Чаганов: Москва-37

-Если так,— Внизу на лестнице послышалось затихающее цокание подковок чьих-то сапог, делаю паузу и через минуту продолжаю.— то ситуация складывается безрадостная. Германцы используют для шифрования этих сообщений четырёхроторную 'Энигму'...

-Откуда ты это взял?— Пришла очередь удивляться начальнику Разведупра.

-Помните, Ян Карлович,— начинаю рассказ издалека.— на аэродроме под Мадридом я расшифровывал немецкие радиограммы?

-Да, помню.

-...Так вот, основные установки 'Энигмы': порядок следования роторов и их первоначальные позиции, были неизменными в течении месяца. Эти установки брались и шифроблокнота. Но каждое сообщение шифровалось своим ключом, который придумывал перед сеансом шифровальщик передающей стороны (Берзин в подтверждение закрывает шлаза). Это— ключ из трёх букв, он кодировался установками из шифроблокнота, которые в свою очередь определяли новое исходное положение роторов. Принимающая сторона меняла в соответствие с новым ключом позиции роторов и посылала обратно подтверждение— двукратный повтор ключа.

Начальник Разведупра начинает нетерпеливо трясти головой.

-Короче,— резюмирую я.— вместо посылки трёх символов и получения в ответ шести, в ваших 'германских' радиограммах я обнаружил четыре и восемь— в ответ.

-И какая разница?— С трудом подавляет в себе раздражение мой слушатель.

-А разница— такая,— терпеливо разъясняю я.— вместо, примерно, ста тысяч ключей для трёх роторов, у четырёхроторной, которую ещё называют 'Энигмой Абвера', надо будет проверить одиннадцать миллионов.

-У тебя тогда, Алексей, помнится, уходило от двух недель до месяца... теперь в сто раз больше.— Берзин расстроенно отворачивается к окну.— весь смысл теряется в такой дешифровке.

-Не скажите, Ян Карлович, во-первых, в разведке некоторые тайны и через десять лет своей свежести не теряют. А, во-вторых, в Испании дешифровка велась вручную... а здесь на помощь придёт техника.

-Когда будет результат?— Его глаза снова жгут мою щёку.

-Если вы предоставите мне все материалы по посольству: о сотрудниках, их функции, привычки, связи; рапорты наших агентов...

-А это ещё зачем?— Берзин разворачивается ко мне всем корпусом.

-... всё это затем, чтобы попробовать догадаться чьи имена или клички могут быть использованы в сообщении,— продолжаю свою речь монотонным голосом.— тогда техника сможет сама, без моей подсказки искать эти слова в тексте. И вот тогда, при определённом везении, месяца через три-четыре, дешифровка ляжет вам на стол.

Начальник Разведупра с минуту размышляет над моими словами.

-Тебе, Алексей, лучше обратиться за материалами по посольству к своим контрразведчикам, понимаешь дать доступ к нашим— большая морока: кучу подписей нужно будет собрать. Кто у вас сейчас вместо Курского?

-Гендин, Семён Григорьевич.

-Знаю его, толковый мужик, встречался с ним в Смоленске, в штабе Уборевича, кхм, Белорусского военного округа...

-Только мне вся информация нужна, Ян Карлович,— не обращаю внимания на оговорку Берзина.— и ваша в том числе.

-Инфо-орма-ация,— пробует слово на вкус мой собеседник.— что за слово за такое?... Хорошо давай сделаем так: я поговорю с Гендиным, если он согласится, то дадим тебе, под роспись конечно, ознакомиться с нашими материалами. Своей властью, чтоб без волокиты, выписок и выноса документов. Ну что, по рукам?

-По рукам!— Улыбаюсь в ответ.

Глава 7.

Москва, канал Москва-Волга,

Водная станция 'Динамо'.

12 июня 1937 года, 14:00.

-Лешик, я в тебя верю. Ты победишь!— Частит Катя, прижимая кулачки к груди и забавно подпрыгивая на месте.

'Опять быстрее, сильнее, выше. Ну уж дудки, на слабо меня теперь, как с футболом, не возьмёшь'.

Неспеша опускаю авиационные очки с закупоренными оконной замазкой вентилляционными отверстиями и замираю в стартовой позе, повернув голову направо, где стартёр, стоя в лодке у берега, поднимает красный флажок. Флаг ещё не начал движение вниз, а самые ушлые уже оттолкнулись и летят в воду, предугадав следуещее движение судьи. Набираю в лёгкие воздух, дожидаюсь нормального старта, прыгаю и под водой делаю несколько гребков, сильно работая ногами. Выныриваю и быстро кручу головой: так и есть— я уже впереди соперников метра на полтора. Тогда резко сбавляю ход и пропускаю вперёд одного парня, плывущего по соседней дорожке.

Сегодня в городе настоящая тропическая жара— 28 градусов в тени и уговарить меня мотнуться в выходной на нашу новую динамовскую водную станцию Кате было совсем просто. Какое замечательное место: на берегу недавно заполненного водой канала, неподалёку от Химкинского речного вокзала, разбит большой парк, заложен фундамент главного корпуса, отгорожено место под футбольный стадион с капитальными бетонными трибунами, под баскетбольную и воллейбольную площадки, теннисный корт, лыжный трамплин, трибуну для водного стадиона на три тысячи мест, эллинг и гавань для парусных и моторных судов. Всё будет построено или завершено к следующему лету, а из того что готово сейчас— это большой пляж с жёлтым привозным песком, три пятидесятиметровых бассейна (для плавния, прыжков и водного поло) в расширении канала, две десятиметровые вышки и летние раздевалки.

Несмотря на то, что немногие знают об этом месте и общественный транспорт сюда не ходит, на водной станции довольно многолюдно: в основном молодые люди. Ну а где молодёжь— там и стихийно возникающие соревнования. Сейчас— заплыв на сто метров. И соперники у меня, как на подбор, крепкие сильные парни, но увы— не конкуренты. Техники у них никакой, лишь без толку барабанят по воде руками и ногами. Куда им до моего первого разряда, хоть и не в этой жизни.

'Хорошо'!

Прохладная вода остужает разгоряченное тело. Мысли опять возвращаются ко вчерашнему чтению документов оперативного отдела по германскому посольству, что устроил мне Гендин. Ну вот, отвлёкся на секунду и тело на автомате исполнило поворот: голова ушла вниз, тело под водой развернулось назад и вокруг своей оси, а ноги с силой оттолкнулись от бетонной стенки. Выныриваю, поднимаю голову над водой, я опять— на корпус впереди всей честной компании.

За день до Гендина пустил меня в свои закрома Берзин: под подписку, на основе джентельменского соглашения между спецслужбами, что они не будут выпытывать у меня секреты коллег, которые мне станут известны в процессе допуска.

Судя по количеству и качеству докладных записок в толстой серой картонной папке с коричневыми шнурками в германском посольстве завёлся наш 'крот' по кличке 'Друг'. В них были довольно подробно описаны основные действующие лица: посол Шуленбург, советник Хильгер, военный атташе Кёстринг, секретарь Биттенфильд. Куратор из Разведупра, впрочем, советует ему сосредоточиться на фон Вальтере, начальнике консульского отдела (высказывает предположение, что Вальтер— резидент, сотрудник Абвера) и его любовнице Полин Шварц (Pauline Schwartz), которую поклонники зовут на русский манер Пуся, а недоброжелатели— Huhn ('Курица'). Жалко только, что наш 'Гурд' не вхож в 'бункер', помещение в посольстве без окон, где проводятся все тайные совещания и хранятся секретные документы, поэтому большинство его докладов носят, скорее, характер очётов 'наружки': такой-то в 14:03 в компании с сяким-то проследовал в 'бункер'.

-А-а-а!— Наш заплыв, а точнее крики болельщиков, привлекает внимание загорающих, они подскакивают на ноги и, закрывшись от солнца ладошкой, следят за ходом борьбы.

Чтобы не разочаровывать их и поддержать накал борьбы, дожидаюсь соперников справа и слева, которые с шумом и скоростью колёсного парохода настигают меня.

С интересом прочёл, попадавшиеся изредка, любопытные бытовые зарисовки. Оказывается, что все продукты для сотрудников посольства доставляются из-за границы, скоропортящиеся, как молоко и мясо,— самолётом из Финляндии. По баснословным ценам. Ввиду этого, каждый месяц сотрудники получают крупную компенсацию. Наш 'Гурд' на этом, покупая дешёвые и качественные продукты в советских магазинах, экономит большие деньги. В последнем отчёте он замечает, что, скорее всего, большинство сотрудников поступает так же как он... даже гестаповцы.

-Лёша-а! Жми!— Пронзительно визжит Катя, заметив что я отстаю, но не теряет надежды.

'Да чтобы я проиграл двум этим водяным мельницам? Ни за что! Как я ночью Кате в глаза буду смотреть'?

В стиле Евгения Садового на трёх последних метрах вырываю победу и первым касаюсь стартовой тумбы. С берега доносятся громкие аплодисменты. Мои соперники обессиленно ложатся на деревянные поплавки, которыми разделены дорожки бассейна, устроенного в открытой воде канала Москва— Волга. Легко выпрыгиваю из воды на бетонный пирс, Катя виснет у меня на шее и целует в губы. Девушки— с завистью, парни— осуждающе смотрят на неё: такое непосредственное выражение чувств— ещё не принято.

-Товарищ Чаганов!— Низенький мужчина в спортивных трусах и майке с секундомером на груди протискивается сквозь толпу ко мне.

'Ну, уж нет, нас не догонят'!

-Встречаемся через пятнадцать минут у буфета.— Снимаю Катины руки с шеи, боком валюсь с пирса и без брызг вхожу в воду. Выныриваю уже далеко в стороне.

* * *

Материалы Гендина были победнее, их источниками служат рассказы обслуживающего персонала посольства, наших граждан, точнее, гражданок— уборщиц и стряпух. Место действия— несколько зданий по соседству с представительством, где живут германские дипломаты и их семьи. Эти рассказы в основном касаются Полин, такая она разэтакая, жён дипломатов и одиноких молодых сотрудников мужского пола. Ганса жалеют, достаётся ему от 'Курицы'. В таком, вот, разрезе... Уже почти закончив просмотр документов, натыкаюсь на последний доклад, который резко выбивается из ряда однотипных. Месяц назад в посольском доме появилась 'пожилая пара' (так в записке): он— лет тридцати пяти, рост— метр семьдесят пять, худой, залысины, волосы русые с сединой, глаза голубые, нос большой с горбинкой, костюм— коричневый; она— лет тридцати, рост— метр шестьдесят, фигуристая, блондинка, глаза— голубые, губы бантиком, платье— синее.

Всё. Странно как-то. Оборвано на самом интересном месте. Заглядываю под прошивку папки и вижу под ниткой обрывок бумаги: кто-то небрежно вырвал лист из дела. Закрываю папку и читаю на обложке, что должно быть сто сорок два листа, снова открываю— смотрю на последнюю страницу — сто одиннадцатая... Мои манипуляции с папкой не укрываются от пристального взора работника архива.

-Что случилось, товарищ Чаганов?

-Да вот не пойму, страниц не хватает.

Побледневший архивариус срывается с места, подлетает к столу, стоящему в паре метров от моего, и буквально выхватывает у меня из рук дело. Расширившимися от ужаса глазами сличает номера. Мы стоим друг против друга в маленьком закутке с тонкими стенами, не доходящими до потолка, отгороженном в большой прохладной комнате, заполненной стеллажами, мой оппонент упёрся в меня недоверчивым взглядом, а по нашим лицам стекают крупные капли пота. Что-то, наконец, решив, не выпуская папки из рук, он бросается к своему столу, поворачивает к себе формуляр и склоняется над ним. Я вытягиваю шею, пытаясь разобрать записи.

'Последняя строчка— Курский! Две недели назад'.

-Василий!— Срывающимся голосом кричит архивариус, поворачиваясь ко мне и показывая жёлтые прокуренные зубы.— Звони Гендину, у нас ЧП! Пропали документы.

Тяжело опускаюсь на стул.

'Блондинка... Губы бантиком. И мужик в пиджаке. 'Сладкая парочка'! Та, что следила за мной Первого Мая. Стоп! А что им делать в немецком посольстве— они же из Коминтерна'. Напрягаю память, чтобы вспомнить лица своих преследователей, секунда и перед мысленным взором возникают они, на фоне Никольской башни Кремля.

'А ведь у моей блондинки-то— карие глаза! И Гвоздь сказал: 'Копчёные шары'. Изучаю стоп-кадр дальше: у мужчины нет никаких залысин,... а так, да— довольно похоже. И одежда соответствует. Что же это выходит? Из Германии в СССР прибывают двойники наших коминтерновцев, как раз в то время, когда в Москве их оригиналы проводят свой отпуск. По словам Кирова (ему стало известно от Пятницкого), это— первый их приезд после довольно длительного пребывания в Китае. Таких совпадений не бывает'!

В комнату влетает начальник оперативного отдела и начинает выслушивать сбивчивые объяснения архивариуса.

'Самое простое объяснение, что приходит мне на ум: Курский сливал информацию о приезде коминтерновцев в германское посольство и, после известия о своём переводе на Дальний Восток, опасаясь разоблачения, подчищал хвосты'.

На скулах Гендина заиграли желваки, он переводит подозрительный взгляд на меня. Чтобы на корню пресечь любые подозрения, расстёгиваю ворот, тяну через голову гимнастёрку, снимаю сапоги, галифе и оказываюсь в одном летнем нательном белье. Для убедительности обстукиваю себя ладонями.

-Ну что вы, Алексей Сергеевич, это было лишнее... на вас никто и не думал.— Начальник ОО всё это время не отводил от меня глаз.— Спасибо. (Архивариусу). Теперь вы.

-Я бы на вашем месте, Семён Григорьевич,— сосредоточенно заматываю портянки.— поспешил с арестом Курского. Судя по тому, как он торопился заметая следы, у него в планах— побег. В отличии от архивариуса, оставшегося на своём рабочем месте.

-Товарищ Чаганов, прошу вас напишите объяснительную, да-да, у себя... (и архивариусу). А вы с делом, за мной.

* * *

Возвращаю деревянный номерок хромому бородатому деду, заведующему мужской раздевалкой, и иду за ним к своему шкафчику. Старик крутит ключом-отмычкой, сделанной из ручки вентиля водопроводного крана и медной трубки, и открывает дверцу.

-Всё на месте?— Весело подмигивает он, обдав меня пивным духом и запахом махорки.

'Прокололся Ежов по полной'.

Вчера ночью, повстречав в коридоре Управления Новака, узнал, что мои слова оказались пророческими: бывший начальник Особого Отдела Курский сбежал к японцам, перейдя границу. На Ягоду списать этот косяк не удастся— Ежов сам его назначил вскоре после прихода к руководству НКВД.

'Отстанет он, быть может, от меня хоть не на долго? Не знаю, да это и не столь важно. Меня другое больше волнует: что они затевали тогда у ворот моего СКБ'? Я раньше думал, что это провокация Ежова: сымитировать покушение на себя, бросить тень на Коминтерн, на меня— плохой руководитель, не принял меры по охране (а затем добить листовкой). А тут выходит всё сложнее: покушение могло быть самым настоящим. Потенциальные заказчики— партийные оппозиционеры, Ежов, немцы. Потенциальные исполнители— коминтерновцы, они же сотрудники Разведупра, немецкие диверсанты. Потенциальные жертвы— Ежов и я. Цели? Пальцев не хватит сосчитать.

-Ну что ты всё губы сжимаешь, Лёшик?— Катя, на зависить стоящим рядом в очереди в буфет девушкам, повисла у меня на руке.— Смотри какой день прекрасный!

-Товарищ продавец,— от прилавка доносится чей-то скандальный с истерическими нотками голос.— почему у вас лимонад тёплый? Безобразие!

-Спокойно, товарищи!— Весёлый звонкий девичий голос пытается перекричать возникший людской гул.— Лёд уже в пути.