Запасы на зиму скапливались ужасно медленно — это очень нервировало. Тем не менее, мясную пайку Веник увеличил — гусей и уток теперь били, не стесняясь — точно зная, что на зиму они улетят. И без того за лето ребята и девчата высохли, стали жилистыми и стройными до жалости — пришла пора отложить хоть немного жирку. К "диете" прибавились корешки, которые делались мягче, если их сварить или запечь. Несколько раз поели похлёбки — то есть не просто бульона с кусочками мяса, а вполне себе супа с овощной заправкой.
Съедобных зёрен в лугах собрали от силы несколько килограммов, хотя времени на это затратили непростительно много. Не стали их ни шелушить, ни пускать в пищу — решили попробовать посеять весной. Зато на паре десятков грядок по квадратному метру каждая посадили выкопанные с комом земли самые полюбившиеся корешки. И даже обнесли этот огород высоким плетнём.
Вдруг косяком пошли зайцы — охотники приносили их каждый день по нескольку штук. Серые летние шкурки, хоть и были не слишком тёплыми, но длинные жилеты из них прочно вошли в моду, как у мальчиков, так и у девочек. Так же все переобулись в мокасины, куда вместо носков как раз эти самые шкурки и наворачивали, приматывая к голени шнурами-онучами.
Много возни было с желудями — никто не представлял себе, как они хранятся. Старые, оставшиеся на ветках с прошлого года, были сплошь или гнилыми, или трухлявыми, что вызывало серьёзные опасения относительно того, что свежие сколь-нибудь долго пролежат — поэтому размололи всё в муку, напекли тонких, с мизинец, лепёшек с небольшой добавкой соли, и сложили в корзинки, просушив сначала до каменной твёрдости. То есть решили сделать сухари.
С корневищами камыша поступили аналогично. Только их не размалывали, а сварили и растолкли в кашицу, которую уже и сушили, размазывая тонким слоем — тоже получили лепёшки, но хрупкие. А тут и созревание лесных орехов пошло полным ходом. Часть их не только сушили, но и слегка поджаривали на большой глиняной сковородке. Летний дом постепенно заполнялся корзинами, отчего в нём делалось всё теснее и теснее. Зато, после двух месяцев трудов наконец-то завершили землянку, где вдоль стен возвели нары в один этаж — второй, сделанный заметно уже, отвели для хранения нужных вещей, а внизу, под лежанками, складывали дрова. Столбов, держащих крышу, тут было много — так что дополнительных опор для всего этого не требовалось.
Как-то всё немного успокоилось, но немым укором на белый свет смотрела недостроенная зимняя баня. После обжига сразу пяти ведёрных горшков вид опустевших дровяных навесов сжимал сердце ледяными пальцами. Лестница вниз к причальным мосткам, сложенная из плитняка, разваливалась и представляла заметную опасность. Хотелось выйти ночью из-под крыши и завыть на луну.
Глава 17. Сбежались
Пуночка неплохо вписалась в коллектив. Она выучила множество русских слов, нахваталась всякого-разного из молодёжного слэнга и умудрялась вполне сносно объяснять свои мысли даже тем, кто не знал ни слова на местном наречии. Хотя, таковых в клане уже не осталось — хоть по десятку самых ходовых терминов запомнил каждый.
В погожий солнечный денёк начала октября девочка сидела в затишке у стены летнего дома и острой пластинкой кремня кроила лоскуток хорошо выделанной кожи на бесконечную тонкую ленточку, отрезая по спирали. Забавно было на это смотреть. Ребёнок мог легко засветить камнем с десяти шагов точно в лоб любого оппонента, но микромоторика у неё заметно отставала. Поэтому в последнее время уроки ей задавала или Галочка, или Лариска. У них постоянно куча мелкой канители, то с оперением стрел, то с шитьём. А Пун — человек упорный и старательный — уже сама сварганила себе шапочку из обрезков заячьих шкурок.
А ещё она выросла в лесу, поэтому появление нескольких человек среди редеющей золотой листвы, обнаружила давно. Пятеро парней приближались усталой походкой и даже не думали скрываться. Заострённые палки с обожженными концами, обветренные шелушащиеся лица, тела завёрнуты в вонючие шкуры, обмотанные чем попало. В таком виде они и предстали перед девочкой.
— А где все? — спросил один из пришедших, озирая постройки и царящее между ними безлюдье. — Где народ?
— Народ? Народ-то в поле.
— Ты что ли новый Шеф клана? — подросток с удивлением уставился на малышку, упакованную в пушистые и тёплые даже на вид заячьи шкурки — пелерина до локтей открывала взору только нижнюю часть жилета, из-под которого выставлялась длинная, до щиколоток меховая же юбка. Ноги в мягких мокасинах и только совсем маленький участок голени виден — он в меховом чулке, перевязанном крест-накрест шнурочком. Да, Пуночку всегда наряжали, как куколку.
— Шеф Ве Ник реальный Бо Тан лес дрова. Там, — махнула она в сторону верховьев реки.
— Да знаем мы, что он ботаник. Ты скажи, куда народ подевался?
— Народ в поле, — повторила девчушка давно заученную фразу. — Хом Бо Тан Го, — внесла она окончательную ясность в ситуацию.
— Все на работе. Делают то, что Шеф велел, — появившаяся в дверях Любаша посмотрела на Кузю, Пыха, Серого и Миху. — Всё без дела слоняетесь? Дармоеды. Как там у дедушки Крылова? Попрыгунья стрекоза лето красное пропела. Где вы, придурки, шлялись, пока мы тут горбатились? Чем вам юга не угодили?
— Да там тоже не мёд. В степи всё повысохло — воды нет, одна трава кругом. Еле выбрались обратно в леса.
— А тропа? Мамонты-то, наверняка ходят от источника к источнику.
— Может и так, — продолжил Серый. — Но они как раз оттуда свалили, потому что эти источники понакрывались — видели мы бывшие озёра, где на дне только потрескавшаяся глиняная корка. Среди деревьев жить легче. И воду можно отыскать, и дичь, какая-никакая, встречается. Если бы газ в зажигалке не кончился, может мы и совсем не пришли.
— А Толян куда девался? — недоверчиво покосилась на парней Люба.
— Пять! — сказала Пуночка и показала на мыльню.
— Чего это вы удумали? Зачем человека в засаде оставили? А ну, выходи, хватит прятаться! — крикнула она в сторону крытого корой домика.
— Слушай, — с шипящими нотками в голосе произнёс Серый. — Ты тут что, совсем страх потеряла? Так я тебя сейчас научу вежливости, — он сделал стремительный шаг и потянул руку, стараясь ухватить Любу за косу. Но под шапкой ничего не оказалось — короткие волосы выскользнули из пальцев. Девочка же ухватила стоящее рядом с дверью копье, ловко извернулась и наладила им парня прямо по голове, словно палкой.
Пун завизжала, и на её крик из дома выскочила Лариска. Ситуацию она "схватила" мгновенно, отпрянула назад и снова вылетела, на этот раз с копьём в руке. Но ничего делать не ей пришлось — Серый катался по земле, держась за голову, а Кузя, Пых и Миха стояли в растерянности. В нескольких шагах Любаша сжимала в руках копьё, держа его наготове к немедленному действию. Лариска просто встала рядом, а Пун к ним присоединилась.
— Слышь, Люб! Мы шли, чтобы к вам попроситься. Серый вроде не возражал. Толян только говорил, что вы нас прогоните. Он даже остался в стороне, чтобы не позориться, — первым пришел в себя Пых. — Кто ж знал, что Серый взбесится?
— Это мы тут готовы взбеситься, — ответила Лариска. — А вы забирайте своего дружбана и валите, пока целы.
Люба молчала, тяжело дыша. Она была взвинчена.
— Пун слово Бо Тан Го.
— Вам человеческим языком объяснили, что вождя нет, — перевела Лариса. — А без него никто с вами и разговаривать не станет.
Серому помогли подняться и под ручки повели прочь.
От мыльни появился Толян. Подошёл нерешительно: — Я бы не прочь, если к вам в рабство, — сказал он тихим голосом.
— Посиди тут в затишке, — ответила Люба. — Подожди Веника.
Вернувшаяся на своё место Пуночка продолжила вырезать ленту из кожаного лоскутка. Толян, посмотрев на работу, вынул откуда-то из-под шкур маникюрный набор, достал небольшие ножницы: — Этим лучше получится, — сказал он, подавая инструмент девочке.
— Нож Ниц, — ответила та, принимая ценную вещь — Под Кобецкую, — объяснила она и потянула мальчика за прядь.
— Ты чего меня за волосы дергаешь?
Девочка стянула с головы шапочку, показывая короткую стрижку, и объяснила: — Под Кобецкую. Потому что не кусают, — и ткнула пальцем на вкопанный в землю одинокий чурбан: — Го.
* * *
К приходу лодок с дровами Толян был острижен настолько коротко, насколько волосы ещё захватывались небольшими маникюрными ножничками.
— Дорвалась? — улыбнулась девочке Любаша. — Может зря Лариска тебе ножниц не давала — у неё, случалось, выходило и хуже. На вот дежурную шляпу, — протянула она мальчику сомбреро из бересты. — А то холодом тянет, и нынче ночью заморозок был. И не сиди, как у себя дома — бери корзину и тащи прямо по этой стёжке до самого бревна, что закреплено поперёк. За ним промоина вниз — туда вывали. Если медведя увидишь, не паникуй. Поставь корзину и уходи бесшумно.
— Вы что? Медведя кормите? — поразился мальчик.
— Саня считает, что Косолапому не помешает набрать жирку, чтобы без проблем залечь на зиму. Тогда нам от него никакого беспокойства не будет. Да не трусь, он по распорядку приходит — у него ещё час до визита на нашу помойку.
— А почему бы не уничтожить зверя? Он ведь опасный, непредсказуемый.
— Наши полагают, что с медведем поладить проще, чем с тигром, что живёт на другом берегу. А этот тигр связываться с Топтыгиным не желает и на нашу сторону не суётся. Обидим Хозяина — получим ночного убийцу. Так какой твой свободный выбор? Этот, хотя бы не злой — просто держаться от него нужно на расстоянии и не фамильярничать. И шуму лишнего не надо, приметили уже, что он любопытный. Но, если всё тихо, то и он не нервничает. Одно слово — Хозяин.
А ты чего застыл? Бегом туда и обратно. Вон, уже лодки пристают. Дрова за тебя кто таскать будет? — Любаша придала Толяну целеустремлённости.
* * *
— Вот! — растопив печку в мыльне, объяснял Пашка. — Как вода нагреется, помойся со щелоком. А те места, где волосы растут, натри дёгтем. Не усердствуй — будет щипать, так что ты только самую капельку мажь. Щёлок вот в этом горшке, а здесь, в маленьком под крышкой — дёготь. Одёжу, что на тебе, выстирай и на тех палках развесь, а сам надевай то, что тебе дали. Потом подкинь дров, горшки водой наполни — наверняка кто-то из девчат тоже захочет ополоснуться. Всё. Потом дуй в землянку. Там тепло.
— Так что? Меня взяли?
— Ты сам взялся. Шеф никого не прогоняет.
— А Серый говорил, что его под зад наладили.
— Может, и наладили, — пожал плечами Пашка. — Я б его тоже наладил. Хитрожопый он. Лёха, как я понял, хоть и дурак, но искренний. Вы же с Серым долго вместе бродили. И что он?
— Да непонятно. То, кажется, всё пучком, то залупаться начинает, права качать или на глотку берёт. Он раньше с Кубьей держался, так тот, помнишь, как выделывался? Через губу разговаривал.
— Серый, сдаётся мне, по жизни тихушник. Ладно, пойду я, мойся, давай, пока светло. И не возьмёт его Шеф. Нутром чую — не возьмёт. Но гуся и горшок с углями он этим четверым послал. Петруха с Денисом повезли на лодке.
— Куда повезли?
— Так к старому убежищу — больше парням деваться некуда.
— Гуся? Они же улетели.
— Их раньше набили и подкоптили, хотя и без соли. Долго не пролежат, но по нынешней прохладе сколько-то дней продержатся.
* * *
— Мама! — радостный детский вопль перебудоражил весь лагерь. Ребята невольно напряглись — у всех у них ещё недавно были мамы. Но при виде несущейся вприпрыжку Пуночки, как-то расслабились и даже погрустнели. Но Шеф — он и в древнем мире Шеф — пошёл встречать.
В лагерь входила Бо Тун Ная из племени древних людей, что кочуют вслед за стадом мамонтов. Вернее, она уже стояла, а на шее её висела Пуночка. Веник сделал жест узнавания — слов приветствия в местном языке пока обнаружить не удалось — вернулся к своим делам, чтобы не мешать маме и дочке общаться. Уж о чём они говорили — это их дела. А тут нужно поглядеть, как согнулись концы заготовок для лыж и расспросить Милу о сделанных запасах — она только что закончила пересчитывать.
— Получается, клюкву мы в этом году упустили, — пришлось констатировать, посмотрев всего на три горшочка с ягодами.
— Поздно нашли. То болото далеко, и на лодке до него не добраться. Одна ходка туда-обратно занимает целый день. Это уже Вячик с Ленкой набрали, сколько оставалось. Зато на грибах небольшой реванш, — показала девочка на ведерные корзины, укреплённые под балкой. — Брали только белые, а грузди пропускали, потому что не в чем солить. Да и нечем.
— А что с желудями?
— Много. И продолжают подтаскивать. Лепёшки пекут, не переставая, только уже без соли.
— Проследи, чтобы есть начинали с них.
— Прослежу.
Из кладовой, в которую превратился летний дом, мимо мыльни дошёл до кожевенного цеха. Лариска натирала чем-то белые заячьи шкурки. Значит, косые уже перелиняли. Две росомахи и роскошный волк. Ни оленей, ни косуль, ни лося. То есть пару охотников как-нибудь экипируют.
Объяснил свою мысль. Нашел понимание.
Петя с Пашкой ломали дрова, Надюшка таскала их и укладывала под навес. Вячик принёс от реки крупного сома — после того, как гуси улетели на юг, жизнь словно вошла в неторопливое русло. Без спешки отремонтировали лестницу, неторопливо накапливали запасы, шили одежду и чинили инвентарь. Только вот дров на всё уходило немеряно. Постоянно приходилось об этом помнить.
* * *
Разговор между Пуночкой и её мамой продолжался и за ужином. Веник не стал устраивать обычного производственного совещания, чтобы не мешать — просто слушал. Еще разговор понимала Галочка, а остальные — с пятого на десятое, а то и отдельные слова.
Так вот, девочка жаловалась на то, что у них (то есть у клана Мамонта) закончилась соль.
— За ней нужно сходить, — ответила мать. — Ты ведь помнишь дорогу.
"Это, получается, древняя девочка навсегда остаётся в клане" — первая мысль.
"За солью можно просто сходить — девочка покажет дорогу" — а это вторая.
— Кып уходит. Он уже слишком стар, и ему тоже трудно выдерживать дальние переходы
"Опа! Значит, старики, чтобы не быть обузой, уходят из бродячего коллектива и? Куда они деваются? И почему тоже? Кто ещё? Уж не Пуночка ли? Она ведь тоже покинула эту группу! То есть, и она обуза для тех, кто всегда в дороге?
С этими вопросами он и пристал к девочке, едва та вернулась на следующее утро — проводила мать на стоянку и вернулась. Галка тоже приняла участие в дознании. Оказывается, девочку оставили потому, что ей тяжело даются долгие переходы. Плоскостопие или врождённый вывих — трудно сказать. Или что-то ещё. Ну не готовы местные к разговорам на медицинские темы. Пока была маленькой — мать и брат, тот самый Пыт, часть пути несли её на руках или везли на волокуше. А тут вроде приличные люди появились, которые подобных переходов не устраивают. Ведь Пуночка подросла, стала тяжёлой. Вот и решились оставить ребёнка пожить. И теперь тоже оставят, потому что так спокойней.
Надо же! А, казалось бы, девочка очень подвижна и никакой хромоты или косолапости за ней ни разу не примечали. Впрочем, как она сама объяснила, трудно становится, если идти от рассвета и до полудня. То есть, километров после двадцати-двадцати пяти. Да уж! Сравнение физических кондиций явно говорит в пользу древних.
