Конторщица

— Я уходила с разрешения Ивана Аркадьевича, — ответила я, — по делам...

— А мне почему ничего не сказала? — яростно перебила меня Щука.

— Как это не сказала? — удивилась я, — я передала через Галину Карпову.

— Ничего не знаю! Никто мне ничего не говорил! — прорычала Щука и заорала, сорвавшись на фальцет, — я сегодня же напишу служебку о нарушении трудового распорядка! Получишь взыскание и будешь знать! И премии тебе больше не видать! Обещаю!

— Спасибо, Капитолина Сидоровна, — поблагодарила я, и Щука пошла пятнами. — Кстати, мне сейчас опять нужно уйти. Ненадолго. Через минут сорок вернусь.

— Как это уйти! — перешла на такой мощный ультразвук Щука, что тяжелая обгоревшая балка рухнула с оконного проема вниз. — А работать кто будет?! Я не позволю!

— А мне и не требуется ваше разрешение, Капитолина Сидоровна, — спокойно ответила я и пояснила, — я просто ставлю вас в известность. Мне необходимо срочно сходить в паспортный стол за временной справкой взамен сгоревшего паспорта. Паспортный стол работает до шести. В нерабочее время он закрыт. И, кстати, у меня в кабинете много моих вещей сгорело, так что я, как пострадавшая от ЧП на производстве, нуждаюсь в материальной компенсации.

Оставив багровую Щуку хватать ртом воздух, я быстренько выскочила за ворота депо, распахнутые по случаю пожара.

Паспортный стол находился недалеко, возле небольшого сквера. Проскочив по тропинке, вытоптанной невоспитанными гражданами поперек клумбы, я влетела в здание. Здесь царила приятная прохлада, вкусно пахло деревянной стружкой, нарядные стены щеголяли совсем свежими следами ремонта.

Мне повезло. Возле окошка приема-выдачи документов очереди вообще не было.

Написанная капитаном Ивановым записка сотворила чудеса и справку мне пообещали до конца сегодняшнего дня. Небольшая заминка произошла при заполнении графы "место прописки": заполняя бланк, я написала — улица Ворошилова, дом 14, квартира 21.

Когда строгая сероглазая девушка сверяла заполненную мной форму со своими бумагами, она постучала по оконному стеклу, привлекая мое внимание, и недовольно вернула бланк:

— Гражданка Горшкова, у вас здесь ошибка. Исправьте.

— Где именно? — поморщилась я, рассматривая свой почерк. Вроде все правильно написала.

— Место прописки. У Вас не тот адрес.

— В каком смысле не тот адрес? — деланно возмутилась я, возвращая бланк обратно в окошечко. — Я прописана по улице Ворошилова.

— Ничего подобного, вы прописаны по адресу — улица 40 лет Октября, дом 3.

— Товарищ, это у вас какая-то ошибка, — настойчиво гнула свою линию я. — Проверьте еще раз.

— Да что тут проверять! — подскочила от негодования девушка и продемонстрировала мне карточку через оконное стекло. — У меня все четко. Смотрите — улица 40 лет Октября, дом 3.

— Странно, — удивилась я. — Никогда бы не подумала, что в МВД могут так грубо ошибаться. Прописка — это же серьезное дело. Смотрите сами.

Я достала из сумочки выписку из домовой книги и подсунула в окошко.

— Ой, ну да, все у вас правильно... — растерянно пробормотала девушка, разглядывая документы, голос ее через стекло звучал глухо, — улица Ворошилова, дом 14, квартира 21. Как же так...

— Так что нам делать? — строго спросила я. — Пойдем к начальству разбираться или вы со мной согласны?

— Да-да, извините, — забеспокоилась девушка. — Я стажер, здесь недавно. Понимаете, мне всего две недели до аттестации осталось... пожалуйста, не надо к начальнику... не надо портить показатели... Здесь какая-то Серегина работала, почерк ее, но она в декрет ушла, может она ошиблась... токсикоз... гормоны... все такое...

— В декрет? Ну, тогда мы, как женщины, можем войти в положение и не устраивать разборок, — толерантно проявила женскую солидарность я. — Обойдемся как-нибудь. Да и неохота вашу служебную репутацию портить. Главное — впредь больше таких ошибок не делать.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась девушка и перестала выглядеть такой суровой. — Вы тогда здесь немного подождите, мы быстро все сделаем. Понимаем, что надо срочно.

— Так, а фотографию я, наверное, сделать за сегодня не успею, — расстроилась я.

— Не беспокойтесь, — сверкнула белозубо девушка и нажала кнопку коммутатора, — Мишка, зайди ко мне, быстрее. И фотоаппарат возьми.

В результате минуты через три пришел бородатый парень в свитере крупной вязки, поулыбался девушке и сфотографировал меня. Заглядывая девушке в глаза, пообещал быстро и бесплатно сделать мне фотографии. Причем на меня он ни разу не взглянул.

— Что-то не везёт вам, Лидия Степановна, — вздохнула девушка, когда бородатый Мишка ушел, — сперва потеряли паспорт, теперь вот пожар. Опять всё переделывать.

— Да уж, — закручинилась я. — Судьба...

Примерно через полчаса вернулся Мишка. Он принес четыре еще мокрые фотографии, чуть позубоскалил с девушкой, но был безжалостно выгнан работать.

Девушка ловко вклеила фотографию в мою справку и еще одну — в карточку для своей картотеки, сбегала за подписью и печатью, минут через десять вернулась, и, с видом победителя, протянула мне справку.

— Удостоверение действительно два месяца, — напомнила она, — не затягивайте с оформлением паспорта.

Пообещав выполнить все в срок, я, окрыленная успехом, помчалась назад на работу. У меня, наконец, была легализированная прописка на Ворошилова и две фотографии в придачу, как бонус.

Красота, в общем.

На этом хорошая полоса не закончилась.

Сперва я успела на обед. С удовольствием поглощая овощной суп и яблочно-морковное суфле (сегодня оно не казалось таким уж отвратительным), я машинально стянула берет, так как в столовке было душно.

— Горшкова, — ахнул кто-то за спиной. — Лида!

Я обернулась. На меня с ужасом уставилась Зоя Смирнова:

— Ты что с собой сделала?

Я испугалась и осмотрела себя: вроде все на месте.

— Что такое?

— Что у тебя с волосами? — не унималась Зоя.

— Ах, это... — облегченно засмеялась я. — Прическу новую сделала. Ультра-пикси называется.

— Никогда не слышала, — удивилась Зоя.

— Зоя, ну, ты же понимаешь, — проникновенно заговорила я, глядя в ее глаза, — все эти химии и каскады с локонами — вчерашний день, мещанство. У нас же скоро Олимпиада, нужно выглядеть современно.

— Угу... — задумчиво глядя на меня, согласилась Зоя.

А я с аппетитом вернулась к яблочно-морковному суфле. Вкуснятина!

Рабочий день стремительно близился к концу. В связи с пожаром, всех пострадавших перевели временно работать в крыло к метрологам и инженерам. Мужской коллектив повлиял на наших дам благотворно и скандалить стали меньше.

Мне повезло, что Щука закрысилась на меня и "сослала" подальше с глаз, в самый дальний по коридору небольшой кабинет, где сидели два инструктора по охране труда и технике безопасности.

Первый, Василий Егоров, был веселым и лопоухим. Он отвечал за охрану труда.

Второй, Роман Мунтяну, был донельзя смугл, черноглаз, и интересный той южной цыганской авантажностью, характерной для выходцев с Молдавии и Бессарабии. Зная о своей неотразимости, он был грубоват и, в основном, молчал. Он, соответственно, занимался техникой безопасности.

Мужички пополнение в кабинете в моем лице восприняли категорически в штыки. Мне было указано мое временное рабочее место, на вопросы мне отвечали, в лучшем случае, односложно. Все остальное время попросту игнорировали. Я поначалу опешила, но потом, рассмотрев чуть одутловатые лица, все поняла.

Ну, ничего, вскурощаем, как говорил Карлсон. Тем более опыт общения с Петровым у меня имеется.

Еще одной хорошей новостью было то, что документы в моем кабинете не сгорели. Все личные дела и папки с основными фондами были заперты в несгораемых шкафах, поэтому не пострадали. Сгорели только поточные бумаги с моего стола. И то, не столько сгорели, сколько были утоплены в пожарной пене.

А вот пишущая машинка погибла. Но мне было не жаль. Если повезет — выбью новую.

Взглянув на соседей по кабинету, я хищно осклабилась и приступила к курощанию...

Воспользовавшись послепожарной неразберихой и кутерьмой от с переселения туда-сюда большого количества людей и еще большего количества барахла, я незаметно метнулась в магазин N 11 заводского райпищеторга.

Спустя всего полчаса (благо в рабочий день очереди особо не было) я стала беднее на пять рублей восемьдесят копеек. Зато в моей сумочке появилась бутылка "Старого Таллина", он же ликер классический, он же крепостью 40%, и который, насколько мне известно, целевая аудитория в лице Петрова категорически одобряла. Мы когда-то с Жоркой такой тоже пробовали. Помню, как девушка-консультант в дьюти-фри расхваливала: "...это "потрясающе вкусный, ароматный ликер на ромовой основе. Цитрусовые масла, корица и ваниль придают ему мягкий, бархатистый ромово-карамельный вкус, а нежная сливочная свежесть и тающий во рту марципан, позволяют прикоснуться к истокам легенд средневековых алхимиков...". Не знаю кому как, а по мне — шмурдяк шмурдяком, обычный подслащенный самогон, хотя, впрочем, я не эксперт.

В соседнем магазине "Продукты" получилось без очереди взять пару плавленых сырков с тематически многообещающим названием "Дружба". И вот с таким вот нехитрым набором, я вернулась на работу внедрять пакт о ненападении Егорова-Мунтяну-Горшковой путем искусства пьяного диалога.

Мое новое рабочее место — это отдельная суровая песня. Теперь оно располагалось в столь узком пространстве, что страдающий клаустрофобией человек добровольно туда бы не пошел. Вдобавок весь кабинет был окрашен тускло-синей масляной краской и напоминал то ли самый унылый в мире гроб, то ли подсобку какого-нибудь крайне депрессивного физкультурника в школьном спортзале. Только вместо спортивного инвентаря тут были гроссбухи с инструкциями. Столы и открытые стеллажи были дряхлые, и тоже выкрашены синим. И среди всего этого готического разнообразия кровавым пятном рдел пожарный щит на стене, важность и функциональное значение которого я поняла значительно позже.

В общем, мой бывший кабинет-чуланчик теперь я вспоминала с теплотой и почти с ностальгией.

Уже у дверей кабинета я услышала ссору: Егоров и Мунтяну отчаянно ругались.

Но едва я вошла, как ссора моментально стихла. На меня взглянули мельком и мрачно. Затем подчеркнуто перестали обращать внимание.

Поэтому я вышла на середину кабинета и сказала:

— Уважаемые коллеги! Минуту внимания! Понимаю, что в этом кабинете сложились свои традиции и привычки. Мне жаль, что так вышло и вам теперь приходится делить кабинет с коллегой женского пола. Но раз уж так получилось, и уже ничего не изменить — то поэтому вот! — жестом фокусника я вытащила "Старый Таллин" из сумочки и торжественно водрузила на стол Егорова.

— Ничё-се, — присвистнул Егоров и радостно осклабился. — Это с чего вдруг?

Мунтяну промолчал.

— Ты что, Василий! — возмутилась я, доставая из сумочки сырки "Дружба" и аккуратным ромбиком выкладывая их вокруг "Старого Таллина", — забыл разве, что сегодня — Всемирный день финского языка? Поэтому надо бы поддержать почти братский народ. Им и так нелегко.

Не знаю, что думали Егоров и Мунтяну о финском языке, но мой патриотический призыв поддержали. Я, кстати, пить не стала, сославшись на необходимость посещения милиции. Мужики посочувствовали, но отсутствие необходимости делиться "эликсиром жизни" с третьим лицом восприняли положительно. А Егоров заставил меня клятвенно пообещать, что в следующий раз — обязательно.

Примерно через сорок минут, когда со "Старым Таллином" было покончено, Егоров таинственным голосом сказал "Але-оп!", подошел к пожарному щиту, сунул руку в алое конусное ведро и достал оттуда бутылку портвейна. Мунтяну улыбнулся и вдруг сообщил: "Вот!" (и это было первое и единственное слово за сегодня, которое он сказал мне).

Но и по этому слову я поняла, что лед если еще не тронулся, то уже пошел крупными такими трещинами. Но ничего, через пару дней, вы у меня, мальчики, из рук есть будете...

Тем временем прозвучал гудок, и так, как я не была задействована в мероприятии по спасению барахла после пожара, то с чистой совестью отправилась прямиком в милицию.

Отдел милиции нашего района находился в противоположной стороне от профилактория, и я еще подумала, что если там задержат, то на лекцию о признаках сыпного тифа я точно опоздаю и будет мне кирдык от Симы Васильевны.

Увидев меня капитан Иванов, вздохнул с облегчением:

— Проходите, гражданка Горшкова, присаживайтесь.

Я устроилась напротив капитана.

— Итак, давайте еще раз уточним, когда вы видели Миркину Римму Марковну в последний раз, — капитан положил чистый лист перед собой на стол и приготовился записывать. — Расскажите подробно все, что вспомните.

Ну, я и рассказала:

— Римма Марковна пришла ко мне пить чай вечером шестого апреля, — я говорила медленно, размеренно, с остановками, чтобы капитан успевал записывать, — потом, примерно минут через сорок, она ушла, чтобы не курить у меня в комнате.

— Она на что-то жаловалась?

— Да, — не стала скрывать правду я. — Она очень переживала, у нее был конфликт с тещей Грубякина, Клавдией Брониславовной, к сожалению, я фамилию не помню.

— Из-за чего был конфликт? — заинтересовался Иванов.

— Насколько я знаю, — пожала плечами я, — сам конфликт возник давно, из-за жилплощади. Семья Грубякиных большая, многодетная. Но живут в одной маленькой комнате с четырьмя детьми. Кроме них там проживает и теща, Клавдия Брониславовна, которая постоянно провоцирует скандалы и конфликты, чтобы Римма Марковна не выдержала и ушла. Тогда ее комната достанется Грубякиным. В тот вечер у них опять возник какой-то мелкий бытовой конфликт, и Римма Марковна сильно расстроилась.

— Вы дружили с Миркиной?

— Скорее общались по-соседски. Римма Марковна по-своему неплохой человек. Часто меня поддерживала.

— У вас конфликты с Миркиной были?

— Да вроде нет, — покачала головой я, — во всяком случае не припомню.

— А седьмого апреля? — продолжал допрос капитан.

— Седьмого апреля меня выгнал супруг Валерий Горшков при поддержке своей матери, Элеоноры Феликсовны. Я думала переночевать у Риммы Марковны, постучалась к ней, но никто не открыл.

— И где же вы ночевали? — заинтересовался Иванов, записывая.

— Спала на полу в кухне, — вздохнула я и поёжилась, вспомнив памятную ночевку. — Могут подтвердить сосед Федор Петров и соседка Зинаида Грубякина. Они утром заходили на кухню и видели, как я там ночевала.

— Как долго вы пробыли в квартире?

— Сразу же утром я быстро ушла на работу. Постаралась уйти пораньше, чтобы не столкнуться со свекровью.

— А вот ваша соседка, как раз та самая Клавдия Брониславовна, утверждает, что именно у вас был мотив желать, чтобы Римма Марковна исчезла. — Капитан пристально взглянул на меня и несколько раз подчеркнул что-то в своих записях.

Возникла пауза.

— И что за мотив? — осторожно спросила я.

— Вы поссорились и разошлись с мужем и вам нужно было где-то жить. Вот вы и решили заполучить в личное пользование комнату Миркиной, — прочитал капитан.