| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Но связь поддерживала не только наступающая пехота. Вместе с ней шли группы с радиостанциями от мехкорпуса, который должен был идти в прорыв, организованный пехотой — эти группы докладывали своему командованию о ходе прорыва, чтобы мехкорпус смог вовремя рвануть вперед — в тылы или на добивание обороны. И вот наконец сигнал поступил, танки пошли вперед.
ГЛАВА 15.
Мехкорпус, который шел в наступление вслед за стрелковой дивизией "нашего" комдива, находился в составе одной из десяти танковых армий, создававшихся в РККА с начала 1943 года. Причем это был уже второй "заход" с танковыми армиями — первый, от сорок второго года, оставил слишком много вопросов, причем настолько много, что Сталин еще в сентябре 1942 сказал "ничего с танковыми армиями у нас не получилось".
В сорок втором создавали танковые армии смешанного типа — один-два танковых корпуса, от двух до шести стрелковых дивизий, где-то были еще мехкорпус либо кавкорпус, ну и средства усиления — артполки, инженерные, саперные батальоны, мотоциклетные батальоны или полки — в общем, нормальная такая общевойсковая армия. Мы, в общем-то, стремились к такому же, только старались сделать все части одинаково подвижными, а то в советских танковых армиях образца сорок второго пехота двигалась со своей скоростью, танки — со своей, и если при прорыве обороны это было нормально, то потом у командующего начиналась головная боль — танки уже ушли вперед, а пехота их понемногу догоняет как может, как результат — танки расходуют горючее и боеприпасы, останавливаются, а немцы выполняют контрудар в разрыв между пехотой и танками, танкам на последних каплях горючего и снарядах приходится прорываться обратно, много машин приходится просто подорвать, и танкисты к окончанию прорыва превращаются в обычную пехоту, так и выходят обратно. Ладно хоть прорываться из окружения и выходить в сорок втором уже научились, так что людские потери были уже не катастрофическими, хотя много подготовленных кадров все-равно еще терялось.
Так-то понятно — в сорок втором руководство СССР собиралось разбить врага на своей территории, выйти к границам СССР и в следующем году завершить разгром врага уже в его логове. У нас тоже были подобные настроения, но я-то знал, что такого еще не будет — ни у нас, ни у РККА не было опыта оперирования крупными соединениями, а без таких соединений можно только убивать, но не разгромить. Мы, собственно, этим и занимались весь сорок второй — убивали. А вот РККА малость надорвалось на наступательных операциях — немцы почти весь сорок второй только отбивались да накапливали оружие и войска, ну и разбирались с нашими союзниками на Средиземном море и в Северной Африке.
Зато в этих операциях РККА получили так необходимый опыт организации и вождения крупных механизированных объединений, и в сорок третьем эти объединения также создавались, но уже на новых принципах — только подвижные соединения, без стрелковых — точнее, передвигающихся пешком — соединений. В начале января остановились на варианте танковой армии из двух танковых и одного механизированного корпусов, всего 640 танков — 430 Т-34 и 210 Т-70, 46 тысяч человек. Сталин поручил генералам Хацкилевичу (в РИ погиб в июне 41го) и Бирюкову составить проект по формированию 12-15 танковых армий (РИ), но танков не хватало — если на первое января 1942 года в РККА всего было 3200 танков (в РИ — 2810), то за сорок второй армия получила 28 тысяч танков (в РИ — 24 тысячи — окружен Ленинград, бои за Сталинград — в АИ этого нет), причем более трети — легкие Т-60 и Т-70, и к концу года в армии имелось 14 тысяч танков (в РИ — 10,8 тысячи). И если изъять для танковых армий десять тысяч танков, то общевойсковым армиям придется туго — ведь на сорок третий год также были поставлены наступательные задачи. Поэтому 28 января 1943 года выходит постановление ГОКО-2791сс "О сформировании десяти танковых армий" — на десяток армий танков могли наскрести, хотя мы вместе считали — сможем ли подключить к выполнению плана еще и наши заводы — но нет — конструкция танков существенно различалась, пришлось бы формировать на наших танках отдельную армию — а с этим уже наелись при использовании ленд-лизовских. Да и наш выпуск в пятнадцать бронешасси в сутки — половину на самоходки и половину на танки, пять тысяч в годовом исчислении — был маловат. Но вот по вездеходам и БМП поставки от нас шли — как минимум по сотне штук на каждую танковую армию, чтобы создать хотя бы один броневой мотострелковый батальон в каждом мехкорпусе всех армий, остальные — на грузовиках.
Армии формировались начиная с февраля сорок третьего, по две каждый месяц. Надо было откуда-то взять людей — их и брали — переводили стрелковые батальоны целиком из общевойсковых армий, инженерные батальоны выводили частично и доукомплектовывали, выделяли людей из укрепрайонов, так как они также знакомы с техникой, создали десять зенитных дивизий (32 зенитки 37 миллиметров и 32 12,7 пулеметов), 30 минометных (по 36 120-мм миномета), 30 самоходных артиллерийских (по 9 Су-76 и 12 Су-122), 20 истребительно-противотанковых артиллерийских (по 20 пушек 76 мм), 10 гаубичных полков и еще 70 истребительно-противотанковых батарей — в танковых армиях помимо собственно танков делали и сильную артиллерийскую составляющую, чтобы эти армии могли в немецком тылу и прорвать возникшую оборону, и отгородиться пехотой и буксируемыми либо самоходными орудиями от контратак с применением танков — все для того, чтобы танки выполняли свою основную задачу — мочили слабозащищенную живую силу и технику. Это отличалось от нашей доктрины, по которой бой с танками также должны были вести танки, а не только самоходки. Но у нас и была цель — лишь отбиться, глобальных задач до этого мы не ставили. Да и с артиллерией у нас было похуже, все что смогли затрофеить или отбить обратно — ставили на бронешасси, а собственное производство артиллерийских стволов наладили только к осени сорок второго, на базе немецких предприятий в Восточной Пруссии — и этих стволов только-только хватало на танки и самоходки, поэтому буксируемой артиллерии у нас не было в том числе и из-за нехватки нормальных артиллерийских стволов, способных выдержать высокие давления — и мы это как-то компенсировали штурмовиками да гладкоствольными стволами под выстрелы с низким давлением — РПГ, СПГ, минометные пушки БМП. А советское руководство еще и до войны имело производство нормальных артиллерийских стволов, поэтому могло позволить себе создавать мощные артиллерийские части и соединения.
Ну и в дополнение к нормальной ствольной артиллерии танковые армии получили 10 гвардейских минометных полков с установками М-13 (24 установки), 30 дивизионов с М-13, 10 авиаполков связи на У-2, 10 автомобильных полков подвоза, так что по штату на армию приходилось 5000 грузовых машин.
Зенитные средства позволяли изначально прикрыть лишь армейские пункты управления, поэтому с середины сорок третьего танковым армиям стали придавать зенитные дивизии РВГК четырехполкового состава — 48 37 мм, 16 85 мм, 64 12,7 — это позволяло прикрыть площадь в 63 квадратных километра — 9 по фронту и 7 в глубину — как раз для обеспечения воздушной обороны при развертывании и атаке. Впрочем, помимо этих средств в РККА было принято вести ПВО и силами самих частей — за воздухом следили наблюдатели, а для отражения атак снижающихся самолетов каждый батальон выделял два стрелковых взвода и шесть ручных пулеметов — ввиду компактности действия батальонов при наступлении — на территории километр на километр — таких сил было достаточно — участок простреливался во всех направлениях и редкие самолеты, пожелавшие проштурмовать порядки наступавшей советской пехоты, встречались слитным огнем из сотни стволов, которые быстро остужали горячие арийские головы. Ну а колонные пути стрелковых дивизий охранялись зенитчиками, выделенными дивизии от своей армии — собственной ПВО во многих дивизиях не было. Да и советские истребители всегда барражировали неподалеку и отгоняли забредших сюда немецких летчиков. В танковых же армиях для прикрытия на марше использовались наши ЗСУ-23-2 — в каждую танковую армию пошло по восемь таких установок, и еще сотня 12,7 пулеметов со шкворневыми установками, которые ставили на технику уже в частях — к этому моменту мы уже достаточно отладили механизацию производства этого пулемета, чтобы он шел просто потоком, так что могли выделять по три сотни пулеметов и полторы тысячи стволов в месяц для РККА.
А вот по количеству танков мехкорпуса и танковые корпуса танковых армий практически не отличались. Так, в танковом корпусе было три танковых бригады и мотострелковая бригада, в которой не было танков. А в мехкорпусе была одна танковая бригада и три мехбригады — те же мотострелковые бригады, к которым добавлялся танковый полк из двух танковых батальонов. В итоге в танковом корпусе было 209 танков, в механизированном — 197. Самоходок было одинаковое количество — 49 штук в трех самоходно-артиллерийских полках. Вот артиллерии в механизированном корпусе было больше — 252 орудия и миномета против 152 в танковом, как и пехоты, прежде всего за счет трех мехбригад в мехкорпусе вместо одной мотострелковой в танковом корпусе. Хотя она была и в танковых бригадах — собственно, в них было два-три танковых батальона и один мотострелковый батальон, состоявший из трех рот — двух стрелковых, вооруженных в основном винтовками (ну и пулеметы с ПТР и РПГ) — наши СКС шли прежде всего в эти части, и одной роты автоматчиков — в стрелковых было 112 человек, у автоматчиков — 79 человек. И еще минометная рота, с шестью минометами 82 миллиметра. То есть танковая бригада была не чисто танковой, в ней также была пехота. И еще рота из шести противотанковых орудий 76,2 миллиметра — чтобы выставить против немецких танков именно ее, пока свои танки будут заходить им во фланг. Ну еще роты управления, технического обеспечения, медсанвзвод. А вот танковые полки мехбригад своей пехоты не имели — предполагалось, что они поддерживают пехоту своей мехбригады. В общем, с количеством штатных структур в РККА было весело — на попытки нащупать оптимальный состав накладывались ограничения в технике и вооружениях, а также квалифицированных кадрах. У нас-то все было проще — как приняли в сорок первом правило "один танк (или самоходка) — одно пехотное отделение" — так ему и следовали. В начале боевых действий этого вполне хватало — выставлять пехоту голой против танков все-равно не собирались, контрударов не планировали, так что для действий на небольших пятачках этого было вполне достаточно. И уже из этих кирпичиков постепенно складывали более крупные структуры, дополняя их средствами усиления — минометными взводами, самоходками (тоже со своими отделениями пехоты), гранатометами, зенитками. А так — пехота постоянно находилась при "своем" танке — сначала — на грузовике, либо с помощью конно-транспортных взводов, если недалеко — на его броне, а уж кому не повезет — своим ходом, но такие подразделения не выполняли длительных маршей. Затем — на вездеходе, затем — на БМП, кому чего хватало.
Как бы то ни было, сейчас РККА, кажется, нащупала оптимальный состав своих ударных структур. Немцев собирались бить, но теперь знали как это делать и для этого были средства и подготовленные кадры.
Причем, судя по составу танков, количеству пехоты и артиллерии, более подвижные танковые корпуса танковых армий были загонщиками и преследователями, тогда как мехкорпуса являлись либо тараном для прорыва обороны в глубине, либо наковальней, о которую должны разбиваться контратаки противника. Именно в мехкорпуса и шли новые танки Т-43 (аналог в РИ — Т-44). Этот танк был развитием тридцатьчетверки, причем наши танки оказали на него большое влияние — советские конструктора часто бывали у нас — учили и учились (в РИ обошлись самостоятельно, но к 1944му году). Так, они перевели подвеску танка с пружинной на торсионную — ну, этой работой они занимались еще до войны — на опытном танке Т-34М, но помешала война. Торсионная подвеска высвободила много пространства внутри танка — убрались ниши для пружинной подвески. Двигатель также был переработан по нашему образцу — перенесены насосы и фильтры, что уменьшило его высоту и длину, хотя на цепные приводы, как мы, советские конструктора не переходили — в отличие от нас, мощности по производству конических передач позволяли не трогать этот элемент конструкции. В итоге стало возможным развернуть двигатель поперек корпуса, сдвинуть башню назад, тем самым разгрузить передние катки, вынести люк мехвода с лобового листа на крышу, увеличить толщину бронирования и — вуаля! — получили средний танк с бронированием уже тяжелого — 100 миллиметров лобового бронирования корпуса и 120 миллиметров лба башни позволяли гораздо увереннее держать удары немецких танковых и противотанковых орудий, даже новых, длинноствольных. До наших значений эти толщины пока не дотягивали, ну так у нас броня была разнесенной. Стрелка-радиста убрали, но ввели заряжающего в башне, в результате командир высвободился для наблюдения и управления боем, а введение перископических наблюдательных приборов вместо пресловутой командирской башенки не только повысило наблюдаемость, но и упростило производство танков — танкисты РККА немало посидели в наших танках, и им понравилось. Ну и новая пушка калибра 85 миллиметров на основе ствола от зенитки позволяла бороться с новой немецкой бронетехникой на дистанциях до километра — в этом плане возможности немецких и советских танков наконец-то сравнялись, а то тридцатьчетверке приходилось сильно вертеться на поле боя, чтобы подобраться к немцу и вдарить ему в борт — не каждый был на это способен, да и не всегда предоставлялись такие возможности. Поэтому-то новые танки и шли прежде всего мотострелкам — именно они должны были бороться с танковыми атаками.
А дело танковых корпусов — ворваться в тыл и гнать фашистскую нечисть. Поэтому в танковые корпуса направлялись в основном старые Т-34 и легкие Т-70 — машины хотя уже и недостаточно защищенные, но подвижные и с высокой проходимостью. Так, удельное давление на грунт у тридцатьчетверки было 0,6 килограмма на квадратный сантиметр, даже меньше, чем у Т-70 с его 0,7 килограмма. Но до этих показателей немецким танкам было далеко. Даже немецкая четверка первых выпусков давила на каждый сантиметр с силой в 0,7 килограмма, а последние выпуски с более толстым бронированием — уже 0,9, как и Пантера. Тигр же вообще оказывал давление более килограмма на сантиметр — далеко от дорог лучше не отходить, а уж если дожди, то вообще с них не съезжать. В этом плане только новый Т-43 был чуть похуже немецкой четверки — он давил с силой в 0.83 килограмма на сантиметр. Ну так по бронированию он крыл эту четверку как бык овцу, превосходил Пантеру и даже Тигра — последний хотя и имел лобовую броню такой же толщины, но у советского танка она была наклонной под 60 градусов, что в два раза увеличивало ее снарядостойкость.
Да и легкие Т-70 имели лобовуху всего на 10 миллиметров меньше, чем Т-34 — конечно, она не могла защитить практически ни от какого ПТО либо танкового орудия, но преимуществом семидесяток были подвижность, малозаметность и низкий шум — если Т-34 можно было услышать с километра, а ночью — и дальше, то семидесятка шумела не громче грузового автомобиля, что неудивительно — в ней и были поставлены два движка от грузовиков. Это позволяло порой подбираться этим легким танкам прямо к немецким позициям — по балкам, распадкам, за лесочком или кустарником, а то и просто в темноте — и внезапно, особенно когда вокруг идет стрельба, врываться и уничтожать орудийные расчеты. А потом уже подходили более взрослые танки и доламывали немецкую оборону своими более мощными пушками. К тому же движки у Т-70 были дефорсированы, что увеличивало время межремонтного пробега раза в три — мы этим эффектом тоже пользовались с самого начала войны — пусть помедленнее, но подольше. Вот и использовались они для разведки и организации засад — пробежаться, посмотреть где кто сидит и, если не нарвешься на засаду — устроить ее самому.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
