— Жаль, — разочарованно протянул телохранитель королевы. — Но церковники вас больше не примут, надеюсь, это вы понимаете... — он побарабанил пальцами по столу. — Что ж, если вас так привлекает духовный сан, то, наверно, вам все равно, где служить: в маленькой деревушке или большом городе. Или... — он сделал паузу, — в армии. Вы удивлены? Скоро начнется война. Нам нужны священники, которые будут рядом с солдатами.
— Я не из тех, кто управляется с камнями Зары... Боюсь, я...
— Духовная поддержка, знаете ли, тоже очень важна. Я прекрасно осведомлен о ваших способностях. Я знаю, что вилланы вас любили за искренность, смирение, неприхотливость, готовность прийти на помощь и постоять за справедливость. Пехота нашей армии, а частично и кавалерия, — это тоже вилланы или дети вилланов. Думаю, ничего особенно нового в вашем служении не будет. Разве только камни Зары будут-таки летать рядом. Также как и стрелы, дротики и всякая убивающая дрянь.
Полад умолк, хотя, по мнению Гарое, сейчас следовало сказать что-нибудь в духе: "Если вы не боитесь за свою жизнь, то..." и таким образом поймать собеседника в ловушку, потому что, какой же благородный человек не побежит скорее в бой, только чтобы доказать, что он не трус? Он не был трусом, но и не желал кому-то что-то доказывать. Его беспокоило другое.
— Кому я буду подчиняться, и что от меня вообще ожидается?
— Подчиняться вы, вероятно, будете тому священнику, который все же швырнет огонь в противника и тоже будет находиться при армии. Мне, если честно, это абсолютно безразлично. Я ожидаю, что вы будете выполнять свои непосредственные обязанности: вдохновлять воинов на подвиг, утешать скорбящих, облегчать умирающим... умирание. Не в буквальном смысле, конечно, — он ухмыльнулся. — Чем там еще священники занимаются? Делать то, чего вы так желаете, только в более опасных условиях. Это, в общем-то, все, что я могу вам предложить, если уж вы не желаете расстаться с рясой.
— Если... — Гарое помедлил, — никаких дополнительных условий вы не выдвигаете... то я согласен.
Он выжидающе смотрел на Полада. Тот явно еле сдерживал смех.
— Вы от отца наслушались о моем коварстве, или еще кто просветил? — беззлобно поинтересовался он. — Нет, никаких дополнительных условий я не выдвигаю. Правда, уехать вам придется довольно далеко от семьи. Я направляю вас на восток, в армию под командованием генерала Харвинда. Мы имеем точные сведения, что едва Кашшафа перейдет Рыжие горы, герцог Пагиил войдет с войсками из Лейна на востоке. Конечно, точные сведения тоже иногда оказываются неточны, тогда вы позже присоединитесь к войне на западе. Но пока вы будете служить в пехотном полку. Он уже стоит под Тофелом. Вот рекомендательные письма... — он подтолкнул к Гарое запечатанные конверты, лежащие на столе, и священник снова был в недоумении: заранее знал, что он согласится или на всякий случай приготовил? А Полад невозмутимо продолжал: — Я также даю вам подорожные, — он выложил на стол мешочек с деньгами. — О дальнейшей оплате договоритесь с Харвиндом. Он, кстати, хорошо знает вашего брата, полковника Кеворка. Вряд ли он заплатит вам меньше, чем вы получали в церкви. Вы можете отбыть в Тофел завтра же или отложить отъезд на неделю, сначала побывать дома, попрощаться с матерью.
Гарое взял письма, мешочек с деньгами и поднялся.
— Благодарю, — он направился к выходу.
— Кстати, письма написаны не от моего имени, — бросил в спину Полад. — Так что никакого предубеждения по отношению к вам не будет. Разве только у старшего священника, который прибудет позже, будет длинный язык. Но, я думаю, что вы заработаете себе хорошую репутацию.
Гарое кивнул и вышел. Он сжимал в руке письма и кошель, а мысли скакали, как куры при виде лисы, и никак не получалось успокоить их, чтобы хоть немного разобраться: рад он этому назначению или нет?
С одной стороны, доверять такому человеку, как Полад, нельзя. Если он и обрисовал все так радужно: и контролировать-то он Гарое не будет, и особых услуг не потребует, и знать никто не будет, что Полад посодействовал его появлению в армии, — это не значит, что все будет точно так. Ничто не мешает ему нарушить каждое из этих заверений.
С другой стороны, он остался священником, чего и добивался. А репутация дело наживное. Даже если никто не будет ему доверять, людям он служить сможет — это хорошо.
Но, наверно, больше всего смущало другое. На его жизнь на самом деле сильно повлиял отец Далфон. Когда мать, молоденькая купеческая дочка с хорошим приданным, вышла замуж за графа Кеворка, тот уже был дважды вдовцом, и предыдущие жены родили ему троих сыновей. Еще дети ему были не нужны. Он и близнецам, родившимся за шесть лет до Гарое, не особенно внимания уделял. Мама, все-таки подарившая высокородному мужу еще одного сына, была всегда в хлопотах: присмотреть за детьми, чтобы не убились, за слугами, чтобы не ленились, за мужем, чтобы у него было хорошее настроение. На более близкое общение с сыном у нее не хватало времени, да и она старалась не выделять собственного ребенка в ущерб старшим сироткам — отцу бы это не понравилось. Как-то само собой подразумевалось, что особого гувернера сыну купеческой дочки не требуется — наследником-то ему не стать. Достаточно и местного священника. Поэтому лет с пяти, Гарое пропадал у отца Далфона. Старик мальчишку привечал: и читать выучил, и вкус к хорошим книгам привил, и о других науках потом не забывал — благо был достаточно образован для этого. А за учебой не забывал и о воспитании: дурное в мальчике сдерживал, доброе взращивал... Когда пришлось делать выбор: в армию ему идти, как младшему из близнецов или пойти к деду по матери в услужение, чтобы и самому когда-нибудь превратиться в зажиточного купца, Гарое выбрал путь священника.
Отца злился и надеялся насмешками и криком добиться от него иного решения. Затем вроде бы смирился, но на самом деле злоба перешла в глухое, неизбывное раздражение. Особенно когда стало понятно, что нет в младшем сыне амбиций, дворянской гордости. Ведь и путь священника не плох, не в разбойники же он пошел. Но не мечтал Гарое стать старшим священником, а когда-нибудь и Высшим, а поставил цель служить людям в маленькой церквушке, как отец Далфон. Как тут не разозлиться?
С отцом Гарое никогда не был близок, сначала привык к его равнодушию, теперь привыкнет и к его раздражению. Насмешки при встречах ранили, но где-то глубоко-глубоко внутри, так что уже почти и сам он не ощущал этой боли. Гораздо больнее было то, что Далфон тоже не одобрил его решение. Не похвалил, не обрадовался, что мальчишка его в пример взял. А сказал, покачав головой: "Не твое это дело, сынок. В армию бы тебе, там твое место!" И предложение Полада стать полковым священником, образовало неожиданное созвучие с теми давними словами наставника. Будто настало время исполниться пророчеству.
Нет, домой он не поедет. Прав Полад: кроме насмешек ничего его там не ждет. Матери он письмо напишет. Она вся в заботах по-прежнему, так что ей этого вполне хватит. Раньше он приезжал в поместье Холон, чтобы встретиться с братом-полковником да отцом Далфоном. Но сейчас брат у Рыжих гор, а священник умер три года назад. Так что лучше прямиком в Тофел. Познакомиться с генералом Харвиндом, а потом с "вилланами", которых ему надо вдохновлять и облегчать им умирание, — он усмехнулся тому, что повторил слова Полада. Наверняка работы там для священника много.
Пока все закончилось не так плохо, как он ожидал. Надо поблагодарить за это Эль-Элиона.
3 нуфамбира, Западный Умар
Вампиры всегда настороже. Казалось, каждый день они увеличивают сторожевые посты. Скоро уже не только сыновья Шонгкора будут сидеть в засадах на дереве, но и сам Шонгкор. Была бы его воля, он бы на каждом дереве посадил по вампиру. Эти попытки задержать вожака были бы смешны, если бы не их причина.
Пробираться между деревьями Тевосу помогало не только острое обоняние — оно и у вампиров не хуже. Дар видения, которым вожак одаривался особым образом, предупреждал об опасности намного раньше, чем чутье волка, поэтому он легко обходил ловушки. Если бы Шонгкор владел магией, то у него еще был бы маленький шанс поймать Тевоса. Но очень маленький. Три месяца назад он попал в плен не потому, что ловушку расставил маг, а потому что пришлось защищать Ранели.
Деревья редели. Чем ближе к замку, тем меньше сторожевых постов, но и его легче заметить. Тевос свернул в густые заросли малинника. Сразу за ними начинался сад, который был ему нужен. Здесь придется затаиться и подождать. Пробраться мимо вампиров не самое сложное.
Рыжий волк вытянулся в струнку, весь устремляясь вперед, ожидая мгновения, когда можно будет скользнуть вперед, стараясь не наделать много шума. А это довольно сложно: волк-оборотень крупнее, чем обычные волки. Поэтому надо выверить каждый шаг, надо сдерживать себя, хотя знаешь, что времени очень мало. Он пытался глазами "прощупать" путь, но знакомый запах волновал кровь, заставляя дрожать от нетерпения. Но к нему примешивался и другой — чужой, излучающий враждебность. Надо ждать, пока он исчезнет. Уже два раза Тевос пробирался к вампирам напрасно, даже увидеть ничего не смог, только вот так вдыхал ветер. Неужели и сегодня придется уйти ни с чем? Главное не спешить, он ни в коем случае не должен ошибиться.
Чтобы отвлечься, Тевос вспомнил Балора — единственного князя, который безоговорочно его поддерживал. Жаль его потерять. Но когда Балор покинул Умар, вожак почувствовал определенно: не вернется. И останется он без последней поддержки. У князей нет повода лишить его звания вожака. Но закон стаи расшатывается, все происходит не так, как они привыкли, и это пугало их больше, чем война с магом. Поэтому они ухватятся за малейшую оплошность, чтобы сместить его... Тевос не держался за свой статус. Он с радостью бы переложил на чьи-нибудь плечи свалившуюся на него ответственность. Но если даром видения наделили его, кто примет эту ношу? Что будет со стаей, если они пойдут за тем, чьи слова им нравятся? Неужели они поверят Тевосу, лишь когда окажутся на грани вымирания? Допустить этого он не мог. Как бы ни заблуждались князья и вся стая, они должны выжить. А он должен помочь им.
— Челеш, принеси мне воды, пожалуйста, — эти слова еле слышны, но сердце вновь забилось, как в лихорадке, а мышцы напряглись, готовясь к рывку.
Чтобы не упустить момент, он прикрыл янтарные волчьи глаза. Увидел ее внутренним зрением: сидит на тканом покрывале — судя по багрово красным тонам, явно ногальском. Рядом корзины с яблоками. Девушка перебирает фрукты: гладкие, крепкие, не испорченные червями — в одну корзину, с изъяном — в другую, сильно порченные отбрасывает.
Рядом паренек, красивый, как дух Эль-Элиона, — густые светлые волосы до плеч, карие глаза, утонченные черты лица. Из-под добротного камзола выглядывает белая рубашка. Запросто сойдет в городе за обедневшего дворянина. Вернее, за сына обедневшего дворянина — ему больше восемнадцати не дашь, хотя на самом деле, ему... тридцать пять. Не так уж и много. И, конечно, влюблен в дочь Шонгкора, хотя не всякий это заметит — Челеш всегда холодно-сдержан. Его чувства проявляются разве что в ненавязчивой заботе и ненависти ко всем, кто может причинить ей вред. Например к нему, вожаку стаи. Но сейчас он не подозревает о близости "главного врага". Поэтому торопится выполнить просьбу, не задумываясь: а почему, собственно, девушка не взяла с собой воды сразу? Ведь ясно же было, что собирается в сад надолго. Парень исчезает. Теперь быстро к ней.
Ойрош услышала еле слышный шорох из малинника и напряженно всмотрелась туда, стараясь заметить его приближение. Это уже Тевос видел по-настоящему. Когда он выбрался из кустов, уже как человек, девушка едва не вскрикнула, но вовремя спохватилась: у вампиров слух очень острый, поэтому ни слова, ни звука. Лишь несколько быстрых шагов навстречу друг другу.
Они уже недели две общаются только так: долгое-долгое ожидание, а потом молчаливые прикосновения. Робкие, нежные, едва ощутимые, а потом, будто испуганные близким расставанием, страстные. В несколько мгновений нужно вместить все: запомнить ее чуть загоревшее лицо, отчего глаза сияют ярче, будто голубые эвклазы, выбеленные летним солнцем волосы. Запомнить ее запах: роза с нотками минеолы и, конечно, яблоки, она ведь в яблоневом саду. Легкими поцелуями сказать то, что опасно произнести вслух: лоб — "помню", глаза — "тоскую", щеки — "ты моя радость", губы — "люблю", шея — "ты моя". Это их тайный язык, поэтому Ойрош торопится проделать тот же путь. Когда целует шею, он вздрагивает и еле сдерживает стон. Тут же смеется, потому что реакция у него всегда одна и та же. Девушка об этом знает, поэтому любит помучить, целуя еще и еще. Так она говорит: "никому тебя не отдам".
Все, пора. Ласковый поцелуй запястья — "потерпи, осталось совсем немного". Ойрош бы поцеловать макушку, как обычно, — "терплю, только приходи скорее", но на этот раз ее губы скользнули к уху — "не лукавь". И он выпрямляется резко, с болью глядя ей в глаза. А они полны слез. Но дольше ждать невозможно, он скрывается в малиннике за миг до возвращения вампира с кувшином воды.
Ойрош уже снова сидит на покрывале и раскладывает яблоки. Только теперь она походит на марионетку, у которой обрезали ниточки. Руки уже не порхают, а будто переносят тяжелые камни. В одну корзину, в другую. Парень даже если бы не почуял чужой запах, такой перемены без внимания не оставил бы.
— Он был здесь, да? — Челеш слишком уж сурово разговаривает с дочерью господина. Это неприятно задевает.
— Кто? — Ойрош старается приободриться, придать голосу невинность, но уже поздно.
— Я сообщу господину Шонгкору, — резко отвечает вампир и вновь улетает к замку.
Девушка снова смотрит вслед Тевосу, а он уже стремглав несется прочь. Мимо вампиров, мирно трудящихся на небольшом поле, мимо стражей и расставленных ловушек. Время будто стало осязаемым. Мгновения превратились в песчинки, они слепились между собой, образуя камни, летящие мимо него вместе с деревьями и кустами. Стоит чуть помедлить, потерять бдительность и тебя убьет, размозжит булыжником голову. А он должен жить. Ради стаи и ради Ойрош. Шонгкор мечтает выдать ее замуж за вампира. Он считает, что так она будет в безопасности, а главное, останется в семье. Только Эль-Элион посмеялся над ними, сведя вожака стаи и дочь вампира, родившуюся человеком, в замке врага. Если бы Тевосу еще полгода назад кто-то сказал, что возможно такое, он бы тоже посмеялся.
Уже на территории стаи Тевос замедлил бег. Время успокоилось. Он был в безопасности. Теперь можно вновь "посмотреть" на любимую. Она идет к замку. Величаво, не торопясь. Она ведь не сделала ничего дурного, поэтому не боится встречи с отцом. Но за ней будто темный шлейф вьется. Снаружи она такая же, как всегда, но внутри, все посерело, потому что надежда на благополучный исход умирает в конвульсиях. Скоро этот "шлейф" почернеет.
