Тем не менее, она хотела знать, что же находится там, в центре, хотя предчувствия были самыми неутешительными. Одновременно в студентке крепла уверенность: только встреча с этой пугающей силой могла открыть дорогу домой, но главный бой чёрной бездне надо дать исключительно в паре с бравым воином Аполлоном Ромашкиным.
&nbsnbsp; Она несколько раз встречала его в лабиринте. Чаще он сидел, привалившись к стене, и трогал свою разбитую голову. Голова была вся залита кровью, лицо выражало немалые муки, и Ленка была бы рада помочь, но Полька в упор её не видел, а бесплотные её руки попросту проходили сквозь парня.
В другой раз к Ромашкину льнула какая-то сисястая лахудра, притом голая, а он весь такой одеревеневший даже не отодвинулся! Афиногеновой категорически не понравилась эта сценка, но она снова не могла ничего изменить, потому что оставалась как бы в другом измерении.
Через какое-то время Ленка неожиданно выбрела на своего дружка и не стразу его узнала: Полька преобразился, он стал мощнее и выше, в неистовом напряжении он вглядывался вдаль, и в его глазах отражалась какая-то удалявшаяся комета. Может, и не комета, но светилась на всю катушку. Лицо студента выражало запредельную степень азарта и чуть-чуть страха. Оно вообще многое выражало, пифия Афиногенова залюбовалась, несколько минут читая эти смыслы и, то отходя, то смещаясь вбок, находила новые оттенки. Видимо, так рассматривают гениальные картины или скульптуры.
«Что же это он такое учудил или... учудит?» — спросила себя Ленка и открыла глаза, ощутила себя лежащей на ложе.
Над ней склонился молодой симпатичный мужчина, кудрявый и статный. Не Феб, и то ладно.
— Здравствуй, о прекрасная пифия, — красивым голосом красиво сказал красавец. — Слухи о твоей божественной красоте изрядно её преуменьшают!
Всё было настолько красиво-красиво и карамельно-карамельно, что Ленку едва не стошнило.
— Ты кто такой, и какого лавра ты тут делаешь? — неизысканно поинтересовалась Афиногенова.
— Я Тихон, скромный друг этого великого святилища. Узнав, что главное сокровище храма в опасности, я прибыл, дабы лично удостовериться — с пифией всё хорошо.
— Угу, с ней всё хорошо, — заверила его студентка. — Только она несколько недоумевает, какого лавра в её спальне делает чужой мужчина, и почему его ещё не выбросили за двери.
— Сам многомудрый Эпиметей дозволил мне сопровождать тебя, дабы доброй беседой и весёлыми рассказами о странах заморских приблизить миг твоего полнейшего выздоровления.
— Тогда не менее многомудрый Тихон выйдет и даст пифии привести себя в порядок. И перестанет, забодай его Минотавр, на неё пялиться! — Ленка изрядно завелась, потому что всё-таки испугалась.
Этак проснёшься, а у тебя в спальне ещё чего похлеще творится...
Тихон изобразил прекрасным лицом и пробормотал прелестным голосом все варианты извинений и раскаянья. И смылся, обещав вернуться.
Встав с ложа, Ленка увидела себя в медном зеркале и ужаснулась: визитёр пялился на неё, одетую в полупрозрачную ночную рубаху, а это считай, что на голую. Проклятые греческие озабоченные самцы!
— Эх, Аполлон, был бы ты здесь, я бы тебе дала копоти!.. — сквозь зубы сказала пифия.
В окно мгновенно впрыгнул Феб, едва не распластавшись при приземлении и не разбив кифару в левой руке об пол.
— Ты звала меня, прелестница? Я думал, этот цыплёнок не уйдёт! — Кифарет раскрыл объятья навстречу Афиногеновой, и не оставалось сомнений в его грязных намерениях.
— Мать-перемать, — выдохнула Ленка, теряя последние крупицы куртуазности. — Вот тебя ещё не хватало!
— Тебе меня не хватало?! — возликовал Аполлон, дыша шумно, как разгоряченный жеребец.
— Феб, ты пьян, иди домой, — тихо сказала пифия, морщась от могучего перегара, исходящего от небожителя. — Кто-то за дверью!
Она действительно услышала шаги и, не раздумывая, подтолкнула сребролукого ловеласа в грудь, чтобы он уже лез обратно в окно.
Результат этого жеста оказался несколько неожиданным: Феба ощутимо шатнуло назад, он в крайнем удивлении сделал пару шагов, но тут началось окно и закончилось равновесие.
Едва из поля Ленкиного зрения скрылись ноги в золотых сандалиях, на пороге её почивальни нарисовался Эпиметей.
— Не обижай нашего друга, добрая дочь Феба, — проворковал он, словно опереточный сутенёр. — Парень прямо-таки в смятении остался. Уважай его. Я тебе объяснял, какой это важный для нас друг, верно?
Пока верховный жрец читал Афиногеновой вкрадчивую нотацию, его глаза концентрировались исключительно на прозрачной Ленкиной рубашке.
Пифия подхватила с постели покрывало и поспешно накинула его на плечи, закуталась, прерывая сеанс связи духовенства с миром искушений. Хотя Ленка не знала, что позволялось и запрещалось слугам кифарета. Может, мораль местных пастырей совсем не такая, как в наши дни?..
«Да им же всем надо только одного!» — совершила интеллектуальный прорыв студентка.
Эпиметей уже успел напустить на себя вид строгого жреца, парящего выше каких-то низменных страстишек.
— Ты — жемчужина Дельф, Елена! — торжественно изрёк он перед тем, как уйти. — Так будь скромной и приятной, испытай удовольствие от общения с лучшим подателем, то есть, другом храма, и сама убедишься — время твоей хвори пролетит незаметно.
Вошли служанки, Ленка украдкой глянула за окно, но златокудрого бога не обнаружилось. Оно и к лучшему.
Одеваясь, Афиногенова подвергла анализу своё незавидное положение. Она давно догадалась о своей власти над местными мужиками. И видела, что эта власть только укрепляется. Толпы страждущих увидеть предсказательницу, преданные взгляды молодых жрецов, особенно бедолаги Писистрата... До неё дошёл слух о целом движении обожателей... Но романтики и богобоязненные парнишки — это одно. Они могут годами вздыхать под окнами, писать стихи и заниматься прочей милой ерундой. Теперь же Ленка приняла сигналы нового качества. Нагрянула высшая лига: Феб, Тихон и пока колеблющийся, но имеющий реальную власть Эпиметей. Это уже какой-то сезон охоты. В плюсе, вроде бы, условие, что пифия должна оставаться непорочной. Именно «вроде бы». Студентка уже ни в чём не была уверенной.
— Где Сивилла? — спросила она у служанок.
— В саду, госпожа.
«Госпожа, — мысленно подтрунила над собой Ленка, — а кому я госпожа, если в моей спальне обретаеются самцы, которых я не звала?!»
Она нашла-таки отставную пифию в саду, под фиговым деревом. Та возлежала на траве в обнимку с кувшином. Сивилла пребывала в серьёзном подпитии, но языком ворочала:
— Привет преемницам! — Она попробовала встать, но махнула рукой и осталась валяться.
Студентка присела рядом.
— Сивилла, срочно нужен твой совет.
— Не прорицаю! — категорично заявила бывшая пифия.
— Мне не прорицать, — поморщилась Ленка. — Ты мне вот что скажи: ты, когда пророчицей была, девственность сохраняла?
Неистовый смех пьянчужки всполошил окрестных птиц. Они вспорхнули с ветвей и с тревожными вскриками улетели подальше.
— Уф-ф-ф... Ну, ты сказанула, — выдохнула Сивилла, размазывая слёзы по лицу. — Да пока я совсем в серую кашляющую ведьму не превратилась, у нас тут такое бывало...
Шах и мат.
Ленка медленно пошла обратно в храм.
Первое. Эпиметей пока боится, потому что она «с неба свалилась». Хорошо.
Второе. Аполлону, который Феб, а не Ромашкин, по фигу мороз, он рано или поздно снова полезет домогаться. И уж он-то наверняка сильнее одинокой студентки. Очень плохо.
Третье. Тихон. Ну, этот красавчик вообще не обременён никакими проблемами. Скрывает намерения, но с первого взгляда заметно, чего хочет. Знаем мы таких. Тоже мало хорошего.
Классическая транспортная задача. Ну, в смысле, про волка, козу и капусту. Только без капусты, волков трое, а коза ровно одна.
— Что делает в таких случаях коза? — спросила себя Ленка, останавливаясь у входа в храм. — Либо рвёт когти, ну, или копыта, либо старается балансировать между волками, либо отдаётся одному из них. Побег затруднителен. Но пока не отметаем. Стараться проскользнуть между богом, жрецом и торговцем глупо, ведь бог всё равно победит. А об отдаче не может быть никакой речи. Не для них ягодка зрела!
— Что ты сказала, прекрасная пифия? — донёсся до задумавшейся студентки хрипловатый мужской голос.
Афиногенова обернулась и увидела мужика из простолюдинов. Его лицо носило отчётливый отпечаток плутоватости, причём, скорее добродушной, нежели злобной. На плече мужик нёс тяжёлую корзину, оттого неожиданно напомнил студентке бонсай. Она невольно улыбнулась.
— Прости глупого раба, — продолжил мужик, поставив корзину наземь. — Меня кличут Эвбулеем. Я принадлежу Тихону, твоему гостю. Если тебе что-нибудь потребуется, то располагай мной, сделай милость.
— Это тебе Тихон велел? — с подозрением спросила Ленка.
— Нет, это моё искреннее желание. Хотя ты можешь сказать, имущество Тихона много на себя берёт, и, несомненно, будешь права.
— А ты учён, — заметила студентка.
— Знания мои скромны...
Эвбулей потупил взор, но у Ленки не осталось сомнений, что мужик думает иначе. «Странный он, с двойным дном», — подумалось ей.
Тем временем, Эвбулей изобразил определённые внутренние колебания, а затем словно бы решился и, подойдя к пифии Афиногеновой на пару шагов, заговорил снова, даже голос понизил в силу секретности:
— Я ведь знаю, зачем он прибыл, милая Елена Дельфийская. Он ведь потомок Приапа. Вечный любовник.
— И вечный злодей-сердцеед? — не удержалась студентка.
— Что?.. А! Да, злодей-сердцеед, — грустно подтвердил Эвбулей. — Поэтически сказала, прекраснейшая из Елен! Так вот, ты же понимаешь, при своём предке Тихон, как бы это сказать, скор на подъём. Но у меня есть кое-какое снадобье, которое накрепко успокаивает определённые желания, если ты понимаешь, о чём я...
Ленка кивнула.
Раб достал из-за пазухи маленький глиняный кувшинчик, заткнутый пробкой.
«Ловко, — отметила студентка, не спеша брать «подарочек», — и получается, этот Эвбулей меня пас, чтобы вручить склянку. Яд?»
— Быстро умрёт? — деловито спросила она, принимая кувшинчик из подрагивающей руки Эвбулея.
— Побойся богов, пифия! — непритворно ужаснулся раб. — Это снадобье усыпит не всадника, а его коня, если ты понимаешь...
Ленка поняла.
— И как быстро заснёт, э... конь?
— Почти мгновенно, — заверил Эвбулей. — И не беспокойся, сон его не будет вечным, месяц-другой, и проснётся.
Потеребив задумчиво губу, студентка задала последний вопрос:
— Зачем тебе всё это?
— Два желания сошлись в тёмной голове твоего слуги, — церемонно заявил хитрец. — Во-первых, убеждённость, что Елена Дельфийская предназначена судьбой не Тихону, кто меняет подруг чаще, чем я трапезничаю. Во-вторых, у меня есть свои счёты к моему хозяину. Пара месяцев воздержания будут отличной платой за давние оскорбления, которые он мне нанёс. Я бы и сам опоил его этой штукой, но ведь и тебе не чуждо озорство, прекрасная пифия! Представь, какой с ним случится конфуз, когда в самый верный миг что-то пойдёт не так, если ты меня понимаешь.
Студентка рассмеялась:
— Действительно, это надо увидеть. Спасибо, Эвбулей.
Она вошла в прохладу храма, пряча кувшинчик под полой. В «транспортной задаче» намечались определённые намёки на решение.
XVI
Материал секретный, но я вам буду
излагать его в несекретной форме.
Неизвестный офицер
Борода Омероса непримиримо топорщилась, кудри на голове золотились в луче солнца, светившего за окном, очи пылали, поза была преисполнена геройства, рука застыла в жесте, который Ромашкин классифицировал как «Ты сам того хотел! Так получи же!» В общем, градус патетики зашкаливал настолько, что студент невольно отстранился, сидя на скамье, и едва не упал, как это делают ныряющие в море аквалангисты.
— Ты — муж чужого племени и чужого мира, — изрёк Омерос. — Ты не бог, не титан и уж, тем более, не гекатонхейр. Как ты здесь очутился, боюсь, неизвестно даже всезнающим мойрам. Бывал ли ты в чертогах олимпийских?
— Насколько могу судить, нет, — пробормотал Аполлон, в чьей голове начали потихоньку вызревать кое-какие вопросы.
Философ и сочинитель подступился к Ромашкину вплотную и заговорил, глядя на него сверху вниз, а в особо эмоциональных местах своей речи — брызгая на гостя слюной:
— Величественный Олимп есть обиталище наших сиятельных богов, которые проводят свои дни в пирах. Знаешь ли ты, что вкушают олимпийцы?
— Э... Нектар! — вспомнил студент.
— О да! Пьют они священный нектар, а едят амбросию. Прекраснейшая Геба разливает нектар по кубкам, даря богам вечную юность. Это поистине волшебный напиток, мой дорогой гость, и твой скромный раб его пробовал... — Здесь Омерос надолго замолчал, то жмурясь от удовольствия, подаренного воспоминанием, то корча мину обиженного и обворованного. — Нектар божественен. Да... Он даёт ощущение высшего блаженства!
— Опьяняет, что ли? — Ромашкину надоел рассказ о нектаре.
— Да, пьянит. Уносит в сады блаженства. Воспламеняет в душе огнь радости...
— Огнь?
— Огнь, — подтвердил Омерос, прикладывая ладонь к груди. — Это напиток вселенского пьянства. Пьянее некуда. Зевс любит отпивать из кубка, приговаривая, я-де вечно молодой, вечно пьяный...
Вдоволь наглядевшись на замершего, словно статуя, сказителя, Аполлон вежливо кашлянул и промолвил:
— Если это страшная тайна, то я человек-невидимка.
— Это введение в тайну, тайна будет впереди, — обиженно ответил Омерос. — Главная тайна олимпийцев заключается в том, что, будучи отлученными от сего напитка, они становятся сами не свои. Они начинают двигаться, как черепахи, и даже медленнее. Осознай, чужак, суть олимпийского секрета: всесильные могущественные боги по трезвянке за человеческими событиями не поспевают!
Информация потребовала от Ромашкина нескольких секунд на осознание и осмысление. Сказитель ждал, следя за лицом гостя.
— Так они, говоришь, постоянно навеселе? — задумчиво проговорил Аполлон. — И где же ты видел трезвого бога?
— Там, на Олимпе, — гордо ответствовал Омерос, указывая перстом в небо. — Богам было угодно посмеяться над Гефестом, который задремал у пиршественного стола, а Гера велела Гипносу погрузить бога-кузнеца в более глубокий сон. Через сутки они растолкали Гефеста, и смеялись над его медлительностью. Он тянулся к кубку с амброзией, и стоило его пальцам коснуться кубка, как насмешник Дионис отодвигал живительный нектар чуть дальше, и олимпийцы снова надрывали животики над досадой, медленно появляющейся на лице Гефеста...
