Впрочем, внимание полноватого и начинающего седеть жреца занимали сейчас не красоты дворца, а пернатый красавец, выписывающий над площадью круги прямо перед его окнами.

"Да, и глупа эта птица, и жадна, и гадлива — но сколько же красоты в стремительном полете почтового голубя, свершающего свой путь к родным местам!"

В том, что голубь был именно почтовым, не оставалось ни малейшего сомнения. Об этом однозначно говорила характерная черно-белая окраска крыльев в сочетании с пурпурно-изумрудным переливом птичьей грудки. Да и по самому полёту спутать сегодняшнего пернатого визитера с уличными голубями, пригодными разве что на прокорм бездомному коту, было совершенно невозможно.

Но почтовый голубь — это новости. Пусть по сравнению с волшебными зеркалами дальнописи, которыми пользовались маги Обсерватории, храмовая голубиная почта и была медлительной, но зато она не зависела от переменчивого направления стихийных потоков, а летали голуби практически в любую погоду. И последнее, самое главное: ни подслушать, ни перехватить прикрепленное к птичьей лапке сообщение было совершенно невозможно — в отличие от посланий, передаваемых через зеркала.

В любом случае, появление почтового голубя означало срочные новости издалека. А стало быть — новые проблемы, ибо единственная хорошая новость может заключаться лишь в отсутствии новостей, на что сегодня рассчитывать явно не приходилось. И мужчина, озабоченно вздохнув, позвонил в стоявший у него на столе в специальной подставке серебряный колокольчик:

— Скажите там на голубятне, чтобы приняли послание и доставили мне без промедления. К вящей славе армановой!

— Сию минуту, монсиньор, — дежурный секретарь, проворно поднявшись со своего кресла в прихожей, заторопился по коридору вдаль. И через несколько минут хозяин высочайшего кабинета уже разворачивал аккуратно свернутое письмо:

"Настоящим его святейшество Верлозар имеет честь известить своего преблагого собрата, его святейшество Брегонцо о том, что подготовка церемониального обряда Освящения Посевов в королевстве Аскона благополучно завершена, и выражает свои наилучшие пожелания успешного проведения традиционного празднества также и в великом княжестве Энграмском, да пребудет на то воля Создателя и Хранителя".

Что ж, иногда отсутствие новостей может само по себе оказаться наиважнейшей новостью дня — если мы говорим о видимом отсутствии...

Дорога к вершине храмовой иерархии ни простой, ни прямой не бывала еще никогда и ни в одной из стран Круга. Где-то приходится идти напролом, где-то — искать обходные пути, а порой наивысшая доблесть и мудрость заключались в умении вовремя отступить. Искусство убеждать, способность находить союзников, наука болезненных компромиссов — они приходят с прожитыми годами и с накопленным опытом, но начиналась эта дорога для всех одинаково: со школьной скамьи и с ежедневной зубрежки священных текстов. Наверное, именно многолетняя привычка к толкованию Писаний и заставила монсиньора Брегонцо мгновенно выделить сейчас все те несообразности и умолчания, которыми просто полнилось доставленное голубиной службой послание из Эскуадора.

Прежде всего, рутинный текст записки не предполагал никакой срочности или доверительности: подобное можно было бы без малейших хлопот переслать самой обычной почтой, наземной и лошадиной. Во-вторых, извещение было сделано от лица самого первосященника Асконы, но составил и подписал его всего лишь некий дон Кавальо — второй секретарь управления внешних сношений при канцелярии Верлозара. Уровень, для послания Верховному Жрецу дружественного государства совершенно неподобающий. Да и личной печатью примаса сие послание скреплено не было.

Для ровного счета можно было бы добавить еще, в-четвертых, белоснежный цвет листа, на котором размашистым, хотя и предельно аккуратным почерком было выведено полученное письмо — вместо обычной бумаги кремового цвета с водяными знаками, которой традиционно пользовались в межхрамовой переписки. Хотя искусством изготовления белёной бумаги Аскона издавна славилась на весь Круг Земель: только добываемые в прибрежных водах Мелетонского залива водоросли позволяли дочиста отбеливать всё что угодно, от волос эскуадорских красоток и вплоть до, как утверждали досужие зубоскалы, замаранных репутаций придворных вельмож. Так что использование белоснежной бумаги — или меловой, как ее еще называли, — при всей ее занебесной цене было бы неудивительным для любого светского послания из столицы королевства. Но кафедра Верлозара в пристрастии к подобным излишествам до сих пор замечена не была.

И, наконец, пятый сигнал — едва различимый для непосвященных, но способный рассказать многое понимающему взгляду: тонконогий единорог, служивший гербом асконскому королевству, располагался в верхнем поле письма не после храмовой эмблемы Арм-и-тин, но перед ней, словно бы ставя светскую власть превыше власти богов.

— Свет сильный, свет святый, свет лучезарный! — Монсиньор Брегонцо привычым жестом сложил пальцы обеих рук в ритуальном жесте "сплетеных колец". После чего решительным шагом подошел к дверям, отделявшим его кабинет от прихожей, где по-прежнему коротал часы дежурный секретарь.

— В течение ближайшего часа меня не беспокоить: время молитвы и созерцания. — И, прежде чем захлопнуть за собой дверь, добавил для вящей убедительности еще пару слов. — Не беспокоить, хотя бы даже сам Тинктар распахнул чертоги своих Пламенных Полей.

Особую убедительность распоряжению Верховного Жреца придал засов, которым он старательно запер изнутри дверь своего кабинета. И только после этого Брегонцо достал из кармана рясы и стал решительно перебирать увесистую связку ключей. Медленно, неторопливо, словно оттягивая изо всех сил неизбежный момент принятия решений.

Связка была большой, но нужный ключ казался в ней самым маленьким. Да и на обычные ключи походил он мало: прямой серебряный штырь без гребней или бороздок, скорее напоминавший брелок или какое-то другое украшение. И лишь косые нарезки в разные стороны по обеим сторонам блестящего белого цилиндра могли подсказать внимательному взгляду, что он пригоден на что-нибудь еще, помимо того, чтобы услаждать патриарший взор.

Решительно вздохнув, монсиньор Брегонцо подошел к искусно изукрашенному изображению сакрального знака "Арм-и-тин" на одной из стен своего кабинета и решительно воткнул серебряный штырь в малоприметное отверстие на светлой половине символа. А еще через минуту в ароматном дыму большой белой свечи, покоившейся до того в его личном потайном хранилище наряду с прочими "безделушками", жрец уже читал проступающие на нагревшемся в пламени листке совсем иные слова. Истинное послание из Эскуадора. Послание, которое требовало сейчас действий быстрых и решительных.

— Шамони, голубчик, огромная просьба! К нам ожидаются гости из Асконы: прелат Скандор с сопровождающим, рыцарского сословия... Вы уж позаботьтесь о покоях в Гостином Крыле и достойном кормлении, хорошо?!

И, расслышав подобстрастный ответ из кабинета секретаря, размеренно добавил:

— Да нет, на неделю, не более того. Я думаю... — в голосе первосвященника Энграмского Княжества мелькнул столь необычный для иерарха оттенок неуверенности... — Да, надеюсь, за неделю они справятся. Если пребудет на то светлая воля Армана.

Глава 2.8 Кризис жанра

Возмущению леди Клариссы не было предела.

— Зборовский, вы сошли с ума! Что вы себе позволяете?

Верховную волшебницу княжества можно было понять. А чего другого ожидали бы вы от женщины, которую будит посреди ночи стук в балконную дверь спальни? Расположенной при этом, что характерно, на третьем этаже особняка. От женщины, беспардонно выдранной из теплой постели, в которой она находилась при этом отнюдь не в одиночестве?

Последний факт оказался для барона несколько неожиданным: еще несколько месяцев тому назад, когда он покидал Вильдор, личная жизнь графини находилась где-то поблизости от точки замерзания. Как же много успело здесь произойти за время моего отсутствия, однако!

Но если говорить о сегодняшнем полуночном визите, то на месте этой дамы пришла бы в ярость и любая другая. А учитывая, что с магией Кларисса была знакома не понаслышке, барон серьезно рисковал получить от хозяйки дома щедрый залп пламени в лицо или, по крайней мере, лавину нечистот на голову — такая вот нежная встреча спросонья для непрошенного гостя.

Однако выбора у Влада Зборовского не было, поэтому он все-таки решился рискнуть, понадеявшись на вошедшие в притчу сдержанность и благоразумие волшебницы, которые только лишь усилились с тех пор, как она получила свое последнее назначение при дворе и необъятной длины титул графини фон унд цу Мейвенберг.

К счастью, барон не ошибся. Одного быстрого взгляда сквозь осторожно приоткрытую дверную щелку хватило для того, чтобы возмущение женщины растаяло, подобно следу от магического удара по каменной стене, а на смену ему пришло сочувствие и едва ли не материнская забота.

— Вы ранены?

— Пустяки, графиня, до свадьбы заживет, — Влад небрежно усмехнулся, словно призывая собеседницу не обращать внимания на его перевязанную наспех руку. — Но ситуация безотлагательная и до утра ждать не может. Четверть часа — это все, о чем я вас прошу. А после этого благополучно покину не только ваш дом, но и столицу. А может быть, даже и княжество: в моем нынешнем положении чем дальше, тем лучше.

Кларисса на мгновение задумалась.

— Хорошо, через пять минут я открою вам входную дверь. Но спускаться извольте так же, как поднимались: в свою спальню я вас не приглашаю ни при каких обстоятельствах.

"Тем более, что это место уже занято", — подумала она с улыбкой, возвращаясь к кровати.

— Извини, дорогой, но мне придется тебя ненадолго покинуть. Срочные дела.

Нежный и короткий поцелуй в губы был не только просьбой о прощении, но и обещанием приятного продолжения постельных утех в самом недалеком будущем. Лишь только она управится с этим маленьким недоразумением

— Впрочем, если ты все равно проснулся, то можешь послушать — канал я тебе открою.

И леди Кларисса, накинув теплый пеньюар, заторопилась вниз, ко входным дверям. Судя по внешнему виду Зборовского и обстоятельствам его появления, будить сейчас еще и прислугу было бы совершенно неуместным.

...

Времени у барона действительно было мало. Он прекрасно отдавал себе в этом отчет с самого начала: уж если ты умудрился наступить на больную мозоль всемогущему и укрытому непроницаемым пологом тайны Белому Братству, то собственные ноги надо уносить как можно скорее и как можно подальше. Слава Тинктару, что Влад был еще способен передвигаться на своих двоих, причем без малейших затруднений — это стало еще одним невероятным событием прошлой ночи. Хотя, устроившись поуютнее ближе к вечеру в любимой "Лачуге пьянчуги" за кружкой красного споменского, барон сумел кое-как объяснить свое загадочное исцеление. Отчетливо помнилось, что магия, которой Энцилия наспех подлатала его тогда в Эскуадоре, была круто замешана на крови. И немеряная доза свежей человеческой крови, которую Зборовский вытянул из некстати подвернувшегося под руку соседа по каюте... (Скорее уж под зубы, — услужливо поправил тут же внутрений голос.) Именно эта доза, помноженная на ту невероятную и неосознаваемую силу, которую подарила ему Танненхильд одной незабываемой осенней ночью, и вдохнула, наверное, новую мощь в почти уже истаявшее заклинание.

— Эх, Танька-Танюха... — Воспоминание об отчаянном трехдневном загуле с валькирией отдалось жаром и напряжением в чреслах барона. — Даром что Олбеорнсдоттир!

О том, что ради его выздоровления несчастному фон Поттиху пришлось отправиться в последнее путешествие к Пламенным Полям, Зборовский почти не переживал: премерзкий был человечишко. Настырный предприимчивый дурак, да к тому же еще и доносчик. Но от того, чтобы высказывать это маркизу Орсини, Влад предпочел воздержаться: уж слишком их беседа напоминала допрос.

— Да, капитан.

— Нет, капитан.

— Не могу знать, капитан: когда я покидал каюту "Звезды заката", господин фон Поттих пребывал в добром здравии и также намеревался сойти на берег. Насколько мне известно.

А что прикажете отвечать? "Видите ли, господин капитан, я собственноручно выкинул его обескровленный труп за борт, терзаясь при этом угрызениями совести за собственную несдержанность", — так, что ли?

Впрочем, на первый раз объяснения Зборовского маркиза удовлетворили, а предоставлять лично возглавившему дознание капитану княжеской гвардии второго шанса Влад не собирался. К сожалению, в столице у него оставалось ещё несколько неотложных дел, хотя ввести Его Высочество в курс нынешней ситуации барон уже успел — именно в кулуарах дворца и отловил его дотошный капитан Орсини. Но еще пара дней, и можно будет двинуться в путь, причем куда-нибудь подальше. И желательно на восток, оттягивая на себя внимание всемогущего Белого Братства.

Хотя нет, не так. Положа руку на сердце, отвлечь преследователей от продолжавших свой путь Юрая с Энцилией было лишь поводом, а настоящая причина заключалась в другом: Владу Зборовскому было тошно от самого себя.

Уже многие годы барону удавалось обходиться почти без человеческой крови. В молодости — да, бывало. В конце концов, если всемогущие боги даровали ему судьбу вампира, причем унаследованную по прихоти рождения... Короче, его собственного мнения по этому поводу никто не спрашивал. И юный Влад от души предавался ночной охоте, не щадя не только соседских крестьян, но даже порой и отцовских, за что ему периодически и влетало от родителя ото всей души.

Но в какой-то момент всё это просто надоело. Повзрослел, наверное. Жизнь ведь дается всего лишь одна, пусть даже и долгая, вампирская. Так стоит ли тратить ее попусту на то, чтобы от заката до восхода пугать простолюдинов, жрать да пьянствовать, а днями отсыпаться?! И юноша всецело отдался учёбе — поначалу воинским искусствам, а позже еще и искусству дворцовых интриг впридачу. Раз и навсегда решив, что для него существует лишь один вид человеческой крови — кровь врага, а в остальном, когда приспичит, вполне можно было обойтись животными.

И вот теперь — сорваться, после стольких лет воздержания!

Было в этом что-то, недостойное чести дворянина, сколь не оправдывай себя чрезвычайными обстоятельствами и тяжелым ранением. Да и врать потом в лицо офицеру, который превосходит тебя и титулом, и в звании, и даже годами... Как-то не коммильфо, знаете ли-с.

Общеизвестно, что лучшее средство от угрызений совести покоится на дне бутыли. Вот так и получилось, что сегодняшний закат Зборовский встретил в любимой ресторации, за кружкой старого доброго споменского. За первой кружкой последовала, естественно, вторая, а потом и третья... Наконец, перекинувшись парой слов с приятелями за соседним столикам, он стал уже собираться к выходу, когда в зале появилось новое знакомое лицо. Новое и в первый момент неожиданное, хотя Влад сам же и предложил ему в свое время перебраться в Вильдор. Но случилось это пару месяцев назад и совсем в других краях, за сотни верст отсюда. Поэтому барон лишь удивленно присвистнул, а потом махнул служке, небрежно подняв вверх указательный палец.