— Какие-то срочные дела. Торговля или встреча. Спохватился и буквально убежал, — с притворной обидой ответила Ленка Афиногенова.
— Странно, — пробормотал Эпиметей.
— Сейчас будет ещё странней, — пообещала студентка. — Где тут можно потолковать без лишних ушей?
Жрец взял лампаду и завёл Ленку в ближайшую глухую, без окон, комнату. Здесь располагался склад для нероскошных подношений. Таких помещений в храме насчитывалось немало, студентка уже успела оценить истинные запасы всех этих глиняных поделок, горшков, блюд, тканей и одежды, прочей ерунды вроде мебели. Идёт за пророчеством плотник — несёт скамью. Ткач — отрез материи. Оружейник — либо оружие, либо блюдо с красивой чеканкой...
— Говори, пифия! — нетерпеливо повелел Эпиметей.
— Во-первых, не командуй, — дерзко и сухо охладила его менеджерскую прыть девушка. — Твой план рассыплется, я это видела в пророческих видениях.
— Какой план?!
— Тихону ничего не перепадёт. И вообще никому не перепадёт. Невинность — залог моего дара, понял?
Верховный жрец только замычал в ответ. Студентка продолжила его строить:
— Что «м-м-м»? Думаешь, я дурочка какая-то? Если тебе нужны толпы просителей, готовых расстаться с некоторым количеством денег и прочих даров ради встречи с Еленой Дельфийской, то просто свыкнись с тем, что мной вертеть не надо. — Тут жрец захотел вставить слово, но Ленка заткнула его категорическим жестом руки. — Нет уж, я договорю. Как только я потеряю дар, я расскажу, почему и из-за кого его потеряла, и твой храм разнесут по камешку. Думай. Мне пока нынешнее положение вещей нравится, большего я не потребую. Мне от тебя и от храма ничего не надо. Однажды за мной придёт витязь, равный богам, и тут уж ничего не попишешь, заберёт. Придумаешь объяснение для толпы, найдёшь новую курильщицу пифоньего дыма, всё станет по-прежнему.
— Не проще ли сразу убить тебя? — Глаза Эпиметея засверкали гневом, в руке появился нож.
Девушку словно ледяной водой облили.
— Ну... Не вопрос. Убивай, — ответила она. — Есть проблемка: ко мне зачастил в последнее время Феб. Будет потом интересно в мире мёртвых расспросить тебя, насколько мучительной расплате он тебя подвергнет. Не забывайся, жрец. Всегда держи в голове то, как я здесь очутилась, и кому служу. Завтра буду прорицать, готовь склады.
Пифия вышла, не дожидаясь реакции Эпиметея, и вернулась в свои покои.
Второй ход гроссмейстерской комбинации был сделан.
Конечно, она зря разозлила верховного жреца. Но лучше так, чем по-прежнему.
Оставалась проблема Аполлона-Феба, правда, кифарет куда-то подевался.
— К лучшему, — постановила Ленка и призвала к себе служанок.
Отныне она постоянно будет в их компании, и тем сложнее задача Феба.
А Фебу было откровенно не до красавицы-пифии. Когда в прошлый визит, будучи изрядно подшофе, он подбивал к Ленке клинья, а она его нечаянно вытолкнула в окно, он не понял, насколько неподобающе повела с ним себя эта то ли смертная, то ли вообще неясно кто. Ему хватило концентрации, чтобы вознестись на Олимп. Ведь после недавнего падения, свидетельницей которого и стала загадочная и манящая дева, разбиваться не хотелось. Бессмертие бессмертием, а боль никто не отменял, хотя нектар её заметно смягчал.
Итак, Аполлон вознёсся в пиршественные чертоги и пропустил ещё полкубка. На Олимпе царило непринуждённое веселье, ведь Зевс отсутствовал, а без него всегда было как-то душевнее. Не давил авторитет верховного бога. Золотые чертоги, когда-то выстроенные Гефестом, казались светлее и радостнее.
Геба, налившая сребролукому богу нектара, выглядела ещё моложе, хотя куда уж богине молодости выглядеть моложе, чем она? Царственная Гера улыбалась во сне. Она дремала прямо на своей скамье. Вот что с богами делает пустующий главный трон...
Не считая отца-громовержца здесь были все, кроме, кажется, Гефеста и Гермеса.
— А, долбаный братец! — проорал Арес, заметивший появление Феба только через пару минут.
Крик бога кровавой войны разбудил Геру, и она нахмурилась. Она недолюбливала Аполлона, ведь он был сыном Зевса от прошлой жены, титаниды Лето. Но общая благостность взяла своё: черты лица Геры разгладились, она величественно зевнула и показала Гебе на свой кубок.
Геба поспешила его наполнить.
Тем временем, Арес встал со своего места и добрался до Аполлона, расталкивая остальных богов и богинь.
— Давай выпьем, брат! Где ты прохлаждался? Опять смертных девок портил? Ха-ха!
Феб Ареса не любил. Да он и никого не любил, кроме сестры своей Артемиды.
Ну, ещё он иногда любил разных женщин — смертных и богинь, но это была несколько не та любовь.
Арес тоже не любил Аполлона, особенно после того, как тот умудрился на олимпийских играх накидать ему в кулачном бою. Богу войны не пристало ловить люлей от лучника и музыканта.
Однако оба закаляли волю, изображая глубокую братскую любовь. Поэтому они предались совместному пьянству с рассказами о похождениях, притом не без зашкаливающего хвастовства. Во время третьего обмена байками в чертоги влетел, словно растрёпанная курица, Гермес.
— Беда, олимпийцы! — воскликнул он, роняя на пол обломки керикиона.
Боги прервали разговоры и возлияния.
— Хаос наступает! — громким шёпотом известил всех Гермес, и этот шёпот прозвучал погромче иного вопля.
Все непроизвольно глянули с надеждой на трон Зевса, но тучегонителя на нём, как назло, не было.
XVIII
Нет верных и неверных мужчин.
Есть застуканные и не застуканные.
Истина в форме шутки
Гермес так удивился, что в гостеприимном зале Омероса аж потемнело. Бог, как-никак.
Никогда ещё смертные не вели с ним себя настолько нагло. Промелькнула мысль о Дионисе, которого когда-то давно никчемные людишки посмели убить, но они хотя бы не знали, кто это. Здесь же налицо полное понимание, кто перед смертным явился!
Однако, чуть умерив спесь и присмотревшись пристальнее, надменный бог торговли разглядел нечто удивительное — наглец-то был не из простых смертных! Странное и пугающее открылось глазам Гермеса.
Ромашкин наоборот не намеревался стоять, распахнув варежку. «Раз этот голый клоун в крылатых тапках хотел коснуться жезлом меня, значит, надо отплатить ему той же монетой», — смекнул Аполлон и привёл задуманное в исполнение.
Гермес как-то обиженно зевнул и медленно осел на пол, где свернулся этаким клубочком и засопел.
Тишь да гладь. Только крылышки на сандалиях еле слышно стрекотали.
Наблюдавший всё это Омерос вышел из столбняка, хлопнул себя по лбу и, подхватив студента под руку, вывел его из залы.
— Ты что же это наделал?! — закричал сказитель на Ромашкина. — Ты его усыпил! В моём доме... Что же?.. Как же?.. Куда?!..
— Погоди, — промолвил Аполлон. — А чего ты меня сюда притащил-то?
— Чтобы он не слышал! — Омерос ткнул пальцем в стену, за которой почивал Гермес.
— Так он спит!
— Вот именно! — Хозяин снова отвесил себе звонкого леща. — Как ты не понимаешь?! Этот сон — особый. В нём Гермес является и доносит до тебя волю пославшего его Зевса. Ну, или Геры. Или свою. Не в этом суть. Что ни скажи, всё будет истолковано спящим как воля высших сил.
— Да ладно!
— Кентавром буду!
Ромашкин, морщась, коснулся жезлом Омероса. Омерос рухнул как подкошенный и принялся похрапывать.
Наклонившись над спящим сказителем, Аполлон убедился: не розыгрыш!
— Успокойся и не дури, — строго велел студент и снова слегка ткнул Омероса жезлом.
Тот очнулся. Поднялся. Паника куда-то улетучилась.
— Долго спать будет? — поинтересовался Ромашкин, держа крылатую арматурину так, словно она была намазана дерьмом.
— Скоро уже начнёт просыпаться.
— Откуда знаешь?
— Видел. Когда однажды Гефест...
— Ясно, — оборвал студент. — Гефест, как я погляжу, там вместо шута. Ладно, будем импровизировать. Ты говоришь, я весь такой нездешний. А откуда я мог бы быть? Как по-твоему?
— Ну, ты дал понять, ты из другого мира...
— Да, да... Но сам ты что думал, когда меня разглядел?
Омерос поскрёб пальцами скулу.
— Ничего не думал, Хаос тебя забери!
— Хаос? Сойдёт. Не высовывайся, чтобы не портить отношения.
Аполлон уверенно зашагал к спящему Гермесу. Омерос остался за дверью.
«Служанки не хватает озабоченной», — подумал студент, глядя на голого бога.
— Слушай и запоминай, голодранец, — сурово начал Ромашкин, тихонько удивляясь своей запредельной борзости. — Ты столкнулся с посланником хаоса. Не вздумай со мной тягаться, ибо я таких, как ты, ем на завтрак пачками. Проваливай вон!
Он коснулся жезлом плеча бога, и тот проснулся. С неподобающей небожителю поспешностью поднялся. Показал на жезл.
— Что? — нагло спросил Аполлон.
— М-мне бы керикион...
— А! — Студент взялся второй рукой за жезл и, к собственному изумлению, переломил его надвое. — Держи, дома склеишь. Амброзией попробуй, ага.
Никогда ещё сандалии Гермеса не уносили хозяина столь стремительно и некуртуазно. Надо признать честно: бог-посыльный бежал.
— Ты оскорбил олимпийца, чужак, — удручённо проговорил появившийся в дверном проёме Омерос. — В моём доме оскорбил. Покинь моё жилище.
Аполлон и сам подумал, не хватил ли лишку.
Что-то его заносит. Второй раз уже. Зевса сбил камнем, Гермеса унизил и красивую вещь сломал. Но жезл Ромашкину сразу не понравился. Получается, любой обладатель этой диковины мог навязывать свою волю любой другой личности.
У Ромашкина на этот счёт были твёрдые убеждения: превращать человека в марионетку при помощи грубого вмешательства в мозги — недопустимо!
— Знаешь, может, я слегка и перегнул палку, — сказал студент Омеросу, не замечая, как отпустил каламбур, — только я этих твоих богов ненавижу. И ты мне сам недавно разъяснил, за что. За то, что они ведут себя, как откровенные гады. Молнии мечут, в голову людям лезут, тебя опаивают, чтобы ты тупил им на потеху.
Тут на лице сказителя нарисовалась гримаса, которую Аполлон легко расшифровал: не случись стычки Гермеса с ним, с Ромашкиным, и Омерос уже вылакал бы свой кубок нектара, тащился бы в вечном кайфе, приближённый к главным бессмертным бандитам этого мира, но вот явился незваный гость и всё облажал!
— Нарколыга ты конченый, — с досадой промолвил студент. — Корчишь из себя слепого, а на деле и правда слепой. Не поминай лихом!
Он подхватил паноплию, лежавшую возле выхода, и покинул обиталище Омероса.
Охранник, по-прежнему стоявший при доме, подозрительно оглядел Аполлона.
«Только вякни мне», — мысленно пообещал студент. Страж промолчал.
На знойных улицах Ретея уже властвовал вечер. Необходимо было что-то решать с ночлегом, да и притомился Ромашкин порядком.
Бредя по пыльной дороге, студент пробовал сообразить, где бы остановиться при условии, что у него ни гроша, только железки, оружие да половина злополучного горшка.
Как всегда, на его странную одежду, так привычную в нашем мире, пялились прохожие. Парень уже должен был привыкнуть, но всё равно испытывал заметное раздражение.
— Эй, чужак! — Окрик явно адресовался ему.
Аполлон обернулся и увидел девушку. Одетая с ног до головы в дорогие шелка, она спешила и махала ему, Ромашкину.
— Еле догнала! — Девушка улыбалась и глубоко дышала. — Неужто ты уже забыл меня, воин?!
Студент чуть под землю от стыда не провалился.
— Так это ты, ну, служанка Омероса! Ну, знаешь, я тебя в одежде не узнал!
— Ты что орёшь? — зашипела она. — Позорит меня тут на весь город...
— Прости. — Аполлон окончательно смутился.
— Не суть важно, я привыкла. — Служанка отмахнулась. — Старый мерин весь извёлся. Ему и следовало тебя прогнать, и понимает же, что он тебе не ровня. Омерос удивлён твоей кротости, воин. Другой раздраконил бы его и ещё пировать остался на пару дней. А ты не такой. Странный ты.
— Это он так сказал?
— Нет, я это я от себя добавила. — Девушка улыбнулась. — А он сожалеет, что не может оставить тебя под своим кровом, и велел передать тебе этот подарок.
Ладошка служанки вложила в руку Ромашкина увесистый кошель. Звякнуло подобающе.
Парень сначала нахмурился, а потом решил: так тому и быть. Омерос не обеднеет.
— Что ещё он велел? — спросил Аполлон, засовывая кошель в карман джинсов.
— Велел сопровождать тебя, пока ты не покинешь Ретей.
Студент критически поглядел на девушку. Откровенно говоря, в нём боролись два Ромашкина: одному нравилось, как она вела себя с ним в трапезной Омероса, а второй твердил: «Помни о Ленке, герой-любовничек!» Первый говорил: «Ага, боишься!» Второй огрызался: «Если только подцепить чего-нибудь, она ведь, судя по нраву, та ещё разносчица!» Первый не отступал: «Ленка за морем, а ты тут». Второй возражал: «И что? Как я смогу смотреть ей в глаза?» Всё-таки Ромашкин был правильно воспитан. (И откровенно побаивался, если верить первому голосу.)
— Ты всё-таки возвращайся, — сказал Аполлон.
Девушка прильнула к нему всем телом, обняла, зашептала в ухо:
— Почему же, чужак? Неужели я не пьяню твою молодую кровь? Ужель я не пригожа? Ужель не желанна?
— Ещё как желанна, — выдавил студент.
Она резко отстранилась от него.
— Так что же тогда?!
— Обет верности, — пояснил он. — Вот, иду к суженой.
Теперь уже служанка пристально рассмотрела Ромашкина.
— Уважаю, — произнесла она и вновь протянула Аполлону кошель.
Он хлопнул себя по карману.
— Ну, лепёшка! Ловкая! — Взял деньги, снова спрятал в карман. — С такими талантами...
— Слушай, ты всё равно не отказывайся от моего общества, а? — Девушка как-то по-новому глядела на студента. — Я ведь вовсе не такая вакханка, какой кажусь в доме Омероса, честно! Просто старый хряк опостылел. У него от этого олимпийского пойла совсем пропала тяга к тому, чему всех нас учит Афродита... Вот я его и злю, расшевелить пытаюсь. А его или нет неделями — на Олимпе он, видите ли, зависает, или ведёт себя, как скопец.
— Как тебя зовут? — неожиданно для самого себя спросил Ромашкин.
— Ты только не смейся. Обещаешь?
— Постараюсь.
— Клепсидра.
Парень озадачился:
— Воровка воды?!
— Вроде того. Будто ты не знаешь! Так называют часы.
Ромашкин не знал. Клепсидре пришлось объяснить, что в богатых домах её тёзки отмеряют время при помощи текущей воды.
