— Что это? — когда раздался рев лебедок, Богги даже подскочил.
— Похоже, бычьи головы ревут, — ухмыльнулся Энки.
— Да? Я же говорил!
— Не слушай его, — Малик толкнул Богги локтем. — Просто включили лебедки, сейчас корабли посадят прямо на палубу, чтобы трапы не подавать.
— Что, правда? — судя по голосу, Богги ему не поверил.
— Сейчас сам увидишь.
Как только гондолы кораблей коснулись палубы, рев моторов смолк. Люки дирижаблей распахнулись, и из них появились первые шеду.
Малик не очень-то верил в ужасы про сынов Мардука, которые рассказывали старые слуги в их доме, также как и в то, что у шеду бычьи головы. Однако в свете падающих из ворот лучей солнца голова первого шеду вспыхнула отраженным от металла светом, сердце мальчишки камнем ухнуло в пятки. Горящий череп шеду венчали острые изогнутые рога, а за укрытой золотым панцирем широченной грудью действительно вздымались короткие острые крылья.
Рядом сдавленно икнул Богги. Доски под ногами дернулись — мальчишка отскочил от ограждения и уже дал бы деру, если бы крепкая рука Энки не ухватила его за шиворот. Богги смешно засучил ногами, упираясь в прессованные водоросли, но вырваться из хватки Энки было дано не каждому взрослому, что уж говорить о тщедушном сопляке вроде Богги.
Вслед за первым из люков кораблей вышли остальные шеду, облаченные в угольно-черные доспехи, но уже без крыльев и рогов. Но на людей они тоже походили мало, скорее, на каких-то жуков, вдруг выросших в сотни раз и вставших на задние лапы. Сходство с насекомыми усиливали свисающие с правого плеча до палубы длинные узкие щиты. Черные фигуры выплескивались из нутра цеппелинов короткими колоннами. Колонны шли, столь плотно сомкнув плечи, что напоминали шипастые шагающие коробки, выстраивающиеся перед прибывшими кораблями.
По толпе встречающих прокатился вздох, она подалась назад, оставив перед собой несколько неподвижных, жмущихся друг к другу фигур. В одной из них Малик наконец узнал своего отца. Тому, ошеломленному жутким видом прибывших, пришлось взять себя в руки, прежде чем шагнуть навстречу колоннам жуков.
И стоило ему сделать несколько шагов вперед, как рогатый ухватился за свою голову и потянул ее вверх. Неизвестно, что за страшилище успела бы создать бурная мальчишечья фантазия, но под золотой маской оказалось обычное человеческое лицо, а голова оказалась лишь вычурным шлемом, который предводитель шеду пристроил на согнутой руке.
Не особенно стараясь сдерживаться, Малик прыснул и украдкой покосился на Богги. Лицо бродяги заливало пунцовой краской, а уши, казалось, светились в темноте подобно раскаленным угольям.
— Бычьи головы, говоришь, — хмыкнул Энки. — И крылья значит. И умирают все сразу. Ну-ну.
Богги дернул плечом и вырвал безрукавку из кулака Энки.
— Я пойду поближе посмотрю, — шепнул Малик друзьям и принялся пробираться на воздушную дорожку, проходящую почти рядом с пришвартовавшимися кораблями.
А посмотреть там было на что. Малик, с раннего детства знакомый с наукой цифр, насчитал среди прибывших полторы сотни шеду. Это было несложно, учитывая, что они сохраняли строй и стояли не шелохнувшись, равно статуи. Все, за исключением командиров, носили черные композитные доспехи, выкованные волшебными машинами еще до Потопа. Такие панцири не брали ни мечи, ни арбалетные стрелы, ни даже огнестрельное оружие. Они же делали шеду близнецами, ибо отличались доспехи только нанесенными на плечевые пластины знаками. Большинство шеду были вооружены мечами, по цвету не отличавшимися от доспехов. Карбонитрид-титановые мечи рубили железо как морскую капусту и никогда не тупились. У многих за спиной висели блестящие арбалеты, болты к которым по толщине равнялись руке младенца. А за спинами шеду, выгрузившихся последними, торчали толстые железные трубы.
И вот тут Малик ахнул.
— Ты чего? — Энки, так же внимательно разглядывающий зловещих сынов Мардука, повернулся к нему.
— Это же автоматические ружья! — выдохнул Малик.
— Где?
— Видишь последнюю колонну? — Малик ткнул пальцем перед собой. — У них за спиной торчат палки. Это ружья! Я в книгах на картинках видел!
Теперь, воочию узрев силу, поддерживающую баланс, даже ребенку стало понятно, почему любой энамэр готов утопиться в дерьме окружных полей, лишь бы не допустить прихода шеду в свой ковчег. С момента, когда Великий Океан накрыл последний клочок суши, и по сей день на постпотопной Земле не существовало более грозной силы, чем закованные в древнюю броню воины Ноблерата, неустрашимые, вымуштрованные и неуязвимые.
Можно было сколько угодно плевать на рассказы стариков вроде Мехлера Варга, но теперь, глядя в ледяные глаза командира шеду, отражаясь в надраенных до блеска черных щитах и попытавшись исторгнуть из пересохшего горла хоть какой-то звук, энамэр Ливана Адам Киз, вдруг понял, что у него напрочь пропала уверенность в том, что он поступил правильно, призвав эту чуму на свою голову добровольно.
И оттого еще более чудовищным оказалось то, что случилось дальше.
Первый удар потряс палубу и заставил беспорядочно метаться метановые огни фонарей под потолком. На самом деле, конечно, он был не настолько силен, чтобы заставить людей хотя бы пошатнуться. Но многим тогда показалось, что Ливан вот-вот рухнет. А затем в воздух подобно стае черных жужжащих мух взвились бронированные тела шеду. Ни те, кто оказался в воздухе, ни их собраться по оружию, еще оставшиеся на палубе, сперва не могли поверить, что их расшвыривают, как марионетки с оборванными нитками. Второй удар забросил несколько тел в толпу зевак, перемолов кости шеду и превратив тела в фарш. Из щелей доспехов, разлетевшихся и со всей силы ударившихся о палубу, брызнули густые струи крови.
Порт наполнился криками и грохотом. Ливанцы в ужасе ринулись в разные стороны, сбивая с ног друг друга и погибая, сметаемые пытающимися перегруппироваться шеду. Один за другим заухали их ружья, но звуки выстрелов быстро глохли в лесу мачт. Да и сами пули с диким визгом рикошетили от гоферовых конструкций палубы, разрывая паутину хлипких веревочных креплений. С каждой секундой выстрелы звучали все реже и реже, а им на смену пришел жуткий треск разрываемой плоти и глухих ударов летящих по сторонам доспехов, отдающие металлическим звоном с привкусом крови. Казалось, эта отбиваемая барабаном смерти партия продлится вечно.
Но вскоре затихли вопли тех, кому повезло выжить и скрыться, а те, кто не нашел в себе сил покинуть место бойни, жались на трясущихся ногах к стенам. Вслед за криками смолкли и удары, с которыми доспехи шеду выплескивали свое ставшее полужидким человеческое содержимое на палубу. Порт опустел, но на окрасившейся в охру палубе и между беспорядочно свисающих с оборванных канатов мостиков, остались сотни изломанных тел.
Энки, Малику и Богги хватило ума рухнуть плашмя на доски и лежать так, они вцепились в чудом уцелевшие веревки, державшие переход. Ни живыми ни мертвыми себя не чувствовали, их полностью поглотил дикий, неконтролируемый ужас, который лишал возможности соображать, двигаться и даже кричать.
Каким-то чудом Энки переборол паралич и поднял голову.
Внизу, там, где еще недавно стояло внушающее почти божественный трепет войско Мардука, теперь громоздилась гора трупов в расколотых как ракушки мидий в супе доспехах. А на ее вершине возвышалось существо в два человеческих роста, закованное в ослепительно-белый панцирь, по которому тошнотворными кляксами была размазана алая кровь погибших.
Демон, стоял на полусогнуты ногах. С длинных как у обезьяны рук, заканчивающихся пальцами-лезвиями капала кровь. Не успевшие сбежать люди жались к стенам, безмолвно взирая на чудовище, а то, повернув к ним свою гладкую голову, напоминающую по форме акулью, обожгло взглядом горящих багровым огнем глаз.
Вытянув шею, Хумбаба издал ужасающий рев, от которого у всех затряслись поджилки, и в то же мгновение пропал. Его исчезновение подействовало как катализатор — оставшиеся в живых с воплями бросились вон.
Зал, где вот уже больше тысячи лет собирался Ноблерат Индики, за прошедшее время абсолютно не изменился. Очевидно, желая внушить хоть какую-то гордость брошенному на затопленной планете правительству одной из четырех земных акваторий, строители ковчега вознесли зал над антрацитово-черным куполом Ницира и заставили вращаться. Но механизм вращения отключили лет триста назад, и теперь подковообразные трибуны, которые на разного рода заседаниях занимали нобили, всегда оставались обращенными на закат.
Из-за этого присутствующим в зале казалось, что гегемон Индики Альбус Регис обращался к вырезанному из плотной черной бумаги силуэту, а не живому человеку. За спиной приглашенного вечернее солнце высветило выгравированный в митрагласе круг с клепсидрой, под которой бежала надпись "Noblesse Oblige".
— Мы не могли найти вас целую неделю, — голос Региса прогремел по залу. — Из-за того, что вы не отвечали на вызовы, Ноблерат истратил уйму денег на курьеров!
— Я был занят, — если бы не подвешенные над креслом его собеседника микрофоны, вряд ли бы достопочтенные нобили услышали эти слова, ибо человек не счел нужным произнести их громче, чем при обычной беседе. — У ордена есть дела не только в Индике.
Вообще-то гость занимал место гегемона, а Регис прохаживался перед ним, заложив руки за спину. Дорогая, но мятая, одежда из морского шелка висела на гегемоне как на вешалке. На рукавах камзола темнели пятна от соуса и жирные разводы. Обычно не позволявший себе пренебрежительного отношения к внешнему виду, Регис не спал двое суток, а поэтому сейчас на состояние одежды и грязных нечесаных волос ему было наплевать. С проблемой, подобной этой, ни нынешнему гегемону Индики, ни его предшественникам сталкиваться еще не приходилось.
— Боюсь, при нынешнем положении мы хотели бы видеть не только вас, — Регис остановился. — Зная возможности ордена, я бы очень хотел настоять на том, чтобы ВСЕ ваши люди отправились в Ливан.
— Все? — ответом Регису стал насмешливый взгляд. — Вы даже не представляете, чего требуете. Вы часом не собрались затопить его?
— Вполне возможно, что именно это нам и придется сделать. Посмотрите, — Регис протянул Чилдерману несколько бумажных листков.
Первый рыхловатый серый лист украшал грубый набросок чудовищного существа, утыканного шипами, сгорбленного, с длинными, ниже колен руками и вытянутой головой, наполовину занятой огромной зубастой пастью. С различными вариациями этот рисунок повторялся и на остальных листах.
— И? Я должен испугаться? — Чилдерман вопросительно уставился на Региса. — Нарисовано так себе.
— Стоило бы. Это существо разорвало в клочья полторы сотни шеду в Ливане, — сообщил Регис. — Посылать еще один отряд мы не рискнули.
— А что было до этого? — в глазах Чилдермана появился хищный блеск. — Ведь сынов Мардука туда зачем-то послали?
— В Ливане за месяц убито больше пятисот человек. В городе началась паника, и энамэр прислал к нам курьера. Курьер нес какую-то чушь про демонов, но мы ему, естественно, не поверили. Так мы лишились ста пятидесяти шеду за раз. Проклятое чудовище появилось ниоткуда и просто разметало отряд, стоило тому высадиться в Ливане. В живых остались всего двое. И они, и беженцы из Ливана повторяют одно и то же. Это действительно чудовище, которое продолжает убивать людей.
— Что вы хотите от ордена Турангалилы?
— Чтобы вы отправились в Ливан и выяснили, что это за существо и как его убить. Если убить его невозможно — орден инженеров затопит Ливан...
— Я понятия не имею, что здесь нарисовано, — перебил гегемона Чилдерман. — Но вряд ли затопление города будет лучшим выходом. Сколько миллионов человек живет в Ливане? Два с половиной? Три? Как вы собираетесь распределять такое количество беженцев?
Регис промолчал.
— Вы превысите мальтусовы нормы ковчегов, Регис, — продолжил Чилдерман. — И в итоге разнесете вдребезги баланс всей Индики. В последние несколько лет в акватории наблюдается демографический подъем, и вы едва справляетесь с принудительной депортацией. Так что без вреда для Индики этот город может затонуть только вместе со всеми его жителями. А сколько населения уже покинуло его?
— Значит, вам тем более стоит поторопиться, — голос Региса стал резким и неприятным.
— О, безусловно, я буду очень спешить, — Чилдерман встал и взял со стола шляпу. — Но помните, Регис, ваши предки создали принципы баланса не из воздуха. Если вы не справитесь со своей задачей, Турангалила может указать и вас в качестве цели.
Регис замер как соляной столб. Раньше ему не приходило в голову задуматься, почему орден Турангалилы позволяет Ноблератам всех четырех акваторий действовать по своему усмотрению. Ответ на этот вопрос замаячил перед ним призраком, поднимающимся из смрадных испарений нижних сельхозтеррас, куда попадали трупы бесчисленного количества неудачников, не ужившихся с принципами баланса. Внезапно накатившие удушье и тошнота заставили сжаться желудок гегемона в твердый ком.
За спиной Региса один из нобилей склонился к другому и произнес вполголоса:
— Почему у меня каждый раз остается ощущение, что это не мы даем указания ордену, а они нами командуют нами?
— Точно-точно, — закивал в ответ его сосед. — К тому же меня от пастырей и вовсе морозом по коже продирает. Но, с другой стороны, а кто еще может справиться с монстром, кроме другого монстра?
Темнота действует Энки на нервы. Она пробуждает в нем призраки прошлого, стенающие, отдающие вонью гниющей плоти и стухшей воды в бочке со склизкими стенами. Таковы воспоминания его детства, связанные с непроглядной тьмой корабельного трюма.
В глубинах уровня зеро Ливана, запертые в дальних чуланах памяти воспоминания Энки выползают из-под щелей подобно лужам застоявшейся и почерневшей рыбьей крови, заставляя в который раз задаваться вопросом — ЗАЧЕМ ОН СЮДА СУНУЛСЯ?
Как он добрался до своей ночлежки в тот день, когда увидел Хумбабу, Энки не помнил. Малик, Богги — все куда-то делись, и остаток дня потонул в тумане. Лишь проснувшись утром с тяжелой гудящей головой, он с трудом сложил мозаику событий в порту.
В первую очередь Энки подумал, что больше не увидит Малика. Он провалялся на полу целый день, не испытывая ни жажды, ни голода, и даже не способный трезво мыслить. Пару раз к нему в каморку заглядывали соседи и пытались что-то втолковать, но их речь рассыпалась на набор звуков, не складываясь в осмысленные слова.
Богги исчез в тот же день, и Энки не сомневался, что какой-нибудь цеппелин уже несет его прочь от Ливана. Вечером он снова провалился в сон, полный кошмаров. Мальчишка несколько раз просыпался ночью с криками, но каждый раз никак не мог вспомнить, что ему привиделось. Из ночных кошмаров стала выкристаллизовываться мысль последовать по пути Богги и Гюйса.
А на следующий день Энки все-таки выполз на улицу... Малик с решительным выражением лица и перекинутым через плечо тяжеленным мешком стоял у дверей опустевшей ночлежки Гюйса.
