Книга I I - Под знаком Василиска

— Вот что, брат сердечный: тридцать "государей" золотом, и чтобы ноги твоей у нас в провинции не видели. Или предпочтешь долгие разборки в кардинальском храмовом суде в Эдинах?

"Уж лучше иди нах, — продолжил он мысленно. — Нам тут таких шибко умных не надо!"

Скандальный слушок о балаганном жреце, отправлявшем в своей ярмарочной палатке службу обоим Богам на выбор, дошел до Эдинского храма еще несколько дней назад и тут же заставил старших клириков встревоженно настрожить уши. Когда же подаяния в обоих городских храмах заметно сократились, осторожные расспросы указали на того самого Потапа: всенародная любовь жителей Асконы к широкой красивой жизни естественным образом сочеталась у подданных его величества Франсиско I с прижимостостью и патологической страстью к экономии. А воздаяние обоим богам сразу в одном и том же месте обходилось значительно дешевле, чем многие жители провинции тотчас же не преминули воспользоваться. И если припугнуть загадочного проповедника не удалось, то следующим шагом сам собой напрашивался подкуп.

— Вот даже как?

Спокойный голос Юрая был сейчас не теплее заснеженных вершин Эльбенборка, а уголки рта собрались в понимающую ухмылку. И велеречивое храмовое многословие в одночасье собралось в единственное короткое слово:

— Сто.

— Да ты совсем с ума сошел, достопочтенный? — Голос отца Жамейро был исполнен благородного негодования. — Побойся Армана! Неурожай же, подают мало, королевские милости до нашей провинции вообще не доходят, все по дороге расхватывают... Так и быть, пятьдесят!

— Девяносто, только лишь Тинктара ради. — В искусстве торговаться его преподобие был весьма слаб, обычно предоставляя это Энцилии. Или, прежде, Зборовскому. Юрай даже улыбнулся, вспомнив, как ловко торговал барон для него меч в гномской лавке на окраине Фанхольма. Дайла, впрочем, спокойно занимала сейчас свои ножны в одном из дорожных сундуков, что хранились у мадам Арвелюр: не пристало служителю культа обнажать свой меч всуе.

Зато отчаянно торговаться — очень даже пристало, и отец Жамейро был ближайшим и ярчайшим тому свидетельством. Так что приходилось соответствовать... Сошлись на трех квадрах — семидесяти пяти — и отъезде поутру. А то, что преподобный Потап путешествует вовсе даже не в одиночку, ни он, и его спутники предпочитали не афишировать. Хотя для себя лично Юрай бы и шестидесяти не выторговал.

Но теперь, слава Арману, деньги были, и трое могли спокойно продолжить свой путь вплоть до шахварского побережья, чтобы успеть вовремя. До праздника Гремм-ан-Итхол оставался еще целый месяц.

...

— Тинктар подери, до праздника остался всего месяц, а еще ничего не готово, даже и верблюд не валялся!

Айюль-ханум абу-ль-Бахрави была просто вне себя от негодования. Истинная дочь своего отца, она ко всем начинаниям относилась с предельной серьезностью и ответственностью, будь то организация приёмов в его губернаторской резиденции или ежедневный контроль за казной вверенной провинции. И нерадивые горничные, и вороватые управители трепетали от одного упоминания Айюль Луноликой, Арманову Грому Подобной — так некогда воспел ее один из придворных поэтов. Причем трепетали и боялись пуще гнева тинктарова даже в самые что ни на есть обычные времена. О чём же говорить теперь, в канун великого праздника Звезды, который случается всего лишь один раз в два или три пятилетия, в зависимости от хода небесных светил?!

А дел было действительно невпроворот. Вина, фрукты, сладости, рис и баранина для плова — все это надо было заказать на целую уйму гостей, включая самых высоких, вплоть до сыновей и дочерей самого халифа. Заказать, получить и доставить в полной сохранности на остров, да и самих гостей туда же перевезти. Для чего, кстати, еще и флот нужен.

Далее, обслуга: повара, служанки, дворовые, стражники охраны... И шлюхи, конечно. Разливанное море шлюх любого калибра, на выбор уважаемых гостей. Стройных как газель или обильных телом, словно бархан в пустыне. Юных девушек, едва перешагнувших порог детства, и зрелых матрон, приблизившихся уже вплотную к порогу старости. Светловолосых, брюнеток, рыжих... Но с ними-то как раз, проблем не было: блядей в халифате хватало, как и в любой другой стране Круга — так уж устроен мир.

Главную проблему ханум, ноющую головную боль ее составляли сейчас музыканты. А среди музыкантов — один единственный, лучший и неповторимый.

Мансур.

О сладкоголосый Мансур, чарующая мелодия безутешного вожделения недавних времен! Тягучим и горьковатым было звучание дуэта их страсти в тот миг, когда его зурна погружалась в ее ребаб до самых сокровенных глубин — подобным дикому меду Арахшана, где пчелы сбирают нектар на высокогорных лугах. Как упоённо взращивал этот греховный садовник цветы наслаждения на просторах её тела: алые маки на щеках, тугие бутоны бордовых роз на сосках щедрых грудей, пышную поросль махровых гвоздик над вратами, ведущими в армановы небеса неутолимого желания! А сколь усердно вылизывал нежный песнопевец пахучую росу с этих врат, прежде чем затопить своей мелодией её страждущую пустоту...

— Урод! Мразь! Гиена, извечно кормящаяся гнилой падалью падших женщин! В пустыню его до скончания веков, и пусть там верблюдиц трахает, пока ему яйца раскаленным песком не выжжет дотла!

Велик и могуч был словарный запас красавицы Айюль, легко перекрывая весь диапазон от высокопарных дворцовых од и вплоть до самой низкопотребной базарной брани. К каковой он и устремился сейчас при мысли о подлом изменщике, презрительно сделавшем ей ручкой и сбежавшем аж в Шэньчжоу.

— К какой-нибудь косоглазой красотке небось, которая от горшка два вершка, а петь только нижними губами и умеет! А я-то для него старалась, в самой столице концерты организовывала. — Благородному возмущению губернаторской дочки не было предела. — Тоже мне, на словах "вечный поклонник вашей красоты, ханум", а на деле шакал брехливый. Да пошел он... К оркам на ужин, вот. В качестве десертного блюда.

У самой Айюль в качестве десертного блюда были сегодня предусмотрены айва с мёдом и вяленая дыня, так что после нового бокала терпкого красного "Жемчужина Баххара" из лучшей коллекции отцовских подвалов жизнь казалась чуть более привлекательной.

— В конце концов, на этом красавчике свет клином не сошелся. Сыщутся и другие, только свистни. Что для большого концерта на Гремм-ан-Итхол, что и для сольных выступлений в моей постели. — Баххарская дева причмокнула пресыщенными пухлыми губами, предвкушая грядущее удовольствие. — А может, даже и не сольных...

Айюль-ханум могла себе это позволить. Как дочь губернатора, управительница его хозяйства и "соломенная вдова" при отправленном в домашнюю тюрьму муже-наркомане, она пользовалась такой свободой, которая и не снилась большинству шахварских женщин. Но оставались еще и вещи, которых за всё золото Круга Земель не купишь. Дети, например. Стремительно сбежавший за пределы халифата и недосягаемый теперь для нее Мансур был бы хорошим производителем, а вот повышать ли его хотя бы до статуса фаворита, она для себя еще не решила. И тут нà тебе — бац! — такая подлянка с его стороны.

— Может, мне действительно другая судьба суждена? — рассеянно задумалась она, потягивая баххарское. — Ведь сказано же в Пророчестве Исфахана: "Падшая дочь возвысится, и причислит ее безмужняя жена к семье своей". Может, это действительно про меня? Дело остается только за малым: отыскать эту падшую дочь да из ямы на свет Арманов вытащить.

И с этими мыслями достопочтенная Айюль-ханум абу-ль-Бахрави резко допила свое вино и встала.

— А певцов на празднество из Асконы пригласим. Или даже, еще лучше, амедонских цыган из Эгедвереша. И пошел он в гномскую задницу, этот Мансур!

Глава 2.11 Пит-стоп

— Движение и смерть. Скажи мне, друг, что общего меж ними?

Вложить всего одним движеньем. К смерти.

Актёр был великолепен. Пафос, пластика, дикция... Настоящий трагик, вполне достойный выступать на лучших подмостках Эскуадора, Хеертона или Алатырь-города. Но вот, поди ж ты! Развлекает толпу посреди рыночной площади в захолустной Каррехоне — последнем асконском городке по эту сторону границы.

Энцилия сокрушенно вздохнула. Хотя, собственно, уж кто бы говорил? Еще неделю назад она сама, титулованая дворянка и волшебница с университетским дипломом, точно так же развлекала разношерстную публику, изображая гадалку на деревенских ярмарках. Но сегодня вечером они с Юраем и Максом позволили себе расслабиться и взглянуть разок на тот же самый мир с другой стороны зеркала. Честь и слава жреческому сословию асконского королевства, чьи щедрые отступные позволили им оставить заботы о хлебе насущном! И с комфортом быстренько смотаться из пределов того королевства куда подальше, — ехидно продолжил внутреннний голос. — Тем более, что это это полностью совпадало с вашими планами, или как?

— А ты, маленькая, помолчи! — осадила девушка свое второе "я". После чего воздала должное запеченной рыбе с капустным салатом, не переставая при этом любоваться доблестным рыцарем в роскошных доспехах, который как раз приступил к следующей сцене своего вертепа.

— Тьфу ты, тоже мне доспех! — презрительно скривился сидевший напротив Макс, в очередной раз глотнув красного из своей кружки. — Сплошная показуха, местным тёлкам да коровам пыль в глаза пускать, и только. Нет ребята, "здесь вам не тут".

Шевалье рассмеялся почти в полный голос, вспомнив усатого сержанта эскуадорского гарнизона, у которого эта армейская присказка буквально не сходила с уст.

— Да уж, здесь вас быстро отвыкнут самогонку пьянствовать и безобразия нарушать! Случись хоть самая малая заварушка...

Заварушек, впрочем, пока что не случалось. Даже странно как-то: с тех пор, как он вместе с энграмскими искателями приключений на собственные турнюры и фижмы благополучно ускользнул от погони в Эскуадоре, дальнейшее их передвижение инкогнито по асконским градам и весям протекало совершенно спокойно. Как-то подозрительно спокойно. Хотя надо отдать должное всем троим: беглецы за время путешествия весьма успешно вжились в новые личины и даже умудрялись неплохо зарабатывать в роли балаганных артистов.

Но всё-таки! Как ни прикрывала их Энцилия своей магией (уж не знаю, что там насчет Юрая), но и королевская стража, и Белое Братство тоже не вчера на свет родились. И чем ближе к шахварской границе, тем настороженнее становился юный дуэлянт и бретёр, подвизавшийся ныне в роли провожатого для энграмской парочки. Тем более, что и наниматель его тоже настоятельно советовал быть готовым к любым неожиданностям.

— Кстати, о Юрае, — размышления Макса незаметно перескочили совсем в другую сторону. — О чем это он сейчас задумался, служивый?

А задумался Юрай о многих вещах сразу, но прежде всего о предназначении того самого шестого металла, что получен был у кобольдов в пещерах далекого Фанхольма и теперь покоился у него в кошеле, надежно упрятанный в стеклянную оболочку. Привел же Отшельника к этим мыслям последний монолог фигляра, о движении и смерти. Ибо монолог тот полностью и едва ли не дословно повторял слова матушки Эстриги, сказанные в их памятную ночь наедине:

— Страшный это металл, скажу я. Для стремительного бега предназначенный и для смерти леденящей. Страх он сеет великий и богатство немеряное, так вижу я во тьме меж звезд! Но только лишь вижу, — деревенская ведьма рассмеялась тогда и поспешила вернуться с пророческих интонаций к светской манере разговора. — А вот что именно мои видения значат, так то уж вам трактовать придется, достопочтенный.

Сокрытый знак Зодиака, прикосновение к Грани, иные смыслы и Откровение великое... Много высоких и не всегда понятных слов наговорила ему той ночью матушка Эстрига. Хотя какая она, к троллям и демонам, матушка? Чресла Юрая буквально застонали от воспоминания о том действе, которым эта немолодая уже, но еще очень привлекательная (когда умоется и как следует оденется) женщина демонстрировала ему начертание астрального знака Василиска, а потом вершила свое последнее испытание. Настолько застонали, что мужчина даже окинул взглядом всю рыночную площадь: не попадется ли на глаза подходящая шлюха, скоротать остаток ночи?

Но потом все-таки передумал и сдержался, из уважения к леди д'Эрве: не поймёт-с. Хотя холостая жизнь евнуха ему за время странствий уже порядком поднадоела. Ну да ничего, вот доберутся они до шахварских пределов, там и разберёмся.

...

Оказалось, однако же, что разобраться с Юраем и его спутниками решили также и совсем другие силы. Причем не только не дожидаясь границы, но очень даже беспокоясь, как бы они трое, упаси Арман, ту границу не пересекли.

— Энси, Макс! Комар!

Голос Юрая был напряжен и отрывист, и слова его означали сейчас совсем не то, что слышалось. Какие, к тинктаровой бабушке, комары в цветущую весеннюю пору? Нет, восклицание "комар" на том условном языке, который придумали себе путешественники, означало сигнал об опасности, причем об опасности немедленной и серьезной. Сигнал, понятный только им троим.

Хотя внешне никаких поводов для тревоги, казалось бы, не было. Макс и оба энграмца неторопливо тряслись в нанятой повозке, коротая немногие оставшиеся лиги от Каррехоны до Ар-Раиса — маленького пограничного городка, находившегося уже в пределах Шахваристана. Кучер в колоритной широкополой шляпе и широких штанах неопределенного цвета, где-то между болотным и грязно-коричневым, лошадку свою особенно не погонял, и бедолажная животина плелась себе шагом, предаваясь задумчивым размышлениям о свежем сене. Так, по крайней мере, подозревал сам Юрай, в бытность знахарем в Медвежьем Углу научившийся неплохо понимать домашних животных.

Сам же бывший знахарь пока что пытался поупражняться в "Слове стоячей воды" — последнем заклинании, которому его научила Энцилия. Юрай вообще старался по ходу их бегства из Эскуадора не терять времени даром, продолжая уроки, начатые еще в Вильдоре. Вечерами девушка наставляла его в магии, а сменивший Зборовского Макс — во владении мечом, и мало-помалу бывший деревенский увалень приобретал некие черты воина и мага. Пусть не первоклассного, но все-таки остановить волшебством кровь из порезанного пальца или пару раз прокрутить кистью свою Дайлу он был уже в состоянии. И Юрай совсем уже было настроился сделать надлежащий пасс для заклинания, как указательный палец словно обожгло огненным всполохом.