На своем курсе Фетт был лучшим.
Телосложением, а также какой-то размеренностью и хладнокровием он напоминал Финкса, на самом деле же разительно отличался от последнего. Куда большей целеустремленностью и собранностью. Казалось, этот парень никогда не задавался вопросами о будущем, жизни, карьере. Не беспокоился. Не сомневался. Он точно знал, чего хочет. И ведь вправду знал.
Не знали остальные. Удивлялись. Однажды, проходя по коридору здания высшего училища, Анакин случайно услышал, как старый майор, в предпенсионном возрасте подавшийся в преподаватели, спросил своего коллегу:
— А откуда этот Фетт родом?
— С Мандалории.
— Я вот почему спрашиваю — не каждый день видишь эдакого идеального солдата. А этот какой-то прямо чересчур идеальный.
— Говорят, это всё менталитет...
Закончив высшее военное училище двумя годами позже Скайуокера, идеальный офицер Боба Фетт снова всех удивил, послав к ситху лысому продление контракта с республиканской армией. Как потом уразумел Анакин, это был хитрый ход — Фетта не могли причислить к дезертирам. А поэтому и не искали. Затем он также неожиданно оказался на базе, где в то время располагался полк Скайуокера. Как Фетт узнал об этом, так и осталось загадкой.
Узнал. Нашел. Проник внутрь. Проник наружу. Исчез. Талантливый человек, что и говорить.
Только после того разговора с ним — а в разговоре были затронуты весьма конкретные цифры, счета и имя заказчика, о котором Скайуокер пообещал молчать — Анакин понял, что Фетт все эти четыре года обучения тщательно выстраивал свою карьеру. Настолько, насколько это мог сделать будущий наемник. Вплоть до того, что иногда читал прессу и делал заметки о тех самых "локальных конфликтах".
— Тебе нравится Республика? — cпросил тогда Фетт.
— Республика не девочка, чтобы нравиться, — ответил Анакин.
— А мир и демократия?
Скайуокер скривил губы.
— Тогда зачем рисковать жизнью за то, во что не веришь?
— Причем тут мир и демократия?
— При том, что тебе нужны лозунги. Только другие. Ты до сих пор где-то внутри веришь, что делаешь нечто правильное. Наводишь порядок, устанавливаешь справедливость, и все такое.
— Все намного проще: мне нравится моя жизнь.
— Мне тоже нравится моя жизнь. Но для меня в ней главное — свобода.
— Свобода от чего?
— От лозунгов о великой Республике и ее тысячелетнем процветании. От морали и законов, которые сегодня одни, а завтра другие. От хитрозадых политиков, которые начали эту войну. Завтра они могут приказать тебе идти умирать в джунгли или в пустыню. А я выбираю контракты сам. И могу здорово поторговаться.
— В чем же твоя свобода? Платят тебе те же самые хитрозадые политики.
— Да. Но последнее слово остается за мной.
Тот разговор затянулся заполночь. И окончился на неожиданной ноте.
— Все люди, — сказал Фетт, — делятся на идиотов, которые верят в добро, справедливость, и общее благо, и на тех, кто понимает — все это дерьмо, и никакого общего блага нет. И быть не может.
— Знаешь, — ответил Скайуокер. — Когда я жил в Храме, мне тоже рассказывали о том, что все люди делятся на светлых и темных. Но мне уже не десять лет, и я давно перестал видеть мир двухцветным. И как-то странно слышать те же самые слова от тебя...
Фетт обиделся. Впрочем, не настолько, чтобы не оставить свои условные координаты — нечто вроде номера абонентского ящика на одном из кореллианских терминалов. Потом Фетт уехал на свою первую миссию — в составе небольшой группы наемников он спланировал и провел операцию по устранению главы правительства и его заместителя одной маленькой системы. Сведения о том перевороте Анакин отыскал в холосети. Не по имени Фетта. По имени заказчика — опальный министр торговли возглавил новое правительство.
Больше о своем приятеле Скайуокер ничего не слышал.
А теперь слова Баумгардена как будто оживили в памяти клубок. Клубок заерзал, зашевелился, потянув наружу нити с хитроплетенными узелками воспоминаний.
Год, два, три... давно это было, или недавно. Важно, что это было. Был вот такой Боба Фетт...
Анакин рассеянно поставил кофе на стол.
...опять отвлекся.
Я стал много отвлекаться в последнее время, подумал Скайуокер. Раньше со мной не было такого. Раньше я мог ждать удара или выстрела в спину на боевых, а теперь я ежеминутно ищу диверсантов и врагов. Даже рядом. Даже на корабле.
Допив кофе, он последовал традиции — поблагодарил всех пришедших.
Оставался час — так называемое свободное время — а потом надо будет сменить Карпино на мостике.
Уже выходя из столовой, Скайуокер заметил, что Рутьес замешкался у стола. Анакин тактично задержался. Когда все члены экипажа покинули столовую, инженер спросил:
— Не уделите мне несколько минут, капитан?
— С удовольствием.
— Я, как и вы, тоже возмущен этой странной инициативой Совета Безопасности. Слишком люблю и ценю этот корабль.
— Вы о штрафной роте?
— Конечно. Выглядит как провокация.
— Как провокация?
— Капитан, я весьма далек от политической кухни. Но даже мне вся эта история кажется шитой белыми нитками. Не сомневаюсь, что в столице у вас немало недоброжелателей.
— Честно, не знаю.
— Честно не знаете или не хотите обращать внимания?
Скайуокер вздохнул и ничего не ответил.
— Вот видите. Случись что-нибудь — а от подобного контингента, насколько я понимаю, можно ожидать чего угодно — и в штабе заговорят о дисциплине на "Виктории".
— Здесь вы правы, — медленно проговорил Анакин. Удивила его не сама мысль — а то, что ее высказал человек со стороны. Очень проницательный человек. Ответить пришлось сухой казенной фразой:
— Мы сделаем все возможное, чтобы избежать инцидентов.
Инженер помолчал с минуту.
— Скажите, а эта... штрафная рота будет изолирована от остального полка?
— Не совсем. Взводные командиры и командиры отделений должны быть назначены из числа наших офицеров.
— Я, должно быть, лезу не в свое дело и выспрашиваю военные тайны.
— Можете быть уверены, военные тайны вы так просто не узнаете.
— Не сомневаюсь, — весело сказал Рутьес.
Анакин чуть улыбнулся в ответ.
— Вы хотели еще что-то спросить?
— Кстати, давно, — инженер чуть замялся. — И вопрос, если честно, совсем не по делу.
— Ну что ж, слушаю.
— Как вы представляете свою жизнь после войны?
Странно, подумал Скайуокер. Сначала Гранци, а теперь я слышу тоже самое от Рутьеса. Что я должен отвечать? Мне нечего ответить.
Да-да, полагается сказать, что я надеюсь в следующем году получить такое-то звание, что я усердно коплю деньги, что я хочу взять в кредит квартиру на какой-нибудь Кореллии, а дальше я заведу семью, как это принято у всех порядочных людей, точно, как раз будет время чтобы "пустить корни", ну и ... успокоиться.
... успокоиться? Или упокоиться. Такие созвучные слова.
Приковать себя к одной точке Галактики... зачем?
Я видел полсотни планет, не меньше. Столицы, мегаполисы, древние крепости... Или помойки типа Татуина. Ни одного места, где бы мне действительно хотелось жить.
Или нет.
Корускант.
Туда хотелось бы вернуться. Не привязаться, не осесть — а возвращаться время от времени.
Я уговорю маму поселиться именно там. Просто снять квартирку. И буду туда возвращаться. Точно, я так и сделаю.
Корускант того стоит. Он много требует, и много отдает. Это единственная планета, где нельзя оставаться рядовым жителем — только первым, только лучшим, самым лучшим, иначе...
... иначе что?
— Пока еще рано, да и трудно об этом думать.
— Думать никогда не рано. И вовсе не трудно, — Рутьес снова улыбнулся.
— До конца войны еще очень далеко.
— Вы так думаете? Все газеты трубят о контрнаступлении Республики.
— Мне кажется, что самые важные сражения еще впереди.
— Неужели?
— Сейчас идет игра в поддавки. Причем разыгрываются мелочи.
— Локримия — мелочь?
— Не совсем, но... По сути, мы освободили ситхову кучу мелких планет. И при этом не задели ни одного крупного узла. Для сепаратистов это небольшие потери. Войну они начали без них. И без них смогут ее продолжить. Со своими собственными приличными ресурсами и военными заводами.
— Интересная точка зрения.
— Я реалист. И не люблю самообмана.
— Звучит гордо. И все же, господин реалист, вы планируете связать свою дальнейшую жизнь с флотом?
— Безусловно.
— А... понятно.
Анакин удивился интонации. Конечно, все понятно. Что же тут непонятного?
Рутьес решил объясниться:
— Вы не боитесь, что после победного окончания войны все довольно быстро вернется назад, и флот останется не у дел?
— Нет, не боюсь. По крайней мере, не так быстро.
— На нашу с вами жизнь хватит?
— А вам это тоже невыгодно, верно? Вы же строите военные корабли.
— Строим. И любая война стимулирует развитие технологий. Да и не только технологий.
— Вы считаете, что чем большие масштабы примут военные действия, тем сильнее это скажется на нашей цивилизации?
— Думаю, любой историк согласится с тем, что у войны есть и такая сторона.
— Наверно, — сказал Анакин. Вспомнил Корускант и тускло освещенный зал музея. И добавил. — Да, это было бы логично.
— Ваши адмиралы, вероятно, тоже надеются на то, что флот не потеряет позиций?
— Адмиралы..., — Скайуокер задумался. — Вы имеете в виду Цандерса? Да, наверно, и не только он. На это надеются все.
— Я так и думал.
Инженер кивнул, при этом явно удивившись его сбивчивым объяснениям.
Что ж, с адмиралами я особо не общаюсь, подумал Анакин, и откуда мне знать... ситх подери, можно подумать, что тот же Цандерс хочет через год-другой выйти в отставку! И стать ненужным!
Нет, мы не должны терять позиции. Вон, даже Рутьесу это ясно, а он вовсе не военный. Мы должны выиграть... да, мы много чего должны... Себе, в первую очередь. Потому что мы не простим себе этого никогда, если отдадим победу столичным сенаторам и дипломатам.
Или Храму.
Личный состав сократят, дредноуты перестроят под торговые суда...
... такое уже было.
Кажется, Рутьес хотел продолжить эту тему, но Анакин его опередил.
— Позвольте я вам тоже задам вопрос.
— Всегда к вашим услугам, капитан.
— Почему вы ушли из науки?
— Вот вы о чем, — инженер чуть улыбнулся. — А как вы думаете, почему люди уходят из науки?
— Не знаю. Помнится, вы тогда на верфях так увлеченно рассказывали о своем университете. Мне показалось, вам там очень нравилось.
— Это правда. Атмосфера, люди... да, нравилось. Но мне хотелось большего.
— Большего?
— Анакин... простите, капитан Скайоукер. Вам двадцать четыре. Вы не идете — летите по жизни. От звания к званию. Каждый день — новые дела. Вы счастливый человек — потому что не знаете, что такое рутина. Для вас невозможно оглянуться назад. Тем более остановиться. Да вам просто недосуг оглядываться.
— Вы считаете, что нужно остановиться и поглядеть назад?
— Временами это стоит делать.
— Чтобы разочароваться в себе и сменить профессию?
— Необязательно. Скорее, разобраться в том, чего ты хочешь достичь. У меня был период длиной в два года. Когда после успеха настала черная полоса. В работе. И не только в работе. Я пытался создать семью, но ничего не вышло. Должно быть, сам виноват. Тогда я понял, что мне нужно срочно сменить деятельность, что я слишком врос в университетскую атмосферу, и что она не для меня. Что она перестала быть для меня настоящей. Что я привык ходить на работу только потому, что мне нравилось ощущать себя перспективным молодым специалистом.
Рутьес выдержал паузу и продолжил.
— И вот тогда я принял решение, подал заявление на один конкурс — меня приняли на работу на верфи. И я словно открыл для себя новый мир. Мне пришлось очень многое начинать заново. Заново строить карьеру и заново бороться. Но в этом был какой-то смысл.
— Интересно, — сказал Анакин.
Ничего умного в голову не приходило. Да, инженер был прав, во многом прав, и все же это было как-то далеко. Выбрал одно дело — не понравилось, взялся за следующее — тоже не понравилось, потом нашел третье.
Многие живут так. Я им не мешаю. Пусть мне тоже не мешают.
— Вы сказали, что я счастливый человек, — вежливо произнес Скайуокер. — Вы бы согласились прямо сейчас поменяться со мной местами?
Рутьес просто улыбнулся. И отрицательно покачал головой.
Вот поэтому я и не хочу останавливаться и оглядываться, подумал Анакин.
* * *
Карпино он нашел в рубке. Вид у старшего помощника был донельзя пасмурный.
— Вы уже слышали?
— Что?
В этот момент в рубку влетел адъютант Скайуокера. Карпино устало махнул рукой, когда тот передал капитану распечатку.
— Сводки из главного штаба, сэр, — доложил адъютант.
Старший помощник все-таки решил сопроводить чтение сводок объяснениями.
— Первая эскадра четвертого флота раздолбана в щепки. От второй осталось только три дредноута.
— Где? А да, вижу, — Анакин перелистнул распечатки. — Сектор пятьдесят девять дельта. Это...
— Это Угма-Ру. — Карпино уставился в палубу, словно что-то там разглядывал. Потом сложил руки за спиной и произнес. — Да-да, сепаратисты перешли на том участке в наступление.
Скайуокер дочитал сводку до конца. Составлял ее бюрократ, то ли не имеющий отношения к военному делу, то ли помешанный на секретности. Представить себе ход сражения на основе скупых сведений было невозможно.
— Каких-нибудь других материалов нет? — спросил он. — Это все?
— Если и есть, штаб не торопится нам их присылать. Вероятно, нечем хвастаться.
— Хвастаться, может быть, и нечем. А зря. Мы могли бы разобраться в их тактике.
Старший помощник нахмурился.
— Тактика, кажется, была очень простая. Обыкновенная ловушка.
— Да, я понял, что наши зачем-то разделили эскадру.
— Вот именно. Бой был вблизи астероидного пояса, и сепаратисты наверняка использовали его как засаду. Кстати, это понятно: в астероидах плохо работают сенсоры. Обнаружить чужой корабль там довольно сложно.
Скайуокер кивнул.
— Карпино, а у вас есть опыт навигации близ астероидов?
— В общем, есть. А что?
— Да так, — сказал Анакин. — Ничего. Пока просто думаю. Получается, сепаратисты использовали самые обычные дредноуты?
— Произведенные на верфях Борлеа. Но это старая фондоровская технология. Главное, что у них пока нет кораблей такого класса, как наша "Виктория".
— Пока нет, — подтвердил Скайуокер. — А вообще, нам бы надо ускорить испытания. Все эти тихоходные прогоны по орбите...
— Корабль идет на максимальной скорости, семьсот семьдесят единиц.
— Уже три дня.
— Я не считаю, что стоит спешить. График и так получается очень напряженный.
— Стоит, Карпино.
— Вы собираетесь убедить в этом Цандерса?
— Я попробую. Иначе...
Что именно будет иначе, Анакин не додумал. Вновь уткнулся в сводку.
— А что это за истребители Ксенон-190?
— Понятия не имею.
