Книга I I - Под знаком Василиска

— Ну что ж, господа, поиграем вашими краплеными картами, если вы уж так настаиваете. И посмотрим, чей туз в рукаве окажется козырным!

Спустя всего лишь минуту лихие люди были вынуждены с огорчением признать, что карты "богатенького дворянчика" старше. Петля едва успела коснуться шеи шагнувшего за порог барона, как он молниеносным разворотом корпуса перенес линию давления с мягкого горла ровно напротив, на твердый загривок, шейные позвонки которого были не в пример тверже и позволяли выиграть пару лиишних секунд. А больше Владу, с его заранее включившейся вампирской быстрой реакции, и не требовалось. Удар, вслепую, ногой назад попал-таки в пах шедшему следом бандиту и на некоторое время привел того в нерабочее состояние, пока острые когти правой руки поддели затягивавшего петлю главаря шайки в самом чувствительном месте — под ноздри. И короткого удара ребром по горлу вскинувшего голову хама оказалось достаточно, чтобы тот хрипя осел на пол. Вот теперь можно было уже почти спокойным движением выхватить из ножен меч и встретить им третьего бандита, одновременно пытаясь свободной рукой снять с шеи разочарованно обвисшую удавку.

Но "пытаясь снять", как выяснилось, совсем еще не означает "снимая". По крайней мере, в данном конкретном случае. Тонкая металлическая струна словно прилипла к шее барона, согревая ее ласковым касанием и упорно не желая отрываться от кожи — хотя и душить сама по себе тоже не душила. Поэтому Зборовский, прикинув, что в ближайшую минуту ему с этой стороны ничто не грозит, высвободил вторую руку и рванул вперед на последнего из нападавших — как есть, со свободно болтающейся петлей на шее. Перед этом, разумеется, одним резким ударом снеся кудрявую голову предпоследнему, как раз пытавшемуся встать с колен. И единственный оставшийся к этому моменту в живых разбойник совершил, наверное, самый умный поступок в своей жизни: бросился наутек. Тем самым упомянутую жизнь заметно себе продлевая.

— Что же это у вас в заведении, голубчик, столько крыс расплодилось? — брезгливо сказал барон трактирному слуге, выбежавшему на шум как раз вовремя, чтобы прибрать весьма впечатляющие результаты короткой схватки. Но, Тинктар упаси, ни мгновением раньше: неровен час, попадешь еще кому-нибудь под горячую руку. — Кота бы себе завели, что ли...

И резко осадил полового, начавшего что-то лепетать в оправдание:

— Стакан горилки мне в номер, и чтоб до утра не беспокоить!

Оставшийся вечер Зборовский планировал теперь провести в одиночестве. Поскольку струна, все еще болтавшаяся у барона вокруг горла, явно требовала неторопливого и ласкового обращения. А там, глядишь, и пригодится на что. Занятная прилипла к нему проволочка, ну очень занятная.

Глава 2.13. Навес в штрафную

Недалёкую память людскую.

С заунывной песней погонщика было не поспорить при всем желании: путь до столицы Шахваристана оказался действительно далеким. Слишком далеким для телепорта, сколь не запасайся амулетами да зельями — и это несмотря на то, что в колдовском искусстве Филофея могли превзойти разве только пятеро Великих, возглавлявших гильдии основных стран Круга. Как максимум пятеро, да и то ещё как посмотреть. Мальгарион и Всесвят — вне всякого сомнения, это да. Но что касается Нгуена и Саонегру, тут уже бабушка надвое сказала. А вот Рафхат...

Его сиятельство Рафхат бен Эльм как раз и был целью нынешнего путешествия ректора — маленький пронырливый чародей, уверенно управляющий Магическим собранием шахварского халифата посредством сложной и хитро сплетенной сети интриг. "Вкрадчивый пустынный лев", как однажды выразился с присущей ему восточной образностью Нгуен Эффенди.

Единственно лишь ради личной встречи с многоуважаемым верховным магом и согласился Филофей пересесть из уютного кресла у себя в кабинете сначала в золоченую повозку, запряженную четверкой лошадей, а тепрь вот и вовсе в крытый фургон, который неторопливо тянуло за собой нелепое четвероногое создание с двумя горбами — вослед многим другим, себе подобным. Но ничего не поделаешь, "в каждом уголочке свои заморочки", как гласит народная молва. И могущественному главе императорского Университета не оставалось иных вариантов, кроме как неспешно трястись по ухабам пустыни и предаваться праздным размышлениям. Благо цель того стоила.

Раздосадованный ректор снова выглянул в окно, но там по-прежнему колыхались необозримые пески Альвах-сакхава — Великой Северной Пустыни, как пышно именовалась эта местность в Шахваристане. Хотя это еще откуда посмотреть, — скептически подумал про себя Филофей. — Из Джерба или Аль-Баххара она, может быть, и северная, но по нашим вестенландским меркам более чем южная! И на какое-то мгновение ему с грустью вспомнились родные улочки Хеертона. Блистательный императорский дворец, гранитные стены корпусов Университета, достойные всяческой похвалы увеселительные заведения Нижнего города — и прохлада, божественная прохлада, о которой теперь можно было только мечтать.

"Но ничего не поделаешь, — повторил про себя дипломированный чародей, — приходится запасаться терпением. Ибо терпение — это наше всё." Рафхат ведь тоже был не целью, а всего лишь средством в долгоиграющих и расчитанных на много ходов вперед планах вестенландского мага. Одним из многих средств для достижения его собственной цели номер один. Той единственной цели, которая только и достойна любого человека номер два. Да и не только человека: гномы, тролли, вампиры и все остальные нелюди в этом смысле ничем от человеческой расы не отличались. Равно как и волки в стае, например: за спиной у всякого вожака всегда маячит и ждет удобного случая готовый претендент на его место, так уж устроен мир.

Ректор невольно улыбнулся, вспомнив забавную картинку, увиденную вчера на стене постоялого двора, где они заночевали. Тотемный волк халифата был изображен там в виде злобного, но удачливого хитрована, который хищно облизывается из-за угла глиняной сакли на гарцующего поодаль асконского единорога. Хищно, плотоядно, предвкушая скорую поживу... Политический подтекст карикатуры угадывался без труда, хотя в ближайшее время и не представлялся осуществимым. Но местным посетителям нравилось.

Вот таким же, как зверь на рисунке, и был его сиятельство Рафхат бен Эльм — подвижным, осторожным, безжалостным. Хват бен Волк, если уж играть в имена. Но только такой вожак соседней стаи и мог поддержать теперь Филофея в его атаке на верховного (пока еще верховного!) мага Вестенланда. Просто обязан был поддержать. Тем более, что и повод имелся: пресловутый Юрай-Отшельник. Лазутчик и тайный агент энграмской короны, который тоже неспешно продвигается сейчас по шахварской пустыне в направлении столицы. А с какими-такими коварными целями он продвигается — подходящая и весьма убедительная история на этот счет у Филофея была уже заготовлена.

— Эгей, любезный, а ну-ка давай поживее! Меня в вашей долбаной столице с важными новостями ждут. Будешь и дальше черепахой ползти, так схлопочешь от халифских палачей прутьями по пяткам, мало не покажется!

А вот теперь, сорвав злость и недовольство на возничем, можно уже и предаться более приятным мыслям. О своей дорогой племяннице, например, благо имелась у Филофея одна такая. "Причем не только имелась, но и бывала имета — давно, регулярно и в самых разнообразных вариантах", — с удовольствием отметил про себя ректор. Впрочем, зачастую удовольствие отделяет от головной боли, плавно переходящей в геморрой, лишь расстояние в один-единственный шаг. И его маленькая девочка, она же герцогиня де Монферре, этот шаг, похоже, уже сделала.

Воспоминание о последнем разговоре с Ирмой заставило мага грязно выругаться, помянув всуе Тинктара с его пламенными полями и пройдясь по матери всей вампирской братии, начиная с приснопамятного барона Зборовского. Ну кто же мог знать, что тот окажется вампиром, да еще не из последних?! И что действие тщательно приготовленного заклинания пойдёт на тихой батавской улочке, в один далеко не прекрасный час, совершенно вкривь и вкось, заставив племянницу воспылать к этому мерзавцу неимоверной плотской страстью...

Про финал давешней схватки, когда на сцене внезапно появилась валькирия, вспоминать уже совершенно не хотелось. Вот ведь выпрыгнула ниоткуда, словно страхолюдина на пружинке из детского игрушечного ларца, какие идут нарасхват на деревенских ярмарках! Выпрыгнула, выскочила, а потом прихватила обоих энграмцев и была такова, только собирай за ней потом разорванные потоки всех пяти стихий — полетели клочки по закоулочкам... И лишь богам ведомо, сколько сил пришлось потратить Филофею и сколько златых гор наобещать, чтобы Ирма не бросилась теперь вдогонку за бароном, который по последним данным растаял без следа где-то на просторах Белозерья.

— Ну да ничего, — успокоил себя ректор, постепенно отходя от внезапной вспышки ярости, — не Арман горшки обжигает. Проиграть сражение еще не значит проиграть войну: в конце концов, этот недоделанный энграмский молокосос всего лишь мелкая разменная монета в его, Филофея, большой игре, в которой он уже готов сделать следующий шаг. А похвастаться тем, что своими глазами наблюдал в действии настощую валькирию, легендарную сущность с верхних этажей мироздания, кроме него не может ни один маг и ни один жрец! Что добавляет новых козырей в и без того неплохой расклад, который лежит сегодня у него на руке, однако.

Мерная поступь верблюдов тем временем оборвалась, и через минуту-другую ректор уже энергично соскочил на твердую мостовую столицы халифата. Его ждали роскошные гостевые покои и не менее знаменитый шахварский плов. А наутро — великие дела, о которых здешние акыны сложат в будущем еще немало славных песен. Вперед, дружище, и горе тем, кто против нас!

— Только надо будет на сон грядущий основательно проработать легенду для Рафхата. Еще раз, последний. Юрай — ренегат и отступник, заслан энграмской короной в Шахвар с целью... подготовить покушение на халифа? Нет, не пойдет, жидковат он для этого. Лучше по-другому: подсидеть самого бен Эльма. В подвалах вильдорского замка тамошние мастера подготовили, дескать, пакет подложных документов, уличающих Верховного мага Шахваристана в измене. Так?

Филофей удовлетворенно почмокал губами. Кажется, получилось неплохо.

— Подбирает, понимаешь ли, всякую шваль и нечисть по дороге, от чащобных леших и гномов-отступников до деревенских ведьм. На площадях фиглярствует, сплетни злокозненные про него, Рафхата, разносит. Да еще и со Всесвятом стакнулся, по слухам... — Ну а теперь переходя непосредственно к сути дела. — И получается, что верховному чародею халифата просто необходим надежный союзник в Совете Пяти. А показательное уничтожение засланного казачка их союз как двух высших магов как раз сплотит. И укрепит.

Повяжет, строго говоря. Но хитроумный шахварский волк и сам это прекрасно понимает. Не мальчик, чай.

И достопочтенный ректор облегченно выдохнул: получалось вполне логично. Знать бы только, где этого недоумка Юрая сейчас, к Тинктару, хромые кобылы носят?!

...

По иронии судьбы, упомянутого недоумка носило сейчас совсем неподалеку. Они с Филофеем вполне могли бы столкнуться на каком-нибудь из перекрестков торных путей, ведущих в столицу Шахваристана, если бы одна из лошадок, везущих повозку с тремя энграмцами, действительно не охромела.

Причем не по своей воле.

Лошади, конечно, заметно быстрее верблюдов. Чем и был обусловлен выбор Макса в их пользу, а оба путешественника из Вильдора признали за ним право этого выбора — после того памятного инцидента на границе, когда их едва не превратили в обугленные головешки. Поэтому бравая троица и поспешила унести ноги как можно быстрее и как можно дальше от тех пламенных объятий, которыми их проводило Асконское королевство.

Всем хороша лошадь как средство передвижения, казалось бы. Но все-таки на раскаленных солнцем южных равнинах она не более, чем чужак с Севера. Равно как и сам Макс. Будь он чуть менее самонадеян и чуть более знаком с шахварскими реалиями, трижды бы подумал, прежде чем решился спрямить по открытому песку петлю извилистой дороги. Но молодость, помноженная на опьянение недавним успехом, сыграла свою роковую роль, и в какой-то момент одна из двух кобыл, запряженных в их повозку, обломила ногу о край огромной ловчей ямы, укрытой прочным, казалось бы, слоем высохшей глины.

— Ну, здравствуй, Смерть! Так вот ты какая...

Изо всех участников опрометчивой скачки по пустынному бездорожью оказаться в ловушке угораздило только Макса — вот оно, подлинное сормское счастье во всей красе! Вовремя завалившийся на бок экипаж сыграл роль тормоза, удержав над отвесным краем как и бедолажную охромевшую кобылку, так и ее подругу по упряжи — пусть не пострадавшую физически, но бившуюся сейчас в истерике почище манерных фрейлин при вестенландском дворе. Что же касается Энцилии и Юрая, эти двое благополучно завалились набок вместе во всеми четырьмя колесами их тарантаса и теперь отчаянно пытались выпутаться из-под той кучи барахла, в которую в мгновение ока превратилась их тщательно упакованная утром поклажа. И лишь "особо везучий" шевалье кубарем вылетел со своего сиденья возницы вперед и вниз — туда, где его терпеливо поджидало огромное волосатое нечто о шести лапах. Звезда ночных кошмаров здешней публики.

Ахчхон.

Разным людям смерть является в разном обличье. Кому-то мерещится безносая старуха в саване с косой, другим — остроносый статный мòлодец в красном плаще и черной маске... Особо продвинутым пьяницам удается даже разглядеть ее копошащейся на дне бутылки, пятой или шестой по счету, кто считает?! Но перед юным сормским дворянином его кончина предстала сейчас в облике громадного пушистого комка шевелящихся белоснежных волос высотой в полтора человеческих роста, из которого алчно проблескивали лишь черные глаза и зубы. Завершали же картину шесть когтистых членистых лап, поддерживавших это тело на весу, а сейчас стремительно приближающее острые зубы к незадачливой жертве.

Джербский пещанник только именовался джербским, а на самом деле рыл свои смертоносные ямы по всему шахварскому прибрежью вплоть до Баххара на самом востоке халифата. У местного народа он заслужил печальную славу "убийцы верблюдов" и "шестилапого хозяина ночи", а подлинное имя зверя, ахчхон, обыватели не то что произносить, а даже и думать про себя не смели.