Поёжился.
Специальная система спутниковых отражателей поддерживала температуру планеты на уровне стандартных двадцати — двадцати двух градусов. Естественно, метеорологический идеал, заключавшийся в отсутствии времен года как таковых, был достижим только в правительственном районе. Нижние ярусы всегда мерзли.
Уроженцы Татуина мерзли на любых ярусах.
Даже за три года Анакин не успел как следует адаптироваться к местным условиям, а потом адаптироваться было уже поздно, пришлось бежать, и на нижних уровнях его мнением о столичной погоде никто не интересовался. В Храме, впрочем, тоже. И в библиотеке, и во многих учебных помещениях было прохладно. На первой неудачной медитации Анакин попросту замерз, и на следующее занятие он, недолго думая, притащил с собой одеяло, которое как плащ набросил на плечи. Подколы однокурсников он пропустил мимо ушей, на вопрос инструктора "что это такое" бойко ответил "это одеяло", закрыл глаза и продолжил медитировать. Увы, инструктор приказал отнести то, что не являлось учебным материалом, обратно в комнату, и на следующий день по Храму поползли слухи о теплолюбивом новичке. Это уже намного позже, освоившись в Храме, на одном из верхних этажей Анакин обнаружил подсобное помещение, где располагался один из узлов отопительной системы. Он просто обожал это место. Там было тепло, там было маленькое окно с роскошным видом на небо и низкоэтажный район столицы, и там можно было быть одному, а за первый год в Храме, когда он по-настоящему старательно учился и изо всех сил пытался произвести впечатление на инструкторов и учителя, Анакин порядочно устал ото всех. Вместо того чтобы делать домашние задания в отведенной им с учителем комнате, он то и дело где-то пропадал. К сожалению, долго прятаться там не удалось, любимый учитель далеко не был таким дураком, каким поначалу казался, и легко его выследил. Вскоре оказалось, что кроме теплоузлов и учебных помещений в Храме есть места, где намного холоднее. В некоторых из них приходилось бывать довольно часто. В первый раз его отправили в маленький библиотечный зал дня на три, медитировать на тему терпения после первой драки с однокурсниками, во второй раз причиной послужила совсем, по мнению Анакина, нестрашная выходка с дроидами, в третий раз — кажется, тоже за драку...
Зато какая полезная закалка организма!
— Здесь же нельзя прислоняться!
Скайуокер, вырвавшись из воспоминаний, оглядел колонну и с невинным выражением лица спросил:
— Думаете, рухнет?
Тогрутианка, видимо, откровенно устала от него, поэтому просто отвернулась и вывела группу тем же маршрутом через главный вход на площадь.
Анакин бросил последний взгляд вглубь одной из анфилад и почувствовал досаду за потраченные кредиты. Тогрутианку он, тем не менее, поблагодарил, а сам быстро спустился по ступенькам на площадь. Остановился.
Холод Храма шел за ним, не отставая ни на шаг. Захотелось подтянуть воротник к носу. Прижать локти к телу. Просто пойти побыстрее, наконец, а не стоять, цепенея и слушая, как следом за холодом мягко ступает тишина. Как обволакивает она собой все вокруг. Как лишает голоса огромный галдящий и кричащий город.
Слишком много тишины. Не одиночества — одиночество он ценил. Тишины. Ненастоящей.
Он посмотрел вдаль. Небо было идеально чистым. До самого горизонта — ни облачка. Как будто кто-то старательно к его приходу разгонял тучи и подбирал самый прозрачный голубоватый оттенок для вышины.
Где-то там, далеко за горизонтом, далеко от центра галактики, от отполированного купола Сената и застывшего в вечной медитации Храма, шла война. Война, о которой столица не знала ровным счетом ничего. И, кажется, не хотела знать. Ни о сводках погибших и покалеченных, ни о сожженных городах, ни о чем. Как не хотела знать Кореллия и многие другие достаточно благополучные системы.
Вековое безмолвие обернулось замалчиванием. Оболгалось. И заглохло навсегда.
Город жил своей мирной и мерной жизнью, каждый день пожирая сотни тысяч жителей с косточками и потрохами, каждый день выплевывая из утробы новых своих уроженцев. Все они желали жить и не думать о смерти. Тем более о смерти далекой, неестественной, во внешних регионах, которые отсюда кажутся такими же ненастоящими и выдуманными, как и здешняя храмовая тишина.
Скайуокер обернулся. Храм, этот маленький островок вселенского покоя, стоял на месте.
Возможно, так и должно быть. Чтобы люди верили в священную незыблемость своего мира.
Возможно, именно сейчас в той самой высокой башне магистры обсуждают способы, как победно завершить войну.
А возможно, и нет. Возможно, они просто не умеют этого делать. Иначе сделали бы раньше.
Анакин рывком двинулся с места. К спидеру. Открыл дверцу и успел перенести одну ногу за борт машины, как вдруг к нему подскочил суллустанец. Маленький и большеглазый. С рюкзачком за спиной.
— Я видел, ви вишли из Храма.
Скайуокер подозрительно оглядел существо, задавшее такой странный и даже во многом провокационный вопрос.
— Я там что-то забыл?
— В Храме нет сувенирних магазинов.
— Ах как жаль.
Анакин залез в машину и положил обе руки на рычаги.
— Но вам, конечно, будет интересно вспомнить это место еще раз. И ви можете приобрести кое-что прямо здесь.
В больших кругленьких глазках суллустанца перемешивались надежда и откровенное нахальство. Скайуокеру тотчас захотелось оторвать это приставучее существо от дверцы, к которой оно прицепилось мертвой хваткой, а потом взять за шкирятник и швырнуть куда-нибудь подальше к туристам. Будь он на Татуине или хотя бы на Кореллии, он бы так сделал. Эх, столица...
Двигатель завелся. Суллустанец мгновенно оставил дверцу в покое, стащил со спины рюкзак, распахнул его и вытащил оттуда пару камней.
— Ну и что это за мусор?
— Это осколки древних стен Храма! С орнаментом! Всего пятьдесят кредитов за камень!
— Знаешь что, — Скайуокер улыбнулся. — Если приспичит, прилечу сюда и сам наковыряю.
* * *
Издалека Дворец Совета Безопасности Республики казался гигантской свечой. Однако, море огненных искр, щедро исторгавшихся в застилавшие столицу сумерки, не шло ни в какое сравнение с ослепительным внутренним убранством Дворца. Скромность давно была забыта, умеренность изгнана с позором, а бережливость никогда и не ночевала в этом царстве роскоши. Столичные торжества всегда проходили с размахом, и правительственный Корускант в который раз доказывал свое право поражать гостей великолепием.
Главный церемониальный зал, где спустя четверть часа должно было начаться само действо, захватывал три уровня, в свою очередь поделенные на сектора. Небольшой банкетный зал имелся только на балконе верхнего уровня и предназначался для организаторов и самых важных гостей Совета Безопасности. Это тоже было сделано намеренно — чтобы атмосфера внизу была свободнее и ни один из гостей не чувствовал себя стесненным. На втором уровне размещался оркестр, а бесчисленные галереи таили в себе множество укромных уголков, чтобы особо важным персонам было где вести свои особо важные разговоры.
Но по крайней мере одному мужчине сегодня не хотелось никаких важных разговоров.
— Тебе очень идет это платье, — сказал он.
Стоявшая рядом женщина смотрела куда-то вдаль сквозь бокал с красным вином. Потом одним глотком влила в себя все его содержимое и продолжила разглядывать зал уже через стекло.
Глядя на ее манипуляции, мужчина осторожно продолжил:
— Черный и фиолетовый великолепно подчеркивают твою красоту.
Женщина, наконец, повернулась к нему. Снова поднесла бокал к глазам и теперь рассматривала его самого через стеклянные стенки.
— Прекрасный вальс. Как жаль, что на таких приемах не принято танцевать.
Она, наконец, улыбнулась. Но не такой улыбкой, которую мужчина хотел бы видеть на ее губах.
— О да. Было бы на что посмотреть.
— Что ты имеешь в виду?
— Народные гунганские пляски. С нашими сенаторами на ведущих ролях.
Женщина отставила бокал в сторону и направилась к центру зала.
Бэйл Органа с грустью смотрел ей вслед. Понаблюдал, как она пытается завязать разговор с двумя мелкими чиновниками Совета Безопасности. Обольстительно улыбается, грациозно пожимает плечами, с деланной нечаянностью задевает одного локтем.
Только для чего это все, а? Для чего эти игры в самостоятельность и независимость?
Бэйл чувствовал в себе небывалую решительность. Сегодня он был намерен объясниться. Перед ней и отчасти перед самим собой.
Едва женщина закончила разговор с чиновниками, он жестом подозвал официанта с подносом, подхватил две пиалы из тончайшего фарфора и затем направился к своей даме.
— Не хочешь десерта?
— Десерта? Здесь и так все слишком сладко.
— Неужели?
— Ага. Сладко. Приторно. И музыка тоже очень приторная, вальсы эти.
Органа ничего не нашелся ответить, и перевел беседу в другое русло.
— Я видел, ты разговаривала с...
— ... двумя идиотами. Которые ничего не знают. Нужно выловить кого-нибудь покрупней.
— Давай поднимемся на тот балкон, и я представлю тебя...
— О нет, спасибо, не надо. Твоих друзей я и так знаю. Как поживает милая Мон?
— Замечательно, но я совсем другое имел в виду. Я просто вызвался тебе помочь.
— Очень трогательно.
— Я читал твою последнюю статью.
— Ну и как?
Женщина все-таки взяла десерт из его рук.
— Потрясающе, как всегда. Еще одна иллюстрация твоего таланта и ума.
— Ооо, — протянула она, особенно не стараясь скрывать насмешливой интонации. — Конечно, я люблю комплименты.
В этот момент около них остановился импозантный шагриан.
— Наследный принц Альдераана, как я рад вас видеть, — пропел Мас Амедда. — А что это вы делаете здесь, внизу, когда вас давно ждут на нашем балконе?
Женщина с любопытством посмотрела на шагриана, изучая его так, словно одним взглядом хотела вывернуть наизнанку. Амедда не обратил на нее ни капли внимания.
— Дела, — сказал Органа. — Впрочем, быть может, мы позже к вам даже присоединимся.
— Конечно-конечно, Бэйл.
Шагриан уплыл.
— Амедда все также полон жира и собственного достоинства. Как ты думаешь, чего в нем больше?
При этих словах Органе захотелось ощупать собственное тело. Плотный и высокий, принц всегда старался быть в форме, однако отсутствие физической активности постепенно брало свое.
— К ситху этого Амедду. Я давно хотел с тобой серьезно поговорить.
— До этого ты говорил несерьезно?
Бэйл покачал головой.
— Выйдем на террасу, ладно?
— Пошли. Я только возьму себе еще вина.
— Я мигом.
Когда он ступил на террасу, женщина уже сидела за столиком, положив ногу на ногу. Перед ней горел Корускант. Бэйл на секунду остановился и залюбовался ею, отмечая изгибы фигуры и столь знакомый, мягкий, любимый профиль.
Потом чинно предложил ей вино.
— Мы давно знаем друг друга, Падме.
— Знаем.
Ее ответ провалился загадочным эхом куда-то в пустоту, и Бэйл понял, что не уловил интонацию. Может, это был вопрос?
А знаем ли? И впрямь, спросил он себя, знаю ли я эту женщину? Этот двадцатишестилетний ребенок до сих пор играет в игрушки и воображает себя независимой. До сих пор не замужем. До сих пор так и не научилась ответственности за себя.
Падме взяла бокал, отпила и поставила на столик. Потом снова занялась недоеденным десертом.
— Когда мой отец передаст мне права на трон, я стану королем.
— Мне поздравить тебя уже сейчас? Может, и отметим заранее?
Она, не снимая улыбки с лица, щелкнула пальцем по бокалу. Стекло издало тихий звук, больше похожий на стон, чем на веселую трель.
— А ты могла бы стать моей королевой.
— Королевой я уже была.
— Разве тебя устраивает такая жизнь?
— Меня — да, — сказала она и философски заметила: — Нет ничего более забавного, чем быть шутом среди королей.
— Забавного? — переспросил Органа. — У тебя нет настоящей цели. Ты не знаешь, зачем живешь. Ты мечешься из стороны в сторону. Ты же родилась в королевской семье, тебе на роду написано управлять народом! Отвечать за него! Решать судьбы! Ты должна...
— Должна?..
Она снова очаровательно улыбнулась, на этот раз сбросив разом с десяток лет.
— Хорошо, — он постарался успокоиться. И теперь недоумевал, как вообще, при своей тренированной выдержке, мог позволить себе перейти с ней на повышенный тон. — Я не это имел в виду. Ты имеешь право жить так, как считаешь нужным. Если тебе надо было в шестнадцать лет сбежать из дома, то это твоя судьба. Если вместо того, чтобы управлять страной, тебе интереснее играть в шута, ах, прости, в политического аналитика, то это твое право. Однако мне твоя жизнь не безразлична. А со стороны видно лучше.
— Правда?
Капризная маленькая девчонка уплетала десерт, ничуть не стесняясь брать его большими кусками.
— Если ты что-то и должна сделать — ты должна осуществить себя. Реализовать свой потенциал.
Она хмыкнула, едва не подавившись изысканным кушаньем.
— То есть выйти за тебя замуж, — девчонка дожевала кусок и зачерпнула новый, а потом ткнула ложкой в сторону Бэйла, — и стать куклой. Куколкой.
Органа отшатнулся.
— Извини, — она взяла его за рукав. — Я тебе очень благодарна. Ну, правда. За все. За деньги, за помощь, за то, что устроил в эту дурацкую холокомпанию. Ты вообще молодец. Но я больше не хочу быть куклой. Ни твоей, ни чьей-либо еще. Надоело.
Некоторое время они просто молчали.
— Да ты не расстраивайся так, Бэйл.
— Тебе бы все смеяться.
— А ты слишком серьезный. Тебя правда так легко оскорбить в лучших чувствах?
Органа с удивлением глядел на нее, пытаясь понять, не является ли последняя тирада самым что ни на есть настоящим оскорблением.
— Я, пожалуй, пойду.
— Куда?
Она кивнула в сторону зала.
— Гости уже прибывают. Ну и я подцеплю себе кого-нибудь на вечер. Вон тот адмирал очень даже ничего. Как он тебе, Бэйл?
— Хочешь узнать его мнение о кампаниях?
— Да ну нафиг мне сдалось его мнение вместе с его кампаниями. Смотри, прикрыл фуражкой лысину, а так даже совсем неплох. Симпатичный такой дяденька, правда?
— Я в последнее время плохо понимаю твой юмор.
— Подрастешь — поймешь, — подмигнула она ему.
* * *
Скайуокер бросил спидер на посадочной площадке. Посмотрел на хронометр — без пяти семь.
— Успеваем, да? — спросил Финкс, вылезая вслед за ним из машины.
— Посмотрим. Если без нас не все сожрали, то вполне.
Анакин поправил белую форменную перчатку. Молча сунул свой кристалл с приглашением швейцару и проследовал внутрь. У Финкса кристалла не было, его имя, как и имена еще нескольких офицеров пятого флота, попало в списки приглашенных по настоятельной рекомендации Цандерса буквально за неделю до приема. Дождавшись, пока идентификацию ротного командира сверят со списками, Анакин шагнул в зеркальный вестибюль.
Увидел свое отражение. Темно-синий парадный мундир. Задержался на секунду. То ли жал проклятый неудобный воротник. То ли давило на мозг какое-то ощущение.
