Чушь и бред, конечно. У нас, однако же, чей титул выше, тот и прав. Врач счел поэтому за благо срочно собрать свои пожитки и перебраться в соседнюю столицу, иначе казённые харчи и небо в крупную клетку были бы ему обеспечены, несмотря на полную невиновность и все прошлые заслуги. Ведь покровительство высоких вельмож бывает зачастую щедрым и выгодным, но никогда долгим — и это стоило бы заучить наизусть любому, кто намеревается сделать карьеру при дворе. Любом дворе Круга, без исключения.

Вот и обустроился дон Карродес в Вильдоре Златоверхом, как почтительно именовали энграмскую столицу поэты. А посколько его слава неосмотрительно проследовала за ним по пятам, на новую жизнь пожаловаться славный врач покуда не мог: отбоя в посетителя и пациентах не наблюдалось, от простонародья до самых именитых. Наблюдалось же сейчас нечто другое, непонятное и странное.

Какое-то проклятие, похоже, висело над знатными домами княжества, обрекая их на вымирание: одна за другой самые высокие дамы Вильдора и Эгедвереша выкидывали недоношенными мертворожденных детей — даже если какой-нибудь герцогине или баронессе случалсь забеременеть, что тоже поисходило нечасто. Вот и маркиза Орсини, стоявшая сейчас перед ним со слезами в глазах...

Дон Карродес огорченно вздохнул, мысленно разводя руками. Медицина, увы, не всесильна, даже в сочетании с магией и молитвами. Бывают незлечимые болезни и случаи, перед которыми остается только смириться. Всем без исключения. И многострадальной маркизе, этой хрупкой и ломкой блондинке с широко распахнутыми миндалевидными глазами и тонкими, чувствительными пальцами арфистки — тоже. А впереди ведь был еще визит к самой Великой Княгине! Ну, если ещё и та какие-нибудь снадобья от самозваных знахарей принимать вздумала...

Многое не любил по жизни добродушный, но при этом вспыльчивый асконский лекарь. Покойную тёщу, например — чтоб гореть её душе вечным огнём на пламенных полях Тинктара! Войну вот не любил, хотя основной заработок в прошлые годы ему приносила именно она, мать родна. Не любил, потому что слишком хорошо знал, сколь тесны и мучительны бывают объятья смерти, косящей свой урожай на полях сражений. Из первых рук знал, чай, не понаслышке! Самогонку вот не любил дешевую, хотя порой случалось пробавляться и ею, в коротких перерывах между операциями. Да еще асконскую знать, высокомерную и насквозь продажную, тоже недолюбливал, наверное.

Но пуще всего в жизни ненавидел дон Карродес шарлатанов и лже-врачей, что выдавали простодушной публике откровенное дерьмо под видом чудодейственных лекарств. Беззастенчиво и внаглую выдавали, но с самоуверенным видом: дескать, мы тут лучше всех учёных врачей понимаем! И публика доверчиво отворяла свои кошели, благо недостатка дураков ни в Энграме. ни в Асконе спокон веков и доселе не испытывалось, да и в других странах круга тоже. Порой лекарь даже задавался вопросом после пары кружек пива: интересно, а в Стране Забвения и на Пламеных Полях столько же дураков, как среди живущих? Или все они благополучно почивают сладким сном на небесах армановых? Но надраться до положения риз вместе с каким-нибудь храмовым жрецом, чтобы обсудить потом с профессионалом эту животрепещущую тему, асконскому врачу пока еще как-то не приходилось.

А приходилось вместо этого раз за разом пытаться донести до простодушных обывателей одну простую мысль: тот, кто покупает у знахаря, лишь оплачивает собственные похороны. Причем преждевременные. Хотя пытаться-то он пытался, но без особенного успеха — всем ведь подавай чуда на халяву!

Оставалось только надеяться, что Её Высочество окажется достойной своего титула и положения верховной правительницы могучего государства, продемонстрировав чуть больше здравомыслия. Хотя, если судить по ее единственной дочери, надежды на это оставалось не слишком много.

Действительность, спрочем, превзошла все его ожидания.

— Ну и что вы скажете, мой Пропоклепсион?

Голос её высочества был ласков и предупредителен, насколько верховная власть в государстве на такое вообще способна. Да и сравнение с легендарным вестенландским целителем, прославившимся некогда своим непревзойденным искусством, льстило. Но Карродесу было сейчас не до самолюбования: он вступал на очень и очень хрупкую дорогу, оступиться на которой было подобным смерти.

— Не ошибусь ли я, Ваше Высочество, если предположу, что некоторое время назад вы были беременны?

— Да, это так, милорд. — Эта фраза прозвучала уже холодно и сухо, без малейших интонаций. Так могла бы разговаривать, наверное, сама Смерть, случись ей однажды потерять своего ребенка.

— И это произошло впервые за многие годы, не так ли?

Лекарь был сама деловитость, тоже не позволяя себе выразить ни единой эмоции.

— Да, милорд, вы правы. Впервые после рождения Иды.

Вот ведь, еще одна головная боль правящей династии. Бедная маленькая девочка — выросшая, но так и не повзрослевшая. Полоумная и придурковатая наследница престола, сжалься над ней Арман вседержатель!

Ида была безнадежна, вне всякого сомнения — об этом говорил Карродесу весь его опыт и все знания, накопленные за годы практики. И все-таки, всё-таки... Все-таки было в этой девочке что-то вопиюще неправильное, чему знаменитый асконский врач не мог найти ни объяснения, ни даже названия. Непонятное и необъяснимое.

Он помотал головой, отгоняя неприятную мысль о собственном бессилии. Пусть так, но об этом он подумает позже, а пока — пока что наступала пора класть голову прямо на плаху. Со всей осторожностью, роазумеется, и подстелив как можно больше соломки:

— Я приношу свои глубочайшие извинения, Ваше Высочество, за мой следующий вопрос. Но я просто обязан задать его, руководствуясь не праздным любопытством, но исключительно заботой о Вашем благе и государственных интересах.

Лекарь глубоко вдохнул и, после паузы, выдохнул наконец тот самый вопрос:

— Вправе ли я предположить, моя повелительница, что отцом этого ребенка был не Его Высочество?

Вспыхнувшие пунцовым пламенем щеки великой княгини давали ответ яснее, чем любые из непроизнесенных слов, и многому научившийся при асконском дворе дон Карродес поторопился отыграть назад:

— Прошу прощения за свой нелепый вопрос, Ваше Высочество, и нижайше прошу считать его никогда не звучавшим в этих стенах. Но, если мне будет дозволено дать врачебный совет...

Тациана снова промолчала, но заинтересованное выражение ее лица однозначно подтвердило, что да, дозволено.

— Так вот, с Вашего высочайшего соизволения я бы порекомендовал Вам просто повторить такую же попытку еще раз.

"Такую же" был выделено интонацией и на дипломатическом "языке между строк" однозначно означало: с тем же самым производителем.

— Просто Ваш женский организм, Ваше Высочество, должен привыкнуть и подстроиться, после столь долгой паузы. И я искренне убежден, что вторая попытка может оказаться более удачной, чем предыдущая.

"Знать бы еще только, где носит Тинктар того самого производителя, — озабоченно подумала княгиня после того, как слуги неслышно затворили за Карродесом двери ее личных покоев. — Последний раз его видели в Эскуадоре, но это уже весьма давно было."

Думать дальше об отце своего неродившегося ребенка совершенно не хотелось, и Тациана попробовала переключиться на кого-нибудь из его спутнков.

— Вот Зборовского, например, тоже в последний раз видели здесь в Вильдоре, а теперь стража и дознаватели его днем с огнем разыскать не могут. Ни капитан Орсини со всеми полицейскими отрядами, ни Кларисса со всей своей магией. А интересно было бы узнать, чем барон сейчас занимается!

...

Влад, барон Зборовский, специальный посланник князя Ренне и беглец, подозреваемый в убийстве ни в чем не повинного энграмского дворянина, в настоящий момент был занят тем, что пытался выжить. Что выглядело не такой уж простой задачей, если принять во внимание удавку, которая стремительно затягивалась на его шее.

Хотя начиналось всё очень весело.

— Славься царь Здзибор, самодержец Белозерский!

Стражник на кордоне потрясал бело-зеленым стягом со стилизованным изображением звеберя столь яростно, словно хотел сейчас докричаться до самых звёзд.

— Ну славься, — Зборовский являл собой само добродушие. Смена правителя в бестолковом и вечно раздираемом смутой соседнем царстве его не слишком удивила, хотя и слегка насторожила. — А что же прежний, Венцеслав?

— Да грибочками отравился третьего дни, как сказывают.

Улыбка стражника была понимающей и многозначительной. Но при этом донельзя довольной: по случаю восшествия на престол всем служивым людям, согласно высочайшему повелению, было выдано по чарке водки и золотому "государю". А коли так, пущай те цари хотя кажный день меняются: до Алатырь-города далеко, вольна птица — и та аж три дня летит. Наше же дело не царское, а государево: начальству служить да границу охранять, а дальше хоть трава не расти!

Но помянуть незлым тихим словом старину Венцеслава всё-таки стоило, чем и занялся Влад в первом же трактире, подвернувшемся по дороге. Горилка за помин души выглядела вполне сносной, голубцы — свежими, и жаловаться на жизнь пока что не приходилось. Хотя надолго задерживаться в Малой Роси он не планировал, заранее решив держаться направления дальше на восток, в Рось Великую. Чем дальше он окажется от Асконы, тем безопаснее будет оставшимся там Юраю и Энцилии. Пусть уж лучше белые братья гонятся со всеми собаками за ним самим, пока те двое ищут "то-не-знаю-что" на юго-западе материка: если Его Высочество сказал "надо", наше дело не рассуждать, а исполнять. Хотя будущее самого Зборовского выглядело в этом раскладе донельзя неопределенным.

Впрочем, желающие внести определенность в будущее барона, заодно и сократив это будущее до исхода сегодняшней ночи, отыскались очень быстро.

— Ну что, берем?

Старший из бандитской троицы перекинул взгляд с одного из своих дружков на другого, подбадривая и укрепляя решимость.

— Красавчик-то нездешний, только что границу пересек. А стало быть, деньги его еще не растрачены, добыча типа "я вас умоляю".

— Да уж крепок он больно на вид, и при мече, батяня! — В голосе второго бандита, что выглядел малость помельче, явственно звучало сомнение. Но атаман был непреклонен:

— Ты еще поговори у меня, Кудря! Ну и хрена ли, что при мече? Нас однако трое, против одного. Нешто не сделаем? А к тому же, — голос главаря бандитов просто-таки сочился от предвкушаемого удовольствия, — супротив струночки-то ему вообще не устоять.

И атаман решительно подвел черту под препирательствами:

— Значит так: берем как привыкли. Зайчик выманивает за порог, я накидываю из-за двери, Кудря прикрывает сзади. А будешь много рассуждать, — он внимательно посмотрел на подельника по кличке Кудря, который и действительно был заметно кудрявее своих дружков, — тогда сам со Струной познакомишься. Короче, на счёт "три" — пошли. Мы еще не таких ломали, ребята. Вперед!

Тот, кто мог бы услышать сейчас разговор собирающихся на дело грабителей, наверняка поразился бы тому, с каким выражением произносил каждый раз их старшой слово "Струна" — так, словно оно было написано с самой заглавной буквы, которая только может быть во Всеобщем. Но струнка их заветная того заслуживала. И уже заслужила, причем не раз.

А взяли они ту струну у одного гнома-затворника, которого грабанули по дурости пару лет тому назад. У старого хрыча и брать-то оказалось нечего — так, серебра и золотишка по мелочи. Полными враками, стало быть, вышли все россказни старых бабок да бывалых людей о немеряном богатстве мелкого народца. Или это он один такой, странненький недоросток, от паршивого кобеля у сучьей матери уродился?

С досады бандиты перерыли тогда весь домишко, приткнувшийся к подножию каменистого холма вдали от людских поселений, да и от гномских тоже. И вот уже в самом конце, по пятому разу обшаривая пустой сундук хозяина, обнаружили за подкладкой пергаментный конверт, а в нем — тоненький прутик неизвестного металла.

Однако же, известный или неизвестный, а свою службу тот метал служил исправно. И, будучи приложен к чужой шее, моментально лишал ее какой бы то ни было способности к сопротивлению, обжигая и оглоушивая одновремено... Что первым испытал на собственной шкуре тогдашний соратник Батяни, когда вознамерился стащить эту струну под шумок, пока атаман почивает. Атаман же, прекрасно зная, с кем дело имеет, лишь притворился, что спит — и на месте придушил незадачливого вора предметом его же собственной кражи. Немало подивившись тому безропотному смирению, с коим двурушник принял воздаяние за грехи.

За этим подлецом настала очередь другого, потом третьего и даже пятого — до тех пор, пока Батяня не убедился в могуществе и особых умениях своей Струны. А после этого употреблял ее по назначению только к жертвам, к дружкам же — исключительно для острастки. Но сейчас новая жертва была намечена, и тонкая ниточка радужно-рыжеватого металла просто рвалась в бой, чтобы в очередной раз насытиться людским отчаянием и страданием. Она и так уже достаточно изголодалась, бедняжечка.

Зборовский же, со своей стороны, был настроен сейчас благодушно и весело: новая страна, новая жизнь, и все былые треволнения с проблемами уже позади. За исключением одной-единственной, главной проблемы — как и куда теперь двигаться дальше. По стране, по судьбе... Но с ее решением можно было и подождать, а пока что удалого барона, после пары стопок знаменитого малоросского Спотыкача, тянуло на подвиги. Тем более что троица лихих людей за соседним столом явно на это напрашивалась. Наконец старший и, по виду, самый опытный из троих вышел за дверь, а второй угодливо приблизился ко Владу и с похотливой улыбкой на лице спросил, не угодно ли благородному господину отведать свеженьких девочек.

— Ну просто яблочки наливные, вашбродь, едва тронутые, но с пониманием. Цветы майской поры, жемчужины нашего гостеприимного края! Не пожалеете, мамой клянусь.

Что да, то да. Шлюхи из Малой Роси стояли — или лежали? — в первых рядах представительниц своей профессии, служа украшением любого дома терпимости Круга Земель, начиная от промозглых селений Альберна и вплоть до разгульных портовых городов южного побережья. Будь оно чжэнским или шахварским, без разницы. Хотя со Владом последнее время происходила совершенно странная история: его практически перестали интересовать все женщины, за исключением одной-единственной. Той самой зеленоглазой колдуньи, с которой он расстался неделю назад, не проведя вместе и двух суток. И от которой барон удалялся сейчас все дальше и дальше.

По собственной воле. Чтобы отвести от нее беду.

Но кучерявый тип, как прекрасно понимал Зборовский, никаких девочек на самом деле под рукой не имел. Это был всего лишь предлог, чтобы выманить богатенького дворянчика наружу и подставить под удар своих подельников, которые уже взяли кинжалы наизготовку. Кинжалы, дубину, удавку, что там у них еще может быть в запасе? Меч? Нет, меч навряд ли. Да хоть бы даже и два меча — преимущества неожиданности у татей не будет, а это уже совершенно меняло весь расклад.