощной суп с перловкой, паровой биточек из чего-то условно-рыбного, и неаппетитная даже на вид ячная каша. Все недосоленное. Вместо чая — отвар шиповника.

На десерт выдали морковно-яблочное суфле без сахара, которое я тоскливо тут же отодвинула в сторону, исподтишка бросая голодные взгляды на чужие тарелки.

Внезапно поймав себя на том, что настроение испортилось, я удивилась. В той, прошлой жизни, я придерживалась ЗОЖ, фанаткой, конечно, не была, но старалась не нарушать (вредные привычки в виде курения и ликеров — исключительно в редкие дни отпуска с Жоркой). Я периодически занималась в тренажерном зале, в бассейн ходила дважды в неделю. Каждый вторник — русская баня с можжевеловым или дубовым веником и обязательным "упасть в сугроб" зимой или прыжком в озеро с холодной водой летом. И это, не считая ежеутренней зарядки и регулярных прогулок на свежем воздухе. Фаст-фуд у нас дома был под запретом, за редким исключением. В еде старались придерживаться разумной умеренности. А вот Лидочка была обжорой. И результат — налицо. При ее молодом возрасте выглядит как расплывшаяся тетка, лет на десять старше. И постоянно хочется есть. Точнее — ЖРАТЬ!

"Ну, ничего, Лидия Степановна, вот я за тебя теперь возьмусь", — злорадно пообещала я. После попадания в прошлое, все эти дни было недосуг, силы уходили на элементарное "осмотреться — выжить". Зато сейчас, благодаря Ивану Аркадьевичу и несравненной Симе Васильевне, все условия созданы для приведения этого рыхлого тела в божеский вид. Чем я и собиралась заняться, решительно придвинув к себе стакан с отваром шиповника и мерзкое морковно-яблочное суфле с травянистым вкусом.

Мою задумчивость прервал резкий звук. Вздрогнув от неожиданности, я подняла глаза. Надо мной стояла, уперев руки в бока Зоя Смирнова и, судя по ее решительному виду и косым взглядам ее подруг, мне сейчас предстоял как минимум скандал.

И я не ошиблась.

— Прия-я-ятненького аппетита! — пакостливым голосом протянула Зоя и плюхнулась на стул, напротив. — Смотрю сидим так спокойненько, Горшкова, обедаем...

Одна из девушек, в очках с толстыми стеклами, с готовностью хихикнула. Зоя зыркнула на нее, мол рано еще.

— Спасибо, — упорно жуя омерзительное суфле, пробормотала я.

— Вкусно тебе? — с издевкой продолжила Зоя.

— Угу, — кивнула я и пододвинула к ней тарелку. — Хочешь попробовать? Угощайся, говорят, очень полезно.

— Да нет, Горшкова, — покачала головой Зоя и отодвинула тарелку мне обратно, — некогда нам тут трапезы разводить. Кому-то же и работать приходится, пока другие прохлаждаются...

— Сочувствую, — вздохнула я и брезгливо отправила в рот ложку с невнятно-буроватой жижей. — Тяжко небось, без обеда и ужина, сутками напролет?

— Ты издеваешься, Горшкова?! — не выдержала Зоя.

— Отнюдь, — скривилась я и волевым усилием проглотила осклизлую массу (хуже только паровой пудинг из кабачков). Очевидно Зоя восприняла мою гримасу на свой счет, потому что глаза ее опасно сузились:

— Горшкова! — зоин голос зазвенел. — Ты пропустила вчера собрание.

— Вот как? — удивилась я. — Что за собрание?

— Рабочее вечернее собрание! — пошла в наступление Зоя. — Первомай на носу, парад, маёвка и торжественный концерт — раз. День победы — два. А ведь еще День космонавтики через пару дней! И все это мы одни должны готовить?

— Конечно нет, Зоя, — я решительно отодвинула тарелку с остатками суфле. — Я в корне не согласна с такой постановкой проблемы. Более того, считаю, что справедливо будет разделить обязанности по подготовке между всеми поровну. Почему меня на собрание не позвали? Почему я лишь случайно узнаю об этом от тебя в кулуарах, в обеденное время? Небось все роли уже между собой разделили? Мне хоть что-то оставили, я надеюсь?

— Ну... — опешила Зоя. — ээээ.. Горшкова, ты что, серьезно хочешь принимать участие?

— Обязательно, — кивнула я и решительно отпила бурду из шиповника. Мда, не пина колада... и даже не мохито...ну, ладно, осталось шесть дней всего...

— Горшкова, ну, тогда будешь в самодеятельном концерте к Дню космонавтики выступать, — обрадованно начала Зоя.

— Ой, здорово! — воскликнула я. — А можно я два номера покажу? Хотя погоди... наверное, не получится. К Дню космонавтики я сделала стенгазету. Сама подумай, если наша стенгазета победит и будет выбрана для представления от всего депо, то мне еще придется доделывать ее. И когда я, по-твоему, успею подготовить номера для концерта?

— Нууу... — задумалась Зоя. — А если не победит?

— Нужно дождаться результатов, — пожала плечами я. — Сегодня-завтра должны сообщить.

— Но за два дня ты не успеешь подготовить даже один номер, — нахмурилась Зоя.

— Не успею, — грустно сказала я, — поэтому к Дню космонавтики меня не привлекай.

— Тогда на Первомай скажешь речь.... — опять начала Зоя. — И концерт потом будет. Нужно петь в хоре.

— О! В хоре петь я люблю! — обрадовалась я и тут же показательно закручинилась. — Но я сегодня делаю доклад от молодых рационализаторов нашего депо. И в любом случае, по результатам мне будут ответственные поручения. Поэтому к Первомайской демонстрации качественно подготовиться не успею. И репетиции хора буду пропускать, а это не дело.

— Что за доклад? — недоверчиво переспросила Зоя.

— Не могу говорить, — улыбнулась я. — Спроси Ивана Аркадьевича. Он курирует.

— А к Дню Победы? — расстроенно спросила Зоя.

— Вот к Дню Победы я смогу, — успокоила ее я. — Но это не точно. Не от меня зависит, ты же понимаешь... Давай ближе к концу месяца опять вернемся к этому вопросу.

Расстроенная Зоя ушла, а я про себя коварно ухмыльнулась. Первое правило офисного клерка — ни от чего не отказываться, с готовностью на все соглашаться, вот только "сделать это не совсем могу, потому что..." и кучу контраргументов нужно привести. Срабатывает почти стопроцентно и повода для претензий ни у кого нет. В моем времени уже научились противодействовать таким манипуляциям, в сети миллиард коучей и гуру учат как это сделать наиболее быстро и эффективно. А в этом времени народ доверчив и простодушен. То, что надо!

Оставалось еще минут двадцать до конца обеденного перерыва, и я хотела уединиться в кабинете и потренировать выступление. Увы, мои чаяниям сбыться было не суждено. Не успела выйти из столовой, как меня позвали на проходную.

Пока шла, терялась в догадках. Кому я нужна?

Однозначно, кроме Горшкова больше никому. Наверное, они с мамочкой что-то новенькое придумали. Неужто станет мириться? На кону двухкомнатная квартира как-никак. Или решил развод не давать? Так Иван Аркадьевич обещал, что все пучком будет. Значит, остается квартирный вопрос.

Но я ошиблась. Частично ошиблась.

На проходной меня ожидала "демоническая женщина", Олечка Горшкова.

Увидев ее я завистливо вздохнула: вот почему одним бог дает все, а другим — нос картошкой, короткие ноги и обвислую почти до уровня коленей задницу?

Но, впрочем, это риторический вопрос. Так было всегда, так есть и так будет.

И в моем времени, и в этом.

В этот раз Олечка была в шикарной вишневой куртке. Джинсы и каблуки удлиняли и без того бесконечно длинные ноги. Волосы она собрала в высокий хвост. Увидев меня, Олечка захлопала густыми ресницами, умело подкрашенными импортной тушью:

— Лидочка, здравствуйте! Как дела у вас? А Светланка про вас спрашивает и спрашивает, всё время. Очень уж вы ей понравились, — простодушно разулыбалась она, и мне на миг стало стыдно.

— Здравствуйте, Ольга, — ответила я и молча уставилась на Олечку. Помогать вести разговор не буду. Посмотрим, чего ей от меня нужно. Хотя я, конечно, догадываюсь.

Моя интуиция меня не подвела. Олечка, чуть помявшись и видя, что я продолжаю молчать, сообщила:

— Лидочка. Мама сказала, что вы выгоняете нас на улицу? Я не верю этому!

— Все правильно сказала ваша мама, — ответила я. — Квартира моя и вы должны были освободить ее. Еще вчера.

Прекрасные черные глаза Олечки налились слезами. Она взмахнула ресницами и одна слезинка аккуратно скатилась по щеке:

— Лидочка... — всхлипнула она, — но куда же мы пойдем? На улице так холодно...

Этот чувственный спич, по всей видимости, должен был растопить ледяное сердце злой женщины, которая выгоняет двух сироток на улицу. Вот только бедная сиротка стояла вся в импортных шмотках, благоухая отнюдь даже не "Красной Москвой", а чем-то забугорно-элитным, а злая ведьма временно ютится в рабочем профилактории, и не знает, где придется ночевать через неделю.

— В каком смысле "куда пойдем"? — пожала плечами я. — Вы где прописаны, гражданка Горшкова? Небось, у мамочки, Элеоноры, итить ее, Рудольфовны?

Олечка чуть покраснела, и я поняла, что попала в точку.

— И что, мамочка вас домой, по месту прописки, не пускает? Квартира у нее на сколько комнат?

— Две... — всхлипнула "демоническая женщина".

— И что, в двухкомнатной квартире не смогут разместиться две женщины с ребенком?

— Вы не понимаете! — экспрессивно тряхнула головой Олечка и чешские гранатовые подвески красиво зазвенели. — Не понимаете! Мама! Она... она очень суровый человек! А я — творческая личность, мне свобода нужна!

— И поэтому вы с братом и мамочкой решили провернуть аферу и отобрать мою квартиру? — хмыкнула я. — И вопрос, где буду жить я, вас совершенно не беспокоит?

— Но вас же вроде прописали в общежитии, — неуверенно протянула Ольга. Видно, что данный вопрос ей даже не приходил в голову.

— Замечательно, — хмыкнула я. — Просто прекрасно! В результате этой авантюры вы получаете мою двухкомнатную квартиру, Элеонора Рудольфовна остается одна тоже в двухкомнатной квартире, а я буду прописана где-то примерно в общежитии!

— Но вы же одна, — с обезоруживающей детской улыбкой сообщила Олечка, — поживете там немножко, потом вам квартиру дадут... ну, или комнату.

— Потом — это лет через пятнадцать? — рассмеялась я и съехидничала. — А почему бы вам, Ольга, не пожить в общежитии? С ребенком вам квартиру дадут быстрее... лет через восемь.

— В общежитии? — ужаснулась Олечка. — Нет, вы шутите!

— В общем так, Ольга, — мне это все надоело, да и обеденный перерыв вот-вот закончится. — У вас есть день-два, чтобы собрать вещи и покинуть мою квартиру. Ключи оставьте у соседки снизу Натальи. Это та, которую вы регулярно затапливаете, уточняю.

— Нет! — воскликнула она. — Вы сами виноваты! Сами! Я пожалуюсь Льву Юрьевичу! У вас будут большие неприятности, вот увидите! Раз не хотите по-хорошему!

Даже исказившееся от злобы ее лицо оставалось все таким же прекрасным.

Да, "демонические женщины" — они такие. А Лев Юрьевич, это, очевидно, и есть тот обкомовский "опиюс", который весело проводит время с Олечкой. Ну, что ж, пришла пора посмотреть на него.

— Передайте Льву Юрьевичу, что я готова с ним встретиться, — сообщила я (надеюсь, большая рыба клюнет)...

После разговоров с "демонической женщиной" я загрустила. С такими людьми всегда трудно: с виду они ангелочки, а на самом-то деле... И чувствуешь себя после таких разговоров лет на сто старше.

В общем, из нашего диалога стало понятным, что Олечка уцепилась за лидочкину квартиру с упорством бульдога и не отдаст ее никому и ни за что. И вот как с нею воевать? Все самые сложные и самые логические аргументы она умело разбивала одним лишь взмахом ресниц. Ее "опиюс", Лев Юрьевич, однозначно фигура декоративная. Ему-то и Олечка нужна лишь для встреч, не больше. Иначе он бы давно уже ее устроил со всем комфортом. Или даже женился бы. И с квартиры ее не выгнать, это понятно. Но и отдавать квартиру Олечке я не буду. Что же делать? Подсунуть креветки в дверную обивку, чтоб завонялось? Так ребенка жалко, Светка-пипетка все время дома сидит, именно она будет дышать гадостью. Да и что мешает Олечке с помощью того же любовника обменять эту квартиру на другую? Натравить участкового? Так звали уже соседи. Не хочет он с обкомовским связываться. В то, что у Ивана Аркадьевича хоть что-то получится, я верила сугубо теоретически. И даже больше я боялась, что если он вникнет в эту проблему и найдет там какие-то юридические нестыковки, то останусь я без квартиры однозначно. На двухкомнатную квартиру в доме с улучшенной планировкой, практически в центре города, желающих найдется ой, как много.

Что же делать?

Однако этот вопрос пришлось отложить и остаток дня готовиться к выступлению.

И вот, наконец, "час икс" настал.

В забитом нужными людьми малом зале царила торжественная атмосфера с эмоциональным оттенком. Председатель взошел на трибуну и перед началом своей речи сказал:

— Я, товарищи, буду краток.

А потом проговорил больше часа. Членская масса привычно тихо внимала и лишь секретарь отстраненно хлопал рыжеватыми ресницами и почесывал логарифмической линейкой лоб. Ивана Аркадьевича я увидела во втором ряду сбоку и, глядя на него, сложно было догадаться, что он на самом деле главный режиссер всей этой театральной постановки.

Товарищ Бабанин Д.Д. сидел в президиуме, за накрытым красной кумачовой скатертью, столом. Рядом устроился давешний толстячок из высокой комиссии. Он для виду водил карандашом по бумаге, и периодически с важным видом хмурил лоб. Тощей женщины не было. Не знаю отчего, но я порадовалась. Интуиция, наверное.

Затем, когда стихли вялые аплодисменты, на трибуну влезла бойкая девица, то ли председатель месткома, то ли секретарь какого-то общества. Свой доклад она зачитала. К концу народ начал уже частично дремать, и на предложение председателя голосовать за всё "в целом", все оживленно согласились. Кто-то с заднего ряда даже выкрикнул: "Правильно!". Девице аплодировать не стали.

Далее наступила очередь лысого товарища в роговых очках. Он поднялся на трибуну, налил из графина воды в стакан, громко отхлебнул, и, потея, начал выступление о необходимости пропаганды и внедрения профзнаний, и о том, как всё хорошо с профзнаниями в депо "Монорельс".

Следом вышла Тонина начальница (Швабра) и предложила голосовать за список на поощрение к Первомаю. При этом список она не зачитала. Но народ всё равно оживился. Ей хлопали долго и воодушевленно.

После Швабры выступил Марлен Иванович, тот старичок с аккуратной бородкой, который пару дней назад ратовал за мое нравственное воспитание. Он и сейчас свой доклад начал с идеалов коммунистической партии и правильного воспитания рабочей молодежи. Согласно его выступлению, в депо "Монорельс" с идеалами и с воспитанием молодежи было все хорошо. Более того, мы значительно опережали какое-то другое депо в этих вопросах. Ему тоже похлопали, правда неубедительно.