До и после Победы. Книга 3. Перелом. Часть 4

С.В.Суханов

До и после Победы. Книга 3. Перелом. Часть 4.

ГЛАВА 1.

Поти мы взяли, пока танковые колонны шли от Краснодара к Туапсе. В город вошли переодетые в турецкую и немецкую форму наши бойцы, вслед за ними с гор спустились ДРГ — и к началу отправки первых морских транспортов из Туапсе порт в Поти был уже готов их принимать, хотя по городу еще шли бои — даже несмотря на то, что с началом боев в Абхазии значимость Поти как перевалочного пункта существенно снизилась, в нем по прежнему оставалось немало войск — в основном турецких, хотя были и немецкие подразделения — в основном контрразведка, безопасность, карательные отряды. Так что бои были неслабые, в самом городе они длились более недели, а потом еще неделю мы зачищали окрестности города. Но Поти использовался и для отправки грузов через Грузию на Астраханский фронт — в том числе и потому нам долгое время не удавалось зайти в Грузию и укрепиться в ней — разве что в районах проживания осетинского населения — к северу и югу от Тбилиси — но там и оборона турков была самой прочной, присутствовали и немецкие части, которые бдили за сохранностью железной дороги. Тем не менее, освобождение Колхидской низменности тоже прошло без проблем — прибывавшая бронетехника лишь поддержала наши легкопехотные части, которые бодрым маршем выбивали противника из городов и сел, так что к пятнадцатому сентября вся низменность — от Поти до Кутаиси включительно, а это 90 километров точно на восток — была в наших руках.

А потом все пошло как-то не так. Видимо, немцы надавали турецким генералам по шеям — может, и буквально — и те вдруг погнали в Грузию свои войска с Северного Кавказа. Да и немцы подослали туда дополнительно несколько своих частей и даже отдельных подразделений — и продвижение на восток парадным маршем вдруг превратилось для нас в медленное прогрызание обороны — даже турки вдруг начали воевать как-то по другому, еще не как немцы, но уже умело — устраивали засады, внезапные обстрелы, обходы мелкими группами — до нас доходили сведения — от пленных и через разведку — что немцы отбирают из турецких подразделений наиболее боеспособных бойцов и обучают их в каких-то лагерях, где инструкторами были как сами немцы, так и перебежчики из наших рядов — вот теперь эта их задумка и начала работать. Не, такой войны нам не надо — уже на третий день мы отдали команду "Стоп машина !" и войска начали окапываться на достигнутых рубежах — было понятно, что железной дорогой тоже не удастся воспользоваться — даже если продавим оборону — дорогу просто подорвут в нескольких местах и движение встанет на месяцы.

Но танки-то уже переброшены ! Аж триста машин !!! Включая трофейные — захваченные целыми или восстановленные в мастерских. И еще столько же БМП и вездеходов ... Везти обратно ? Как-то это неправильно — гонять технику туда-сюда, пусть и морским путем. И мы пошли дальше на юг — тут уж я забегу немного вперед относительно событий на основных фронтах, чтобы два раза не вставать.

От Поти до Батуми по прямой — 50 километров — освободили Батуми, и уже от него пошли вглубь Кавказа. От Батуми на восток шла речная долина — сначала реки Чорох, в устье которой стоял Батуми, а затем — Аджарисцкали, которая впадала в Чорох в 15 километрах от побережья, а так-то текла между Месхетским хребтом с севера и Шавшетским — с юга. Вдоль рек — двухполосное шоссе, причем уже с асфальтовым покрытием — вот по нему мы и пофигачили ротными колоннами, растянувшимися на двадцать километров. Армада.

Впереди, как водится, немецкая бронетехника и бойцы в немецкой и турецкой форме, так что местных полицаев и старост арестовывали и шли дальше — разбираться с ними будет уже контрразведка — кого арестовать, а кого и поставить в свои ряды. Дорога петляла вслед за горной речкой, ширина долины которой была от ста до трехсот метров — не разгуляться, но и не ущелья. К тому же склоны невысоких — 500-700-900 метров — гор шли вверх под уклоном двадцать, максимум тридцать градусов, да еще сплошь заросшие лесом и кустарником. Вроде бы и отличное место для засад, но все не так просто — только чтобы увидеть дорогу, порой требовалось подобраться к ней на десять метров — иначе будешь стрелять по тем же деревьям и кустам. Были, конечно, и выступы, и позиции, удобные для обстрела вдоль дороги, когда она шла прямо и затем сворачивала вслед за руслом. Но такие участки наши бойцы считывали на раз и брали их на мушку, так что стреляли редко. С противоположной стороны долины стрелять было бы, конечно, удобнее, но там уже играла роль ширина долины — если на сотню метров еще можно попасть, то с трехсот получится бесполезная трата патронов.

Тем не менее, колонны шли, ощетинившись стволами во все стороны. Иногда по нам даже стреляли, но в этом случае несколько патроном из крупняка, или зениток, а то и из танковых пушек — быстро сбивали воинственный настрой, стоило только вколотить снарядами в горные склоны несколько квадратных метров деревьев и кустов. Да и поверху мы пустили Аистов, которые гасили малейший дымок, появившийся на склонах гор, или просто добавляли в те места, куда упирались трассеры наземных колонн. К тому же леса вокруг селений были уже давно вырублены и на их месте созданы поля и пастбища — открытых мест хватало. По сути, мы повторили путь 18й кавдивизии, которая прошла тут в 1921 году, только в обратном направлении, когда освобождала Батуми от турков — дивизией командовал Павел Жлоба, который до того отличился тем, что его конную группу в почти четыре тысячи сабель разгромили белогвардейцы Врангеля, причем в основном — только пехотой. Конницу. Передвинули свои пехотные полки, зажали красных конников в клещи, и тем пришлось прорываться через узкое горлышко, где их также поджидали. Причем белые активно использовали против красной конницы авиацию — и не только для разведки, но и наносили с воздуха бомбо-штурмовые удары. А в 1937 Жлобу, тогда уже работавшего на хозяйственных должностях, арестовали и через год расстреляли — как главного организатора повстанцев на Кубани. Уж не знаю, каких там повстанцев нашли, но мы разговаривали с людьми, которые воевали под его началом в Гражданскую — и для всех них он был человек-легенда. Видимо, кто-то в советском руководстве посчитал Жлобу конкурентом в борьбе за власть — вот и избавился от человека, пользуясь своими возможностями. Впрочем, еще в 1928 он был снят с должности после проверок хода хлебозаготовок в Кубанской области — возможно, слишком рьяно защищал своих бывших сослуживцев и прочих "кулаков", но тогда "взять" побоялись, слишком все еще было ненадежно и видимо старались лишний раз народ не злить. А вот потом — припомнили. Черт его знает как там было на самом деле — могу только гадать, и все гадания наводят на нехорошие мысли о моей дальнейшей судьбе.

Пока же наша армия продвигалась вглубь Грузии. Стреляли по нам в основном только на территории Аджарии, где проживало много грузин-мусульман — собственно аджарцев. А потом мы перевалили через Годерский перевал, находившийся на высоте более двух километров — и пошли уже армянские земли — это примерно 70 километров от Батуми, если по прямой — так стрельба и вообще прекратилась. Мы же прошли эти километры ценой всего трех раненных. Причем оставляли в селениях и на удобных для обороны участках небольшие гарнизоны, а в трех селениях покрупнее — и группы быстрого реагирования на бронетехнике — дорога нам еще пригодится. И если на аджарской территории в наши ряды вступило сравнительно немного народа, то на армянских землях в добровольцах не было отбоя. Собственно, это была еще территория Грузии, просто по результатам Гражданской войны они оказались прирезанными к Грузинской ССР, несмотря на то, что тут проживало в основном армянское население — Грузия и оттяпала-то эти земли, пока была независимой и вела армяно-грузинскую войну под прикрытием размещенных здесь войск Кайзера, за что немцы получили более тридцати тысяч тонн марганцевой руды, много продовольствия и других нужных вещей. К тому же, советская власть в Грузии была установлена последней из Закавказских республик, поэтому большевики решили как-то подмаслить грузин.

Так мы и прошли — к югу от Месхетского хребта, вышли в долину Куры, оставили к северо-востоку Триалетский хребет, освободили Ахалцихе, Аспиндзу, Ахалкалаки — города в долине Куры, в которых жили в основном армяне несмотря на то, что они были в составе Грузинской ССР, затем перевалили через Ширакский хребет и вошли в Ширакскую котловину — обширную равнинную местность площадью в 600 квадратных километров, на которой стоял Ленинакан — его-то мы и освободили 20го сентября, пройдя за пять дней от Батуми более двухсот километров — наибольшую трудность представляло не сопротивление турецких войск, а сами дороги и особенно перевалы. К счастью, через сильно пересеченную местность мы не шли, дорога была в основном ровной, без обвалов и тем более оползней, разве что скользкой после дождей, так что некоторые подъемы преодолевались с трудом. Но дошли. И вышли на систему армянских равнин, которые нам до этого момента не давались и на которых так хорошо было действовать танками.

От Ленинакана до Еревана было сто километров — только обогнуть с юго-запада гору Агарац — и вот он, красавец ! Наши танки, отряды Армянской армии и повстанцы в самом Ереване за день проломили турецкую оборону вокруг города и перемололи его гарнизон — буквально разорвали на тряпки. И потом гнали турок еще 120 километров на юго-восток — до Нахичевани. В итоге, хотя мы и не пробились к Баку, к 30му сентября мы соединили наши территории в Абхазии и Армении, полностью освободили Армянскую ССР и Нахичеванскую АССР Азербайджанской ССР. Конечно, тут еще долгое время продолжались бои с турецкими отрядами и националистами из местных, но в целом советская власть в регионе была восстановлена, началось восстановление промышленности и сельского хозяйства, школ, медицинского обслуживания — всего того, что нужно для мирной жизни.

Но по этому маршруту шла только одна группа танков — остальные распространялись в других направлениях. Так, сразу после освобождения Ленинакана часть танков повернула на запад и захватила Карс — город уже в Турецкой Армении, в 70 километрах на запад от Ленинакана. Потом прошла еще 50 километров на запад-юго-запад до Сарыкамыша, ну и еще 120 — до Эрзурума — мы вдруг начали освобождать те территории, что принадлежали Российской Империи или были захвачены нами во время Первой Мировой. В том же Саракамыше в декабре 1914 наши войска противостояли аж двум корпусам турецкой армии, так мало того что выстояли, так еще пленили один турецкий корпус и заставили отступить в полностью разбитом состоянии другой. Эрзерум тоже был важной героической вехой в Первую Мировую — в декабре 1915 — феврале 1916 русские войска взяли мощный укрепрайон, выстроенный турками вокруг Эрзерума под руководством немцев — форты, окопы, огневые башни, рвы — окружность укреплений вокруг самого Эрзерума была более сорока километров, и еще — наружный обвод из укреплений вокруг населенных пунктов и в горных проходах. Вот все это наши предки взломали, причем войска Юденича массово применяли маскхалаты, так что турки не могли рассмотреть наших бойцов, тем более что атака шла ночью, да еще и в метель. Мы и сами, когда входили в этот район, видели еще сохранившиеся укрепления, само собой, тут же начали приспосабливать их для обороны — придется повоевать, так как забрались-то мы далеко, и турки в покое нас не оставят — вот вернут свои силы с Кавказа, хотя бы часть, да подтянут с запада, от Босфора — и навалятся. Так что надо было готовиться к арьергардным боям — нанести максимальный урон и отступить, тем более что и немцы уже поглядывали на турков очень неодобрительно — того и гляди пришлют сюда несколько своих дивизий с Индийского или Туркестанского фронтов.

И ведь не идти нам сюда было нельзя — мало того что в регионе все сильнее разгоралось армянское восстание, так еще эти города были набиты запасами продовольствия, одежды, боеприпасами, гарнизонами — первые два пункта нам были нужны, чтобы прокормить население освобожденных территорий, ведь турки выкачивали с них все до чего могли дотянуться, так что зимой люди начнут умирать от голода. Боеприпасы — понятное дело — воевать с турками, ну а уничтожать гарнизоны — чтобы не с кем было воевать. Так мало того — вдоль побережья Черного Моря, от Батуми и на юг шла еще одна бронегруппа — она к 30му сентября преодолела почти двести километров и захватила турецкий Трабзон, который раньше назывался Трапезунд. Он и другие города побережья были интересны нам прежде всего своими складами, а также для базирования противокорабельной авиации — таким образом мы рассчитывали обезопасить свои морские пути от Туапсе до Сухуми, Поти и Батуми. Ну а теперь и до Трабзона. Ну и до кучи замкнули сухопутную линию между Трабзоном и Эрзерумом протяженностью 180 километров на северо-запад от Эрзерума. Местность между основными транспортными магистралями оставалась еще незачищенной, а то и неосвобожденной, но у нас пока не хватало сил, чтобы очистить ее от турецких войск — мы начали формировать и вооружать армянские, курдские и греческие отряды, так что рассчитывали, что они хотя бы смогут охранять от турок свои селения, ну а наши части будут в качестве пожарной команды, если где-то вскроется крупный турецкий отряд или назреет наступление турецкой армии. Поэтому армяне и прочие христиане, пользуясь тем, что мы не можем за всем уследить, начали понемногу, а потом все интенсивнее резать мусульманское население — мстили за прошлые убийства.

А у меня еще за месяц до этих событий, в августе, возникла одна идейка. То, что мы выиграем войну — тут у меня не было сомнений с самого начала. Но надо ведь выиграть и мир. То есть обеспечить Победителям условия лучшие, чем до войны. Да и о нас самих надо было подумать — это сейчас Сталин нас особо не трогает, а после войны мы ему будем уже не сильно-то и нужны, наоборот — будем мешать. Да, прокурорство у нас есть свое, ну так его можно также просто и отобрать — созвать Верховный Совет и отменить эти положения Конституции СССР. Кто помешает ? Никто. Да, у нас население будет иметь оружие на руках, причем на законных основаниях — пусть и по законам нашей республики. Но много ли людей будет стрелять в бойцов РККА, если Сталин двинет их в нашу республику ? Опубликует указ об отмене нашей конституции — и привет. И мы уже не сможем, как в начале войны, объявлять все эти мандаты и удостоверения подделками фашистов — каналы информации с остальным Союзом будут слишком широкими, слишком много людей могут начать сомневаться. Ненадежно все это. Я-то, понятное дело, свалю — каналы налажены и поддерживаются в готовности, и если не будет внутреннего предательства (а оно ведь может быть) — уйду. Как и несколько сотен человек, по уши увязших в наших делах. С семьями. Но — тогда нам так и придется прятаться. И если уйти сможем, то спрятаться такой оравой — уже нет — везде достанут — не одни, так другие — ведь всему миру интересно — как это партизаны смогли успешно бороться с немецкой военной машиной. Была, конечно, надежда, что народ нас поддержит — как и в сорок втором, когда Сталин попытался было поставить нас под свой контроль. Но в следующий раз может уже и не сработать. Нужно что-то еще.

Мне нужен Верховный Совет — именно он является законодательным органом Союза. Хотя тут еще надо будет уточнить что и как.

Верховный Совет состоит из двух палат — Совета Союза и Совета Национальностей. В Совет Союза один депутат выбирается от каждых трехсот тысяч жителей. Если принять, что до войны население СССР было 192 миллиона — получаем 640 депутатов. Сейчас в нашей республике порядка 60 миллионов — это 200 депутатов, ну еще население СССР из-за войны уменьшится миллионов на десять, и это максимум — все-равно не дотягиваем до трети Совета. А вот с советом Национальностей вроде бы получше. Согласно Конституции, в него выбираются депутаты по норме "по 32 депутата от каждой союзной республики, по 11 депутатов от каждой автономной республики, по 5 депутатов от каждой автономной области и по одному депутату от каждого национального округа.". В СССР на начало 1941 года 16 республик, 20 автономных республик, 9 автономных областей, 10 национальных округов. То есть всего в Совете Национальностей — 787 депутатов.

Причем мне достаточно заполучить половину голосов хотя бы в одной из палат Совета, так как закон принимается простым большинством голосов в обеих палатах и считается принятым, если за него проголосуют обе палаты. То есть если в одной из палат у меня будет простое большинство, я заполучу блокирующий пакет акций государственного объединения под названием Союз Советских Социалистических Республик. И мне этого будет вполне достаточно — лишь бы не были приняты законы, по которым наши территории можно будет переформатировать во вред нашим жителям — лишить оружия, ввести налоги, суды, сменить состав органов власти, включить армейцев в РККА (формально они там и находятся, но командование подчиняется республике), подвести науку под Москву — вот такого нам не надо. Сотрудничать — да, посотрудничаем. Но ложиться под всяких Лысенко, Вышинских, Горбачевых и Шеварнадзе — увольте. Горбачева мы, кстати, нашли на Ставрополье, и теперь проследим, чтобы верхом его карьеры стало бригадирство или председатель колхоза. Хотя руки, конечно, чесались и расстрелять — по совокупности совершенных в будущем злодеяний — но такого не поймет уже мое окружение.

Так вот — "половина палаты". Ну-ка, посчитаем-ка сколько там можно организовать республик — нормальных и автономных. Наша — Западно-Русская ССР — взамен Белорусской — ну тут все понятно. Далее. Армения, Грузия — республики. Правда, Грузию еще надо освободить. Но предположим, что это у нас получится — мы к ней ближе всех, так что вероятность довольно высока. Из Грузии можно выделить Абхазию, благо сразу после Гражданской она и была полноценной республикой — вернем, так сказать, историческую справедливость. Уже четыре республики. А можно сделать республикой и Аджарию — там живут тоже грузины, но мусульмане — можно подвести под разные культуры. Пять республик.

На северо-западе Грузии — Мегрелия — ее можно сделать АССР в составе Грузии — для отдельной республики у них слишком мало людей — пара сотен тысяч, хотя это и сопоставимо с Абхазией, но последняя все-таки побывала республикой — у нее есть прецедент. И вместе с тем ранее мегрелы рассматривались как отдельная от грузин народность, со своим языком — а это уже тянет на полноценную автономную республику. Под это дело, может, и Берия станет нашим союзником или как минимум будет оказывать меньше сопротивления, или у Сталина возникнут подозрения — одним словом, одного игрока выбиваем или хотя бы ослабляем. Как и Микояна — из-за Армянской ССР. А может и на грузин в руководстве и органах безопасности падет подозрение — себя-то уж Сталин подозревать не будет (хотя есть слухи, что он осетин — кто-то его называл "кровавым осетином"). В общем, нацвопрос может разобщить и руководство СССР, но тут еще надо смотреть-считать. К Абхазии же Мегрелию ее наверное лучше не подключать — абхазов еще меньше чем мегрелов, но Абхазию можно выделить в отдельную республику из-за того, что уже была Абхазская ССР, да и воевали с грузинами в начале девяностых — про это знаю только я, но это тоже причина выделить их в отдельную республику. Можно подвести еще разные природно-климатические и географические условия.

Еще в Грузии можно выделить Южно-осетинскую АО и Сванетскую АО — сванов, проживающих на севере Грузии, тоже до 1926 считали отдельной народностью. "Восстановим историческую справедливость". Ну а Южно-осетинских можно даже две — осетины разделены грузинскими территориями к северу и югу от Тбилиси — ага. Так и назовем — Центрально-Осетинская и Южно-Осетинская Автономные области. Итого — уже пять полноценных республик и три АО.

В составе Армении можно выделить еще Карабахскую АО — Карабах действительно отделен от Армении горным хребтом, но не совсем — на юге и на севере есть вполне удобное сообщение — подведем это под то, что воссоединяем историческую область Карабахского Ханства. Ну и Нахичевань перевести из Азербайджанской ССР в Армению со статусом АО — типа в связи с восстановлением связанности территорий — типа для Карабаха такое обоснование прокатило, когда его включали в Азербайджан, значит прокатит и в обратную сторону. Да и армянам будет приятно — проголосуют за такой расклад. А и кстати — в Армении можно еще сделать Курдскую АО — курды проживают между территориями собственно Армении и Нагорного Карабаха — в прошлые столетия их заселяли туда персидские шахи, чтобы разделить армянские земли и тем самым ослабить подвластных персам армянских правителей. Вроде бы и несправедливость, но "уважим" историю, если нам это выгодно, а армяне и так много чего получат. Тем более что в 1923-1929 годах тут существовал Курдистанский уезд, в 1930 — Курдистанский округ — все — без каких-либо автономий. Ну а мы сделаем. Нам ведь нужны голоса в Верховном Совете. Проблема была в том, что в 1937 курдов депортировали отсюда в Казахстан и Среднюю Азию — якобы они были неблагонадежны и их надо было отселить из приграничных районов. Кто-то еще оставался, но к моменту предложения о создании автономии курдов надо будет еще подселить — чтобы их было побольше и хоть как-то хватало на АО. Сделаем, время еще есть.

То есть получаем пять республик и шесть АО. И при этом выбиваем из-под Сталина три республики — БССР, Грузинскую ССР и Армянскую ССР, три автономных республики — Карабахскую, Нахичеванскую и Аджарскую, и одну АО — юго-осетинскую. То есть из 787 депутатов Совета Национальностей мы уже получаем 134 депутата, остается 653, и добавляем 42 за счет преобразования Абхазии и Аджарии из АССР в полноценные ССР, добавляем Курдскую АО в Армении — итого соотношение уже 653:181, пока еще не в нашу пользу.

Но есть еще Северный Кавказ. Там под нашим контролем — полностью или частично — Кабардино-Балкарская АССР, Карачаевская АО, Черкесский НО, Северо-Осетинская АССР, Адыгейская АО. То есть две АССР по 11 депутатов, две АО по 5 депутатов и один нацокруг — 1 депутат — итого мы получаем еще 33 депутата, соотношение уже 620:214. И тут треть. Маловато, маловато будет ! По населению — тоже — Адыгея — 240 тысяч, Северная Осетия — 300, Карачай — 150, Кабарда — 300, Грузия — 3,5 миллиона, Армения — 1,2 миллиона, Нахичевань и Карабах — 126 и 200 тысяч — то есть всего население этих республик составляло 5,9 миллиона, с учетом потерь за войну — пусть 5,5 — это не более 20 депутатов в Совете Союза — в этой палате соотношение депутатов получается ну пусть 420:220 — оставим довоенные размеры населения, чтобы уже если ошибиться, то в лучшую сторону.

Мало. Надо формировать новые республики и края. Русские области Северного Кавказа, да и Украинской ССР. Ставрополье ныне называлось Орджоникидзевским краем, а до того — Северо-Кавказским краем, который был образован в 1924 году и включал весь северный Кавказ от Черного до Каспийского моря, в 1934 из него вывели Азово-Черноморский край, в 1936 — Дагестанскую АССР, ЧИАССР, Кабарду, Осетию. Азово-Черноморский потом разделили на Краснодарский край и Ростовскую область. Сейчас мы как раз освободили юг Ростовской области, Краснодарский край и Ставрополье. А это примерно миллион, два с половиной миллиона еще два миллиона — то есть еще 5,5 миллионов человек. Еще 20 депутатов в Совете Союза — уже 400:240. И ! Если бы создать на этих территориях хотя бы автономную республику — прибавим в Совете Национальностей еще 11 депутатов и получим 620:225. А если удастся создать полноценную республику — скажем, Южно-Русскую ССР — то и 620:247.

На Донбассе — скажем, Донецкую республику — с Донецкой и Луганской областями, если говорить современными мне названиями. Над названием республики еще надо будет поработать, но смысл — отсечь восток УССР, благо в 1918 там существовала Донецко-Криворожская Советская республика. До Кривого Рога может тоже доберемся, но не факт, что нам позволят так обижать Украину. А вот по восточным областям — очень может быть, особенно если на обмен предложим Ростов-на-Дону, а если Сталин упрется — то и Киев — его все-равно придется отдавать, так как политика. Надо будет еще постараться освободить Харьков, чтобы набрать побольше козырей для торга — тогда может и Полтаву можно будет оставить себе, правда, в своей республике. Да и Донецк надо еще освободить, ну и Мариуполь, чтобы был выход к морю. А так — донецкий уголь да железная руда с Курской магнитной аномалии — очень вкусное сочетание. Ну и — в плюс 32 депутата за республику и как минимум 10 — за население — итого получаем уже 400:250 в Совете Союза и 620:279 в Совете Национальностей. Пожалуй, Совет Союза даже пока выигрывает по очкам.

ГЛАВА 2.

Мало. Глянем на территории, освобожденные к югу от госграницы СССР.

На юго-западном побережье Каспийского моря вполне можно организовать Талышскую ССР — в нее войдет юг Азербайджана и север Персии, со столицей в Ленкорани. К востоку и югу от нее — Южно-Азербайджанская ССР — как раз на землях исторического Азербайджана. То есть мы откусываем от Ирана северо-западный угол — будем считать это контрибуцией ... не! лучше компенсацией ! за участие Ирана в войне против СССР. Ну а то, что они участвовали из-за оккупации Ирана Англией и СССР — это уже дело десятое, тем более что в Иране перед войной находились пятьдесят тысяч граждан Германии, и они там были не только с целями подъема экономики Ирана — и ведь СССР и Англия по хорошему просили персов выдворить фрицев из своей страны — нет, заартачились, вот и получили интервенцию. Ну так нечего перечить Большим Людям. А! В рамках Южного Азербайджана можно образовать Армянскую АО — где армяне проживают компактно. И два Азербайджана — Северный, который сейчас АзССР, и Южный — будут разделены Талышской ССР и Армянской ССР, в которую, напомню, включен Карабах — не только горный, но и равнинный, расположенный восточнее и оба пока находятся в Азербайджанской ССР. Вот под это дело и подведем необходимость создания двух Азербайджанов. Ну и — "разные исторические судьбы, требующие учета местной специфики бла-бла-бла", там ведь и в самом деле культурно-исторические обстоятельства разные — северный Азербайджан долгое время был в составе России, тогда как Южный — в Персии — вот и требуется учет местных условий. Да, вроде нормальное обоснование не объединять республики. Самое же главное для меня — получаем отдельную республику, ну и отсутствие поводов им объединяться, а уж сотрудничество — культурное, техническое, научное — могут наладить как захотят, он под нашим присмотром. Хорошо бы освободить и Северный Азербайджан с Баку — оставить нам его не позволят — все-таки там нефть — но в качестве предмета для торга — было бы отлично.

(в РИ нечто подобное пытался провернуть Сталин — на территории иранского Азербайджана в 1945-46 годах существовала Демократическая Республика Азербайджан — местные коммунисты подняли восстание, а РККА не позволила пройти туда иранской армии. Но в итоге республика была ликвидирована под угрозами союзников начать войну — СССР уменьшил поддержку республики и властям Ирана удалось ее подавить, по результатам азербайджанский язык был в Иране просто запрещен — то есть вышло как с греческими коммунистами — побудили людей к действиям а потом сдали (правда, в данном случае руководителям позволили укрыться в Азербайджанской ССР))

Ну и бывшее турецкое Армянское нагорье — Карс, Эрзерум, Трабзон, озеро Ван. Там, конечно же, надо создавать Западно-Армянскую ССР. Не объединять пока с Армянской, а сделать отдельной — прежде всего в политических целях, то есть в моих. Потом могут и объединиться — лет через десять-двадцать, а пока — думаю, их устроит и такой вариант. Общую границу они получат сразу, поэтому насчет культурного обмена, поддержки — тут проблем у них не возникнет. Вот только Трабзон и вообще юго-восточный угол Черного моря — это земли лазов — народа, родственного грузинам и менгрелам, ну и соседям-аджарцам — ранее Лазистан так и назывался — Турецкая Грузия, так как до 1578 года эти территории входили в состав Грузии, пока не были завоеваны турками. В 1878 году мы отвоевали восточный Лазистан с Батуми, а западный так и остался в Османской Империи. Причем побережье Турецкой Грузии — Лазистана — протянулось на 400 километров — от границы СССР до города Унье. Еще 500 километров на запад — и Зонгулдак с его залежами каменного угля, а еще 250 — и — хе-хе! — Проливы... ! А может ... Надо будет подумать и прикинуть силы, а то порвать штаны легко. Впрочем, побережье Самсуна — еще 150 километров от Унье на запад — вполне можем и прирезать к Лазистану, Самсуну вернуть историческое название Амис — которое он имел в составе Византийской Империи вплоть до его завоевания в 15м веке османами, да и после в городе проживало много греков и армян — перед погромами в конце 19го века в городе и округе проживало 22 тысячи армян, к началу Первой Мировой еще оставалось 10 тысяч, которые и были турками частично убиты, частично обращены в магометанство, а частично изгнаны, причем некоторых убивали уже по пути — например, отряды четников нападали на армянских переселенцев на переправах через Евфрат. Так что сейчас в городе оставалось немного армян и греков, а в основном — турки и черкесы — потомки мухаджиров, ушедших с Западного Кавказа после Кавказской войны 19го века — собственно, сейчас их потомки снова вернулись на Кавказ вместе с турецкой армией, так что изгнание их семей из города всеми будет воспринято как справедливая месть — так мы и свою репутацию сильной власти укрепим — на востоке это особенно важно — и сделаем подарок армянам, чем дополнительно привяжем их к себе, и сделаем их республике выход к морю, так что они не будут сильно против создания Лазской ССР. Вроде все складывается. К тому же получаем протяженные рекреационные территории, где можно понастроить отелей на побережье — и будут сюда ездить отдыхающие со всего Союза. И — выращивание чая, табака, цитрусовых — пусть только попробуют не обеспечить всему населению Союза по апельсинке и мандаринке каждый день и по лимончику в неделю. Хотя бы детям.

Итак — на освобожденных землях за пределами СССР мы создаем еще четыре ССР — Талышскую, Южно-Азербайджанскую, Западно-Армянскую и Лазскую, и одну АО — армянскую в составе ЮАССР — граница СССР как бы отодвинется на юг на двести километров — если до войны она шла 700 километров почти прямо на юго-восток от Батуми до Ленкорани, с вдавленной на север частью у Ирана, то сейчас получится широкая дуга Самсун-Эрзинджан-озеро Ван — озеро Урмия — Ардебиль — протяженностью 1200 километров. Правда, надо еще будет захватить и Самсун, и тот же Эрзинджан — город в 150 километрах на запад от Эрзерума (в 430 километрах на запад от Еревана, в 860 километрах на восток от Проливов). Но — в 1916 русская армия его уже захватывала, наверное сможем и мы. Только название ему поменять на более благозвучное — например, Анаит — по имени языческой (а может и зороастрийской) богини армян — якобы в четвертом веке в связи со становлением христианства в армянских землях тут была уничтожена статуя этой богини. Ну или еще как — а то и неизвестно, как сами армяне относятся к своему языческому прошлом — ладно, сами разберутся, благо что до геноцида армян во время Первой мировой в городе население было в основном армянским, пусть часть их них и приняли мусульманство, но оставались так называемыми крипто-христианами, впрочем, как и многие бывшие христиане — и мы уже отмечали, что даже лазы, не говоря об аджарцах — уже подумывают о возвращении — а точнее об открытом отправлении — христианства. Ну это ладно, даже хорошо — меньше будет зависимости от магометанских проповедников и мулл во внутренней политике, а то кто знает — что им там в голову взбредет — еще объявят какой-нибудь джихад — и разгребай потом.

А так — с новыми республиками мы получаем 4 х 32 + 5 = 133 депутата в Совет Национальностей, где соотношение становится 620:412. Для Совета Союза, конечно, получим меньше — население Ирана сейчас примерно 15 миллионов человек, из них на территориях наших будущих республик окажется миллиона три, не больше. С Турцией — то же самое — 20 миллионов населения, и порядка двух миллионов на отчуждаемых территориях. Это я уже беру с учетом послевоенных переселений представителей народностей к нам и от нас. То есть всего населения будет 5 миллионов — это 16 депутатов для Совета Союза — соотношение будет уже 400:265. Ма-ло. Мало.

Но я как-то подзабыл про курдов. А они ведь тоже тут присутствуют. Тыкс ... посмотрим что можно сделать для них и что они могут сделать для нас. Как и все в мире, курды представляли собой далеко не монолитное явление. Начать с того, что они исповедовали несколько религий. Большинство исповедовало ислам суннитского толка, но были и езиды, и христиане, и даже иудеи. Христианство и иудаизм — понятно, а езидизм — религия, появившаяся еще в 12м веке и основанная на зороастризме, но с примесью и христианства, и ислама, и иудаизма — в общем, сборная солянка. Так помимо езидизма были курды, которые были приверженцами других течений ислама — шииты, а также его течений — алевиты, али-илахи, впрочем, и хриатианство было не монолитным — тут и католицизм, и местные православные церкви — халдеев, ассирийцев, сиро-яковитов. Да и среди курдов была народность заза, которых остальные курды не считали курдами — и говорили те на языке, очень далеким от курдского, лишь немного похожим, и исповедовали, опять же, алевизм, который многие вообще не считали исламом шиитского толка, а отдельной религией — по типу езидизма. Да и основное их занятие — оседлое земледелие, тогда как остальные курды в основном были скотоводы-кочевники. Что и неудивительно — похоже, курды складывались из разных народов — в междуречье издавна жили курты (именно через "т"), часть племен, считавшихся курдами, пришла с юга Персии, а те же зазаки — с юга Каспия — и всех называли курдами — а Персии этот термин долгое время вообще относился ко всем горцам-кочевникам, даже если это были персоязычные племена. В общем, курды были очень разными.

Неудивительно, что и история курдов была пестрой. Они всегда находились на стыке мощных противоборствующих сил — то Византии и Персии, то Византии и турков, то Византии и арабов, то османов и персов — жизнь на стыке всегда была неспокойной. Но, в отличие от русских, курды так и не смогли создать своего единого государства, хотя у них всегда были свои ханства — независимые, полузависимые, номинальные — но в соответствии с племенной раздробленностью. Так, только в середине 19го века на территории Османской Империи и Персии было 15 курдских полугосударственных образований — ханств, автономий — в основном в полосе, протянувшейся с юга на север между озерами Ван и Урмия — в овале с осями 250 километров с запада на восток и 500 километров с юга на север. В принципе, в этом районе я и подумывал создать Курдскую Советскую Социалистическую Республику, которая заняла бы восток Турции, запад Ирана, и разделила бы Западно-Армянскую и Южно-Азербайджанскую ССР. Все по справедливости.

Так, да не совсем. На севере этого района находился Баязет, расположенный в 70 километрах на юго-юго-запад от Еревана — еще 80 километров на юго-запад — и северный берег озера Ван. Баязет — город нашей воинской славы. И я подумывал сделать его экстерриториальным образованием в составе нашей республики — тут и в память о наших доблестных предках, и чтобы убрать разногласия — сам город, точнее — крепость — был основан армянскими царями чуть ли не в 4м веке, хотя там были остатки крепости аж 8го века до нашей эры, когда тут был государство Урарту — что опять же говорит о его стратегической важности. Начиная с 10го века город переходил из рук в руки — тут отметились и азербайджанские ханы, и византийцы, и турки-сельджуки, и Тамерлан, пока в 1555 году по итогам турецко-персидской войны город окончательно не перешел под власть Османской империи. Что интересно — по итогам этой войны турки и персы окончательно разделили между собой грузинские и армянские земли — то есть воевали одни, а делили других. Горе бессильным ! С тех пор в округе стало появляться курдское население, в результате к власти пришла курдская династия, которая и правила тут до середины 19го века — налоги туркам они не платили, но были обязаны содержать турецкие гарнизоны. Терпимо. А во время русско-турецкой войны 1878-77 годов Баязет был занят русской армией, и как только ее основные силы прошли дальше, турки попытались вернуть город, но небольшой гарнизон стойко отражал все атаки на цитадель, так что турки ограничились вырезанием армянского населения города, причем убивали и курдов-мусульман, которые вступили в набранное русскими ополчение, и турок, которые прятали у себя в домах армян. И в зверствах участвовали не только турки, но и курдские отряды, и черкесы, и башибузуки — иррегулярные формирования, набираемые турками из племен Албании и Малой Азии. После этих событий Османская империя потеряла налет хоть как-то цивилизованного государства, каковым ранее считалась на западе. Тем не менее, даже после этих событий и последующих геноцидов армяне еще оставались в этой местности, поэтому курды ее не получат. Это раз.

Два — территории западнее озера Ван. До геноцида 1915 года там проживало много армян. Взять например город Диярбакыр. Расположенный ровно посередине между Баязетом и побережьем Средиземного моря — по 350 километров до каждого, а также — в 190 километрах на запад-юго-запад от озера Ван и в 350 километрах на юг от Трабзона. Ну то есть самый центр юга Турции — еще 100 километров на юг — и граница. В мое время этот город стал символом курдского сопротивления туркам. Но в 19м и и начале 20го века это был армянский город. Еще в 4м веке византийцы возвели вокруг него стены, далее он переходил из рук в руки, в 1085 году там побывали даже туркмены, в 1260 его захватывают монголы, в 1402 году — Тамерлан, в 1508 году — персы, со второй трети 16го века он окончательно вошел в Османскую Империю. В середине 19го века в округе вспыхнуло курдское восстание против османов. Восстание было подавлено, но на этих территориях была образована провинция Курдистан — видимо, чтобы подмаслить курдов и стравить их с армянами, так как основным населением провинции были именно армяне. В 1895 году турки устроили армянам резню, но с сомнительными результатами — армяне зачастую смогли отбиться, даже несмотря на помощь туркам курдов. К началу Первой мировой тут проживало более ста тысяч армян, пятьдесят пять тысяч курдов, сорок пять тысяч турков и девяносто тысяч других народов — ассирийцы, черкесы, арабы, туркмены и так далее. И в результате геноцида 1915го года христианское население — не только армяне — было уничтожено или изгнано. В результате преобладающей народностью тут стали курды — по Севрскому мирному договору тут даже собирались создать независимый Курдистан. Но кемалисты закусили удила и при поддержке советских большевиков, а потом и итальянцев развернули освободительную войну против оккупантов, так что Севрский мирный договор так и не вступил в силу, вместо него в 1923 году был заключен Лозаннский договор, по которому курды получили хрен, и даже меньше — кемалисты — то есть турецкие националисты — назвали курдов "горными турками" и вопрос был "закрыт" — нет курдов — нет Курдистана.

Но курды были, и немало — по переписи 1927 года — 2,3 миллиона. Естественно, они были мягко сказать недовольны, вплоть до восстаний. 1924, 25, 30, 37 — это года только крупных восстаний, без учета небольших выступлений, только в 1937-38 было убито до 70 тысяч курдов, после чего курдам вообще запретили говорить на своем языке, сжигали курдские книги, еще ранее — с 1925 года — были запрещены песни на курдском языке (в РИ запрет отменен только в 1991), всего же было убито либо изгнано до полутора миллионов курдов. При этом курды пытались организовать свои государства — так, в 1927-30 годах существовала Республика Арарат в районе горы Арарат — в 1930 республика была уничтожена турецкой армией. К началу Второй мировой войны, да и к вступлению в нее Турции, на востоке страны существовало военное положение. Так что наш приход курды приветствовали с неменьшим энтузиазмом, чем армяне или греки. И республик мы им пообещали, но только между озерами — Ваном и Урмией. А бывшее армянское — отдай и не греши. Ну разве что образуем еще Зазскую АССР в составе Западно-Армянской ССР — раз вы не признаете зазов курдами. В итоге получалось, что армяне будут иметь две республики — Западно-Армянскую и просто Армянскую, а общая площадь армянских владений расширится по сравнению с Армянской ССР раз в пять. Правда, на большинстве бывшей турецкой территории плотность населения будет никакая — на площади 360 на 400 километров будет проживать менее двух миллионов человек. Хотя тут были надежды на армянских репатриантов — по миру уже разнеслась весть, что русские восстанавливают Западную Армению, да и из СССР кто-то пожелает вернуться на землю предков. Осталось только ее освободить. Ведь получалось, что от Эрзерума нам надо продвинуться на запад на двести километров, на юго-запад — до Диярбакыра и еще чуть дальше — триста километров, до озера Ван на юго-восток — двести, ну и чуть подальше, правда, там от Еревана будет ближе, чем от Эрзерума — наверное, оттуда и двинем. С одной стороны, такое продвижение почти не встретит турецких войск — все ушли на Кавказ. С другой — у нас тут и своих-то войск — тысяч двадцать, причем кадровых, с нашей территории — не более пяти тысяч, остальные — уже подготовленные на территории Армянской ССР. Ну и еще порядка тридцати тысяч местного ополчения, причем многие принимали участие в восстаниях против турок еще до войны, так что какой-то боевой опыт имеют. Но еще надо будет думать и считать.

Тем более что со стороны местных было много и вопросов.

— А ханов и зажиточных — в Сибирь ?

— Ну, если кто выступит с оружием в руках — да, в Сибирь. Но это касается не только ханов — бедняков — туда же. Не надо стрелять — вот и все. А перераспределение земли в пользу бедняков, конечно, будет — этого не избежать.

— Так что — всех загоните в колхозы ?

— Ну, поначалу о колхозах речи вообще не будет — точно нет, лет пять как минимум. Может, организуем несколько совхозов — и для проверки местных условий земледелия, и для отработки технологий, ну и как реклама. Еще и сами будете проситься.

— Почему же ?

— Ну как ... ? Техника, орошение, семена, ветеринары и агрономы — все это будет в совхозах бесплатно.

— А если кто не пойдет — тех в Сибирь ?

— Далась Вам эта Сибирь ... ! посмотреть хотите ? так можем свозить, на экскурсию. Дадим шапку, тулуп, валенки — не замерзнете.

— Да не ... мы не особо ...

— Ну тогда нечего ее и поминать через слово. А то еще накличите ... хе-хе.

— А на каком языке нам можно будет разговаривать ?

— Да на любом.

— И на курдском ?

— Да хоть на занзибарском. Но русский должны будут знать все. И в школах обучение будет на нем.

— Так почему же ? Лучше уж на курдском.

— Если кто захочет может и на курдском. В дополнение к основной программе. Вот напишете учебники, оставите методички, переведете или напишете книги — и вперед.

— И кто же нам даст, например, орошение ? Где воду-то брать ?

— Ну, например, опреснение морской воды. Или собирать дождевую воду. Скажем, тут — за горами, на юго-восточном побережье Черного моря, выпадает два с половиной метра осадков в год. И если к вам доставим, скажем, хотя бы метр из этой воды — это же тысячи гектаров орошаемых земель. А если капельным поливом — то и еще больше ! Да у вас тут вся земля будет сплошным цветущим садом !

(И вы будете трудиться, чтобы по всему Союзу круглый год были фрукты. Хе-хе.)

— А как же ее собрать-то ?

— Да хотя бы плотинами — построить по рекам штук сто или двести — с горных склонов вода будет стекать в эти реки, по рекам — к водохранилищам, а уже из них перекачивать по трубам, насосами, через хребты. Вот и вода.

(И вы будете через эту воду привязаны к Союзу, так что рыпаться не будет никакого смысла. Хе-хе.)

— А кто будет строить плотины, прокладывать водопроводы ?

— Вы и будете.

— А-а-а-а ... ! Понятно ! Лопатами, как в ГУЛАГе ! Слышали.

— Ну, если хотите — можете и лопатами. А так — технику предоставим.

— Так мы не умеем.

— А придется научиться. Пришлем специалистов — у них и будете учиться.

— А мы русского не знаем. Как мы с ними общаться-то будем ?

— О чем и речь. Если хотите превратить свою землю в цветущий сад — надо учить русский язык.

В общем, немного им перспективы обрисовали и даже практически не врали. Ну, может что-то и не получится — но уж по крайней мере попытаемся. Правда, меня не покидало ощущение, что я расписываю местным эдакие Нью-Васюки, но с другой стороны — надо же обрисовать то будущее, которое мы хотели бы видеть.

— Ну вот сами считайте. Чтобы провести трубопроводы — нужны грамотные специалисты — и по строительству, и по гидродинамике, и по электроприводу, и по электроснабжению. Чтобы их обслуживать, ремонтировать — тоже нужны специалисты. Чтобы грамотно использовать воду — тоже нужны специалисты, но уже в сельском хозяйстве. А для этого надо будет изучать и химию, чтобы знать состав почв и как на них будут произрастать полезные культуры, и биологию растений, чтобы понимать, как они будут расти, и отслеживать их рост, качество, постоянно ухаживать — делать прививки, подрезы и что там еще. И выводить новые сорта — в общем, без агрономов и селекционеров — никуда. А ведь людям надо где-то жить. Значит, нужны строители, рабочие на производство стройматериалов. При этом надо учитывать местную специфику — и жаркий климат, и землетрясения — то есть потребуются и климатологи, и геологи — последние — еще и для поиска полезных ископаемых. И откуда взяться этому народу, как не из вашей же среды ? Мы-то сможем как-то помочь на первом этапе, да обучить в своих образовательных заведениях — училищах, институтах — но основную работу будете делать вы и ваши дети. И работа будет интересной, занимательной, сложной, но — несомненно полезной.

(И будут эти люди оторваны от сложившегося тут уклада — прежде всего от своих кланов и исламских служителей. Хе-хе. Сначала несколько лет учебы в Союзе, потом — работа тут совместно с нашими специалистами, потом — уважаемый труд — человек становится независим от своего клана. Первое поколение еще конечно не так независимо, а уж второе — более чем — ведь уже и учеба будет вестись по нашим стандартам, и пропаганда советского образа жизни — радио, газеты, телевидение — сделает свое дело. И то, что молодежь будет все дальше отходить от старых укладов — как пить дать — уж если в средние века во всех религиях — что в христианстве, что в исламе — несмотря на прессинг окружения, возникали отдельные течения, то что уж говорить о современном мире, пропитанном стандартизированной информацией)

ГЛАВА 3.

В любом случае, курдам грех жаловаться. Не только турецким, но и иранским — теперь они будут жить в одной республике. Правда, с иранскими курдами пришлось немного пострелять — они уже организовали в западном Иране свою республику к югу от Урмии и им вроде бы никто больше не был нужен — при оккупации Ирана советскими и английскими войсками в 1941 эта территория оказалась как бы буферной зоной, вот курды и подсуетились с созданием своей власти. А вот фиг — без нас — никакой республики ! но, в общем, договорились, хотя трения еще оставались и, думаю, выльются в какие-то боевые действия. Но не сейчас. А ведь были еще и иракские, и сирийские курды — те тоже неоднократно поднимали восстания, в 1922-24 на территории Ирака даже существовало самопровозглашенное Королевство Курдистан, но им не повезло — в 1923 на курдских территориях были обнаружены богатые залежи нефти, и курдам было отказано — английские войска задавили курдов и сами начали качать нефть, без посредника.

Вообще, мои аналитики подтаскивали мне все новые и новые исторические справки об интересующих меня регионах, а я не уставал удивляться как тому, насколько мои знания не соответствовали действительности, так и тому, насколько все страны немонолитны. Судите сами.

До середины 17го века — если брать более-менее близкие времена — территория Ирака была под контролем Персии. Но в 1638 году турки захватывают Багдад и на двести лет над Месопотамией устанавливается власть Османской империи. Но не вполне. Захват Багдада был здесь последним успехом турков в последующие двести лет — их силы были подорваны многовековым противостоянием с Персией. Но уже и до этого, с начала 17го века, усиливается власть племенных вождей в ущерб власти османов, вплоть до того, что шейхи Басры более полувека, пусть и с перерывом, были фактически независимы от османского губернатора в Багдаде. А на северо-востоке Месопотамии примерно так же вели себя курды, образовав несколько фактически независимых ханств. В это же время усилилась вражда между суннитами и шиитами, а с Аравийского полуострова в Месопотамию постоянно прибывали кочевые племена, которые устраивали налеты на города. Турки не справлялись.

И в начале 18го века на сцену выходят мамлюки. Мамлюки были воинским сословием в Египте, в которое набирались юноши, купленные на невольничьих рынках прежде всего Золотой Орды — египетские султаны справедливо считали, что оторванные от родных земель юноши будут служить им верой и правдой. В общем-то так и было, пока эти "юноши" не сообразили, что вполне могут править и сами, безо всяких султанов над собой — и в 1250 году они захватывают власть в Египте — там они свергают власть Аюбидов, которую, кстати, основал Саладин, который, тоже кстати, был курдом. Ну а так как в мамлюках было много кавказцев и степняков — соседи ловили и продавали друг друга — то получается, что в Египте пришлые свергли пришлых. После десяти лет внутренних разборок среди мамлюкских группировок определился победитель и мамлюки направились на северо-восток — добивать Аюбидов, которые правили помимо Египта еще Сирией, Палестиной, Аравийским полуостровом. К моменту их похода там уже хозяйничали монголы — мамлюки разбивают их в 1260 году. Кстати — мамлюками руководили султаны Бейбарс и Кутуз, но с Кутузовыми это, видимо, созвучно чисто случайно — предок Кутузовых-Голенищевых был выходцем из Пруссии (хотя он и обитался примерно в это же время, но прозвище Кутуз было у одного из его правнуков) — этого Кутуза убивает Бейбарс — основатель мамлюкской династии бахритов, которая и правила в последующие сто лет. Причем битва с монголами происходила в тех же местах, где за 80 лет до этого Саладин бодался с франкскими крестоносцами. Итак, в 1260 мамлюки разбивают монголов и захватывают Сирию, в 1261 — Аравийский полуостров с Меккой и Мединой. Потом на сорок лет мамлюки увязли в боях с крестоносцами и монголами, а также продвигались в Африке на запад вдоль Средиземного моря и даже захватили Триполи — это 1700 километров на запад от Каира, прямо к югу от Италии — то есть продвинулись очень неплохо. Продвинулись они и в Сирии, последовательно разбивая государства крестоносцев и заодно борясь с монголами. И все это сопровождалось внутренними смутами, переворотами, достаточно сказать, что один султан Мухаммад Первый — всходил на трон три раза и правил в общей сложности 40 лет, были периоды, когда султаны сменялись каждый год, а после 1340 года пошли сплошные смуты, закончившиеся в 1382 году сменой династии — к власти пришла мамлюкская династия Бурджиты. Причем ее основателем снова был пришлый — черкес.

Но смуты не слишком мешали проводить новые завоевания. Так, в 1375 году была завоевана столица армянского королевства Киликия — город Сус. А само королевство располагалось — внимание! — в северо-восточном углу Средиземного моря — как раз над Кипром. Причем на довольно большой площади — только по берегу Средиземного моря оно шло более пятисот километров, не доходя на западе 60 километров до Антальи. То есть армяне были и там ... и это надо было еще осмыслить. Само государство существовало с 1080 по 1375 годы, а на равнинных территориях — аж до 1515, когда было окончательно завоевано турками.

А мамлюки продолжали воевать. В начале 16го века египетский — то есть мамлюкский — флот даже повоевал с португальцами — в Индийском океане и Красном море. Но мамлюки зарвались — они пропустили через контролируемую ими Сирию послов из Персии в Венецию, которые шли туда для переговоров о войне против османов. Османам не понравилось такое поведение соседей и в начавшейся войне они разгромили армию мамлюков — те не смогли противостоять османской артиллерии и янычарам, а ведь за двадцать лет до этих событий мамлюки даже казнили одного из своих султанов, который пытался ввести в армии мамлюков огнестрельное оружие — типа это было нечестивым делом. За что и поплатились. Тем не менее, османы оставляют мамлюков у власти, но теперь Египет — вассал Османской империи, уже вплоть до 1914 года, пусть на закате — уже совсем формально.

И вот — в 1701 году эти самые мамлюки появляются в Ираке. В это время дела Османской империи идут неважно — только что проиграна война с Польшей, Персия снова точит ножи — сил не хватает. И тут один мамлюкский паша грузинского происхождения предлагает султану выгодное дельце — султан передает ему в правление вилайеты на территории Ирака, а паша взамен устанавливает там мир и спокойствие. Так и вышло — уже к 1704 году он со своими мамлюками усмирил все Междуречье, укрепил власть, вплоть до того, что унаследовавший ему в 1723 году сын практически самостоятельно вел войну с Персией. Но после смерти сына паши в 1747 году Султан захотел прибрать к рукам налаженное дело, мамлюкам это не понравилось, они двинулись на Багдад, заставив сбежать оттуда османских чиновников, и Султану ничего не оставалось как только признать мамлюков владельцами Ирака под властью Султана, хотя эта власть была номинальной, и следующие 84 года мамлюки правили Ираком фактически самостоятельно. Причем если бы не наводнение и чума 1831 года, это правление так бы и продолжалось — в 19м веке мамлюки уже создавали вполне современную профессиональную армию, реформировали налоговую систему, распространяли образование — со временем Ирак грозил превратиться во вполне современную страну. Но природные бедствия подкосили их силы и Турция смогла силой вернуть контроль над Ираком.

А в середине 19го века османы несколькими военными походами упраздняют и самостоятельность курдских эмиратов и ханств, что находились на территории современных Турции и Ирака вдоль границы с Персией. И таких курдских государств было немало, причем историческая обстановка в каждом из них давала достаточный простор для политических решений.

Так, к юго-западу от озера Ван находился курдский эмират Битлис, в котором помимо курдов всегда проживало много армян — они были уничтожены или изгнаны только в 1915 году. Эта область однозначно отходит к Западно-Армянской ССР. К юго-востоку — другой эмират — Хаккари. Также населенный в основном христианами, он считался курдским, а христианское население погибло при геноциде, причем там убивали не только армян, но и ассирийцев. С юго-запада к Битлису примыкал небольшой эмират Халиди, а к югу от него и от Битлиса был крупный эмират Бохти со столицей в Джизре. Причем курды, населявшие этот эмират, исповедовали в основном езидизм. Также там были в заметных количествах ассирийцы, армяне, халдео-католики, несториане. К западу от Бохти — еще один курдский эмират — Милан — со столицей в Вераншахире, который, как и остальные города, раньше были в составе Великой Армении, соответственно, до Первой Мировой тут было много армян. Эти курдские эмираты находились на территории современной Турции и были сравнительно независимы — от них требовалось поддерживать порядок на границе с Персией, иногда присылать подарки Султану — да пожалуй и все. Так они и просуществовали с 13-14 веков до середины 19го, когда очередному султану надоела такая независимость, он двинул туда войска и независимость курдов закончилась. А так как дела происходили незадолго до Крымской войны, то многие курды воевали против турков — они даже смогли захватить Мосул, а на севере хотели соединиться с русскими войсками Муравьева, но не сложилось. Ну а потом турки начали стравливать курдов и армян, мусульман и христиан.

А южнее шли уже эмираты, находящиеся на территории современного Ирака. Южнее Бохти — эмират Тасини со столицей в Синджаре — в эмирате также было много езидов. На юго-восток от Бохти — Бадинан, с преобладанием курдов-суннитов, южнее него — Соран, который находился к востоку от Мосула и был основан в 1399 году, с 1554 года — под номинальной властью османов, в 1818 году просто объявил независимость и начал войну с находившимся южнее другим курдским эмиратом — Бабаном, отбил у него город Эрбиль, который с древнейших времен был центром поклонения богине Иштар, а в 331 году до нашей эры Александр Македонский в 75 километрах на северо-запад от этого города в Гальгамельской битве разгромил персидские войска. Затем эмир Сорана развернул штыки на Бадинан, захватил его столицу и приблизился к эмирату Бохти — в Иракском Курдистане наклевывалось создание крупного курдского государства. Более того, эмир Сорана предложил эмиру Бохти заключить антиосманский союз, но тот отклонил это предложение, а вскоре на территории Бадинана вспыхнуло антисоранское восстание, которое было подавлено и Бадинан был включен в территорию Сорана. Это был пик, казалось — еще немного, и Курдистан станет свободным.

Но удобное время прошло. Удобным оно было из-за того, что в это время турки были заняты боле насущными делами, чем курдский вопрос. В 1830 году закончилась война Греции за независимость, в этом же году завершилась русско-турецкая война, по которой к России отошли Абхазия, дельта Дуная и грузинские княжества и армянские ханства. Под это дело и египетский паша поднял восстание против Султана и в результате египетско-турецкой войны отхватил себе всю Сирию, даже собирался в 1833 году переправляться в европейскую часть Османской империи, но султана спас русский флот (!) — Султан попросил помощи у России и Николай, опасаясь, что в случае продолжения такого же развития событий Османскую империю поделят между собой Франция и Англия, послал корабли с десантом в Босфор — это остудило египетского пашу и он согласился на Сирию. А у султана, только что вылезшего из трех войн, оказались развязаны руки — начав наступление в 1834 году, уже в 1836 султан подчинил себе Соран и ликвидировал это курдское государство, включив непосредственно в Османскую империю. А в несколько последующих лет были ликвидированы и остальные курдские государства — в жизни курдов начинался новый этап.

После этого курды еще не раз поднимали восстания, а в горных районах на востоке Иракского Курдистана османская власть фактически отсутствовала. В 1879 году курдские земли вошли в новообразованный вилайет Мосул, выделенный из Багдадского вилайета. В 1908 году младотурки побеждают в революции и начинают настойчиво проводить политику тюркизации — дорвавшиеся до власти нацики строили свое государство. Арабское население Османской империи отвечает своим — арабским — националистическим движением — появляется Партия Децентрализации Османской империи, другие националистические организации, а в 1913 году арабы захватывают власть в Басре — Османский Ирак все сильнее распадается, в нем возникают множество общин, практически не контролируемых центральной властью, усиливаются конфликты между кочевыми племенами и городским населением, между самими племенами, между суннитами и шиитами, между арабами, курдами и ассирийцами — по всему Ираку побежали трещины и разломы.

Первая Мировая война лишь довершила дело, а в 1917 году русские войска занимают аж Сулейманию — город в бывшем курдском султанате Бабан — 500 километров на юг от Еревана, еще 250 километров на юго-юго-запад — и Багдад, а англичане — Киркук — город в 90 километрах на запад от Сулеймании. Но нашим из-за развала фронта и революций пришлось оттуда уйти, а вот англичане обосновались надолго — в 1918 году они занимают и Мосульский вилайет, хотя по Мудросскому перемирию 1918 года он должен был оставаться в составе Турции, но в результате в 1925 году Лига Наций оставила его в составе Ирака.

Курды снова получили фиг — несмотря на декларации, 90% чиновников на курдских территориях были арабами, пошли дискриминации при приеме курдов на работу, в учебные заведения, в армию. Естественно, курды тут же начали поднимать восстания. В 1920 году британцы получили мандат на управление Ираком на 4 года, и тут же вспыхнуло всеиракское антибританское восстание, которое англичане подавили с трудом только через восемь месяцев, задействовав против восставших войска численностью 65 тысяч человек и авиацию — после войны ее все чаще применяли против восставших туземцев, так как средство оказалось очень эффективным — так же англичане поступали, например, и при подавлении пуштунских восстаний.

Основными силами восставших были полуоседлые племена вдоль Евфрата, причем поначалу у английской администрации оставались под контролем только Мосул, Багдад и Басра — против оккупантов поднялся весь Ирак, на время забыв про внутренние разногласия. Курды также активно участвовали в восстании, причем они продолжали борьбу еще два года после его завершения. Потом были восстания 1927-28 годов, 1930-31, 1932, 1934-36 — причем по непроверенным слухам там активно поучаствовала и советская разведка. В тридцатых годах ведущую роль в сопротивлении начинает играть племя барзан, жившее в районе Сулеймании — они и сейчас — в 1943 — подняли новое восстание, ускорившее отступление английских войск. И это было для нас опасно — курды могли сговориться между собой и повернуть оружие и против нас.

Блин, похоже, придется заходить в Ирак. Да и не дело, когда народ будет разделен между государствами. В принципе, от Еревана до озера Ван — 200 километров на юго-запад, от Вана до Мосула — 250 на юг, и от Мосула до Киркука — 150 на юго-восток. Терпимо. К тому же район Мосула — это нефтедобыча. Нефть там была найдена в 1927 году и разрабатывалась компанией Туркиш петролеум — она была образована в 1912 году Турецким банком, Дойче-Банком и Ройал Датч-Шелл — англичанами. К 1925 году это была уже англо-франко-американская компания, в 1929 году она меняет название на Iraq Petroleum Company, а в 1932 тут появляется Mosul Petroleum Company. Кстати — среду учредителей Туркиш петролеум был Галуст Гульбенкян, происходивший из семьи оттоманских армян, которая занималась помимо банковского дела еще и торговлей нефтью — Турецкий банк — один из учредителей Туркиш петролеум, на 30% принадлежал Гульбенкянам, и в Иракскую нефть они зашли через другого армянина — нефтяного магната Александра Манташева. И в Iraq Petroleum Company Гульбенкян владел 5% акций, после чего стал одним из самых богатых людей на планете и заодно получил прозвище "Господин 5 процентов". После начала Второй мировой войны он выехал из оккупированной Франции в Португалию (прикупил у персов дипломатический иммунитет и тем спасся от концлагерей) — мы уже пересекались с Гульбенкяном через учрежденный им фонд "Всеармянский благотворительный союз", который с 1906 года занимался строительством армянских школ, больниц, церквей в населенных армянами районах Турции, Ливана, Сирии, Ирака, Иордании и так далее. Что еще хорошо — фонд противостоял дашнакам. Ну а мы пересекались с фондом в том числе и по делам разведки, а сейчас шли переговоры по финансированию строительства в новой Западно-армянской республике, я дополнительно прорабатывал канал ухода через связи этого фонда, а вот сейчас наклевывалось и нефтяное дельце — Гульбенкян начал выкуп долей, пошли махинации с акциями, которые и так сильно упали после захвата немцами Ирака. Правда, дело будет непростым — по 23,75 % акций владеют монстры мирового рынка нефти — одной частью — консорциум из пяти американских компаний, в том числе Стандарт Ойл, второй — Англо-Персидская нефтяная компания (будущая Бритиш петролеум), третьей — Ройал Датч/Шелл и четвертой — французская нефтяная компания. Я пока подумывал кинуть их всех нафиг и национализировать нефтедобычу в Киркуке и Мосуле. Может, будут воевать, а может и нет — вроде Саддам или кто там до него тоже все национализировал — и ничего, утерлись. Так что пока занимались выкупом только у американцев — если кто и выберется из войны в плюсе, так это они, поэтому лишний раз не хотелось их дразнить.

Итак, этот консорциум нашел первую нефть в 16 километрах на северо-запад от Киркука — на нефтяном поле Баба-Гургур, которое сейчас — на 1943 год — считается самым крупным нефтяным полем в мире (в РИ оставалось таковым до 1950 года, когда в Саудовской Аравии было открыто и начало разрабатываться нефтяное поле Гавар). И — кстати — в Баба-Гургуре есть достопримечательность — Вечный Пожар — нефтяные газы и метан, выходящие по трещинам из-под земли, горят здесь уже несколько сотен лет, а по преданиям — две с половиной, а то и все четыре тысячи лет и этот Пожар якобы описан даже Геродотом и Плутархом. Знаковое место, но для нас оно важно своими запасами углеводородов. А когда в 1927 там нашли нефть, то фонтан бил на высоту в 42 метра — вода под окрестными холмами подпирала нефть, и когда та нашла выход наружу — мало не показалось — ежедневно из скважины выхлестывало на окружающую местность до 95 тысяч баррелей нефти — а это более семнадцати тысяч тонн — бассейн длиной 250 метров, глубиной 4 и шириной 17 метров — целая река, которая вливалась в местную реку. Каждый день. И никак не заткнуть. Тогда нефтяники наняли местных жителей и те построили в 24 километрах от скважины плотину — ближе просто не было подходящих низменностей — и "нефтяная река" текла дотуда. Саму скважину удалось заткнуть только через десять дней, и еще полтора месяца нефть перекачивали в емкости и танкеры, а также чистили как могли местность — опасались, что в сезон дождей всю эту нефть поднимет, перенесет ниже по течению и там подожжет — так и пол-Ирака можно сжечь запросто. Но обошлось.

В 1934 закончили строительство нефтепроводов — сначала от нефтяных полей Киркука шла одна труба — 250 километров на юго-запад до Евфрата, а затем он разветвлялся на два рукава — один шел до Триполи, второй — до Хайфы — сказалась разница в интересах пайщиков компании — французы тянули одеяло на себя, англичане — на себя — в итоге пришлось делать два нефтепровода, и длина участков с учетом общей трубы получилась 856 и 1000 километров, и только в 1938 нефть Киркука пошла на рынок в полном объеме, но зато каком ! Четыре миллиона тонн в год. Причем диаметр трубы был небольшой — сантиметров сорок. Надо будет прикинуть — не сможем ли переложить ее в северном направлении — тут до Батуми по прямой — всего 650 километров, а до нашего Белгорода — 1700, и еще останется 150 километров на разные изгибы. И четыре миллиона тонн нефти потекут к нам — а это в двенадцать раз больше, чем мы добываем сейчас. Заманчиво.

В общем, вызревала мысль, что регион надо брать под себя. Вот только что делать с Ираком ? Точнее — с Королевством Ирак, как сейчас называлось это государство. Само королевство было образовано лишь в 1921 году, более десяти лет находилось под британским управлением, пока в 1932 году ему не удалось добиться независимости. Причем король Фейсал Первый сразу же заявил права и на Кувейт, который до распада Османской империи хотя и считался под управлением османов, но их власть там была номинальной, зато британцы чувствовали себя там как дома — им был нужен удобный порт в самом углу Персидского залива и торговые маршруты — в 1896 году англичане даже организовали там государственный переворот и под это дело разместили военно-морскую базу, а с 1899 Кувейт стал британским протекторатом, подписало договор на монопольную разработку нефти в Кувейте — в общем, англичане срезали подметки на ходу. Вот только нефть там нашли в 1938 — месторождение Бурган, и хотя сразу же из скважины забил 18-метровый фонтан нефти, промышленную разработку до войны не начали, а к этому времени начиная с 1920го года Кувейт превратился в беднейшую страну — в том году разработали технологию производства искусственного жемчуга и основной доход от торговли жемчугом значительно иссяк.

Но и в 1932 британцы сказали Фейсалу "фиг вам, а не Кувейт". Сын Фейсала Гази правил до 1939 года — за это время только армия пять раз пыталась устроить переворот в стране, и последняя попытка закончилась удачей — к власти пришел профашистски настроенный иракский политик аль-Гайлани — до того он уже побывал и премьером, и создал свою националистическую партию, а в 1940 взял регентство над несовершеннолетним Фейсалом Вторым, так как Гази "погиб" в автомобильной катастрофе после того, как снова призвал к освобождению Кувейта от британцев. А аль-Гайлани под давлением тех же британцев был вынужден уйти в отставку, но потом 1 апреля 1941 года снова осуществил военный переворот — его провела так называемая организация "Золотой квадрат", в которую входила военная верхушка, причем она была почти полностью суннитская. И так как переворот был устроен прогерманскими силами, то британцы двинули на Багдад войска, а немцы даже начали помогать иракцам — отправляли из Вишистской Сирии кое-какие припасы и снаряжение, а уже после начала боевых действий начали перебрасывать в Ирак авиацию — первые немецкие бомбардировщики прибыли в Мосул 11 мая. 13 мая из Сирии через Турцию в Мосул прибыл первый эшелон для иракской армии — 15 тысяч винтовок, 200 пулеметов, несколько орудий, а в конце мая — еще два эшелона с пулеметами и орудиями. В конце же мая прибыло и 12 итальянских самолетов. Но дело близилось к развязке — восставшая иракская армия показала удивительно низкую боеспособность, убегая или сдаваясь при первой же возможности — сражаться с англичанами — это вам не безоружных резать, и 29 мая правительство аль-Гайлани бежало через Иран в Германию. 31 мая 1941 года иракско-британская война закончилась.

ГЛАВА 4.

Конечно, в 1943 с захватом немцами Ирака правительство аль-Гайлани вернулось, но власть у него была только в районе Багдада да Басры, ну и Мосул — он был важен немцам как источник нефти. В общем — без внешней поддержки — будь то немцев, или англичан, или американцев — иракцы нам не противники. Да, в пятидесятых появится БААС, потом кода-то — Саддам Хусейн, но тут следовало подумать — что можно сделать чтобы снизить возможности панарабского движения. Ну, север Ирака — это однозначно курды. Впрочем, как и ассирийцы — поистине коренное население Передней Азии, так как остальные — что арабы, что курды, что турки — пришлые. Именно они создали первую империю — Ассирийскую, которая просуществовала здесь почти две тысячи лет — с 24 до 7го века до нашей эры. И к началу 20го века уже нашей эры ассирийцев все еще насчитывалось более миллиона человек, причем в подавляющем большинстве они исповедовали христианство, пусть и нескольких направлений.

Геноцид Первой Мировой прошелся по ним железным катком, оставив в живых хорошо если половину, но и закалил в боях с турками, курдами, арабами. Выжившие после геноцида в Османской империи собрались под защитой британцев на севере Ирака, прежде всего — в районе Мосула, где ранее была одна из столиц Ассирии — Ниневия. И в дальнейшем они оставались верной опорой британских колонизаторов, причем очень помогли им в иракско-британской войне 1941 года, и это неудивительно — ассирийцы помнили многочисленные случаи притеснений а то и открытого геноцида со стороны иракского правительства, и самый массовый — "Резня в Сумайиле" в 1933 году, когда погибло как минимум три тысячи ассирийцев. Так что к центральному правительству ассирийцы были настроены очень негативно. Правда, с приходом немцев это им аукнулось — по нашим сведениям, сейчас в районе Мосула шли постоянные столкновения между ассирийцами, курдами и арабами. Но оружия у ассирийцев хватало, отбиться было чем и делать они это умели — только отошли подальше от ключевых пунктов — и там их мало кто решался тронуть. Так что район Мосула отходит ассирийцам — как раз они проживают от впадения Большого Заба и дальше на север вдоль Тигра. Там и организуем Ассирийскую ССР, и еще немного к югу от Большого Заба — в 1927 там открыли еще нефтяные поля, так что прихватим и их, пусть там нефть слишком густая и годится больше для битума и гудрона, но и строительные материалы не помешают, и кто знает — что там будет найдено еще.

Итак. Ассирийцы будут вдоль Тигра, езиды — севернее — уже на территории Турции — и у них же можно сделать Туркоманскую АССР — там проживают иракские туркмены — туркоманы. Ну а Мосул — центр несторианского христианства, к которому принадлежит в том числе и ассирийская церковь востока — несторианство и христианство разошлись еще в пятом веке, но будем считать — что тоже христиане — как минимум не мусульмане. Правда, в самом Мосуле на 1924 год из 725 тысяч человек (да, большой город) проживало всего 62 тысяч христиан, ассирийцев еще меньше, а курдов — аж 475 тысяч — в восемь раз больше. Но отдавать город курдам как-то не хочется. Тем более что тут же расположены и развалины Ниневии — столицы древней Ассирии — на это и будем напирать — древность корней и все такое. Да и в округе — в сельской местности — ассирийцы преобладают. Ну а курды согласятся — придется. Мы им и так Киркук оставляем, хотя можно было бы этого не делать — до того, как там была найдена нефть, это был туркоманский город — курды и арабы пошли туда как раз из-за нефтяных приисков. Ну а будут упрямиться — всегда можно договориться с отдельными родами, а остальные как знают — благо что даже курды-мусульмане неоднородны — помню, как даже в 2018 одни курды кинули других и в результате иракская армия заняла Киркук без боя — часть курдов просто снялась с фронта. Что уж говорить про текущие времена.

Да и климат в Мосуле поприятнее — он получает 363 миллиметра осадков в год, в три раза больше чем в Багдаде, который находится всего в 350 километрах южнее — в окрестностях Мосула даже выращивают пшеницу и ячмень. К северу — еще влажнее. Кто бы мог подумать ? Для меня-то весь Ирак — сплошная пустыня. Так что такая высокая численность населения неудивительна — это считай что пятая часть населения Ирака, которая перед войной чуть перевалила за четыре миллиона.

Значит, получается следующий расклад. Между Ваном и Урмией создаем Курдскую ССР — там проживают курды-мусульмане, сюда же переселяем и курдов с Западно-Армянской ССР, которая пойдет от Вана на запад на 250 километров до Диярбакыра (ну от Диярбакыра 500 километров на северо-запад — до Самсуна и от него 300 километров на восток до Трабзона — это все будет ЗАССР, восточнее которой пойдут уже Лазская ССР и Аджарская ССР). Ну и Зазскую АССР в составе Западно-армянской ССР — там проживают зазы, которые остальными курдами не считаются за курдов, да и исповедуют алевизм — разновидность шиизма, которую некоторые считают отдельной религией.

К югу от Вана будет Западно-Курдская ССР — на территориях бывшего султаната Джизре, населенного курдами-езидами — сам город Джизре находится в 120 километрах на юг от Вана, ну так километров по семьдесят в обе стороны — на север и на юг — и по пятьдесят на запад и восток — и нормально будет езидам. А с востока у них будет тогда не просто Курдская — типа они самые главные курды, а Восточно-Курдская ССР с курдами-мусульманами — она получится уже более двухсот километров с севера на юг — от северной оконечности Вана до гор Гара на юге, по широте — совпадают с южной оконечностью озера Урмия — как раз территории бывших эмиратов Хакари и Бадинан. Тыкс. Езидов и мусульман развели, и вместе с тем в названиях республик религия не отражена — все по-марксистски — и без мракобесия, и с самоопределением наций. Должно прокатить, ну как минимум выглядит прилично.

А дальше на юг идут бывшие княжества Соран и Бабан. Вообще-то они тоже населены курдами-мусульманами. Но последние двадцать лет находились-то в Ираке, а не в Турции — под это и можно подвести необходимость их выделения в отдельную республику. Да и языки различаются — если севернее, вокруг озера Ван, основным диалектом является курманджи, то южнее — сорани. Так что и с этом точки зрения вполне можно организовать две курдско-мусульманские республики. Это получается уже Южно-Курдская ССР. И в нее же, кстати, можно включить и курдов Ирана, которые проживали вдоль западной границы — так, с востока от Бабана находилось Ардаланское ханство, которое персы ликвидировали также в середине 19го века, одновременно с турками — то ли сговорились, то ли курды по обе стороны границы вконец обнаглели, то ли просто время пришло. Впрочем, к северу и югу от него тоже было много курдов — их, значит, тоже включаем, раз от Ирана и так отрезаем Азербайджан. Получается, курдам к югу от озера Урмии отходит полоса шириной 300 и длиной 350 километров, если считать от Урмии — по сути, Иран потеряет кусок к западу от Каспия и вниз, до Керманшаха — кстати, этот город назван по имени племени — внимание! — "германии", про которое упоминал еще Геродот. Надо будет обдумать — "откуда есть пошла" Германия.

А от Керманшаха — 250 километров на запад-юго-запад — и Багдад, то есть они находятся почти что на одной широте ... А что если ... Да не — там проживают в основном арабы. Причем к северу от Багдада до Мосула — сунниты, а южнее — шииты. Да не ... Хотя обидно — если мы сейчас сдвинем границы СССР только на 500 километров на юг, то до Персидского залива останется еще 500 километров. Было бы неплохо помыть берцы в Индийском океане. Ну-ка, что там у нас ? Ну, Ирак — ладно — арабы — сунниты и шииты. А Иран ? К югу от Керманшаха идут земли луров — народа, который хотя и родственный персам, да и разговаривает на схожем языке, но вместе с тем считается отдельной народностью, образовавшейся в результате смешения местного населения — эламитов — и пришлых персов. Уже хорошо. Язык тоже — хотя и считается подвидом фарси, но имеет отельное название — лори, входящий в подгруппу луро-бахтиярских языков. И история — более чем богатая. Начиная с третьего тысячелетия до нашей эры к северо-востоку вдоль Персидского залива находилась историческая область Элам, она же — и древнее государство, столицей которого был город Сузы — первые поселения в этом регионе появились еще в 7 тысячелетии до нашей эры, к 4 тысячелетию тут было уже устойчивое поселение, вокруг которого и образовалось государство Элам, а до того тут было несколько эламских городов-государств — они то объединялись, то распадались, то завоевывались соседями и снова освобождались, пока в 549 году до нашей эры их не завоевывают персы. Ну и далее — уже с 1155 года, когда луры освобождаются от власти арабов, и до 1779 года луры имели собственное более-менее независимое государство. И только в 20м веке Реза Пехлеви начал ассимиляцию луров — в начале тридцатых годов были приняты законы на переселение в земли луров жителей из других провинций. Ну, сравнительно недавно. Значит, "как пришелец — так и ушелец". Играем на безумной древности лурской государственности.

А кто может играть против нее ? Реза Пехлеви ... свергнутый шах Ирана и его сын, который сейчас сидел на троне. Кто такие ? Ага. Предки бежали с Кавказа от русских — значит, появились тут только в середине 19го века, не раньше. То есть древностью похвастать не могут, корней в народе нет. Уже отлично. Служил в Персидской казачьей бригаде. Опа ! Что за ... ? Создана в Персии по образцу терских казачьих частей. Офицеры — из русских военных советников, командир — русский. Жалованье — из русской казны. Занимались охраной шахов, караульной службой посольств и госучреждений. То есть по сути русская военная часть, пусть и набранная из иранских тюрков (даже не персов), служила в Персии. Ну дела ... А ! Таким образом Россия противодействовала Англии. Ага — казаки понравились шаху своей формой и тот захотел такое же, ну а наши подсуетились. Молодцы. Ну, ладно.

В 1920 этот самый Пехлеви смещает русского командира — ага, получает в свое распоряжение военную силу. А начинал он в этой бригаде рядовым. Молодец ... В 1921 захватывает Тегеран — в Персии как раз шла смута — в 1905-1911 году тут шла Конституционная революция — революция за введение конституции. Причем конституция была введена уже в 1906 году, но старый шах умер, вместо него на трон взошел его сын, который разогнал меджлис с помощью той самой Персидской казачьей бригады, и революция вспыхнула с новой силой, так что в 1909 году в Персию пришлось вводить русские войска, чтобы защитить находившихся там русских подданных. Ну и заодно реализовать соглашение от 1907 года, по которому Персия делилась на три зоны влияния — северная отходила к России, южная — к Англии, а в центральной могли действовать кто захочет, в том числе Германия. Поделили почти что по братски. Наши войска пробыли на севере Персии вплоть до окончания революции в 1911 году, причем основными противниками стали кочевые племена курдов и туркменов, которые совершали набеги на селения. Более того — протурецки настроенные губернаторы западных провинций создавали свои собственные отряды, которые также совершали рейда на восток. Черт-те-что. Ну как после такого не ввести войска ? Тем более что на западных границах отметились и турецкие войска, которые зашли на территорию Персии и заняли горные перевалы. Против турков нашим тоже пришлось повоевать.

Причем в 1909 году шаха, отменившего конституцию, низложили, и его место занял его же сын, то есть уже внук шаха, который принял конституцию в 1906. Чехарда во власти. Это хорошо. Конституция снова была принята — уже второй раз, а персы пригласили американцев, чтобы они посоветовали как вести финансовые дела, так как дефицит бюджета был просто катастрофичный. Американцы конечно же "насоветовали" — выдали кредиты и даже начали создавать собственные вооруженные формирования. Так же по их совету стали повышать налоги и урезать жалование чиновникам и фидаям — участникам вооруженных формирований, выступавших за конституцию. Ну да — таких советов персы и сами себе могли выдать — дело нехитрое. Тут же начало зреть новое недовольство. Свергнутый шах высадился в Астрабаде (город в юго-восточном углу Каспийского моря) и занял его, русские и английские власти выдвинули персам ультиматум — заканчивать шашни с американцами. В итоге меджлис снова был распущен, но вроде бы уже без повешений его участников, как в 1907, и вновь созван только в 1914 году. Войска экс-шаха были разгромлены и он поселился в России.

Вроде бы все начало успокаиваться. Но тут грянула первая мировая, в 1918 году англичане полностью оккупируют Персию, в 1920 образуется Гилянская Советская Республика, и в такой обстановке, Реза Пехлеви, имея под рукой сплоченную и боеспособную вооруженную силу, удачно половил в мутной водице. Хорошо. Сначала назначен Султаном военным министром — ну а куда тому деваться. А потом этот султан в 1923 и был смещен самим Пехлеви — ну да — раз не мог удержать раньше — нечего и сидеть на троне. А в 1925 Пехлеви сам объявляет себя шахом. Ага — за два года устаканил свою власть, наверняка прижал недовольных — и — вуаля ! — узурпатор становится правителем. Что ж, получается, они тут на птичьих правах — что сам Пехлеви, что текущий шах — его сын. Ну, гуляй, рванина !

Итак — Лурская ССР. Или, если захотят — ССР Элам — название сейчас неважно. Мы ее тянем-тянем-тянем 500 километров на юго-восток до Персидского залива. А потом, если получится, еще 700 километров на восток-юго-восток вдоль этого залива — и получается, что мы почти целиком подминаем горную систему Загрос, которая сначала идет от Средиземного моря — из его северо-восточного угла, от сирийской Александретты — ровно на запад, вдоль границы Турции с Сирией а потом Ираком — 550 километров, а затем она южнее озера Ван поворачивает на юго-восток и идет сначала вдоль ирано-иракской границы — еще 1100 километров, затем вдоль Персидского залива — и до Ормузского пролива еще 650 километров — его бы берег занять — было бы вообще идеально — нас бы никто не смог заблокировать в Заливе. Правда, там вдоль Персидского залива земли луров идут еще только 170 километров, почти до Бушера, а потом начинаются земли персов, арабов, кашкаев — и так все 550 километров на юго-восток до Ормузского пролива. Не очень хорошо с точки зрения обоснования для каких-то республик — по всем правилам уж эти территории должны остаться в Иране — "международная общественность" и все такое ... Посмотрим. Теперь мы уж точно срезаем Иран вровень с западным берегом Каспия — как он идет с севера на юг — так и пойдет граница. Имеем полное право — Иран ведь объявил войну СССР (АИ). Впрочем, и до Ормуза еще встречаются луры — процентов десять там точно есть, так что может дотянем и до Ормуза.

И это еще не все ! Похоже, мы сможем решить проблему с арабами, как минимум — с ее шиитской частью. В юго-западном углу Ирана находится провинция Хузестан — именно на ее территории расположена столица древнего Элама — Сузы. Так вот — в 15-16 веках туда массово прибывали арабы. Кстати, как и в район Ормузского пролива — то есть количество персов там снова уменьшается. Так вот — из-за такого наплыва арабов южная часть Хузистана вплоть до 1923 года даже называлась Арабистаном, и до 1925 года арабская часть находилась под британским протекторатом — и только потом перешла под Иран. По каким причинам неизвестно, но вполне можно и поспособствовать воссоединению арабского народа шиитской религии, разделенного между двумя странами — Ираком и Ираном.

То есть — из южной половины Ирака и юго-западного угла Ирана мы создаем ну, скажем, Месопотамскую ССР, в которой проживают арабы-шииты. Они хоть и шииты, но арабы — поэтому с Ираном у них общее лишь религия, но не кровь. И, вместе с тем, они хоть и арабы, но шииты — поэтому и с остальным арабским миром у них мало общего — многие из мусульман вообще не считают шиитов за мусульман, так что отношение к ним в исламском мире, где подавляющее большинство сунниты — неоднозначное. И — как плюс — мы получаем на нашей территории священное для шиитов место — мечеть имама Хусейна в Кербеле — городе, расположенном в ста километрах на юго-запад от Багдада. То есть иранские шииты, да и остальные, будут привязаны к нашей территории — а это неплохой рычаг давления в переговорах. И еще один священный город — Эн-Наджаф, 160 километров к югу от Багдада. Все счастливы. Тем более что арабские сепаратисты Хузестана с появлением тут немцев сразу начали борьбу за отсоединение от Ирана (в РИ в 1946 году там появился Фронт Освобождения Арабистана, во время ирано-иракской войны 80х годов арабы поддерживали Саддама Хусейна — то есть выступали, а то и воевали против Ирана — страны, в которой они жили). Думаю, будут счастливы и шииты Советского Союза — как уже существующих, так и новых республик — они смогут свободно посещать свои святыни. Мекка и Медина, конечно, для них тоже являются святынями, как и Иерусалим, но это общеарабские, точнее — общемусульманские, тогда как в Ираке расположены именно шиитские.

Хорошо. С шиитами определились. Но севернее проживает почти миллион арабов-суннитов. И они могут представлять проблему — из-за того, что они сунниты, они связаны с остальными суннитами, расположенными западнее. А из-за того, что они арабы, они могут да и поддерживают панарабское движение и арабский национализм. С другой стороны, для арабов-суннитов остается совсем немного Ирака — от Багдада до Киркука — южной границы будущей Южно-Курдской ССР — всего 150 километров. При общей длине Ирака в чуть менее тысячу километров — это совсем немного. Значит, нечего мелочиться — включаем их куда-нибудь. О! В ста километрах к северу от Багдада находится Самарра — ее один священный для шиитов город. Значит — он и будет северной границей Месопотамской ССР. Ну и там остается совсем уж ничего. Включать суннитов в шиитскую республику — это сразу возникнут противоречия. Тогда пусть уж будут в Ассирийской ССР — кривовато конечно получается, но делать им отдельную республику — стремно. Это сразу сепаратизм. Хотя он и так будет — ну тогда уж чемодан-вокзал-пустыня — откуда собственно и пришли сотни лет назад эти племена. На крайняк — сделать им АО. И применять "департье" не к конкретным людям, а "уважать местные традиции" — то есть ко всей семье, а то и клану — не знаю, есть ли у них групповая ответственность семей за своих членов — надо будет посмотреть на их обычаи и порядки. Сначала, конечно, должны будут отработать — возместить ущерб людям и государству, а потом — "на выход". Ну а кто все-таки захочет остаться — тем тоже предоставить возможность доказать свою полезность. Тут надо будет еще подумать.

Правда, шииты Ирака уже вроде бы и без нас получали независимость — пусть и под эгидой немцев. Тем более что ресурсов у них хватало — в самой Басре — центральном городе южного Ирака — проживало чуть более девяноста тысяч человек, а в округе выращивали много сельхозпродукции, развито рыболовство, наращивается добыча нефти. Но противоречия между верхушкой и народом никуда не делись — они все хоть и одной религии, но права и возможности совершенно разные.

И тут мы очень рассчитывали на коммунистов Ирака — сколько бы их не оставалось после прихода фашистов, их еще сколько-то оставалось, более того — тут было немало народа, настроенного прокоммунистически. И тому было много причин. Даже если брать время после Первой мировой войны, то это — время фактического правления англичан, хотя формально Ираком правил король Фейсал Первый — его отец, шериф Мекки, подружился с Лоуренсом Аравийским и встал на сторону англичан, за что его сыновья и получили свои королевства — Абдалла стал королем Трансиордании — то есть местности к востоку от реки Иордан, ну а Фейсал — королем Ирака — братья стали королями-соседями. Имея в руках таких марионеток, англичане с помощью кабальных договоров выбили себе огромные преференции в этих странах, включая управление финансами, внешними делами, транспортом, армией и полицией. Как однажды заявил сам Фейсал в интервью — он всего-лишь "британский чиновник в ранге короля".

Понятное дело, что с такими "королями" и оккупантов не надо. Нефть англичане качали практически для себя, оставляя Ираку лишь немного средств на содержание короля, его двора, чиновников, армии — да и то этих средств не хватало. И откуда взять недостающее ? Правильно — высосать из народа. С подачи британцев общинные земли и без того нищего крестьянства были конфискованы в пользу крупных землевладельцев — теперь крестьяне арендовали у них свою же землю, за что отдавали с каждого урожая до 80% — англичане создали эффективную систему ограбления крестьян. И это продовольствие практически целиком шло на экспорт. Ну и так как к власти пришли сунниты, то с шиитов шкуры драли гораздо активнее.

К шиитам прежде всего и направлялись эмиссары Коминтерна, причем они пошли туда сразу после революции в России, и чем дальше, тем больше их пропаганда проникала в души и сердца иракцев. Дошло до того, что влиятельные шиитские имамы в своих проповедях говорили о родстве ислама и коммунизма, об их грядущем союзе в деле сокрушения "нечестивого запада". Сталину был отправлен богословский трактат со следующими словами: "Освобождение Востока невозможно без объединения с Россией. Она — единственное государство, законы которого согласны с исламом. Она не накапливает богатств, не угнетает трудящихся и не использует религию для того, чтобы вызывать возбуждение и раздоры между отдельными группами людей. Поэтому долг обитателей стран Востока — спешить к объединению с этим государством и создать Восточный Союз, который сумеет отомстить империалистическому Западу...". О, елей моего сердца ! Так что — "Вы нас звали — мы пришли". А то и намеками создать ощущение, что нас прислал Сталин, но неофициально, поэтому данный факт не стоит выпячивать, а те разногласия, которые проявятся — это чтобы усыпить врага. Как-то так — надо еще будет подумать, как бы это обыграть.

В 1920е годы в Месопотамии уже существуют небольшие группы местных большевиков, которые в 1935 году объединились в Коммунистическую Партию Ирака. Причем она сразу действовала подпольно, конспирации их наверняка научили коминтерновцы, поэтому-то мы и надеялись, что много коммунистов остались живы. Да и в иракской армии хватало людей, которым были близки коммунистические идеи — особенно среди тех, кто попал в армию из шиитских низов, хотя и из суннитов таких хватало. Так что мы рассчитывали и на их поддержку — не только рядовых, но и низших командиров. Верхний комсостав больше тяготел к националистическим идеям, пусть и с социалистическим уклоном, так как они всегда рассчитывали захватить власть и подмять ее под себя. Но нам были нужны именно интернационалисты, которым остается надеяться только на внешнюю силу — то есть на нас.

А ведь в районе Басры — то есть на шиитских землях — тоже хватало залежей нефти — собственно, они так и шли в Ираке — шиитские, курдские, ассирийские земли — то есть юг и восток Ирака — имели нефтяные поля, тогда как центр их имел уже меньше, а запад был вообще без нефти.

А если разговор зашел о нефти — то ведь рядом — Кувейт. Его более-менее внятная история начинается с 16го века, когда эта территория вошла в состав Османской империи, а в 1613 тут был основан город эль-Кувейт. В 18 веке его захватывают какие-то бедуины и эмират, формально подчиняясь Османской империи, фактически вел независимую политику под прикрытием британцев, благо до Индии тут было ближе, чем до Константинополя. Турки попытались было прижать Кувейт к ногтю в 1871 году, но не вышло, и в 1875 году те включили его в вилайет Басра — самим кувейтцам было в общем-то пофиг, но вот позднее из-за этого Ирак не раз заявлял претензии на эти территории. Но и англичанам требовалось более покорное правительство. Поэтому в 1896 году они устраивают тут переворот и сажают на трон свою марионетку, а в 1897 году размещают здесь военно-морскую базу. Турки попротестовали, но утерлись. А с 1899 Кувейт вообще становится протекторатом Британии — англы не стесняясь подбирали все что плохо лежит. Ну тогда нам ли не брать пример со "старейшей демократии". Хотя жарко тут шо пипец — температуры за пятьдесят в тени — не редкость. А зимой — наоборот — бывают заморозки. Но — нефть. Ее тут открыли в тридцатые годы. И населения — менее ста тысяч, то есть большого сопротивления можно не ожидать, а с учетом того, что большинство — либо бедуины, которым пофиг, либо беднота, которой все-равно ничего не достается, то большого сопротивления и не будет, да и партизанской войны — местность тут равнинная, так что авиацией выкосим любого кто поднимет оружие. Ну если только объявят джихад и тогда все сунниты начнут с нами войну. Прежде всего — саудиты. А вот кстати — Саудовская Аравия — там ведь тоже полно нефти. Причем в большинстве она расположена вдоль южного берега Персидского залива, прямо под Кувейтом и далее на юго-восток. Ну-ка, посмотрим повнимательнее — что там аналитики еще накопали.

ГЛАВА 5.

Сейчас это было территорией Саудовской Аравии, которая и образовалась-то вот только что — в 1932 году. Хотя Сауды владели этими территориями уже несколько раз. Изначально они были эмирами небольшого Дирийского эмирата — территории в самом центре Аравийского полуострова. Они пригрели аль-Ваххаба, который проповедовал возврат к чистому исламу — под этим флагом Сауды и начали расширять свою территорию, благо у населения, особенно бедуинов, было много претензий к Османской власти, а проповеди Ваххаба были направлены прежде всего против городских жителей, которые были опорой османов — возникла синергия. Начав свою экспансию в 1744 году, Дерийский эмират к 1786 году разросся в десятки раз — на более чем половину Аравийского полуострова — им не контролировались южная часть — территории современных Омана и Йемена, и западная полоса — эмираты Неджаз, в котором находились Мекка и Медина, и Асир в юго-западном конце полуострова. К 1808 году два последних также оказались под властью Саудов, так последние еще вторглись в Сирию, Палестину, Ирак, где осквернили шиитские святыни. Османы не смогли смириться с потерей Мекки и Медины и натравили на Саудов своего вассала — египетского султана, и к 1818 году египтяне разбивают саудитов — Первое Саудовское государство прекратило существование, а столицу Саудов — Эд-Диръию — сравняли с землей.

Но через три года Сауды поднимают восстание, а в качестве столицы избирают Эр-Рияд, расположенный чуть южнее от Эд-Диръии. В 1838 году египтяне снова захватывают уже Второе Саудовское государство и арестовывают его правителя, но через два года выпускают, чтобы насолить османам — совсем недавно сами египтяне не смогли взять Константинополь из-за русского флота, так хоть таким образом как-то отвлечь от себя османов. Территория государства хотя и расширилась, в том числе на восточное побережье Аравийского полуострова, но меньше чем в первый раз, а в 1865 году в связи со смертью эмира между его наследниками началась междоусобная война, под предлогом которой османы оккупируют Эль-Хасу — полосу шириной 150 километров вдоль Персидского Залива, а в центральных районах Аравии к 1890 году власть перехватывает другой род — Рашидиды.

Казалось бы, звезда Саудитов закатилась навсегда. Фиг. Сын изгнанного эмира Абдул-Азиз аль Сауд, живший в изгнании в Кувейте, в 1902 году собрал небольшой отряд — всего 60 человек — и с этими "силами" освободил Эр-Рияд от Рашидидов — видимо, местному населению "очень понравилось" их правление. Так он стал эмиром, и к 1912 году захватил весь регион Неджд — собственно центральную Аравию с Эль-Хасой. В этом же году он создает военно-религиозное братство ихванов (с арабского это и переводится как братья) — переселял бедуинов в земледельческие колонии, созданные в оазисах, возводил там мечети, которые одновременно были казармами, наказывал тех, кто противился новым порядкам — в результате к 1915 году было уже 200 таких поселений и 60 тысяч человек под ружьем. Сила.

С окончанием Первой мировой на Аравийском полуострове образовалось пять государств — Хиджаз на западе, Неджд саудитов в центре и на востоке, Джебель-Шаммар рашидидов к северу от Неджда, Асир на юго-западе, южнее Хиджаза, и Йемен (ну и Оман был под протекторатом Британии, так что не считаем). В 1921 году Абдул-Азиз покоряет Джебель-Шаммар и тем самым устраняет своих главных врагов — Рашидидов — с политической сцены. Раз.

В 1922 году захватывает северный Асир, а в 1924 провозглашает джихад против еретиков (!) Хиджаза — эмирата, в котором находятся Мекка и Медина — и там он нашел еретиков. Ихваны ворвались в хиджазский эт-Танф, перебили там кучу народа, тем самым запугали знать Хиджаза и та заставила отречься эмира от престола в пользу сына, но тот не смог удержать страну и в конце 1925 года Абдул-Азиз окончательно свергает династию Хашимитов, которые правили Хиджазом 700 лет. Вот уже вторая династия слетела с трона благодаря усилиям Саудитов. Два.

А ведь выходцы из этой династии были на тот момент королями Ирака и Трансиордании. 10 января 1926 года Абдул-Азиз объявляет о создании государства Неджд и Хиджаз. Ихваны теперь были не нужны и Абдул-Азиз начинает ограничивать их влияние. Естественно, им это не понравилось и в 1929 году они поднимают восстание, терпят поражение, переходят к партизанской войне, но Абдул-Азиз применяет европейские методы ведения войны — использует артиллерию и прежде всего авиацию, вытесняет ихванов в Кувейт, где их разоружают и интернируют англичане. Уже три.

В 1932 году он объявляет о создании Саудовской Аравии, в 1935 аннексирует Асир, который до того находился под его протекторатом из-за смут, происходивших там в течение нескольких десятков лет. Четыре.

К тому же Йемен претендовал на Асир, из-за чего тот и переметнулся под крыло Саудитов. Пять.

То есть выходит, что Сауды имеют как минимум пять местных сил, которые были бы не прочь сбросить их с трона. И получается следующее. Рашидидам возвращаем север Аравийского полуострова — их давние владения Джебель-Шаммар — и еще прирезаем часть саудитского Неджда, можно даже с Эр-Риядом. Хашимшиты получают обратно свой Хиджаз с Меккой и Мединой — благо у этой династии "под ружьем" Трансиордания, да и иракские сунниты их поддержат — ну а мы поможем их переправить и заодно избавиться от потенциальных смутьянов. Ихваны — их вооружаем и отправляем в центральные регионы гасить саудов и их приспешников. Заодно уменьшаем население Кувейта — нам меньше проблем. Чем потом будут заниматься ихваны — нам в принципе без разницы. Может, вернутся к кочевому образу жизни, может — в свои фермы в оазисах. А может будут пакостить соседям. Или даже нам — пока это не имеет значения — сейчас самое важное избавиться от самого опасного противника.

Ну и Йемен. В 1914 году эмират Йемен протянулся вдоль Красного Моря на тысячу километров — почти до Мекки, причем Ассир был частью Йемена, пусть правительство контролировало только прибрежные города, а в горных районах правили вожди племен. Но за время Первой Мировой англичане обрезали Йемен — передали Ассиру Ходейду — порт и окружающую пустыню — Ассиру — Йемен оказался фактически отрезанным от моря, и англичане не зря его пытались ослабить, так как йеменский Аден был под их протекторатом и они не хотели его возвращать. Ага ... значит, йеменцы имеют зуб против англичан. Совсем отлично. И в 1918-21 годах йеменские племена постоянно сталкивались с английскими войсками, с 1921 года англичане прибирают Ходейду к рукам, но в 1925 году йеменцы освобождают ее.

Но помимо Адена, прибранного к рукам англичанами, у йеменцев оставалась и другая больная тема — Ассир. В 1932 году он объявляет независимость от Саудовской Аравии, но и возвращаться в Йемен не спешит. Саудиты подавили мятеж и включили Ассир в состав своей страны, что еще больше обострило отношения с Йеменом. Полунезависимой оставалась лишь южная часть Ассира — город Наджран и окрестности. Саудитов подстрекали и англичане, которые пытались отвлечь внимание Йемена от темы возвращения Адена и создавали йеменцам все новые и новые проблемы. В 1933 саудиты захватывают Наджран, тут уж терпение йеменцев лопается и они освобождают Наджран и присоединяют его к себе — началась саудовско-йеменская война 1934 года. Йеменцы имели 50 тысяч иррегулярных войск и 5 тысяч гвардейцев — наиболее боеспособных частей. Несмотря на это, саудиты оккупируют как Наджран, так и прибрежную часть Йемена, и последнему приходится признать Ассам за Саудовской Аравией, чтобы вернуть прибрежную часть. Так что йеменцы имели на саудов зуб, даже клык. Люблю покопаться в истории — столько зацепок для действий ...

Итак, расклад действующих лиц примерно определен, дело оставалось за "малым" — наладить контакты, сорганизовать всех и обрисовать перспективы, ну и как мелочь — выбить итальянцев и немцев. Справимся. Только действовать надо уже сейчас, пока там сравнительно прохладно.

Таким образом, если все сложится, мы отхватим полосу вдоль юго-западного побережья Персидского Залива. Вплоть до Катара. Так почему бы тогда не прихватить и его ? В мое время Катар был если и не самым крупным, то как минимум на втором месте по добыче газа. А газ нам тоже не помешает — все лучше, чем если шейхи будут тратить его на всякие Аль-Джазиры, казино, бентли с кадиллаками и прочие цацки. Перебьются. А хорошую жизнь основному местному населению мы уж обеспечим и без шейхов. Тем более что на западном побережье Персидского залива живут также шииты, которые не принадлежат к государственной религии Саудовской Аравии — ваххабизму. Это тоже играет за нас — "воссоединение с религиозными побратимами", "сбросить иго ненавистных саудитов" и все такое. За долгие века катарской истории тут правили арабы, персы, ормузцы, османы, бахрейнцы, оманцы, португальцы, англичане — все по очереди и вперемешку. Сейчас там правили шейхи из рода Аль Тани, которые мигрировали сюда из Аравийского полуострова в начале 18го века, но только к 1850 году они установили контроль над столицей — Дохой — и подчинили себе местные племена. Ага. Значит, шейхи — снова из пришлых. Отец нынешнего шейха взошел на трон в 1913, а в 1916 он был вынужден признать протекторат Британии над Катаром. В 1940 году этот шейх отрекается от престола в пользу своего сына — причем почему-то не старшего, а младшего, точнее — второго. Вот и странность, а следовательно и вторая зацепка. Нефть тут уже нашли, но пока немного, газа же еще не нашли и это хорошо. Ну и — английский протекторат сейчас сменился итальянским — те так и шли по Аравийскому полуострову, подминая бывшие английские протектораты. Ну значит это уже следующая зацепка — типа прогоняем чужаков, чтобы сам народ определял свою дальнейшую судьбу. Ну а мы "поможем". В том числе и с продовольствием — сейчас тут стоял жуткий голод — оккупанты выгребали все что можно, чтобы прокормить свою армию. А ведь Катар — это далеко не житница, тут жарко, и только на севере, где подземные воды подступают близко к поверхности, сформировались какие-то сельхозугодья (что для меня вообще было странным) — там выращивали овощи, фрукты, финики, кукурузу, просо. Ну и рыболовство — важная часть питания местных, причем ловили не только рыбу, но и креветки.

А к западу от Катара — остров и государство Бахрейн, площадью всего 750 квадратных километров — 38х20 километров — и там, помню, базировался Пятый Флот США. Вот фиг им теперь. До войны Бахрейн, как и все вокруг, было под властью англичан, где они имели крупную военно-морскую базу, сейчас — итальянцев, ну и немцев. Ладно, тоже освободим. Правда, Бахрейн — это уже не только англичане, но и американцы — они тут орудуют с 1927 года — в 1932 году компания Бахрейн Петролеум Компани оф Калифорния нашла тут нефть. А Стандарт Ойл — это Рокфеллеры. Ладно, года два еще будет — пока США разберутся с японцами, а там посмотрим. Конечно, такой уровень планирования ниже всякой критики, но сейчас не было смысла заглядывать так далеко — мы еще не исполнили и того, что я тут напланировал.

В целом же по этим планам получалось, что мы отрезали половину Турции — от Самсуна на юго-юго-восток шла почти прямая линия длиной 2400 километров — до Катара, отрезая от Аравийского полуострова историческую и географическую область Эль-Хаса — шириной километров двести, а лучше двести пятьдесят — еще сотня и уже будет Эр-Рияд, но я хотел не ошибиться с нефтяными полями. На востоке — от юго-западного угла Каспия почти прямо на юг шла другая линия длиной 700 километров, которая, не доходя до Персидского залива 150 километров, поворачивала на юго-восток и шла еще 750 километров до Ормузского пролива — мы отсекали от Ирана его западную и юго-западную часть. Таким образом мы мало того что обкарнывали Турцию, Иран, Саудовскую Аравию, мы полностью включали Ирак, Бахрейн и Катар. Но самое главное — мы как бы челюстями охватывали северо-западную часть Персидского Залива со всеми его углеводородами — нефтью и газом. Не знаю — полезем ли и в Договорный Оман — сборище шейхств и мелких княжеств, которые сейчас находились под протекторатом, а фактически под властью Англии, и которые, как я понимаю, в дальнейшем образуют Объединенные Арабские Эмираты. Нефти и газа там еще не нашли, так что может и их приберем к рукам — посмотрим как пойдет. Все-равно основные разборки будут уже после войны — с англо-саксами.

Англичан, в принципе, можно уже списать — Индию они уже не вернут, Африка тоже полыхает — колониальная система Великобритании развалилась гораздо раньше, чем в мое время, причем она это сделала не под контролем англичан, а самостоятельно, с подачи немцев, японцев и итальянцев — то есть у англичан не остается в ней рычагов управления, соответственно, они не смогут продолжать выкачивать оттуда ресурсы задарма. Так что Англо-Иранская нефтяная компания (будущая Бритиш петролеум) и англо-датская Ройал-Датч Шелл идут лесом — голландцы тоже все теряют — Суматру у них отняли японцы. Если только за них не заступятся США — ну так этими компаниями будут потеряны в том числе и рычаги управления на местах, так как мы тут уже сформируем правительства союзных республик — и под их прикрытием сможем забить на все претензии, благо что Рокфеллеров из России уже выкидывали — и ничего — утерлись.

Персидский залив, правда, сейчас дает больше объемов нефтедобычи, чем у них было в Российской Империи — раз в пять — но ничего, снова утрутся. Американцы — Стандарт Ойл оф Калифорния — это Ротшильды. Их тоже уже выкидывали из России, правда, тогда у них не было авианосного флота. Но оборудовать аэродромы и затем в случае опасности перегнать туда самолеты и персонал — это все-таки проще, чем тащить все это на плавучих стальных корытах. Так что скорее всего отобьемся, а на разворачивание такой же инфраструктуры где-то у наших новых границ американцам потребуется время, которого мы им просто не дадим — национально-освободительные движения, подкрепленные нашими ДРГ и штурмовой авиацией по идее должны поставить крест на любых массированных применениях авиации против нас. К тому же пока добыча нефти что в Бахрейне, что на аравийском полуострове, не была так уж важна для американцев — да, они уже понимали, что тут может быть много нефти — и суетились, старались перехватить у Англии новые участки — англичане неплохо себя чувствовали с иракской и иранской нефтью, поэтому не особо телились насчет аравийской — вот американцы и пытались подрезать подметки и застолбить территории концессиями. Но пока тут добывалось ими всего миллион тонн в год, причем с глубин порядка шестисот метров — дальше не забуривались. Да, у них были технологии и более глубокого бурения, но в этом плане и мы уже достигли неплохих результатов — в конце августа наши буровики на опытной скважине достигли глубины в пять километров, правда, электробур там сломался и были сложности с его вытаскиванием. Ну, это технологии, а в политическом плане мы имеем как минимум два года форы — пока американцы разберутся с японцами. И это по минимуму, а скорее всего три-четыре — дела у них шли хуже, чем в моей истории. Причем и аравийская нефть им будет недоступна — американцы уже начали было строить НПЗ для бахрейнской нефти, чтобы снабжать нефтепродуктами свои войска на Тихом океане — и теперь — облом. Так что и этот момент хоть насколько-то да задержит развитие событий.

Мы же в идеале получим прямо сейчас 4 миллиона тонн иракской нефти, 8 миллионов тонн иранской и 1 миллион аравийской — то есть 13 миллионов тонн нефти в год. По сравнению с нашей текущей добычей в 300 тысяч тонн рост будет в 43 раза. Да, это будет менее чем в 2,5 раза от того, что добывалось в СССР перед войной, но надо ведь смотреть на перспективу, а счет там шел на сотни миллионов тонн в год — если нам удастся удержать регион, то СССР не придется нахрапом лезть за нефтью в Сибирь, тратить на это колоссальные ресурсы — можно будет спокойно проводить разведку, разрабатывать технологии для работы в условиях полярного холода, и нефти все-равно будет более чем достаточно (в 2016 году Саудовская Аравия добыла 585 миллионов тонн, Ирак — 219 (и это в условиях фактической войны), Иран — 216, ОАЭ — 182, Кувейт — 152, Катар — 79 — всего в регионе было добыто 1433 миллиона тонн нефти — почти полтора миллиарда тонн. РФ в том же году добыла 554 миллиона тонн, Белоруссия — 1,8 миллиона тонн). То же и по газу — пока его добыча тут была очень небольшой, но в мое время район Персидского залива был одной из газовых житниц (в РИ в 2016 добыто газа — в Иране — 202 миллиарда кубометров, в Катаре — 181, в Саудовской Аравии — 109, ОАЭ — 61, в Ираке — 1 — всего — 554 миллиарда кубометров газа; Россия — 579, США — 749). А газ — это гораздо более удобное топливо, чем, скажем, дрова — в итоге если мы переведем наши города и поселки с дровяного на газовое отопление, это существенно снизит трудозатраты, соответственно, высвободит миллионы человеко-часов в год.

Правда, для всего этого потребуется построить инфраструктуру — начиная от магистральных газопроводов и заканчивая газовой сетью до квартир и цехов. Ну, всякие трубопроводы строили в России еще начиная с 20го века — керосинопровод Баку-Батуми длиной 835 километров был построен в 1906 году и пропускал по трубам диаметром всего 10 сантиметров 900 тысяч тонн керосина в год. Нефтепровод Грозный-Туапсе — построен в 1928 году, длиной 618 километров из труб диаметром 25 сантиметров и пропускной способностью 2 миллиона тонн нефти — причем построен всего за два года. Мы же — при использовании сварочных автоматов — в принципе можем строить тысячу километров таких трубопроводов в год одной бригадой. То есть для перекачки всех 13 миллионов тонн нефти нам потребуется построить шесть ниток 25-сантиметровых трубопроводов длиной в 2,3 тысячи километров каждая — чтобы дотянутся от Дубая хотя бы до Туапсе, где есть НПЗ, построенный еще до войны. Ну и от Туапсе до Минска — еще полторы тысячи километров. Но, скорее всего, для начала будем строить нитки из полуметровых труб — их пропускная способность в четыре раза выше — то есть 8 миллионов тонн — и шесть бригад по тысяче человек каждая по нашим расчетам смогут построить ее где-то за год.

Пока основная проблема была с трубами — их прокаткой, да и вообще с металлом — на один погонный километр потребуется 130 тонн металла, на три тысячи километров — 400 тысяч тонн — а это было пока больше нашей годовой выработки в 360 тысяч тонн. И таких трубопроводов потребуется минимум два — один для нефти, с учетом что часть ее будем перерабатывать на месте для транспорта и промышленности, второй — для газа — через него можно будет прокачать примерно 4 миллиарда кубометров газа в год — таким количеством можно нагреть от нуля до кипения 320 миллионов кубометров воды, причем кубометр газа теплотворнее килограмма торфа в два-три раза, а транспортировка и подача — гораздо менее трудозатратна — в случае торфа надо пересыпать твердое вещество а для газа — гнать его по трубам, то есть экономия трудозатрат выйдет просто огромная. Когда все будет построено. Но вначале придется сильно вложиться.

Так что потребуется ускорить работы по КМА — экскаваторы, самосвалы, мощные бульдозеры — чтобы снять сто тридцать метров покрыши и начать добывать руду открытым способом, да и на наших рудниках увеличить количество забоев раза в два, ну и нарастить мощности по выплавке металла. Дел — много. Зато с этой энергией — газом и нефтью — мы получим мощный рывок, так как будет меньше усилий тратиться на добычу энергии. Еще подумаем — может, доведем трубопроводы до электростанций а дальше будем гнать электричество ... Хотя нет — это уже на будущее, пока же нам потребуется топливо и тепловая энергия, а это все-равно нефть и газ, прежде всего нефть — ее ведь можно и просто сжигать в печах для получения тепловой энергии — саму нефть или мазут или нефтяной пек и что там еще остается от переработки нефти на топливо — бензин, керосин, газойль ... И это я еще не беру в расчет другие проблемы — ту же охрану трубопроводов. Думаю, если лет за пять протянем хотя бы одну нитку — это будет большой удачей. Да и то — без остального Союза не обойтись — даже если у нас будет металл, то прокатать его в трубы — отдельная проблема, и тут уже существующие предприятия будут как нельзя кстати.

Но это — энергетика — она пригодится и нам, и Союзу. А чтобы Союз не обошелся без нас, мы получаем на этих землях несколько республик — Курдскую ССР между озерами Ван и Урмия, Зазскую АССР, Западно-Курдскую ССР к юго-западу от Вана, Восточно-Курдскую ССР к востоку от нее, Южно-Курдскую ССР, Лурскую, Месопотамскую, Ассирийскую, ну и по юго-западному берегу Персидского залива ... даже не знаю как назвать ... Заливскую ... ? похоже на заливное ... Ладно — над названием еще подумаю. Итого — семь республик и одна автономная — получим еще 7 х 32 + 5 = 229 голосов в Совете Национальностей, итого у нас там будет небольшой перевес со счетом 620:641. Йес-с-с-с-с-сссс !!! В итоге, если все срастется, то через Совет Национальностей мы получим "блокирующий пакет акций" Советского Союза — без одобрения одной из палат Верховного Совета — Совета Союза или Совета Национальностей — ни один закон не может быть принят. Для надежности надо будет еще натыкать несколько автономий — штук десять-то наберем. Ну и может прихватим у Турции Киликию с Антальей — чтобы было где отдыхать трудящимся. В общем, запас не помешает.

С населением — то есть депутатами для Совета Союза — будет похуже. Те же курды — на Турцию, Ирак и Иран их приходилось максимум два миллиона. Сам Ирак — четыре миллиона населения минус примерно семьсот тысяч курдов — итого на круг 5,3 миллиона. Иран — общее количество населения сейчас всего 12 миллионов, к нам отойдет миллиона два, причем курды уже посчитаны — итого на круг где-то 6,6 миллиона. Ну и Кувейт, эль-Хаса, Катар с Бахрейном, может — ОАЭ — тысяч триста, не больше — населения тут еще очень мало, демографический взрыв не начался. То есть получаем 6,9 миллиона, что добавляет в Совете Союза еще 23 депутата, итого получаем там соотношение 400:288 депутатов не в нашу пользу, то есть можем взаимно блокировать законопроекты, значит, придется договариваться.

Дело "за малым" — убедить Сталина фактически поделиться властью. Конечно, он не сможет просто так проигнорировать "свободное волеизъявление" народов, когда "те" попросятся в состав СССР, но для сохранения лица, да и чтобы он особо не лез в дела новых республик, хотя бы поначалу — для этого надо будет иметь что-то существенное, с чем не жалко будет расстаться — что-то очень существенное и важное и для власти, и для экономики. Важное — это Киев как символ, Баку — нефть, но его еще надо освободить. Как и Грузию — родину Сталина. Ну и делиться нефтью с Залива — тоже вариант. Тем более что добывать ее там проще, так что этот регион может стать площадкой для совместных проектов — советские нефтяники будут там работать и учить тоже советских, но наших — поиск и добыча нефти все-таки непростое дело. Да и строительство трубопроводов — тут мы по сравнению с СССР тоже пока выглядим бледно. К тому же помочь Союзу с топливом будет полезно даже без учета взаимоотношений с центральной властью — если у людей будет больше топлива и меньше потребуется возиться с дровами, геологоразведкой в районах со сложными климатическими условиями, проще говоря — гнусом летом и невероятным дубаком зимой — это будет очень полезным делом. И если мы совместными усилиями лет за пять удвоим, а лучше утроим добычу, и половину будем отдавать Сталину — может, это будет дополнительным камешком на весах принятия дальнейших решений — ведь наверняка Сталин захочет принять какие-то законы, против которых мы выступим — и если будет такая увязка экономик — он возможно и не захочет идти на конфронтацию. Конечно, он может попытаться просто отнять все, но может быть и не попытается — ведь выборы тут будем проводить мы, власть — у наших людей, так что если что — новоиспеченные республики могут и отделиться от СССР — право-то выхода у них есть. Правда, есть тут и разведсети — и советской разведки, и Коминтерна, хотя они порядком подистрепались. Но на нас уже выходят люди, которые залегли на дно после репрессий тридцатых, когда из-за арестов советских разведчиков рвались налаживаемые годами каналы. Ну — кто-то выходит, а кто-то и нет — и сколько таких — не знают наверное и на Лубянке.

К тому же мы можем просвещать местный народ на тему — за счет чего их жизнь улучшается, и таким образом перетягивать его на свою сторону. Скажем, в 1940 году баррель нефти стоил доллар. Соответственно, иракцы от своей нефти могли бы получать 28 миллионов долларов. При стоимости тонны зерна, скажем, 50 долларов (беру докризисные цены чтобы уж наверняка) — это 560 тысяч тонн зерна — по 140 килограммов зерна каждому иракцу ежегодно. Вместо этого каждый житель Ирака за исключением верхушки получал фиг да еще налоги в 80% от собранного урожая. Верхушка Ирака получала хорошо если миллион долларов, а скорее всего и меньше — остальное шло владельцам западных нефтяных компаний. С нами же даже за счет снижения налогов иракцы будут получать полную компенсацию за добываемую тут нефть — мы вполне можем и не везти сюда зерно. Но — что-то все-таки привезем, чтобы создать фонд на случай бедствий и катаклизмов — то есть местные жители получат страховку. Снова нам плюсик.

ГЛАВА 6.

А образование ? здравоохранение ? Если уж брать мировые расценки, то зарплата учителя в США в двадцатые годы была 970 долларов в год — двадцать тонн зерна или 970 килограммов мяса без кости. Даже если один учитель будет приходиться на 30 учеников, родителям пришлось бы выложить в год 700 килограммов зерна или 32 килограмма мяса. С учетом того, что многие жили на одну лепешку в день на человека — это неподъемные цены. А мы все это предлагаем бесплатно. И это — только начальное образование, а среднее, специальное, и особенно высшее обходились бы гораздо дороже — там ведь требуется больше специалистов, помещений, оборудования. Большинству иракцев это было не то что не по карману, а просто не светило даже в мечтах. Мы же мечту можем сделать реальностью.

Врачи обходились бы дешевле — годовая зарплата в 725 долларов аналогична 14 тоннам зерна или 725 килограммам мяса. Пусть даже из расчета один врач на 1000 жителей — получалось бы "всего-то" 14 килограммов зерна, но на хозяйство из пяти человек — это уже 70 килограммов — чувствительная величина. А учитывая, что в СССР в 1940 году на 1000 человек приходилось уже 7 врачей и 24 фельдшера — "суммы" еще бы возрастали. В общем, такие расчеты еще требовалось обдумать, составить какие-то плакаты, по типу советских из моего детства, где, скажем, доходчиво и с цифрами объяснялось, что содержание одного ребенка в лагере стоит 150 рублей, но родители платят всего 10 рублей за смену, остальное доплачивает государство. Так и здесь — для первого-второго поколений советских иракцев это будет вполне наглядная агитация, третье будет жить уже по привычке, а с четвертым начнется всякая фигня типа "Хватит кормить Союз !" — ну да, они уже забудут кто и что для них сделал, старые заслуги считаются небылью и важно только то, что сейчас. Хорошо хоть что на этом поколении уже затормозится демографический взрыв — оно в худшем случае удвоит население, скажется урбанизация. Да и нам-то сейчас главное протянуть до ухода Сталина, а дальше гайки всяко должны начать раскручиваться. Как любила приговаривать моя бабушка — "Как пришел Маленков — так поели мы блинков". Вот такие поговорки и надо запустить, ну и плакаты с инфографикой — мы уже давно их вешали на наших территориях — показывали количество убитых и взятых в плен немцев, подбитых танков, уничтоженных орудий, трофеев — за неделю и нарастающим итогом с начала войны, и людям это нравилось.

Ладно, до этих проблем еще далеко, сначала надо реализовать то, что я напланировал.

А вообще прикинем — какие силы нам тут могут противостоять. У немцев на Ближнем Востоке где-то 20 дивизий — четыре танковых и остальные — пехота и мотопехота. Они двумя колоннами ушли на восток — к Индии и Узбекистану, причем две повернули назад — к западному берегу Каспия, чтобы оттеснить нас в горы. Северной группе, прущей в сторону Ашхабада, чтобы вернуться в Ирак, придется пройти тысячу километров. Это неделя минимум — даже если двигаться только передовыми частями. Тылы же они подтянут недели за две — тогда и начнется настоящая война. В Ираке у них расположены гарнизоны общим числом в дивизию, но она пехотная и больше для охраны — скажем, не самые боеспособные части — справимся. От Индии же им идти уже две тысячи километров. Правда, они могут воспользоваться морским транспортом, но это тоже — неделя минимум, и это если у них будут порты для разгрузки. То есть хошь-не-хошь — надо брать Иранский Бушер и Иракскую Басру — тогда фрицам придется либо выгружаться на необорудованный берег либо топать своими колесами либо проводить десантную операцию при минимуме кораблей и еще сильном английском флоте. Но всего это будет под четыреста тысяч человек. А еще французы в Сирии — тысяч сто человек, итальянские дивизии — пусть много их ушло в сторону экватора, но и на Аравийском полуострове находилось минимум пять дивизий, да из Египта могут перекинуть пару как минимум. Это еще сто тысяч. И еще по столько же иракских, иранских, индийских войск. И саудиты — они быстро сориентировались в обстановке, переметнулись к немцам, и могут выставить также под сто тысяч человек. То есть по минимуму у врага получается более миллиона солдат, причем минимум треть — немецкие части, а остальных можно было бы считать по остаточному принципу, если бы не их количество. Так что нам тут потребуется минимум триста тысяч, лучше — полмиллиона. Конечно, наша армия уже перевалила за четыре миллиона, но ведь есть и другие фронты, да и тысяч триста из этого полумиллиона еще надо будет перебрасывать из-под Курска — а это 2500 километров по прямой, с учетом изгибов — все три тысячи. Месяц минимум. Даже если они будут замещать наши части на Кавказе а те пойдут на юг — все-равно две недели. И это без учета возможных боев по освобождению всего напланированного. Да и с запада могли подойти еще какие-то части, хотя это вряд ли — немцы разослали все что у них было. Наверное. Ну или им добираться будет сюда еще дольше. Причем они ведь начнут выдвижение не сразу — сначала мы дойдем, позахватываем все что можно, только потом немцы начнут обращать внимание на панические сообщения из своих азиатских владений.

То есть — полмиллиона бойцов вынь да положь. Причем половина из них должна быть неплохо обстреляна, а половина может быть из набора этого лета — слаженность в подразделениях конечно не та, но индивидуальная подготовка — вполне на уровне. А ведь надо будет налаживать местную жизнь — организовывать советы народных депутатов — кто-то же должен выбрать всенародных представителей, которые подпишут петицию о приеме в состав СССР ? Хозяйственная жизнь — ладно, пока оставим как есть. Ну, переделим землю, расскажем о налогах — скажем, если сейчас забирают 80% урожая, мы будем забирать 30%, но на время войны — еще военный налог — еще 30%. Должно быть нормально — в ЗРССР народ отнесся с пониманием и от послевоенного времени ожидает более сытой жизни, так как налог мирного времени нами был снижен еще осенью 1941 года. А как общаться с арабами и другими местными ? Нужны русско-местные и местно-русские разговорники — хотя бы на полтысячи слов и сотню фраз, нужны переводчики — и тут может придется разговаривать через три уровня — скажем, армянин знает курдский и переводит слова нашего командира курду, а курд знает арабский и переводит уже арабам. А еще надо подумать как свести к минимум сопротивление верхушки. Она сейчас настроена панарабистски и тянет за собой и низы, которые кормятся от нее. Ну, низы перетянем пищей и землей, хоть частично, а панарабизим — он по сути арабский национализм суннитской ориентации — шииты в нем хоть и арабы, но бедные родственники — их и меньше, да и далеко не всеми мусульманами шииты воспринимаются как мусульмане — они как разошлись в шестьсот-каком-то году, так и расходились с суннитами все дальше и дальше. Да и течений у шиитов под десяток. Впрочем, как и у суннитов ... или у тех просто школы, а не течения ... ? С этим еще предстоит разбираться — может, можно будет сыграть на каких-то противоречиях. Пока же я рассчитывал на то, что на наших территориях арабы-шииты будут в большинстве, а арабы-сунниты — в меньшинстве, а с учетом других религий или народов — в подавляющем меньшинстве — может даже один-к-десяти. Но проблемы все-равно будут — ведь сунниты за пределами наших республик могут объявить джихад. Тут я рассчитывал на династии Хашимитов, точнее — на нашу помощь им в возвращении Хиджаза с Меккой и Мединой. Но, конечно, все будет определяться раскладом сил, а он определится в противостоянии с США — Англию, думаю, все-таки уже можно списать со счетов — потеря Индии и Африки переводит ее на уровень Польши — мал клоп, да вонюч.

И основная проблема была как раз с пропихиванием на юг дополнительных войск. Ведь к северу — в полосе Киев-Полтава-Курск-Елец-Тула-Рязань-Пенза шла грандиозная — нет, грандиознейшая ! — Битва. Если считать со всеми изгибами от Могилева до Сталинграда, то длина южного фронта получалась более трех тысяч километров (это я не учитываю остальные участки фронта — наш — западный и юго-западный и РККА к югу от Сталинграда до Астрахани, а еще прибалтийский у нас и РККА, Карельский у РККА, Донбасский и Кавказский у нас), из них на нашу часть приходилось всего 1200 километров, а остальное "досталось" РККА, причем немцы таки перерубили выступ Пенза-Тамбов-Липецк-Елец, который Красная Армия удерживала уже третий месяц, даже когда фрицы вышли в его тыл — к северу — на Тулу, Калугу, и на восток — в сторону Пензы. Войск на такое пространство не хватало ни одной из сторон, поэтому на большей части фронта шла маневренная война, и лишь на некоторых участках стороны смогли сформировать устойчивую и плотную оборону — в основном на тех, что войска занимали к началу этой битвы — такие участки были у РККА — вокруг Ельца и к северу от Сталинграда — остальные участки представляли собой наспех скроенную оборону. Мы же сдвинулись от своей первоначальной линии обороны и так же латали дыры и маневрировали.

Впрочем, немецкая оборона была такой же дырявой. К сожалению, они прорвали-таки в конце августа слитным ударом с севера и юга оборону РККА в районе Пензы и окружили советские войска — образовался огромный котел по линии Елец-Липецк-Тамбов и дальше на восток — длиной 350 километров и высотой в 100. И после этого ушли в глухую оборону, вытащили из боев свои подвижные части и к 10 сентября перебросили их на наш участок. Мы как раз рвались на юг, к Кавказу, все внимание было направлено именно на то направление, а ситуация на восточном фланге казалась стабильной, поэтому поначалу не отследили появление пленных из частей с другими номерами и эмблемами. А к середине сентября немцы подтянули тылы и вдарили. Вдарили они и с запада, и этим слитным ударом немцы начали перерубать нарост, который протянули вниз по карте наши части. И это несмотря на те события, что сейчас разворачивались на западном и юго-западном участках нашего фронта (о чем расскажу позднее) — немцы справедливо полагали, что если они уничтожат наши войска на южном фасе, то "западным" соединениям волей-неволей придется оттягиваться назад. В принципе, на таком же замысле основывались и их планы летнего наступления — из захваченных карт, штабных документов, допросов высокопоставленных пленных следовало, что немцы планировали пробиться к Смоленску и Минску и затем либо окружить и разгромить наши части, либо обменять вновь захваченные территории на Кенигсберг и другие немецкие земли, что мы захватили годом ранее — хотели уберечь от боев исконно немецкие территории, сохранить в целости и здания, и население. Но такая хитрая многоходовка разбилась о стойкость советских войск — как наших, так и РККА. И тут выстрелил второй замысел их плана — хотя наступление и шло по расходящимся направлениям — на северо-запад против нас и на северо-восток против РККА, но эти ветви могли в случае чего поддержать друг друга. Сейчас это самое "в случае чего" и наступило.

Тем более что у нас-то как таковой обороны на новых рубежах и не было — наспех созданные опорные пункты, без развитой системы окопов и уж тем более сплошного перекрытия местности, в лучшем случае — лишь с огневой связью между опорниками. Да еще под ногами путались эти выходящие из-под Брянска волны недобитков, которых оставалось немало — все тут как превратилось в июле в мешанину наших и немецких подразделений, так уже почти два месяца и пребывало в таком состоянии — отсутствие явного фронта, лишь едва возникающие и тут же пропадающие участки обороны, блуждающие котлы, в которые попадали то наши, то немецкие части, причем сегодня наша часть могла окружить немецкую, а завтра проходящий рядом другой котел, в котором была другая немецкая часть, наоборот, создавал окружение для нашей части — два котла как бы обволакивали одну из стенок, создавая внутри пузырь с нашими войсками, которые до того удерживали внутри немецкие, а через день все менялось местами — чехарда и хаос. Добавляли радости и прорывы немецких частей извне, наши выпады наружу — все это не способствовало стабилизации обстановки, да мы к ней особо и не стремились — мы реализовывали свое преимущество в подвижности, а биться в сплошную оборону — ну совсем не хотелось.

К середине сентября все, правда, начинало устаканиваться, но мы-то рвались дальше на юг — и там также образовывались анклавы из наших войск и освобожденных территорий, которые были связаны тонкими перешейками, которые периодически перерубались какими-то залетными немецкими частями — так, сообщение между Белгородом и Изюмом за какие-то две недели немцы перерубали к востоку от Харькова три раза, а мы его восстанавливали два раза и к середине сентября Изюм-Славянск-Краматорск-Дружковка — 70 на 20 километров — были в изоляции, к востоку от них были еще две наши "плюхи" — Рубежное-Северодонецк-Лисичанск в тридцати километрах и гордый Ворошиловград (бывший и будущий Луганск) еще в сорока, в тридцати километрах южнее Дружковки — Горловка-Енакиево 20 на 30 километров, в сорока километрах восточнее еще держался Красный Луч ну и в 80 километрах к востоку шли бои за Шахты-Новочеркасск-Ростов — 100 на 40 километров, а там уж в 50 километрах к югу начиналась наша Кубань, на которой было сравнительно спокойно — после нашего рейда на юг немцы все пытались восстановить транспортные артерии, которые мы постарались перекрыть перечисленными выше освобожденными районами — непосредственно их территориями либо рейдами из них. А Горловка, Енакиево, Артемовск, Алчевск, Стаханов и еще несколько освобожденных нами городов и поселков были временно потеряны, но основные транспортные пути мы пока удерживали, и немцам приходилось изрядно попетлять, чтобы протащить колонны грузовиков с запада на восток — даже без учета нападений наших ДРГ и партизан их транспортные пути удлинились в два раза, а о железнодорожном транспорте им можно было просто забыть.

И вот теперь немцы жахнули по нашим территориям к северу — благо оттуда ушло много войск на юг, а подойти достаточно свежих частей еще не успело — люди занимались уничтожением и преследованием "брянских" котлов, отходивших на юг — после выхода части немецких войск из котлов они стали стремительно схлопываться — наши подразделения проламывали оборону, входили в прорыв подвижными соединениями — ротами, а то и взводами — лишь бы создать еще один рубеж в тылу котла. И часть батальонов, выполнив задачи по уничтожению куска противостоящего им фронта, снимались с захваченных позиций, грузились на транспорт и отправлялись на юг — лавина войск как стронулась в начале августа, так неспешно и сползала все дальше и дальше. Но — медленно, мы старались протолкнуть как можно войск как можно дальше на юг, чтобы застолбить территорию, поэтому середина оставалась "голой". Вот немцы и воткнули клинья в нашу оборону на восточном — севернее Курска — и западном — в направлении на Чернигов — фасах нашего фронта.

Воткнули и начали их расширять — наши войска там были в движении и пришлось принимать врага на малооборудованных позициях, а то и вовсе вести встречные бои. В итоге немцы за двенадцать дней все-таки пробили коридор с запада и востока и соединились, отрезав нашу южную группировку — по нашим подсчетам, в наступлении участвовало шесть танковых и четыре мотопехотных дивизий, а пехотные еще подтягивались. Заодно отрезали Киев, в котором еще продолжались бои, ну а Полтава и так была в окружении. Вот только кто кого окружил, было пока непонятно — их коридор был шириной десять-двадцать километров, а длиной — почти четыреста, и его стенки постоянно уплотнялись нашими войсками, тогда как немцы растянули свои порядки и теперь только и могли что окопаться в опорниках и вести активную оборону на остальных участках. Ну, с их-то проходимостью ... немцев можно было бы и пожалеть, но вместо этого мы их будем бить. Тем более что немецкой авиации на коридором не было, тогда как наша там господствовала, особенно когда были выбиты все немецкие ЗСУ.

Пожалуй, единственным плюсом для немцев было то, что они смогли высвободить пару небольших котлов, образовавшихся отходящими еще из-под Брянска частями, да собрать несколько тысяч разрозненных солдат и офицеров из групп, а то и одиночек, пробиравшихся на юг. А в остальном — их подвижные соединения влезли на освобожденную нами территорию и там и увязли в наших частях — немецкая пехота продвигалась с запада существенно медленнее, поэтому танкистам и мотопехоте приходилось воевать один-на-один со всей нашей силой — это был шанс. И сил чтобы добить хотя бы южную группировку наших войск, у немцев пока не наблюдалось — если с юга они постоянно подбрасывали свежие части и подвозили топливо и боеприпасы, то "коридорным" приходилось экономить каждый снаряд, каждый патрон, каждый литр — все пути подвоза находились под нашим воздушным и наземным террором — между немецкими опорниками хватало промежутков, через которые внутрь коридора просачивались наши ДРГ. Снова начиналась наша любимая игра "раствори фрица", когда недостаточно плотные порядки немецких войск позволяли проникать в их тыл и наносить удары оттуда — мелкие, но постоянно, что, при отсутствии подкреплений, делало их боевые порядки лишь еще дырявее.

Мы же как-то не особо беспокоились насчет сложившейся ситуации. Ну да — получили огромный котел и два маленьких, да на Донбассе и Дону четыре штуки, ну и Кубань с Кавказом были отрезаны от наших территорий. Но мы воевали в обстановке полного окружения уже два года, и кое-чему научились. Прорывы и рейды ДРГ — это ладно, само собой разумеющееся дело. Но и подпитка котлов была у нас поставлена на довольно высокий уровень — я все-таки не зря налегал в том числе на транспортную авиацию, пусть даже в ущерб истребительной — сейчас наши авиатранспортные полки могли поднять в воздух за один раз более тысячи тонн груза — четыреста Аистов по полтонны если недалеко, триста однотонных транспортников, которые мы выпускали начиная с с осени сорок первого, сотня трехтонников и двадцать пять новейших самолетов на десять тонн. И при случае могли привлекать истребители и штурмовики — двести-триста килограммов на семьсот самолетов — тоже неплохой приварок. Ну и высотники — все сорок штук — могли нести две тонны на дальности до трех тысяч километров. Но даже если не привлекать к снабжению боевые самолеты, то и транспортная авиация была способна на многое — они выполняли минимум пять рейсов в сутки, а бывали дни, что и десять рейсов — тогда сменные экипажи и техники, конечно, работали на износ, но и летные часы наращивались довольно быстро — а ведь большинство пилотов только и мечтало, что отлетают необходимый стаж в двести часов и наконец-то пересядут на боевую технику — сначала штурмовики, а там, глядишь, и истребители. Топливо, конечно, сгорало со страшной силой — даже с учетом захваченных у немцев запасов к середине октября нам придется снизить интенсивность полетов до одного вылета в сутки. Но пока была возможность летать — мы летали, так что котлы не испытывали какой-то нужды и были способны держаться чуть ли не вечно. Правда, в последнее время немцы уже подтянули сюда более сотни истребителей, но не группировали их на аэроузлах, а искусно прятали от ударов наших высотников, поэтому транспортники все чаще приходилось собирать в колонны и отправлять под прикрытием истребителей. Да и погода все боле портилась — начинались осенние дожди. Но три недели вроде должны продержаться, а там уж подтянем достаточно сил, чтобы восстановить наземное сообщение между освобожденными территориями. Ведь тысяча тонн — это колонна из трехсот трехтонных грузовиков, но перемещающихся со скоростью двести-триста километров в час. А таких "колонн" мы отправляли пять каждые сутки — все-таки часть Аистов постоянно использовалась в качестве легких штурмовиков, да и работала транспортная авиация не только на южное направление.

К тому же мы вывезли к себе с этих территорий более пяти миллионов человек местных жителей, что также снижало нагрузку на нашу транспортную систему — меньше ртов приходилось кормить с помощью авиатранспорта, наоборот — сделанные ими запасы использовались нашими войсками. Но с "новичками" появлялись и новые проблемы. Конечно, околхоживание сильно ударило по крестьянству, но немецкая оккупация ударила по нему еще больше, поэтому сейчас многие ожидали от нас какого-то чуда. К тому же среди крестьянства ходили слухи, что у нас не загоняют людей в колхозы, поэтому многие надеялись получить личное пользование свой участок земли и жить на нем припеваючи. Вот черт ! Это же — явно пойти против партии и правительства. Да, мы пока не сгоняли крестьян в колхозы, но и советская власть до войны не делала такого на землях Западной Белоруссии, а мы лишь продолжили эту политику.

Те, кто хотел перейти в колхозы, конечно же, переходил, тем более что именно эти хозяйства прежде всего насыщались техникой, скотом, удобрениями, семенами. Тем более что в армию ушло много мужчин, в том числе единоличников, и их наделы временно прирезались к совхозным землям. Ну так и было сказано — "временно", поэтому-то народ, хотя и опасался, что обманут, но была и надежда, что все-таки землю вернут обратно. Мы, конечно, не обманывали, и тем, кого комиссовали по ранению, землю возвращали — и это давало надежду остальным, что и в самом деле не обманут. Но было немало и таких, кто оставался единоличником — из тех, кто в армию не проходил по возрасту или у кого было много подрастающих мужчин, к армии не годных также по возрасту, но "еще" — то есть в таких хозяйствах были работники, которые сами могли тянуть свои наделы. Да, у них не было другой рабочей силы — военнопленных мы отправляли на работы прежде всего в совхозы, затем — в колхозы, на дорожное строительство, на заводы, в шахты — в зависимости от их специальности, так что единоличникам этого трудового ресурса не доставалось вовсе.

Но они не были нами забыты — мы навязали им как минимум обязательную вспашку их наделов МТСовской техникой, а сейчас уже шли в серию мини-трактора на десять лошадок — мы их начали выпускать, так как столкнулись с проблемой распашки и обработки огородов — рабочей силы стало меньше, а кормиться с огородов люди привыкли — вот и надрывались старики, женщины да дети на вскапывании картохи. А пускать туда мощные трактора — значит непродуктивно использовать их лошадиные силы — трактор не успеет разогнаться, как уже пора разворачиваться в обратную сторону — потери на маневрирование составляли более пятидесяти процентов работы такого трактора. Вот мы и запустили производство мини-тракторов, благо движки для мотоциклов пеклись нами как пирожки, и на эти тракторы мы ставили дефорсированную версию — чтобы подольше проработали. Пока мы выпускали такие трактора небольшой серией — по полсотни в неделю, но уже были отлажены автоматы по сварке рам, да и остальная оснастка избавилась от детских болезней, так что — вот сейчас разберемся с немецким нашествием — и к зиме запустим еще три линии, суммарной мощностью уже в пятьсот тракторов в неделю, чтобы к следующему сезону народ перешел на механическую тягу — я помнил о голоде 1946-47 годов и таким образом рассчитывал накопить сколько-то продовольствия в виде зерна, картофельного, молочного, яичного порошка, и тем самым уменьшить его последствия — не только у нас, но и по всему СССР. Под это же дело разрабатывались и схемы продажи тракторов в кредит, в лизинг, сдачу в аренду — лишь бы народ их брал, так как раздавать забесплатно — высока вероятность что запорят, а если за технику надо платить — будут относиться более бережно. Понятное дело, совхозам, колхозам и МТС они будут идти на более выгодных условиях и в первую очередь, а единоличникам — подороже. Под это же дело мы планировали поднять закупочные цены на продовольствие, и еще больше их поднять на переработанное продовольствие — чтобы, скажем, взятая в кредит линия по производству картофельного порошка окупилась бы лет за пять — эти линии мы еще только отрабатывали, так что начнем производство хорошо если к осени сорок четвертого, молочные пойдут чуть раньше, летом, яичные — чуть позже, уже зимой — в этом году все-равно не успеваем, так хоть в следующем успеть к сезонам сбора соответствующей продукции. Ну а там цены снова можно будет наверное подопустить. Еще посмотрим. Но тракторов должно быть много. Пока я рассчитывал за три года выпустить сто тысяч штук. Тем более что на эти мини-трактора можно было сажать и пацанов двенадцати-четырнадцати лет — мощность и размеры не такие уж большие, чтобы те смогли нанести серьезный урон новой техникой окружающим строениям и людям, зато они смогут дополнительно обработать многие тысячи гектаров земли. Ну и под эту технику стали выпускать и обвес — плуги, культиваторы, бороны, сеялки, сенокосилки, ворошители, клубнекопалки и еще с десяток наименований, вплоть до буровых установок на глубины до полусотни метров. И народ из единоличников внимательно присматривался, так как эта техника позволит обрабатывать их наделы без надрыва, то есть качество жизни что в колхозах, что в единоличных хозяйствах, будет различаться, но не сильно, даже несмотря на более высокие налоги с единоличников — двужильные мужики собирались выдюжить все что угодно, лишь бы над ними не стоял какой-нибудь горлопан. И это еще смотря как повезет с руководителями колхозов — ежегодно у нас обновлялось примерно четверть руководителей — не справлялись — либо не хватало знаний, либо деловой хватки, либо наоборот — все пытались решить горлом — всех, конечно, отправляли на курсы, но с кадрами была беда.

Так что прибывающий народ был твердо уверен, что им дадут свои наделы. А мне смутно вспоминалось, что в моей истории были в ходу слухи, что после войны колхозы распустят. Это как во время войны 1812 года многие были уверены, что им дадут вольную. Или в конце 1980х — что с приходом капитализма все будет в шоколаде. И как проскользнуть между чаяниями народа и линией партии — я не знал. Ну, пусть не всего народа — много людей вполне нормально чувствовало себя в колхозах и совхозах — и не только у нас, но и по всему СССР — тут уж как повезет с председателем. Точно так же не только у нас, но и по СССР хватало единоличников. Проблема была именно в массовом сгоне в колхозы — народ не хотел, партия требовала — и что нам, "сирым и убогим", прикажете делать ? Была надежда на "рекламу" — все-таки мы развивали колхозы и совхозы, так что они становились все привлекательнее — помимо непосредственно развития их производства, мы старались улучшать и бытовые условия коммунаров — выделяли стройматериалы, электрогенераторы и прочее. Пусть пока и в недостаточном количестве, но что-то шло, да и мы проводили агитацию в стиле "пока идет война, а вот после нее ... ух-х-х ...". Так что реклама, думаю, даст эффект — все больше людей будет переходить в эти структуры. Но не все. И не так быстро, как наверняка потребует советское руководство. А это — обвинения в пособничестве кулацкому элементу. А это — снятие и арест. А это — расстрел. Может, и не меня — если я раскроюсь, то такого ценного кадра наверняка захотят оставить в живых, пусть и в камере. Но моих соратников — точно. Да и мне больше нравилось быть на свободе. А в камере могут и придавить ненароком — мало ли какие силы и группировки в руководстве, кому я стану опасен в новом амплуа.

ГЛАВА 7.

Так что мы наступали на юг, немцы — на нас, а РККА — на немцев — все уже не думали об обороне и только и делали что наступали. Наступление РККА началось, когда немцы перекинули свои подвижные соединения из-под Самары и Пензы к нам — под Курск — так получилось не нарочно, наступление готовилось уже давно, но момент был выбран на редкость удачный — немцам было практически нечем проводить контрудары. Немцы, правда, рассчитывали что Красной Армии сейчас будет не до наступления — после того, как чуть ли не четыре десятка ее дивизий попали в гигантское окружение — как его потом назовут историки — Тамбовский Котел. Да и предыдущая мясорубка, казалось, не позволяла РККА создать сколь-нибудь мощную наступательную группировку. Но нет — "за холмиком", точнее — за Волгой, подальше от немецких глаз и ушей — тренировались несколько армий, в том числе две танковые. Немцы потом будут кричать о неисчислимости людских ресурсов у СССР, но по сути количество людей у сторон было одинаковым, а разной была промышленность. Немецкие конструктора высочайшей квалификации могли создавать сложнейшую и надежнейшую технику, потому как знали, что в их распоряжении есть много высококвалифицированных рабочих, которые смогут выточить из железа практически все что угодно. Они это и делали. Методично и кропотливо, а значит — медленно. Советские конструктора может были пока и послабее, но они знали, что на предприятиях их задумки будут претворять в жизнь вчерашние крестьяне, поэтому старались сделать все попроще, покондовее, но чтобы работало. Поэтому, когда началась война, Советский Союз смог заменить на предприятиях мужчин на женщин и подростков, а немцы — не смогли. Им не помогла даже Европа, которая так же была нацелена на создание сложных и трудоемких изделий. Конечно, к сорок третьему году дело постепенно налаживалось — немцы все активнее применяли американские технологии, благо что до начала Второй Мировой американский капитал массово вкладывался в экономику Германии, в том числе и технологиями. Но тут уж как кому повезло. Скажем, Опель получил несколько американских конвейерных производств, поэтому производили автомобили десятками тысяч в год, а вот МАН — нет, поэтому выпускал свои три тысячи грузовиков в год и не жужжал. Ну, пока Гитлер как следует не нажал на промышленников, заставив их вводить у себя конвейеры и упрощать конструкции деталей и механизмов под угрозой отлучения от госфинансирования и госзаказов. Но дело это небыстрое — мы и сами прочувствовали мощь тевтонского разума, когда изучали немецкие конструкции — понаверчено там было немало — большое количество поверхностей на одной детали увеличивало ее функциональность но вместе с тем увеличивало и сложность, и на упрощение деталей — то есть разбивку на отдельные детали и продумывание способов их соединения — мы затратили немало времени, правда, этот опыт нам потом пригодился в конструировании производственной оснастки. Но и СССР не стоял на месте — к сорок третьему году переходный процесс был в общем завершен, новички на предприятиях обучены и техника пошла все нарастающим потоком. Поэтому ставка и сочла возможным как следует обучить несколько сотен тысяч человек, чтобы они нанесли сокрушительный удар. Причем уже было кому обучать — прошедшие два года дали советским бойцам и командирам бесценный опыт, который они сейчас передавали новичкам и друг другу. Впрочем, обучение шло с самого начала войны — пусть и на собственных ошибках, но шло, а сорок второй недаром был назван "учебным годом".

Как отмечал Сталин в своем приказе от 23 февраля 1943 года — "Десятки тысяч командиров Красной Армии стали мастерами вождения войск. Они научились сочетать личную отвагу и мужество с умением руководить войсками на поле боя, отрешившись от глупой и вредной линейной тактики и став прочно на почву тактики маневрирования."

А то поначалу дела были не очень. Первые полгода дали командование много фактического материала о состоянии войск и командиров. Как говорилось в директивном письме ставки ВГК от 10 января 1942 года:

"Для того, чтобы задержать наше продвижение, немцы перешли на оборону и стали строить оборонительные рубежи с окопами, заграждениями, полевыми укреплениями. ...

Но для осуществления этой задачи необходимо, чтобы наши войска научились взламывать оборонительную линию противника, научились организовывать прорыв обороны противника на всю ее глубину и тем открыли дорогу для продвижения нашей пехоты, наших танков, нашей кавалерии. У немцев имеется не одна оборонительная линия, они строят и будут иметь скоро вторую и третью оборонительные линии. Если наши войска не научатся быстро и основательно взламывать и прорывать оборонительную линию противника, наше продвижение вперед станет невозможным

Можно ли сказать, что наши войска уже научились взламывать и прорывать оборонительную линию противника?

К сожалению, нельзя сказать этого с полным основанием. Во всяком случае, далеко еще не все наши армии научились прорывать оборонительную линию противника.

Что необходимо для того, чтобы обеспечить прорыв оборонительной линии противника на всю ее глубину?

Для этого требуется, по крайней мере, два условия: во-первых, нужно заменить в практике наших армий и фронтов действия отдельными дивизиями, расположенными цепочкой, действиями ударных групп, сосредоточенными в одном направлении, и, во-вторых, необходимо заменить так называемую артиллерийскую подготовку артиллерийским наступлением.

...

Наши войска наступают обычно отдельными дивизиями или бригадами, расположенными по фронту в виде цепочки. Понятно, что такая организация наступления не может дать эффекта, так как не дает нам перевеса сил на каком-либо участке. Такое наступление обречено на провал. Наступление может дать должный эффект лишь в том случае, если мы создадим на одном из участков фронта большой перевес сил над силами противника. А для этого необходимо, чтобы в каждой армии, ставящей себе задачу прорыва обороны противника, была создана ударная группа в виде трех или четырех дивизий, сосредоточенных для удара на определенном участке фронта.

...

У нас нередко бросают пехоту в наступление против оборонительной линии противника без артиллерии, без какой-либо поддержки со стороны артиллерии, а потом жалуются, что пехота не идет против обороняющегося и окопавшегося противника. Понятно, что такое "наступление" не может дать желательного эффекта. Это не наступление, а преступление — преступление против Родины, против войск, вынужденных нести бессмысленные жертвы.

Обычно артиллерия ведет огонь перед наступлением пехоты полчаса, час, иногда два часа и больше, а потом артиллерия перестает действовать, предоставляя пехоте наступать, несмотря на то, что оборона противника еще не разрушена на всю ее глубину, а артиллерийские точки и пулеметные гнезда противника еще не подавлены. Это называется "артиллерийской подготовкой". Не трудно понять, что такая артиллерийская поддержка недостаточна, а наступление при такой недостаточной поддержке не может дать желательного эффекта. Этим, собственно, и объясняется, что наши наступательные операции против обороны противника довольно часто выдыхаются, несмотря на наличие "артиллерийской подготовки", причем для того, чтобы наступление сделать эффективным, приходится несколько раз повторять так называемую "артиллерийскую подготовку".

...

так называемая "артиллерийская подготовка", как средство артиллерийской поддержки наступления пехоты, уже не отвечает требованиям войны, отжила свой век и должна быть отброшена.

...

артиллерия не может ограничиваться разовыми действиями в течение часа или двух часов перед наступлением, а должна наступать вместе с пехотой, должна вести огонь при небольших перерывах за все время наступления, пока не будет взломана оборонительная линия противника на всю ее глубину.

...

пехота должна наступать не после прекращения артиллерийского огня, как это имеет место при так называемой "артиллерийской подготовке", а вместе с наступлением артиллерией, под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки.

Это означает, в-третьих, что артиллерия должна действовать не вразброс, а сосредоточенно, и она должна быть сосредоточена не в любом месте фронта, а в районе действия ударной группы армии, фронта и только в этом районе, ибо без этого условия немыслимо артиллерийское наступление.

Любая наша армия, как бы она не была бедна артиллерией, могла бы сосредоточить в районе действия своей ударной группы 60-80 орудий, обратив на это дело армейский артиллерийский полк и взяв у своих дивизий, скажем, по две батареи дивизионной артиллерии и десятка два-три 120-мм минометов. Сформированная таким образом группа артиллерии была бы вполне достаточна для того, чтобы взломать оборону противника и оказать таким образом неоценимую артиллерийскую поддержку ударной группе армии. Если этого не делают наши армии, то это происходит потому, что они недооценивают великое значение массированного артиллерийского огня для наступления пехоты.

Любой наш фронт, как бы он не был беден артиллерией, точно также мог бы сосредоточить в районе действий ударной группы фронта 150-200 орудий, обратив на это дело свой фронтовой артиллерийский резерв и взяв у ряда своих армий их армейские артиллерийские полки и хотя бы одну треть их дивизионной артиллерии. Сформированная таким образом группа артиллерии была бы вполне достаточна для того, чтобы взломать оборону противника в районе фронта. Если этого не делают наши фронты, то это происходит потому, что они недооценивают великое значение массированного артиллерийского огня для наступления пехоты.

"

Ну то есть часть проблем была выявлена и обозначена хотя бы на высоком уровне — пока еще не говорилось, а как командиры смогут перебросить артиллерию, если не хватает транспорта, как они сконцентрируют войска, если над ними постоянно висят немецкие самолеты а свои непонятно где, в конце концов — как произвести полноценную артподготовку или сопровождение пехоты артогнем, если в наличии есть только треть боекомплекта. Но какие-то подвижки все-таки уже начались, и приказ имел довольно деловой тон, без "малой кровью на чужой территории".

К сожалению, одной констатации было мало и дело шло не так быстро, как хотелось бы. Например, бронетанковые войска испытывали проблемы в течение всего сорок второго года. В начале 1942го года были проанализированы и ошибки в использовании танковых частей, эти ошибки были перечислены в приказе Ставки Верховного Главнокомандования "О боевом использовании танковых частей и соединений" за номером 057 от 22 января 1942 г. В приказе говорилось:

"Опыт войны показал, что в боевом использовании танковых войск все еще имеется ряд крупных недочетов, в результате которых наши части несут большие потери в танках и личном составе.

Излишние, ничем не оправдываемые потери при низком боевом эффекте в танковых войсках происходят потому, что:

1) До сих пор плохо организуется в бою взаимодействие пехоты с танковыми соединениями и частями, командиры пехоты ставят задачи не конкретно и наспех, пехота в наступлении отстает и не закрепляет захваченных танками рубежей, в обороне не прикрывает стоящие в засадах танки, а при отходе даже не предупреждает командиров танковых частей об изменении обстановки и бросает танки на произвол судьбы.

2) Атака танков не поддерживается нашим артиллерийским огнем, орудий сопровождения танков не используют, в результате чего боевые машины гибнут от огня противотанковой артиллерии противника.

3) Общевойсковые начальники крайне торопливы в использовании танковых соединений — прямо с хода бросают их в бой, по частям, не отводя времени даже для производства элементарной разведки противника и местности.

4) Танковые части используются мелкими подразделениями, а иногда даже по одному танку, что приводит к распылению сил, потере связи выделенных танков со своей бригадой и невозможности материального обеспечения их в бою, причем пехотные командиры, решая узкие задачи своей части, используют эти мелкие группы танков в лобовых атаках, лишая их маневра, чем увеличивают потери боевых машин и личного состава.

5) Общевойсковые начальники плохо заботятся о техническом состоянии подчиненных им танковых частей — производят частые переброски на большие расстояния своим ходом, самоустраняются от вопросов эвакуации аварийной материальной части с поля боя, ставят боевые задачи, не сообразуясь с количеством времени пребывания танков в бою без предупредительного ремонта, что в свою очередь увеличивает и без того большие потери в танках."

То есть приказ перечислял наиболее распространенные ошибки, сводил их в один список, чтобы сами командиры отслеживали свои действия и могли бы вовремя их подкорректировать. В этом был его однозначный плюс. Ну и заодно приказ вводил положение о необходимости разбирательств при неправильном использовании танков, что тоже важно — меньше возможностей спустить дело на тормозах. У нас-то эти положения были закреплены с самого начала, а формирование танко-пехотных подразделений, потом частей и соединений — изначально устраняло ситуации, когда танки остаются без пехоты — собственно, танки были таким же инструментом ведения боя, что и пехота, и оба этих средства были в руках одного командира, и он же отвечал за их бережное использование. Конечно, решение о такой организации подразделений у нас исходило из того, что первые два года нам придется лишь отбиваться да по мере сил перемалывать немецкие части. Это решение было исключительно и чисто моим, и первые полгода я его продавливал и защищал как мог — мои соратники все еще рассчитывали разбить врага могучим ударом на его территории, поэтому они ратовали за скорейшее создание крупных механизированных соединений по довоенным лекалам. К нашему же счастью, в эти самые первые полгода у нас просто не было столько техники, чтобы создавать такие соединения — техника расходилась по танко-пехотным ротам, затем — батальонам, и участвовала в отражении атак либо операциях с ограниченными целями — уничтожить немецкую роту, захватит узел дорог — глубина фронтовых операций редко когда составляла более десяти километров, а как правило не превышала двух-трех, край — пяти. И лишь когда нам удавалось случайно выйти на простор, в открытые тылы — тут уж я ратовал за максимально глубокое проникновение в захваченную фашистами территорию. Такое двуличие несколько путало моих соратников, но вместе с тем не позволяло им объединиться и переть на меня слитным фронтом, заставляя создавать эти самые танковые корпуса и даже армии — ведь глубокие операции проводились и без создание таких соединений — факт ? Факт. Ну а к весне сорок второго до нас дошли подтвержденные сведения, что и в РККА уже нет крупных танковых соединений — лишь танковые батальоны, максимум — бригады до сотни танков, и тема затихла сама собой — "Ну раз и теоретики отказались ...". Дело было, конечно, не в теории, а в нехватке танков. Впрочем, как мы, так и остальной Союз днями и ночами работали над этим вопросом — и не только на производстве, но и в части ремонта.

Так, с 1го марта 1942 года в РККА вводились денежные вознаграждения состава ремонтно-восстановительных частей за своевременный или досрочный ремонт техники — за текущий ремонт — от 100 за легкий танк до 350 рублей за тяжелый, и за средний ремонт — от 200 до 800 рублей. Причем распределение было грамотным — "Денежная награда распределяется: а) начальнику и военному комиссару ремонтно-восстановительной части по 5% каждому от общей суммы, полученной для награждения; б) не менее 70% общей суммы для награждения рабочего состава части; в) остальная сумма премии распределяется начальником и военным комиссаром среди начальствующего и обслуживающего состава ремонтно-восстановительной части." — то есть было и ограничение вознаграждения начсостава, и обязательное вознаграждение всех участвующих, чтобы все были заинтересованы, и вместе с тем начсостав имел небольшие возможности для маневра в вознаграждении особо отличившихся. Собственно, система была взята из гражданской жизни — так работали многие предприятия и исследовательские коллективы, и мы эту систему применяли еще с сентября сорок первого, да еще у нас были премии за рацпредложения. А вот премии за эвакуацию бронетехники с территории врага или с нейтралки у нас не было, а в РККА ее ввели с 1 мая 1942 — за КВ — 5000 рублей, Т-34 — 2000, легкие Т-60 и Т-70 — 500 рублей. Причем премии выплачивались тем, кто участвовал непосредственно в эвакуации — если это сделал танк — экипажу танка, если эвакогруппа — группе. Ну и за доставку танков на сборные пункты в тылу — за 10 тяжелых или средних танков в течение 10 дней — 2000 рублей.

Впрочем, приказы о неправильном использовании бронетехники повторялись с регулярной частотой, что свидетельствовало о том, что командирам еще надо было учиться и учиться. Так, 5го июня 1942 года вышел очередной приказ ставки ВГК за номером 0455, в котором говорилось "Приказ Ставки N 057 от 22 января 1942 г., отмечая грубые ошибки в боевом использовании танковых соединений и частей, требует применять их в бою в тесном взаимодействии с авиацией, артиллерией и пехотой. Опыт последних боевых действий показывает, что недочеты, отмеченные приказом N 057, повторяются. Главной причиной потери танков в бою является то, что отдельные командующие фронтов, армий и стрелковых дивизий боевых возможностей танков не знают и правильно задач танковым соединениям и частям ставить не умеют. Заместители командующих фронтов и армий по АБТ войскам от боевой подготовки танковых войск, от их боевого использования на поле боя самоустранились и занялись главным образом вопросом ремонта машин и автобронетанковым снабжением." — можно подумать, что люди занялись сшибанием деньги, а по части боевого применения бронетехники воз был и поныне там. Ну и дальше констатировались все те же проблемы, что были отмечены еще полгода назад:

"Такие заместители командующих по танковым войскам, которые руководство боевой работой танковых войск заменяют более легкой и безопасной снабженческой работой, совершенно не поняли приказа Ставки N 057 и опыта войны.

Надо понять, что одними танками без правильной организации взаимодействия их с другими родами войск нельзя разбить противника, у которого не нарушена система противотанковой обороны, не нарушено управление войсками.

Танковые части, введенные в бой наспех, без разведки противника и местности, без взаимодействия с авиацией, артиллерией, пехотой и саперами, теряют много танков на минных полях и в районах организованной противотанковой обороны противника, не достигая должного успеха."

К сожалению, решения предлагались все так же размытые:

"1. Военным советам фронтов и армий потребовать от подчиненных командиров точного выполнения приказа Ставки N 057.

2. Задачи танковым войскам ставить через своих заместителей по АБТ войскам, обязав последних заниматься главным образом боевой подготовкой, сколачиванием танковых частей и соединений и организацией взаимодействия в бою не на бумаге, а на деле.

"

— как люди смогут различить два этих вида организации взаимодействия — было непонятно. И раз уж до того не поняли, сложно ожидать что поймут сейчас. Да, в приказе 057 говорилось, например — "не допуская ввода в бой танков без предварительной разведки и рекогносцировки командиров пехоты, артиллерии и танковых начальников." — но эти мероприятия по-прежнему можно было провести для галочки, по сути — "на бумаге", а критериев, как проверить исполнение этих положений — дано не было. Впрочем, у нас они в сорок втором тоже еще только вырисовывались, а именно — результатом рекогносцировки становилась карта проходимости местности, секторов поражения наших танков с возможных позиций немцев и нашими танками возможных немецких позиций — то есть попросту — кто кого откуда и как может жахнуть снарядом. И, хотя это была именно бумажная работа, но ей должна была предшествовать реальная рекогносцировка — по карте такие схемы не нарисуешь — если скажем, на карте обозначен лесок, а в реальности его уже давно вырубили и распахали под пашню, то это выявится любым командиром — хоть нижестоящим, хоть вышестоящим — или проверяющим инспектором, или безопасником, который должен был бдить за подготовкой боя. Да и отсутствие крупных соединений играло некоторую роль — командиры, которые были обязаны производить рекогносцировку, были слишком близко "к земле" — во время атаки они как правило шли в бой вместе со всеми, ну может в задних рядах, но близко, то есть тоже могли попасть под раздачу, в отличие от командиров РККА, которые руководили боями из сравнительно безопасного штаба. Собственно, от такой схемы зависел и план предстоящего боя — какие места тупо и сразу давить огнем, чтобы из них не стреляли, в какие нацелить пару стволов для подстраховки — типа нахождение там ПТО маловероятно, но всякое может быть, поэтому снаряды пока тратить не будем, но ухо держим востро. Какие участки крыть сразу, какие — немного погодя, "когда выйдем из вот этой ложбинки".

ГЛАВА 8.

Впрочем, в руководящих структурах РККА все отчетливее выделялись отделы, которые будут заниматься непосредственно танками:

"5. Для обеспечения правильного и конкретного руководства танковыми частями в бою ввести в штаты АБТ управлений фронтов и армий штабы в составе оперативного, разведывательного отделов и отдела радиосвязи."

— концентрация руководства бронетехникой постоянно возрастала, что должно было избавить танкистов от ситуаций "у семи нянек дитя без глаза". Да и штабные начинали специализироваться по родам войск и, соответственно, быстрее нарабатывать опыт.

И опыт продолжал обобщаться, возвращаясь в войска в виде приказов общего плана либо по отдельным моментам ведения боя. Так, 19 сентября 1942 года вышел "Приказ о внедрении в боевую практику танковых войск стрельбы из танков с хода N 0728":

"Опыт отечественной войны показывает, что наши танкисты не используют в бою всей огневой мощи танков, не ведут по противнику интенсивного артиллерийского и пулеметного огня с хода, а ограничиваются прицельной стрельбой только из орудий, да и то с коротких остановок.

Практикуемые нашими войсками танковые атаки без достаточно интенсивного огня всех огневых средств танков создают благоприятные условия для безнаказанной работы орудийных расчетов артиллерии противника.

Такая неправильная практика значительно уменьшает силу огневого и морального воздействия наших танков на противника и приводит к большим потерям в танках от артиллерийского огня врага."

И далее:

"1. Танковым частям действующей армии с момента подхода к боевым порядкам своей пехоты атаку противника начинать мощным огнем с хода из всего танкового вооружения как из орудий, так и из пулеметов, не боясь того, что стрельба получится не всегда прицельная. Стрельба из танков с хода должна быть основным видом огневого воздействия наших танков на противника, и прежде всего на его живую силу."

Ну да — тут главное — придавить оборону, чтобы немецкие стрелки и пулеметчики не смогли прицельно и с комфортом выбивать нашу пехоту.

16 октября — очередной "Приказ о боевом применении танковых и механизированных частей и соединений N 325":

"Практика войны с немецкими фашистами показала, что в деле применения танковых частей мы до сих пор имеем крупные недостатки. Главные недостатки сводятся к следующему:

1. Наши танки при атаке обороны противника отрываются от пехоты и, оторвавшись, теряют с ней взаимодействие. Пехота, будучи отсечена от танков огнем противника, не поддерживает наши танки своим огнем артиллерии. Танки, оторвавшись от пехоты, дерутся в единоборстве с артиллерией, танками и пехотой противника, неся при этом большие потери.

2. Танки бросаются на оборону противника без должной артиллерийской поддержки. Артиллерия до начала танковой атаки не подавляет противотанковые средства на переднем крае обороны противника, орудия танковой поддержки применяются не всегда. При подходе к переднему краю противника танки встречаются огнем противотанковой артиллерии противника и несут большие потери.

Танковые и артиллерийские командиры не увязывают свои действия на местности по местным предметам и по рубежам, не устанавливают сигналов вызова и прекращения огня артиллерии.

Артиллерийские начальники, поддерживающие танковую атаку, управляют огнем артиллерии с удаленных наблюдательных пунктов и не используют радийные танки в качестве подвижных передовых артиллерийских наблюдательных пунктов.

3. Танки вводятся в бой поспешно, без разведки местности, прилегающей к переднему краю обороны противника, без изучения местности в глубине расположения противника, без тщательного изучения танкистами системы огня противника.

Танковые командиры, не имея времени на организацию танковой атаки, не доводят задачу до танковых экипажей, в результате незнания противника и местности танки атакуют неуверенно и на малых скоростях. Стрельба с хода не ведется, ограничиваясь стрельбой с места, да и то только из орудий.

Как правило, танки на поле боя не маневрируют, не используют местность для скрытого подхода и внезапного удара во фланг и тыл и чаще всего атакуют противника в лоб.

Общевойсковые командиры не отводят необходимого времени для технической подготовки танков к бою, не подготавливают местность в инженерном отношении на направлении действия танков. Минные поля разведываются плохо и не очищаются. В противотанковых препятствиях не проделываются проходы и не оказывается должной помощи в преодолении труднопроходимых участков местности. Саперы для сопровождения танков выделяются не всегда.

Это приводит к тому, что танки подрываются на минах, застревают в болотах, на противотанковых препятствиях и в бою не участвуют.

4. Танки не выполняют своей основной задачи уничтожения пехоты противника, а отвлекаются на борьбу с танками и артиллерией противника. Установившаяся практика противопоставлять танковым атакам противника наши танки и ввязываться в танковые бои является неправильной и вредной.

5. Боевые действия танков не обеспечиваются достаточным авиационным прикрытием, авиаразведкой и авианаведением. Авиация, как правило, не сопровождает танковые соединения в глубине обороны противника и боевые действия авиации не увязываются с танковыми атаками.

6. Управление танками на поле боя организуется плохо. Радио как средство управления используется недостаточно. Командиры танковых частей и соединений, находясь на командных пунктах, отрываются от боевых порядков и не наблюдают действие танков в бою и на ход боя танков не влияют.

Командиры рот и батальонов, двигаясь впереди боевых порядков, не имеют возможности следить за танками и управлять боем своих подразделений и превращаются в рядовых командиров танков, а части, не имея управления, теряют ориентировку и блуждают по полю боя, неся напрасные потери."

То есть по сути повторялись те же положения о недостатках, что были отмечены еще в приказе от 22 января, а вообще присутствовали с самого начала войны. Войне уже больше года.

В мерах по решению мне особенно "понравилось"

"В бою танковый командир организует наблюдение за боевыми порядками своей пехоты. Если пехота залегла и не продвигается за танками, командир танковой части выделяет часть танков для уничтожения огневых точек, препятствующих продвижению нашей пехоты вперед."

— как будто танки не должны это делать постоянно и непрерывно, как будто это не их основная задача — обеспечить пехоте проход вперед с минимальными потерями, чтобы пехота в свою очередь также обеспечивал проход танков вперед — заняв или уничтожив позиции ПТО, разобрав препятствия и засыпав рвы, сняв мины. Командование РККА все еще стремилось использовать порочную на данном этапе практику применения танков как отдельного вида оружия, поэтому и были проблемы взаимодействия с пехотой — оба рода войск просто не обучались как следует совместным действиям, более того — им было плевать друг на друга — своя рубашка ближе к телу.

Собственно, пехота должна была делать следующее:

"3. Пехота для обеспечения действия танков должна подавлять всей мощью своего огня, а также огнем орудий сопровождения противотанковые средства противника, разведывать и очищать минные поля, помогать танкам преодолевать противотанковые препятствия и заболоченные участки местности, бороться с немецкими истребителями танков, решительно следовать за танками в атаку, быстро закреплять рубежи, захваченные ими, прикрывать подвоз танкам боеприпасов и горючего и содействовать эвакуации аварийных танков с поля боя."

Пехота состояла из более многочисленных и менее заметных на поле боя единиц, которые к тому же имеют лучше обзор — вот и был расчет, что она все заметит, прокрадется и уничтожит. И это правильно. Ну а танки — танки как бы сами по себе, и помогают пехоте только если ее положили пулеметами на землю. И это на наш взгляд было неправильно — не пришло еще время для самостоятельных действий танков в глубине обороны врага — надо было максимально сберечь пехотинцев, свести до минимума огневые средства их поражения. Но — танк штука дорогая, а солдат бабы еще нарожают забесплатно.

Хотя были уже и положительные моменты:

"7. Танковым экипажам атаку проводить на максимальных скоростях, подавлять интенсивным огнем с хода орудийные, минометные, пулеметные расчеты и пехоту врага и умело маневрировать на поле боя, используя складки местности для выхода во фланг и тыл огневых средств и пехоты противника. Лобовые атаки танками не проводить."

Но как при атаке на максимальных скоростях еще и не отрываться от пехоты — не было сказано — вот танки и вырывались вперед, вот их и били без пехотного прикрытия, а потом пехоту — без танкового.

Также не говорилось — а почему надо атаковать именно на максимальных скоростях — просто "на максимальных" — и все. А ведь казалось бы — чего проще добавить слова наподобие "чтобы вражеские наводчики имели как можно меньше времени для прицеливания. И как можно больше становилась ошибка упреждения, если стреляют по бортам" — и половина проблем была бы снята. Вот только не до всех командиров танков и мехводов доводили такие дополнительные разъяснения, поэтому случаи медленного ползания по открытым участкам продолжались — вместо того чтобы двигаться если и не напропалую, то хотя бы "по пехотному", скачками от укрытия к укрытию и уже оттуда вести огонь. А чтобы проложить такой маршрут между укрытиями, нужна рекогносцировка местности, чтобы командир посмотрел все неровности предстоящего поля боя и указал конкретным машинам — когда, куда и как двигаться, откуда и куда вести огонь. Но времени на это зачастую просто не выделялось — кое-кто из командиров все еще рассчитывал взять фрица нахрапом — вот и посылал на убой все новых и новых людей. К счастью, такое случалось все реже, все больше народа выживало в атаках, накапливало и передавало опыт.

Вообще, только в этом приказе появились какие-то конкретные тактические приемы — после 14 месяцев войны.

Самое интересное, в этом приказе просматривалось некоторое разочарование советским руководством в крупных танковых соединениях. Так, наряду с разделом о недостатках применения бронетехники в нем были и разделы по боевому применению танковых и механизированных корпусов. Так вот — в разделе по танковым корпусам речь шла в основном только о периоде атаки на подготовленные позиции, об обороне, а вот о действиях в глубине — практически ничего. А ведь по всем доктринам такие действия считались основным способом применения танковых соединений. А вот про мехкорпуса как раз много говорилось в плане их применения в глубине немецкой обороны:

"2. Механизированная бригада в наступлении дерзкими стремительными действиями накоротке выполняет задачи по захвату и удержанию важных объектов до подхода основных сил, действующих на данном направлении.

В частной наступательной армейской операции механизированная бригада выполняет задачи развития успеха.

Механизированная бригада может также выполнять задачи надежного обеспечения фланга наступающих частей.

3. В преследовании отходящего противника механизированная бригада захватывает в его тылу переправы, дефиле, важнейшие узлы дорог и решительными действиями содействует окружению и разгрому противника.

...

6. В основу всех действий механизированной бригады должны быть положены — высокая маневренность, смелость, решительность и настойчивость в достижении поставленной задачи.

Используя свою высокую подвижность, мехбригада должна искать слабые места противника и наносить ему короткие удары.

7. Механизированные корпуса являются средством командования фронта или армии и используются на главном направлении как эшелон развития успеха наших войск и преследования противника.

8. При развитии успеха наступательной операции мехкорпус, как более насыщенный мотопехотой, танками и средствами усиления, вырвавшись вперед, может решать наступательные задачи самостоятельно против не успевшего еще закрепиться противника.

9. Использование мехкорпуса как эшелона развития прорыва может быть только после преодоления общевойсковыми соединениями главной оборонительной полосы и выхода атакующей пехоты в районы артиллерийских позиций противника.

...

11. Механизированный корпус вводится в прорыв на фронте шесть-восемь километров в предбоевых порядках по двум-четырем маршрутам.

...

16. В основу боевых действий мехкорпусов должно быть заложено стремительное маневрирование во фланг и тыл группировок противника, быстрое развертывание для боя, решительные и смелые атаки.

"

Ну то есть получалось, что Ставка ВГК по сути взяла наши положения о применении наших танко-пехотных батальонов и развернула их до уровня бригад и корпусов (на самом деле такой приказ вышел и в РИ — все выдержки оттуда). Когда я его прочитал, у меня в очередной раз отлегло от сердца — я-то создавал танко-пехотные подразделения лишь с одной целью — не оставить пехоту без танков, чтобы было кому бороться с танками противника. Ну и заодно — чтобы было кому поддерживать пехоту при наступлении, и чтобы все — и люди, и техника — действовали как единый слаженный организм, для чего их надо постоянно держать вместе, чтобы они привыкали друг к другу, приноравливались, узнавали повадки, характер, возможности друг друга. А теперь получалось, что и командование РККА пришло к таким же выводам. Приятно, черт возьми.

По нашим же стопам РККА шла и в части укомплектования бронетанковых частей и подразделений (в РИ обошлось и без нас). 20го января 1942 года вышел приказ N 0014 "О сохранении и выводе на доукомплектование автобронетанковых частей, потерявших боевую материальную часть", в котором говорилось:

"За последнее время отмечен ряд случаев, когда командующие фронтами и армиями расформировывают танковые соединения и части, оставшиеся в результате боев без танков. Личный состав этих частей используется не по назначению, а транспортные и специальные машины, в которых ощущается острый недостаток, разбазариваются. Таким образом сколоченные в бою части с ценными кадрами и дорогостоящей материальной частью одним росчерком пера ликвидируются. Такое положение считаю не только недопустимым, но преступным."

То есть специалистов начинали все больше ценить и беречь, более того — все больше начинали ценить и беречь слаженные коллективы, в которых люди уже знают друг друга, притерлись и понимают друг друга гораздо быстрее, чем малознакомые люди. А это повышает скорость взаимодействия, скорость реакции на окружающую среду коллектива, а следовательно повышает выживаемость как самого коллектива, так и его членов. А заодно стали все больше ранжировать специалистов по степени мастерства, причем не только в плане "молодец, так держать !", но и материально. Так, с 18 ноября 1942 для водителей танков ввели три класса вождения и доплаты согласно классам — 50, 80 и 150 рублей в месяц. У нас-то классов было побольше, хотя доплаты — поменьше, но люди могли получать дополнительные квалификации, также с градацией по классам и соответственно доплатам, поэтому на круг выходило поболее раза в три как минимум — скажем, за навыки текущего обслуживания доплачивали 20 рублей, текущего ремонта — 80, стрельбы из пулемета на триста метров с выполнением нормативов — червонец, на шестьсот — двадцатку, а на восемьсот — уже полтинник. Ну и так далее. Причем любой человек мог овладевать любой специальностью, чем все активно и пользовались — ведь полученные навыки — это не только прибавка к окладу, но и дополнительные баллы, которые учитывались при продвижении по службе, а в последнее время — и по партийной линии — мы постепенно вводили правило, что партийцы должны быть первыми во всем — так я надеялся отсечь от теплых местечек хотя бы часть говорунов — ведь в любой момент человек должен был подтвердить свои навыки — любые! — перед независимой комиссией, так что даже сговориться с аттестующими будет сложнее — те ведь также отвечают за свою оценку, поэтому за дутые баллы могут погореть, а это — пятно на биографию и закрывшиеся двери, которые будет ох как сложно снова открыть — попытка обмануть коллектив, общество — тяжкий грех.

Были у нас и премии за успехи в уничтожении немецкой бронетехники, и тут уже побольше и пораньше чем в РККА, где их ввели 24 июня 1943 — за уничтожение танков — наводчику ПТР — 500 рублей, второму номеру — 250, танковому экипажу — командиру, наводчику и мехводу по 500, и остальным — по 200, артиллеристам — так же, и если боец поджег танк индивидуальными средствами типа гранаты или коктейля Молотова — 1000 рублей, а если из РПГ — 500 (последнее — АИ). Чтобы был понятен масштаб выплат, немного расскажу про военные цены и зарплаты. Рабочие на военных заводах получали по 600-700 рублей, рабочие прочих отраслей и на вспомогательных производствах — 300-600, машинисты локомотивов до одной тысячи, врач в больнице — 600-800 в зависимости от должности, машинистка в учреждении получала 200-250, уборщица — 160 рублей. Средняя зарплата в черной металлургии достигла 697 рублей, в угольной промышленности — 729 рублей. Заработная плата инженерно-технических работников с начала войны возросла с 768 рублей до 1209 рублей. Причём в черной металлургии она достигла 1725 рублей, а в угольной отрасли — 1502 рубля. Цены после войны в госмагазинах — по карточкам — и на рынках стремительно разошлись. До войны и в начале молоко продавали по 3-4 рубля за литр, килограмм мяса за 18-24 рубля, картофель — за 2-2,5 руб. за килограмм. Уже через год эти же товары на рынке стоили гораздо больше — килограмм свинины — 400 рублей, говядина — 320, мука — 230, картофель — 76, капуста — 70 рублей. Литр подсолнечного масла стоил 500, молока — 76, десяток яиц — 180 рублей. Бутылка водки по карточкам в Москве стоила 30 рублей, а на рынке 400-500 рублей. Буханка ржаного хлеба на рынке стоила 150-200 рублей. По карточкам оставались практически довоенные цены. Сильно подорожал скот. В июне 1941 года дойная корова стоила 2-2,5 тыс. рублей, а в 1942 году ее цена подскочила в 20 раз и дошла до 40-50 тысяч руб. На эти деньги можно было купить танк Т-34, а за трех коров — штурмовик Ил-2. Некоторые советские люди так и поступали, а купленные на военных заводах ружья, танки и самолеты, дарили родственникам, сражающимся на фронте. Белый рынок оружия. Офигеть.

Причем обеспеченность населения продовольствием существенно различалась по республикам. Так, если деревни Украины, Белоруссии и Центральной России бедствовали и голодали, то в Закавказье уровень жизни практически не изменился. Например, в бакинском ресторане можно было без карточек заказать шашлык, различные закуски и прочие блюда из объемистого меню — якобы транспортные трудности не позволяли вывезти из Закавказья продовольственные товары, хранить их долго нельзя (а закоптить ?), поэтому в ресторанах все без карточек. На колхозных рынках также все было дешевле и доступнее. Как отмечали люди, "...голодного времени я не помню. Даже сладости из Ирана и американский шоколад нам выдавали". А в одной из колхозных столовых был удивительный случай — юноша заказал только хлеб и сыр на 5 (пять!) рублей, не взяв обычные для обеденного времени мяса, вина и харчо — это потом долго обсуждали.

Понятное дело, что в русских селениях были рады и лишней краюшке хлеба. Более того — туго было даже с водкой, даже в РККА. Так, постановлением ГОКО-1227с от 11 мая 1942 водку с 15 мая выдавали только частям на передовой, которые достигли успехов в борьбе с фашистами, но зато уже по 200 грамм. Остальные же получали пресловутые 100 наркомовских грамм лишь по праздникам. Впрочем, безобразия и непотребства продолжались, поэтому уже 12 июня пришлось выпускать очередной приказ "Несмотря на неоднократные указания и категорические требования о выдаче водки в действующей армии строго по назначению и по установленным нормам, до сих пор не прекращаются случаи незаконной выдачи водки.

Водка выдается штабам, начсоставу и подразделениям, не имеющим права на ее получение.

Некоторые командиры частей и соединений и начсостав штабов и управлений, пользуясь своим служебным положением, берут водку со складов, не считаясь с приказами и установленным порядком.".

Как отметил мой бывший начальник, "Я не один раз видел приказ о запрещении распития спиртных напитков на работе, но не видел ни одного приказа о разрешении".

И с 25 ноября 42 приказом 0833 от 13 ноября стали выдавать 100 грамм частям, действующим на передовой (всем, а не только добившимся выдающихся успехов) и по 50 грамм полковым и дивизионным резервам, частям боевого обеспечения, действующим на передовой, строителям важных мостов и переправ, а также раненным по усмотрению врачей. Со 2 мая 1943 100 грамм стали выдавать только частям, ведущим наступление, а остальным — в дни праздников. Хочешь выпить — наступай. У нас пили все — я помнил про сто наркомовских грамм, поэтому эта норма как была введена в начале войны, так и держалась — для всех частей, в том числе тыловых и на отдыхе — напряжение надо сбрасывать в любой обстановке, и лучше водки средства я не знал, да и брал пример с РККА, а про то, что в РККА это было не постоянным делом и часто менялось, узнал чисто случайно, когда до меня дошли разговоры между командировочными. Но вилять вслед за генеральной линией не стал, благо спирт мы гнали из древесины, да и кормовые дрожжи нам требовались во все больших количествах — скотина хрумкала их с удовольствием и давала хорошие удои и приросты.

В общем, количество специалистов в РККА постоянно возрастало, чему способствовало в том числе и отсутствие крупных котлов в сорок первом и сорок втором, что сберегало людей и позволяло им наращивать опыт. Да и руководство РККА старалось побыстрее передать этот опыт новобранцам — учебные части начали комплектовать за счет уже повоевавших бойцов и командиров, где они натаскивали пополнения на реальных примерах. В конце сорок второго еще раз запретили использовать танкистов не по специальности — в качестве стрелков, пулеметчиков, артиллеристов — видимо, для закрепления результата, а то некоторые командиры все норовили растащить грамотных спецов по другим подразделениям. Сами танковые части также постоянно претерпевали изменения. Так, с 3 января 1943 года штат танковых бригад сократили с 65 до 53 танков и с 1188 человек до 1064, ввели истребительно-противотанковую батарею. А с 15 января в гвардейский танковый полк прорыва вводится взвод автоматчиков в 33 человека, в танковую бригаду — рота ПТР из 18 ружей, в корпуса — минометный полк РГК и самоходный артполк РГК — 17 СУ-76 и 8 СУ-122 — РККА стал получать все больше самоходок, и это не могло не радовать — хоть какая-то защищенность броней лучше, чем открытая любым осколкам позиция ПТО. По количеству бронетехники танковая бригада РККА начинала приближаться к нашему танковому батальону, в котором помимо трех десятков танков была и пехота на БМП, и самоходки, и ЗСУ — похоже, мы угадали с размером танковых частей, раз РККА также приходило к таким же цифрам. Ну а вообще в начале сорок третьего существовало семь различных штатов танковых бригад — от 27 до 53 танков — весь сорок второй шла подгонка и тестирование разных видов организации, а штаты менялись только у вновь создаваемых бригад либо бригад, выводимых на переформирование, старые же так и продолжали воевать в своем штате до вывода с передовой. С 25 января в танковых и мехкорпусах вводятся танковые резервы в количестве 33 Т-34 и 7 Т-70, 143 человека резервных экипажа и 100 резервных водителей — если у нас техника имела сменные экипажи еще с осени сорок первого, то в РККА эта система начала создаваться уже в сорок третьем — в старом варианте она использовалась неэффективно из-за усталости экипажей, а сейчас уменьшение потерь и увеличение выпуска специалистов позволяло задуматься и о сменах.

Танковые части развивались и, более того, приближались к пехоте — РККА наконец начинала действовать как слитный организм, что очень помогло в оборонительных боях этого лета. Благо что оборона также претерпела существенные изменения. В начале войны слишком часто соединения РККА переходили к обороне при непосредственном соприкосновении с противником, что затрудняло создание прочной и надежной обороны. Но чем дальше, тем все чаще в оборону вставали заранее — пока одни соединения вели бои и отступали, под их прикрытием другие соединения при поддержке населения создавали оборонительные рубежи.

Летом и осенью сорок первого года стрелковая дивизия оборонялась на фронте 14-20 километров при глубине обороны в 3-4 километра — слишком растянутые и слишком узкие позиции, чтобы надежно остановить немцев. По довоенным нормативам ширина обороны составляла всего 8 километров, на один километр должно было приходиться один батальон пехоты, 18 орудий и минометов и 6-9 противотанковых орудий, а в реальности получалось не более половины батальона, 2-3 орудия и миномета и 2-3 противотанковых орудия — немцы протыкали такую оборону сравнительно легко, сосредотачивая на километре до двух батальонов пехоты, до сотни орудий и минометов и до 70 танков. И все-равно всю эту армаду сточили в летних боях — даже в моей истории, а уж в этой и подавно — приграничные дивизии пусть и с потерями но сумели вылезти из котлов в Белоруссии и вместе с подошедшими из глубокого тыла дивизиями создать довольно плотную оборону, на которой немцы потеряли последние танки и на время им пришлось наступать только пехотными дивизиями — те самые "до 70 танков" немцы могли собрать в одном, максимум — двух местах, и для прорыва в глубину, а тем более для замыкания котла сил уже не было (АИ). И чем дальше, тем все больше было дивизий в РККА, они успевали подготовиться к обороне, а не встречали немцев по очереди — в сорок втором ширина фронта дивизии сократилась до 10-15 километров, а глубина наоборот выросла до 4-5. Плотности войск, соответственно, возрастали — на километре оборонялось уже до 0,8 батальона, до 18 орудий и минометов и 3-4 противотанковых орудия, кроме того — пехоте все чаще придавались танки — один-два на километр. Уж не знаю — глядя на нас или сами додумались (в РИ — точно сами). Летом сорок третьего ширина фронта составляла уже 6-14 километров при глубине 6-8 — на второстепенных участках — менее глубокая и более широкая, а на направлениях главного удара дивизии занимали эдакий округлый квадрат шесть-на-шесть километров — попробуй еще сковырни такого колобка.

ГЛАВА 9.

У РККА стало уже достаточно дивизий, чтобы создавать плотную оборону, а командование научилось быстро перебрасывать их на нужные участки. Но помимо собственно обороны дивизии получали и задачи на подготовку контратак по наиболее выгодным направлениям — штабное планирование заранее продумывало развитие немецкого наступления, а комдивы в соответствии с этими замыслами расставляли свои силы и готовили пути, чтобы быстро выйти в контратаку или перебросить резервы. На километр фронта приходилось уже до одного батальона, до 25 орудий и минометов, 5-6 орудий ПТО и пара танков или САУ. Это было гораздо плотнее, чем даже наша оборона, но у нас широко применялось автоматическое оружие, гранатометы — обычные и автоматические, БМП — наш батальон занимал фронт до пяти километров, то есть даже менее плотные порядки чем РККА в начале, но наша пехота первой линии была поголовно вооружена автоматическим оружием, а БМП — это считай что легкие танки, которые своей пушкой, автоматическим гранатометом и пулеметами заменяли два-три отделения пехоты с винтовками и дегтярем. Так что по плотности огня мы превосходили оборону РККА где-то в два раза при в пять раз менее плотном построении войск. К тому же мы их страховали танковыми подразделениями и штурмовиками, да и наша ПВО была на высоте — крупнокалиберные пулеметы были везде и повсюду и отгоняли пикировщиков и штурмовиков с нижних ярусов, не позволяя отстреляться в упор, а ЗСУ не давали немецким летчикам спокойной жизни уже на средних на высотах.

Впрочем в летней битве сорок третьего года командование Красной Армии также активно усиливало пехотные дивизии танковыми подразделениями, придавая по танковому батальону, а то и бригаде, и в итоге на километр обороны на направлении главного удара приходилось до десяти танков. Это, конечно, не дотягивало до наших двадцати-тридцати, а то и сорока танков и самоходок на километр главного удара (это еще без учета БМП), но лишь потому, что в РККА берегли танки для контрударов из глубины и крупномасштабного наступления, тогда как для нас главным было сточить наступающие клинья немецкой армии, не подвергая излишнему риску бойцов. И если вначале ряд наших командиров еще пытался оспаривать такое размазывание танков вдоль обороны, то по ходу войны сторонников крупных танковых ударов из глубины становилось все меньше — прореживание наступающих частей фрицев автоматически приводило к тому, что их оборона становилась дырявой и ее можно было проткнуть сравнительно небольшими силами, а ограничение глубины последующего наступления несколькими километрами давало возможность вырвать клок из немецкой обороны, в которую становились наступающие части вермахта после того, как их наступление начнет выдыхаться, и вместе с тем не зарваться, а отдышаться, оглядеться и в случае подхода крупных резервов отскочить обратно — нас устраивало откусывание от немцев небольшими кусочками, но часто, тогда как командование РККА первые два года войны все пыталось провести решительную наступательную операцию. Вот только опыта в их проведении еще не было, поэтому регулярно получали фланговые удары, котлы, потерю людей и техники. У нас то тоже были глубокие операции, но уже через рассыпавшийся от перенапряжения в предыдущих атаках фронт, и если только разведка не сообщала о крупных резервах поблизости — собственно, что Кенигсбергская, что Смоленская, что летняя — этого года — глубокие операции — проходили именно в таком ключе. Но летом сорок третьего и РККА наконец дождалось своего звездного часа и возможности подтвердить правильность предвоенных взглядов о необходимости глубоких операций крупными танковыми соединениями.

Собственно, со стороны Самары в бой, а затем и в прорыв было введено почти три тысячи танков (в РИ такое количество участвовало в контрнаступлении на южном фасе Курской дуги). До того вся эта армада скрывалась от немца, тренировалась, тогда как немецкие танки перемалывались об оборону стрелковых дивизий, получивших в подкрепление более тысячи танков и самоходок, что существенно увеличивало устойчивость обороны. Увеличивало ее и наличие резервов в дивизиях. В первый период войны некомплект дивизий, выделение широких полос для обороны заставляли комдивов нарушать довоенные уставы и ставить в первую линию почти все силы, выделяя в резерв в лучшем случае один батальон. В сорок втором ситуация постепенно налаживалась, построение обороны все чаще становилось эшелонированным, а в дополнение к второму эшелону все так же выделяли не только общий, но и танковый и противотанковый резервы, которые боролись с вклинениями противника в оборону. В ответ немцы еще больше увеличивали концентрацию танков на направлениях главного удара, так что построение обороны стрелковых дивизий РККА в два эшелона стало уже правилом, увеличивается и состав резерва, вводятся подвижные группы заграждения, которые быстро выдвигались на автомобилях и выставляли на пути прорыва немецких танков минные поля.

РККА раньше немцев начала отказываться от обороны с помощью несвязанных между собой и с тылом опорных пунктов — теперь вдоль фронта шла сплошная траншея, метрах в трехста позади — чтобы траншеи не поражались артогнем на одной установке прицела — вторая, за ней — третья — и все они связывались между собой ходами сообщения — первая и вторая — на каждый взвод, вторая и третья — на каждую роту, так что теперь резервы и подкрепления могли перебрасываться на угрожаемые участки под прикрытием, без потерь от артогня. В итоге плотность траншей на погонный километр фронта возросла с 0,16 километра зимой сорок первого до девяти, и даже до двенадцати километров к лету сорок третьего — чтобы их отрыть, 80% личного состава стрелковой дивизии требовалось работать 20 суток. Врезные и выносные ячейки, площадки для пулеметов и ПТР — траншея словно еж выставляла наружу средства обороны, но и прорвавшемуся врагу было бы несладко — для внутритраншейной обороны заготавливались рогатки, которыми можно было бы перекрыть проходы, готовились управляемые взрывные фугасы, входы укрытий и блиндажей оборудовались средствами для их обороны — косыми амбразурами.

Противотанковой обороне уделялось особое внимание. В начале войны она строилась в основном по рубежам, а не по направлениям, к тому же дело усугублялось недостатком вооружений, вводом дивизий в бой по частям, а потому ПТО была неглубокой и сравнительно легко прорывалась. Да и сама артиллерия размещалась прежде всего на танконедоступных участках, а не на танкоопасных — считалось, что своим перекрестным огнем с дальних дистанций она сможет обеспечить огневое перекрытие проходимых направлений, а сама будет защищена непроходимой местностью, что на практике получалось далеко не всегда. А то и вообще орудия размазывались равномерно по фронту, более того — устанавливались в 1-3 километрах от переднего края — как они при этом собирались защищать пехоту от танков — было непонятно. И уже в августе сорок первого выходят "Указания по организации системы артиллерийского огня при обороне", где говорится о необходимости размещения орудий ПТО именно по танкоопасным направлениям, чтобы артиллерия рассекала и стачивала танковые клинья. В качестве страховки начали создаваться подвижные противотанковые группы из одного-двух орудий на механической тяге, а также группы истребителей танков — пехота на грузовиках, которая могла выдвинуться на танкоопасное направление и своими средствами — сначала гранатами и бутылками с зажигательной смесью, позднее — ПТР — уничтожить или приостановить прорвавшиеся танки. В марте 1942 вышла "Директива Главнокомандующего войсками Юго-Западного направления N 0134

об организации противотанковой обороны", где говорилось следующее:

"

... за последнее время немцы очень редко стали применять массированные танковые атаки.

В настоящее время немцы, стремясь задержать продвижение наших наступающих частей, в проводимых контратаках стали применять свои танки небольшими подразделениями в составе взвода, роты и редко в составе батальона, используя их в тесном взаимодействии с пехотой и автоматчиками. Это обстоятельство значительно облегчает борьбу с танками, но в то же время требует от войск особого внимания к вопросам противотанковой обороны, особенно в звене рота — батальон.

К сожалению, не все командиры поняли это, и многие попрежнему не уделяют должного внимания вопросам организации обороны мелкими подразделениями, в результате чего устойчивость обороны значительно понижается.

Имеют место случаи, когда наши части, не организовав противотанковой системы обороны, при атаке даже небольших подразделений противника с танками вынуждены оставлять районы обороны и захваченные населенные пункты.

Недостаточная устойчивость частей в обороне при наступлении противника с танками объясняется следующими причинами:

1. Неумение правильно, с учетом оперативно-тактической обстановки использовать противотанковую артиллерию, противотанковые ружья, мины, связки ручных и противотанковых гранат, зажигательные бутылки, которые являются проверенным и испытанным оружием в борьбе с танками противника.

Вместо того, чтобы группировать эти средства на танкоопасных направлениях их рассредоточивают и распределяют равномерно по всему фронту.

Занимая оборону, части зачастую не организуют системы противотанковых районов и не эшелонируют противотанковые средства в глубину.

2. Опасаясь обходов и охватов флангов, части вместо огневой связи с соседом стремятся только к локтевой, в результате чего оборона создается не по принципу батальонных узлов, а линейная, без соответствующей глубины.

3. В наступательном бою при захвате населенных пунктов части не закрепляют их, поэтому при контратаках даже небольших пехотных подразделений противника с танками легко теряют эти населенные пункты.

4. Войска в обороне проявляют беспечность главным образом в деле организации системы огня и устройства заграждений.

5. При организации обороны, особенно населенных пунктов, зачастую игнорируется тактика противника.

Войскам необходимо разъяснить, что немецкая пехота без танков в наступлении весьма неустойчива и что там, где танки встречают отпор, наступление противника, как правило, захлебывается.

Опыт боев показывает, что для хорошо окопавшейся пехоты танки противника не страшны.

Примером этого может служить оборона 136-й стрелковой дивизии во время боев с танковой армией генерала Клейста.

Дивизия была атакована большим количеством танков, но, благодаря тому, что пехота хорошо окопалась, а противотанковые средства были эшелонированы в глубину и расположены на танкоопасных направлениях, пехота потерь от танков почти не имела, а немцы за полтора дня боя потеряли подбитыми и сгоревшими до 80 танков.

В процессе наступления наших частей установлено, что немцы создают в селениях опорные пункты, тщательно подготовляя их к обороне, и нашим частям зачастую приходится тратить много времени, средств и сил, чтобы выбивать их из населенных пунктов.

Кроме того, при наступлении необходимо учитывать, что противник, обороняя населенный пункт, зачастую сразу не открывает огня из всех огневых точек, ожидая решающего момента боя, когда наша пехота подойдет на близкую дистанцию.

В этих случаях, как показал опыт, целесообразно придавать ротам и штурмовым группам отдельные орудия и минометы для подавления огневых точек.

...

1. Потребовать от всего командного состава строить оборону по принципу узлов сопротивления, эшелонируя ее в глубину, надежно обеспечивая промежутки огнем станковых пулеметов и противотанковых средств.

2. Стрелковые окопы отрывать полного профиля в виде щелей шириной 50-60 см, без брустверов, что обеспечивает хорошую маскировку и неуязвимость от огня и гусениц танков.

3. Артиллерийские противотанковые средства и подразделения противотанковых ружей располагать узлами на танкоопасных направлениях, назначая комендантов узлов из числа командиров-артиллеристов или командиров подразделений противотанковых ружей.

4. Как правило, противотанковые средства должны быть эшелонированы в глубину; кроме того, необходимо выделять подвижный противотанковый резерв, который использовать по мере надобности для усиления танкоопасных направлений.

5. Огневые позиции артиллерии в тех случаях, когда нет естественных препятствий, обязательно обеспечивать средствами заграждений.

6. Полковая и батальонная противотанковая артиллерия, как правило, должна иметь заранее подготовленные запасные позиции, чтобы при обнаружении ее противником она могла сменить основные огневые позиции и тем самым избежать поражения от огня вражеской артиллерии и минометов.

7. Армейские батальоны противотанковых ружей следует использовать главным образом, исходя из оперативно-тактической обстановки, на главнейших танкоопасных направлениях, причем компактно, организуя ротные противотанковые опорные пункты. Кроме того, нужно постоянно иметь резерв подразделений противотанковых ружей и широко маневрировать ими в зависимости от сложившейся обстановки.

В наступательной операции батальоны противотанковых ружей выдвигать за передовыми частями на вероятные направления движения контратакующих танков противника.

Полковые роты противотанковых ружей использовать по такому же принципу распоряжением командиров полков и командиров дивизий.

8. В обороне и при закреплении отбитой у противника местности готовить и максимально использовать все виды заграждений и ни в коем случае не допускать оставления позиции без приказа старших начальника.

9. Внушить всему личному составу, что пехота, если она во время танковой атаки остается в окопах, потерь почти не имеет. Ее основная задача — пропуская через себя танки, уничтожать их метким огнем из противотанковых ружей, подготовленными группами гранатометчиков, бутылками с горючей смесью и бронебойными пулями, преследуя конечную цель — отрезать пехоту врага, движущуюся за танками, и уничтожать ее огнем всех видов пехотного оружия.

"

В течение сорок второго и первой половины сорок третьего выходили и другие инструкции и распоряжения, в которых отмечались все еще существующие недостатки в противотанковой обороне и давались установки на их устранение, да и боевой опыт постоянно обобщался — если до войны этим занимался военно-исторический отдел Генштаба, чего было явно недостаточно, то с самого нападения фашистов на СССР сведения потекли полноводным потоком, так что военному руководству страны пришлось перестраивать систему под новые условия, фактически — создавать с нуля. Первые директивы по перестройке системы боевых действий с удачными примерами их ведения были отправлены в войска уже в конце июня сорок первого — после первой недели войны. И далее поток информации в обе стороны — в центр и в войска — только нарастал. Да и сами войска понемногу учились воевать фрица, так что чем дальше, тем все больше немецкие приемы переставали срабатывать. Как отмечали сами немцы в начале сорок третьего — "Тактика танков, которая принесла огромные успехи в 1939, 1940 и 1941 годах, может быть оценена как устаревшая. Если сейчас еще возможно прорывать противотанковую оборону концентрацией танковых сил в нескольких волнах, следующих одна за другой, мы можем полагать, исходя из опыта, что это приводит к большим потерям, что уже не может быть переносимо ситуацией с производством. Эти действия, часто работавшие с успехом, приводят к быстрому уменьшению танковых сил". (РИ) То есть даже несмотря на существенное увеличение производства танков немцам требовалась новая тактика, чтобы бороться с противотанковой обороной РККА — наши уже в сорок втором вернули противотанковые полки, которые могли эффективно бороться с танковыми атаками и прорывами противника — немцы назвали такую тактику "Пак-фронт" — от немецкой аббревиатуры PaK — PanzerabwehrKanone — "противотанковая пушка".

Массирование противотанковой артиллерии Красной армии сочеталось с повышением тактического мастерства и выдержки советских воинов. Так, раньше по немецким танкам зачастую начинали палить с максимальных дистанций — чуть ли не с двух километров, что конечно же было неэффективно и из-за повышенного рассеивания снарядов, и из-за потери ими скорости — даже если в танк попадали, то не всегда пробивали его броню или наносили какие-то существенные повреждения ходовой или оружию. И вместе с тем такая стрельба просто вскрывала позиции советской ПТО и немцы засыпали их гаубичным огнем и стрельбой из танков прямой наводкой — советские артиллеристы ведь не были защищены броней, поэтому несли потери если и не от прямых попаданий в их орудия, то как минимум от осколков близких разрывов. Сейчас же стрельба открывалась с пятисот, и даже трехсот метров, причем первый залп делался всеми орудиями по самым опасным либо важным объектам — либо по Тиграм с их толстой броней, либо по командирским танкам, чтобы лишить немецкую атаку руководства. А слитный залп позволял выбить обстреливаемую цель практически с первого выстрела — даже если из десяти-пятнадцати выпущенных снарядов в танк попадала лишь треть, этого все-равно хватало чтобы как минимум вывести ее из строя — заклинить башню, поломать орудие или ходовую часть, сбить антенны. И так как первый выстрел делался еще в сравнительно спокойной обстановке — по артиллеристам не стреляли прицельно — и при сравнительно простом наблюдении — поле боя еще не застлано дымом и пылью — то вероятность попадания дополнительно повышалась.

Немцы же меняли свои тактические порядки, стараясь подстроиться под новую тактику русских. Так, один из способов прорыва пак-фронта сами немцы описывали следующим образом: "Встречаясь с Пак-фронтом, который не может быть обойден, в первую очередь нужно сконцентрироваться на выбранной для прорыва позиции, а затем на флангах позиции прорыва. Танковое подразделение атакует во время артиллерийского налета и врывается на позицию сразу после последнего огневого налета. Построение всего танкового батальона должно быть из двух рот в первой линии и по одной эшелонированной роте на каждом крыле. Когда это возможно, САУ Штурмгешюц должны быть использованы в ротах первой волны. Если Штурмгешюцев нет, их роль выполняют Pz.IV. В ходе прорыва роты в центре атакуют в глубину позиции. Роты, эшелонированные на флангах, расширяют прорыв, а затем следуют за первым эшелоном". Тут предполагалось, что позиции советских войск уже разведаны и известны, а артиллерии достаточно, чтобы провести полноценную артподготовку. Если же эти условия не выполнялись, то использовалась другая тактика — обратного танкового клина — немцы перевернули свой привычный порядок и сделали первую линию широкой, поставив в нее танки с толстой броней, а более легкие танки шли по центру боевого порядка — предполагалось, что тяжелые танки не будут выбиты все первым залпом, тем более что русская артиллерия не сможет стрелять в борта крайних танков, тогда как те смогут увидеть и подавить стреляющие орудия, так как будут находиться примерно по их курсу. Так что кто-то из тяжелых танков дойдет до русских позиций, а более легкие танки и самоходки будут защищены от флангового огня большим расстоянием до противотанковых орудий и отвлечением расчетов на стрельбу по тяжелым танкам, поэтому выживут при обстреле и заодно будут высматривать позиции ПТО и подавлять их своим огнем с дальних дистанций, прикрывая атаку тяжелых танков. Эдакий футбол, только смертельно опасный.

К сожалению, помимо новой тактики у немцев становилось все больше и нового оружия. Одних только Тигров в летней битве участвовало почти полтысячи штук (в РИ — 150), Пантер — почти две тысячи (в РИ — к Курской битве успели только 200 танков), да и старички — тройки, четверки — были уже не те, что в начале войны. Так, танки Т-III первых модификаций — от A до D — имели броню всего 15 миллиметров и выпускались до 1938 года. С 1938 пошли модификации уже с броней в 30 миллиметров — E-G, с 1940го — H, с основной броней также в 30 миллиметров, но поверх нее на лоб и борта корпуса дополнительно наваривали еще 30. Самые массовый тройки модификации J, выпускавшиеся в 1941-42 годах, имели основную броню уже в 50 миллиметров — а это больше чем у тридцатьчетверки, разве что стояла вертикально, а не под наклоном, но с 1942 пошла модификация L, в которой поверх добавили еще 20 миллиметров и общая толщина лобовой брони башни и корпуса стала уже 70 миллиметров. У какой-то вшивой тройки ! Основное оружие также постоянно прогрессировало. Так, если первые модели оснащались пушкой калибра 37 миллиметров, то уже с модификации F пошла пушка калибра 50 миллиметров длиной ствола 42 калибра. А, на минутку, советская сорокопятка имела длину ствола в 46 калибров, то есть по пробивной способности они были примерно сопоставимы. Но модификации J получают пушку с длиной ствола уже 60 калибров — и если для обычных бронебойных снарядов пробиваемость увеличилась процентов на десять, то для подкалиберных — чуть ли не на половину — с 500 метров таким снарядом можно было в 50% случаев пробить 75 миллиметров брони под углом встречи в 60 градусов. С танками T-IV происходили такие же метаморфозы — бронирование увеличивалось с 30 до 50 и даже до 80 миллиметров, длина ствола 75-миллиметровой пушки — с 24 до 43 и затем до 48 калибров. И штамповали эти танки тысячами — после провала блицкрига в 1941, когда в ряде последовательных битв — Белорусской, Смоленской, Киевской — у немцев было выбито три четверти танков (АИ, но в РИ — ненамного меньше), немцы начали переводить свою промышленность на военный режим работы. Так помимо танков на базе этих же шасси массово клепались и самоходки — с более толстой лобовой броней и орудием следующего класса — на базе троек устанавливались пушки калибра 75 миллиметров, на базе четверок — длинноствольные 75 и 88. Да и чехи с французами поставили вермахту много самоходок на базе своих шасси и орудий.

Так помимо этого зоопарка у немцев были радиоуправляемые танкетки Б-4. Машинки высотой всего 1,25 метра, шириной в метр и длиной 3,36 метра могли переносить заряд взрывчатки весом в 450 килограммов, причем танкеткой мог управлять не только водитель в кабине, но и по радио, на дальности до двух километров. Подведя такую танкетку к цели, оператор мог отпустить заряд, отвести танкетку и отдать команду на подрыв. А подрыв такого количества взрывчатки был опасен для живой силы на дистанциях до 80 метров, мины, заграждения из колючей проволоки — тоже сметались примерно на таких же расстояниях, да и от ДОТов мало что оставалось, если положить такой заряд сверху и даже рядом. Бронирование защищало от бронебойных пуль, проходимость, скорость, малые размеры и возможность поставить дымовую завесу — от артиллерии, поэтому неудивительно, что после первых же случаев применения данных аппаратов на фронте советское командование отдало особые распоряжения о необходимости уничтожать их любыми средствами и как можно дальше от своих позиций и минных полей. Поначалу такая пальба вскрывала позиции ПТО советской обороны, поэтому вскоре на участках начали выделяться отдельные орудия, которые и должны были уничтожать эти машины. Ну а заодно появление таких машин на поле боя говорило советским командирам о том, что скоро тут будет жарко и имеет смысл подготовить заградительный огонь артиллерии и подтянуть резервы и группы контратаки.

Но в начале немецкого наступления эти машины были еще в новинку, поэтому они оказались эффективным средством прорыва советской обороны. Именно с их помощью к северу от Курска и была прорвана оборона РККА в начале июня — двенадцать аппаратов последовательными подрывами своих зарядов проделали в минных полях три прохода, и танки, как на параде, прошлепали по этим проходам до окопов советской пехоты. Правда, следовавшие чуть позднее самоходки уже активно рвались на минах — земля в проходах и рядом с ними была уже перепахана гусеницами танков и взрывами заградительного огня советской артиллерии, который также помешал немецким саперам обозначить проходы — вот самоходки и рвали гусеницы на противотанковых минах.

Но танки — танки прошли вперед, как минимум первая волна, за ней — пехота, быстро зачистившая окопы первой линии, а дальше немцы все сильнее начали увязать в эшелонированной противотанковой обороне РККА — противотанковые опорные пункты были натыканы практически на каждом холме, за каждой речкой, через которую перебирались дороги — два, четыре, шесть или восемь орудий слитными залпами встречали передовые немецкие отряды, те приостанавливались или начинали искать обход, там снова напарывались на опорники или просто на подвижные отряды с противотанковыми пушками или самоходками, а тут подтягивались основные силы, которым приходилось штурмовать неподавленные своей артиллерией опорники — немецкая артиллерия перестала поспевать за передовыми частями в первый же день, и немцы довольствовались лишь огнем прямой наводкой да поддержкой авиации. Но немецких танков было слишком много, и они все-таки на вторую неделю продавили советскую и нашу оборону — как раз на стыке — на всю глубину к северу от Курска и начали продвигаться в тылы. Мы немцев остановили на третью неделю, а РККА, также бросавшая навстречу немцам резервы, бодалась с ними более месяца — большинство немецких танков заворачивало именно на восток, тогда как против нас в прорыве действовало не более четверти сил — наша оборона на южном фасе также уже была прорвана во многих местах и немцы уже списали "партизан" — то есть нас — со счетов. А вот южный фас РККА к востоку от Ельца держался на удивление стойко.

ГЛАВА 10.

Немцы выделили на то направление значительно меньше танков, хотя батальоны штурмовых орудий были приданы каждой пехотной дивизии. Две недели немцы продавливали полосу обеспечения — предполье, где РККА оборудовало множество небольших позиций, которые постоянно притормаживали продвижение немецких войск на север, и заодно заставляли раскрывать направления главных ударов — менее подвижная пехота просто не могла быть переброшена сравнительно быстро на другие направления, поэтому где поставили дивизии — там они и наступают, переброска будет выглядеть лишь ненужным мельтешением, ведь ее всегда можно засечь с воздуха и своевременно перебросить резервы на новое направление — немцы наелись с такой тактикой русских еще осенью сорок первого (АИ), когда вынуждены были наступать лишь пехотными дивизиями после потери множества танков в сражениях первых двух месяцев войны.

Так что лишь через две недели передовые отряды немецких дивизий стали выходить к позициям боевого охранения главной полосы обороны — уже потрепанными, с израсходованным моторесурсом транспорта, постоянно удлинявшимися коммуникациями — немцы еще смогли за неделю войти в соприкосновение с главной полосой обороны, а затем сами встали в оборону и начали усиленно окапываться — постоянные контратаки советских войск не давали им расслабиться и наносили существенный урон в людях и технике, а многочисленные группы партизан и диверсантов на тыловых коммуникациях постоянно грозили пресечь подвоз боеприпасов и продовольствия. Поэтому сначала надо было закрепиться на достигнутых рубежах, зачистить тылы или хотя бы основные пути подвоза, подтянуть артиллерию, создать запас снарядов — и тогда уж можно было бы продолжать наступление. К тому же казалось, что еще немного — и Ельнинско-Тамбовская группировка РККА окажется в огромном котле — немецкие танковые соединения, что прорвались к северу от Орла, уже почти окружили Тулу, а их восточная ветвь дошла почти что до Липецка. Так что немецкая пехота на южном фасе фронта готовилась стать наковальней, на которую немецкие танки, зашедшие фактически в тыл советских войск, погонят их с севера.

Но у танкистов все как-то не складывалось — тылы советских войск были насыщены мелкими огневыми группами — стационарными, окопавшимися в опорных пунктах, и мобильными, которые наносили короткие удары и небольшие контратаки. Засады, завалы, взорванные мосты, перекопанные дороги, многочисленные минные поля — все это так же тормозило продвижение немецких танков. И как немцы заводили на север все больше бронетехники, так и советское командование направляло туда все новые и новые противотанковые артполки, танковые бригады и стрелковые дивизии — враг все сильнее увязал.

А тем временем советская пехота мало того что удерживала южный фас, так еще копала — каждый день, много и усердно. В итоге на участке Елец-Липецк-Тамбов длиной двести километров и высотой в пятьдесят-сто появились новые полосы обороны, теперь уже и фронтом на север. А каждая полоса обороны — это несколько позиций, каждая позиция — две-три линии траншей и опорных пунктов. А еще и между позициями и полосами — промежуточные, заградительные и отсечные позиции. Сотни и сотни километров окопов, рвов, эскарпов и контрэскарпов пересекали местность в тысячи квадратных километров — в одном только Елецко-Тамбовском выступе к началу августа было вырыто около десяти тысяч километров окопов (в РИ столько вырыли на Курской Дуге), по соседним участкам — Тула-Рязань-Саранск, Тамбов-Балашов-Сталинград — еще по столько же, причем работы продолжались и дальше — армия и население рыли и рыли все новые и новые оборонительные рубежи. Нормативы в шесть погонных метров окопов на человека в сутки ежедневно перекрывались многими тысячами людей, к тому же для ускорения работ широко применялись взрывчатые вещества — порох, взрывчатка, селитра — где что удавалось достать или выделить. И — копали, копали, копали ... Больше пота — меньше крови.

Вначале, когда северный фас еще не был готов, немцам даже удалось отрезать Елецкую группировку советских войск, но уже через три дня окружение было прорвано и немцы оттеснены на север. Потом фрицы еще раз ее отрезали, окружение продолжалось уже неделю, и снова контратаки советских войск не позволили создать надежный котел. Ну а потом система оборонительных сооружений стала уже настолько плотной, что немцы, потеряв в атаках более сотни танков только безвозвратных потерь, плюнули, утерлись и стали пробовать советскую оборону на других направлениях.

К концу августа им стало ясно, что и под Тулой ловить нечего, и тогда они сделали ход конем — метнулись на двести километров на восток, почти что к Пензе, и там слитным ударом с северо-запада танковыми частями и с юго-запада — пехотными дивизиями, между Тамбовом и Балашовом — наконец-то пробили советскую оборону и замкнули громадный котел. Более того — внезапный бросок дальше на восток поставил под угрозу даже Саратов, с его авиационными и нефтеперерабатывающими заводами, железной дорогой до Сталинграда, построенной в сорок втором. А ведь еще двести-триста километров на северо-восток — и уже Сызрань с его НПЗ и добычей нефти, Куйбышев (Самара), где тоже были и заводы, и научные учреждения, и добыча нефти. Более того — еще 150 километров на восток — и Бугуруслан, где добывались газ, нефть, располагался НПЗ — начинались территории Второго Баку, еще 250 километров на восток — и ишимбайские нефтяные поля, Уфа со своими НПЗ — для советского Союза отчетливо вырисовывались вилы, на которые похоже и рассчитывало немецкое командование после неудачи наступления на север — на Москву. Тем более что для танков там было раздолье — степи и ровные участки были в изобилии, и немецкие танки там могли бы рваться вперед практически не встречая сопротивления — им было достаточно просто сделать бросок — доехать, разрушить нефтяные вышки, НПЗ, нефте— и газопроводы — и все — война с СССР считай была бы выиграна. Или как минимум не проиграна — сопротивление, конечно же, все так же оказывалось бы, но уже больше партизанскими методами — подвижность советских частей резко бы снизилась. Похоже, именно такой план разрабатывал Гитлер и в моей истории, а не просто захват Сталинграда как символа, хотя и само перерезание водного пути по Волге было немалым делом, но наступление между Волгой и Уралом на северо-восток, где находились промышленные предприятия при практически отсутствующей обороне — немцы просто зашли бы с черного хода, там и было то до той же Самары километров шестьсот-семьсот — немцы проходили такие расстояния не один раз.

Вот только не сложилось тогда, не сложилось и в этой истории. Как я уже упоминал ранее, командование РККА держало за Пензой и за Волгой несколько армий — танковых и общевойсковых — как раз на случай прорыва немцами основной обороны (в РИ так было на Курской дуге). И в середине августа сорок третьего настала пора вводить их в бой.

Но делали это постепенно, с оглядкой на малейшую реакцию немцев — слишком часто ране обжигались на поспешных действиях. После того как немецкие танки пробили оборону РККА между Тамбовом и Пензой, ее попытались подпереть 5м гвардейским танковым корпусом под командованием Алексея Григорьевича Кравченко, но его пехоте пришлось идти пешком — не хватало техники. Поэтому выйти на позиции успели только танки да немного артиллерии. Что самое плохое — командование приказало корпусу не встать в оборону, а наступать, причем без пехоты — своя не подошла, а оборонявшаяся в десяти километрах южнее была уже разгромлена. Как потом вспоминал сам Кравченко — "ко мне прибыл с полномочиями от командующего 6 гв. А. полковник Никифоров, который угрожал применением оружия, если корпус не пойдет в контратаку. Это распоряжение было мною выполнено". Танки послали на убой — за следующие три часа танковый корпус потерял более пятидесяти танков — немцы временно встали в оборону и расстреляли наши наступающие Т-34-76, Т-43-85 и Т-70 своими Тиграми, Пантерами, Фердинандами и Штугами с дистанций полтора-два километра, разве что сорок третьи со своей броней до ста миллиметров, пусть и однослойной, немного потрепыхались, но все-равно были сожжены кумулятивами и подкалиберными с дистанций в триста-пятьсот метров — немцы устроили огневой мешок, куда и угодили наши танки без предварительной разведки. И это еще не все — пока часть немецких танков и самоходок занималась отстрелом советских танков, две боевые группы выполнили маневр и окружили советских танкистов, которые ночью и на следующий день мелкими группами выбирались к своим через промежутки в отсутствующем фронте. Общие потери корпуса составили 130 танков из 160. (в РИ такое было 5-6 июля 1943 на южном фасе Курской дуги). Вот из-за такого "эффективного менеджмента" многие командиры и бойцы РККА, оказавшись в наших рядах, не горели желанием возвращаться обратно. Справедливости ради отмечу, что, например, Катуков уговорил Сталина отменить приказ на наступление, хотя в том случае как раз можно было бы хорошо ударить немцам во фланг. Не угадаешь. А на следующий день такой удар был бы самоубийственным, но там уже немцы поперли вперед и корпус Катукова остановил немецкое наступление на Саратов — уже наши танкисты, окопавшись и из засад, расстреливали прущие вперед немецкие танки. Но то — Катуков, личность известная. Алексею Кравченко такое поведение было "не по чину", в результате его танковый корпус превратился в пехотную дивизию с тремя десятками танков.

В РККА еще недостаточно отсеялись "паркетные" командиры, для которых подчиненные были всего лишь статистикой — именно в таких частях и было больше всего недовольных — никому не хочется быть "статистикой". У нас, конечно, тоже не все было гладко, но большинство наших командиров либо выросло из рядовых, либо показало себя с лучшей стороны, а те немногие "паркетчики", что доставались нам либо в первые месяцы, либо по обмену военнопленными — они или не подпускались к боевым действиям, занимаясь тыловым обеспечением, да и то не всегда на самых высоких должностях, либо возвращались в РККА. Так что случаев битья морд вышестоящим командирам у нас было немного, и лишь в трех инцидентах бившие своего начальника оказывались неправы и были разжалованы и направлены в штафбат, в остальных же двадцати трех "ударники" получили лишь дисциплинарные взыскания в виде выговора — все-таки не дело бить командиров, пусть они и накосячили — они же тоже учатся. Ну и единственный случай стрельбы, конечно же, повлек для стрелявшего штрафбат — тут уж без разговоров, несмотря на все его заслуги. Правда, через три положенных месяца он снова вернулся на командирскую должность — раньше не получалось, как он ни старался лезть в самое пекло, так и прошел без царапинки, поэтому вернуться раньше по ранению не получилось. Впрочем, "подранок" после излечения тоже пошел в штрафбат за свои "решения", повлекшие единовременную гибель двадцати семи наших бойцов — но сейчас он уже перешел в обычную часть по ранению, на должность комода — рядовым его ставить, пожалуй что, излишний расход обученных кадров, но и на высшие должности ему тоже пока нельзя — еще захочет себя снова "показать", реабилитироваться, впрочем, и в роте за ним присматривали — и ротный, и взводный — уж слишком из него прет излишнее геройство за чужой счет — тут неровен час и свои пристрелят, чтобы не подставил.

РККА же начинала наступать. Неспешно и неотвратимо, как просыпающийся медведь. Конечно, наступления были и в сорок первом, и в сорок втором, да и зимой-весной сорок третьего также не сидели на месте, но именно к лету сорок третьего наконец-то были накоплены знания, опыт, силы, которые позволяли рассчитывать на успех крупных наступательных операций. Но шли к этому довольно долго.

Если по довоенным уставам ширина полосы наступления стрелковой дивизии составляла два-три километра, то летом и осенью сорок первого она была как правило 8-10 километров и только к лету 43го снова опустилась до 2-3. Уменьшалась и глубина ближайшей задачи — с довоенных 6-8 до 3 километров летом 43го, как и последующей — с 20 до 6. Такое уменьшение глубины еще позволяло прорывать оборону первого эшелона, а последующей — оборону второй позиции и открывать подвижным соединениям путь во вражеские тылы — к сорок третьему было уже понятно, что не дело накладывать на стрелковые дивизии задачи по выходу в тыл врага — этим дивизиям справиться бы с непосредственной обороной, а уж в тыл можно запустить гораздо более подвижные соединения. К тому же снижение глубины задач давало возможность командирам закрепить фланги и подготовиться к контрударам в основания прорыва — теперь комдивам не надо было выделять силы на продвижение вперед. Ну и нагрузка на штабы дивизий существенно снижалась — все-таки площадь действия в десять-пятнадцать квадратных километров — это не несколько десятков, а то и сотня — можно учесть больше нюансов как местности, так и противостоящих сил, и свои силы расположить так, что они окажутся в нужное время в нужном месте — напротив сильной обороны — просто встанут и будут демонстрировать наступательную активность, а напротив слабой, или по неприкрытым участкам — наоборот, пойдут вперед крупной массой, продавят, зайдут с фланга и с тыла, и уж тогда вырежут всех, кто попадется под горячую руку.

Успеху прорывов способствовало и повышение тактической плотности наступающих частей. Так, количество стрелковых батальонов на один километр повысилось с одного в 1941 до 3-4 в 1943, танков поддержки — с 1-3 до 10-15, орудий и минометов — с 10-15 до 150-200 стволов. И, хотя плотность немецкой обороны тоже возросла в полтора-два раза — до двух батальонов на километр обороны, 3-5 танков и самоходок, 15-25 орудий и минометов, но соотношение все больше было на стороне наступающих советских войск — стало проще и с наличием сил, и с планированием операций. То есть если летом и осенью 1941го соотношение наших наступающих войск и обороняющихся немецких было почти 1:1, то летом 43го командиры обеспечивали превосходство от 2,5 до четырех раз по пехоте, трехкратное — по танкам и самоходкам и 8-9 кратное — по артиллерии.

Менялось и построение наступающих частей. Так как немцы постепенно переходили от узловой к сплошной обороне, наши стали возвращаться к эшелонированному наступлению. В первый период войны такое построение просто изымало часть сил из атаки, так как развивать наступление не требовалось — оборона немцев была неглубокой, ничем не подкреплялась, ее было достаточно просто проткнуть. Поэтому переход к одноэшелонному построению частей позволял выставить все атакующие батальоны в одну линию (с некоторым резервом), что сужало полосы наступления каждого из батальонов и увеличивало их ударную мощь — попросту — количество стволов, которое одномоментно вело огонь по обороне противника. И это приносило положительные результаты. Так, во время зимнего наступления 1941/42 годов зачастую из 27 стрелковых рот дивизии непосредственно в атаке участвовало лишь 8, а остальные ждали позади — естественно, такой слабый удар не проламывал даже сравнительно хлипкие позиции, более того, это позволяло немцам отстреливать нашу пехоту по частям, а немецкая артиллерия вела огонь и по ближним тылам наступающих войск, от чего вторые эшелоны несли потери даже до вступления в бой, поэтому они порой без команды устремлялись вперед и смешивались с первыми эшелонами, так что командирам уже трудно было разобрать — где чьи бойцы находятся, соответственно и качество отдаваемых команд снижалось и становилось неадекватным обстановке — командир думает что вот та группа бойцов — из его батальона, поэтому отдает приказ наступать, вестовой его передает, но приказ исполняется только бойцами действительно того батальона, а остальные, кто находится рядом — так и продолжают просто находиться рядом, атака производится не теми силами, на которые рассчитывал командир, потери получаются больше чем могло бы быть, да и цель атаки далеко не всегда бывает достигнута. Так и рождаются рассказы о том, что командиры подставили (а такое тоже случалось). Бардак порождал новые потери. К тому же недостаток артиллерии заставлял сосредотачивать ее в руках командира дивизии, что затрудняло поддержку наступления полков — пока командиры полков соединятся с комдивом, пока договорятся о нанесении удара — время уже прошло, обстановка изменилась. С переходом же к одноэшелонному построению интервал в цепи между бойцами сократился до 6-8 шагов, а из 27 стрелковых рот в резерве находилось только 6 — остальные участвовали в атаке. Более того, теперь комбаты знали свою полосу наступления, и в ней не могло оказаться других бойцов — владение обстановкой существенно повысилось.

Когда же немцы начали переходить к сплошной эшелонированной обороне, снова вернулись к эшелонированному построению атакующих порядков, чтобы иметь силы для прорыва последующих рубежей обороны и для развития успеха — но только теперь в них было гораздо больше танков поддержки, а сама атака поддерживалась большим количеством артиллерии, причем она действовала не только в ходе артподготовки, но в течение всего наступления, последовательно перенося огонь либо по рубежам отсечки контратак либо по запросу атакующей пехоты, которая в ходе продвижения вперед выявляла новые огневые точки и опорные пункты — их-то и гвоздила артиллерия, точнее — ее часть, которая доставала до указанных целей, тогда как другая часть перемещалась вперед, чтобы поддерживать атаку уже в глубине немецкой обороны. При этом батальоны и роты уже не эшелонировались, как предписывалось довоенными уставами — все наступали по-прежнему в линию с выделением небольшого резерва. Просто где-то треть сил шла чуть дальше и была готова развить успех первой линии. Сплошного эшелонирования всех подразделений вплоть до рот и даже взводов (!) уже не было. Впрочем, построение становилось все более гибким — при неглубокой немецкой обороне всю дивизию, вплоть до рот, могли построить в один эшелон, при более глубокой — полки могли строиться в два, а порой и в три эшелона. Но мелкие подразделения шли в одну линию, разве что роты — с небольшим резервом, и у командиров теперь было достаточно сил, чтобы вовремя среагировать на изменение обстановки — давить проявившийся пулемет, пока часть сил берет его в клещи, или перебросить бойцов вдоль фронта атаки на участок, где наметилось прогибание немецкой обороны — командир как бы нащупывал слабые места своими бойцами, которые вдобавок взаимно прикрывали друг друга — пока одни перемещаются вперед, другие приживают немца своим огнем. И так как все бойцы участвовали в атаке, то и слабые места находились быстрее, а не как раньше — пока одни пытаются подобраться к немецким окопам, другие сидят позади метрах в пятидесяти-ста и просто ждут, когда впереди что-то прояснится. К тому же повысилась и поддержка артиллерией — с наращиванием ее количества стало возможным выделение полковых групп артиллерийской поддержки, теперь каждый комполка имел свою артиллерию и скорость реакции ее поддержки увеличилась. Советские командиры наращивали опыт, который нам пока и не снился — если по части тактики мелких групп мы были пожалуй получше, да и то — во многом за счет оружия, то на более высоком уровне мы выгребали прежде всего за счет техники — бронированных машин — танков и БМП, и штурмовой авиации.

Немцы же строили все более глубокую систему обороны. Так, главная полоса состояла из двух позиций — линий обороны — пехотный подразделений и одной позиции — линии установки — артиллерии — общей глубиной до семи километров, поэтому ближайшей задачей дивизии стал прорыв первой позиции и выход на позиции артиллерии в тылу врага. А последующей задачей — прорыв второй позиции. При этом главная полоса к исходу дня должна быть прорвана и надо было выйти ко второй полосе обороны — в 10-12 километрах от первой — и ждать, когда подтянется артиллерия. Но командиры часто вводили еще и задачу дня — если прорыв оказывался успешным, то было не грех воспользоваться и продвинуться немного вперед, чтобы захватить выгодные рубежи обороны от контратак. А такое продвижение надо спланировать — выбрать такие рубежи, определить — кто какие участки будет занимать, куда прежде всего двинуть противотанковые средства, чтобы встретить контратаки.

Возросли роль и масштаб разведки боем. В сорок первом и сорок втором годах стрелковая дивизия выделяла для разведки боем взвод, в лучшем случае роту, причем безо всяких средств усиления — таким образом могли выявить истинное начертание переднего края обороны, что тоже было немало, но постепенно укреплялось ощущение, что можно и нужно получать от разведки боем больше информации. Впрочем, немцы и сами не слишком старались замаскировать свои позиции — ведь все-равно скоро идти в наступление. К тому же растянутые позиции не позволяли нашим войскам выделять много средств для разведки боем. С зимы 42/43 немцы уже начинали применять методы маскировки, создания ложных позиций, а то и вообще всего переднего края, да и нашим стрелковым дивизиям стали выделяться все меньшие и меньшие участки обороны, поэтому роль и сила разведки боем постоянно возрастали. Так, стрелковые дивизии выделяли для разведки боем уже как минимум роту, а чем дальше — тем все чаще — батальон, начали придавать средства усиления — минимум взвод танков, взвод саперов, отделение химиков для постановки дымовых завес, взвод, а то и батарею артиллерийских орудий, а в поддержку — еще и два-три артдивизиона, которые вели огонь со своих позиций, а не шли в атаку. При таком масштабе вскрывалось количество сил немцев на участках обороны, система огня и оборонительных заграждений — немцам волей-неволей приходилось привлекать для отражения атаки больше сил, больше стволов артиллерии, чаще перемещать резервы — все это фиксировалось и отмечалось командирами РККА. Более того — летом сорок третьего уже стали не редкостью захваты во время разведки боем опорных пунктов на переднем крае обороны, что командованию РККА вообще-то понравилось, поэтому в сентябрьском контрнаступлении выделили в поддержку аж два артполка и полк штурмовой авиации и вдруг прорвали первую позицию главной обороны, подтянули части, предназначенные для наступления, и пока немцы не начали стягивать резервы, прорвали и всю главную полосу обороны, так что вглубь немецкого тыла рвануло слишком много подвижных соединений РККА, чтобы немцы сумели их быстро остановить, тем более что разведку боем провели не за сутки-двое до начала наступления, как это делали раньше, а тем же днем — у немцев просто не было времени чтобы среагировать — ни переместить средства поражения на запасные позиции с засвеченных, ни подтянуть резервы к месту возросшей активности, что зачастую они раньше и проделывали, снижая эффект от результатов разведки. То есть разведка боем превратилась в полноценную наступательную операцию с ограниченными задачами, она стала частью собственно наступления. У нас-то задачи изначально были ограниченными — мы всего-лишь старались уничтожить побольше фрицев и сохранить побольше наших. И так как артиллерия была у нас не основным средством прорыва, мы не выполняли артподготовку, поэтому определение истинной системы переднего края было для нас не так уж критично — мы не собирались да и не могли вываливать тонны снарядов на немцев, прежде чем пойти в наступление. Но вот средства усиления в виде как минимум роты танков, а чаще всего батальон и более, да еще как минимум две батареи самоходок, и не менее десятка штурмовиков — это было стандартным набором наших атак — они по сути и начинались как разведка боем, а если все пойдет хорошо, то перерастали в атаку, а если она пройдет удачно, то и в наступление — тут было главным иметь возможность быстро перебрасывать подразделения вдоль фронта — поэтому-то мы столько много внимания уделяли строительству дорог, ремонту и производству транспорта — вездеходов и автомобилей — чтобы успеть воспользоваться удачной ситуацией.

ГЛАВА 11.

Вообще же роль артиллерии в операциях Красной Армии была очень высокой, как и предполагалось еще по довоенным меркам. Так, в сентябрьском контрнаступлении РККА подготовили более пятидесяти участков прорыва, из них тридцать были удачными, и в этих тридцати лишь в пяти артиллерия не внесла решающего вклада в успех, на остальных же именно она прокладывала путь наступающим подразделениям. Но чтобы этого добиться, советские командиры учились применению артиллерии более двух лет.

Так, в начальные периоды войны длительность артподготовки составляла 5-20 минут. Причем количество стволов было невелико — 10-15 на километр, в лучшем случае 40 стволов на километр с расходом снарядов не более трети боекомплекта — говорить о каком-то существенном подавлении немецкой обороны не приходилось. Да и действовала артиллерия издалека — до рубежа атаки было 5-6 километров, что снижало точность огня, увеличивало рассеивание. К тому же командиры старались размазать артиллерию равномерно по всему фронту наступления, а ее удаление от линии фронта в пять и более километров снижала точность стрельбы. Да и разведка оставляла желать лучшего. Зимой сорок второго длительность артподготовки составляла пару десятков минут и на глубину до полутора километров при плотности как минимум 20 стволов на километр. Далее в сорок втором эти параметры только наращивались — длительность артподготовки была уже более часа, причем и ставилась артиллерия ближе к линии фронта, а часть стволов вообще выделялась для стрельбы прямой наводкой — самого точного, хотя и опасного для артиллеристов. Мы-то только прямой наводкой и действовали — боеприпасов просто не хватало, но зато мы сразу применяли самоходки, а не буксируемые орудия, поэтому риск существенно снижался. И сразу же шли в атаку, а для подавления тылов у нас были штурмовики. РККА же могла позволить себе такие длительные артподготовки — в сорок третьем они достигали уже двух и более часов, что с учетом массирования артиллерии на участках прорыва — до 90% всей артиллерии, выделенной для наступления дивизиями, армиями и ставкой, более близкого расположения артиллерии — в 2-3 километрах от переднего края, а также увеличением количества боеприпасов, позволяло давить оборону противника на глубину 3-4 километра. Причем для сопровождения пехоты, а не просто для подавления немецких тылов, выделялось уже до 15% орудий. Батальонам придавались одна-две батареи, которые шли вместе с ними в боевых порядках и давили огневые точки прямой наводкой. Переход пехоты в атаку до окончания артподготовки или артналета, создание огневого вала — все это способствовало тому, что пехотинцы достигали немецких траншей под меньшим огневым воздействием из стрелкового оружия и артиллерией — потери резко уменьшились. Ну а в последнее время все больше пехотинцев начали пересекать нейтральную полосу на наших БМП и вездеходах — каждому полку первой линии советское командование придавало как минимум по десятку таких машин — они либо добрасывали под прикрытием артподготовки первую волну пехоты метров за сто до немецких окопов и затем возвращались за следующими, либо, наоборот, постоянно подбрасывали к атакуемым немецким позициям все новые и новые порции пехоты, чтобы усилить нажим.

Перестройка работы советской артиллерии получила новый импульс после полугода войны, когда командование обобщило опыт боевых действий и на его основе 10 января 1942 года издало директиву 03 Ставки ВГК, где говорилось следующее:

"... нужно заменить в практике наших армий и фронтов действия отдельными дивизиями, расположенными цепочкой, действиями ударных групп, сосредоточенными в одном направлении, и, во-вторых, необходимо заменить так называемую артиллерийскую подготовку артиллерийским наступлением.

... Наши войска наступают обычно отдельными дивизиями или бригадами, расположенными по фронту в виде цепочки. Понятно, что такая организация наступления не может дать эффекта, так как не дает нам перевеса сил на каком-либо участке. Такое наступление обречено на провал. Наступление может дать должный эффект лишь в том случае, если мы создадим на одном из участков фронта большой перевес сил над силами противника. А для этого необходимо, чтобы в каждой армии, ставящей себе задачу прорыва обороны противника, была создана ударная группа в виде трех или четырех дивизий, сосредоточенных для удара на определенном участке фронта. В этом первейшая задача командования армии, ибо только таким образом можно обеспечить решительный перевес сил и успех прорыва обороны противника на определенном участке.

... У нас нередко бросают пехоту в наступление против оборонительной линии противника без артиллерии, без какой-либо поддержки со стороны артиллерии, а потом жалуются, что пехота не идет против обороняющегося и окопавшегося противника. Понятно, что такое "наступление" не может дать желательного эффекта. Это не наступление, а преступление — преступление против Родины, против войск, вынужденных нести бессмысленные жертвы.

Под артиллерийской поддержкой пехоты у нас обычно понимают артиллерийскую подготовку перед наступлением. Обычно артиллерия ведет огонь перед наступлением пехоты полчаса, час, иногда два часа и больше, а потом артиллерия перестает действовать, предоставляя пехоте наступать, несмотря на то, что оборона противника еще не разрушена на всю ее глубину, а артиллерийские точки и пулеметные гнезда противника еще не подавлены. Это называется "артиллерийской подготовкой". Не трудно понять, что такая артиллерийская поддержка недостаточна, а наступление при такой недостаточной поддержке не может дать желательного эффекта. Этим, собственно, и объясняется, что наши наступательные операции против обороны противника довольно часто выдыхаются, несмотря на наличие "артиллерийской подготовки", причем для того, чтобы наступление сделать эффективным, приходится несколько раз повторять так называемую "артиллерийскую подготовку".

Из этого следует, что так называемая "артиллерийская подготовка", как средство артиллерийской поддержки наступления пехоты, уже не отвечает требованиям войны, отжила свой век и должна быть отброшена.

... артиллерия не может ограничиваться разовыми действиями в течение часа или двух часов перед наступлением, а должна наступать вместе с пехотой, должна вести огонь при небольших перерывах за все время наступления, пока не будет взломана оборонительная линия противника на всю ее глубину.

... пехота должна наступать не после прекращения артиллерийского огня, как это имеет место при так называемой "артиллерийской подготовке", а вместе с наступлением артиллерией, под гром артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки.

...

артиллерия должна действовать не вразброс, а сосредоточенно, и она должна быть сосредоточена не в любом месте фронта, а в районе действия ударной группы армии, фронта и только в этом районе, ибо без этого условия немыслимо артиллерийское наступление.

Любая наша армия, как бы она не была бедна артиллерией, могла бы сосредоточить в районе действия своей ударной группы 60-80 орудий, обратив на это дело армейский артиллерийский полк и взяв у своих дивизий, скажем, по две батареи дивизионной артиллерии и десятка два-три 120-мм минометов. Сформированная таким образом группа артиллерии была бы вполне достаточна для того, чтобы взломать оборону противника и оказать таким образом неоценимую артиллерийскую поддержку ударной группе армии. Если этого не делают наши армии, то это происходит потому, что они недооценивают великое значение массированного артиллерийского огня для наступления пехоты.

Любой наш фронт, как бы он не был беден артиллерией, точно также мог бы сосредоточить в районе действий ударной группы фронта 150-200 орудий, обратив на это дело свой фронтовой артиллерийский резерв и взяв у ряда своих армий их армейские артиллерийские полки и хотя бы одну треть их дивизионной артиллерии. Сформированная таким образом группа артиллерии была бы вполне достаточна для того, чтобы взломать оборону противника в районе фронта. Если этого не делают наши фронты, то это происходит потому, что они недооценивают великое значение массированного артиллерийского огня для наступления пехоты.

"

Ну и далее выводы:

"

4) Чтобы взламывать и рвать оборону противника, надо нам научиться действовать ударными группами в районе армии, в районе фронта.

5) Чтобы ударные группы имели успех, они должны иметь серьезную артиллерийскую поддержку за все время прорыва обороны противника на всю ее глубину.

6) Чтобы обеспечить пехоте такую артиллерийскую поддержку, нужно перейти от практики " артиллерийской подготовки" к практике артиллерийского наступления.

7) Чтобы артиллерийское наступление стало эффективным, командующие армиями и фронтами должны сосредоточить основную массу артиллерии в районе действия их ударных групп.

8) Только соединенные действия ударной группы пехоты и массовой артиллерии могут обеспечить успех наступления.

"

И вот, получив таких руководящих и направляющих звездюлей, командиры частей и соединений РККА наконец-то начали думать. Да и снабжение снарядами постоянно улучшалось, так что эти мысли стали все чаще подкрепляться и материально. Длительность артподготовок увеличилась до часа, полутора и даже до двух часов, плотность стволов возрастала до 50, 80 а к осени сорок третьего — порой и до двухсот стволов, все больше времени работы артиллерии стало выделяться не просто на стрельбу, а на огневые налеты — короткие, но интенсивные — на пределе физических возможностей расчетов — удары по немецким позициям. Например, сейчас, при наступлении под Саратовом по немецким позициям сначала совершили огневой налет длительностью всего в пять минут — немцы встрепенулись, вылезли из нор и стали ждать наступления. А его нет. А немцы ждут. В окопах. Десять минут, двадцать, двадцать пять — и тут наши начали стрелять вразнобой, и что это — непонятно — на артподготовку непохоже, но и не беспокоящий огонь. А это, оказывается, была сорокаминутная пристрелка батарей, после нее наши и зарядили артподготовку на 70 минут, под конец завершив дело пятиминутным залпом реактивной артиллерии. Вроде бы все — ан нет — фашисты, выжившие в прокатившемся по немецким позициям аду, повылезали из своих схронов, и тут их снова начали гасить огневым налетом. В общем, наша пехота и танки дошли до первой линии практически без выстрела. На других участках оборона прорывалась либо так же, либо другими методами — и разведкой боем, и артподготовкой с последующей поддержкой стрельбой прямой наводкой — все больше орудий стало выделяться именно для такой стрельбы — порой до сорока стволов на километр. Конечно, это число не дотягивало до наших значений — у нас-то могло быть и сто стволов, выставленных на прямую наводку, ну так мы не применяли ни артподготовку, ни огневые налеты — их у нас заменяла штурмовая авиация. И, замечу, мои командиры уже не роптали "без артподготовки никак нельзя наступать" — очень даже можно. РККА тоже постепенно отказывалась от длительных артподготовок — короткие огневые налеты, поддержка прямой наводкой, штурмовиками — и вперед. В другом месте вообще — устроили два ложных переноса огня — сначала огневой вал вроде бы передвинулся на следующую позицию, вглубь немецкой обороны, фрицы на первой линии повылезали — тут их снова начали гасить, они спрятались, огневой вал снова сдвинулся вперед, фрицы опять повылезали, и тут огневой вал снова вернулся, и когда он сдвинулся в глубину во второй раз, то немецкие пехотинцы ждали когда пойдет следующий вал на позиции вышли значительно позднее, когда советская пехота была уже на дистанции гранатного броска. Командиры РККА все больше отходили от шаблонов, примеряясь к конкретной обстановке.

Для взлома немецкой обороны у командования РККА были и другие инструменты — например, штурмовые инженерно-саперные бригады.

Инженерное обеспечение войск было у русских развито еще в стародавние времена — "пешцы с огнем и топоры", "порочные мастера" (и это вовсе не бракоделы, а строители осадных машин), "городники", "мостники" — эти и другие инженерные специальности широко применялись еще в тринадцатом веке, а скорее всего и раньше — штурмовать города и обустраивать пути для перемещения войск требовалось всегда. Стены Казани поднимали на воздух также мастера минной атаки — русским некогда было сидеть месяцами и даже годами под стенами крепостей и ждать, когда их защитники сдадутся от голода — климат у нас не тот.

Финская война оказалась суровым экзаменом и для РККА, и для ее инженерных подразделений, и хотя к концу декабря 1939 года уже намечались некоторые успехи, было решено приостановить активные боевые действия и осмыслить полученный опыт — войсками все чаще проводились частные операции по уничтожению конкретных оборонительных сооружений — снять мины, сделать проходы, подобраться, взгромоздить на крышу несколько десятков, а то и сотен килограммов взрывчатки — и подорвать — саперно-штурмовые группы формировались почти что сами собой, силами отдельных командиров, не желавших посылать своих бойцов во фронтальные атаки на стены пулеметного огня. И начавшиеся действия мелкими группами начали приносить плоды, но эти действия пока не были еще увязаны в единый план наступления, поэтому и результаты были не такими уж большими — один дот уничтожен, но соседние ведут огонь и все так же не дают советской пехоте возможности взломать финскую оборону. Так что после неудачного начала войны, когда наступило затишье, по результатам этой тактики в батальонах были созданы штурмовые группы, которые раз за разом прогонялись на учебных полигонах — обезвредить "мины", сделать проходы в проволочных заграждениях, подорвать бетонные надолбы, подобраться со взрывчаткой к доту — и так раз за разом. Через такое обучение прошли несколько дивизий, в которых организовывались штурмовые группы — по три на каждый батальон — собственно, еще Суворов отрабатывал штурм Измаила на специально построенном учебном городке, так что пример такой учебы уже был. В итоге линия Маннергейма была прорвана в феврале 1940 года всего за 18 суток. По окончании боевых действий автор этого плана — начальник инженерных войск Северо-Западного фронта полковник Аркадий Федорович Хренов — получил заслуженную звезду Героя Советского Союза, а несколько месяцев спустя — и звание генерал-майора. В дальнейшем именно он заведовал инженерным обеспечением обороны Одессы и Севастополя.

По результатам войны под руководством того же Хренова было создано Главное военно-инженерное управление РККА, которое было реорганизовано из инженерного управления РККА — смена названия отразила тот факт, что инженерные знания становились важны не только для обеспечения обороны и перемещения войск, и но и в наступлении. И строительство инженерных войск развернулось во всю ширь. Перед войной было организовано 18 инженерных и понтонно-мостовых полков РГК, а кроме того переформированы инженерные батальоны дивизий. К началу войны большинство из этих частей и подразделений оказались на границе — 174 инженерных батальона стрелковых корпусов и дивизий, 9 инженерных полков и 70 строительных батальонов были заняты возведением укреплений на новой границе — они также приняли первый бой, и сильная строительно-инженерная составляющая нашей "партизанской" армии и промышленности была обязана именно этим людям, которые попадали к нам либо при отходе их котлов, либо из плена — при освобождении лагерей или при обмене на немцев. РККА же, наоборот, лишилась и этих подготовленных кадров, и громадных запасов инженерного обеспечения, накопленного в приграничных округах (большая часть также досталась нам), поэтому им пришлось фактически заново воссоздавать эти части. Но зато масштабы просто поражали.

К середине января 1942 года было сформировано 10 саперных армий (армий !), каждая — из двух-четырех бригад по шесть-восемь батальонов, то есть численностью от 12 до 48 тысяч человек. О взломе глубокоэшелонированной обороны в это время речи еще не шло, уроки Финской тоже были подзабыты, поэтому эти армии использовались как тыловые войска — строили оборонительные сооружения, прокладывали дороги. Вместе с тем, в резерв ГК выделялось 90 саперных батальонов для усиленной боевой подготовки, в армиях, фронтах и округах вводилась должность начальника инженерных войск.

Но формирование армий и резерва не позволяло выделить достаточно инженерных частей для зимнего контрнаступления, поэтому инженерная обеспеченность наступающих войск была на низком уровне — где-то по одному инженерному батальону на армию — в дополнение к двум инженерным, имевшимся в каждой армии, и по саперному батальону на дивизию. Так что даже в самых хороших условиях удавалось достичь плотности инженерно-саперных частей всего по роте на километр фронта, хотя уже финская показала, что надо как минимум по батальону — все-таки надо и проделывать проходы в заграждениях и минных полях, и обеспечивать пути для перемещения войск. Ситуацию немного выправляла небольшая мощь немецких укреплений, но и этого оказалось достаточно, чтобы приостановить советское контрнаступление — не только это, но и это тоже (к тому же в АИ немцы понесли меньшие потери и получили менее растянутый фронт, так как их наступление захлебнулось раньше). Поэтому РККА приходилось наступать в основном вдоль дорог, где немцы устраивали особенно сильные укрепленные пункты и узлы обороны, а действия штурмовых групп в РККА имели еще эпизодический характер — финскую забыли уж слишком быстро (в РИ вспоминали быстрее, так как пытались снять блокаду Ленинграда — именно там появилась первая методичка по овладению дотами, а затем обобщали опыт преодоления укрепленных полос — немцы строили их вокруг Ленинграда раньше, в АИ такого нет) .

Но и вспоминали тоже быстро — в некоторых дивизиях уже в декабре 1941 года батальоны формировали штурмовые группы, которые под прикрытием дымовых завес, а то и прорытых в снегу сап подбирались к окопанным немецким танкам и дотам и подрывали их, к тому же отсутствие сплошной обороны порой позволяло просачиваться и подходить к немецким укреплениям с тыла. Или под прикрытием танка подобраться к блиндажу, опустить мину или заряд в дымовую трубу и взорвать их внутри — в одной дивизии таким образом за день было уничтожено 11 блиндажей, в которых засели фашисты.

В течение 1942 года саперные армии расформировываются, но инженерные части еще мало используются на поле боя — их основной задачей по прежнему были ремонт дорог, строительство переправ, укреплений, край — снятие минных полей. Но все чаще, особенно со второй половины сорок второго года, саперы включаются в состав штурмовых групп — весь сорок второй год шло нащупывание и обкатка этого забытого, а потому нового инструмента. Пока он еще применялся в отрыве от стрелковых частей — последние ждали, пока штурмовые группы, выделенные из этих же стрелковых частей, сделают проходы, взломают оборону, уничтожат доты — и только после этого шли в атаку. Да и сами штурмовые группы были еще достаточно голыми — практически без артиллерии, вовсе без танков, и хорошо если с одним-двумя огнеметами и ПТР — они и действовали недостаточно резво, поэтому несли большие потери, а нанесенный их действиями урон немцы зачастую быстро латали.

Лишь в начале сорок третьего года вышли указания по штурму укрепленных полос противника, в которых обобщался опыт ведения штурмовых действий. Штурмовым группам должны были придаваться одно-два орудия, которые должны были идти вместе с ними вперекатку — по низинкам или под огневым прикрытием, два-три танка, несколько ПТР и огнеметов, определялся перечень необходимого инструмента и оборудования — кошки для растаскивания заграждений, мостики для преодоления рвов, топоры, пилы, удлиненные заряды взрывчатки, дымовые шашки, пустые мешки для песка или земли, чтобы забить амбразуры, как минимум сотня килограммов взрывчатки для подрыва дотов. Остальная пехота батальона должна была следовать за штурмовыми группами, чтобы вовремя развить их успех, а артиллерия должна была давить оборону, пока штурмовые группы приближались к немецкой обороне, а затем прикрывать огнем фланги участка атаки — теперь все должны были участвовать в атаке.

На саперов также возлагались большие задачи по обеспечению наступления — тут и инженерная разведка, чтобы определить где и какие установлены заграждения, минные поля, оборонительные сооружения, окопы, скрытые проходы, и снятие минных полей, проделывание проходов — все это должны были делать саперы. Во время атаки первый саперный эшелон, состоящий из отрядов штурма и разграждения, должен был обеспечить продвижение основных сил вперед — расчистить пути, блокировать или уничтожить доты и блиндажи — группам разграждения придавались отделения дымопуска и огнеметания. По сути, на саперов все больше перекладывались задачи не только довести войска до переднего края вражеской обороны, но и вклиниться в нее — теперь уже пехота выделяла часть сил в штурмовые отряды, а не как ранее — саперы придавались пехоте. А второй саперный эшелон обустраивал тылы и колонные пути, чтобы вторые эшелоны и тылы беспрепятственно следовали за первой волной атаки. Ну и третий саперный эшелон — резерв на случай выявления чрезвычайно сильной обороны. Правда, к маю сорок третьего от идеи подчинять пехоту саперам все-таки отказались — практика показала, что пехотные командиры все-таки лучше разбираются в тактике, поэтому штурмовыми группами стали снова командовать именно они, но саперная составляющая таких групп была уже гораздо сильнее, чем в предыдущие годы.

В мае же стали формироваться и первые ударные (пока еще не "штурмовые") инженерно-саперные бригады. Вот только делалось это за счет сокращения других инженерных подразделений, а не увеличения за счет пехоты — в РККА действовал приказ о лимите численности родов войск (!). Хотя дело-то было важное и нужное — оборона немцев постоянно усиливалась, поэтому концентрация под одним началом все больших и больших инженерных сил, способных вести полноценный бой, позволила бы в дальнейшем как-то компенсировать возрастающее сопротивление немцев. Впрочем, даже эти бригады были уже настоящими пехотно-саперными боевыми организмами, способными как вести пехотный бой — его штурмовую часть, так и преодолевать заграждения — на обучение выделялось 666 часов, из которых 207 — на преодоление заграждений и взрывные работы, а на тактику боя — 202 часа. То есть предполагалось, что весь состав будет одновременно и пехотинцами, и саперами. Почти что кентаврами, только ползающими низко-низко, чтобы не подстрелили.

Причем предполагалось, что бригады будут придаваться пехотным соединениям, от которых и получат средства усиления, поэтому комсостав штурмовиков изучал и штабное дело, и другие рода войск — их возможности и ограничения, и связное дело — все для того, чтобы обеспечивать грамотное взаимодействие с другими соединениями. Каждый из четырех штурмовых батальонов численностью в 392 человека был поголовно вооружен автоматами, кроме того, бригада имела 104 ручных пулемета. Но вот ни ПТР, ни огнеметов в них пока не включили, что было странно — словно снова забыли весь предыдущий опыт уже Великой Отечественной. Зато были термитные шары (РИ), РПГ и подствольные гранатометы (АИ) — как из наших поставок, так и собственного производства — советские заводы освоили новые виды вооружения и начинали их клепать во все больших количествах. Ну и СПГ-9 были отличной заменой сорокопяток — и легче, и выстрел мощнее, и точность стрельбы на характерных дистанциях боя сравнима.

И весь конец весны и лето эти бригады тренировались, чтобы "выстрелить" во время осеннего наступления.

ГЛАВА 12.

Впрочем, выстрелили они не на всю ту силу, на какую рассчитывали изначально — сказались и недостатки в организации и вооружения, и недопонимание многими командирами — а что же это такое — шисбр ? По задумке, штурмовые инженерно-саперные бригады должны были придаваться фронтам, а те будут использовать их для проламывания особо сильной обороны. Причем объединение нескольких штурмовых инженерно-саперных батальонов под единым командованием — бригады — как бы должно было наводить на мысль, что эти соединения и должны использоваться единым монолитом — порвать пару километров немецкой обороны, впустить внутрь пехоту, обеспечить пути для танков — все, переходим на следующий участок.

Но — нет. Многих общевойсковых командиров смущало слово "штурмовая" в названии бригад. Да еще поголовное вооружение автоматическим оружием, бронежилеты как минимум на роту в каждом батальоне — ну как таких не послать в обычную атаку ? Тем более что и своих можно поберечь — свои проходят по другой графе отчетности, а штурмовики — по фронтовой. Вот и распихивали командармы и даже комфронта штурмовые бригады хорошо если побатальонно, вот и шли штурмовики в атаку в качестве обычной пехоты — бегом и впрыпрыжку на немецкие пулеметы, быстрей-быстрей, вместо того чтобы вдумчиво и кропотливо проделать ходы, подобраться и тогда уж все подорвать и убить.

Более того — штурмовые батальоны одной бригады разбрасывали порой на десятки, а то и сотню километров друг от друга. Ну и как в такой ситуации ими командовать ? Связь на такие расстояния есть не всегда, вестовыми не набегаешься, а комбриг по-прежнему должен и снабжать своих подчиненных продовольствием и боеприпасами, и просто интересоваться "А как там у вас дела ? Не всех ли еще убили ?". Да даже опротестовать неправильный приказ — никак — комбриг и узнает-то о нем, только когда ему доложат о высоких потерях.

Впрочем, из-за своей экипировки и вооружения штурмовики несли гораздо меньшие потери даже в обычных атаках. Так, в одном эпизоде советским войскам никак не удавалось взять одну высоту, которая перекрывала пути через заболоченную низину — танки и техника могли действовать только вдоль дороги, так что высоту приходилось брать пехотой и артиллерией. Но не получалось. И тогда в атаку бросили штурмовиков. Те перебежками и в полный рост дошли до немецких окопов, выбили немцев и до вечера отбивали контратаки — немцы так и не смогли вернуть высоту. Причем за период атаки штурмовики потеряли всего два человека убитыми и девятнадцать раненными — сказалась и лучшая тактическая подготовка, и использование бронежилетов. И уже при отражении контратак — еще 15 убитыми и 72 раненными — пехота так и не поддержала штурмовиков до самого вечера, причем по каким причинам — неизвестно. У нас бы за такое пехотный командир слетел бы в лучшем случае в штрафбат.

В другом эпизоде штурмовики обогнали залегших под сильным огнем штрафбатовцев, преодолели проволочные заграждения, противотанковый ров, минные поля, захватили первую, потом вторую и третью траншеи, овладели высотой, вывалились за нее, захватили опорный пункт в деревне, и тут на них со всех сторон посыпались контрудары — вырвавшиеся вперед штурмовики остались без поддержки пехоты, которая залегла еще раньше, а танки пока не могли преодолеть противотанковый ров. В итоге после нескольких часов обороны, так и не дождавшись подхода пехотных частей или танков, саперы откатились на захваченную ранее высоту, где их уже сменила пехота. Всего после одного дня боев в двух батальонах осталось 11 и 25 человек, остальные либо погибли, либо были ранены. Высококвалифицированная часть сточилась за день наполовину из-за ее неграмотного применения, что потом еще долго аукалось армии, которой она была придана — теперь укрепленные линии обороны приходилось брать обычным пехотинцам. Некоторые командиры вообще со словами "саперы — это смертники" сажали штурмовиков на броню танков в качестве танкового десанта — у последних не хватало полномочий оспорить приказ — свой комбриг далеко, а командующий — вот он, может если что тут же расстрелять за неповиновение. А как там будет на броне танка — еще неизвестно, может и повезти — в одном таком случае из 63 вернулось 23 человека, так что "все не так уж и плохо". Другие командиры посылали штурмовиков как панцирную пехоту — впереди своей.

В общем, если саперы-штурмовики учились взаимодействию в другими родами войск, то общевойсковых командиров использованию штурмовиков никто не учил, поэтому их зачастую и бросали не на сильную оборону, по которой они и специализировались, а туда, где потребовалась пехота, и даже если им поручали штурмовать сильноукрепленные позиции, времени на подготовку выделялось очень мало. Да и прикрывали их слабо — что артиллерией, что пехотой, что танками. За неделю боев все двадцать шисбр сточились на треть, а то и наполовину. И, несмотря на это, их результаты впечатлили командование, закипела работа по сбору фактов, их осмыслению и разработке инструкций и методичек. Наши наблюдатели и инструктора также активно включились в эту работу, и прежде всего наконец-то приняли их предложение о передаче штурмовикам хотя бы пяти БМП и десятка вездеходов на бригаду, так как в нескольких эпизодах, где легкая бронетехника выделялась штурмовикам пехотой, потери были минимальны, а результаты — ошеломительными. Хотя кое-кому из теоретиков в Генштабе РККА это и не нравилось — по их представлениям, бойцы шисбр должны были ползать по полю боя, а не слоняться в тепле и комфорте под защитой брони.

У нас-то как таковых штурмовых групп не было — вся атакующая пехота представляла собой такие штурмовые группы. Конечно, в таких частях были особо подготовленные люди, да и обеспечение у них было лучшее — тут и автоматы, которыми можно было залить любую огневую точку, и бронежилеты, позволявшие не обращать внимания на мелкие осколки — то есть на большинство, и подствольные гранатометы, которыми можно было задавить любую амбразуру, да и кумулятивые выстрелы из РПГ-7 или СПГ-9 бойцы активно использовали против дотов и дзотов — стенки пробивались на раз, так что не требовалось тащить десятки килограммов взрывчатки. Ну и поддержка тоже была неслабой изначально — самоходки с сильным лобовым бронированием давили огневые точки прямой наводкой, их поддерживали танки и следовавшие чуть в отдалении БМП — все эти средства в количестве сотня-полторы штук на километр давали непревзойденную мощь огня, а сверху немцев гасили штурмовики — и все это подкреплялось отличной разведкой с применением ИК-техники. По сути, я делал Советскую Армию образца 80х годов, разве что без сильной артиллерийской составляющей. Но немцам и этого хватало. Правда, таких подготовленных войск к середине сорок третьего у нас было под триста тысяч, остальные же — послабее и подготовкой, и вооружением — таких мы использовали в основном в обороне, так что и этим не требовалось создавать штурмовые группы и тем более бригады — специализация частей была разной. А наши инженерные войска были и в самом деле чисто инженерными — они строили дороги и мосты, оборонительные линии, а в боях они не участвовали — даже разминированием у нас занимались особые машины — либо взрывные заряды на реактивной тяге для проделывания проходов, либо бронемашины с траками и плугами, которыми можно было выворачивать мину из земли. Ну разве что в малодоступных местах, по окончании боевых действий, саперы ходили с миноискателями и отмечали точки, где прибор жужжал, чтобы потом подорвать там несколько десятков грамм взрывчатки и тем самым вызвать срабатывание мины — мы старались не выворачивать их из земли, так как немцы были горазды на хитрые схемы, и терять людей понапрасну не хотелось.

Впрочем, и в РККА — как на земле действовали штурмовики-саперы, так и с воздуха по немецкой обороне активно работали другие штурмовики — самолеты Ил-2 — штурмовая авиация в РККА начинала применяться все более массированно, чему способствовало несколько факторов.

Наступательные операции 1942-43 годов позволили наконец-то многочисленным комиссиям как-то проверить результаты штурмовок, и по итогам этих проверок командование заставило летчиков урезать осетра — как отмечалось в одном из докладов "количество обнаруженной уничтоженной техники составляло всего 30% от заявленного в донесении штадива. Например, штурмовики уничтожили или повредили не 19, а 9 танков, не 18, а 3 орудия, не 85, а 18 машин и автобусов". Конечно, часть поврежденной техники немцы могли утащить с собой при отступлении и затем восстановить, а то и сразу, но начиная с конца сорок второго с каждой группой штурмовиков вылетал отдельный штурмовик с кинокамерой или фотоаппаратом, который и фиксировал результаты ударов — пусть способ и не давал стопроцентных гарантий в точном подсчете нанесенного ущерба, но хоть теперь наверх шли какие-то более-менее реальные цифры, из которых командование уже могло делать правильные выводы и расчеты потребных сил для дальнейших операций наземных войск. А то — по отчетам уничтожены чуть ли не все танки, а атакующих встречают танковыми контратаками, причем перемещения таких крупных танковых сил разведка не засекла — значит, кто-то наврал.

Впрочем, повышалось и мастерство пилотов, появлялись новые приемы атаки. Так, в первый период войны штурмовики работали на бреющем полете, стреляя и сбрасывая бомбы вдоль колонны "вообще". Результаты были не такие как бы хотелось. К середине сорок третьего многие пилоты атаковали уже с пикированием под углом тридцать градусов, причем целились не просто "по колонне", а по конкретной цели — так эффективность ударов была гораздо выше. Да еще при проходе вдоль колонны, если она была достаточно длинной, успевали сделать несколько "горок" — атака на пикировании, потом вверх — и снова в атаку — количество ударов за один проход возросло.

Но и с самого начала войны штурмовики оказывали на немцев психологическое воздействие. Уже в ноябре 1941 года Гудериан был вынужден глухо признать "Бронированные штурмовики неприятно воспринимаются немецкими войсками". Менее высокопоставленные военнослужащие вермахта писали более прямо — "Когда у нас кричат, что летит "железный густав", я хочу помолиться и не могу — зуб на зуб не попадает". И по мере того, как советское командование вешало над немецкими позициями все больше штурмовиков на все более длительное время, зубы немцев плясали все сильнее. Как отмечали красноармейцы — "Пусть летчики даже не бомбят и не стреляют, а только пройдут раз-другой на бреющем над фашистами — гитлеровцы попрячутся, перестают вести огонь, а нам только этого и надо — мы сразу же врываемся в опорный пункт".

В 1943 году удары штурмовиками только нарастают — к этому времени треть самолетов составляли как раз штурмовики — более трех тысяч машин, тогда как бомбардировщиков — только две тысячи, истребителей — четыре тысячи (цифры почти соответствуют РИ). А год назад — летом 1942го — в РККА было всего 800 штурмовиков. Ну и по полторы тысячи бомбардировщиков и истребителей — потери были большими и численность не успевала восстанавливаться. Хотя и в середине сорок третьего на эти три тысячи штурмовиков приходилось всего две тысячи боеготовых экипажей (в РИ — 1650), поэтому многие самолеты простаивали. У нас же была обратная ситуация — на тысячу штурмовиков приходилось порядка трех тысяч экипажей и самолеты гонялись в хвост и гриву. У немцев — примерно паритет, но за счет лучшей работы наземных служб и наркоты немецкие пилоты могли делать по два-три, а то и пять вылетов в сутки, так что несмотря на то, что по количеству самолетов немцы были примерно равны с РККА и нами вместе взятыми, они совершали гораздо больше самолето-вылетов, и немецкая авиация существенно замедляла и затрудняла продвижение советских войск, вплоть до полной остановки из-за нехватки топлива, когда все грузовики выбивались штурмовками с воздуха. (в РИ у немцев летом 1943го на всем советско-германском фронте было примерно 1900 бомбардировщиков (в т.ч. порядка трехсот "штук") и 500 истребителей; в АИ их количество больше из-за отсутствия налетов союзников на Германию).

Тем не менее, в проламывании немецкой обороны штурмовая авиация была на высоте. Так, в одном из наступлений удары по трем немецким опорникам наносили 225 бомбардировщиков и 148 штурмовиков. Сначала отработали бомбардировщики, а за ними через десять минут пришли добивать что осталось штурмовики — уже по двум целям, группами по 80 и 68 машин. Как результат — проволочные заграждения были разорваны, минные поля подорваны, разрушено 70% укреплений — траншеи, дзоты, а ведь немцы создали плотность почти в семь дзотов на километр. Да еще заодно поставили дымзавесу, под которой пехота без потерь подошла к немецким развалинам. Как потом рассказывали немногочисленные выжившие пленные немцы, "Когда закончилась артиллерийская подготовка, мы решили, что теперь сумеем оправиться и встретить русскую пехоту и танки, но появившиеся в воздухе самолеты-штурмовики не дали нам прийти в себя, заставили бросить боевую технику и спасаться бегством. Штурмовики непрерывно висели над нами. Творился невероятный ужас..."

Но и после нанесения штурмового удара группы Ил-2 по 10-20 штук висели над полем боя, гвоздя любое движение на земле — как на направлении наступления, так и по флангам участка прорыва. А потом, после прорыва первой полосы обороны, группы штурмовиков сдвинулись в немецкий тыл — там хватало и батарей, и передвигающихся войск — отступающих немцев и подходящих немецких резервов, и опорники в глубине обороны — но с последними штурмовики расправлялись уже собственными силами — те были оборудованы менее основательно, поэтому постоянные штурмовые удары в течение десяти-двадцати минут не только придавливали немцев, но и наносили им ощутимый урон. В общем, в РККА начинали осознавать, что крупными силами штурмовиков можно решить большинство задач по огневому обеспечению и поддержке наступления, и вслед за нами начинало осваивать новый вид взлома вражеской обороны — массированная штурмовка с воздуха (в РИ обошлось и без нас, но на год позже).

Успехам в новой тактике способствовали некоторые незначительные, казалось бы, мелочи. Так, по результатам боев первых месяцев войны было обнаружено, что большинство попаданий в бронекорпус Ил-2 приходятся сбоку. "Перемещение" части толщины сверху и снизу на бока уменьшило количество существенных повреждений самолетов на треть.

Были использованы и недостатки немецких ПВО. Так, немецкие прицелы были рассчитаны на прямолинейное движение цели. Соответственно, прежде чем открыть стрельбу, немецким зенитчикам требовалось выставить скорость движения и курс самолета, после чего наводчик сопровождал цель перекрестием. В сорок третьем это не работало даже с РККА, не говоря уж о нашей армии, где мантра "маневрируй или сдохнешь" была вбита в подкорку тысяч пилотов. Ведь чтобы выставить поправки и начать стрельбу, немецкому расчету требовалось порядка двадцати секунд, и внесение каждой поправки занимало еще две-три секунды — сбавил скорость — и немцам по забегающим вперед трассерам становилось понятно, что самолет сбавил ход — надо подвернуть настройку и снова ловить выскользнувшего из перекрестия советского сокола. Подвернул курс — и снова выиграно пять-семь секунд на круг. Это помимо того, что сами по себе ошибки определения параметров прицела и самого прицеливания давали отклонения в двадцать метров на двух километрах, которые, правда, частично компенсировались рассеиванием самих снарядов — при технической скорострельности 480 выстрелов в минуту для 20 миллиметров или 188 для 37 — большое количество снарядов работало именно за счет рассеивания. Еще лучше помогало концентрирование стволов — при стрельбе десятка стволов 20-миллиметровок на дистанции два километра будет гарантированно повреждены самолеты в радиусе 50-70 метров от средней точки прицеливания — в секунду могло быть выпущено до 8000-9000 пуль круп-ного калибра (13 мм) и до 200-250 малокалиберных (20-37 мм) снарядов.

Вот поэтому все чаще применялись крупные группы штурмовиков, которые при подходе к цели разделялись на подгруппы, каждая со своей ролью. Сначала шли две-три группы подавления зениток. Первой немцам показывалась группа с облегченными машинами — меньший боекомплект позволял активнее маневрировать, чем постоянно сбивались прицелы. А сверху или с боков в это время заходили ударные группы, которые мочили немецкие МЗА из всех стволов — батарея в 12 зениток калибра 20 или 37 миллиметров занимала гектар площади — вот его и старались проутюжить как можно сильнее после того, как батарея была обнаружена. Причем часто еще применялись атаки с бреющего, даже несмотря на то, что в таком случае эллипс рассеивания на трехста метрах получался 14 на 8 метров, тогда как при пикировании — 5 на 4 метра. Но на бреющем немецким зенитчикам было практически нереально подловить проносящийся мимо самолет, который по пути сыпал всем своим смертоносным грузом и придавливал ПВОшников — и уже последующие самолеты, пока немецкие зенитчики были пригнувшись или вообще спрыгнувшими в щели, могли поработать более прицельно.

В конце концов — штурмовка по зенитчикам заканчивалась — боеприпасы-то небесконечны — и остальным самолетам приходилось вставать в круг на штурмовку по наземной цели — их основному заданию. И тут-то ведущий еще проскакивал, так как зенитчики не успевали поставить его параметры на прицеле, а вот следующие за ним, если не выполняли противозенитных маневров, напарывались на густые очереди недодавленных зениток. А противозенитный маневр многие из новичков выполнять забывали. Вот и стояли в круге, обстреливаемые недодавленными немцами — если сразу после построения круга те стреляли по касательной, чтобы подловить самолет на встречном курсе, то потом, после пары витков, они уже переходили на стрельбу по радиусу — пристрелялись и начинали работать по всей глубине круга, вдвое увеличивая эффективность стрельбы. А нашим — "держать строй !", "работать по земле !", "игнорировать огонь !". Спасало то, что сам по себе "круг" был неплохой защитой от зенитного огня — пикирование на цель и выход из него сами по себе были отличным противозенитным маневром — надо было только дождаться своего "выхода". К тому же позиции зенитчиков всегда были на каком-то расстоянии от штурмуемой цели — уже само расстояние было защитой. И — чем меньше радиус круга, тем больше его защита, так как меньше длительность равномерного движения самолетов — они почти постоянно меняют как минимум курс, и тут уж немецким зенитчикам только ставить заградительный огонь в надежде, что в него влетит очередной самолет. Или вносить корректировки на основе видимых трасс стрельбы — все-равно поправить прицел за те четыре-пять секунд, что штурмовик заходит на цель и по ней работает — не успеют. Правда, если самолет выходит из штурмовки прямолинейно, его могут подловить — пилоту надо отворачивать в сторону, о чем новички, опять же, забывают. Тут уж дело командира группы поставить не горизонтальный, а наклонный круг, чтобы курс менялся постоянно не только по направлению, но и по высоте. И все-равно — скакать вверх-вниз надо постоянно, чтобы не влететь в стальную струю.

Но это сделать сложновато, особенно когда еще не вывален груз — самолет еще тяжелый, вертикальная маневренность снижена, соответственно, сложнее маневрировать по высоте. Поэтому многие начинали оставлять стрелка на аэродроме, брать уменьшенный запас топлива, бомбовую нагрузку перераспределять в сторону большего использования реактивных снарядов как более эффективного средства поражения. У нас-то, с вертикальным маневром не было таких проблем — бипланая схема хотя и снижает горизонтальную скорость, зато дает более высокую вертикальную, а использование стеклопластиков существенно — как минимум на треть — облегчает вес конструкции самолета. Ну и концентрировать самолеты мы стали гораздо раньше — сначала из-за нашей бедности — на все участки все-равно не хватит, так хоть что-то отработаем нормально, потом — из-за выявленной эффективности, тем более что местность позволяла концентрировать оборону на проходимых участках, прикрывая остальные подвижными группами и засадами. Это с выходом в лесостпеные районы требовалось что-то новое, но до середины сорок третьего хватало и старых наработок.

Более того — нашим пилотам был дан приказ — в случае обнаружения сильной ПВО все усилия направить на ее уничтожение. Да, это не позволит отработать по наземной цели, соответственно, танкистам и пехоте придется труднее — ну так в этом случае мы просто придерживали их продвижение до тех пор, пока штурмовики вернутся с новой порцией гостинцев. Тут уж все понимали, что без подавления ПВО штурмовики не вернутся никогда или же вернутся, но гораздо слабее — и всем будет только хуже. Ну и такие концентрация усилий и приказы приводили к тому, что наши пилоты гибли гораздо реже, соответственно, быстрее нарастал слой опытных летчиков, которые все эффективнее могли бороться с ПВО.

Впрочем, РККА в последнее время тоже начинал массированное применение средств, целенаправленную борьбу с зенитками, для чего начинали выделять не просто штурмовые группы, которые отстрелялись — и домой, а полноценные "круги" против ПВО — собственно, мы так работали с сорок второго, из-за чего немцы и начали все шире применять бронированные ЗСУ. Впрочем, еще 7го июля 1943 года командующий ВВС РККА маршал Новиков в своем приказе отмечал, что "подавление зенитной артиллерии проводится не всегда и обычно носит случайный характер, в результате чего штурмовики несут неоправданные потери, а эффективность их действий снижается. Воздушная разведка перед ударом не проводится, штурмовики наносят удары по неразведанным объектам и их системам ПВО. Отсюда частые случаи невыхода на цель или случаи встречи с неожиданно сильным противодействием зенитных средств". В общем, командиры среднего звена пока работали не очень. Да и высшее командование было далеко не всегда на высоте — так, методичка по применению штурмовиков отсутствовала еще и в середине сорок второго года, так что пилотам приходилось учиться на своем опыте и опыте своих непосредственных товарищей.

Хорошо хоть и немецкие зенитки были не без недостатков — так, помимо низкой скорости прицеливания 20-миллиметровые зенитки вермахта были чувствительны к запылению — они работали на откате ствола, и даже небольшие изменения в сопротивлении откатывающимся частям вызывало задержки — набьется пыль в смазку — и пошли отказы. Сейчас немцы уже начинали вводить малокалиберные зенитки на основе нашего механизма, с отводом пороховых газов, где можно было даже регулировать силу отката — приоткрыть побольше газовое отверстие, давление на газовый поршень увеличится — и никакая грязь не помешает, ну а понизившуюся скорость снаряда можно компенсировать прицеливанием. Зато все-таки будет стрелять. (в РИ немцы постепенно переходили на газоотводную схему — первые рабочие образцы появились в вермахте в 1944 году)

Впрочем, Илы тоже были далеки от совершенства. Так, необходимость ввести заднего стрелка сместила центровку самолета, он стал менеe устойчивым, поэтому начинающие пилоты допускали много ошибок в пилотировании, эффективность стрельбы по целям также снижалась. Да и выживало меньше пилотов — неудивительно, что опыт накапливался медленно, а количество боеспособных экипажей было неизменно меньше числа самолетов. И только сейчас — в сентябре сорок третьего — проходили обкатку в войсках самолеты "со стрелкой" — консолями крыла, имевшими скос в шесть градусов — это возвращало центровку как и было задумано изначально. Вместе с тем, советские конструкторы потратили много времени на разработку противотанковых версий штурмовика, с установкой автоматических пушек калибра 37 миллиметров — собирались бороться с немецкими танками. Не выгорело — попасть сложно, если попадали, то могли пробить броню в двадцать, край — тридцать миллиметров, и только при почти прямом угле встречи — иначе получался рикошет, даже от верхних листов. Да и то — попадали только первым-вторым снарядами — остальные гарантированно летели мимо из-за высокой отдачи орудий, которая разворачивала самолет в воздухе и сбивала прицел. Так ладно — пушки. Конструктора, видимо начитавшись сказок, решили сделать из Ил-2 Змея Горыныча — установили на него в октябре сорок второго огнемет и давай поливать полигон. Понятное дело, большая часть огнесмеси выгорала, еще не долетев до земли, а то что долетало, долетало уже в виде небольших горящих капель — воздушный поток эффективно рассеивал огнесмесь в воздухе.

ГЛАВА 13.

Уж лучше бы потратили свою энергию на технологические вопросы. А то детали разных заводов зачастую не подходили друг к другу, что заставляло комплектовать штурмовые полки самолетами с одного завода, иначе ремонтропригодность падала многократно. Это помимо того, что даже самолеты одного завода, но разных серий, могли иметь различные детали — начиная от их формы и до размещения отверстий для крепежа — внешне вроде бы детали подходят, но чтобы установить, скажем, верхнюю бронекрышку, в ней приходится просверливать новые отверстия под отверстия в бронекорпусе — как отмечали ремонтники в частях, монтаж верхней крышки бронекорпуса занимал больше времени, чем выполнение самих регламентных работ на моторе. И так-то на приколе находилось как минимум тридцать процентов штурмовиков (а к 1 июня 1943 достигло и вовсе 46,3%) — заводы гнали план по количеству самолетов, а то, что потом много их простаивает из-за отсутствия ремкомплектов — за это заводы по башке уже не получали. Вот и выходило — производство в штуках вроде бы высокое, а самолетов не хватает — в любой момент времени на приколе стояло порядка полутора тысяч самолетов — одна, а то и две воздушные армии !

Дело усугублялось еще и вынужденным изменением в материалах. Так, из рецептуры нитрошпатлевки АШ-22 был выведен дефицитный свинцовый крон — и пошли отслоения миткалевого покрытия, расслоения фанерной обшивки — порой целые полки стояли на приколе — при полетах от крыльев отрывались целые куски обшивки и самолеты прилетали с дырявыми крыльями, из которых торчали нервюры и лонжероны. Конечно, подобные повреждения самолеты получали и в боевых действиях, и даже долетали обратно до аэродромов — все из-за удачно выбранного аэродинамического профиля Clark-YH, позволявшего такие фокусы. Но когда самолеты начинают разваливаться в воздухе просто так — это не дело.

В некоторых строевых частях пытались выходить из положения — и дополнительно проклеивать обшивку, и надевать на крыло огромный матерчатый чулок (который еще надо сшить) и затем проклеивать его — предполагалось, что даже если оторвется кусок обшивки, этот чулок удержит нужное. Особенно отличался такими дефектами московский завод N30, тогда как Куйбышевский завод N1 исправно гнал нормальные штурмовики. Дело пытались решить и усилением контроля технологических операций, и переходом на другие шпаклевки и клеи (РИ), даже начинали примериваться к нашим стеклопластиковым технологиям (АИ) — но последнее шло туго — советские конструктора и производственники привыкли к дереву, материи, клеям, стали и алюминию, и вводить новый материал было для них головной болью, а отсутствие достаточного количества квалифицированных кадров эту боль только усиливало.

Ладно хоть все активнее применяли наши РС-60, особенно кумулятивные — раскрывающееся оперение позволяло вполне компактно — чемоданом сечением 20х150 сантиметров, меньше чем для восьми РС-82 — размещать под каждым крылом пусковые установки на три десятка ракет, что обеспечивало два-три залпа с гарантированным поражением любой бронемашины противника. ПТАБы, которые советские конструкторы также продвигали в качестве оружия, постепенно сходили на нет — если первые случаи применения этих свободнопадающих кумулятивных бомбочек было очень удачным, то в дальнейшем немцы нашли против них противоядие — на марше танки и другая техника стали передвигаться в рассредоточенных порядках, так что под удар попадало меньше машин, на стоянках технику стали располагать под деревьями и кустами, с августа на танки начали крепить специальную сетку (РИ), которая вызывала преждевременный подрыв кумулятива, и струя уже не наносила танку повреждений, а остальные бомбочки падали "где-то рядом", а не "почти туда же" — слишком мала плотность, слишком велик разброс. В итоге для гарантированного уничтожения одного танка требовалось уже 18-30 штурмовиков с ПТАБ. Наши же ракеты позволяли вести настильный огонь, причем кучно — и за счет закрутки, и из-за отсутствия отдачи при выстрелах, так что танки можно было достать и под ветками деревьев — первые ракеты залпа срабатывали на ветках и расчищали дорогу последующим. С металлическими сетками была такая же ситуация.

Вообще, наша конструкция с двумя моторами и, соответственно, свободным носом, избавила нас от многих проблем, с которыми пришлось бороться советским конструкторам. Например, вооружение у наших штурмовиков размещалось в носу, поэтому оно не накладывало ограничений на профиль крыла — это в Ил-2 пушки размещались в крыле, поэтому его высота должна была позволять разместить там пушки, наши же крылья мы могли компоновать по своему усмотрению — пушка и пулеметы размещались в носовой части, где было достаточно места для всего — и для оружия, и для боекомплекта. Это же, кстати, развязывало руки и в конструировании оружия и его боепитания — когда много места, можно сделать чуть покондовее, но быстро — все-равно износ оружия, особенно на первых порах, был высок — тут изнашивается, там подклинивает после двадцати выстрелов и надо давать остыть — поэтому конструкции быстро менялись.

К тому же наличие большого свободного пространства в носу штурмовиков позволило нам к весне сорок третьего создать и отладить новую схему управления оружием, на гиростабилизированной платформе — летчик прицеливался, начинал стрельбу и шел дальше — и пока он летел и жал гашетку, автоматика удерживала вооружение на выбранной для стрельбы точке. Это позволяло вести точную стрельбу с более пологих углов атаки, то есть безопаснее и дольше. Системы отклонения оружия у нас были и раньше, первые варианты — с начала сорок второго, и уже они позволяли вести обстрел наземных целей на меньших углах. Но углы в них выставлялись пилотом вручную, хотя и во время полета. А вот удержание оружия на цели при выполнении маневров — это было новым. Собственно, саму идею мы слизали с эскизного проекта штурмовика БШ-ВМ — он был предложен в конце сорокового года конструкторами завода N32 — Можарским и Веневидовым, которые занимались стрелковыми турелями, прицелами, подвижными стрелково-пушечными установками — то есть идея управляемого вооружения для них была знакома и известна еще до войны. Весной сорок первого опытная установка даже отрабатывалась на ближнем бомбардировщике Як-2 — у этого двухмоторного самолета также было много места в носовой части. После начала войны они продолжали развивать свою конструкцию АКАБ — автоматической комбинированной артиллерийской батареи, предполагая ставить ее на Пе-2.

И мы выпросили этих конструкторов к себе — у нас-то они и доводили механику, а мы дополнили ее своими гироскопами и, главное — электроникой — дальность до цели измерял радиолокационный дальномер, а скоростью перемещения стволов управляла небольшая электронная схема — эти дополнения позволили увеличить гибкость применения нового вооружения — теперь летчики не были ограничены определенными наборами высот и скоростей пролета мимо цели, как было ранее, при механических управляющих системах — ведь чем ближе к цели, тем быстрее надо поворачивать ствол, чтобы он продолжал смотреть на цель. И механика имела ограничения в таких расчетах, да и пилоту требовалось и выставить на приборе максимально точную дальность, и выдерживать скорость, заложенную в механической схеме — все это ограничивало маневры и приводило к шаблонным действиям, что соответственно повышало риск быть сбитым — собственно, из-за этих же недостатков пилоты Ил-2 практически не пользовались бомбовыми прицелами — те были рассчитаны на подход к цели на стандартных высотах с шагом в сто метров и на стандартные скорости — штурмовик должен был лететь по прямой, как на параде — идеальная учебная цель.

С электроникой же все было гораздо проще, так как она могла гибко обсчитывать разные условия. Летом мы обкатывали на фронте двенадцать машин с новой схемой управления оружием, и летчики были в восторге — можно было вести огонь и при этом отворачивать — то есть получалась как бы стрельба навскидку, но при этом длительная и точная. Новую тактику успешно опробовали прежде всего на подавлении зениток — вперед пускали штурмовик с АКАБом, тот на отвороте придавливал своим огнем расчет зенитки, и последующие штурмовики уже равняли ее с землей. Против ЗСУ такое пока не работало, а вот буксируемые зенитки уничтожались на раз, даже если были окопаны — расчет все-равно прячется по щелям, когда по ним ведется огонь из пушки АКАБа, а затем в него летят РС-82 или даже -120 и зенитка перестает быть. Сейчас — в сентябре сорок третьего — мы выпускали на фронт уже целую дивизию и готовили еще четыре. (в РИ штурмовики с АКАБ на базе ленд-лизовского A-20G-1 прошли обкатку летом сорок четвертого, но не получили развития из-за слабого бронирования самолета, да и другие самолеты, на которые можно было бы установить эту систему, не подходили по этой же причине — работы по двухмоторным штурмовикам были свернуты до войны, поэтому у РККА не было бронированного самолета со свободным носом — только так и можно было установить эту систему).

И сейчас мы отлаживали систему с индивидуальным наведением стволов — ведь каждый вид оружия — 12,7 миллиметровый пулемет, 23-миллиметровая пушка и 40-миллиметровый гранатомет — имели индивидуальную траекторию стрельбы, и пилоту требовалось выбирать, из какого оружия он будет вести огонь. На близких дистанциях, конечно, разница была небольшой, поэтому можно было стрелять из всего сразу. Но хотелось бы делать так же и с более дальних дистанций — хотя бы с полукилометра. Да, у нас и раньше можно было выставить стволы для такой стрельбы, и зачастую, когда цели и задачи были известны, так и делали во время подготовки штурмовика на аэродроме — собирали траектории в кучу для нужного диапазона дальности стрельбы. Но если задачи были неточными или же по ходу вылета возникали новые цели — пилоту приходилось повертеться, чтобы качественно отстреляться по цели — даже если на штурмовике были установлены механизмы для корректировки угла наклона стволов — эти механизмы все-равно не читывали дальность стрельбы. С автоматическим же управлением стволы будут выставляться на нужный угол по необходимости, что должно было еще повысить эффективность штурмовых ударов, прежде всего по зенитным средствам.

Собственно, борьба с зенитками для нас была актуальна как никогда — устроенный нами в сорок втором воздушный террор, когда стаи штурмовиков висели над немецкими войсками днем и ночью, заставил немцев перебросить на наш фронт более пятисот легких зенитных батарей по 12 зенитных автоматов в каждой, тем более что налеты союзников на Германию прекратились и у немцев высвободилось много стволов. А эти пятьсот батарей, извиняюсь, в три раза превышали количество легких зенитных батарей, выставленных немцами против РККА — еще один показатель эффективности нашей штурмовой авиации, пусть и с не очень приятными для нас последствиями — только за сорок второй от огня зениток мы потеряли полторы сотни штурмовиков и чуть менее сотни пилотов и стрелков только убитыми, и под тысячу — раненными, причем многих приходилось вытаскивать из-за линии фронта. Так что чем эффективнее будут наши средства борьбы, тем больше удастся сохранить жизней. (в РИ в 1943 на Восточном фронте у немцев было чуть более двухсот легких зенитных батарей, на Западном — почти триста, в ПВО страны — почти семьсот).

Впрочем, похожие системы сейчас разрабатывались и для Илов, а то при стрельбе с 1200 метров точку прицеливания для РС надо было выносить на 10 метров, из пушек ВЯ — на 13, из пулеметов ШКАС — на 35, а из пушек ШВАК — на 40 метров — соответственно, отстреляться сразу из всего оружия не получалось, да и применить несколько видов стволов в один заход мог только опытный пилот — начать с РСов, и затем по мере задирания носа переходить на другие виды оружия, для которых точку прицеливания надо выносить все дальше и дальше — а счет-то идет на доли секунды ! Так что дополнительная автоматика позволит сталинским соколам также садить из всех стволов сразу.

И заодно — экономить тонны цветного металла — глядя на нас, в РККА тоже начали ставить на самолеты гильзособиратели, хотя до этого Ильюшин был категорически против, так как они снижали скорость штурмовика на пять километров в час (в РИ так и не начали ставить). А ведь штурмовик за один боекомплект выбрасывает 63 килограмма латунных гильз ! Штурмовой полк за день боев "разбросает" по лесам и полям четыре тонны латуни !!! За месяц эти цифры превращаются в тысячи тонн цветного металла. Уж на что мы — бедные родственники, которые использовали для гильз мягкую сталь — так и ту не выкидывали, а собирали, так как эти гильзы можно переиспользовать два, три, даже пять раз — в первые разы — лишь переснарядить, в последующие — отпустить металл и может откалибровать — если не для боев, то для учебных стрельб более чем пойдет. И уж потом — можно и на переплавку. По нашим подсчетам, эта система снижала потребность в гильзовом производстве раза в три минимум. В РККА тоже собирали и переснаряжали гильзы — но только пушечные — существовали целые гильзоснаряжательные заводы, поставленные на рельсы — два-три состава из пары десятков вагонов, набитых станками, топливом и порохом, к которым стекались отстрелянные гильзы, а они выдавали обратно уже готовые снаряды. Так что опыт-то был, но вот авиация до поры до времени упиралась. А тут — ""партизаны" летают на заведомо меньших скоростях, и как-то не жужжат, так что сдались нам эти пять километров, а, Сергей Владимирович ?" И уж не знаю — как там Ильюшин держал ввод этого приспособления, но тут сдался и дал добро. А еще говорят — "тоталитаризм" ... да ерунда какая-то — развели сплошную демократию !

Итак, новые инструменты — штурмовые бригады и массирование ударов штурмовиками с воздуха, а также переосмысление существующих инструментов — разведки боем, артиллерии и танков, вкупе со все улучшающимся материальным обеспечением — прежде всего нарастающим производством боеприпасов и автотранспорта, в том числе наших вездеходов — позволяло Красной Армии в сорок третьем все более успешно проламывать немецкую оборону даже несмотря на ее постоянное усиление. И тут главное — скорость. Если все сделать быстро, то враг просто не успеет подтянуть к месту прорыва резервы, а держать их по всему фронту — просто не хватит войск.

Скорость прорыва немецкой обороны возрастала на протяжении всей войны. До лета сорок третьего недостаток средств поддержки пехоты — артиллерии, авиации, танков непосредственной поддержки пехоты — серьезно сказывался на темпах прорыва первой позиции в частности и главной полосы обороны вообще. Так, в 1941 и 42 годах эти величины постепенно возрастали от ста до двухсот метров в час и от двадцати до ста пятидесяти метров в час соответственно — то есть прорыв немецкой обороны шел очень медленно, с большими потерями, и немцы успевали и отследить участок наступления, и подвести к нему резервы — наступление глохло. Кроме того, изначально большое удаление наступающих частей от немецких окопов — до километра — заставляло пехоту сначала — во время артподготовки — преодолевать это пространство, и затем останавливаться, оборудовать промежуточный рубеж обороны — и только с него начинать атаку. Темп, естественно, терялся, возрастали потери, а если какие-то подразделения не успевали хоть сколько-нибудь окопаться до окончания артподготовки, то они либо запаздывали с началом атаки — и она получалась не слитной — либо могли быть опрокинуты контратакой немцев. К тому же атаки шли фронтально, на узлы обороны, что также увеличивало потери и нередко приводило к срыву наступления.

В 1943 темпы прорыва первой позиции — то есть вклинения в главную полосу — и самой главной полосы существенно возросли — до полутора километров и до шестисот метров соответственно. Сказались и отказ от эшелонирования боевых порядков — теперь все подразделения идут в первой линии и тем самым повышают количество стволов и возможности для маневра, и увеличение танков непосредственной поддержки пехоты, и более слаженное взаимодействие между пехотой и танками — последние уже не отрывались от пехоты более чем на двести метров, поэтому не оставались без прикрытия огнем пехоты, которая к тому же помогала танкам преодолевать заграждения и заболоченные участки местности, а пехота в свою очередь вовремя получала помощь в подавлении пулеметных гнезд и дотов. Ну и увеличение мощности артподготовки, ее замысловатый рисунок, позволяли пехоте проходить всю нейтралку без оборудования промежуточных позиций — первая линия немецкой обороны эффективно подавлялась артогнем, пока пехота подбиралась к немецким заграждениям и окопам. К тому же теперь исходные позиции для атаки располагались на расстоянии в триста и менее метров от немецких траншей, а зачастую саперы и сама пехота еще отрывали ходы в сторону противника, по которым можно было подобраться еще ближе. Ну а если атакующую пехоту сажали на наши БМП или хотя бы вездеходы — бойцы пролетали нейтралку на одном дыхании и сваливались на голову фрицам, когда те еще только начинали вылезать из своих укрытий. Но такое стремительное перемещение по полю боя было возможно только при слабости инженерного оборудования предполья и недостаточной плотности минных полей. Появляющиеся же во все большем количестве самоходки лишь усилили атаку — они шли за 100-200 метров позади танков — почти вместе с пехотой — и давили обнаруженные средства ПТО — немецкие артиллеристы все свое внимание сосредотачивали на танках как самом опасном для них средстве наступления, поэтому самоходчики могли работать в сравнительно спокойной обстановке. Но некоторые командиры все еще ставили танки в два, а то и три эшелона, что снижало количество одновременно работавших по немцам стволов — эффективность применения танков резко снижалась, немецкие противотанкисты успевали выбить первый эшелон до подхода следующего. Тем не менее, несмотря на подобные промахи и недочеты, быстрое вклинение в немецкую оборону и прорыв первой полосы уже не был чем-то экстраординарным.

С завершением прорыва главной полосы обороны тоже все стало значительно лучше. В первый период войны стрелковые дивизии атаковали сильные узлы обороны, в лоб, что часто требовало ввода резервов еще на этапе прорыва основной полосы, и в лучшем случае в тылы выходили уже потрепанные части, которые не могли совершать длительных маршей или противостоять контратакам. Контратаки немцев также встречались ранее всеми силами, с места — то есть на время проведения контратаки наступление приостанавливалось, даже если в контратаке участвовали совсем небольшие силы. В итоге прорыв даже неглубокой — три-четыре километра — полосы обороны длился два-три дня — за это время немцы успевали подтянуть резервы и остановить наступление не только стрелковых, но и механизированных соединений, а то и ударить в основание клина советских войск и окружить наступающие части. Во второй половине сорок второго одноэшелонное построение наступающей пехоты и постепенное насыщение ее порядков танками поддержки позволяло уже быстрее прорывать немецкую оборону. Так, если в сорок втором каждой дивизии, участвовавшей в прорыве, придавалось от 20 до 50 танков, то в сорок третьем — уже 80-90 (в РИ к такому количеству пришли в 1944/45), и плотность танков также увеличивалась до 40 и даже 50 единиц на километр. Появлялись и танк-тральщики — своими тралами они могли быстро разминировать полосы для прохода войск и техники.

Так что сейчас — в сентябре сорок третьего — при прорыве немецкой обороны у пехоты было уже достаточно танков, чтобы прорвать первые две полосы обороны. Причем в ряде дивизий танки придавались не просто "дивизии вообще", а конкретным подразделениям — отделениям и взводам. Это повышало ответственность пехотных командиров за вверенную им технику, ну а предшествовавшие тренировки по совместным действиям танкистов и пехотинцев лишь усиливали эффект — в таких стрелковых дивизиях потери танков были как минимум на треть ниже по сравнению с дивизиями, в которых танки шли "в том же направлении, что и пехота" — вроде бы делали одну и ту же задачу, но не вместе, а всего-лишь рядом. У нас, повторю, бойцы и командиры учились совместным действиям с самого начала войны. Причем с азов — на уровне отделений и отдельных танков — каждой такой ячейке выделялся участок местности для обороны или наступления и дальше они действовали фактически без общего командования — только смотрели за соседями — не надо ли кому-то помочь или, наоборот — не наметился ли у них успех и лучше перейти туда. Общая управляемость боем страдала, но как сделать по другому — мы тогда не представляли, попытки создать более крупные танковые группы столкнулись с тем, что их просто бросили вперед в лобовую, поэтому первые год-полтора все воевали взаимосвязанными отрядами, но фактически без единого командования, хотя имелся общий план, составленный перед боем. Постепенно эти группы — под общим командованием — все укрупнялись, и лишь сейчас мы доросли до дивизий. В РККА же дивизии были изначально, но вот взаимодействие между родами войск было гораздо хуже, и лишь в последний год как-то начало выправляться — думаю, этому в немалой степени поспособствовала и программа стажировки, по которой наши военные действовали в рядах РККА, а они — в наших рядах — шел интенсивный обмен опытом.

На ряде направлений советские войска продолжали наступление и ночью, и к утру следующего дня на пяти участках была прорвана и третья линия — немецкие тылы были вскрыты. Причем крупные очаги сопротивления просто блокировались, прорывы выполнялись на менее защищенных участках, которые нащупывались слитной атакой по всему многокилометровому фронту, и затем вторые эшелоны дивизий направлялись уже в места слабины. И места прорыва не просто закреплялись фланговыми подразделениями — советские командиры старались частью сил завернуть немецкий фронт, закрыть часть сил в небольших котлах, а то и уничтожить их, и вместе с тем часть сил рвалась вперед, чтобы парализовать немецкие тылы — преимущество Красной Армии в бронетехнике было подавляющим на всем Самарском и Сталинградском фронтах, а на ряде участков оно было просто ошеломляющим — чуть ли не сотня советских танков на один немецкий.

Причем чем дальше, тем все больше командиры отходили от предвоенных взглядов, когда танковые и мехкорпуса приступали к работе только после прорыва вражеской обороны — типа они должны действовать только во вражеском тылу. Все чаще мехсоединения подключались к довершению прорыва обороны, иначе пехотные соединения делали это слишком долго. Так, сейчас пехота вместе с приданными танками самостоятельно прорывала только первую линию обороны, а сзади по колонным путям уже подходили бронетанковые соединения. В итоге разведка танкистов обогнала пехоту и уже углубилась в немецкую оборону, под ее охраной отряды обеспечения движения наводили мосты и гати, укрепляли дороги и убирали заграждения, создавали проходы в минных полях и разминировали дороги, а следом стальной волной накатывались танки и мотопехота. Передовые бригады мехкопусов появились перед следующими позициями немцев так быстро, что в ряде случаев те просто не успели сделать ни одного выстрела из противотанковых орудий. Часть сил заворачивала в стороны и била во фланги прилегающей обороны, расширяя пробитый коридор в воронку — если в местах прорыва первой линии ширина пробитой обороны была два-три километра, то к ее внутренним линиям она уже на следующий день оказалась в десять-двенадцать километров — образовывались небольшие котлы, в которых немцы еще продолжали сопротивление. Так что, пока стрелковые дивизии добивали первую линию, передовые бригады танковых и мехкорпусов перемалывали вторую и третью линии обороны, а основная часть подвижных соединений ломанулась вглубь немецкого тыла.

Задачи танковых и механизированных корпусов по ходу войны менялись. Помимо того, что момент их вступления в бой был перенесен с полного прорыва обороны стрелковыми частями на совместный прорыв второй и третьей линий обороны, так еще и глубина задач менялась. Так, после воссоздания в сорок втором глубина задач первого дня для танковых корпусов была определена в 10-12 километров, а глубина общей задачи — результата наступления в течение нескольких дней — в 20-50 километров — советское командование, получившее горькие уроки в первый год войны, старалось не рисковать с таким трудом накопленной техникой. Но сравнительно успешные действия сорок второго качнули маятник слишком оптимистично — зимой сорок третьего глубина задачи первого дня была уже 40-60 километров, а всей операции — 90-140 километров. Но неудачи зимней кампании, когда немцы смогли парировать и частично окружить несколько танковых корпусов, охладили пыл, и летом-осенью задачи ставились на глубину 30-40 и 60-100 километров соответственно — уже не мелкие нырки в немецкий тыл, как в сорок втором, но и не заплыв на длинные дистанции, как в начале сорок третьего. Но если все идет хорошо — кто же сможет вовремя остановиться ?

ГЛАВА 14.

Прорыв обороны был непростой задачей. Так, на Сталинградском фронте (АИ) противник окапывался в течение трех месяцев и за это время создал три полосы обороны общей глубиной в 35 километров. Главная полоса была глубиной в 4 километра, ее первая позиция состояла из двух траншей, с плотностью в 15 пулеметов на километр фронта, два дзота и с десяток блиндажей. К тому же на каждый километр приходилось 1000 противотанковых и 2000 противопехотных мин — за прошедшее время наблюдением вдоль всего фронта и выходом разведгрупп, в том числе со взятием пленных, система обороны противника и его силы были установлены довольно точно. Вторая позиция главной полосы обороны отстояла от первой позиции на два-три километра — немцы превратили населенные пункты в опорники со сплошными траншеями и дзотами, дома были переоборудованы в блиндажи. Вторая полоса обороны отстояла еще на 5-7 километров, так что советская артиллерия до нее уже не дотягивалась, и эта полоса состояла также из двух позиций — первая — также из сплошной линии траншей, вторая — из цепи опорников. Ну и третья полоса располагалась еще в 10-15 километрах западнее — а это уже 30-35 километров от переднего края, и состояла она из одной сплошной траншеи. На все три позиции на погонный километр фронта у немцев приходилось почти два батальона пехоты, 45 пулеметов, 12 минометов, 6 противотанковых и 12 полевых орудий — они не находились все в первой линии, а были распределены в глубину — примерно половина сил — в первой линии, остальные занимали вторые и третьи рубежи обороны — страховали.

И вот эту оборону предстояло прорвать советской стрелковой дивизии. Одной из. Для этого ей придали дополнительно легкую артиллерийскую бригаду — 72 орудия ЗИС-3, калибра 76,2 миллиметра, минометный полк — 36 минометов калибра 120 миллиметров, самоходно-артиллерийский полк — 21 СУ-76, и инженерно-саперный батальон. Всего же, с собственной артиллерией дивизии, в наступлении участвовало 264 ствола, с плотностью 156 орудий и минометов на километр участка прорыва. Из них 42 ствола должны были вести огонь прямой наводкой.

Три дня саперы снимали свои и немецкие мины — мелкие группы в пять-семь человек ползали по нейтралке и под прикрытием неровностей выискивали и обезвреживали мины — свои — днем, а немецкие — в основном ночью. При этом шум работы саперов маскировался стрельбой из стрелкового оружия и кочующими орудиями, но порой срабатывала сигнализация на минных полях, и тогда в небо взлетала сдернутая осветительная ракета, и немцы начинали палить ракетами, чтобы осветить нейтралку, и из пулеметов, чтобы если не убить, то хотя бы спугнуть саперов. В ответ по немцам начинали работать уже все средства переднего края и часть минометов и артиллерии, расположенной на дальности до двух километров — надо было заткнуть пулеметчиков, чтобы они не смели и головы высунуть, пока саперы будут отползать в ложбинки, где смогут более надежно укрыться от пулеметчиков — минометами немцы не работали, опасаясь подорвать собственные мины. Такие концерты продолжались три ночи, в течение которых немцы особо и не спали, а так как эти действия шли не только на участке дивизии, но по фронту шириной более двухсот километров, то и определить место предстоящего наступления немцы не могли, а то, что оно будет, они и так догадывались — и из-за своей остановки — "красные всегда наступают, стоит нам остановиться", и от перебежчиков — последние не хотели погибнуть в атаке — вот и надеялись отсидеться в немецком плену.

Для этой же дивизии командование определило полосу наступления шириной в пять километров, и уже в этих рамках комдив выбирал участок прорыва шириной километр-два, исходя из условий местности. В первом эшелоне он поставил два полка, вот только определил им ближайшую задачу прорвать как первую, так и вторую полосы обороны — глубина действий в восемь километров явно была великовата для таких сил, отчего командирам полков пришлось выводить часть рот в резерв, чтобы хватило сил на прорыв второй полосы. В результате удар по первой полосе получился ослабленным. К тому же один полк комдив оставил в резерве — и для развития успеха, и для отражения возможных контратак. В итоге из 27 рот дивизии в атаке на первую полосу участвовало лишь 12.

В планировании операции комдив допустил и другие недочеты. Так, несмотря на разведданные об отсутствии танков у немцев, он приказал командирам полков создать противотанковый резерв и перемещать его вслед за наступающей пехотой, последовательно создавая противотанковые районы — заняв их, артиллерия должна была оставаться там до захвата очередного района, подобранного комдивом для создания противотанковой обороны. Поэтому после начала наступления группы орудий по 8-12 стволов передвигались от рубежа к рубежу, выставляя стволы на направления, с которых могли пойти танки — как правило, вдоль дорог. И ждали. За появлением танков следили специально выделенные от батальонов наблюдатели, но так как танков в полосе действия дивизии не было, танковая тревога так и не была объявлена. В результате пехота при наступлении получила недостаточную артиллерийскую поддержку стрельбой прямой наводкой, и отсутствие танков непосредственной поддержки лишь усугубило картину. Несколько выправляли положение шесть СПГ-9 (АИ), которые могли довольно точно класть настильным огнем свои 82-миллиметровые мины на дистанциях до 800 метров — отклонение составляло до двух метров, чего было достаточно если не для уничтожения, то хотя бы для подавления пулеметов на несколько минут. Батальонные сорокопятки и ПТР также участвовали в подавлении пулеметов с дальних дистанций в 400-500 метров, когда огонь пулеметов был уже сравнительно неопасен.

Выбор направления комдив сделал правильно — он решил нанести удар правым флангом дивизии — там было меньше населенных пунктов, превращенных немцами в опорники, и вместе с тем ко второй позиции первой полосы обороны пехота могла пройти через лес, что обеспечивало неожиданность направления удара — несмотря на то, что немецкий опорник располагался на холме, склоны этого холма были покатыми, так что немцы не могли наблюдать, что находится у подножия холма, а лес на северном склоне обеспечивал скрытность захода во фланг и тыл. К тому же участок прорыва был выбран на стыке немецких пехотных полков, а стыки, подчиняющиеся разным командирам — всегда слабое место любой обороны — каждый смотрит прежде всего за своим участком, а что там происходит у соседей — интересно, но это проблемы соседей. Да еще разведка при выходе накануне наступления обнаружила незанятые окопы в полутора сотнях метров перед передним краем немецкой обороны, и туда сразу же было направлено два взвода с сорокопяткой — немцы лишились хорошей фланговой позиции.

Но вот второй эшелон дивизии — третий полк — комдив поставил не совсем удачно — он должен был двигаться не по направлению главного удара, а левее, обеспечивая левый фланг наступающей группировки от контратак противника, к тому же на комдива возложили обеспечение стыка с соседом слева — вот он и подстраховывался. С этой стороны — решение верное, с другой — разведка докладывала об отсутствии значительных сил противника на том направлении, так что с возможными контратаками, по крайней мере в пределах первой полосы обороны, могли справиться и наступающие в первом эшелоне полки, тогда как полку второго эшелона было бы целесообразнее двигаться вслед за правофланговым полком, действовавшим на направлении главного удара — тогда бы резерв смог быстро развить его успех. А так — в последующем два часа было затрачено только на то, чтобы сдвинуть резервный полк на два километра вправо, чтобы он вышел в затылок правофланговому полку. Да еще более часа было потеряно из-за неточности постановки задач командиру полка резерва — ему надо было поддержать первый полк "после решения тем ближайшей задачи". А когда тот ее решил и решил ли — поди узнай. Вот и бездействовали полтора часа.

Зато артиллерии задачи были поставлены грамотно — сначала давить окраины двух деревень и опушку леса — места, по которым проходила оборона немцев, а также поле за лесом и три поляны — выявленные разведкой места расположения немецких орудий и минометов, а затем, как пехота подойдет на двести метров к указанным позициям — перенести огонь на дороги, чтобы воспрепятствовать свободному перемещению резервов и отсечь отход немцев, а в глубине — обеспечить огневой вал по командам правого комполка. Причем первые полтора часа артиллерия действовала по переднему краю и ближайшей глубине обороны — сначала огневой налет на 15 минут, затем час обычной молотьбы, из которого более половины времени отводилось на огневое наблюдение, то есть наблюдение за результатами стрельбы, ну и затем еще 10 минут — огневой налет на пределе сил. Исходя из этого плана артиллеристы и готовили боекомплекты, установки для стрельбы, вели пристрелку в течение трех дней — чтобы она не отличалась от обычного беспокоящего огня.

Эта артподготовка и сопровождение были стандартными, а вот на соседнем участке другой комдив провел два ложных переноса огня и две ложные атаки — отстрелявшись за 15 минут, артиллерия переносила огонь вглубь немецкой обороны, а советская пехота начинала кричать "ура!", выставлять из окопов чучела, вести интенсивную пулевую стрельбу. Немцам "становилось понятно", что начинается атака, они вылезали из укрытий — и тут по ним снова начинала бить артиллерия — уже 20 минут. Фрицы прятались, советская артиллерия снова переносила огонь вглубь, пехота снова начинала размахивать чучелами — немцы снова вылезали на отражение "атаки", их снова начинала гасить артиллерия — в итоге немцам надоело и в третий раз те, кто остался в живых, так и не вылезли пока к ним не подошла советская пехота. А вот на другом участке артподготовка была произведена на редкость шаблонно — после полуторачасовой стрельбы отзалповала реактивная артиллерия, вперед пошла пехота, и ее тут же придавили пулеметами — немцы уже привыкли, что после залпов катюш артподготовка заканчивается — вот и встретили наступление слитным огнем. На третьем участке пехота вообще задержалась с выходом в атаку — начала ее через десять минут после окончания артподготовки. В результате немцы смогли восстановить систему огня — собственно вытащили или отчистили от грязи и пыли пулеметы, выправили погнутые ствольные коробки, заменили пробитые стволы, а то и просто поднесли из тыла новые пулеметы. И встретили. Атака была сорвана с большими потерями для наступавших.

У "нашего" же комдива на первом этапе все шло гладко. За время первого огневого налета вперед пошли саперы, они проделали проходы в заграждениях противника и впустили к немцам следовавшую за ними пехоту передовых батальонов, которые по сути проводили разведку боем, чтобы упредить ситуацию, когда немцы отводили большинство своих сил во вторые траншеи, чтобы уменьшить потери от артподготовки. Эта-то пехота и свалилась в первую траншею аккурат через три минуты после окончания огневого налета — в данном случае немцы своих сил не отводили, но замешкались с выходом на позиции, так как часть артиллерии все еще продолжала лупить по ним — после множества взрывов не сразу и сообразишь, что их характер изменился — теперь снаряды не падают сверху, а прилетают настильно — вот и прошляпили, что это стреляют уже орудия прямой наводки, тогда как артиллерия, проводившая артподготовку с закрытых позиций, работала уже по второй траншее.

Вот если бы немцы оказали сильное сопротивление, тогда передовые батальоны бы залегли, а артиллерия продолжила бы мочить фрицев в первой траншее. А так — когда после зачистки первой линии пехота пошла к следующей — артиллерия перенесла огонь еще дальше — до начала атаки было намечено семь основных и двенадцать промежуточных рубежей подавления немецкой обороны и позиций артиллерии и минометов. Но из второй траншеи наступающую советскую пехоту встретили сильным огнем, не помогала даже артиллерийская подготовка, которую комдив все-таки решил провести в полной мере именно по второй траншее. Дело решила батарея самоходок, которая прорвалась через эту чертову траншею и фланговым огнем вдоль нее придавила фрицев на участке в двести метров. И как только передовые батальоны полков первого эшелона добрались до второй траншеи, вторые батальоны этих полков, до того шедшие следом за передовыми частями, пошли вперед с нарастающей скоростью, чтобы подхватить темп наступления у уже потрепанных передовых батальонов и не дать немцам опомниться и организовать устойчивую оборону в глубине своей оборонительной полосы.

Дальше снова возникали задержки — немецкие пулеметы раз за разом клали пехоту на землю, и тогда артиллерия сосредоточенным огнем, а самоходки — прямой наводкой — долбили обнаруженные огневые точки, после чего пехота могла продвигаться дальше. При этом атаки опорных пунктов шли в лоб, вместо того чтобы обойти их и продвигаться максимально быстро вперед, оставив уничтожение оставшихся немцев последующим волнам наступающих. И пока наши тыкались в немецкую оборону, противник успел подтянуть некоторые резервы, которые начали контратаковать советскую пехоту, пока та находилась в расстроенных порядках после очередной атаки. Дважды немцам удавалось отбросить наши части обратно на несколько сотен метров, но в итоге работа артиллерии и десятка подошедших к этому моменту танков все-таки переломили ситуацию, хотя само по себе наступление постепенно глохло — к шести часам вечера пехота продвинулась всего на два-три километра, частично вклинившись во вторую позицию. Тут бы и ввести в действие второй эшелон, но для этого резервному полку надо было переместиться на два километра вправо, и быстро он этого сделать не мог — не хватало дорог, а те что были в наличии, были заняты тыловыми частями полков первого эшелона, подтягивающейся артиллерией и даже мехкорпусом, который постепенно начал выдвигаться вслед за пехотой, чтобы успеть ворваться в немецкий тыл.

Тем не менее, после того, как пехота продвинулась вглубь на два километра, артиллерия дивизии подивизионно стала сниматься с позиций и перемещаться вперед, иначе скоро ей будет не хватать дальности для поддержки пехоты, а так — хоть какая-то поддержка да будет непрерывно. Также после прорыва первой позиции вглубь немецкой обороны двинулись три группы с радиостанциями, чтобы разведать резервы и силы немцев, расположение их артиллерии, наличие танков, а также вовремя отследить подход резервов или начало отхода. Но достаточно глубоко удалось проникнуть лишь одной из них, остальные были замечены с немецких позиций. Поэтому немецкий контрудар во фланг двумя ротами при поддержке трех самоходок стал неожиданностью — противотанковая артиллерия еще не успела подтянуться, и пехоте пришлось отбиваться своими силами — в основном кумулятивными выстрелами СПГ-9 и РПГ-7 — их во все возрастающих количествах выпускала уже и советская промышленность, так что поставки от нас постепенно сокращались.

К вечеру было принято решение закрепиться на достигнутых рубежах и пока продолжить выбивать противника из двух населенных пунктов, за которые удалось зацепиться в предыдущих атаках. Одновременно в тыл немцам — через обнаруженный в их порядках зазор — был выслан передовой отряд в количестве полутора рот, усиленный четырьмя самоходками СУ-76, четырьмя орудиями ЗИС-3 и восемью минометами 82-мм. Этот отряд, посаженный на шестнадцать машин и два вездехода, прорвал хлипкое заграждение немцев и, не вступая в длительные бои со встречающимися резервами и отходящими частями немцев, а также обходя опорные пункты, к концу дня достиг моста на реке, сбил его охранение и затем два дня — до подхода основных сил — удерживал мост. За это время он отразил шесть атак немцев численностью от взвода до полутора рот — фрицы пытались отбить обратно такой важный для связности их тыла объект.

Но и на основном участке случилась удача — один из батальонов был сдвинут вправо, за ночь саперы проделали проходы в минных полях и заграждениях, и под утро батальон прорвал немецкую оборону, но пошел не вперед, а завернул налево и ударом во фланг смел полкилометра немецкой обороны на первой позиции уже второй полосы — дорога вперед была открыта и утром следующего дня уже все три полка атаковали вторую позицию второй полосы обороны, которая к этому моменту была усилена подошедшими резервами немцев. Тут-то комдив видимо начал смекать, что зря он все время пытается прорвать немецкую оборону — например, вместо ночных боев за населенные пункты он мог просто выставить против них заслоны, а основными силами обойти их справа и продолжать движение — тогда бы ко второй полосе он подошел бы раньше и, глядишь, еще успел бы быстро ее прорвать. Наученный горьким опытом, он начинал постепенно смещать направление главного удара все правее и правее, тем более что там обнаружилась слабина в немецкой обороне — мало того что там проходил стык с соседним полком, так еще в пяти километрах правее в дело вступал второй эшелон того же корпуса, в котором находилась и дивизия — то есть справа немцы явно не смогут выделить достаточно резервов, наоборот, как бы им не пришлось перебрасывать их с полосы наступления дивизии направо, чтобы остановить корпусные эшелоны развития успеха. К тому же полк второго эшелона дивизии уже был сдвинут вправо, он и стал тараном, который к середине дня проломил вторую полосу обороны. Прогрызание немецкой обороны наконец-то начинало превращаться в ее прорыв.

Вместе с тем, захват моста позволил основным силам быстро дойти до третьей полосы немецкой обороны — часть резервов тем пришлось отвлечь на попытки отбить мост — и прорвать ее в двух местах — оборона немцев была прорвана на всю глубину. Точнее — разорвана — позади еще оставались недобитые опорные пункты, в лесах и балках скрывались отряды немецкой пехоты численностью до нескольких взводов, но все эти ошметки уже не имели единого командования, действовали исходя лишь из своего знания обстановки, не имели тяжелого вооружения чтобы противостоять танкам с дальних дистанций, поэтому были опасны лишь внезапными обстрелами, но не возможностью воздать прочную оборону на новых рубежах.

И все это время командная вертикаль цепко держала ход боя. Это в начале войны штабы могли отстоять от передовой на десятки километров, так что не каждая радиостанция и достанет, не говоря уж о качестве и бесперебойности проводной связи — многие по старинке еще полагались на посыльных, и хорошо если на мотоциклах, а то некоторые перемещались на лошадях, а то и своим ходом. Сейчас же связь для командира была насущной необходимостью — нет связи — нет командования, нет успеха в операции и нет повышений. Поэтому штабы полков находились в одном-двух километрах от передовой, дивизии — в двух-четырех, но сами командиры — что полков, что дивизии — находились на наблюдательных пунктах, откуда можно было видеть ход операции на направлении главного удара — так, НП комдива находился всего в полукилометре от линии фронта, вместе с ним на НП находился командир правофлангового полка, командир дивизионной артгруппы, начальник оперативного отдела, начальник разведки, начальник связи и начальник инженерной службы. И от НП тянулись линии проводной связи — и к НП командира корпуса, и к штабу дивизии, и к полкам — в целях маскировки радиосвязью стали пользоваться только с началом наступления. И по мере продвижения войск вперед наблюдательные пункты и штабы также перемещались вслед за ними, но скачками — от рубежа к рубежу — командиры намечали точки очередных НП и КП, согласовывали их с вышестоящим командиром, а то и получали от него указания где организовать НП и КП — так хоть была вероятность, что командиры найдутся вестовыми в случае потери связи. И как только эти пункты становились доступны связистам, те сразу же налаживали связь, и по мере ее готовности комсостав передвигался вперед. Тут самое главное было обеспечить непрерывность управления. И она более-менее обеспечивалась. После того, как связисты сообщали о готовности нового НП, комдив на нескольких машинах — связь и охрана — быстрым сайгаком двигал туда, по пути радист принимал сообщения, комдив их осмысливал, изредка выдавал ответы для отправки обратно, а по прибытии на новый НП работа закипала с удвоенной силой — за время перемещения сообщений накапливалось как у самого комдива, так и на пунктах связи — что на новом НП, что на старом КП — последний по прибытии и комдива на новый НП начинал сворачиваться чтобы также передвинуться вперед. А связисты тянули километры новых проводных линий, в основном вдоль оси основного удара, и одновременно снимали старые линии, чтобы перебросить провода на новые отрезки — наступление наступлением, рации рациями, а провода никогда не помешают — и так в несколько радиосетей включено до десятка радиостанций, а их количество не резиновое, как и эфир, так что хотя бы с тылом и штабом можно поговорить и по проводам.

Но связь поддерживала не только наступающая пехота. Вместе с ней шли группы с радиостанциями от мехкорпуса, который должен был идти в прорыв, организованный пехотой — эти группы докладывали своему командованию о ходе прорыва, чтобы мехкорпус смог вовремя рвануть вперед — в тылы или на добивание обороны. И вот наконец сигнал поступил, танки пошли вперед.

ГЛАВА 15.

Мехкорпус, который шел в наступление вслед за стрелковой дивизией "нашего" комдива, находился в составе одной из десяти танковых армий, создававшихся в РККА с начала 1943 года. Причем это был уже второй "заход" с танковыми армиями — первый, от сорок второго года, оставил слишком много вопросов, причем настолько много, что Сталин еще в сентябре 1942 сказал "ничего с танковыми армиями у нас не получилось".

В сорок втором создавали танковые армии смешанного типа — один-два танковых корпуса, от двух до шести стрелковых дивизий, где-то были еще мехкорпус либо кавкорпус, ну и средства усиления — артполки, инженерные, саперные батальоны, мотоциклетные батальоны или полки — в общем, нормальная такая общевойсковая армия. Мы, в общем-то, стремились к такому же, только старались сделать все части одинаково подвижными, а то в советских танковых армиях образца сорок второго пехота двигалась со своей скоростью, танки — со своей, и если при прорыве обороны это было нормально, то потом у командующего начиналась головная боль — танки уже ушли вперед, а пехота их понемногу догоняет как может, как результат — танки расходуют горючее и боеприпасы, останавливаются, а немцы выполняют контрудар в разрыв между пехотой и танками, танкам на последних каплях горючего и снарядах приходится прорываться обратно, много машин приходится просто подорвать, и танкисты к окончанию прорыва превращаются в обычную пехоту, так и выходят обратно. Ладно хоть прорываться из окружения и выходить в сорок втором уже научились, так что людские потери были уже не катастрофическими, хотя много подготовленных кадров все-равно еще терялось.

Так-то понятно — в сорок втором руководство СССР собиралось разбить врага на своей территории, выйти к границам СССР и в следующем году завершить разгром врага уже в его логове. У нас тоже были подобные настроения, но я-то знал, что такого еще не будет — ни у нас, ни у РККА не было опыта оперирования крупными соединениями, а без таких соединений можно только убивать, но не разгромить. Мы, собственно, этим и занимались весь сорок второй — убивали. А вот РККА малость надорвалось на наступательных операциях — немцы почти весь сорок второй только отбивались да накапливали оружие и войска, ну и разбирались с нашими союзниками на Средиземном море и в Северной Африке.

Зато в этих операциях РККА получили так необходимый опыт организации и вождения крупных механизированных объединений, и в сорок третьем эти объединения также создавались, но уже на новых принципах — только подвижные соединения, без стрелковых — точнее, передвигающихся пешком — соединений. В начале января остановились на варианте танковой армии из двух танковых и одного механизированного корпусов, всего 640 танков — 430 Т-34 и 210 Т-70, 46 тысяч человек. Сталин поручил генералам Хацкилевичу (в РИ погиб в июне 41го) и Бирюкову составить проект по формированию 12-15 танковых армий (РИ), но танков не хватало — если на первое января 1942 года в РККА всего было 3200 танков (в РИ — 2810), то за сорок второй армия получила 28 тысяч танков (в РИ — 24 тысячи — окружен Ленинград, бои за Сталинград — в АИ этого нет), причем более трети — легкие Т-60 и Т-70, и к концу года в армии имелось 14 тысяч танков (в РИ — 10,8 тысячи). И если изъять для танковых армий десять тысяч танков, то общевойсковым армиям придется туго — ведь на сорок третий год также были поставлены наступательные задачи. Поэтому 28 января 1943 года выходит постановление ГОКО-2791сс "О сформировании десяти танковых армий" — на десяток армий танков могли наскрести, хотя мы вместе считали — сможем ли подключить к выполнению плана еще и наши заводы — но нет — конструкция танков существенно различалась, пришлось бы формировать на наших танках отдельную армию — а с этим уже наелись при использовании ленд-лизовских. Да и наш выпуск в пятнадцать бронешасси в сутки — половину на самоходки и половину на танки, пять тысяч в годовом исчислении — был маловат. Но вот по вездеходам и БМП поставки от нас шли — как минимум по сотне штук на каждую танковую армию, чтобы создать хотя бы один броневой мотострелковый батальон в каждом мехкорпусе всех армий, остальные — на грузовиках.

Армии формировались начиная с февраля сорок третьего, по две каждый месяц. Надо было откуда-то взять людей — их и брали — переводили стрелковые батальоны целиком из общевойсковых армий, инженерные батальоны выводили частично и доукомплектовывали, выделяли людей из укрепрайонов, так как они также знакомы с техникой, создали десять зенитных дивизий (32 зенитки 37 миллиметров и 32 12,7 пулеметов), 30 минометных (по 36 120-мм миномета), 30 самоходных артиллерийских (по 9 Су-76 и 12 Су-122), 20 истребительно-противотанковых артиллерийских (по 20 пушек 76 мм), 10 гаубичных полков и еще 70 истребительно-противотанковых батарей — в танковых армиях помимо собственно танков делали и сильную артиллерийскую составляющую, чтобы эти армии могли в немецком тылу и прорвать возникшую оборону, и отгородиться пехотой и буксируемыми либо самоходными орудиями от контратак с применением танков — все для того, чтобы танки выполняли свою основную задачу — мочили слабозащищенную живую силу и технику. Это отличалось от нашей доктрины, по которой бой с танками также должны были вести танки, а не только самоходки. Но у нас и была цель — лишь отбиться, глобальных задач до этого мы не ставили. Да и с артиллерией у нас было похуже, все что смогли затрофеить или отбить обратно — ставили на бронешасси, а собственное производство артиллерийских стволов наладили только к осени сорок второго, на базе немецких предприятий в Восточной Пруссии — и этих стволов только-только хватало на танки и самоходки, поэтому буксируемой артиллерии у нас не было в том числе и из-за нехватки нормальных артиллерийских стволов, способных выдержать высокие давления — и мы это как-то компенсировали штурмовиками да гладкоствольными стволами под выстрелы с низким давлением — РПГ, СПГ, минометные пушки БМП. А советское руководство еще и до войны имело производство нормальных артиллерийских стволов, поэтому могло позволить себе создавать мощные артиллерийские части и соединения.

Ну и в дополнение к нормальной ствольной артиллерии танковые армии получили 10 гвардейских минометных полков с установками М-13 (24 установки), 30 дивизионов с М-13, 10 авиаполков связи на У-2, 10 автомобильных полков подвоза, так что по штату на армию приходилось 5000 грузовых машин.

Зенитные средства позволяли изначально прикрыть лишь армейские пункты управления, поэтому с середины сорок третьего танковым армиям стали придавать зенитные дивизии РВГК четырехполкового состава — 48 37 мм, 16 85 мм, 64 12,7 — это позволяло прикрыть площадь в 63 квадратных километра — 9 по фронту и 7 в глубину — как раз для обеспечения воздушной обороны при развертывании и атаке. Впрочем, помимо этих средств в РККА было принято вести ПВО и силами самих частей — за воздухом следили наблюдатели, а для отражения атак снижающихся самолетов каждый батальон выделял два стрелковых взвода и шесть ручных пулеметов — ввиду компактности действия батальонов при наступлении — на территории километр на километр — таких сил было достаточно — участок простреливался во всех направлениях и редкие самолеты, пожелавшие проштурмовать порядки наступавшей советской пехоты, встречались слитным огнем из сотни стволов, которые быстро остужали горячие арийские головы. Ну а колонные пути стрелковых дивизий охранялись зенитчиками, выделенными дивизии от своей армии — собственной ПВО во многих дивизиях не было. Да и советские истребители всегда барражировали неподалеку и отгоняли забредших сюда немецких летчиков. В танковых же армиях для прикрытия на марше использовались наши ЗСУ-23-2 — в каждую танковую армию пошло по восемь таких установок, и еще сотня 12,7 пулеметов со шкворневыми установками, которые ставили на технику уже в частях — к этому моменту мы уже достаточно отладили механизацию производства этого пулемета, чтобы он шел просто потоком, так что могли выделять по три сотни пулеметов и полторы тысячи стволов в месяц для РККА.

А вот по количеству танков мехкорпуса и танковые корпуса танковых армий практически не отличались. Так, в танковом корпусе было три танковых бригады и мотострелковая бригада, в которой не было танков. А в мехкорпусе была одна танковая бригада и три мехбригады — те же мотострелковые бригады, к которым добавлялся танковый полк из двух танковых батальонов. В итоге в танковом корпусе было 209 танков, в механизированном — 197. Самоходок было одинаковое количество — 49 штук в трех самоходно-артиллерийских полках. Вот артиллерии в механизированном корпусе было больше — 252 орудия и миномета против 152 в танковом, как и пехоты, прежде всего за счет трех мехбригад в мехкорпусе вместо одной мотострелковой в танковом корпусе. Хотя она была и в танковых бригадах — собственно, в них было два-три танковых батальона и один мотострелковый батальон, состоявший из трех рот — двух стрелковых, вооруженных в основном винтовками (ну и пулеметы с ПТР и РПГ) — наши СКС шли прежде всего в эти части, и одной роты автоматчиков — в стрелковых было 112 человек, у автоматчиков — 79 человек. И еще минометная рота, с шестью минометами 82 миллиметра. То есть танковая бригада была не чисто танковой, в ней также была пехота. И еще рота из шести противотанковых орудий 76,2 миллиметра — чтобы выставить против немецких танков именно ее, пока свои танки будут заходить им во фланг. Ну еще роты управления, технического обеспечения, медсанвзвод. А вот танковые полки мехбригад своей пехоты не имели — предполагалось, что они поддерживают пехоту своей мехбригады. В общем, с количеством штатных структур в РККА было весело — на попытки нащупать оптимальный состав накладывались ограничения в технике и вооружениях, а также квалифицированных кадрах. У нас-то все было проще — как приняли в сорок первом правило "один танк (или самоходка) — одно пехотное отделение" — так ему и следовали. В начале боевых действий этого вполне хватало — выставлять пехоту голой против танков все-равно не собирались, контрударов не планировали, так что для действий на небольших пятачках этого было вполне достаточно. И уже из этих кирпичиков постепенно складывали более крупные структуры, дополняя их средствами усиления — минометными взводами, самоходками (тоже со своими отделениями пехоты), гранатометами, зенитками. А так — пехота постоянно находилась при "своем" танке — сначала — на грузовике, либо с помощью конно-транспортных взводов, если недалеко — на его броне, а уж кому не повезет — своим ходом, но такие подразделения не выполняли длительных маршей. Затем — на вездеходе, затем — на БМП, кому чего хватало.

Как бы то ни было, сейчас РККА, кажется, нащупала оптимальный состав своих ударных структур. Немцев собирались бить, но теперь знали как это делать и для этого были средства и подготовленные кадры.

Причем, судя по составу танков, количеству пехоты и артиллерии, более подвижные танковые корпуса танковых армий были загонщиками и преследователями, тогда как мехкорпуса являлись либо тараном для прорыва обороны в глубине, либо наковальней, о которую должны разбиваться контратаки противника. Именно в мехкорпуса и шли новые танки Т-43 (аналог в РИ — Т-44). Этот танк был развитием тридцатьчетверки, причем наши танки оказали на него большое влияние — советские конструктора часто бывали у нас — учили и учились (в РИ обошлись самостоятельно, но к 1944му году). Так, они перевели подвеску танка с пружинной на торсионную — ну, этой работой они занимались еще до войны — на опытном танке Т-34М, но помешала война. Торсионная подвеска высвободила много пространства внутри танка — убрались ниши для пружинной подвески. Двигатель также был переработан по нашему образцу — перенесены насосы и фильтры, что уменьшило его высоту и длину, хотя на цепные приводы, как мы, советские конструктора не переходили — в отличие от нас, мощности по производству конических передач позволяли не трогать этот элемент конструкции. В итоге стало возможным развернуть двигатель поперек корпуса, сдвинуть башню назад, тем самым разгрузить передние катки, вынести люк мехвода с лобового листа на крышу, увеличить толщину бронирования и — вуаля! — получили средний танк с бронированием уже тяжелого — 100 миллиметров лобового бронирования корпуса и 120 миллиметров лба башни позволяли гораздо увереннее держать удары немецких танковых и противотанковых орудий, даже новых, длинноствольных. До наших значений эти толщины пока не дотягивали, ну так у нас броня была разнесенной. Стрелка-радиста убрали, но ввели заряжающего в башне, в результате командир высвободился для наблюдения и управления боем, а введение перископических наблюдательных приборов вместо пресловутой командирской башенки не только повысило наблюдаемость, но и упростило производство танков — танкисты РККА немало посидели в наших танках, и им понравилось. Ну и новая пушка калибра 85 миллиметров на основе ствола от зенитки позволяла бороться с новой немецкой бронетехникой на дистанциях до километра — в этом плане возможности немецких и советских танков наконец-то сравнялись, а то тридцатьчетверке приходилось сильно вертеться на поле боя, чтобы подобраться к немцу и вдарить ему в борт — не каждый был на это способен, да и не всегда предоставлялись такие возможности. Поэтому-то новые танки и шли прежде всего мотострелкам — именно они должны были бороться с танковыми атаками.

А дело танковых корпусов — ворваться в тыл и гнать фашистскую нечисть. Поэтому в танковые корпуса направлялись в основном старые Т-34 и легкие Т-70 — машины хотя уже и недостаточно защищенные, но подвижные и с высокой проходимостью. Так, удельное давление на грунт у тридцатьчетверки было 0,6 килограмма на квадратный сантиметр, даже меньше, чем у Т-70 с его 0,7 килограмма. Но до этих показателей немецким танкам было далеко. Даже немецкая четверка первых выпусков давила на каждый сантиметр с силой в 0,7 килограмма, а последние выпуски с более толстым бронированием — уже 0,9, как и Пантера. Тигр же вообще оказывал давление более килограмма на сантиметр — далеко от дорог лучше не отходить, а уж если дожди, то вообще с них не съезжать. В этом плане только новый Т-43 был чуть похуже немецкой четверки — он давил с силой в 0.83 килограмма на сантиметр. Ну так по бронированию он крыл эту четверку как бык овцу, превосходил Пантеру и даже Тигра — последний хотя и имел лобовую броню такой же толщины, но у советского танка она была наклонной под 60 градусов, что в два раза увеличивало ее снарядостойкость.

Да и легкие Т-70 имели лобовуху всего на 10 миллиметров меньше, чем Т-34 — конечно, она не могла защитить практически ни от какого ПТО либо танкового орудия, но преимуществом семидесяток были подвижность, малозаметность и низкий шум — если Т-34 можно было услышать с километра, а ночью — и дальше, то семидесятка шумела не громче грузового автомобиля, что неудивительно — в ней и были поставлены два движка от грузовиков. Это позволяло порой подбираться этим легким танкам прямо к немецким позициям — по балкам, распадкам, за лесочком или кустарником, а то и просто в темноте — и внезапно, особенно когда вокруг идет стрельба, врываться и уничтожать орудийные расчеты. А потом уже подходили более взрослые танки и доламывали немецкую оборону своими более мощными пушками. К тому же движки у Т-70 были дефорсированы, что увеличивало время межремонтного пробега раза в три — мы этим эффектом тоже пользовались с самого начала войны — пусть помедленнее, но подольше. Вот и использовались они для разведки и организации засад — пробежаться, посмотреть где кто сидит и, если не нарвешься на засаду — устроить ее самому.

Благо что пушка калибра 45 миллиметров позволяла со ста метров пробивать борта даже у Пантер, не говоря уж про менее мощные модели немецких танков. Так советские конструктора втиснули в башню семидесятки, пусть и не каждой, новый вариант легендарной сорокопятки — уже пушку М-42 того же калибра, но с длиной ствола не 46, а 68 калибров, что повысило скорость бронебойных снарядов с 750 до 870 метров в секунду, и борта Пантер толщиной в 50 миллиметров стали пробиваться на дистанциях более полукилометра, а более старые танки — и с километра. Дырокол. Даже Тигры были доступны в борт с дистанций до полукилометра, а с трехсот метров можно было пробить и лоб. И ведь порой пробивали — высота всего в два метра — чуть выше стоящего человека — позволяла спрятать машинку в самых неожиданных местах, а подвижность позволяла неожиданно выезжать из-за укрытия — деревьев, холма, строения — и выполнить пару выстрелов с повернутой башни, а затем тут же обратно. Очень неплохая машинка, только надо не подставляться — наши танкисты навострились так работать на БМП, поэтому взаимное обучение и обмен опытом шли интенсивно, с поправкой на более высокую проходимость наших БМП — они давили на грунт с силой всего 0,4 килограмма.

Да и новые Т-43 были довольно компактны — даже ниже Т-34 с ее 2,4 метра — всего 2,2, при этом лишь на 10 сантиметров длиннее и на 20 сантиметров шире — 3,2 метра. При несравненно более мощном бронировании и вооружении и тяжелее всего на пару тонн — вот что значит "двигатель поперек". С немецкими "сараями" и не сравнить. Даже четверка была хоть и короче и уже на десяток сантиметров чем Т-34, но выше на двадцать сантиметров и, соответственно на 40 по сравнению с новым Т-43 — тут и привод от двигателя к трансмиссии через все боевое отделение, и командирская башенка сверху вместо перископических приборов. Пантера была длиннее уже почти на метр, чуть пошире и гораздо выше — на целых 70 сантиметров. Тигр же был хотя и покороче Пантеры и длиннее Т-34 всего на 30 сантиметров, зато гораздо шире — аж 3,7 метра, и той же высоты что и Пантера — 2,9 метра. Одно слово — сараи. В такие и попадать было проще — даже если бзынькнет вскользь по борту — все-равно добавит нервов экипажу, ну а уж если свернет катки или гусеницы, а то и оставит вмятину в лобовухе — без валерьянки фрицам будет не обойтись. А ведь их и пробивало, и разрушало сварные швы, особенно из новых орудий калибра 85 миллиметров — немецкая танковая школа окончательно проигрывала, а вместе с ней и немецкие танкисты.

Впрочем, и пехоте приходилось несладко, даже несмотря на новые средства поражения танков, которыми ее все больше насыщали. Смотрели мы как-то трофейный учебный, хотя и снятый как художественный, фильм номер 451 "Солдаты против танков". В нем немецким солдатам на конкретных примерах рассказывалось, как надо бороться с советскими танками. И, надо сказать, в фильме борьба с танками велась энергично. Один танк был подбит надкалиберной миной, выстреленной из 37-мм орудия, другой — подорвался на противотанковой мине, и чтобы добить его экипаж, немцы сначала попытались бросить сверху него взведенную противотанковую мину — солдат высунулся и пытался набросить сверху блинчиком, но та отскочила и взорвалась уже на земле, затем второй подобрался по воронкам и прилепил ручной кумулятивный заряд — им и добили танк. Третий танк ослепили сосудами с задымляющей жидкостью — бросали стеклянные пузырьки размером с лимонку в корпус танка, они разбивались, начинали дымить прямо на корпусе, экипаж выбирался из танка и тут его расстреливали из пулеметов. Четвертый танк также ослепили — набросили на ствол пару дымовых гранат, связанных веревкой, а потом подорвали зарядом взрывчатки, закинутым на моторное отделение. Пятому под гусеницу подкинули противотанковую мину. Тоже вручную. И затем добили зарядом на МТО. Шестому — также на МТО — положили противотанковую мину и ее подорвали, когда он остановился неподалеку от окопов. И уже в конце, когда была показана доблесть и лихость солдат вермахта, пошло новое легкое противотанковое оружие повышенной мощности и дальности — противотанковый винтовочный гранатомет — в насаженную на ствол мортирку вкладывают кумулятивную гранатку и ею выстреливают в танк. Кампфпистоле 42 LP — ручной пистолет с прикладом — на базе ракетницы, но выстрелы также кумулятивные. Потом — Пупхен — станковый гранатомет с реактивными снарядами, офенрор, фаустпатрон, гранатомет на базе нашего РПГ-7.

В общем, немецкой пехоте было чем встретить советские танки. Казалось бы. Загвоздка была в том, что в съемках советская пехота практически не присутствовала — типа ее сразу же отсекли пулеметным огнем и танки пошли вперед в одиночку. Ну да, в предыдущие годы такое бывало, причем нередко, но уж в сорок третьем-то, особенно если с нашими БМП ... к тому же в фильме танки благоразумно останавливаются чтобы дать себя подорвать. Мы когда смотрели фильм, знатно поржали. При той плотности пуль и осколков, что царит над полем боя, с гранатометом сейчас может высунуться только самоубийца. Мы ведь прочесывали пулеметами — обычными и крупнокалиберными, а также автоматическими гранатометами каждую ложбинку, каждый кустик — и из танков, и из БМП, и сверху — штурмовиками, да и пехота "малость" работала по немцу, любое вертикальное движение гасилось изо всех стволов, и наши бойцы видели немало немецких трупов с разнообразными гранатометами, уткнувшимися в землю снарядом или раструбом — просто не успевали выстрелить. А те, кто успевал, успевал сделать это только из-за того, что практически не прицеливался, стреляя почти что навскидку — ни о каком попадании речи даже не шло. Да, РККА создавала при атаке менее плотные поля поражающих элементов, чем мы, и против РККА у немцев эти ручные противотанковые средства еще как-то могли работать, да и то — если автоматчики танкового десанта зевнут. Но и тут для немцев случился облом — в сентябрьском наступлении советские танки как минимум первой волны массово одевались в противокумулятивные решетки, по типу наших (ну а наши — по типу современных мне), так что даже попадания в танк не выводили его из строя, только если уж совсем неудачно попадет — в неприкрытый каток, в ствол или в дыру, проделанную взрывом на решетке осколочного снаряда или предыдущей кумулятивной ракеты. Так что чем дальше, тем все больше снова возрастала роль ствольной артиллерии и бронетехники в борьбе с танками.

ГЛАВА 16.

И прорванная советской пехотой немецкая оборона тем более не стала таким уж препятствием для новых танковых армий. Еще до начала наступления инженерные батальоны под видом усиления обороны оборудовали исходные районы для наступления — ремонтировали дороги, готовили колонные пути, укрытия для техники, и уже потом для пехоты рылись траншеи, где можно было спрятать много бойцов, а то и выводились на нейтралку новые усы окопов, через которые можно было скрытно приблизиться к немецким позициям. Перед наступлением саперы за две ночи проделали в минных полях и заграждениях — в своих, а в ночь перед наступлением и у противника проходы шириной 10-20 метров — аж 248 проходов — под одному на взвод, а как только была прорвана первая полоса — начали организацию проходов для техники. На третий день, еще до окончательного прорыва третьей полосы, мехкорпус, следовавший за "нашей" стрелковой дивизией, начал выдвижение — лавина стронулась и двинулась вперед. Остававшиеся очаги сопротивления еще додавливались пехотой, а где они мешали движению техники, подключались танки и самоходки мехкорпуса — остатки немецких войск в полосе прорыва были схрумканы за день на всю глубину обороны. Техника вырвалась на простор.

И далее двигались уже не совсем вслепую. Впереди — в 50-100 километрах — шли разведгруппы глубинной разведки на мотоциклах и бронеавтомобилях, за ними — разведгруппы первого эшелона — 25-30 километров, за ними — разведдозоры в 10-15 километрах, ну и потом передовые отряды главных сил. Всего же на разведку каждым подвижным корпусом было выделено 2-3 группы глубинной разведки, 1-2 разведотряда, 8-10 разведгрупп и 15-20 разведдозоров — командование уже не раз обжигалась на недостаточной разведке, поэтому сейчас она была на высоком уровне. Это помимо разведсведений, доставлявшихся авиацией с глубины в 100-300 километров. Не забыли и о надежной связи — несмотря на то, что армия была танковой, летом сорок третьего ей придавали линейно-кабельный батальон, в дополнение к собственным кабельно-шестовой и телеграфно-строительной ротам — как бы быстро ни двигались танки, вся махина шла вперед со скоростью 30-50 километров в сутки, поэтому проводная связь, проложенная вдоль направления основного удара, была важным фактором в поддержании связности всей структуры.

А вслед за разведгруппами глубинной разведки танковые и мехкорпуса выбрасывали передовые отряды — десяток-другой танков, рота-другая пехоты с автоматическим оружием на БМП, вездеходах, а то и грузовиках, пара десятков орудий, столько же минометов — по сути, это был наш танковый батальон, только больше артиллерии и меньше бронетехники. И эти отряды, стараясь выдерживать максимальный темп, рвались вперед, обходили крупные опорные пункты в глубине обороны, а если где удавалось — врывались в них и занимались уничтожением живой силы противника, захватывали мосты и прочие переправы, сеяли страх и панику в тылу врага — сорок первый возвращался немцам сторицей.

Именно так был освобожден Борисоглебск — город в восьмидесяти километрах от Балашова — северо-западного угла Сталинградского фронта — и в двухста километрах на восток от Воронежа. Передовой отряд мехкорпуса вышел на окраины города вместе с вечерним туманом, пристроился в хвост отходящей через город немецкой колонне, и пока немцы разобрались кто к ним пожаловал, советские танкисты миновали и полосы минных полей, в которых немцы оставили проходы для своих отступающих частей, и противотанковый ров, в котором также пока был оставлен проход — ну не ждали тут еще Красную Армию, на третий-то день наступления. И когда на улицах появились советские танки и автоматчики, пошла настоящая бойня, нашим даже удалось на время захватить мосты через Хопер и Ворону. К сожалению, в этом узловом городе сходилось несколько дорог — и автомобильных, и железных, поэтому постоянно подходившие немецкие части смогли предотвратить полное освобождение города и передовой отряд сражался в полном окружении более суток, пока к городу не начали подходить уже основные силы мехкорпуса — они и заставили немцев отступить сначала от города, а затем покинуть и западный берег Хопра. И, несмотря на то, что они смогли взорвать мосты через реки, мехкорпус задержался перед ними всего на сутки — надо было подтянуть артиллерию, под ее прикрытием переправить на тот берег пехоту — на БМП и подручных средствах, затем дождаться подхода инженерных частей, и уж они навели переправы для танков. Как и для немцев, реки не были такой уж преградой и для советских войск — даже невеликие возможности собственных инженерных частей мехкорпуса позволяли создать наплавной мост грузоподъемностью 16 тонн и длиной 120 метров для переправки пехоты и орудий, или на 60 тонн и 60 метров — для танков, а в случае более широких водных преград танки перевозились паромами из этих понтонов. Десантные лодки могли перевезти за раз полторы тысячи человек. А ведь следом шли инженерные части из резерва ВГК. Так что главное — отогнать немца от берега, и можно переправляться.

Но темп терялся. Если разведывательные и передовые отряды, не отягощенные тылами, могли просачиваться вглубь немецкого тыла и по проселочным дорогам, а то и по полям-перелескам, то основным силам приходилось тащить с собой и тяжелую артиллерию, и грузовики с боеприпасами и топливом, да и проходимость грузовиков с пехотой была недостаточной, особенно если дороги были уже подразбиты предыдущими колоннами. Поэтому волей-неволей приходилось брать опорные пункты, обойденные передовыми отрядами. А немцы превращали в такие пункты не только поселки и города, но даже небольшие деревеньки, а то и просто удобно расположенные холмы. Борисоглебск они также превратили в мощный узел обороны, и только смелые и решительные действия передового отряда позволили взять его сравнительно быстро — минные поля и противотанковые рвы на восточном фасе обороны к подходу основных сил уже не были под огневым прикрытием немцев, поэтому они не задержали основные силы. В других же опорниках не всегда так везло, хорошо хоть немцы строили рвы и минные поля только вокруг сравнительно крупных населенных пунктов, вокруг же более мелких обходились линиями окопов, ну может с небольшими минными полями на самых танкоопасных — то есть проходимых — направлениях.

Но и между опорными пунктами немцы старались максимально замедлить продвижение советских войск — танковые и артиллерийские засады, минирование дорог, контратаки и обстрелы мелкими группами — советский мехкорпус буквально продирался через недружественную территорию. Правда, в первые дни масса танков и пехоты просто отодвигала, а то и стирала в пыль все препятствия — мотоциклы, бронеавтомобили, легкие танки постоянно сновали по округе и выискивали цели, а затем на их уничтожение от общей колонны отходила рота или батальон — и немцы либо отступали, либо уничтожались. Больше всего доставляли проблем небольшие отряды, которые на ганомагах а то и вообще на грузовиках таскали за собой противотанковые пушки, из которых издалека подбивали автомобили, танки, и затем сматывались в неизвестном направлении — прямо как мы в сорок первом. Поэтому на охрану флангов приходилось выделять все больше отрядов, хотя в паре случаев такое боковое охранение помогло предотвратить два крупных контрудара.

В первом таком контрударе со стороны Урюпинска — 60 километров на юг от Борисоглебска — участвовало до сотни Пантер и до полка пехоты — сила. И засечь ее удалось как раз одной из групп, что была отправлена в погоню за обстрелявшими наши войска орудиями — их почти нагнали, но этих немецких "партизан" спасла та самая большая колонна, двигавшаяся на север в походном порядке — они еще не знали о том, что русские уже в Борисоглебске. А наши, напротив, как только получили данные о подходе крупных сил, тут же развернули на юг противотанковую оборону из полусотни стволов — танковых и артиллерийских, которую каждый час подкрепляли новыми силами. И, хотя бой был принят на малооборудованных позициях, немцы так и не смогли пробиться на север и временно отступили, а наши их вскоре потеряли — разведгруппы были остановлены охранением из цепи взводных опорных пунктов, а советскую авиацию отогнали немецкие истребители.

Но эта группа вскоре проявилась снова, когда один из передовых отрядов мехкорпуса марш-броском на семьдесят километров на юго-запад ворвался в Калач — еще один город на пересечении железных и шоссейных дорог — советское командование пыталось помешать отходу немцев и потому выбрасывало глубоко в тыл такие подвижные группы. Вот и эта группа из тридцати танков и двух батальонов пехоты рванула сначала на юго-запад, а потом прямо на юг и забралась аж на 80 километров юго-западнее Урюпинска — и хотя город был уже в глубоком до недавнего времени тылу, но немцы и его оборудовали для обороны — линии траншей, минные поля, приспособленные в качестве укреплений дома. Хорошо хоть в нем гарнизоном стояли в основном уже венгерские части, с которыми бойцы РККА расправились за полдня. Но и немцы быстро стянули к городку несколько подразделений, которые сначала обложили наших плотным кольцом, прервали сообщение с тылами и даже уничтожили транспортную колонну из десятка автомобилей, которые были направлены в город почему-то вообще без прикрытия и даже без разведки. Тут-то с востока и подошла та группа немецких частей, которая не смогла пробиться на север. А у наших танкистов были на исходе и боеприпасы, и топливо — разгромленная колонна как раз везла им все необходимое. Поэтому снаряды приходилось беречь — поступил четкий приказ город не отдавать ни за что. Вот наши и выписывали между домами кренделя, стараясь подстрелить атакующие танки и не подставиться под выстрел самим. К вечеру следующего дня положение становилось уже критическим, командир даже собирался слить остатки топлива в несколько танков, остальные подорвать — и прорываться на запад, чтобы затем уйти на север, на соединение с основными силами мехкорпуса. Но тут с севера подошла колонна из нескольких танков и грузовиков, ей удалось прорвать с тыла немецкую оборону вокруг города и доставить окруженным подразделениям топливо и боеприпасы, а через сутки с севера же начали подходить и основные силы мехкорпуса, и немцам волей-неволей пришлось сначала ослабить напор, а потом и вовсе отступиться.

Наступление от Балашова было нацелено строго на запад — на Воронеж, до которого изначально было 270 километров. Причем мехкорпус выполнял задачи прикрытия основного удара с южного фланга, а главные силы шли севернее — там шли и вторые эшелоны общевойсковой армии, и оба танковых корпуса танковой армии, в которой находился этот мехкорпус — помимо освобождения Воронежа предполагалось окружить немецкие войска, которые с юга окружали советские войска, оборонявшиеся в котле Елец-Липецк-Тамбов. Поменяться, так сказать, ролями. Но от направления главного удара до основного фронта было пятьдесят-семьдесят километров на север, то есть близко, немецкую оборону прорывали не менее одного дня, а кое-где и три, так что немцы, определив направление главного удара, перегруппировали свои силы и смогли остановить продвижение советских войск на Воронеж — до города оставалось более ста километров, когда советское командование решило сместить удар южнее — именно поэтому передовой группе не пришлось прорываться с боем из Калача. И, хотя южнее войск у немцев тоже хватало, но это были в основном тыловые части, по крайней мере на новом направлении. А ведь от Калача двести километров на запад — и уже начинается наш фронт, еще сто километров — и освобожденный нами Белгород, семьдесят километров на юг — и Харьков, пока еще остававшийся под немцами. Вот только нас о смене направления не предупредили — мы-то готовили встречный удар на восемьдесят километров севернее — от Старого Оскола — там до Воронежа было семьдесят километров на северо-восток — плевое расстояние. Именно в Старом Осколе мы и концентрировали свои войска и ждали отмашки. Остальные же части двигались на юг — к Черному морю и дальше в Турцию — пусть и с боями на Донбассе, но крупными колоннами пройти можно. Поэтому когда через пять дней наша авиаразведка донесла, что с востока к нашему фронту с боями приближаются какие-то части, мы очень удивились. Идти им было уже недалеко — сотню километров, но почему нам ничего не сообщили — это было непонятно. О чем-то это сигнализировало — то ли о простом сбое в передаче сведений, то ли не знаю что и думать, а в таких случаях я думаю самое нехорошее.

Хотя немец был уже не тот — за предыдущие два года войны многих с предвоенной подготовкой выбили, и сейчас выбивали прошедших ускоренную, но немца было много — по нашим оценкам, только против РККА воевало не менее пяти миллионов, а с союзниками и "добровольцами из общеевропейского дома" и все восемь — и это на фронт в три тысячи километров, тогда как против нас — два, максимум четыре миллиона если считать с союзниками, включая турок и арабов из ближневосточных легионов и местных милиций — и это на фронте почти в четыре тысячи километров на территории СССР и более тысячи в Малой Азии — фронт РККА был компактен, тогда как мы раскидали много анклавов.

И вот немцы, перегруппировав силы, резко усилили контратаки против наступающих формирований Красной Армии. Если раньше это были как правило небольшие, несущественные уколы силами в десять-двадцать танков и до батальона пехоты, а зачастую рота-две — сколько сумели наскрести в округе, то на пятый день советского наступления в контратаках было задействовано и до полусотни танков и до полка пехоты. И это только на южном театре — к юго-востоку от Воронежа, а на севере — между Тамбовом и Тулой — у немцев было гораздо больше танков. одну их таких атак немцы организовали против "нашего" мехкорпуса, прорывавшегося на соединение с нами.

Ударом двумя боевыми группами — на юго-восток от Воронежа и на север от Россоши — города в 160 километрах на юг от Воронежа и в 200 километрах почти на восток от Белгорода — немцы отрезали передовые части мехкорпуса от его главных сил. И заодно вернули себе Павловск — город в 50 километрах на северо-восток от Россоши, одновременно прикрывшись от основных сил мехкорпуса Доном, который протекал тут с севера на юг. Передовые силы мехкорпуса, потеряв треть личного состава и половину танков, все-таки рывком достигли Алексеевки — города в ста километрах на запад от Павловска, а там еще тридцать километров на запад — и уже наш фронт. Само собой, мы не стали ждать, когда советских воинов, выскочивших как пробка из тисков немецких контрударов, обложат и добьют — ударом от Старого Оскола на юго-восток мы прорвали фронт, отрезали от него ломоть, обложили его засадами и разведдозорами, а основными силами рванули на Острогожск — город в 90 километрах на юго-восток от Старого Оскола и в сорока на северо-восток от Алексеевки — мы целили во фланг северной группе немцев и одновременно подставляли фланг нашей подвижной группы для ответного удара — надо было отвести от Воронежа как можно больше немецких войск, чтобы потом было проще брать город (а уж кому — другой вопрос — кто успеет).

Немцы купились. Уже на следующий день их пехотные дивизии, стоявшие в Лисках — узловой станции в сорока километрах на северо-восток от Острогожска — выделили подвижные группы — пехота на грузовиках с пушками и несколько штурмовых орудий — и отправились на юго-восток — к Острогожску, где уже кипели бои между нашими и немецкими частями. И так как город был нами наполовину уже освобожден, немцы вернули от Алексеевки один танковый и два пехотных батальона, которые до того атаковали занявших круговую оборону в Алексеевке бойцов РККА. Наши же передовые группы, завязавшие бои в Острогожске, позволили последующим группам свернуть на юг и ударом с тыла разгромить северный фас немцев вокруг Алексеевки, затем свернуть и западный фас их обороны и, пока немцы не разобрались какие силы им противостоят — пройти танковой и мотопехотной ротами на запад тридцать километров и взломать немецкий фронт против Нового Оскола — немцы просто не ожидали удара с тыла, поэтому в панике разбежались перед нашими совсем небольшими силами. А там уже собиралась вторая наша ударная группировка, которая пошла в брешь — сотня танков и БМП с двумя батальонами пехоты направились обратно на восток, к Алексеевке и затем Острогожску, а менее подвижные части начали заворачивать немецкую оборону к югу и северу от прорыва — на юг — сколько получится, а на север — до прорыва в районе Старого Оскола — а это чуть более сорока километров.

Тем временем к Павловску, что на Дону, подходили уже основные силы мехкорпуса. У него уже не было авиационного прикрытия, поэтому немецкие самолеты наносили все больший урон войскам, и прежде всего колоннам снабжения, так что на седьмой день наступления РККА наступала тут уже только в темное время суток — вечером, ночью и утром, тогда как днем велись лишь небольшие перемещения и локальные бои. А со снабжением было неважно — одной заправки бронетехники хватало на 150-250 километров операции, и они уже иссякли, поэтому подвоз топлива становился очень актуальной задачей. Колонны снабжения доставляли каждый день топлива на двадцать-тридцать километров — тут уже не поманеврируешь. Тем не менее, мехкорпус дошел до Дона и завязал бои за Павловск. Наша же бронетехника пока была полностью заправлена, и хотя немецкие самолеты также вились над нашими частями, но насыщенность крупнокалиберными пулеметами и самоходными зенитками позволяла избежать большого урона, а доставка топлива была пока неактуальна — еще на два-три дня боев и маневров точно хватит. Вот мы и маневрировали.

Нашей целью было не уничтожить немцев — сил пока не хватит — а лишь раздергать их резервы. Поэтому двенадцать групп по десять-пятнадцать единиц бронетехники — танки, самоходки, БМП, вездеходы или ЗСУ — где что нашлось под рукой — и до роты пехотинцев разошлись веером по обширной площади в сто на семьдесят километров — как раз под коленом, которое Дон делал в этих местах — 70 километров от Воронежа он тек на юг, затем сворачивал на восток, через сорок километров снова поворачивал почти на юг, через сто километров сворачивал снова на восток и еще через сорок — на юго-восток — получалось эдакое колено, с запада от этих ста километров — его длинной части — мы и работали по фрицу. Одна из таких групп даже захватила железнодорожный и автомобильный мосты на северном фасе этого участка — в Лисках — транспортном узле, стоявшем на Дону. Сначала они ворвались на саму станцию и расстреляли там несколько составов с техникой и боеприпасами, да еще за три ходки, пока немцы не подтянули новые силы, перетаскали к Дону множество вооружений и боеприпасов — пулеметами был вооружен каждый боец, боеприпасов также было немеряно, поэтому фрицы два дня не могли взять нашу оборону, а когда наши расстреляли все затрофеенное, они на своих БМП вошли в реку и проплыли мимо обескураженных фрицев — днем, пусть и под прикрытием дымзавес — пушек на самом берегу у немцев не оказалось, выстрелы из гранатометов не достигли цели, а уже чрез три километра бронемашины вышли на берег и через три речки ускользнули от преследования.

Остальные группы действовали не менее дерзко, оттягивая существенные силы от трех точек, в которых шли наиболее интенсивные бои — в Острогожске в полном окружении отбивались от атакующих немцев наши части, в Алексеевке — фронтом на юг и восток — наши совместно с РККА, а Павловск — уже на Дону, в 80 километрах восточнее — с востока атаковал мехкорпус РККА. Так что на спасение своего западного фаса между Старым и Новым Осколами сил у немцев уже не было, хотя и мы там особо не жали — там образовалась цепочка из четырех небольших котлов, которые мы обложили и пока не штурмовали — надо было накопить сил для броска к Дону.

Под Павловском же дела шли медленно. За пять месяцев немцы укрепили город, после повторного захвата насытили его различными подразделениями и техникой, и лишь на пятый день мехкорпус смог прорваться через оборонительные обводы и завязать бои на окраинах города. При этом мехкорпусу еще приходилось отбиваться от контратак немцев и защищать пути подвоза — немцы атаковали как с северного, так и с южного направления, и если бы не начавшая подходить советская пехота общевойсковых армий, пришлось бы если и не отходить обратно, то как минимум прекращать наступление и вставать в оборону. А так — стрелковые дивизии выделили из своего состава подвижные группы от батальона до полка, и эти силы начинали прибывать к Дону, укрепляя фланги мехкорпуса и позволяя его командованию высвобождать силы для боев за Павловск, который уже и городом-то назвать было нельзя — сплошные развалины. Но выделение подвижных отрядов замедлило продвижение стрелковых дивизий — они выделили для этих отрядов много автотранспорта, который вернулся далеко не сразу. Поэтому между частями образовалась брешь, в которую и ударили подошедшая с юга немецкая пехотная и с севера — танковая дивизии. Мехкорпус с передовыми группами стрелковых дивизий сам оказался в окружении, и топлива и боеприпасов у него хватит еще на два, максимум три дня боев.

Поэтому мы, не дожидаясь окончательного сосредоточения наших сил, пошли от Нового Оскола на восток, но не прямо к Павловску, а чуть южнее — к Россоши, которая находилась в 140 километрах на восток-юго-восток от Нового Оскола. Попутно срезали небольшой кусок немецкой обороны с юга от Алексеевки и добрались до нужного пункта за два дня. К Россоши мы пошли потому, что в ней сходилось несколько железных и шоссейных дорог, поэтому ее освобождение отсечет подход немецких частей с юга. Но даже не дожидаясь окончательного освобождения города, мы тем же днем рванули на северо-восток — к Павловску, до которого оставалось полсотни километров. В принципе, могли бы и не спешить — за эти два дня немцы сточили об оборону советских войск весь свой ударный потенциал и теперь стороны интенсивно окапывались, точнее советские войска занимали и восстанавливали немецкие укрепления вокруг города, а немцы строили оборону на внешнем обводе. Но раз случилась такая оказия в виде наших войск, планы переиграли — три десятка наших БМП форсировали Дон десятью километрами ниже Павловска, под их прикрытием инженерно-саперные части навели переправу, и к середине следующего дня в тылу у немцев появилось более сотни единиц бронетехники — как нашей, так и мехкорпуса РККА. А с востока уже подходили стрелковые дивизии. Немцы, не желая оказаться между молотом и наковальней, сняли осаду и откатились на юг и на север — образовался коридор, по которому на запад, к Павловску, вновь пошли войска и грузы.

Но бои продолжались. Совместно с РККА мы отодвинули немцев на юг на восточном берегу Дона — до участка, что тек ровно на восток, а с западной стороны нам приходилось разбираться с немцами самим — РККА бросила все силы на укрепление пробитого до Дона коридора и пока не могла выделить силы нам в помощь — немцы начали контратаки почти сразу же после своего отхода — ведь по сути этим коридором мы и РККА окружили все немецкие войска, находившиеся севернее. Поэтому с юга все подходили и подходили новые части и подразделения, которые стекались со всей территории — тут и плановые маршевые части, и изъятые из гарнизонов — немцы сгребали все что могли и бросали в бой.

На нашей же стороне Дона ситуация была шаткой — вдоль "старого" фронта еще оставались немецкие котлы, по восточным окраинам Алексеевки проходил новый фронт, который с юга был перекрыт разве что дозорами и засадами — ни у нас, ни у немцев не хватало сил для создания полноценного фронта, на юго-восток от Алексеевки — к Россоши и далее до Дона — вообще шла цепочка наших дозоров — и все — немцы пока даже не перекрыли эту территорию, но и мы не могли идти на север — хватало лишь сил отбиваться от атак на Россошь, да пора было возвращать наши части из-за Дона. Самые же напряженные бои шли в Острогожске — немцам удалось вернуть себе восточные окраины города, но наши части там пока держались, даже организовали посадочную полосу, на которую ночью доставляли Аистами боеприпасы и пополнения, а обратно вывозили раненных. Севернее, в промежутке между Острогожском и Старым Осколом, войск также было немного — снова все те же засады и дозоры — наши и немецкие. И только к северу, между Осколом и Воронежом, начинался "нормальный" фронт. Ни у кого не было под рукой войск, чтобы как следует прикрыть изменения в линии фронта, не говоря уж о том, чтобы воспользоваться ситуацией. Начиналась очередная гонка — кто быстрее соберет достаточно сил.

ГЛАВА 17.

В этой гонке лучше всего себя чувствовала РККА — фронт, находившийся на многих участках в одном положении более трех месяцев, позволил наладить отличное рокадное сообщение — инженерные части и железнодорожные войска весной и летом проложили тысячи километров дорог — грунтовых, шоссейных и железных, так что советское командование могло перемещать войска вдоль линии фронта достаточно быстро, проблема была только в треугольнике Рязань-Тамбов-Пенза, где немцы своим прорывом мало того что окружили Ельнинско-Тамбовскую группировку РККА, так еще и перерезали рокадные дороги по направлению Пенза-Рязань — сами города находились на осадном положении, но держались, а вот войска, чтобы перебросить с фланга на фланг, приходилось бы гнать по широкой дуге, через Саранск, тогда как ранее они шли напрямую через Тамбов.

Немцы также пока чувствовали себя нормально — за три месяца они натащили кучу боеприпасов, топлива, медикаментов, продовольствия и вооружений, обустроили ремонтные мастерские, госпиталя и, хотя по сути они были окружены, держаться они смогут еще долго.

Хуже всего была ситуация у нас, так как мои планы по захвату нефти Персидского залива потребовали переброски больших сил на юг — на Кавказ, в Турцию и далее. Напомню, это при том, что немцы мощным ударом пробили освобожденную нами территорию ниже линии Орел-Чернигов, и лишь наступление РККА заставило их вывести из этого коридора танковые соединения и бросить их на защиту Воронежа. Поэтому мы уже начали наступление по направлению к Курску, чтобы восстановить связность территорий, но до этого-то все, что направлялось на юг, изымалось из по сути окруженных частей, находившихся в районе Курск-Сумы-Белгород. Прежде всего бронетехника, так как бойцов, топливо, боеприпасы мы могли восполнять военно-транспортной авиацией. Поэтому техники для ведения маневренных действий у нас там было не много — только держать оборону и выполнять контрудары. Впрочем, наши более южные анклавы находились в таком же положении — окруженные Киев, Полтава — также вели оборонительные бои, как и несколько анклавов на Донбассе, Ростов — собственно, по цепочке последних и двигались на юг наши бронетанковые колонны — оборона немцев там была не особо сильная, продавливалась на раз, и если бы не необходимость гнать технику на юг, чтобы опередить англосаксов, в принципе с фрицем на Донбассе уже можно было бы покончить, и Сталин нам уже пенял по этому поводу, пока мягко, но тон сообщений становился все жестче. Но так как эти силы требовались южнее, немец раз за разом восстанавливал окружение, хотя и это стоило ему какой-то крови. Тем не менее, их сообщение между Украиной-Донбассом и восточной группировкой войск раз за разом прерывалось и поток грузов с запада неуклонно падал.

Очень сильные бои развернулись на территории Тула-Рязань-Липецк-Тамбов — неровный квадрат 150 на 200 километров. Немцы так и не смогли захватить эти города до начала советского наступления, хотя Липецк и Тамбов находились в огромном котле. С началом наступления РККА смогла снять полуокружение Тулы. Но у немцев то направление было основным, там находились их основные механизированные соединения, РККА также концентрировала танковые и механизированные корпуса и бригады прежде всего на Тульском фронте, так как там было ближе всего до Москвы, поэтому, когда проявились признаки, что немецкое наступление начало выдыхаться, эти силы не стали перебрасываться на другие направления — долго и опасно ослаблять фронт — и ударили по немцам.

Немецкая оборона была прорвана сразу и на большую глубину — в первый же день танковые части на отдельных направлениях прошли на полсотни километров. Но затем начались непрерывные контрудары танков и пехоты противника. Советским танкистам и мотопехоте все чаще приходилось вставать в оборону, все больше сил выделять на прикрытие транспортных путей, а перестрелки танков с танками и противотанковыми орудиями шли практически непрерывно — либо немцы устраивали засады на советские танки, либо советские танкисты подлавливали колонну фрицев — шло взаимное уничтожение. Так, за неделю боев в одной только третьей танковой армии было выбито более восьмисот танков — из первоначальных шестисот. И пусть треть из этого количества вернулись в строй в течение одних-трех суток, а еще треть — в течение недели, но безвозвратных потерь было более сотни танков, да и танкистов выбыло немало — семьдесят только убитыми, и полтысячи раненными — как раз по подготовленным экипажам и была самая большая проблема, которую сейчас снова пытались решить за счет ускоренного выпуска из училищ.

А вот по технике все обстояло лучше — помимо танков, постоянно поступавших с заводов в войска, проходила огромная работа по ремонту и восстановлению машин, поврежденных огнем противника или просто из-за технических неисправностей на маршах. На ремонт танков работали огромные силы — 120 подвижных ремонтных баз (с мощностью более тридцати средних ремонтов Т-34 в месяц), 20 бронетанковых ремонтных заводов, 25 отдельных ремонтно-восстановительных батальонов, даже 6 бронетанковых ремонтных поездов. Кроме того, для сбора подбитой техники были созданы 60 эвакорот (мощностью в 45 эвакуаций средних танков на дальность 30 километров в месяц — 1350 танко-километров), 70 сборных пунктов аварийных машин. Это помимо ремонтных отделений в танковых батальонах, ремонтных рот в танковых бригадах. Всего же количество подвижных ремонтных средств выросло с начала войны в 15 раз — советское руководство наконец смогло реализовать свои довоенные планы, даже с превышением, так как было понятно, что быстро восстановленный танк заменяет три-пять изготовленных на заводе — ведь некоторые танки возвращались из ремонта по несколько раз.

Кроме того, уже действовало 5 подвижных танко-ремонтных завода (ПТРЗ) для ремонта танков и семь подвижных танко-агрегатных ремонтных заводов для ремонта двигателей и танковых агрегатов. А один ПТРЗ в месяц мог выполнить капитальный ремонт 42 Т-34, 23 двигателей В-2, 20 комплектов танковых агрегатов, тогда как ПТАРЗ мог капитально отремонтировать 85 двигателей В-2 и 34 комплекта танковых агрегатов — еще бы — он имел до семисот единиц станочного и другого оборудования, 656 человек личного состава, электростанцию до полумегаватта, ну и транспорт для перемещения всего этого добра, а также палатки для размещения станков и механизмов — свернуться-развернуться ПТАРЗ мог менее чем за сутки. И так как все они были подвижными, то могли следовать за наступающими частями.

Плюс — снизилась нагрузка на перевозку поврежденных танков и агрегатов в глубокий тыл. Средствами танковых армий теперь ремонтировалось две трети танков и самоходок, треть двигателей и треть агрегатов, средствами фронтов — еще почти треть танков и самоходок, половина двигателей и большая часть оставшихся агрегатов, а в тыл на стационарные танкоремонтные заводы вывозились единицы процентов танков, пятнадцать процентов двигателей и совсем немного агрегатов. Всего же ремонтники каждой танковой армии могли восстановить до 25 танков в день. Вообще же, по масштабам ремонта РККА даже перегнала нас (даже с учетом большого количества у нас БМП), а по качеству и организации — как минимум шла на уровне. А с учетом близости Тулы с ее производственными мощностями оборот танков между фронтом и ремонтниками составлял до сотни в день.

В плане ремонта РККА догнала и вермахт, а с учетом конструкции танков — вырвалась далеко вперед. Ведь если старые немецкие танки — вплоть до Т-4 — проектировались исходя из возможности ремонта в полевых условиях, то новые танки — Тигры и Пантеры — зачастую требовали уже заводского ремонта с тяжелым ремонтным оборудованием — например, для ремонта трансмиссии с Тигра надо было снять его тяжеленную башню, а в Пантере коробка передач и механизм поворота башни были в едином блоке — сломалось одно — меняй весь блок. (в РИ из более чем 2,5 тысяч подбитых в 1944 году Пантер было отремонтировано только 100) Двигатель Пантеры могли отремонтировать только на танкоремонтном заводе. Мы для того и разбомбили Харьковский паровозный, чтобы немцам негде было ремонтировать свои танки. Они, конечно, пытались приспособить и другие заводы на оккупированной территории, но это — время и дополнительные затраты труда, транспорта, распыление ресурсов. Немцы, конечно, имели какие-то ремонтные мощности и в Орле, и в Воронеже, и к северу от Ельца, но с Красной Армией на данном участке они сравниться не могли.

Поэтому все больше немецких танков вставало на прикол — что-то свозилось на ремонтные базы и там и застывало, что-то превращалось в неподвижные огневые точки или точки с ограниченной подвижностью — танковые силы немцев таяли. К тому же наступление вела РККА, и, несмотря на все трудности, она продвигалась вперед, поэтому немцы могли эвакуировать далеко не все подбитые или сломанные танки, что еще больше увеличивало безвозвратные потери. По результатам недельных боев к югу от Тулы соотношение безвозвратных потерь в танках было один-к-одному, и если РККА постоянно получала новые либо отремонтированные машины, то вермахт такой возможности не имел. Не имел он и воздушного прикрытия — если к югу от Елецко-Тамбовского котла у немцев была развитая аэродромная сеть и оставались целыми защищенные зенитными ракетами аэроузлы, то к северу — между Тамбовским котлом и Тульским фронтом — немецких самолетов было мало, а все что были — выбивались на раз превосходящими силами советской авиации, так что немцев раскатывали там и на земле, и с воздуха.

Но они держались — прежде всего за счет бронированных ЗСУ и большого количества крупнокалиберных пулеметов — и даже создавали опасные ситуации своими контратаками.

Так, наступление под Тулой РККА начала в неожиданном месте — не к югу от города, где были удобные дороги в направлении Щекина, а на юго-восточном фасе тульской обороны. Причем наступление начиналось с форсирования реки Сежа. Точнее — с преодоления — ее ширина до десяти метров и глубина до метра не давали прав назвать это форсированием, но и простой преградой река также не была. Помогли сваренные на тульских предприятиях стальные фермы, с помощью которых быстро организовали переправы для танков, как только советская пехота отогнала немцев от берега. И так как направление было для немцев неожиданным, среагировать они смогли не сразу, и к концу дня передовые группы танковой армии уже завязли бои за Сталиногорск (в поздние времена — Новомосковск) — город в сорока километрах к юго-востоку от Тулы. И снова быстрые действия передовых отрядов позволили легко преодолеть оборону, которую немцы обстроили вокруг этого города — укрепления были просто не заняты гарнизоном, в них находились лишь посты, которые подняли тревогу слишком поздно — нашим удалось без боя занять территорию химического комбината Азот, что предотвратило его разрушение — а ведь это был гигант химической индустрии, который выпускал на местном буром угле множество полезных продуктов, в том числе аммиак и азотные удобрения. В этом же городе советским войскам досталась и танковая рембаза, на которой скопилось почти двести танков в разной степени исправности.

На следующий день был освобожден город Узловая — в десяти километрах на юго-запад от Сталиногорска, и Кимовск — 20 километров на юго-восток. То есть всего на второй день наступления советские войска захватили крупный узел дорог в тылу немецкой армии, наступавшей на Тулу. Естественно, немцы тут же попытались вернуть его обратно — в последующие дни танковый корпус отражал атаки со всех направлений. Но тем самым он стянул на себя ближайшие резервы, и потому удар уже к югу от Тулы — на Щекино — парировать немцам было нечем. А тут еще и от Рязани начала наступление четвертая танковая армия РККА, и вскоре немцам стало ясно, что еще пара дней — и их левый фланг, которым они охватывали Тулу с востока, окажется в окружении. К сожалению, они успели. Войска были выведены из излучины хоть и не идеально — пришлось бросить часть артиллерии и танков, но в целом без потерь. Пока. Потери были впереди.

Генштаб РККА разыгрывал немцев как по нотам. Последовательные удары по немецкой обороне проламывали ее, немцы стягивали резервы к месту очередного прорыва, а тем временем неподалеку начинался очередной удар, на который резервов уже не хватало. И вместе с тем наличие сил для предыдущих ударов планировалось исходя из немецких контратак, то есть их было кому отражать — на начальном этапе советского наступления под Тулой немцы раз за разом наталкивались на плотный пак-фронт.

Первые два удара — от Тулы на юго-восток и от Рязани на юго-запад — обозначили немцам замысел советского командования — окружить немецкие войска на линии Тула-Рязань. Казалось бы, это естественно. Проблема была в том, что советским войскам куда ни поверни — кого-нибудь да окружат — немцы сами залезли в оперативный мешок с вытянутыми далеко на юг стенками — сверни направо или налево — и скоро достигнешь одной из стенок. А Елецко-Тамбовская группировка советских войск предоставляла командованию РККА дополнительные варианты окружения — можно было слить прорывы с этой группировкой и рассечь немецкие войска между Тулой и Ельцом, или Рязанью и Тамбовом, или еще как-то. Поэтому советские командиры гнали вперед по линиям наименьшего сопротивления, как вода растекаясь по немецким тылам. Но у такого быстрого продвижения были и минусы — снабжение не поспевало за передовыми частями, и чем дальше, тем все чаще они останавливались из-за недостатка топлива и боеприпасов. Немцы получали передышку и время на переброску частей.

Но и для немцев такие прорывы бригад и батальонов РККА были опасны не самим фактом окружения — все уже привыкли и к окружениям, и к выходам из них — а тем, что эти подвижные части выходили на склады и частично использовали их, а остальное при неизбежности отхода уничтожали. За первую неделю советского наступления на Тульском фронте немцы лишились таким образом более полусотни складов с топливом и боеприпасами. И, хотя это составляло едва четверть от всего количества, но из-за этого на ряде участков у немцев возникли сложные и даже критические ситуации — топлива или боеприпасов локально не было, и чтобы из подвезти, требовалось время, которого у немцев тоже не было — РККА наступала решительно и смело. И снова ситуация сорок первого-сорок второго годов развернулась в обратную сторону — тогда, наоборот, у Красной Армии хватало всего на складах, но не успевали или не было возможности подвезти в войска, отчего те терпели поражения, да вдобавок немцы захватывали часть этих запасов, на которых могли действовать далее.

В итоге за первую неделю сложилось несколько котлов и котелков. Так, поворотом от Щекино на запад и далее 70 километров через Одоев на Козельск был окружен левый фланг немецких войск, нацеленный на Калугу, и заодно произошло соединение с нашим фронтом восточнее Козельска. От Щекино же 150 километров на юг, по направлению к Ельцу, немецкая группировка была рассечена надвое — к северу от рубежа Орел-Ливны у немцев теперь оставался прямой вертикальный нарост высотой 120 километров и к северу — еще котел из немцев. Но и восточнее оккупированные территории были рассечены несколькими надрезами — Рязань-Пронск-Скопин-Данков-Елец длиной более двухсот километров шел наискосок с северо-востока — его образовали две наступавшие встречно группировки — рязанская и елецкая, причем внутри этого треугольника в свою очередь в окружении продолжали сражаться советские танковая армия и мехкорпус в районе Сталиногорск-Узловая. От Скопина на юг, через Ряжск, отходил "надрез" в сторону Мичуринска — длиной сто километров. Ударами от Касимова на юго-восток и от Саранска на запад — длиной по 130 километров — была отсечена северо-восточная линия немецкого наступления, а то немцы там уже захватили Саров и нацелились на Арзамас, а ведь от него сто километров на север — и уже Горький. От соединения этих надрезов протянули еще один — через Шацк на Тамбов — длиной 120 километров. А ударом от Пензы на северо-запад отсекли немецкую группировку между Саранском и Пензой. То есть всего через неделю наступления немецкая группировка к северу от котла Елец-Липецк-Тамбов также была рассечена на несколько котлов.

Но немцы не были бы немцами, если бы не предприняли усилий по исправлению ситуации. Благо сил у них там оставалось немало — еще бы — в том районе действовали двадцать три только танковых дивизии, а еще десять мотопехотных и танкогренадерских, двадцать пехотных, три авиаполевых, и хотя все эти силы за три месяца боев были изрядно потрепаны, так что танковые дивизии представляли в лучшем случае танковый батальон, но артиллерии у них еще оставалось немало, так что советские танки постоянно наталкивались на артиллерийские засады, противотанковые рубежи и районы. Да и немецкие танки, перегруппировавшись в кулаки, начали подсекать надрезы, образовавшиеся на теле организма наступавшей на Москву группировки. В итоге уже советские войска оказались нарублены на ряд небольших кусочков, засевших в круговой обороне в ряде городов или просто удобных для обороны местностей — захваченная немцами территория оказалась испещрена полутора десятками таких районов, удалось удержать окружение только северо-восточного — Саровского — и северо-западного — Козельского — "углов".

По результатам этих двух недель боев Сталин отправил Ватутину — командующему фронтом — довольно неприятную директиву:

"События последних дней показали, что Вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки как при планировании, так и при проведении операций. Стремление к наступлению всюду и к овладению возможно большей территорией без закрепления успеха и прочного обеспечения флангов ударных группировок является наступлением огульного характера. Такое наступление приводит к распылению сил и средств и дает возможность противнику наносить удары во фланг и тыл нашим далеко продвинувшимся вперед и не обеспеченным с флангов группировкам и бить их по частям. При таких обстоятельствах противнику удалось выйти на тылы танковых армий, затем он ударил по открытому флангу соединений 6 гв. армии, и, наконец, используя вашу беспечность, противник нанес удар на юго-восток по тылам 27-й армии, 4 и 5 гв. танковых корпусов. В результате этих действий противника наши войска понесли значительные и ничем не оправданные потери, а также было утрачено выгодное положение для разгрома елецкой группировки противника. Я еще раз вынужден указать Вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые Вами при проведении операций, и требую, чтобы задача ликвидации тульско-рязанской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни. Это вы можете сделать, так как у вас есть достаточно средств. Прошу не разбрасываться, не увлекаться задачей уничтожения всей ефремовско-лебедянской группировки противника, а сосредоточить все внимание на реальной и конкретной задаче ликвидации группировки противника между Тулой и Рязанью, ибо без ликвидации этой группы противника серьезные успехи фронта стали неосуществимыми" (в РИ — директива Ватутину (с изменениями названий) по первым результатам операции "Полководец Румянцев" — контрнаступления РККА на южном фасе Курской дуги).

Понятное дело, что перегруппировка и подтягивание резервов быстро исправят ситуацию, немцы не успеют уничтожить даже окруженные части, но эти временные неудачи вновь вернули немцам веру в успех, и это было уже серьезнее — так-то они уже вполне охотно сдавались и даже перебегали в плен, а тут их сопротивление снова возросло.

Во многом этому способствовали проблемы в офицерском корпусе РККА. Конечно, нас брали завидки, как была организована штабная работа в РККА — тут тебе и корпусное планирование, и начальник артиллерии корпуса, дивизии — по сравнению с РККА наши части представляли собой смесь цыганского табора и колхоза — штабы направлений в лучшем случае координировали перемещение колонн и доставку грузов — боеприпасов и топлива. А непосредственное огневое воздействие до последнего времени планировали комбаты, благо мы ничего не могли им предложить в качестве средств усиления — все средства и так были в их руках, за исключением авиации. Впрочем, с нашим оружием другого и не возможно было сделать — все массированное огневое воздействие заключалось в налетах штурмовиков на опорные пункты — вот наверное единственное что у нас планировалось — а в остальном это была схватка стенка-на-стенку — оружием прямой наводки. Ну разве что планировался маневр начиная с уровня отделений и вплоть до полков, где они уже были созданы — в остальном — это оставалось первобытным противоборством.

Но вместе с тем свои вооруженные силы мы строили фактически с нуля, когда отсутствуют устоявшиеся связи и стереотипы поведения, к тому же активно в развивали службу психологов, тогда как РККА унаследовала многие проблемы из армии мирного времени. Впрочем, советское руководство понимало наличие проблем и пыталось также их решать по мере сил и возможностей, привлекая для этих целей даже искусство — много шума наделала пьеса "Фронт" от сорок второго года, в которой комфронта, воспитанный на традициях Гражданской войны, уже не отвечает требованиям Великой Отечественной, воюет по старинке, тогда как его подчиненный комдив — новатор — одерживает победы и несет меньшие потери, в результате его повышают и заменяют им старого. Многим в армии это не понравилось. Многим. Вплоть до того, что в Ставку поступило несколько телеграмм с требованием прекратить печатание пьесы в "Правде" и запретить ее постановку в театрах как вещь "абсолютно вредную". На одну из таких телеграмм последовал ответ Верховного Главнокомандующего:

"В оценке пьесы вы не правы. Пьеса будет иметь большое воспитательное значение для Красной Армии и ее комсостава. Пьеса правильно отмечает недостатки Красной Армии, и было бы неправильно закрывать глаза на эти недостатки. Нужно иметь мужество признать недостатки и принять меры к их ликвидации. Это — единственный путь улучшения и усовершенствования Красной Армии".

Ну а чтобы всем даже самым непонятливым стало понятно, что пьеса отражает генеральную линию, в сорок третьем ее автор получил Сталинскую премию, а сейчас братья Бабочкины заканчивали съемки фильма по этой пьесе. И за последний год подвижки в управлении войсками были, немалые, и в правильном направлении — теперь оставалось только ждать, пока командиры, кто перешел на войну "по новому", научатся, набьют шишек и начнут все сильнее бить фашиста.

ГЛАВА 18.

У нас впрочем уже тоже были аналоги таких полководцев — начальники оперативных направлений. Они уже вполне работали на генеральских должностях, вот только званий все не получали. Причем наши представления на генеральские звания нашим командирам, которые уже умели воевать по новому, пусть и с учетом нашей специфики, постоянно заворачивали под предлогом "в РККА генералов хватает" и "академий не заканчивали — какие же из них генералы ?". Впрочем, с остальными званиями тоже все было проблематично — если звание ефрейтора могли присваивать командиры отдельных частей, то уже сержантские звания — комдивы и комбриги, а лейтенантов давали командиры армий, капитанов и майоров — комфронта, подполковника — Главное Управление кадров РККА, ну а все что выше — либо Народный Комиссариат Обороны СССР либо Президиум Верховного Совета, и тоже — СССР. Учитывая, что наши фронты тоже не были подтверждены Ставкой, мы так и оставались непойми чем, подтвержденным только постановлениями нашего же Верховного Совета ЗРССР. За назначениями на комдивов тоже надо было обращаться в НКО, так что наши танковые и стрелковые "дивизии" и сами были на птичьих правах, и их командиры таковыми по закону Союза не являлись. И некоторые уже высказывали недовольство и обеспокоенность таким положением дел, а я с тревогой думал — а сколько не высказывалось, но тоже так думало. Ведь это моя задача — сделать так, чтобы с документами у подчиненных было все нормально, и получалось, что этого я сделать не могу. Соответственно, после войны у этих людей могут возникнуть проблемы и с выплатами, и с лечением, и со льготами. Эту проблему еще предстояло решать и я пока не знал как, а наши юристы тоже не нарыли каких-то убойных аргументов, позволявших совершить маневр в существующем юридическом поле. Так что придется и этот вопрос выставлять на обсуждение, вести по нему торги — а это снова ослабляет наши позиции.

Пока же шесть танковых армий и восемь мехкорпусов РККА пошли в бреши, пробитые советской пехотой. Самым удачным оказался удар от Сталинграда на запад — две танковые армии и два отдельных мехкорпуса пробили оборону, уничтожили резервы, добрались до нашей территории, отбились от контратак и смогли удержать фронт — кишка длиной триста и шириной пятьдесят километров протянулась от Сталинграда до Дона. Удар из-под Тулы двумя другими танковыми армиями был поначалу также удачным, но большое количество подвижных соединений, что было там у немцев, позволило последним сначала остановить, а потом и окружить часть танковых сил. Удар же от Самары не задался с самого начала. И хотя немецкая оборона также была пробита на всю глубину, и советским танкам удалось дойти до Тамбова, но и немцам в результате серии контратак удалось перерубить созданный коридор, так что Тамбовская группировка лишь пополнилась танками и мотопехотой, но пока так и оставалась в окружении.

Несмотря на то, что цели по разгрому немецкой группировки не были достигнуты, силы немцев были основательно подорваны.

Тем не менее, все стороны были настроены оптимистично и планировали только наступать. Все. Мы, РККА, немцы — в СССР, Азии, итальянцы — в Азии и Африке, японцы — на Дальнем востоке, в Китае, Индии и Австралии, американцы и англичане — в Африке, англичане — в Индии, индийцы — в Индии, причем часть против японцев, часть — против англичан, пуштуны и прочие басмачи — в Средней Азии против СССР и в Индии против англичан, японцы — в Австралии, австралийцы и новозеландцы — там же, собрались скинуть японцев, даже турки еще на что-то надеялись, как и силы иранского шаха.

Что самое интересное, все эти силы имели обоснование для таких планов.

Так, дела союзников в Северной Атлантике обстояли не очень хорошо — Гитлер пока выигрывал подводную войну. С осени сорок второго союзники готовились к операции "Торч" — высадке на северном и западном побережье Африки. Соответственно, противолодочные силы были стянуты именно в этот регион, что развязывало немцам руки, ограничением была лишь нехватка подготовленных экипажей — из-за этого к концу сорок второго из 397 подлодок в строю находилось лишь 210, остальные стояли на приколе и ждали экипажей. Из этих двухсот в море в каждый момент находилась примерно половина — остальные отдыхали и проходили ТО. Несмотря на это, потопленный тоннаж постоянно рос — 203 тысячи тонн в январе сорок третьего, 359 — в феврале, 639 — в марте (РИ) — Англия постепенно начинала задыхаться в тисках торговой блокады, о возобновлении воздушных налетов из Англии по Германии также речи уже не шло — союзники так и не смогли восстановить свои бомбардировочные силы после разгрома, учиненного им немцами (АИ). Дело усугублялось тем, что немцы взломали шифр связи с конвоями.

Конечно же, союзники пытались выправить ситуацию. Маршруты конвоев все чаще стали прокладывать вдоль берегов, где корабли были под прикрытием авиации с сухопутных аэродромов, а на неприкрытых с береговых аэродромов шестиста милях конвои все чаще стали сопровождаться эскортными авианосцами — их 10-20 самолетов, летая по округе в несколько десятков миль, засекали с воздуха немецкие субмарины, и даже если не повреждали их в попытке налета, то заставляли нырять в глубину, а догнать даже тихоходные конвои подлодки могли только в надводном положении, так что в атаке на конвои могли принять участие уже не все лодки завесы — а это все-таки снижение потерь.

Но немцы не были бы немцами, если бы не придумали средства противодействия — подлодки стали получать все более мощное зенитное вооружение, вплоть до того, что теперь они все чаще стали не погружаться при обнаружении самолета, а наоборот — вступать с ним в противоборство, и если не выигрывать его, то как минимум не допускать повреждений своего корыта — мало кто из пилотов отваживался долго идти навстречу стальному ливню, бьющему со стороны подлодки из нескольких крупнокалиберных стволов. Да, самолет сообщал об обнаружении подлодки, и тогда конвой менял курс. Но и это немцы обернули в свою пользу — две-три подлодки просто подставлялась под самолеты, спугивали караван, тот поворачивал и влипал в завесу из двух-трех уже десятков подводных хищников — из двух таких несчастливых караванов до Англии добралось менее десяти процентов судов, после чего переходы в Англию были заморожены на три месяца, пока союзники пытались выработать противодействие.

Противодействие заключалось прежде всего в наращивании противолодочных кораблей — их вооружали реактивными системами залпового огня противолодочными ракетами, которыми можно было накрыть площадь в несколько гектар, радарами, гидролокаторами. Но и у немцев были средства противодействия этим системам. Так, гидролокаторы обманывались самодвижущимся аппаратом "ВТ", который имитировал подлодку, а против сантиметровых радаров немцы стали засеивать Атлантику множеством буйков с уголковыми отражателями — как с самолетов, так и с подлодок. В результате море давало чуть ли не сплошную засветку, в которой разглядеть отметку от перископа подлодки было очень трудно, а как правило и невозможно.

С этими отражателями немцы сначала потренировались на нас, но против обычных радаров — они запускали эти отражатели на воздушных шарах, так что наши РЛС получали множество ложных сигналов. Конечно, через некоторое время их можно было отличать от самолетов по неподвижности — расстояние-то до шара практически не менялось. Но на отсечение таких малоподвижных целей требовалось время, да с сами самолеты могли сбрасывать новые шары или парашюты по своему маршруту — а это снова время на отсечение целей. Так что эффективность наших РЛС с весны сорок третьего заметно просела. И вот, потренировавшись на нас, немцы провели такой же трюк на союзниках (АИ). Мы приучили немцев к массовому использованию радиолокации, так что появление таких средств у союзников уже не стало для них сюрпризом.

С апреля сорок третьего немцы создавали в Северной Атлантике уже четыре-пять завес по 15-30 подлодок, но их эффективность снизилась как раз из-за перерыва в конвоях и плюсом было разве что тренировка новых экипажей — с начала войны их готовили по ускоренной программе и весь предыдущий год количество потопленного тоннажа на одну подлодку неуклонно падало в том числе и из-за недостаточно опытных экипажей, хотя общий потопленный тоннаж рос за счет увеличения количества подлодок. Так что в мае подлодки ринулись в Карибское море, благо что теперь у них были базы и на Пиренейском полуострове, и на западном побережье Африки, а вскоре — и на Азорских островах — отправные точки их маршрутов сдвигались в сторону Американского континента, что увеличивало время на охоту в тех водах, а заправка топливом и получение продуктов из местных ресурсов еще больше увеличивало время патрулирования — американская ФБР отметила более пятисот случаев передачи на подлодки только топлива, а сколько не отметила. Торпеды же, да и часть топлива, подлодкам доставляли транспортные подлодки немцев и надводные суда под нейтральными флагами. В итоге уже в США возник дефицит высокооктанового бензина, которых изготовлялся из нефти добываемой в этом регионе. Были окончательно блокированы и остатки американо-английских войск в Западной Африке, и силы Свободной Франции под руководством де Голля, и бельгийское Конго — все они еще как-то могли отбиваться от туземных банд, вооруженных немцами, но вести наступательные действия были не в состоянии. Восточная Африка также была блокирована японцами, так что итальянцы уже прочно обосновались в Дар-эс-Саламе — посередине африканского побережья — и собирались идти "освобождать" буров.

И это было только начало. С сорокового года немцы увеличили количество стапелей со 120 до 300, подключили предприятия Франции, Бельгии, Норвегии, Дании, Голландии, и к середине сорок третьего ежемесячно спускали на воду уже тридцать подлодок — по лодке в день. Причем каждые две лодки из этого числа были уже новыми — тип XXI.

Эти махины имели электродвигатели в пять раз более мощные, чем лодки типа VII или XI, увеличенное количество аккумуляторных батарей, соответственно, они имели подводную скорость в 17 узлов — почти в два раза выше, чем тихоходные конвои. Это позволяло подлодкам обгонять конвои под водой, а не в надводном положении, как предыдущие модели — уязвимость подлодок существенно снизилась и они получили возможность безопасно заходить на один и тот же конвой по несколько раз — гидроакустика надводных кораблей могла работать только на скоростях до 15 узлов, поэтому лодка выпадала из поля зрения противолодочных кораблей охранения, забегала вперед и затем медленно выходила на курс конвоя на тихих двигателях подкрадывания.

Две двухствольные зенитки калибра 20 миллиметров находились в башенках с противопульным бронированием — авиация стала представлять еще меньшую опасность. Сонар позволял вести стрельбу торпедами с дальности до четырех миль, то есть подлодке не требовалось высовывать даже перископ. К тому же в сорок третьем у немцев были более совершенные торпеды. Так, торпеды с приборами Обри и его разновидностями могли по достижении определенной дистанции начать рыскать по зигзагу, что повышало вероятность поражения цели, появились и самонаводящиеся торпеды, выискивавшие наиболее сильный шум по заданному курсу. Увеличение запаса торпед и повышение их дальности хода позволяло лодкам стрелять из-за пределов охранения, не прорываясь через него. Шумопеленгаторная станция позволяла обнаруживать цели на дистанциях до ста километров — можно было даже не поднимать автожир, как делали немцы на более ранних моделях для большего обзора — автожир с пилотом поднимался на привязи на высоту до трехсот метров. Сжатие радиопередач снижало вероятность пеленгации подлодки, а то союзники понастроили на берегах радиопеленгаторных станций и с их помощью отслеживали немецкие подлодки. Ну и шнорхель с радиопоглощающим покрытием позволял двигаться в подводном положении даже на дизелях, экономя батареи для рывка к жертве через систему охраны, каучуковое покрытие и аппараты пузырьковой завесы снижали эффективность гидролокаторов, и, по непроверенным данным, с августа подлодки оснащались и кое-каким нашим вооружением против эсминцев — если это так, то совсем плохо.

Мы-то познакомились с новой подлодкой — еще самого первого выпуска — в мае, когда наши подводники удачным выстрелом управляемой торпеды стреножили одну такую лодку в Балтийском заливе, и наши специалисты совместно со специалистами из РККФ облазили ее всю вдоль и поперек. Замечу, что подлодка все-таки отставала от наших по набору оборудования и вооружения, хотя водоизмещением превосходила наши. Еще бы — ведь мы апгрейдили подводные лодки, захваченные в Пиллау и Кенигсберге — в этих городах у немцев были учебные центры по подготовке подводников, туда же отправлялись вступавшие в строй подлодки, а базы имели широкие возможности для ремонта и снабжения подлодок — в общем, хотя нам было на чем тренироваться, своих лодок мы не строили, и эту захваченную "двадцать первую" мы также переоборудовали по своим стандартам.

В общем, машина-убийца вышла очень даже неплохой, можно сказать замечательной, устранение детских болезней конечно займет какое-то время, но уже через полгода союзникам на море поплохеет еще больше (в РИ переход на новые лодки откладывали в том числе из-за больших потерь подлодок от радаров и самолетов — опасались снижения производства на переходный период, поэтому клепали старье). Английские острова превратились в стратегический тупик, на который сложно что-то завезти, соответственно, нечем с них наступать. Неудивительно, что союзники снова рассматривали в качестве приложения своих усилий только Африку.

А в Африке шел активный передел.

Слишком ранний провал Блицкрига заставил немцев создать на советско-германском фронте мощную систему обороны — "Восточный Вал", и переключиться на союзников — войска Роммеля в Северной Африке в сорок втором году были доведены до пятисот тысяч человек (в РИ — 80 тысяч, из них минимум половина — итальянцев), двух тысяч танков и двух тысяч самолетов. И еще триста тысяч — французских войск правительства Виши. Все это позволило и разбить десантные силы союзников — их операцию Торч, 250 тысяч человек, и затем захватить Египет и Суэц, разбив там английские войска — еще 230 тысяч. Десятки тысяч военнопленных — американцев, австралийцев, новозеландцев, канадцев, англичан — были отправлены на работы в Европу, а из пленных индийцев и арабов были сформированы четыре дивизии, которые в середине сорок третьего и пошли вместе с немцами на восток освобождать свои страны от английских колонизаторов — с французскими и португальскими было пока непонятно что делать — вроде бы союзники или как минимум не враги. К осени сорок третьего они уже дошли до Британской Индии и разошлись по своим княжествам — освобождать свою родную землю.

Причем вишистские войска сыграли немалую роль в этих событиях. Франция владела обширными колониями в Африке — почти весь западный выступ, за исключением испанского Марокко, был под ее пятой. Таким же он остался и после поражения Франции в войне — колониальные власти поддержали вишистское правительство — во Франции и до войны-то было много фашиствующих персонажей, а после попыток англичан потопить французские корабли чтобы они не достались немцам (операция "Катапульта" 1940 года) их количество только возросло.

Де Голль пытался как-то расшевелить французов на сопротивление, но дело шло туго — перед самым поражением Франции его назначили заместителем министра обороны, он отправился в Англию договариваться о дальнейшей борьбе, он не успел — Франция капитулировала. А он обратился ко всем французам с воззванием о продолжении борьбы, и последующая поддержка Черчилля была очень важным фактором в росте сил французского сопротивления.

Поначалу под командованием де Голля оставался только французский экспедиционный корпус, эвакуированный из Норвегии перед ее падением, да Иностранный легион — 1300 человек. К концу лета 1940 года их число возросло до трех тысяч, и осенью 1940 года де Голль начал попытки создать себе хоть какую-то базу для сопротивления — не вечно же сидеть на пособии у англичан. Но без англичан было никак, и к первой цели — Дакару в Сенегале на западном побережье Африки — де Голль со своими силами плыл на английских кораблях. Захват Дакара дал бы де Голлю не только свою территорию, но и золото — там находились золотые резервы банка Франции и Правительства Польши в изгнании — поляков снова кинули, теперь уже на бабки. Лакомый куш. Но вишисты встретили английские корабли слитными залпами береговых батарей и де Голль приказал повернуть обратно, якобы не желая кровопролития между французами, хотя за двухдневные бои несколько кораблей интервентов получили повреждения, попытка высадки десанта также провалилась, более того — французская авиация бомбила Гибралтар — а это 2600 километров на северо-северо-восток от Дакара. Репутация де Голля еще больше пошатнулась — он и так-то якшался с англичанами, которые напали на французские корабли, а тут еще попытка насадить свою власть с помощью английских штыков, то есть кораблей.

Следующая операция — габонская — прошла более успешно — за месяц боев начиная с октября де Голль освободил от вишистов Французскую экваториальную Африку — Габон, Чад, Среднее Конго, будущую Центрально-Африканскую Республику — именно туда позднее немцы и сплавили много оружия, создав тем самым французам а потом и англичанам море проблем с местным населением. Причем взятые в плен вишисты отказались вступить в армию де Голля и содержались как пленные — нехороший звоночек для генерала. Но среди населения — как французов так и местных племен — хватало и тех, кто вступал в его ряды.

Следующим боевым крещением Свободной Франции стала Сирийско-Ливанская операция — Сирия находилась под управлением Франции, а затем вишистов, и де Голль склонял Черчилля отжать эти территории, но последний все тянул — надеялся восстановить отношения с вишистским правительством и перетянуть его на свою сторону, и согласился только в сорок первом, когда с территории Сирии немцы поддержали антибританское восстание в Ираке. Из 35-тысячного экспедиционного корпуса силы де Голля составляли всего 5 тысяч. Вишистов тоже было под тридцать пять тысяч — как французов, так и арабов — и они оказали на удивление упорное сопротивление — боевые действия велись два месяца — с середины мая до середины июля. И снова пленные вишисты также отказались присоединиться к де Голлю.

Вообще же к середине 1941 года под вишистами оставались и колонии в Юго-Восточной Азии, и в Южной Америке, и Французское Сомали, хотя две последние колонии союзники также могли бы прибрать к рукам — войска Французского Сомали немного повоевали с итальянцами, когда началось немецкое наступление во Франции, и отбили атаки макаронников, более того — командующий войсками собирался сражаться и далее, но прибывший представитель правительства Виши сместил его с поста — фактически колония перешла на сторону немцев, за что англичане блокировали ее с моря, но высадки не предпринимали.

На сторону сражающейся Франции перешли разве что французские владения в Индии да Полинезии — и все. Более того — под шумок поражения Франции Сиам затеял небольшую войну осенью 1940 года с Французским Индокитаем и к маю 1941 года оттяпал несколько провинций Камбоджи, которая тогда находилась в составе Французского Индокитая. С началом войны Японии с США Юго-Восточные владения подпали под протекторат, а фактически под мягкую оккупацию японских войск — вишистская администрация оставалась на своих местах, но все ресурсы пошли японцам.

С мая по ноябрь 1942 проходила Мадагаскарская операция, которую устроили англичане и Свободная Франция. Мадагаскар также находился под властью вишистов, так как ранее был колонией Франции, и вот теперь англичане забеспокоились, что японцы и немцы создадут там базы для своего военно-морского флота и перережут коммуникации через Индийский Океан. Пятнадцать тысяч войск союзников полгода боролись с мадагаскарскими войсками, в которых было две тысячи французов и шесть тысяч малагасийцев. Их поддерживали небольшой флот вишистов и несколько японских подлодок. И вроде бы союзники начинали побеждать, но дела на севере Африки шли все хуже, и пришлось возвращать войска туда (в РИ союзники все-таки победили), в итоге немцы и японцы и в самом деле устроили на Мадагаскаре базу подводных лодок и начали широкую охоту в Индийском Океане.

К этому времени силы Свободной Франции составляли уже 60 тысяч человек, причем французов в них было не более половины, остальные — ливанцы, сирийцы, франкоязычные африканцы. И вот часть этих сил встала на защиту Египта и Сирии, где их стерли в порошок танки Роммеля (в РИ французы устояли). Участвовала Сражающаяся Франция и в неудачной высадке союзников в Африке ноябре 1942 года. Тогда был большой расчет на то, что удастся договориться с местными командующими и администрациями вишистов. Но не срослось — где-то устроили перевороты, даже на время захватили власть, но во многих местах сами вишисты оказали ожесточенное сопротивление союзникам, а потом на подмогу пришли немцы (в РИ высадка удалась в том числе за счет договоренностей, хотя бои тоже были). Так что на осень сорок третьего французы не имели сколько-то существенного представительства в рядах союзников, зато на стороне Германии стояло довольно много французских войск — Африку было кому защищать.

Защищали ее и итальянцы. Эти как начали воевать совместно с Роммелем в рядах немецкого экспедиционного корпуса, так и не прекращали. Более того — они воевали и в Итальянской Эфиопии, которую захватили еще в тридцатых годах. С началом Второй Мировой эфиопские силы были отрезаны от Италии англичанами в Египте, но тем не менее они вели активные боевые действия. Еще бы — к началу войны у них было там под триста тысяч войск — под сто тысяч итальянцев, и под двести из местных жителей. Причем все были неплохо вооружены, хотя с бронетехникой было неважно. В июле сорокового итальянцы захватили часть Кении, Судана, Британского Сомали, но к концу 1941 широкомасштабные действия закончились — оторванность от метрополии не позволила пополнять боеприпасы, запчасти, топливо — под конец были снижены пайки, урезано жалование туземным солдатам, итальянцы даже занимались ловлей рыбы на озере Тана. Тем не менее сопротивление было стойким, в одном из городов итальянский гарнизон выдержал осаду в 165 дней, и только затем капитулировал.

Несмотря на поражение, более семи тысяч итальянцев — в основном чернорубашечников — начали партизанскую войну. На большой территории действовало несколько отрядов, которые нападали на английские гарнизоны, устраивали диверсии, побеги своих собратьев из концлагерей. Но против англичан боролись не только итальянцы — местные тоже либо помогали им либо сами воевали — из каких-то племен меньше, из каких-то — больше. Скажем, бойцы из племени амхара создали несколько вооруженных отрядов. А ведь этот народ — второй по численности в Эфиопии, более того — они — православные. Впрочем, как и большинство в Эфиопии — там даже есть своя Эфиопская православная церковь. Так по мере приближение немцев к Египту даже вернувшийся на трон благодаря англичанам император Эфиопии Хайле Селассие начал оказывать благоволение итальянским и прочим партизанам в расчете на то, что его оставят на троне, пусть и под протекторатом Италии. В остальных странах региона племена также периодически поднимали восстания против англичан, особенно когда с севера — от немцев — рекой полилось оружие. В итоге немецко-итальянские войска заняли Египет и территории итальянских колоний снова воссоединились с метрополией (в РИ партизанская война продолжалась до капитуляции Италии летом 1943 года и даже чуть дальше). Более того, как я упоминал ранее, итальянцы и их африканские союзники пошли дальше на юг, постепенно захватывая британские колонии.

На западе Африки происходили примерно такие же события — вишисты начали постепенно возвращать отнятые у них войсками де Голля территории Французской Экваториальной Африки, более того — уже начинались бои за Бельгийское Конго — базу Свободной Бельгии — бельгийских вооруженных сил, которые решили продолжать борьбу несмотря на решение короля сдаться немцам. Там уже действовали отряды кимбангистов — членов религиозной организации протестантского толка, организованной проповедником Симоном Кимбангу в 1921 и проповедовавшей лозунг "Конго — конголезцам". В общем — "Хватит кормить Европу !".

Впрочем, складывалось ощущение, что Страны Оси намеревались переделить Африку — выкинуть из нее британцев и бельгийцев и за счет этого прирасти территориями — итальянцы зарились на северную и восточную часть континента, французы в дополнение к своей западной части намеревались получить еще и центральную часть, испанцы были бы не прочь подгрести юг в дополнение к Испанскому Марокко, да и португальцы бы не прочь нарастить свои владения — сейчас у них были крепость в Бенине, Острова Зеленого Мыса, Португальская Гвинея, Португальская Западная Африка, которая Ангола, Португальское Конго, Португальская восточная Африка, он же Мозамбик. Но надо вступать в войну, а это стремно. Но колется. Ведь тогда можно было бы подумать о возвращении утраченных ранее Золотого Берега, а то и Цейлона — в дополнение к до сих пор остававшимися португальскими Гоа, Диу, Даману в Индии, да и к Восточному Тимору с Макао что-нибудь прибавить — например, отомстить голландцам за потерю Малакки и отжать у них Малайзию. Если японцы, конечно, поделятся. В общем, из Португалии в Африку уже активно направлялись "добровольцы", чтобы застолбить местечко на месте будущих бывших английских колоний.

Так что союзники — англо-саксы — сначала хотели разобраться с задворками Европы — Африкой, прежде чем лезть непосредственно на континент. А то в той же Франции непонятно что было с сопротивлением — такое ощущение, что против немцев сражались только французские коммунисты, русские эмигранты и бежавшие из концлагерей русские военнопленные — не то контингент, с которым хотелось бы сотрудничать. Да и надо было спасать остатки своих войск, окопавшихся в горах Анти-Атласа на западе Африки — по сути, они сейчас находились в окружении и их никто не трогал только потому, что силы требовались на других направлениях. К тому же потеря Суэцкого канала стоила союзникам еще одного миллиона тонн торгового тоннажа — приходилось идти вокруг Африки, а учитывая, что с ее западного побережья активно действовали немецкие и французские самолеты, подводные лодки и боевые корабли, приходилось прижиматься к берегам Америки, путь еще удлинялся и на ровном месте терялось уже полтора миллиона тонн тоннажа.

ГЛАВА 19.

Поэтому к новой высадке в Африке готовились тщательно, чтобы не получилось как в прошлый раз. Как ни торопил Черчилль, американцы собирались теперь сделать все правильно и правильными силами. Да и британские колонии пошатать не грех — глядишь, что-то и отвалится в руки американцам уже сейчас. К тому же силы все-таки не резиновые — ведь идет война еще и с японцами.

Так что к середине сорок третьего американцы перевезли в Англию только 160 тысяч человек личного состава — скорость доставки войск была 20-40 тысяч в месяц. Всего же к концу 1942 из Канады в Англию было переброшено 142 тысячи человек, а из США — 223 тысячи американцев. (в РИ в это же время в Северной Африке было 528 тысяч человек). Только чтобы защитить Англию от внезапной высадки немцев — не более того. Да и не могли перевозить больше.

Я когда увидел эти цифры, то сначала даже не поверил — как-то маловато получается. А потом задумался — а может, рассказы о мощи американцев — это миф ? Даже если они мощны у себя на континенте, то за его пределами их мощь ограничена теми самыми "20-40 тысяч человек в месяц" ? Так такие объемы мы отъедаем у немцев каждую неделю, и даже если американцы сунутся всей силой — мы их схрумкаем и останется время для отдыха ... ? Это требовалось осмыслить ... особенно в свете возможных боев с англо-саксами в Персидском заливе. Ведь недаром японцы вполне успешно сражаются уже полтора года и их поражение не наблюдается даже в обозримом будущем ... ? И это — на океане, где американцы всегда были сильны. А уж на суше ... суша всегда была русской.

Впрочем, американцы наращивали темпы, и я все пытался подсчитать — на каком рубеже им придется остановиться. К началу 1943го промышленность США уже перестроилась на военный лад, производство оружия с начала войны утроилось и только нарастало — в сорок третьем начинали вступать в строй новые предприятия, которые стали возводить с началом войны. И это при том, что в начале войны многие предприятия не охотно перестраивались на военный лад, так как их хозяева не были уверены, что спрос на военную продукцию будет большим и долгим. Правительству пришлось субсидировать такой переход.

И людской запас у них тоже не резиновый. Перед началом войны в стране было 5,6 миллиона безработных. В армию к началу сорок третьего было призвано столько же, но не все безработные пошли именно в армию. К тому же происходило перераспределение рабочей силы из обслуживания и строительства на военное производство, увеличилось и число работающих женщин — на 2,7 миллиона. Причем в США развернули широкую программу обучения — ведь безработные потеряли квалификацию, даже если она у них была, а новое оборудование предъявляло высокие требования к рабочей силе, поэтому американцы пошли по тому же пути, что мы и СССР — наряду с массовым обучением менялись и техпроцессы — они разбивались на более мелкие и простые операции — квалификация и техпроцесс двигались навстречу друг другу. Широко внедрялась и автоматизация, хотя и не в таких масштабах как у нас, не говоря уж о ее качественной составляющей. Это позволяло мне надеяться, что в долгосрочной перспективе рост производства в США прекратится, а у нас — нет — все-таки без компьютеров далеко не все можно поручить жестким автоматам.

Впрочем, добыча нефти, угля, выплавка чугуна и стали — хотя эти показатели с начала войны с Германией, то есть с конца сорок первого, тоже выросли, но ненамного — на единицы процентов, и хотелось верить, что причина этому — естественные ограничения промышленности США. Правда, по сравнению с тридцать девятым добыча угля увеличилась на 40 процентов, железной руды — более чем в два раза. Так что кто их — американцев — поймет — могут они еще нарастить или уже "все" ? Хотя и так — 80 миллионов тонн стали в год, из них 10 миллионов — легированной — эти показатели превышали не только наши объемы — мы выплавляли в 200 раз меньше стали, но и объемы остального СССР с его 8,5 миллионами — почти в десять раз меньше. Впрочем, сейчас мы воевали с Германией, которая выплавляла 40 миллионов тонн стали, пусть и с учетом союзников — Франции, Бельгии, Люксембурга, Польши, Судетов. К тому же, у американцев наблюдалось узкое место — легирующие металлы. До войны марганец и хром ввозились из Бразилии, Кубы, Африки, Индии. Два последних источника сейчас, понятное дело, стремительно теряли свою доступность, да и Бразилия с Кубой уже не могли поставлять эти руды в нужных объемах — немецкие подводные лодки пока существенно нарушали судоходство. Поэтому американцы снова начали разработку своих бедных руд, хотя они и покрывали всего 15 процентов от потребного. Лучше было с никелем — он поставлялся из Канады, а с сорок второго — и с Кубы. По молибдену, вольфраму, ванадию — было неплохо, а по алюминию — даже хорошо — с началом войны начали строить 20 заводов общей мощностью 300 тысяч тонн в год, и в сорок третьем они уже начали вступать в строй. Это в дополнение к 650 тысяч тонн собственного производства и 100 тысячам тонн импорта из Канады.

Самолетов — нашей главной угрозы — производилось все больше — за год, с середины сорок второго по середину сорок третьего, в США сделали 64 тысячи самолетов, из них 60 процентов — боевых — истребителей, бомбардировщиков. Это было опасно. Всего же в 1943 американцы планировали выпустить 82 тысячи боевых и 25 тысяч учебно-тренировочных самолетов — еще год, и небо будет черным от американских самолетов. Для нас было хорошо то, что они все увеличивали выпуск бомбардировщиков — с 25 до 37 процентов — самолетов поля боя будет меньше. Хотя бомберами, конечно, вынесут что-то из инфраструктуры — железную дорогу как пить дать, какие-то нефтедобывающие поля, а может и НПЗ — надо будет пожалуй поставить задачу провести штабные игры по отражению массированного налета — бомбардировщиков так с тысячу, а лучше две. Ракеты-ракетами, но и истребителей наверное потребуется немало, и надо понимать, чего уже сейчас надо начинать усиленно строить.

По судостроению американцы тоже наращивали производство — 600 Либерти за один только сорок второй, всего же в том году было построено судов на 8 миллионов тонн водоизмещения — пока немцы выбивали даже больше (АИ), но видимо это ненадолго, так как американцы раскочегарились и в плане производства боевых кораблей основных классов — всего за год до середины сорок третьего было построено 260 таких кораблей, из них 3 линкора, 7 крейсеров, 4 ударных авианосца — на 100-120 самолетов, и 26 эскортных — на 20-30 аппаратов — последние как раз и предназначались в том числе для борьбы с подводными лодками.

А еще — 390 охотников за подлодками. Они были двух типов — первый — небольшой — серии SC — submarine chaser. Длиной 34 метра и скоростью хода до 21 узла, хотя не на всех хватало мощных дизелей, поэтому минимум половина лодок ходила только на 16 узлах — а это меньше надводной скорости старых немецких подлодок и подводной скорости новых — "двадцать первых". Вооружение — 76 миллиметровая пушчонка длиной ствола 23 калибра — совсем ниочем, недаром немецкие подводники зачастую вступали с этими кораблями в артиллерийскую дуэль. Поэтому начиная с сорок третьего на них стали ставить пушку такого же калибра, но длиной ствола уже 50 калибров, и плюс два-три зенитных Эрликона калибром 20 миллиметров. Ну и реактивный бомбомет на четыре бомбы, который взрывались под водой лишь при ударе о корпус подлодки — при разбросе залпа до 75 метров на дистанции 300 метров — откровенно слабоватые характеристики. Не зря немцы довольно спокойно относились к встрече с этими корабликами, хотя последние и отвлекали от расстрела конвоев.

Вторые корабли серии PC — patrol craft — были серьезнее — длиной 53 метра и водоизмещением 450 тонн. Теоретическая скорость 20 узлов почти никогда не достигалась из-за перегруженности, так что 18-19 узловой ход позволял только отогнать подлодки, но не догнать их. Впрочем, от этих кораблей того и требовалось. Орудий было уже два и с длинными стволами, реактивных бомбометов — тоже два, и кормовые бомбы, правда, не очень подходившие для борьбы с новыми подлодками — с общим весом в 191 килограмм и весом ВВ в 150, они имели эффективный радиус взрыва в 6,4 метра, но скорость погружения — всего в три метра в секунду — надо было очень точно угадать упреждение, чтобы бомба ушла на глубину подводной лодки и подорвалась на дистанции не более тех самых 6,4 метра — такое и со старыми подлодками сделать было очень трудно, а с новыми — практически невозможно. Тем более что максимальная глубина применения бомбы была всего 183 метра, а "двадцать первые" лодки немцев ныряли и на двести метров. Да и радиус взрыва рассчитан на 22 миллиметра старых подлодок, для новых с более толстой броней он будет меньше. Хотя в США велись разработки и новых бомб — и более мощных, и с более высокой скоростью погружения.

Впрочем, лично меня все эти морские возможности американцев беспокоили лишь с точки зрения перемещения войск — подводных лодок у нас все-равно было раз-два и обчелся, точнее — двадцать восемь штук, если считать совсем уж старье, и все они использовались для тренировки экипажей, а прежде всего — для исследований и разработок, хотя сейчас наши подводники уже начинали чувствительно покусывать немцев в Данцигском заливе и даже в Балтике. А вот перемещение американцами грузов — это было серьезно. 600 Либерти за год ! И это только начало ... А один Либерти может за раз перевезти 260 средних танков — полторы дивизии. Ну и еще с десяток кораблей — для прочих грузов. Так что эти шестьсот кораблей могли перевезти, если совсем впритык, шестьдесят танковых дивизий за раз — при скорости в 11 узлов они доберутся от Америки до Персидского залива — 22 тысячи километров -за полтора месяца минимум. Мы-то по суше успеем быстрее — главное отследить выход кораблей или постепенное накапливание техники в интересующем районе.

Тем более что по танкам американцы тоже раскочегарились не на шутку — за первое полугодие они сделали более 16 тысяч танков, прогноз по сорок третьему — 40 тысяч, а это в семь раз больше чем производим мы, хотя если учитывать еще и производство для РККА, то получаем сравнимые цифры при том, что советские танки — что наши, что РККА, были гораздо лучше, особенно последние версии. Не говоря уж о танкистах.

Американские Шерманы — основные средние танки — имели лобовую броню всего в 50 миллиметров, пусть даже и наклонную — для современного поля боя это вообще ниочем. Борта — вообще 38 миллиметров — такое пробивается даже кумулятивными подствольными гранатами. А высота — 2,7 метра — фиг спрячешь. А все потому, что использовали немецкую компоновку — двигатель — сзади, трансмиссия — спереди, и к ней через боевое отделение тянется вал передачи мощности, а уже над ним — боевое отделение. При этом масса — 30 тонн — в пустыне, если каменная, то еще ничего, а если песок — будут вязнуть — давят на грунт почти как немецкий Тигр — 0,96 килограмма на сантиметр. Калибр пушки тоже не впечатляет — 76 миллиметров. А уж длина — 36,5 калибра — курам насмех. На советско-германском фронте нормальные пушки, чтобы бить танки, имеют длину уже в пятьдесят-семьдесят калибров. Вот англичане уже вкорячили в полученные от американцев Шерманы свою противотанковую пушку — тоже 76 миллиметров, но уже 55 калибров — вот это уже серьезно, хотя наши новые танки сможет брать только в борт, пусть и с километра — придется танкистам смотреть внимательнее. Впрочем, американцы тоже вели работы в этом направлении, так что может к моменту появления "вопроса о Заливе" у них тоже будет такое орудие. Тем более что они уже выпускали самоходку на базе Шермана — также с вращающейся башней, но бронирование по бортам потоньше, башня — побольше и тоже потоньше, а пушка — 76 миллиметров но с длиной ствола 50 калибров. Почти терпимо.

Для наших кумулятивных РС-60 такая броня доступна с любых ракурсов, поэтому наши штурмовики смогут выбивать американские танки, и опасностью тут было то, что каждый танк был вооружен крупнокалиберным пулеметом, из которого можно отбиваться и от самолетов. Так что надо будет продумать вариант, когда часть штурмовиков загоняет танкистов в башни, а уже остальная — гасит сами танки — что-то типа пулеметной метлы — пусть пулеметы и обычного калибра, но их должно быть много, с большим боезапасом, чтобы поливать все на земле стальным дождем. Ну и, конечно, потребуется защита штурмовиков от истребителей — их у американцев будет как грязи. С них же амеры будут работать и по земле — как таковых штурмовиков у них нет. Ну, тут наши войска достаточно вооружены — и крупняком, и бронированными зенитками.

Но эти успехи не давались американцам просто так — экономика начинала потрескивать. Так, в октябре были законодательно заморожены цены и зарплата — типа пусть будет как и раньше. А вот нифига — к концу года стоимость жизни только по официальным данным повысилась на 30 процентов, а по данным профсоюзов — и на все сорок пять — если за ростом зарплат следили жестко, то за ценами в магазинах — спустя рукава. И это несмотря на то, что доходы корпораций росли как на дрожжах — за сорок второй они составили более двадцати миллиардов долларов. Но делиться своими прибылями с рабочими капиталисты не хотели, поэтому, несмотря на решение многих отказаться от стачек, количество стачек все-равно было немалым — за четыре месяца их произошло почти тысяча. И это — во время войны ! Впрочем, сами профсоюзы не были едины — там существовало, помимо прочих, два крупных объединения профсоюзов — КПП — Конгресс Производственных Профсоюзов — и АФТ — Американская Федерация Труда. Первые стояли в общем на просоветских позициях, тогда как вторые были откровенными антисоветчиками. Мы пока присматривались и к тем, и к другим — с кем-то может и можно будет наладить контакт, а кого-то придется индивидуально прессануть — на ниве защиты от мафии и прочих гангстеров у нас начали образовываться в США свои как бы силовые отряды из русских, прочих славянских, армянских эмигрантов. Благо что на итальянцев смотрели косо и никто особо не возражал, если пара-тройка небольших семейств подвинется в сторону. Налаживали мы и контакты с общественными комитетами американо-советской дружбы — многие в США понимали, что основную тяжесть борьбы с фашизмом несут русские, поэтому популярность СССР вообще и русского языка в частности была довольно высокой, некоторые профсоюзы — как например Объединенный профсоюз рабочих автомобильной промышленности — а это 800 тысяч человек — даже устраивал демонстрации с требованиями открыть второй фронт в Европе. Сейчас правда, с подготовкой очередной высадки в Африке, такие требования пошли на спад. Но если случится какая заваруха в Заливе, то я рассчитывал и на эти внутренние процессы — по типу Вьетнамской войны. А ведь мы сможем нанести гораздо больше потерь американским войскам, особенно если Сталин тоже выступит.

Тем более что ограничение цен и зарплат были не единственными негативными моментами в американской экономике. Были установлены лимиты по использованию черных и цветных металлов, резины, текстиля — прежде всего в гражданских производствах, с 1го июля 1942 года вообще прекратили производство большинства товаров ширпотреба, а на оставшиеся товары и на продукты первой необходимости стали вводить карточки. Более того — несмотря на неплохую ситуацию с добычей нефти, в восточных штатах возник дефицит топлива — в мирное время оно доставлялось туда в основном танкерами, и с началом войны их стало не хватать — топливо требовалось доставлять и союзникам, и армии.

Сама армия еще только разворачивалась. Так, несмотря на производство самолетов тысячами в месяц, к концу декабря из пятнадцати тысяч боевых самолетов воевало менее четырех тысяч — менее тысячи — в основном истребителей — находилось в Англии, для ее защиты от немецкой авиации, а также самолеты для борьбы с подводными лодками, чуть более тысячи воевало в Африке — как в Западной, так и в Восточной ее частях, пока они не были потеряны союзниками, и менее двух тысяч — на Тихоокеанском театре военных действий, против Японии — в начале войны в американском истеблишменте была сильна антияпонская партия войны, которая к сорок третьему году начинала проигрывать антинемецкой (она же — тайная антибританская) — цели у группировок были разными — одни хотели захапать у старых колониальных держав Азию, другие — Африку. В итоге за сорок второй год американская авиация совершила на Тихом Океане 17 тысяч самолето-вылетов, в Средиземноморье — 7 тысяч, и в Западной Европе — всего 2 тысячи. Итого — 26 тысяч. За весь год. Мы и то летали больше, что уж говорить об авиации РККА и РККФ, которая за тот же год выполнила 826 тысяч вылетов. В тридцать раз больше. Правда, у нас были данные только по ВВС армии, а по ВВС флота — отсутствовали, хотя там было самолетов сравнимо с армейской авиацией, но мы еще не нашли во флоте добровольных помощников и сочувствующих, которые находились бы на нужных местах, то есть имели бы доступ к такой информации.

Армия тоже в основном находилась в пределах США — и тренировалась, и "ждала", какое из направлений — западное или восточное — "победит". Так, на конец 1942 армия США насчитывала 5,9 миллиона человек, из них за границами страны находилось менее миллиона — менее 400 тысяч на тихоокеанском театре, 230 тысяч — в Англии, остальные — погибли, попали в плен либо отступали в Западной Африке. На середину 1943 армия США насчитывала уже 9,3 миллиона человек, и элиты все еще решали — куда их направить, и заодно как могли вставляли палку друг другу в колеса — и даже Рузвельт, несмотря на безоговорочную победу в выборах президента, терпел от "несогласных" — еще бы — победа выглядела безоговорочной только по количеству выборщиков, которых проголосовало в пять раз больше за Рузвельта, чем за его оппонента от республиканцев. По голосам же избирателей разница составила всего десять процентов — разрыв был существенно меньше, то есть людей, выступавших против Рузвельта, хватало. Хватало и проблем в отношениях с другими странами, особенно с СССР.

Так, в феврале 1942 Рузвельт одобрил второй кредит СССР в рамках ленд-лиза — 1 миллиард долларов надо было отдавать с пятого года после окончания войны, пусть и без процентов (то есть помощь была вовсе не бесплатной). Тем не менее, нежелание СССР нарушать заключенный с Японией пакт о ненападении и предоставление американцам своих аэродромов для налетов на Японию вызывал трения, в результате до середины 1942 СССР получили всего 30% от объема поставок, по которым была достигнута договоренность. Да еще японцы, увидев быстрый провал Блицкрига, не стали ждать когда Гитлер войдет в Москву и перебросили на южное направление больше своих сил (АИ) — и некоторые в США винили в крайне неудачном начале войны Японией именно СССР — типа не смог приковать к себе побольше японцев, и все сильнее раздавались голоса "Зачем помогать СССР, если ни и сами неплохо справляются ?". С 1го июля 1942 под предлогом открытия второго фронта поставки были еще сокращены почти в два раза — в 8,8 до 4 миллионов тонн в годовом исчислении. В итоге ни второго фронта, ни достаточного количества грузов СССР так и не получил (РИ). Более того — американцы впарили в счет ленд-лиза несколько пароходов, якобы чтобы Советам было удобнее перевозить свои грузы. Это вместо так необходимых танков, самолетов и грузовиков, прежде всего — грузовиков. К тому же англичане часть грузов оставляли у себя под предлогом того, что пароходы не могут выйти в море.

Причем Сталин, похоже, к концу сорок второго окончательно разуверился в возможности открытия союзниками второго фронта — именно на этот период приходятся самые большие послабления для нашей республики — начали выпускать к нам членов семей, которых ранее задерживали под разными предлогами, резко выросло военно-техническое сотрудничество — и обмен технологическими открытиями и документацией, и выезд специалистов для обмена опытом, и расширение совместной работы ученых. Правда, масла в огонь подливали сами союзнички — называя Сталина "бандитским главарем, захватившим власть", они одновременно начали пиарить нашу республику как истинную народную демократию — вбивали клин между двумя ветвями Советской власти. Хотя тут и мы немного перестарались — купив несколько второстепенных газет в США, Англии, Канаде, Латинской Америке, мы начали в них исподволь проводить идею мирного сосуществования разных общественных формаций — капиталистической и социалистической. Лозунг был взят мною из моего времени, и он отлично лег на почву совместной борьбы с фашизмом. Хотя я-то помнил о его опасности — под этот лозунг перерожденцы тупо слили нашу страну. Но сейчас он был, что называется, на злобу дня, и прогрессивные силы его активно подхватили, так что нашей агентуре в обоих полушариях было из кого выбирать. Но это же добавляло мне головной боли — надо будет как-то обосновывать — почему такое сосуществование все никак не удается. Хоть снимай и выкатывай в прокат "Горца" с его "Должен остаться только один !".

А ведь и придется, ну разве что может переименуем его в "Муромец" и подправим соответственно сюжет, чтобы "хороший" герой был нашим — я уже второй год муштровал наших доморощенных кинематографистов на съемки в современном мне стиле — пока получалось не очень, но только на мой взгляд — камеры все-таки были тяжелыми, так что все эти плавные наезды и отъезды получались уже нормально, а вот перемещения с одновременным поворотом выполнялись только на небольшие дистанции — два-три метра — помню, как я все пытался объяснить чего хочу, а потом просто пришлось попросить рабочих построить что-то типа небольшого колодезного журавля — горизонтальное бревно опиралось на козлы, на одном конце этого бревна находился оператор с камерой, а другим — тоже длинным и с таким же противовесом — управляли три человека, включая меня — и вот мы подвигали этой конструкцией, вправо-влево, а я еще кричал оператору, чтобы он все время держал камеру на объекте — посадили на стул актрису, ее и снимали. И все-равно — режиссеры поняли идею только когда проявили и отсмотрели пленку. Только тогда уж все ахнули. Потом ахнули и на западе, и сразу же пошли хвалебные статьи в стиле "очистительная сила тотальной войны пробудила в русском народе дремавший под царским и большевистским игом потенциал" (последнее мне потом часто припоминали в Кремле) — три снятых нами фильма уже прошли по планете "на ура".

Под это же дело мы налаживали связи с Латинской Америкой — уже несколько стран — Куба, Мексика, Уругвай, Парагвай, Сальвадор, Панама — обменивались с нами дипломатической, экономической и разведывательной информацией, причем лишь треть шла по официальным каналам, а остальное — от наших друзей — коммунистов и им сочувствующих (в РИ такие связи стали образовываться с СССР после победы в Сталинградской битве). Правда, власти этих стран уже с подозрением начинали смотреть на сельхозкоммуны, кооперативы, совместные хозяйства и даже кибуцы, которые организовывали там наши представители из диаспор — белогвардейских, русинских, армянских, еврейских, с активным привлечением бедных слоев местного населения — нашему народу будут нужны бананы и прочие тропические фрукты — вот я и столбил почву.

Союзники же относились к советско-германскому фронту неоднозначно. После краха на Кавказе и на Украине, вступления войну Турции, в мае 1943 г. Объединенный комитет по разведке при британском Комитете начальников штабов (КНШ) дал следующую оценку новой ситуации на советско-германском фронте: "Каковы бы ни были намерения или планы СССР, мы считаем, что настало время признать, что поражение, нанесенное ему, возможно, является невосполнимым. Для своей кампании в России Германия создала самую большую и сложную военную машину из когда-либо существовавших. Эта машина достигла невероятных успехов ... Мы считаем, что может возникнуть ситуация (и к ней нам следует быть готовыми), при которой Советский Союз вообще окажется не в состоянии стабилизировать и удерживать линию фронта. Если это произойдет, то организованное сопротивление в России может рухнуть". (в РИ такое говорили про немецкие войска после их поражения в Сталинградской битве). Хотя — нет зуда без добра — с падением Кавказа и юга РСФСР союзники, похоже, вообще перестали беспокоиться о том, что Советы быстро захватят Европу, поэтому у союзников появилось время на решение задач в других частях света, а с Европой можно и обождать. Сталину такое, понятное дело, не нравилось, вплоть до отправки дипломатических телеграмм со следующими словами — "До сих пор, — писал он, — дело обстояло так, что США и Англия сговариваются, а СССР получал информацию о результатах сговора двух держав в качестве третьего пассивного наблюдающего. Должен Вам сказать, что терпеть дальше такое положение невозможно"" (в РИ — реакция на попытки решить судьбу Италии в 1943 году без участия СССР).

Но и с поставками по ленд-лизу тоже можно уже не спешить — типа "все-равно не поможет". Всего же к 1 января 1943 года по ленд-лизу было завезено в СССР 3,5 тысячи самолетов, 4 тысячи танков, 37 тысяч грузовиков. Поставлено — но еще не дошло, или снято с транспортов под предлогом "самим надо", или погибло при переходе — примерно в полтора раза больше, а по грузовикам — в два раза. Причем начиная с осени сорок второго все больше самолетов и других грузов снималось с конвоев, чтобы поддержать операции союзников в Северной Африке. Негодующие телеграммы Сталина получали в ответ лишь "сожалеем, но нужно самим". Причем под предлогом больших потерь и необходимости тоннажа для операций в Северной Африке поставки были приостановлены до начала сорок третьего года (РИ), а с марта сорок третьего — до сентября (в РИ — для подготовки высадки в Сицилии). Сталину только оставалось квалифицировать "этот неожиданный акт как катастрофическое сокращение поставок военного сырья и вооружения Советскому Союзу со стороны Великобритании и США", которое "не может не отразиться на положении советских войск". В августе же сорок третьего поставки по ленд-лизу прекратились по "естественным" причинам — переходы через Северное Море были блокированы немецкими подлодками, надводными кораблями и авиацией еще ранее, в начале года, поставки через Иран немцы прервали летом, а с объявлением в августе сорок третьего Японией войны Советскому Союзу прервался и путь через Тихий Океан и Дальний Восток.

То же и со вторым фронтом — неудачная (АИ) операция Торч — высадка, к тому же не в Европе, а в Северной Африке, была проведена силами всего 13 дивизий (260 тысяч человек), тогда как Сталину обещали в сорок втором до полусотни дивизий, причем в Европе (РИ). В итоге Сталин разразился следующей тирадой — "Черчилль заявил нам в Москве, что к началу весны 43 года около миллиона англо-американских войск откроют второй фронт в Европе. Но Черчилль принадлежит, видимо, к числу тех деятелей, которые легко дают обещание, чтобы также легко забыть о нем или даже грубо нарушить его. Он также торжественно обещал в Москве бомбить Берлин интенсивно в течение сентября — октября. Однако он не выполнил своего обещания и не попытался даже сообщить в Москву о мотивах невыполнения. Что же, впредь будем знать, с какими союзниками имеем дело" (РИ).

Летом сорок третьего Сталин высказывал союзникам еще более жестко: "Это Ваше ответственное решение об отмене предыдущих Ваших решений насчет вторжения в Западную Европу принято Вами и президентом без участия советского правительства и без какой-либо попытки пригласить его представителей на совещание в Вашингтоне, хотя Вы не можете не знать, что в войне с Германией роль Советского Союза и его заинтересованность в вопросах второго фронта достаточно велики. Нечего и говорить, что советское правительство не может примириться с подобным игнорированием коренных интересов Советского Союза в войне против общего врага. Вы пишете мне, что Вы полностью понимаете мое разочарование. Должен Вам заявить, что дело идет здесь не просто о разочаровании советского правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям. Нельзя забывать того, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину" (РИ).

Мы с интересом читали всю эту дипломатическую переписку — радиоперехват, агенты в дипслужбах, тупая покупка документов — сырого материала у нас было предостаточно, а мощные компьютеры позволяли взламывать все эти шифры на раз. Я же убеждался, что кроме нас надежных союзников у Сталина пока нет — надо было ловить момент. Мы тоже подливали масла в огонь — типа союзники уже второй год обещают Сталину открытие второго фронта и второй год его обманывают. Тут и камешек в огород Сталина — типа он доверчивый и его легко обмануть. К тому же Майский и Литвинов были отозваны из США и Англии, вместо них послами были направлены более жесткие молодые дипломаты — Громыко и Гусев. Для нас это тоже было хорошим знаком — с союзниками теперь собирались разговаривать еще жестче, то есть можно было надеяться, что без нас еще какое-то время не обойдутся.

ГЛАВА 20.

А союзники, похоже, все-таки выбрали "африканский" путь. Тут и бедственное положение англичан в Азии и Африке, и желание под шумок подобрать африканские колонии, да и к нефти так было ближе. К тому же дела на Тихом Океане шли не совсем гладко — и это мягко сказано.

Японцы начали войну просто блестяще — ряд молниеносных побед на два года обеспечил им прочные тылы. Благо что силы позволяли. В 1941 году у Японии было 10 линкоров, 10 авианосцев, 39 крейсеров, 112 эсминцев, 65 подлодок, 4 тысячи самолетов. У союзников — всего 128 кораблей основных классов, из них всего 3 авианосца, 1,5 тысячи самолетов, и не было единого руководства. И огромные потери первых дней войны еще уменьшили эти силы. Так, только в Перл-Харборе американцы потеряли 7 линкоров (в РИ — 4 линкора), еще больше крейсеров и эсминцев, 272 самолета. Причем часть из этих кораблей японцы постепенно вводили в строй, хотя бы в виде плавучей артиллерийской базы. Маньчжурия была мощной базой для обеспечения военных действий, как и Китай, в котором японцы к концу сорок первого года захватили 40 процентов территории с населением в 215 миллионов человек — было кому работать на японскую военщину. С приобретением новых территорий промышленный и сельхозпотенциал Японии только увеличился. Так, японским монополиям достались многие судоверфи, склады и рудники — судоверфи Сингапура перешли во владения "Мицубиси дзюкоге", судоверфи и склады Гонконга — концернам "Мицуи" и "Мицубиси". "Мицуи" стал владельцем медных рудников Севанто на Филиппинах, а "Мицубиси" овладел контролем над разработкой фосфора в Лаокае (Индокитай). Были источники сырья, ремонтные и производственные мощности.

В дальнейшем основное внимание обращалось на увеличение выпуска самолетов, боевых кораблей, радиолокаторов, полевых орудий и автоматического стрелкового оружия, которое хорошо показало себя в джунглях. Например, в 1942/43 бюджетном году из 59 построенных боевых кораблей 40 относились к кораблям основных классов: 6 авианосцев, линкор, 2 крейсера, 9 эсминцев и 22 подводные лодки (в 1941/42 бюджетном году из 48 построенных кораблей 27 были основных классов). Американцы за тот же период, напомню, построили 3 линкора, 7 крейсеров, 4 ударных авианосца и 26 эскортных — по последним вроде бы существенно обгоняли японцев, но эскортные были практически без бронирования, то есть очень уязвимы к атакам с воздуха. Учитывая опыт военных действий на море, к тому же уже имея и свои, и захваченные у американцев линкоры — 15 штук на ходу к началу сорок третьего, японское высшее командование отказалось от постройки линкоров и тяжелых крейсеров, сосредоточив усилия на строительстве легких крейсеров, эсминцев и подводных лодок — акцент все больше смещался на обеспечение безопасности своих транспортных путей и удары по транспортным путям противника. К тому же на линкоры не хватало материалов — так, чугуна японцы произвели 4,4 миллиона тонн, стали — 7,4 миллиона — почти как СССР и более чем в десять раз меньше чем США, алюминия — 120 тысяч тонн, тогда как США — миллион тонн. Тем не менее, за период с середины сорок второго по середину сорок третьего японцы произвели 12 тысяч самолетов — более чем в пять раз меньше, чем американцы за тот же период. Но японцы делали упор на истребители-бомбардировщики, палубную авиацию, тогда как для американцев этот тип самолетов еще не был главным — они делали упор на стратегические бомбардировщики. Так что по числу истребителей производство было сравнимо. А вот по способу их применения японцы пока превосходили американцев. И снова — виноваты были мы со своей новой техникой.

Электроника у японцев и так была развита — только за 1941/42 бюджетный год японцы сделали 338 радиолокаторов, а в 1942/43 — уже 1450 штук. Но японцы получили от немцев еще и технологии управляемых бомб, которые, напомню, утекли к немцам от нас (ну или навели на ненужные нам мысли) — прежде всего в виде образцов управляемых ракет, застрявших в самолетах. И в сорок третьем году управляемые бомбы стали применяться все активнее, причем японцы быстро вывели их применение на новый уровень — и по количеству, и по качеству — в отличие от немцев, японские летчики могли идти под зенитным огнем противника не взирая ни на что, и подносить бомбы к самым большим кораблям, прорываясь сквозь ПВО их охранения — естественно, если их самолеты не были сбиты — таких пилотов стали называть камикадзе — божественный ветер. Так японцы мало того что шли под ураганным огнем как совершенно безбашенные, они применили тактику пар, когда один самолет прорывался с бомбой к кораблю и сбрасывал ее максимально близко, а второй с высоты управлял полетом бомбы. Таким образом первый самолет мог вертеться как уж и вместе с тем не оставаться в зоне зенитного огня, а второй в сравнительно спокойной обстановке, с высоты, подводил бомбу к палубе жертвы. Вскоре японцы стали применять тактику дублированного удара, когда бомбы на одну цель несли несколько самолетов, а управляли ими два-три самолета, находившихся на большой высоте — так увеличивалась вероятность того, что хотя бы одна бомба попадет в корабль. И они попадали — бомбы несли маневренные истребители, а наверху были облегченные, и тоже истребители либо бомбардировщики — без вооружения, зато со вторым членом экипажа — оператором наводки — и радиоаппаратурой управления. Американцы же до начала сорок четвертого вообще не обращали внимания на самолеты, находившиеся на высоте — они считали их то ли наблюдателями, чтобы докладывать своим командирам о результатах воздушного боя, то ли страхующими отход, самолетов, которые шли в атаку на корабли, поэтому операторы работали в спокойной обстановке.

Дело усугублялось тем, что немцы передали японцам три захваченных у нас сканирующих ИК-прибора, дававших вполне приемлемую картинку. И японцы применили эту технику с умом — создали планирующие бомбы и стали проводить ночные атаки на особо важные цели, когда японские самолеты-носители, не долетая до американских кораблей с десяток километров, сбрасывали бомбы и те дальше планировали к цели — американские радары засекали самолеты-носители, но не бомбы, так что возникавшее на кораблях облегчение от того, что японцы не решились атаковать, пропадало лишь с первыми взрывами. Позднее, когда весной сорок четвертого американцам достались обломки одного из таких управляющих самолетов, они выкатили Сталину огромную ноту протеста — ведь на этих приборах стоял и знак качества, и "Сделано в СССР". Пришлось объясняться. Мы и сами не знали о таком — до того случая немцы все пытались разобрать наши приборы, и так как из их состава нельзя было узнать применявшуюся нами технологию очувствления ИК-детектора, а по химическому составу слои были схожи с немецкими, те и думали, что мы используем такую же технологию как и у них, только разработали ее еще до немцев — тем ведь требовалось выдерживать чувствительные слои более года чтобы они начинали работать как надо — все это время кислород накапливался и перераспределялся по поверхности. Впрочем, об ИК-сенсорах я ранее писал, не буду повторяться.

В сорок третьем же году у японцев начала выправляться ситуация и с авиацией. Так, в начале войны много японских самолетов стояло на приколе — не хватало ни обученных летчиков, ни аэродромов на захваченных территориях. Поэтому из четырех тысяч самолетов воевало чуть более двух с половиной тысяч, что было ненамного больше чем у союзников — японцы упустили самый благоприятный момент, когда могли реализовать свое преимущество в количестве самолетов. Единственное где им это удалось — это в Перл-Харборе — они перетащили на захваченные у американцев аэродромы более тысячи самолетов и отправили туда менее опытных летчиков — для работы с авианосцев им опыта недоставало, а с земли — в самый раз. К тому же японцы построили там дополнительные аэродромы — и этими силами отбились от трех атак, которые устроили американцы в попытке вернуть свою военно-морскую базу. Что было самым обидным для американцев — японцы воевали на захваченном топливе, использовали захваченные бомбы и оружие, переделывая их под установку на свои летательные аппараты. Подводные лодки японцев, их надводные корабли — торговые и боевые — также использовали мазут и другое топливо, что американцы скопили на Гавайях за несколько предыдущих лет. И по прикидкам самих японцев им хватит этого топлива еще на год. Эта "заноза" посреди океана прикрыла боевые действия японской армии и флота в Южных Морях — в этой истории я не слышал о сражениях ни в Коралловом Море, ни о Мидуэе, ни о Гуадалканале — так, были какие-то действия, но все быстро заканчивалось победой японцев. В результате, пока американские авианосцы и линкоры долбились о Гавайи, японские корабли продвигались вдоль побережья островов, помогая десанту, и в итоге эта военщина добралась до Австралии.

Немаловажным было и то , что японцы были более опытными в военном деле — они воевали уже более десяти лет в Китае и Манчьжурии. И пусть противники были откровенно слабоваты, но такая тренировка "на кошках" у американцев просто отсутствовала — за исключением "добровольцев", воевавших в Китае, Испании, да периодических интервенций в станы Латинской Америки в рамках политики "большой дубинки", да и то в тридцатых годах она сходит на нет — многолетние фактические оккупации разных стран — Кубы, Гаити, Сальвадора — позволили утвердиться в этих странах американским марионеткам, хотя не всегда это происходило гладко. Так, в 1934 сандинисты вынудили американские войска убраться из Никарагуа, где те обеспечивали интересы "Юнайтед Фрут" — пресловутые Банановые Войны начались еще в 1912 году. Правда, потом в результате предательства к власти пришел Сомоса и американцы все-таки взяли свое. Но в общем и целом Великая Депрессия сильно подкосила американский милитаризм в тридцатых, хотя до того не проходило и года, чтобы американцы не вторглись в какую-то из стран — Куба, Гватемала, Доминикана, Гаити, Мексика, Панама, Гондурас — с начала 20го века американцы "отметились" в этих и других странах не один раз. Так что те, кто в моей истории мог наработать боевой опыт, погибли, попали в плен либо находились в изоляции после провала операции "Торч" — высадки в Северной Африке. Поэтому боевые действия давались американцам нелегко.

В итоге к лету 1943 года на Тихом океане у союзников было всего два авианосца — один английский — "Викториес" — и один американский — "Саратога" (РИ). И грузовые суда водоизмещением миллион тонн (в РИ — 1,5 миллиона) — все мощности были направлены в сторону Африки, а в Тихом Океане американцы пока ограничились поддержкой своих и английских (то есть новозеландских и австралийских) войск в Австралии — до нее приходилось добираться южным путем, вдоль побережья обеих Америк, чтобы транспортные суда находились под защитой береговой авиации. Ну и семь дивизий (в РИ — 9), к тому же разбросанных от Аляски до Новой Зеландии, не располагали к проведению наступательных операций, разве что американцам удалось выдавить японцев с Алеутских островов, да и то — не заметив их ухода, американцы бомбили и обстреливали Кыску в течение трех дней, прежде чем высадить там десант и никого не найти.

Но американцы постепенно разворачивали подводную войну против японских транспортных кораблей — в сорок третьем американцы держали на Тихом Океане уже сто подводных лодок, из которых в каждый момент на коммуникациях работало четверть. Они уже разгадали подставу с японскими шифрами, из-за которой погибло немало подводных и надводных кораблей, так что теперь вырабатывали новую тактику. Проблемой было то, что им приходилось пехать к Азии аж от Америки или Австралии — ближе баз не осталось либо они были блокированы. Но и японцы не оставались в долгу. Только за первый год войны они потопили 900 судов водоизмещением свыше двух миллионов тонн (в РИ — 665 судов и 1,7 миллиона тонн) — сказалась близость захваченного Перл-Харбора к американскому побережью. Сами при этом потеряли всего 120 судов водоизмещением 500 тысяч тонн (в РИ — 209 судов и 846 тысяч тонн), ввод в строй 312 тысяч тонн, захват или подъем со дна еще 560 тысяч тонн (РИ) позволил к концу сорок второго довести тоннаж торгового флота почти до семи миллионов тонн (в РИ было более 6). Снижение давления американского надводного флота позволило японцам выделить больше кораблей на системы конвоев, так что и к осени сорок третьего потери транспорта были еще невелики.

Вот американцы, глядя на все это, и подумали, что надо разобраться хотя бы с одним врагом — не получилось с японцами — попробуем с немцами. Так что сейчас разворачивалось сражение за Азорские острова — американцы хотели выбить с них немцев, чтобы получить более близкую базу для грузов — таскать придется много, поэтому если поблизости сложить хоть часть грузов, транспортное плечо хотя бы для первого этапа операции будет существенно меньше.

Причем американцы уже давно вели подготовку к крупным десантным операциям. Еще в начале двадцатых годов американцы создали исследовательский центр в базе Квантико, который занимался разработкой теории и практики десантных операций — рост Японии как бы намекал, с кем придется иметь дело американцам. Исследовались и средства высадки, но почему-то в их разработке "специалисты" из Бюро Конструирования и Восстановления американских ВМС проиграли обычному строителю лодок — Эндрю Хиггинсу, который делал для бутлеггеров лодки, позволявшие подходить к самому берегу и выгружать товар на необорудованных площадках. Почти то что надо, разве что высадка производилась по бортам, что было не гуд. Тогда американские военные показали Хиггинсу японские десантные суда класса дайхатцу — при водоизмещении в 21 тонну, длиной 14 и шириной 3 метра, эти суденышки могли перевозить по морю либо взвод солдат, либо легкий танк, причем на дальности до 180 километров при скорости 14 километров в час. К тому же эти суда имели в носу откидную рампу. Хиггинс быстро смастрячил суденышко с подобной откидной рампой, американские морпехи сказали "то что надо", и с сорок второго начали клепать эти суденышки под названием LCVP — Landing Craft Vehicle, Personnel — на этих заказах Хиггинс Индастриз разрослась со штата в 75 человек до 20 тысяч. Борта этих судов были деревянными, что хотя и снижало защиту от огня, зато позволяло строить их сотнями. Максимальная скорость в 22 километра в час позволяла сравнительно быстро подходить к берегу, что несколько снижало потери от вражеского огня. Длина в 11 метров позволяла брать на борт до 36 десантников, или джип, или 3,5 тонны грузов. Были и десантные средства побольше — LCM — Landing Craft Mechanized. Длиной уже по 14-15 метров, они могли брать на борт средние танки весом до 30 тонн — например, Шерманы, или до 60 десантников. И хотя борта были уже из стали, но толщина в четверть дюйма — шесть миллиметров, все так же давали незначительную защиту от огня — если только совсем уж с небольших углов, градусов 15-20 по касательной. Были у американцев и гусеничные средства высадки — LVT — Landing Vehicle Tracked — плавающие транспортеры на гусеничном ходу. При длине в 8 метров, ширине 3,2 метра они могли взять на борт до 24 десантников, хотя бронезащиты у этих средств тоже не было. Англичане, хотя и с запозданием, тоже начали создавать десантно-высадочные средства трех типов — пехотные на взвод, плашкоуты на один танк и катера ближней огневой поддержки.

Но к той же операции Торч эти средства еще не поспевали — союзники собрали в общей сложности 350 боевых кораблей, 800 самолетов и транспортный флот на 1,5 миллиона тонн. Три десантных отряда силами в 33, 35 и 39 тысяч человек высаживались еще без новых десантных средств — с обычных катеров, и первую волну численностью в половину указанных цифр прикрывали всего пять авианосцев — один ударный и четыре эскортных. Все шло вкривь и вкось с самого начала — так, в районе Касабланки из 347 десантных катеров погибло 250 (в РИ — 160), причем только 70 — в результате огня французов (в РИ — только два), остальные — из-за несогласованности армейского и флотского командований, неподготовленности личного состава, а также неприспособленности катеров к высадке десантов на побережье — и это несмотря на то, что сами-то средства уже были.

Так что по результатам той операции было понятно, что выделенных тогда средств было недостаточно, а с учетом усилившейся с тех пор обороны африканского побережья — тем более. "Следовательно, надо больше сил" — сказали союзники. Вот только перевезти их в Африку все и сразу не получалось. "Значит, надо создать плацдарм" — снова сказали союзники. Самым подходящим местом были Канарские острова — ближайший остров был на расстоянии всего 100 километров от Африканского побережья, на этих островах можно накапливать грузы и войска, и затем переправлять их на континент сразу с помощью десантных средств — теперь уже специализированных. Вокруг них и разгорелись бои с конца августа. На захват островов союзники отправили 4 ударных и двенадцать эскортных авианосцев, всего 800 самолетов, 8 линкоров, 32 крейсера, 108 эсминцев, 46 подлодок, 100 противоминных кораблей, 2500 десантных, транспортных и вспомогательных судов — и это только для завоевания приафриканского плацдарма (в РИ — силы для высадки на Сицилии в середине 1943, за исключением 12 эскортных авианосцев). В отражении атак участвовали силы немецкого, испанского, итальянского и французского флотов, а также летчики из этих стран. И если по надводным силам союзники имели подавляющее преимущество, то по подводным и воздушным преимущество было на стороне стран Оси.

Союзники собирались идти по островам начиная с самого западного — острова Пальма — от него до Африки было почти 500 километров, поэтому хотя бы с континента истребительная авиация не будет докучать. Площадь острова — 700 квадратных километров, размеры — примерно 35 на 20 — то есть он по идее мог простреливаться корабельной артиллерией насквозь. Расположенная на острове пехотная дивизия не самой высокой боеспособности тоже вряд ли смогла бы организовать сильное сопротивление. Проблема была в том, что остров был покрыт горами, которые давали много укрытий от корабельной артиллерии, которая стреляла настильно, а также большим количеством лесов, дававшим укрытие уже оборонявшимся. Обширные вересковые поля с кустарниками до восьми метров высотой также не позволяли продвигаться вперед слишком быстро — постоянные засады сильно затрудняли продвижение.

Поэтому сама высадка десанта прошла сравнительно легко — тридцать самолетов, что базировались на острове, были отогнаны самолетами с авианосцев, подводные заграждения на пляжах разведаны и подорваны частью подводными пловцами, частью — расстреляны корабельной артиллерией, подходы протралены от мин, охрана побережья расстреляна из корабельных орудий и отошла вглубь острова, и десантные средства — уже новых конструкций — спокойно выбрасывали на пляжи все новые и новые пехотные взводы и танки практически без огневого противодействия — скрытая за холмом гаубичная батарея была быстро подавлена авианалетом.

А вот дальше все стало идти все хуже и хуже. Скрытые в горных долинах аэродромы и просто взлетно-посадочные полосы принимали немецкие самолеты с соседних островов, и после нанесения мощных ударов по флоту и десанту союзников они уходили обратно, избегая ответного удара. А рассредоточенные по пещерам запасы топлива и боеприпасов практически не страдали от бомбардировок и тем более обстрелов с кораблей. От самого крупного острова — Тенерифе — до Пальмы было всего 100 километров, поэтому немцы начали перебрасывать на него все больше и больше самолетов, так что уже через неделю их количество сравнялось с количеством самолетов у союзников, а более удобные взлетные площадки позволяли вылетать в любую погоду — это авианосцу надо идти против ветра, чтобы обеспечить самолетам взлет, а потом и посадку, тогда как более длинные сухопутные ВПП не накладывали таких ограничений. И восстанавливать сухопутные ВПП было не в пример проще, чем взлетные палубы авианосцев. Количество РЛС также увеличилось с трех до пятнадцати, уплотнилась и ствольная ПВО, были доставлены даже две зенитно-ракетные установки.

В итоге уже через две недели союзники потеряли три ударных и пять эскортных авианосцев — по два из них смогли уйти своим ходом обратно в американские порты, а остальные затонули, в том числе и два новых ударных авианосца типа "Эссекс" — сам "Эссекс" и "Йорктаун" — громадины длиной 265 метров и водоизмещением под тридцать тысяч тонн, они несли более сотни самолетов и были защищены броней до ста миллиметров, хотя третий из успевших к сражению за Канары Эссексов — Интерпид — отделался небольшими повреждениями и пожарами (в РИ все эти корабли отправились на Тихий Океан против японцев). После этого преимущество немецких войск в самолетах стало уже подавляющим, и тут-то немцы принялись за высаженный десант и поддерживающие их корабли — линкоры, крейсера, эсминцы. Кораблям поддержки пришлось срочно отходить от негостеприимных вод, а уже высаженному десанту не оставалось ничего другого, как только медленно но верно зачищать остров от остатков немецких войск — союзники успели высадить три пехотные дивизии, сотню танков, достаточно боеприпасов и продовольствия, чтобы задавить последние очаги сопротивления и вести успешную контрпартизанскую войну — этим они и занимались до двадцатых чисел сентября, когда от Америки двинулся "Канарский экспресс" — союзники, зацепившись за один из Канарских островов, решили есть слона по частям, для чего сначала забросить на остров эскортными авианосцами несколько сотен самолетов, чтобы они работали с суши — со взлетных площадок, как с тех, что были подготовлены немцами ранее, так и с тех, что сейчас оборудовались занявшими остров сухопутными частями союзников. А бомбардировщики долетят и сами, хотя союзники пока не знали как справиться с новой напастью — во время налетов на Германию несколько десятков бомбардировщиков совершили вынужденную посадку, и более десятка из них немцы восстановили, присвоили им шифр "Дорнье До 200" и стали использовать против союзников — очертания и раскраска путали противовоздушную оборону, и эти самолеты могли подносить свой груз очень близко к цели — именно так был потерян один из авианосцев (с РИ такие самолеты влезали в строй бомбардировщиков и передавали курс и скорость передвижения бомбардировочных соединений).

И, судя по долетавшим до нас слухам, сейчас в штабах союзников царило уныние — своей армадой они собирались быстренько захватить Канары, за месяц перетащить на них громадные количества запасов и войск, этими силами мощно и сразу взломать оборону Африканского побережья благо до него оставалась бы сотня километров, которые можно пройти сразу на высадочных средствах, если позволит погода, и затем, захватив порты в Африке, начать продвижение дальше на восток и на север — освободив южный берег Гибралтарского пролива, можно будет пускать корабли все дальше и дальше вдоль южного побережья Средиземного моря, что еще больше усилит логистику. Грузы — это победа.

Теперь же получалось, что даже на захват Канар потребуется больше сил, которые неоткуда взять кроме как с Тихоокеанского направления, и взять их оттуда придется — метания туда-обратно до добра точно не доведут и надо дожать хотя бы одного их противников, а Китай ... да черт с ним, с Китаем — потом подберется сам собой.

ГЛАВА 21.

До войны американцы уже начинали прибирать Китай к рукам — впрочем, как и другие империалистические державы — Англия, Франция, Япония, до Первой Мировой — Германия и Россия. Для всех них Китай был важен и как источник дешевого сырья и своим огромным рынком сбыта — более четырехсот миллионов китайцев, да хотя бы по доллару в год с каждого ... лакомый куш. Для меня же Китай был интересен своей третьей силой — как я про себя называл организованные структуры, которые не определяли мировую политику, не были достаточно мощными, но вместе с тем пытались играть какую-то самостоятельную роль. Нашу республику я относил именно к таким силам, и, чтобы определить дальнейшую тактику и стратегию, интересовался — а что же происходит с аналогичными силами по миру ? Глядишь, на что-то новое и наткнусь. С французскими силами де Голля было понятно — их карта бита, по крайней мере на этом этапе — недостаток ресурсов, которые к тому же были почти все потеряны, думаю, надолго выбил Генерала из ряда Третьих сил. А вот в Китае такой третьей силой были коммунисты, и я по крохам собирал информацию о том, как они столько лет держались во враждебном окружении — в этом плане они сильно напоминали нашу республику — также создали собственные территории, также опирались на тактику широкой партизанской войны, также рассматривались основными противниками как второстепенный фактор — как немцы основные усилия направляли против РККА, так и японцы основным врагом считали Гоминьдан.

Путь коммунистов был недолог, но тернист. Во второй половине 19го века в Китае существовало множество тайных обществ, которые противостояли Цинской династии, правившей Китаем с середины 17го века. В 1885 году заканчивается франко-китайская война, в результате которой Китай потерял Северный Вьетнам, а с ним — и важную водную и транспортную артерию — Красную Реку — по которой с морем связывались южные провинции Китая. Беззубость цинской династии, нищета подавляющей массы населения Китая подвигает молодежь объединяться в тайные общества, которые пытаются разрабатывать доктрины выхода из постоянного кризиса. К этой когорте принадлежал и Сунь Ятсен, который родился в бедной крестьянской семье, но смог получить образование в миссионерских христианских школах, затем — диплом врача. Еще на студенческой скамье он составляет свою программу выхода из кризиса, которая сначала базировалась на постепенных изменениях, что в общем-то не свойственно молодым людям. И только неудача с продвижением этой программы среди цинских чиновников приводит его к мысли о необходимости революции.

Очередное поражение Цинской династии — теперь уже в японо-китайской войне 1894-95 годов — подвигает Сунь Ятсена отправиться на Гавайи к брату, чтобы собрать там средства на революционное выступление. Именно на Гавайях в 1894 году 28-летний Сунь Ятсен создает первую революционную организацию — Союз Возрождения Китая — ее эмблема — белое солнце на синем фоне — затем перекочует к партии Гоминьдан. В конце 1895 года власти раскрывают планировавшееся организацией восстание в Гуанчжоу, а Сунь бежит в Японию, где наконец состригает косичку — знак подчиненности китайцев маньчжурам — те заставляли носить ее китайских мужчин, как бы намекая тем что они на самом деле бабы. Из Японии он отправляется в Европу — искать деньги и единомышленников, впрочем — непонятно на какие деньги он смог туда поехать, хотя в его Союзе состояли небедные люди — помещики, врачи, учителя — могли что-то и внести в кассу организации.

По возвращении в 1905 году в Японию он на базе своего Союза и других революционных организаций — Союза обновления Китая, Союза возрождения славы Китая и других — создает Тунмэнхой — Объединенный союз — эта партия была уже более массовая, с отделениями во всех провинциях Китая. Ее тактикой стала организация местных восстаний в надежде, что они разгорятся во всекитайское, как за несколько лет до того произошло с восстанием боксеров. Не срослось — восстания, к которым привлекали местные тайные общества в качестве поставщиков бойцов, раз за разом проваливались, авторитет Тунмэнхоя падал, от организации постепенно откалывались все новые и новые куски, падал и авторитет Сунь Ятсена.

И тогда организация стала работать по самой причине своих провалов — многочисленные агитаторы стали проникать в армию. Несколько восстаний уже армейских частей также закончились провалом, но в октябре 1911 года вспыхнуло Учанское восстание — его подняли солдаты саперного батальона — один солдат смог заныкать после учебных стрельб винтовочный патрон, офицеры-маньчжуры это прощелкали, а винтовки у солдат и так были, поэтому ночью они этим патроном застрелили часового у склада с боеприпасами — и понеслась. К восставшему батальону тут же присоединились другие воинские части — распропагандированные революционными организациями солдаты-китайцы только и ждали случая восстать против маньчжуров. Через два дня весь Учань был в руках восставших, власть взял совещательный совет — орган местного самоуправления, которые на свою голову создавало само Цинское правительство (ну прямо как в Российской Империи !), к восставшим стали стекаться добровольцы, которых было чем вооружить — в Учане был крупный арсенал, пороховой завод, склад вооружения, а также большие запасы серебра, золота, банкнот. Началась Синьхайская революция (1911 год по китайскому лунному календарю — год Железной крысы — Синь-хай).

За месяц до этого цинскими войсками с трудом было подавлено восстание в Сычуане — правительство национализировало компанию по строительству железной дороги, что ударило по миллионам вкладчиков, те взбунтовались, захватили Сычуань и объявили ее свободной от власти цинской монархии. С удавшимся Учансим восстанием все вспыхнуло вновь, разгорелись восстания армейских частей в других городах. Верные цинской династии войска были двинуты на восставших, причем действовали жестоко, сжигая села и города, находившиеся на территории восставших. Но это привело к обратному эффекту — сопротивление только росло, в итоге две центральные провинции Китая провозгласили независимость от центрального правительства. Правительство же вдруг заголосило "я все прощу !", пообещало провести конституционную реформу, ввести парламент, амнистировать политзаключенных и даже уравнять в правах маньчжуров и китайцев. Поздно. Доведенный до ручки народ уже не хотел даже слушать своих бывших правителей.

Более того — к народу присоединялись и части так называемой "новой армии" — после поражения в японо-китайской войне маньчжуры вдруг поняли, что их Восьмизнаменная армия — полный отстой, и начали формировать армию европейского образца. Одной из таких армий была Бэйянская армия, созданием которой занимался потомственный военный Юань Шикай. Перед революцией он находился в опале, но как началась революция, о нем тут же вспомнили и пригласили на командные должности, лишь бы погасить революцию. Но условия, на которых Шикай был готов возглавить цинскую армию, поначалу не устроили власти. Вот только части Бэйянской армии тоже начали переходить на сторону восставших, а ведь она располагалась недалеко от Пекина. Переходили на сторону восставших и другие части других армий, и даже целые провинции — к началу революции многие наместники и губернаторы были практически независимы от цинской империи и налаживали свои связи с внешним миром в обход столицы — особенно эта тенденция усилилась после Боксерского восстания, когда императрица попыталась увеличить налоги чтобы выплачивать контрибуцию. Чиновники сказали "конецно сделаем !" и потом по тихому профутболили свое начальство. Более того — последующая попытка переложить на плечи местных администраций содержание новых армий привело только к тому, что эти армии по факту стали подчиняться именно этим чиновникам. Так что если чиновник говорил цинскому правительству "нафиг с пляжа !", то у него была сила, которая могла подкрепить его слова.

В итоге по Китаю катился эффект домино, так что 2го ноября — всего через полтора месяца после начала революции — Юань Шикаю все-таки предложили пост премьер-министра и главкома всех вооруженных сил на его условиях. Но в Пекин он не спешил — по пути вел переговоры с различными группировками, благо что судьба монархии была уже понятна — за полтора месяца только из Пекина в Манчьжурию сдернуло четверть миллиона манчьжурских "аристократов" — как и через шесть лет в России, крысы впереди собственного визга бежали с тонущего корабля, от трона они могли только получать плюшки, но не вставать грудью на его защиту.

А "парад суверенитетов" продолжался — с начала по середину ноября о своей независимости от трона объявили аж семь провинций, причем восточных — самых густонаселенных, а юг был уже неподвластен царице.

16 ноября Юань Шикай формирует правительство, удаляет дворцовую стражу — императрица и князья становятся фактически его заложниками. Причем Шикай вел переговоры с республиканским югом, и одновременно его войска вели успешное наступление на повстанцев. Но к началу декабря под властью цинской династии — а по факту Юаня Шикая — остались только провинции вокруг Пекина и дальше на восток, до Синцзяна. Внешняя Монголия отвалилась — там образовалась Богдоханская Монголия, которая в 1924 стала Монгольской Народной Республикой. Отвалился и Непал. Юань же Шикай в конце ноября в последний раз "рыкнул" своими войсками на республиканцев, чтобы они были сговорчивее — захватил Ханьян, после чего обратил взор на саму династию.

Для этого он заключил с республиканцами перемирие, сместил регентов и поставил верховной правительницей еще одну вдовствующую императрицу, все доклады чиновников перенаправил с дворца в кабинет министров, расставил по ключевым постам своих людей — то есть замкнул верховную власть на себя. Заодно выдоил цинскую династию и маньчжурскую знать, заставив "пожертвовать" огромные средства на Бэйянскую армию. Так у него появилось бабло. Много бабла. Можно было договариваться с югом. Юг представлял собой множество разобщенных группировок и провинций, как-то объединенных только идеей свержения цинской династии и образования республики. Южан в общем-то устроило бы, если бы Юань Шикай стал президентом новой республики, тем более что он мог своими войсками подавить войска южных провинций. Но поначалу Юань предпочитал сохранить монархию и видел себя в качестве регента при слабосильном Пу И. Поэтому южане выдвинули в качестве президента Сунь Ятсена — в Нанкине образовали Временное Правительство, которое не имело особой власти (ничто не ново под Луной). Но переговоры продолжались, Юань Шикай наконец согласился на республиканскую форму правления — "черт с вами, уговорили, чертяки языкастые, так и быть стану премьером" — и в феврале 1912 было сформировано Временное Республиканское правительство, Юань Шикай стал временным президентом Китайской Республики. "Цинь — все". Вот так — боролись республиканцы и монархисты, а власть оказалась у третьей стороны.

Сразу же начались терки между Шиканем и республиканцами. Последние настаивали на переносе столицы в Нанкин, но там у Шикая не было опоры в виде Бэйянской армии, поэтому он инспирировал серию небольших восстаний своих войск и республиканцы, опасаясь гражданской войны, согласились оставить столицу в Пекине. Проиграли они и при формировании правительства, получив там лишь второстепенные места. Хотя они смогли выторговать себе отдельное военное командование армией Юга, не подчиненными военному министру в Пекине. В марте был принят проект Конституции, составленный Сунь Ятсенем. Но министры из южан недолго пробыли в правительстве — Шикай стал получать по 6 миллионов фунтов стерлингов от западных правительств и банкиров Англии, Франции, Германии и США — якобы в качестве аванса будущего большого "реогранизационного" займа — типа для переустройства Китая. А на самом деле деньги шли на укрепление верных Шикаю воинских частей, на подкуп политиков. К тому же этот займ сопровождался кабальными условиями, что возмутило революционный Юг — не за то боролись, такие же условия были и при цинской династии. Вот министры-южане и вышли из кабинета министров в знак протеста. А Шикаю только этого и надо было — он тут же переформировал правительство по своему усмотрению. По стране прокатились волны протеста, снова запылали локальные выступления и восстания. Шикай даже вызвал в Пекин двух руководителей из лагеря левых и затем их расстрелял — и снова поднялись волны возмущения, а со стороны западных стран — требования нормализовать обстановку — они беспокоились за свои интересы и имущество своих подданных в Китае. Шикай кинул левым подачку в виде незначительного соглашения а также пост министра железных дорог Сунь Ятсену, но одновременно отдал приказ о роспуске добровольческих дивизий и частей, из которых в основном и состояла армия Юга. Но левые еще пребывали под впечатлением своей победы и считали что смогут успешно действовать и далее — впереди были выборы в парламент, где они рассчитывали на победу и последующий перенос столицы в Нанкин — подальше от реакционного Севера. Как они смогут это сделать без армии — лично мне было непонятно.

Под эти парламентские выборы в августе 1912 года была создана пресловутая Гоминьдан — Китайская Национальная партия, которая объединила Тунмэнхой и несколько более мелких партий и движений. В январе 1913 Шикай отменил выборность должностных лиц в провинциях — теперь они расставлялись по его назначению. На выборах в феврале Гоминьдан собрал явное большинство голосов в Верхней палате Парламента и множество голосов в Нижней палате — много людей голосовало за Гоминьдан, опасаясь реставрации монархии или установления военной диктатуры Юань Шикая. Вот только этот успех напугал прочие силы, и они объединились в Прогрессивную партию. В марте 1913 года по приказу Шикая был убит Сунь Цзяочжэнь — лидер партии Гоминьдан — Сунь Ятсен становится ее руководителем. А Шикай продолжал провоцировать левых — распускал дивизии южан, лишал их генералов званий, снимал губернаторов их провинций. В итоге Гоминьдан решился на открытие гражданской войны — так называемой Второй Революции, которая началась в июле 1913 года.

И закончилась в сентябре — добровольческие республиканские войска не смогли противостоять профессиональной армии Юань Шикая, которую к тому же поддерживали флоты Англии и Германии. В итоге Сунь Ятсен сбежал в Японию, партия Гоминьдан была запрещена, в начале 1914 года был распущен парламент, а в декабре 1915 Юань Шикай объявил было себя императором с восстановлением правительственных структур, существовавших при империи. Причем все делалось почти что легитимно, через последовательно сменяемые органы власти, организованные петиции, договоры, подкрепленные подкупами. Не просто так — если какой комар и подточит нос, то его сразу же просто отрубят. "Просьбу" стать Императором он тоже принял не сразу. Республика закончилась.

Почти что. Армейцы не хотели идти снова под власть гражданских — они и сами могли бы прекрасно править провинциями и отдавать гражданским приказы. Против Шикая выступили некоторые части войск Юга, которые ему не удалось разбить — в результате так называемой "Войны в защиту республики" девять провинций объявили независимость. Более того — против высказались и милитаристы Севера, и даже верной ему Бэйярской армии. Пришлось сдавать назад. Но это было проявлением слабости. Ведь незадолго до этого те же тенденции наблюдались и с цинской династией — когда она раз за разом проигрывает войны, когда ее вотчину — Манчьжурию — захватывают все кому не лень — и русские, и японцы — это признак слабости. Неудача с провозглашением себя монархом стала таким же признаком и для Шикая — теперь многие были против даже того, чтобы он оставался президентом республики. А ведь за последние два года он существенно усилил этот пост — тут и десятилетние сроки, и сведение функций Парламента только к выборам президента, да и потом роспуск парламента — по сути, Юань Шикай уже и был императором, только с другим титулом. Но захотелось старику цацок напоследок — в итоге потерял все. И его смещение с поста президента не прошло только потому, что в начале июня 1916 года Шикай умер. Началась Эра Милитаристов.

Этому способствовало то, что у цинской империи не было как таковых регулярных войск — какие-то воинские формирования были в каждой провинции и подчинялись губернаторам, ну и ополчение собиралось в тех местностях, где предполагались боевые действия. Даже "новые" армии, формирующиеся по европейскому образцу, располагались в конкретных провинциях. Солдаты, да и комсостав, также набирались из числа жителей этих провинций, поэтому не было проблем с пониманием друг друга — жители одной провинции как правило говорили на одном диалекте — но и централизации как таковой не было, и с началом распада империи все эти армии, точнее — их командование — установило свою власть в своих провинциях и дальнейшая история крутилась в основном вокруг сдержек и противовесов между этими армиями или, как их стали называть — кликами, подразумевая высший комсостав этих армий, до поры до времени спаянный совместной службой и/или обучением. Причем если на Севере эти клики были единственной силой, то на Юге присутствовали еще и революционеры разных мастей, поэтому некоторые южные клики поддерживали именно революционеров, чтобы быть независимыми от более сильных северных клик — те до революции были ближе к столице, поэтому изначально имели больше ресурсов и сил. Они же и боролись за власть над Пекином — иностранные государства имели дело только с теми, кто владел Пекином, да и по самому Китаю высшей властью считалась та клика, которая владела столицей. Ну а уж подчиняться ее приказам или забить на них — это было делом каждой конкретной группировки и текущего расклада сил. Так что на севере шла постоянная борьба между кликами за столицу, и одновременно между Севером и Югом шли постоянные переговоры об объединении страны — разогнанные парламентарии собрались у Сунь Ятсена и эта группа как бы считалась законно избранным Парламентом Китая. Всего же в среднем на территории Китая в каждый момент существовало четыре-шесть сравнительно крупных клик, восемь-десять более мелких, а также вооруженные силы различных политических партий, силы местной самообороны, ополчения нацменьшинств — и все они то вели боевые действия, то пытались объединиться — китайский студень колыхало из стороны в сторону, при этом он оставался сравнительно единым и монолитным куском.

Итак, после смерти Юань Шикая президентом республики стал другой генерал, бывший вице-президентом при Шикае. У него разгорелась борьба за власть с другим соратником Юань Шикая — бывшим премьер-министром и тоже генералом. В их свару вмешался третий генерал-шикаевец — этот хотел реставрировать цинскую династию, его войска даже смогли в 1917 году на несколько дней занять Пекин, но тут другие генералы-бэйярцы почувствовали опасность для себя и стали рьяными защитниками республики. Экс-премьер-министр двинул свои войска на Пекин, выдавил оттуда новоявленного монархиста, заодно арестовал текущего президента, назначил собственного — тоже генерала, и до кучи разогнал парламент. Разогнанный парламент снова собрался, но уже в Гуанчжоу, и в октябре 1917 провозгласил Сунь Ятсена генералиссимусом Южного Китая — других значимых фигур у южан просто не было.

Пекинское — бэйярское — правительство тоже вскоре раскололось на две клики — Аньхойскую и Чжилийскую — по наименованию провинций, из которых были основные рукводители этих клик. Первую возглавил экс-министр, вторую — президент, которого он сам же и поставил на пост. Причем аньхойцев поддерживала Япония, чжилийцев — США и Англия. Контролируемые кликами провинции составляли чресполосицу, да на юге были свои клики, и еще революционеры, на севере — свои — Китай по факту стал сборищем враждующих территорий, на которых управляли военные. И все еще продолжали заодно играть в демократию.

Так, в 1918 году были проведены выборы в парламент, где три четверти мест заняла аньхойская клика, но в январе 1919 года на Парижской мирной конференции страны-победители приняли решение не возвращать Китаю бывшие немецкие колонии, захваченные Японией — Циндао и окрестности. А аньхойцы с этим согласились. По всей стране прокатились протесты и возникло "Движение 4 мая", направленное против империалистической политики государств и которое ускорило распространение марксизма в Китае, а также вестернизацию страны. Аньхойцам пришлось пойти на попятную и отказаться от признания решений мирной конференции. Чтобы как-то сгладить впечатления от своей предательской позиции, они в октябре 1919 года оккупировали Монголию — типа вернули свои исторические владения (в 1921 году китайцев выбил оттуда барон Унгерн). И, хотя это было встречено с одобрением по всему Китаю, прояпонская ориентация аньхойцев не нравилась многим, в итоге в 1920 году произошел аньхойско-чжилийский конфликт, в котором на стороне чжилийцев поучаствовала и фэньтянская клика, контролировавшая северо-восточные уезды Китая — Маньчжурию, и генералы из южных провинций. В итоге аньхойцы сформировали Армию национальной стабилизации, которую поддерживали японцы, чжилийцы — Армию подавления предателей (названия-то какие !), и в июле за неделю с аньхойской кликой разделались — победа досталась джилийцам, а контроль над правительством Китая перешел от японцев к англо-саксам. Причем сама аньхойская клика все-таки удержала какие-то территории к югу от столичной провинции — местные жители не хотели чужаков на свою голову, поэтому поддержали "своих" военных.

В 1922 уже сами союзники — чжилийцы и фэнтяньцы — сцеплились за контроль над Пекином — армия первых насчитывала 109 тысяч человек, вторых — 120 тысяч. Немалые силы. Сначала инициативой владели фэньтянцы, но быстрый разгром их войск на восточном фронте привел к обрушению и западного фронта (все бои происходили вокруг Пекина — на расстояниях от 10 до 200 километров). В итоге фэньтянцы проиграли, но под воздействием англичан чжилийцы не стали их добивать и фэнтянцы убрались в Маньчжурию — подальше от Пекина.

Чжилийцы правили более-менее спокойно до 1924 года, когда снова вспыхнул конфликт с фэньтянцами — агло-саксы и японцы продолжали отстаивать свои интересы в Китае руками самих китайцев. На этот раз силы были еще серьезнее — 200 против 250 тысяч. Причем за месяц до этих событий чжилийцы выиграли в конфликте с аньхойцами — последние хотя и потеряли контроль над Пекином, но продолдали контролировать свои исконные области — Аньхой, находившийся к югу от Пекина через пару провинций, а также Шанхай — крупнейший порт Китая. Через этот порт проходила основная торговля в том числе опиумом, доходы от которого шли на содержание армий, и чжилийцам не нравилось, что таможенные сборы проплывают мимо них — вот они и докопались до аньхойцев, а затем за месяц боев в отняли у них Шанхай. А тут снова полезли фэнтянцы, горящие жаждой мщения, а потому как следует подготовившиеся.

Очень хорошо подготовившаяся. Так, производство орудий на их предприятиях было наращено до 150 штук в год, пулеметов — более тысячи, винтовок — 60 тысяч, 100 тысяч артиллерийских снарядов, 600 тысяч винтовочных патронов, большое производство минометов и мин для них. Вполне серьезное производство, причем собственное. Авиационная группировка фэньтянцев составляла 300 самолетов, закупленных в западных странах. Были расширены коммуникации — что железнодорожные, что телеграфные — прежде всего на этом они погорели в предыдущей войне два года назад. Существенно улучшилась и подготовка войск. Что самое интересное — главной ударной силой фэньтянцев стала 1я Особая бригада под командованием генерала Нечаева — бывшего главного кавалериста Каппеля — в бригаде было 4600 русских белоэмигрантов, они же составляли экипажи бронепоездов, которые клепались по всей Маньчжурии. Планы по новой войне разрабатывались еще с весны 1923 года, то есть они были уже существенно вылизаны и лишь ждали своего часа. К тому же фэньтянцы сколачивали анти-чжилийскую лигу, в которую вошли и войска Сунь Ятсена, и пострадавшие от чжилийцев аньхойцы — кто владеет Пекином — тот представляет весь Китай на международной арене, и многим чжилийцы в этом качестве уже поднадоели.

ГЛАВА 22.

Первые столкновения начались 18 сентября 1924 года, а с 28 сентября они стали уже ожесточенными. Сунь Ятсен было выступил со своими войсками на север, чтобы сковать чжилийских союзников из другой военной клики, но тут у него в тылу разгорелось восстание кантонских торговцев и он выбыл из игры. Но это не помешало фэньтянцам — пока на одном участке фронта чжилийцы упорно сопротивлялись, на другом участке их оборона была быстро прорвана. Но подходившие резервы сумели остановить фэнтянцев и бои стали переходить в затяжную фазу — с лобовыми атаками укрепленных позиций.

Тем бы все и закончилось, если бы 22 октября подкупленный ранее фэнтянцами командир одной из чжилийских армий — Фэн Юйсян — не устроил переворот, сместив президента и захватив Пекин. На спасение столицы тут же кинулись чжилийские войска, пусть фэнтянцам оказался открыт и ко 2 ноября чжилийская армия окончательно развалилась — оставшаяся организованной часть отступила на юго-запад, к своим союзникам, часть войск подгреб под себя Фэн Юйсян — он создал Гоминьцзюн — Народную армию — и в качестве награды получил в свое управление сравнительно бедные северо-западные районы Китая, тогда как фэнтянцы в дополнение к своему богатому северо-востоку получили Пекин, да и аньхойцы вылезли из нор и прирезали себе несколько городов и уездов, что ранее были под контролем чжилийской клики.

В итоге в ноябре 1924 года сформировалось новое коалиционное правительство из победителей — аньхойской и фэнтянской клик, а также Гоминьцзюна — эти силы контролировали северо-восточную треть Китая. Причем номинальным главой правительства стал представитель аньхойской клики, как самой слабой, а остальные две клики тут же начали тянуть одеяло каждая на себя. К лету 1925 обеими сторонами велись активные переговоры с проигравшей чжилийской кликой, но так как глава Гюминьцзюня ранее их предал, чжилийцы предпочли заключить союз с фэньтянцами. Но и от фэньтянцев откололся один их генерал и перешел на сторону Гоминьцзюня и тут же начал осаду Мукдена — началась анти-фэнтянская война, которая продлилась до апреля 1926 года и закончилась поражением Гоминцзюня — его войска были оттеснены еще дальше на северо-запад, а глава — Фэн Юйсян — отбыл в Москву "на учебу", благо еще раньше он наладил отношения с СССР, от которого стал получать помощь оружием, инструкторами и деньгами.

И пока на севере шли эти разборки, на юге ковалась новая сила — НРА — Национально-Революционная Армия под руководством Чан Кайши, которая и покатила на север аккурат летом 1926 года. Кайши родился в 1887 году, потом рос, учился в школе, в 1906 году приехал в Японию поступать в военное училище, заодно познакомился с революционерами, что кучковались вокруг Сунь Ятсена — Япония тогда была "Англией" Китая — в ней отсиживались китайские революционеры, там же получали довольствие и поддержку. В училище Чан не поступил, зато отрезал косу и отослал ее в Китай — типа до того момента все было нормально. Летом 1907 года Чан все-таки поступил в военное училище, хотя уже в Китае, и уже после него все-таки поступил в пехотное училище в Японии, где учился в 1908-1909 годах, а потом поступил на службу в японскую же армию. Во время учебы он вступил и в революционную организацию Тунменхой, которой руководил Сунь Ятсен. В Китай он вернулся сразу же после начала Синьхайской революции, участвовал в боевых действиях, но в 1912 году бежал в Японию, так как спалился на убийстве одного из видных революционеров — приказ начальства выполнил, но при этом подставился. Через полгода, когда шумиха улеглась, снова вернулся в Китай и начал постепенно вплывать в поле зрения Сунь Ятсена — в 1914 году он выполняет уже его приказы, революционные части под его командованием ведут боевые действия против Юань Шикая, и вскоре Чан становится главой вооруженных отрядов Шанхая. В 1918 году он уже начальник оперативного управления революционных сил, но в 1919 году ему приходится по политическим причинам уйти в тень, где он пребывает до 1921 года — Сунь Ятсен снова вызывает его на службу — надо было заканчивать с милитаристами, хотя бы с южными.

Южные милитаристы были ничуть не лучше северных, и поддерживали Сунь Ятсена как самого видного деятеля революционеров только чтобы не попасть под власть северных — более мощных и сильных — милитаристов. В 1917 году Сунь Ятсен организовал на юге параллельное пекинскому правительство, в которое вошли как представители разогнанного северными милитаристами парламента, так и из представителей военщины юга — в частности, генералиссимуса из Юннаньской клики, генералов из клики Гуанси и других клик — образовалась коалиция из революционеров и военных, которую назвали Движение в Защиту Конституции — имелась в виду конституция от 1912 года, которую попрал Юань Шикай а после его смерти так и не восстановили.

В последующие два года Север и Юг то начинали военные действия, то заключали перемирия — в зависимости от текущего расклада. Причем обе силы, напомню, не были едины и внутри них также вспыхивали вооруженные конфликты. Про бои между кликами Севера я уже писал, на Юге происходило примерно то же самое, в итоге к осени 1919 года южный парламент подмяла под себя гуансийская клика — и военной силой, и разными манипуляциями. Так, с их подачи было объявлено о внеочередном собрании парламента, но многим депутатам надо было еще добраться, на что времени им не дали — поэтому "не успевших" депутатов заменили на своих — выборы провели по быстрому. Но голосов гуансийцам все-равно не хватало, поэтому их фракция покинула заседание парламента, лишив его кворума, так что оставшиеся не могли принять легитимно ни одного закона. "Ну а раз вы все-равно не работаете, то и деньги вам не за что платить" — и "чужим" парламентариям прекратили выплачивать зарплату. То есть сила и видимость законности подкрепляли друг друга — нечто подобное я провернул летом-осенью сорок первого и сейчас собирался провернуть снова, уже в более широком масштабе — поэтому мне и были интересны все эти детали — "а как делали другие ?"

В итоге южная коалиция развалилась, Сунь Ятсен сотоварищи перебрался в Шанхай, где тут же начал сколачивать новую коалицию — под его непосредственным командованием так и оставались 20 батальонов войск, небольшая личная Гвардия и флот — остальные войска были предоставлены милитаристами, которые решили поддержать Суня — как минимум на данном этапе, "а там посмотрим". В результате небольшой Гуандун-Гуансийской войны — то есть между милитаристами двух соседних провинций — Гуансийская клика все-таки потерпела поражение, и в январе 1921 года парламент возобновил работу в Гуанчжоу.

Сунь тут же принялся организовывать Северный поход, чтобы объединить обе части страны, но среди его сторонников хватало сил, которые не желали воевать с Севером. В итоге поднял восстание уже давний соратник Сунь Ятсена — Чэнь Цзюнмин. Он был анархистом и выступал за конфедерацию, против централизации, которую Ятсен хотел установить по всей стране — по примеру Советской России он желал однопартийной системы — революционер на склоне лет начал сильно бронзоветь, хотя и до того были звоночки — еще будучи в бегах в Японии и пытаясь сколотить там для свержения Юань Шикая Китайскую революционную партию, то при вступлении в нее требовал приносить присягу самому Сунь Ятсену, а не организации, что многим не понравилось, в итоге дело с новой партией провалилось. А Чэнь же хотел создать общество будущего — так, в 1919 году в Чжанжоу им была организована коммуна, членам которой предполагалось отказаться от мяса и вина, табака, слуг и рикш, упразднить брак и фамилии — в общем, смесь из нормальных и диких устремлений. Но из-за этой коммуны город "звучал" по всей стране — его даже называли "Москва южного Фуцзяня" — благо что и в Советской России прогладывались подобные настроения, пока трезвомыслящие люди не втоптали особо ретивых революционеров.

В результате этого восстания Сунь Ятсен бежит на эсминце и до начала 1923 года Сунь с Кайши ныкаются от восставших, пока восстание не разваливается из-за внутренней грызни. По возвращении этой парочки к власти Чан Кайши становится начальником генштаба вооруженных сил Гоминьдана — партии, которую Сунь Ятсен воссоздал в 1919 году после разгрома 1913го года.

Сразу после этого назначения Кайши отправляется в Москву, где пытается договориться о помощи с большевистским правительством — все-таки обе силы — революционеры. Москва соглашается помочь. Летом 1924 года открывается Военная академия Вампу — ее задумал еще в 1921 Сунь Ятсен, но восстание помешало планам. Возглавляет академию Чан Кайши, заместителем становится Чьжоу Энлай — один из руководителей недавно созданной Компартии Китая, организацией и обучением курсантов занимались в том числе несколько десятков советских военспецов — руководству Гоминьдана надоело все время опираться на ненадежные вооруженные силы различных милитаристов и недостаточно обученные отряды ополчений, вот они и начали ковать свою армию.

В марте 1925 года Сунь Ятсен умирает, на посту главы гоминьдановского правительства его заменяет Ван Цзывей, а Чан Кайши в качестве командира 1й национальной революционной армии проводит успешную операцию в провинции Гуанси, которая также находилась на юге, к востоку от Гуандуна — это был Восточный Поход. А за ним последовал и Северный.

С северными милитаристами надо было что-то решать, а то они так и будут толкаться друг с другом вместо того, чтобы строить Единый Народный Китай. В марте 1926 года Кайши избирают в ЦИК Гоминьдана, причем занимается он военными вопросами, а в мае Цзывей вдруг заболевает и сдергивает во Францию, в июле так же удачно заболевает председатель Постоянного комитета ЦИК — Чан Кайши становится по сути самым главным и в правительстве, и в Гоминьдане. До кучи он занимает пост главнокомандующего Национальной революционной армией. Ну а так как Гоминьдан на тот момент — самая главная революционная сила, к тому же же с собственными войсками, то Кайши тут же начинает Северный поход.

Напомню, практически весь Китай контролировался военными кликами, и только две провинции на самом юге Китая — Гуандун и Гуанси — были под властью революционеров. Из этих провинций армия Чан Кайши и начала поход. В этой армии были и коммунистические части, Советский Союз помогал оружием и инструкторами, а китайский народ — бесплатными носильщиками и рабочей силой — всем надоела раздробленность и неразбериха. К северу от революционеров находились провинции чжилийской клики — они первыми и попали под раздачу, благо что еще в апреле один из чжилийских генералов поднял восстание, а большинство чжилийских войск находилось на севере — в анти-фэнтяньской войне. Поэтому провинции с большим населением и военным производством сравнительно легко перешли под власть революционеров.

К концу 1926 года были захвачены четыре провинции к северу от Гуандуна — Хунань, Хубэй, Цзянси и Фуцзянь. С ноября 1926 года на северо-западе Китая революционерам стала помогать Народная армия, которой снова руководил вернувшийся из СССР Фэй Юйсянь — его армию также снабжали и обучали советские военспецы. К концу осени милитаристы уже почувствовали, что пахнет жареным, а их покровители — западные державы и Япония — попытались сбить их в какое-то подобие коалиции. Не срослось — противоречия между милитаристами так и не стали выглядеть менее значительными, чем угроза со стороны революционных войск.

Но и в революционных рядах все не было гладко — многих пугала та власть, которой обзавелся Чан Кайши — повторялась история 1918го года с Сунь Ятсеном, которого тоже начали задвигать как только дело пошло на поправку — ну так тогда оно быстро развернулось в обратную сторону. Сейчас же, в октябре 1926, года из Франции был вызван обратно Ван Цзывей — теперь Чан Кайши "нет необходимости" исполнять обязанности главы правительства. И саму резиденцию правительства — а следовательно и столицу революционных сил — в начале 1927 года переводят севернее, поближе к фронту — из Гуанчжоу в Ухань, которая находилась под охраной коммунистического полка НРА, но не в Наньчан, где была ставка Чан Кайши. В марте последнего лишают множества постов, что он смог подгрести до этого под себя — он остается только на посту верховного главнокомандующего НРА — а то ему наверное "и так тяжело". Чану все это не нравилось, как не нравилось и то, что левое крыло Гоминьдана активно корешится с коммунистами — последние даже получили два портфеля в гоминьдановском правительстве.

На счастье Чан Кайши, в Китае присутствовали иностранные силы. С освобождением городов от милитаристов в них вспыхивали забастовки на предприятиях, принадлежащих иностранному капиталу, концессии — территории Китая, находившиеся под управлением иностранных держав — переходили обратно под юрисдикцию китайцев — все это вело к убыткам, но ведь англичане, французы, американцы, японцы — они не для того уже более столетия подминали под себя Китай и его правителей, чтобы терпеть убытки.

В марте 1927 года был освобожден Шанхай и Нанкин, причем власть взяли коммунисты, которые и подняли восстание с подходом частей НРА к городу. Но при освобождении города пострадало несколько иностранцев. И тогда военные корабли держав обстреляли уже освобожденный Нанкин, а в ставку Чан Кайши был послан ультиматум наказать виновных.

Виновными Чан Кайши назначил коммунистов и устроил по китайским городам множество антикоммунистических акций, самой громкой из которых была так называемая "Шанхайская резня", когда 12 апреля в Шанхае были убиты до пяти тысяч коммунистов, разоружены рабочие отряды, а затем с помощью оружия подавлены демонстрации в знак протеста против этих действий. Причем Кайши активно использовал местные бандитские группировки, а оружием и деньгами их снабжали представители иностранных государств. Классический переворот с опорой на внешние средства и внутренних отморозков.

В дополнение Кайши организовал свое правительство — в Нанкине. Правительство в Ухани еще немного поиграло в союз с коммунистами, но потом и оно начало выгонять их из своих рядов — многие командиры НРА были из верхушки китайского общества — владельцы заводов, крупные помещики, торговцы — и им не нравилось, что коммунисты начали национализировать их землю и имущество — вот и начали самочинно разгонять крестьянские и рабочие ополчения, убивать коммунистов.

Первый Объединенный Фронт коммунистов и Гоминьдана развалился, началась Гражданская война между Гоминьданом и КПК, это при том, что еще шел Северный Поход — фактически война Гоминьдана (а до того — и КПК) против милитаристов.

А Чан Кайши в мае 1927 года продолжил было Северный Поход, но его войска подошли близко к территориям прояпонского генерала, и японцы высадили свой десант — пришлось останавливать войска. 1го августа в Наньчане — уже глубоком тылу НРА — под руководством коммунистов восстают части Гоминьдановской армии с целью противостоять перевороту Чан Кайши. Целью восставших было создать в провинции Гуандун базу и начать оттуда Второй Северный Поход — благо первый начался из той же провинции. Восставшие потерпели поражение, но не были окончательно разбиты и отошли в труднодоступные районы, а вот на Чан Кайши его соратники покатили бочку — типа это он спровоцировал это восстание своими жестокими методами по отношению к коммунистам — недавним союзникам.

В результате Чан подает в отставку — то есть прерывает Северный Поход, оставляет так и не объединившиеся нанкинскую и уханьскую группировки Гоминьдана, оставляет войну с коммунистами — и отправляется — та-дам ! — в Японию — похоже, для японцев он был свой в доску, раз мотается туда как на отдых. В его отсутствие некоторые милитаристы попытались наносить удары по НРА, но были биты.

Возвращается Кайши в ноябре, в декабре его снова назначают главкомом НРА, в феврале 1928 года пленум ЦИК Гоминьдана наконец-то утверждает единственное правительство — в Нанкине, и уже под руководством Чан Кайши. И только после этого — в апреле 1928 года — тот возобновляет поход. На внутренние склоки и злодеяния был потрачен целый год, но, похоже, революционеры и националисты поняли, что без Кайши им не справиться — ведь по сути он был создателем НРА — именно он долгое время возглавлял орготдел и отдел кадров, то есть расставлял своих людей, и в условиях внешней угрозы эти люди подчинялись только Чану Кайши, а не каким-то гражданским — классический способ укрепления своей власти. Вот Гоминьдан и решил, что коней на переправе не меняют. В итоге в июне 1928 года был занят Пекин, и чтобы окончательно отмежеваться от династии Цин, столицу перенесли в Нанкин — древнюю столицу династии Мин. В июле Северный Поход был успешно завершен. Не все милитаристы были добиты, но в основном Китай был объединен. Почти.

Фэньтянская клика все так же продолжала контролировать Маньчжурию, северо-западную половину Китая контролировали клика Ма и Синьцзянская клика, да и сама НРА состояла из четырех частей, и лишь одна подчинялась самому Чан Кайши, остальные — Фэн Юйсяну (экс-Народная Армия), шансийской клике и клике Гуанси — по сути, южные клики просто вытеснили северные из района Пекина. Так что, хотя все силы формально признали Чан Кайши лидером Китая, но по сути проводили свою политику — поддерживали Чана когда это было выгодно и выступали против него в других случаях.

Весь 1929 год Кайши пришлось воевать уже со своими бывшими союзниками — весной — с гуансийцами, в сентябре — с Чжаном Факуем — одним из гоминьдановских генералов, который до того успешно подавил несколько восстаний коммунистов, в октябре — с Фэн Юйсянем, в декабре — против провинции Хэнань — а это одна из густонаселенных провинций между Пекином и Шанхаем. Все хотели сохранить за собой власть и сбор налогов, поэтому опасались растущего влияния Чана Кайши.

Дошло до того, что в марте 1930 года мощная оппозиционная группа под названием Движение за реорганизацию Гоминьдана сместили Ван Цзивея на 4м пленуме ЦИК Гоминьдана, а военным руководителем поставили Чжана Сюэляна — сына убитого незадолго до этого главы фэнтянской клики Чжана Цзолиня, против которого боролись всего два года назад — сама клика к этому времени сменила флаги на общекитайские — типа тоже объединилась с остальным Китаем. Благо что его отца уже не было в живых, так что формально все было благопристойно. 18 марта его войска занимают Бэйпин и снова переименовывают его в Пекин — Кайши переименовал город сразу после "объединения" Китая. В итоге к концу марта началось всеобщее наступление на Нанкин, где, напомню, тогда находилось столица Китая, то есть центральное правительство с Чан Кайши.

Но у него было существенное преимущество в авиации, а противники хотя и были многочисленнее, но действовали несогласованно. Поэтому уже в мае центральные войска наносят поражение войскам Фэн Юйсяна (это который почти что "наш", советский), а к концу августа бои велись к северу от Нанкина (250 км от Нанкина и 650 км к югу от Пекина — то есть мятежники существенно потеснили центральные войска). Но центральным войскам удалось снять угрозу с юга, и переброшенные на север части заняли Циндао.

Тем не менее, в сентябре в Пекине возникло сепаратистское правительство — Китай снова стоял на пороге уже фактического разделения. Причем в правительство вошел не только Фэн Юйсян, но и Ван Цзивей, которого всего полгода назад те же самые оппозиционеры отстранили от власти. Вот только при формировании правительства забыли про "молодого" маршала-руководителя фэнтянской клики, и он через несколько дней поднимает восстание, снова захватывает Пекин, только теперь вышибает оттуда оппозиционеров, а в октябре центральные войска наносят очередное поражение войскам Фэн Юйсяна — с мятежом было покончено.

Но не с мятежниками — резкие повороты случались и в последующие годы, плюс к этим поворотам во внутренних раскладах добавился японский фактор. И вот, среди этих сил лавировали и набирали мощь недобитые китайские коммунисты — враги предоставили им достаточно времени, чтобы окрепнуть — и здесь я нашел параллель с нашими событиями, когда немцы все свои усилия направили против РККА, оставив нас на закуску.

ГЛАВА 23.

КПК была сравнительно молодой партией, и даже коммунизм на китайской земле появился в каких-то заметных явлениях лишь в 1916 году, а до того преобладающей модернизационной идеей страны являлся национализм, для которого наиболее знаковой фигурой был Сунь Ятсен. Зачинателем же коммунизма в Китае выступил Ли Дачжао — профессор пекинского университета, который в 1914м году в возрасте 26 лет отправился в Японию изучать политэкономию, где и познакомился с книгами по марксизму на японском языке. Вернувшись в 1918 году в Китай, Ли начал активно пропагандировать коммунизм среди профессоров и студентов, а в библиотеке этого университета работал ассистентом Мао Цзэдун — так он и попал в коммунизм. Резкий рост коммунистических настроений начался с "Движения 4 мая", которое зародилось в 1919 году в ответ на решения Версальского договора оставить Японии отнятую ей у Германии Циндао. В 1920 году существовало уже несколько десятков марксистских кружков, а в 1921 была образована Коммунистическая Партия Китая.

Причем Мао Цзэдун был далеко не на первых ролях. Более того — руководителем партии стал вовсе не Ли Дачжао, им стал Чэнь Дусю. Он был старше Ли всего на девять лет, но это были очень важные девять лет — человек попал в струю и успел наработать нужный опыт. Уже в 1902 году Чэнь участвует в организации двух радикальных антиманчьжурских партий, но отказывается примыкать к Сунь Ятсену и его Тунмэнхою — Чэня не устраивали националистические взгляды Ятсена, так как во время учебы в Японии в 1900 году Чэнь проникся социалистическими идеями и считал их для китайского общества наиболее подходящими. В последующие годы — и до Синьхайской революции, и позднее — Чэнь организует множество печатных изданий, кружков, антиманьчжурских организаций, подвергается преследованиям, его печатные издания постоянно закрываются, он и сидит в тюрьме, и сбегает в Японию — в общем, к двадцатым годам это тертый калач. В 1917 году он поступает деканом в Пекинский университет, где знакомится с Ли Дачжао, и через него — с идеями марксизма — так он и стал секретарем Центрального бюро новообразованной КПК.

Причем сама партия была еще небольшой — даже в 1921 году она насчитывала порядка двухсот членов (не тысяч — просто две сотни). Вот только партия была сильна вовсе не своей численностью, а идеями да поддержкой Москвы и Коминтерна, хотя позднее и погорели из-за их советов — именно Коминтерн рекомендовал китайским коммунистам поддержать Чан Кайши в его Северном Походе, влить свои отряды в Гоминьдан, из-за чего они оказались разобщенными и не смогли оказать достойного сопротивления во время переворота 1927 года — сопротивление началось несколько позднее, когда многие товарищи уже были убиты. Но в начале двадцатых до этого было еще далеко. Милитаристы также заигрывали с коммунистами, когда те были нужны — так, лидер чжилийской клики У Пэйфу разрешал создавать профсоюзы и рабочие школы, а взамен отряды коммунистов помогли ему в борьбе с фэнтяньской кликой в первой войне 1924 года. Но как только она закончилась, У тут же устроил гонения на коммунистов, за что потом поплатился — во время Северного похода Чана Кайши коммунисты воевали против чжилийцев.

В 1922 году по указанию Коминтерна коммунисты создают с Гоминьданом союз против милитаристских клик, а в 1924 году КПК даже входит в состав Гоминьдана, а члены КПК автоматически становились и членами Гоминьдана — эдакая двойная партийность. Эта дружба была растоптана в 1927, и 1 августа полыхнуло восстание в Наньчане — впоследствии этот день стал днем рождения Красной армии Китая. К этому времени численность КПК превышала 60 тысяч человек, а сочувствующих их идеям было гораздо больше — ведь именно коммунисты выступали, а где в гоминьдановской власти были их представители — и проводили раздачу земель, снижение арендной платы, налогов. До этого коммунистические отряды входили отдельными частями и подразделениями в НРА, и восстание подняли фактически эти части, а также некоторые некоммунистические части НРА, которым тем не менее были не по нраву происходившие события. Восстанием руководили Чжоу Энлау и Чжу Дэ, ряд других китайских товарищей (семеро из которых впоследствии стали маршалами — восстание оказалось сильным социальным лифтом), а военным советником у них был Михаил Куманин, который уже сейчас, во время войны, до вторжения немцев на Кавказ был уже в звании генерал-майора и командовал Потийской Военно-морской базой и, надо отметить, когда мы освободили Поти осенью 1943 года, на ВМБ был образцовый порядок — все что возможно увезено, все что нельзя было увезти — подорвано или приведено в негодное состояние — турки с немцами начинали что-то восстанавливать, ну а мы продолжили — хороший командир может как грамотно создать, так и грамотно уничтожить.

Видимо, так же грамотно Михаил Федорович руководил и во время Наньчанского восстания. Когда через несколько дней к городу были стянуты крупные силы чанкайшистских войск, восставшие в количестве 15 тысяч человек двинулись на юг, чтобы создать базу в провинции Гуандун — там с конца апреля — времени государственного переворота, совершенного Чан Кайши, полыхало мощное крестьянское восстание. К концу мая восставших выбили из основных городов провинции, но они закрепились на стыке провинций Гуандун, Хунань и Цзянси — туда-то и направились наньчанцы.

К сожалению, путь длительностью в 50 дней дал противникам большую фору, те смогли собрать внушительные силы на пути восставших и тем пришлось рассеяться мелкими отрядами по тысяче-другой человек и пробираться на восток, в неприступные горы.

Там-то и проявляется Мао Дзэдун. Окончательно примкнуть к коммунистам он решил лишь в 1920 году, когда ему было уже 27 лет, хотя про сам коммунизм знал уже несколько лет, но все пробовал и примерял другие идеологии и течения. Хотя и организационный зуд имел, создав несколько подпольных кружков. Мао участвовал в первом съезде КПК в 1921 году — в качестве участника, не делегата. Но на второй съезд годом позже он уже не попал — за провал в работе по организации партъячеек и профсоюзного движения в одной из провинций. Но еще через год он уловил куда дует ветер и активно поддержал идею Коминтерна о сотрудничестве КПК с Гоминьданом, за что был введен в состав ЦИКа КПК и получил пост секретаря оргсекции партийной организации Гоминьдана в крупном городе. Но эту работу он снова завалил и в 1924 году его вытурили со всех постов и в Гоминьдане и в КПК, не пригласили и на следующий съезд КПК. Похоже, организация чего-либо было не его коньком. Его силы была в другом.

К осени КПК окончательно взяла курс на крестьянскую революцию, и ее первым шагом стала цепь крестьянских восстаний "Осеннего урожая" под лозунгом "Ни одного зерна помещику из нового урожая". Организацией восстания в одной из провинций занимался как раз Мао — с его-то отрядами и соединилась часть наньчанцев под командованием Чжу Дэ — так судьба этих двух деятелей оказалась надолго связана между собой. Чжу Дэ был старше Мао на шесть лет и успел получить военное образование еще при Цинской Империи, к началу революции командовал уже ротой, а потом — батальоном по охране границы с Вьетнамом — именно этот опыт позволил ему позднее разработать тактику партизанской войны, принесшей коммунистам успех.

В 1916-20 годах Чжу командует уже бригадой, но после ее разгрома местными милитаристами подает в отставку и окончательно разочаровывается в текущей ситуации, что и приводит его к идеям марксизма. Правда, в Китае его в КПК не принимают — слишком высокого полета птица. Зато в Берлине его принимает в КПК Чжоу Эньлай — лидер отделения компартии Китая в Европе, и в следующие два года Чжу изучает марксизм и связанные течения, а параллельно знакомился с военным делом, благо недавно закончившаяся Первая Мировая дала много нового опыта. В середине 1925 его высылают из Германии как члена КПК и почти на год он основался в Москве — учился в Коммунистическом университете трудящихся Востока — иностранных студентов там готовили к проведению революций в своих странах, включая военное обучение. И затем почти целый год, пользуясь связями среди китайских военных, Джу Дэ занимает командные посты в различных соединениях, а заодно занимается пропагандой коммунизма в своих частях и их большевизацией — в том числе и его стараниями удалось поднять Наньчанское восстание.

После выхода из Наньчани отряд Джу Дэ на протяжении нескольких месяцев вел бои с превосходящими силами противника и, хотя ему пришлось постоянно отступать, костяк отряда в 300-400 человек мотивированных и подготовленных бойцов он смог сохранить, а к началу 1928 года на юге провинции Цзянси (к северу от Гуандун) он уже контролировал довольно большую территорию, несколько уездных центров, а его отряды насчитывали десть тысяч человек. Правда, весной пришлось покинуть эти районы, и в мае отряды Чжу Дэ соединились с отрядами Мао численностью в 400 человек — так образовался 4й корпус Красной Армии Китая. Его командиром стал Чжу, комиссаром — Мао — последний вплоть до начала двадцатых изучил различные теории, поэтому был начитан и подкован, с легким языком — самое то для комиссара.

И вот этот отряд, продолжая отбиваться от наседавших войск Гоминьдана и милитаристов, постепенно смещался на запад, пока не осел на границе провинций Цзянси и Хунань, в 400 километрах на север от Гуанчжоу и в 1300 на юг от Пекина. И уже оттуда противники, сами раздираемые противоречиями и внутренними конфликтами, выбить коммунистов не смогли — последние получили временную передышку и возможность нарастить свои силы. Причем во всех районах, даже откуда пришлось уйти, коммунисты устанавливали советскую власть, снижали или вовсе убирали арендную плату, раздавали крестьянам землю — и последние это запомнили.

Всего же по стране образовалось порядка десяти таких советских районов — какие-то крупнее, какие-то меньше, но на их территориях проживало до четырех десятков миллионов человек — пусть и в десять раз меньше, чем в остальном Китае, но с учетом широкой поддержки и остального населения это была вполне приличная база. Да, оружия вечно не хватало — что-то удавалось взять в качестве трофеев, что-то — просто украсть со складов, получить вместе с дезертирами из НРА или армий милитаристов, что-то прикупить на черном рынке, а зачастую и сделать самим — в лесных зарослях самопальный дробовик на черном порохе не менее эффективен, чем винтовка. К тому же повсюду ввиду неразвитой промышленности и дороговизны привозных товаров из железа работали деревенские кузницы и домны, которые могли выдавать одну-две тонны чугуна, железа и даже стали в месяц. Было чем отбиваться от внешнего врага. Гораздо серьезнее были внутренние враги — явные и особенно вымышленные.

Первое поколение коммунистов уходило со сцены — где-то естественным путем, а кого-то приходилось и подтолкнуть. Тем более что в первое время руководство компартии не отвечало политике Коминтерна — по ней руководить должен был рабочий класс, тогда как в руководстве КПК было много выходцев из интеллигенции и помещиков — непорядок, и пофиг на реальные заслуги.

Хотя Чэня Дусю сместили не из-за его происхождения — его обвинили в слабом управлении партией и вообще во всех бедах и поэтому сняли с поста генсека КПК (пост был создан в 1925 году). Да и Москва поспособствовала — сразу после чанкайшистского переворота она направила китайским коммунистам "ценные указания", из которых было понятно, что в Москве вообще ничерта не понимают что происходит в Китае. Так, в адресованном компартии документе Гоминьдану (!) предлагалось учредить революционные трибуналы, которые будут рассматривать дела офицеров, не порвавших с Чан Кайши. Это при том, что большая часть Гоминьдана кроме ее левого крыла была как раз с Чан Кайши. Также там требовалось проводить аграрную революцию любой ценой. Это несмотря на то, что многие офицеры армии Чан Кайши были выходцами из помещиков и крупных землевладельцев. Естественно, Чэнь Дусю отправил ответ в стиле "задачи понятны, но сейчас нет возможности их реализовать". Вот и сняли с поста. А позднее — в 1929 году — его исключили и из партии за троцкистский уклон, в чем бы он не заключался — а заключался он прежде всего в том, что Чэнь ратовал за то, чтобы поменьше прислушиваться к Коминтерну и побольше думать своей головой — ведь именно с подачи Коминтерна китайские коммунисты и начали всю эту дружбу с националистами, на которой впоследствии и погорели, а вину обе стороны — и китайцы, и Коминтерн — свалили на Чэня. Я отложил себе в памяти, что эти люди способны быть двуличными и, наоборот, неспособны признать собственные ошибки. Будет возможность — поквитаюсь — и за Чэня, и за других, кого они так подставили — наверняка это был не единичный случай, раз они вообще так себя повели. Люди себя "показали". Впрочем, в 1929 вместе с Чэнем за "троцкизм" исключили из партии и еще несколько сотен его сторонников, которые всего-лишь выступали за то, чтобы прекратились гонения на Чэня. Может, кто из них остался ... А гонители потом и сами подверглись похожим процедурам. Прямо как у нас — с Зиновьевым, Бухариным и прочими деятелями.

После Чэня партию возглавил Цюй Цюбо, который родился в 1899 году, а в 1920 в качестве корреспондента уезжает в Советскую Россию, где проводит два года, рассказывая о жизни в обновленной стране. Видимо, и по этой причине его выбирают в июле 1927 года председателем временного ЦК КПК — в условиях отступления коммунистов по всем фронтам в партии происходили большие подвижки, поэтому и руководящие органы постоянно тасовались. Но весной 1928 года Цюй во главе небольшой делегации китайских коммунистов отправляется в СССР, где проводит два года — что они там делали нам узнать не удалось, наверное — налаживали связи, обучались, согласовывали планы, и партией фактически руководит пара друзей — Ли Сисань и Сян Чжунфа. Последний как раз и стал генсеком на волне замещения руководства КПК выходцами из рабочей среды.

Сян, который родился в 1889 году, как раз и был таким выходцем, к тому же к двадцатым годам он наработал большой опыт в организации профсоюзов, стачек и прочих полезных для революции делах, к тому же еще и до чанкайшистского переворота 1927 года выступал против соглашательской позиции тогдашнего генсека Чэня Дусю, потакавшего Гоминьдану даже в ущерб коммунистам. А самое главное — будучи в Москве в составе делегации китайских коммунистов, он написал письмо Сталину о неправильной "антирабочей" политике КПК, тем более что остававшиеся в Китае центральные органы КПК стали возглавляться выходцами уже только из интеллигенции. Сталин прислушался, в июне 1928 года в Москве прошел шестой съезд КПК, на котором и было выбрано "правильное" руководство — а куда деваться, если все надежды как-то выжить — исключительно на Москву — и так-то число коммунистов сократилось более чем в шесть раз — до десяти тысяч — тут и массовые убийства во время кайшистского переворота и последующего белого террора, и просто выходы некоторых людей из КПК.

Итак, победила "правильная" точка зрения внешних сил — прежде всего Коминтерна — руководить стал рабочий класс. Это при том, что рабочих в КПК было всего три процента — даже меньше, чем интеллигенции и помещиков. А подавляющую часть китайских коммунистов составляло крестьянство. Да, в пользу крестьянства в советских районах Китая проводилась политика перераспределения земли, снижались налоги, но основная риторика была направлена не на их интересы, и если кто-то заикался о крестьянстве, его нуждах — это объявляли правым уклоном. Тот же Сян выступал против такого правоуклониста — Чжана Готао, впрочем Сян выступал и против левого уклона, который проводил Цюй Цюбо.

Результатом этого уклона — то есть желания провести по всем городам сразу и немедленно восстания рабочих — было кантонское восстание в конце 1927 года, когда рабочие города и солдаты учебно-инструкторского полка на несколько дней захватили власть в свои руки. Но это восстание было неподготовленным, многие рабочие о нем просто не знали, поэтому даже несмотря на захват богатых арсеналов, оно было быстро подавлено правительственными войсками и войсками иностранных держав — последние держали вдоль побережья Китая десятки тысяч солдат и до двух сотен боевых кораблей — войска и народы западных государств и Японии блюли интересы своих толстосумов, а значит и свои собственные интересы — более дешевые товары и капающий с верха пирамиды денежный ручеек.

Впрочем, у нас в республике тоже были левые уклонисты — несколько таких деятелей мутили по поводу того, что в нашей республике широко распространено индивидуальное крестьянство, которому к тому же предоставляется техника и услуги МТС. Но тут я ссылался на то, что до войны руководство СССР в Западной Белоруссии так же не преобразовывало массово единоличные хозяйства в колхозы и совхозы, дополнительным плюсом оставить единоличников я приводил и тот момент, что они платят за услуги МТС в два, а за некоторые работы и в три раза больше чем колхозы и совхозы, да и налоги с них больше. Так что большинство людей хотя вроде бы и соглашались, что единоличников надо и дальше зажимать, но и доводы в пользу того чтобы их оставить были существенными, а нападки одного из крикунов я даже периодически использовал в печати чтобы продемонстрировать, как не надо вести полемику. Ну и заодно использовал его "аргументы" для дискредитации этих идей — с некоторыми агитаторами и противников не надо — сами все завалят. В общем — по мере сил учил народ народной же демократии, а не крикливости в стиле "у кого луженее глотка" — Новгород на этом погорел, да и СССР тоже, и мне не хотелось последовать за ними. Остальные возмутители спокойствия тоже пока действовали относительно свободно, двое так вообще были председателями сверхуспешных колхозов, один — начальник совхоза, в котором мы выращивали на откорм бычков и прочую живность, а заодно отлаживали механизацию заготовки кормов — человек нужный и, самое главное — толковый, и конструкторам сельхозтехники помогал очень грамотно. Так что пусть их пока, а там посмотрим.

А в Китае — "никогда такого не было и вдруг опять" — Сян вводит в состав ЦК Ли Лисаня, причем на пост руководителя отдела пропаганды ЦК КПК — а ведь этот пост давал возможность стать рупором всей партии. Ли родился в 1899 году, коммунистическими идеями проникся в 1919 году, когда отправился на учебу во Францию — он был из семьи помещиков, поэтому деньги были. Во Франции он вместе с другими китайскими студентами создает общество китайских коммунистов, но в 1921 году его высылают обратно в Китай за его коммунистические убеждения — французы были очень злы на большевиков, которые отказались выплачивать им долги прогнившего царизма — во Франции много людей в том числе и среднего достатка владели долговыми бумагами немецких царей Российской Империи — обе стороны хотели хорошо пожить за счет русских, русским это не нравилось, русские сказали и тем и другим "На фиг с пляжа" — вот китайцам и досталось по совокупности.

В Китае Ли вступает в КПК и разворачивает бурную деятельность — так, благодаря его ораторским талантам треть членов КПК (всей партии !) конце 1924 года составляли люди, привлеченные именно Лисанем. Правда, тогда в партии было-то всего 900 человек, но треть от них — это уже сила.

И вот Ли разворачивает и на новом посту бурную деятельность, в которой Сян его всячески поддерживает, так что уже и непонятно — кто именно руководит партией. Этому способствовал приказ восточной секции Коминтерна от 1929 года о борьбе с правым уклонизмом — то есть национализмом и мелкобуржуазными наклонностями. Ну а Ли с Сяном и рады стараться — в городах создаются многочисленные подпольные комитеты для подготовки всеобщего восстания, комитеты постоянно проваливаются, начинающиеся локальные восстания топятся чанкайшистами в крови, партия несет неоправданные потери — ее численность сокращается уже до десяти тысяч человек. "Не, так тоже не годится" — сказал Коминтерн и в январе 1931 года возвращает обратно на пост генсека "исправившегося" Цюя Цюбо, а вместе с ним — и "московскую" группу китайских коммунистов — то есть китайцев, которые в конце двадцатых обучались в Москве в Коммунистическом университете трудящихся востока и Китайском университете трудящихся Китая (КУТК) — учебных организациях, в которых преподавали даже Троцкий и Сталин — настолько важное внимание уделялось воспитанию подрастающей элиты — китайцы изучали и политэкономию, и языки, и военное дело, и ведение подпольной работы. Люди были подготовленные.

И вот этот "десант" начинает в 1931 году работу по борьбе с правыми уклонистами в КПК, в результате во многих провинциях поменялись руководители парторганизаций и военных частей Красной армии Китая. Они же протолкнули на пост генсека КПК Бо Гу — пост освободился после того, как летом 1931 года полиция Гоминьдана, взяв командира одного из красных отрядов, вышла на след Сяна Чжунфа, которого вскоре опознали во французской концессии Шанхая и французы выдали его чанкайшистам, которые быстро его расстреляли, опасаясь что коммунисты попытаются отбить своего лидера. И, похоже, Бо Гу был подставной фигурой — в 1931 ему было всего 24 года и, хотя он обучался в Москве в КУТК и входил в "московскую группу", но как-то сомнительно, чтобы он оказался самым авторитетным и опытным деятелем компартии. Похоже, Москва решила подгрести под себя Китай и начала с его компартии. Но тут все активнее начинал выходить на большую сцену товарищ Мао.

ГЛАВА 24.

В отличие от людей, оказывавшихся все это время во главе компартии, Мао делал основную ставку на крестьянство, и так как процент крестьян в компартии был подавляющим, лидерам КПК приходилось терпеть Мао — за ним стояла реальная сила, с которой приходилось считаться. Я тоже пытался выстраивать такую силу, точнее — несколько — не только армия и спецслужбы, но и научно-технические работники, и рабочие, и аграрии — как единоличники, так и колхозы-совхозы. Ну а чтобы эти контингенты стали действительно силой — наделял их средствами — как техникой, источниками существования, так и оружием, причем чтобы все было по закону а кто попытается отнять — тот враг.

Мао, видимо, также хотел иметь хоть какую-то реальную силу, поэтому активно продвигал идею создания Красной армии — именно в 1927 году он отчеканил "Винтовка рождает власть". А руководство КПК все еще рассчитывало на гражданские народные массы — на их восстание, пусть и вооруженное — у всех были свежи в памяти воспоминания о Сунь Ятсене, который — наоборот — опирался на военных — "и посмотрите к чему это привело !". Через десять дней Постоянный Комитет КПК все-таки высказался негативно об этом тезисе Мао, назвав его "ружьизм" — типа военная сила должна быть вторична, а революционные массы — первичны. Хотя зачем противопоставлять эти два явления — мне было непонятно — одно другому не мешает. К тому же после чанкайшистского переворота сеть сельских организаций оказалась загнанной в подполье, а то и разрушенной, и по сообщениям местных парткомов "у крестьян душа не лежит к драке". Центр в своих расчетах на народные выступления оторвался от реалий — только организованная военная сила еще как-то могла всколыхнуть всеобщее выступление, а само по себе оно если и возникнет где-то, то скоро заглохнет или будет легко задавлено, как случилось, например, на Донбассе, в Харькове, Одессе — людей просто бросили на съедение. Так и Мао — хотел иметь какую-то организованную защиту. Но руководители раз за разом отвечали Мао Цзедуну "Складывается ощущение, что вы не верите в силу революционного порыва масс". Но одного порыва недостаточно — его надо чем-то защищать.

Вот Мао и стал ковать свои силы — этим он был мне близок. Он собрал несколько частей НРА, отколовшихся от Гоминьдана и перешедших к коммунистам, а также несколько плохо вооруженных крестьянских и рабочих отрядов — должность члена политбюро позволяла такое — и с этими силами приступил к захватам городов. Но один полк попал в засаду и потерял половину личного состава, второй занял один из городков но вскоре был выбит оттуда гоминьдановцами, далее последовали еще неудачные столкновения, в итоге уже через неделю из трех тысяч бойцов у Мао осталась всего половина, а уездный центр, где готовилось восстание рабочих, все так же был недосягаем. И Мао двинулся на юг. Неудачи стоили ему в дальнейшем места в Политбюро ЦК, хотя он и остался членом ЦК, в вину ему поставили как раз расчет только на военную силу, без учета революционного порыва масс. Тот факт, что эти порывы раз за разом гасятся — руководство КПК не принимало в расчет. И даже неудачи последующих попыток восстаний с апофеозом — провалом в Кантоне и гибелью там нескольких тысяч коммунистов и рабочих — не сдвинуло членов Политбюро со своих позиций — "только народное восстание ! толкьо хардкор !"

Мао же в конце сентября 1927 года вывел свою поредевшую до одного полка армию в труднодоступные горы и переформировал ее по заветам Блюхера — в каждом взводе — партъячейка, над ней ротная ячейка, над ней — батальонная — и так далее — помимо военной появилась и партийная вертикаль. Причем служба была добровольной — остались только те, кто хотел воевать и дальше. Мао начал тренировать свою небольшую армию, скорешился с местными бандюганами — подарил им винтовки в обмен на помощь, вел бои местного значения с силами гоминьдана, а если тех было больше — уходил выше в горы. В конце 1927 года он окружил и разгромил батальон гоминьдановских войск, но пленным разрешил уйти куда захотят — и многие решили остаться, так как в Китае существовала поговорка "из хорошего железа не делают гвоздей, из хороших людей — не делают солдат", а тут была совершено новая армия, с новыми принципами взаимоотношений не только между солдатами, но и между солдатами и командирами. Более того — прослышав про такой жест, некоторые командиры гоминьдана начали отпускать захваченных в плен коммунистов в надежде на такой же ответ — и это несмотря на все жестокости Гражданской войны. Прямо как мы с немцами, только у нас был обмен, а не просто отпускали на все четыре стороны.

Руководство гоминьдана разглядело в Мао угрозу и начало стягивать войска, а руководство КПК относилось к действиям Мао также неоднозначно — действия вроде бы и успешные, но все — в разрез с линией партии, точнее — ее руководства. Так, Чьжоу Энлай, глава военного комитета ЦК КПК, говорил, что войска Мао — "это те же бандиты, шатающиеся то туда то сюда". В итоге в начале 1928 года Мао выводят не только из состава Политбюро, но и из местного парткома. То есть по сути он теперь не имеет полномочий командовать им же созданными коммунистическими отрядами — они ведь подчиняются местному парткому. В итоге Мао остается на должности комдива, но теперь над ним есть партийный из центра, который к тому же сообщил Мао, что тот вообще исключен из партии — как бы решил подбодрить подчиненного чтобы лучше работал. По приказу этого партийца Мао со своими войсками отправился на встречу с войсками того самого Чжу Дэ, и очень вовремя — гоминьдановцы как раз начали наступление на район, где находился Мао, и даже захватили и казнили того самого партийца — Мао временно остался без начальства.

Вместе с Чжу Дэ они расширили площадь советских районов, так что их объединили в так называемый пограничный район Хуань-Цзянси (с чем он граничил — мне было непонятно — границы самого Китая были далековато — район находился в юго-восточном углу Китая, в паре-тройке сотен километров от моря), и Мао был назначен секретарем Специального Комитета этого района — похоже, оргструктуры и должности клепались в КПК просто на ходу, по мере необходимости. А из отрядов Мао и Чжу была образована 4я рабоче-крестьянская революционная армия — руководство КПК начинало понимать, что без мощных вооруженных формирований никакое движение народных масс не будет успешным. И, как Сталин выдвинул лозунг построения социализма в отдельно взятой стране, так и Мао выступил с тезисом о построении советской власти в отдельно взятых "красных" районах Китая — пусть они даже окружены со всех сторон "белыми" районами — прямо как наша республика в сорок первом-сорок втором. Это вместо мелких восстаний по всему Китаю. В отличие от руководства КПК, Мао говорил, что крестьянские массы — это безбрежный океан сочувствия и поддержки, в котором только и могут плавать крупные рыбы — красные партизаны. Красиво и точно. Ну так Мао с молодости не любил физический труд, а вот насчет почитать был не дурак, благо что средства родственников позволяли не работать, а читать и учиться — мог бы поехать и во Францию, но там бы уж пришлось работать.

А вскоре позиция Мао нашла поддержку на состоявшемся в Москве 6м съезде КПК, где было отмечено, что партия переоценила силы рабочих и крестьян, и был взят курс на партизанскую войну, что уже вскоре привело к повсеместному появлению Советов — Гоминьдан не поспевал везде и всюду, поэтому контроль над многими сельскими районами был потерян — на более или менее долгий срок, но потерян.

Но эта позиция съезда дошла до Мао и его начальников лишь через несколько месяцев, к тому же в коммунистическом движении Китая образовалось как бы несколько центров силы — Москва, Шанхайское Политбюро, провинциальные парткомы и командиры вооруженных частей — и все тянули одеяло на себя. Летом 1928 года на Мао и Чжу Дэ наседали из райкома с тем, чтобы они шли освобождать Хэньян. Но Мао возражал против такого решения, так как город и его окрестности был сильно укреплен и коммунисты лишь потеряют людей. Руководство вроде бы согласилось, вместо этого Чжу Дэ с двумя из четырех полков 4й армии направился в рейд на юг, рейд прошел успешно, но на обратном пути представитель того же руководства снова стал настаивать на атаке Хэньяна. Чжу Дэ, как военный, был не особо против — все-таки город — узел дорог, и его захват осложнит гоминьдановцам сообщение между южными провинциями, а коммунистам — наоборот.

Как и предполагал Мао, атака закончилась безрезультатно, с большими потерями. Но Чжу Дэ, уже тяготившийся необходимостью делить командование с Мао, начал совместно с другими партийцами катить бочку на последнего — дескать атаки не удались из-за того, что Мао не привел два остальных полка 4й армии. Пеняли ему и на то, что он "забыл" также и о внутрипартийной демократии, стараясь свести принятие решений к единоличной диктатуре. В итоге был создан Специальный Комитет, который руководил Советским районом коллегиально — Мао стал лишь "одним из" членом партии, принимавшим решение по самому району и 4й армии. И снова с помощью политических интриг Мао был задвинут — несмотря на все свои заслуги в деле организации новой армии и советского района. Тут уж поневоле озвереешь и будешь думать плохо о своих соратниках и начальниках. Наверное, именно тогда Мао окончательно решил идти путем интриг, не считаясь ни с чем. К счастью, вплоть до декабря интенсивных боевых действий не велось — коммунисты зализывали раны. А в декабре наконец-то пришла директива ЦК КПК, выпущенная еще в июле (да, шла четыре месяца), в которой подтверждались выкладки Мао. В итоге в районе был создан Фронтовой Комитет, который был высшим органом коммунистической власти в данном районе, а вся жизнь района подчинялась интересам 4й армии. Мао стал секретарем этого комитета, остальные органы подчинялись теперь этому комитету — бывшие начальники Мао районного уровня стали его подчиненными.

Тем более что Мао понемногу отходил от позиций максимальной опоры на крестьянство — по его словам, коммунисты из крестьян "обладали мелкобуржуазным сознанием", у них "отсутствовала достаточная твердость, безудержная удаль сменялась приступами панического страха". Поэтому, насмотревшись на разгромы нескольких крестьянских полков, Мао стал выступать за то, чтобы хотя бы на руководящие посты выбирались солдаты и рабочие, хотя и от крестьянства не отвернулся, отметив несколько позднее, что "ошибочно опасаться крепнущей мощи крестьянства, видя в ней угрозу руководящей роли пролетариата" — типа на данном этапе пролетариат конечно лучше, но крестьян тупо больше.

Летом, когда обстановка стабилизировалась, в партию начали вступать совсем уж неподходящие элементы, это несмотря на то, что партийную организацию периодически чистили от зажиточных крестьян, землевладельцев, чиновничества, любителей азартных игр, курильщиков опия, откровенных бандитов. В армии тоже накопилось предостаточно и бывших пленных, и бандитов, бродяг, воров — много убежденных коммунистов полегло в боях или выбыло из рядов из-за ранений, и приходилось восполнять численность кем только можно. К зиме 1928/29 годов боевой дух такой армии неуклонно падал. Окруженный со всех сторон врагами советский район находился фактически на голодном пайке — зачастую военным было просто нечего есть, стоимость унции соли доходила до серебряного доллара — месячного заработка рабочего. А указ Мао о том, чтобы не отбирать ничего у крестьян, а только покупать, выполнялся практически беспрекословно, поэтому армия сидела на голодном пайке, были организованы свои сельхозугодья, часть продовольствия выдавалась выращенным там натурпродуктом, и тем не менее на прокорм уходило пять тысяч серебряных долларов в месяц, и так как денег вообще-то не было, прибегали к экспроприациям имущества у помещиков и торговцев — обращения к ним заканчивались словами "... Если вы оставите данную просьбу без внимания, то это послужит доказательством вашего сговора с контрреволюционерами и тогда нам придется поджечь в городе все лавки и магазины" — типа "сами будете виноваты если не поделитесь. Спасибо." Вежливые, блин. К зиме за такой помощью приходилось уходить все дальше и дальше от базы, но порой удавалось достать только мешки с опиумом, который и пускали в продажу. Положение все ухудшалось и к зиме становилось уже катастрофическим.

К счастью, в это время в район вышел отряд численностью в 800 человек — бывших гоминьдановских солдат, которые еще осенью подняли восстание и все это время с боями продвигались на юг — и эти дополнительные силы уж точно кормить было нечем. До кучи были добыты сведения, что к району собираются 25 тысяч гоминьдановских войск, чтобы покончить с коммунистами. Так что в середине января 1929 года большая часть 4й армии снялась с района, горными тропами двинулась на юг, на следующий день разгромила гоминьдановский батальон и подхарчилась на его полевых кухнях, а затем так и двинулась по тылам противника — все дальше и дальше на юг. Отряды, оставшиеся для охраны базы, продержались неделю, а затем также — по горным тропам — начали уходить — с женщинами, детьми, стариками. Но вскоре основная их часть попала в засаду, в итоге вырваться из окружения удалось лишь трети — менее чем трехста человекам. Армии Мао повезло больше — из 3,5 тысяч бойцов она потеряла 600 человек.

Следующие три месяца армия скиталась по разным местам — закрепиться нигде не удавалось, лишь создавались местные советы, которые с уходом армии работали подпольно. Постепенно Мао с Чжу начинали приходить к выводу, что как таковая база им не особо-то и нужна — партизанская война и постоянные рейды не менее эффективны, чем удержание какой-то территории, тем более что и удержать что-то они не смогут — это если гоняться за их отрядами — гоминьдановцам не хватит сил, а если сидеть на одном месте — враги получаят время на сосредоточение своих сил. Именно по этой же причине я форсировал летом-осенью сорок первого переделку танков в самоходки — чтобы было чем отбиваться, а то постоянно бегать по лесам и жить в землянках — конечно, можно, но ущерба немцам будет нанесено меньше, а мне хотелось убить их как можно больше и дальше будь что будет. Но у нас была возможность создания такой базы — много оружия оставалось по полям или на немецких сборных пунктах, а то и на довоенных складах РККА, тогда как у Мао с Чжу ничего подобного не было, поэтому и перспектив для создания зимой стационарного района было немного, по сути — никаких. И, пусть и в меньшей степени чем у нас, но все-равно недостаточно постоянная связь с руководством КПК давала им определенную свободу действий, Мао даже как-то справедливо отметил — "Руководству не стоит забывать о том, что его директивы должны предусматривать определенную свободу наших действий, в противном случае те, кто находится в поле, будут вынуждены нарушать субординацию или притворяться глухими".

Ух как точно подмечено ! В нашей армии и других структурах было разобрано уже несколько сотен подобных случаев, когда подчиненные действовали по своему усмотрению и невзирая на приказы — если человек понимает общую задачу, то как он ее будет выполнять — в принципе уже его дело, главное чтобы набил побольше немцев и не подставил своих людей и соседей. Таких "слишком самостоятельных но толковых" мы и продвигали наверх или как минимум примечали в качестве кадрового резерва, лишь в редких случаях, когда такие действия были неоправданны, были понижения — человек еще не готов. Но, повторю, такие случаи были редкими — все-таки не даром мы отлаживали нашу систему продвижения кадров. Справился человек с делом — получил несколько баллов. А если выполнил его по собственной инициативе — еще несколько. Потом еще и еще. И если при этом не страдал политической трескотней, а говорил по делу — снова заработал несколько плюсиков. Ну а если вдруг в ответ на конкретный вопрос его прорвало словесным поносом про партийную линию и всеобщее благосостояние — тут же штраф. То есть к моменту, когда подчиненные могли действовать самостоятельно, они уже набирались опыта правильного поведения, случайных людей там не оказывалось, а если оказывалось — тут же проходило расследование — а как он вообще туда попал ? Кто поставил ему дополнительные баллы и за что ? Глядишь, и оценщик мог потерять баллов и по достижении определенной нижней границы просто лишиться права одобрять представления на присвоение дополнительных баллов от нижестоящих инстанций, а то и лишиться права на подачу таких представлений — и спускался на уровень ниже — скажем, ранее мог оценивать или одобрять ротных или инженеров, а теперь — только взводных и бригадиров. Ну или наоборот — если оцененные или одобренные им люди почти постоянно выдавали хорошие результаты — росло и количество баллов оценщика, и по достижении новой планки повышался и его уровень. Чистая математика. Ну, почти ... слишком много времени пока уходило на разбирательства — человеческий фактор никуда не деть.

А армия Мао продолжала свой рейд — ненадолго захватывая города, она пополняла там запасы оружия, денег и продовольствия, кооптировала в свои ряды новобранцев, расстреливала контрреволюционеров и затем под напором превосходящих сил двигалась дальше. Хотя порой и громила преследователей — так, в бою в конце февраля было взято в плен более тысячи гоминьдановцев. В этих условиях инструкции ЦК о рассредоточении армии на мелкие отряды выглядели для Мао нелепыми — да, бойцов можно разослать по окрестностям чтобы они поднимали там восстания, но эти восстания будут быстро подавлены, а оставшиеся отряды потом уже не соберешь. А уж приказ Мао и Чжу прибыть в Шанхай — до которого не близкий свет — вообще не шел ни в какие ворота.

А ЦК в лице Чжоу Эньлая продолжал бомбардировать Мао приказами о рассредоточении армии и прибытии пред светлые очи, на что Мао отвечал очередными реляциями в стиле "да мы тут сейчас новую советскую республику забацаем — вот-вот уже сейчас". И так как сообщения ходили в одну сторону в лучшем случае за две недели, у Мао было время. Мы и сами играли в такие игры, когда с конца сорок первого установили какую-то связь с Москвой, а периодически приезжавшим к нам переговорщикам и комиссиям показывали только то что надо. Причем разным комиссиям — разное — по нашим прикидкам это потом требовало в Москве дополнительного времени на согласование позиций и результатов, выработку дальнейших шагов — что надо спросить, что можно приказать а что нельзя — по сути, мы спамили руководство СССР бесполезной и противоречивой информацией. У трех таких делегаций мы даже смогли выведать шифры и от их имени послали несколько радиограмм, противоречивших передаваемым ими данным — а это тень и на саму комиссию, и на остальные ее сообщения, а ведь со всем этим еще надо разобраться, снова решить кого послать — какие надо получить сведения, какие вопросы решить, соответственно — какой должен быть уровень приезжающих к нам лиц — всяких там майоров-полковников мы просто валандали показывая им образцовые хозяйства, это в начале приехал Меркулов, но он — чисто "посмотреть", никаких вопросов не решал и даже не пытался — наверняка уже дошла информация что мы мягко посылаем тех, кто пытается поставить нас под свое командование. А следующие "комиссии" приезжали с настроем, как будто мы уже в подчинении у ротного старшины ближайшей фронтовой армии. Ну и наше отношение было таким же. А затем — после серии неудачных наступлений РККА первой половины сорок второго, а особенно после захвата нами Кенигсберга — вопрос был снят сам собой, пусть и на время — все-равно пока не добраться. Так же не добраться было и ЦК до Мао, да даже если кто доберется — вокруг — люди которые знают Мао, а приехавшего к ним гостя — не знают, и как они себя поведут в случае каких-то осложнений — непонятно. Так что члены ЦК тоже не особо горели желанием ехать непойми куда. Проще послать очередное письмо — вроде и дело делаешь, и вместе с тем безопасно.

В середине апреля все-таки было принято решение снова обосноваться в каком-нибудь районе, создав там советскую республику — уже было понятно, что у гоминьдановцев не хватает сил чтобы разгромить коммунистов, сами коммунисты набрались боевого опыта, обросли запасами и людьми — можно снова попытаться осесть. Но между Мао и Чжу Дэ снова возникли трения. Тогда как бойцы Мао нарабатывали опыт в условиях стационарной базы, бойцы Джу Дэ до соединения с Мао находились в постоянном движении — опыт был совершенно разный. Да, сейчас бойцы Мао приобрели и опыт подвижной войны, но все так же были склонны к оседлой жизни — одно другому не мешало. К тому же Мао был склонен, как это потом охарактеризовали, "к диктаторским замашкам и патриархальному стилю руководства" — так, еще в феврале он протолкнул решение о роспуске Военного комитета, главой которого был Чжу Дэ — типа комитет был нужен только на постоянной базе, а сейчас у нас поход. Чуть позднее по этой же "причине" отказались от полковой организации — боевыми единицами стали колонны — ведь походе же! — но это же привело к тому, что нарушились связи между командирами разных уровней, появились новые командиры. Вот военным — во главе с Чжу Дэ — и не нравилось постоянное задвигание их в угол через эти оргмероприятия — Мао, похоже, поднаторел в них после того, как с ним неоднократно проделали подобные штуки.

ГЛАВА 25.

А тут в мае от Чьжоу Энлая прибывает посланец — и Мао — "ну, раз вы так хотите" — снова воссоздает Военный комитет, только ставит во главе этого комитета того самого посланца, а не Чжу Дэ — типа он "из ЦК", поэтому так будет лучше. И ведь не придерешься — формально и пошел навстречу военным, и соблюл иерархию присутствующих. Люблю такие эпизодики. Но новый посланец начал копать под самого Мао, последний "огорченно" заметил, что два руководящих органа это видимо слишком, поэтому надо упразднить Фронтовой комитет с Мао во главе (не будет же он ратовать за роспуск Военного комитета, за который усиленно топил лишь две недели назад) — в результате на расширенном совещании большинство проголосовало за роспуск — та-дам-м-м-м-м !!! — Военного комитета — Мао был известен и успешен, а как будет вести себя новенький — неизвестно, поэтому рисковать никто не захотел. Полностью оправдался расчет Мао на то, что коней на переправе не меняют. Вот и я держался на этом уже два года — больших косяков нет, небольшие — терпимы, результат также налицо — чего еще надо ? От добра добра не ищут.

Но тут прошла Всеармейская партийная конференция. На которой уже Мао был оттерт с поста секретаря Фронтового комитета — припомнили ему и диктаторские замашки, и необоснованные возражения против партизанской войны — он тогда усиленно ратовал за создание советского района — постоянной базы — и за слишком оптимистичные оценки по срокам создания такой базы — всего год ! и это после неудач предыдущих месяцев — с эдакими наполеоновскими планами он может подвести всех под цугундер — вот и проголосовали за другого секретаря. За последние два года Мао уже в третий раз терял высокий пост, хотя и оставался рядышком. Похоже, это подкосило Мао — в последующие полгода он практически не принимал участия в каком-либо планировании или организационных мероприятиях — так, малость поконсультировал товарищей как им обустраивать советский район, а потом и вообще заболел малярией и отбыл вместе с семьей в горную хижину, на двери которой повесил табличку "Приют книжника". Укатали сивку крутые горки.

Укатали, да не совсем — напоследок "сивка" метнул в Политбюро письмо, где изложил свою позицию, за которую его и поперли из Фронтового комитета. Тут уже в Политбюро возмутились действиями своих товарищей — вы чего там творите ? доводы товарища Мао вполне обоснованы, именно парторганизация должна руководить всей деятельностью армии, и раз Мао — ее секретарь, то все его действия — это никакой не авторитаризм и патриархальность, а тру-политическая работа. К тому же негоже просто так пинать аж целого члена ЦК, пусть и не из его Политбюро. Вы там как следует подумайте и вертайте товарища Мао назад.

По получении такого фитиля местные партийцы тут же подорвались к хижине Мао — типа вернись мы все простим ! Мао — ни в какую — "Я не могу просто так взять и вернуться". А и действительно — кем он вернется ... ? Партийцы почесали в затылках и выдали правильный ответ — "Возвращайся секретарем Фронтового комитета, как было и раньше". "Вот теперь Вы мне любы" — ответил Мао и вернулся. Да еще как ! На первое заседание его принесли на носилках — все-таки больной человек. Кода подобные сведения дошли до Москвы, там почему-то сразу же распрощались с Мао и Коминтерн даже опубликовал некролог. Ну, значит точно долго жить будет.

Вот только нормально жить не дадут. Политбюро хотя и одернуло местных партийцев, чтобы те не обижали Мао, но и на самого Мао снова наехало. От имени Чжоу Энлая, который на тот момент был главным по военной части в КПК, и от Ли Лисаня, который был главным по идеологии (и которого потом турнули как раз за его левацкие взгляды) пришло грозное письмо со словами "ЦК сурово осуждает узость миропонимания тех товарищей, которые считают, что для революции Красная армия — это все". И затем таким же макаром проехались по идее Мао создавать опорные базы — и это несмотря на то, что ранее одобрили его взгляды. Одобрили, да видимо не все — насчет централизации власти его поддержали, а насчет создания баз — нет. Ну а насчет терок между Мао и Чжу Дэ высказались в стиле Троцкого — "оба в равной мере несут ответственность за неправильные методы работы". То есть не подержали никого из них — прямо "ни войны, ни мира". Это как ранее Москва касательно ближайших действий КПК после чанкайшистского переворота прислала "ценный" ответ насчет поднимать ли восстание в Наньчане — "если нет твердой уверенности в победе, то лучше не начинать". Так тогда получается что вообще ничего начинать не надо. В результате Мао снова отошел от руководства "по болезни", но тяжелейшие поражения коммунистов от Гоминьдана во второй половине ноября заставили партийцев чуть ли не слезно умолять Мао вернуться на руководящие посты — все-таки когда Мао был у власти, коммунисты одерживали победы даже в очень трудных условиях. В итоге в конце ноября 1929 года Мао любезно согласился снова стать секретарем Фронтового комитета — высшего органа в войсках, который, тем не менее, подчинялся местному райкому — где воевала армия — тому райкому и подчинялся.

В декабре Мао устроил партконференцию — нечто вроде партийной чистки, но еще сравнительно мягким способом. На этой конференции искали корни ошибочных воззрений, а так как степень ошибочности определял Мао, то корни были найдены среди сторонников его заклятого соратника — Чжу Дэ. А какие обвинения ! Просто сказка !!! "Чисто военное мышление", "пагубные идеи ультрадемократии", "идеалистические извращения понятия дисциплины" — я когда читал подобранные высказывания, ухахатывался до слез, многое себе даже записал в блокнот с цитатами — может, потом и блесну чем-то подобным если придется ... нет, недаром Мао столько лет изучал восточных и западных классиков философии, поэзии и литературы ! В итоге, хотя имя Чжу Дэ явно не упоминалось и он вроде бы как оставался чистым, но брызги от его растоптанных соратников и подчиненных обляпали его с ног до головы. Правда, зачастую за дело — после многократных отстранений Мао от командования заложенные им принципы новой коммунистической армии дали огромную трещину вплоть до их исчезновения в некоторых частях — снова появились телесные наказания, расстрелы дезертиров, бросание раненных на произвол судьбы, издевательства над пленными, жестокость обращения со своими — вплоть до доведения до самоубийств — такими методами выиграть войну было нельзя, их могла бы применять только очень сильная армия, которой начхать на мнение своих служащих и населения. Ну, до поры до времени. Красной же армии было до этого далеко.

А тут снова вмешались внешние обстоятельства. Националистическое правительство вознамерилось полностью выдавить СССР из Китая и заодно отжать себе КВЖД, которая находилась под совместным управлением двух стран, для чего организовало погромы советских консульств в Маньчжурии — после чанкайшистского переворота они только там и оставались. В ответ Москва попросила китайских коммунистов активизировать партизанскую борьбу, а заодно начала подготовку к экспедиции в Маньчжурию. Националисты уже были готовы дать задний ход — да поздно, все уже завертелось. Позиции ЦК тут же развернулись на 180 градусов и практически полностью совпали с тем, что предлагал Мао — тут и укрупнение частей Красной армии, и создание баз, и необходимость захвата крупных городов — когда в январе 1930 года Мао показал эту директиву своим соратникам, их вид был жалок — ведь именно за такие взгляды они и прогоняли Мао несколько раз с руководящих постов. Авторитет Мао взлетел до Луны и на некоторое время стал непререкаем. Под председательством Мао был создан Главный Фронтовой Комитет, который объединил три армии — 4ю, которую и так возглавлял Мао в качестве главного партийца в данном регионе и секретаря ее Фронтового комитета, а также 5ю и 6ю армии, действовавшие в соседних районах. Правда, дальше объединения этих сил под единым руководством дело не пошло — от захвата крупных городов пришлось отказаться, так как в них находились крупные гоминьдановские части, поэтому все усилия были направлены на расширение советских районов в сельской местности. И всю весну и лето 1930 года Мао приходилось отбиваться от нападок со стороны ЦК, который требовал скорейшего захвата крупных городов — его войска проходили обучение и нарабатывали опыт в мелких стычках с гоминьдановцами, а своим подчиненным, которые интересовались — когда же начнем выполнять требования ЦК ? — он говорил "Выполнение ошибочных инструкций является актом саботажа". Не, Мао — это нечто ! Так все вывернуть, причем в правильном направлении ... тут нужен не то что талант — ДАР.

ЦК все это надоело, и в июле в каждой провинции создаются Комитеты действия, подчиненные непосредственно ЦК и руководящие всеми действиями коммунистов каждый в своей провинции — это в параллель райкомам. А для управления армейскими группировками создана Центральная армейская комиссия и, хотя возглавить ее предложили Мао Цзэдуну, а Чжу Дэ предложили пост главнокомандующего, положение Мао ухудшалось — если раньше его армия была подчинена ЦК опосредованно — через местную парторганизацию, то теперь — напрямую. Что не замедлило сказаться — тут же был отдан приказ выступать на захват Наньчана — крупного города в провинции Цзянси, в котором и началось первое восстание, послужившее созданию Красной армии Китая.

Приказ Мао начал исполнять, но неспешно — 150 километров прошли за десять дней, потом шли еще две недели, пока наконец не вышли в окрестности Нанчаня. Но и тут — заняли станцию на противоположном берегу реки, пальнули несколько раз из орудий в честь годовщины нанчанского восстания — как раз 1 августа — и откатились на 90 километров от города — "чтобы заняться мобилизацией масс и сбором средств". А тут начал "подыхать ишак" — из Москвы пришло письмо, в котором говорилось, что в настоящий момент в стране отсутствуют признаки революционного подъема и у революции недостаточно сил для свержения Гоминьдана ... целесообразнее взять под свой контроль несколько важнейших провинций" — Кремль поддержал линию Мао. Правда, сам Мао про это еще не знал — письмо пришло аж в июле, но Ли Лисань, который и пропагандировал захват городов, просто скрыл его. К тому же 5я армия Пэн Духая вдруг одержала крупную победу над превосходящими силами одного из милитаристов, заняла крупный город и даже продержалась в нем девять дней, пока гоминьдановцы не стянули свои войска и совместно с недобитыми войсками того самого милитариста не выдавили из него коммунистов (войск в Китае было немеряно, разных и на любой вкус). Тут уж и Мао начал склоняться к мысли, что захват городов — это не так уж и плохо. Но пока принимали решение, пока собирали силы — момент был упущен, войска Мао были остановлены за несколько километров от намеченного к захвату города, пришлось возвращаться обратно в свой район. Зато в начале октября на обратном пути захватили третий по величине город провинции с населением в сорок тысяч человек — до того коммунисты пытались захватить его восемь раз и все как-то не удавалось, а тут подошел Мао и националисты поспешно отступили.

А почва под Ли Лисанем все сильнее горела. Он находился в Шанхае на полуподпольном положении — местный милитарист смотрел сквозь пальцы на существование коммунистов. И если раньше общение с Москвой шло перепиской, то в июле Лисаню установили радиостанцию с Москвой, и сообщения о несвоевременности восстаний в городах Ли теперь начал получать не раз в три-четыре месяца, в чуть ли не каждый день. И, хотя ему до поры до времени удавалось скрывать их от своих товарищей — как Гитлер якобы перед нападением на СССР скрыл от военных данные своей разведки о новых советских Т-34 и КВ, чтобы не пугать своих генералов — так и для Лисаня время заканчивалось. А тут из Москвы наконец прибыл Чжоу Эньлай, и Лисаню пришлось прилюдно каяться перед своими товарищами за все свои грешки — ведь тут не только сокрытие сообщений от Коминтерна, но и ряд инициированных им неудачных восстаний, стоивших коммунистам множество жизней. В итоге Ли покинул все свои посты и в декабре 1930 года прибыл в Москву (где, кстати, и живет на данный момент — нашим людям даже удалось с ним немного пообщаться — неофициально (впрочем, не только с ним — я кропотливо собирал информацию о подводных течениях в мировом коммунистическом движении) — говорливый и бойкий дядька рассказал нам немало интересного, хотя и пришлось изрядно пофильтровать).

Наступал тридцать первый — переломный.

По всему капиталистическому миру бушевала Великая Депрессия, поэтому надежды коммунистов на светлое будущее были самыми радужными. Подкреплялись они и победами над гоминьдановцами. За прошедшие три года Красная армия, несмотря на все внешние и внутренние перипетии, достаточно окрепла, чтобы представлять реальную угрозу Чан Кайши и его приспешникам, а также прочим китайским милитаристам, удерживавшим свои районы и провинции. Чан Кайши также видел эту угрозу, поэтому осенью 1930 года пообещал раз и навсегда покончить с красной угрозой в провинции Цзянси, собрал стотысячное войско и двинул его на коммунистов Мао. Но вооруженные силы под командованием Мао также представляли серьезную силу. Если в начале 1928 года их численность была четыре тысячи человек, из которых была вооружена всего половина, то к концу 1930 под рукой Мао было уже сорок тысяч бойцов, причем вооруженных и более-менее обученных, в армии была налажена служба первой медицинской помощи, ухаживания за раненными, служба снабжения и транспорта. А, главное — вдохновленных идеей построения справедливого общества — в последнем они наголову превосходили войска националистов, хотя последние были многочисленнее и лучше вооружены, особенно тяжелым вооружением и современной техникой — радиостанциями, самолетами и танками. Поэтому коммунисты охотились за этими трофеями с особой тщательностью — захваченные орудия, пулеметы, радиостанции — зачастую вместе с их расчетами и обслуживающим персоналом сразу же ставились в строй уже коммунистической армии.

Менялась и тактика — от партизанских действий Красная армия постепенно переходила к подвижной войне, когда действия небольших подразделений координировались на большой территории, а не просто — где нашел врага — там и бьешь. Мы также начинали переходить к такой тактике уже осенью сорок первого, да и до сих пор этот вид боевых действий был у нас в большом почете — это позволяло выходить из-под удара крупных сил, но вместе с тем постоянно наносить врагу урон. А вода, как известно, камень точит — особенно если не цепляться за территории и первейшим делом учитывать соотношение потерь — у врага их должно быть как можно больше, а у нас — как можно меньше. Ну, в идеале. Именно поэтому я и настаивал на возможности отхода под давлением превосходящих сил, и одновременно на захвате или хотя бы контроле как можно большей территории, чтобы было куда отходить. Вот и Мао выдвинул принцип глубокого заманивания противника, который он как всегда облек поэтической метафорой — "Враг наступает — я отхожу, враг устал — я нападаю".

В этой тактике затяжной войны Мао пытался избежать генерального и решительного сражения, так как понимал, что его войска при этом будут разбиты ну или как минимум понесут несопоставимые потери. Его расчет был на противоречия в лагере противников — если на коротком промежутке времени они могут быть сглажены, то на длительном — все-равно вылезут наверх — между начальниками внутри каждого из войск — националистов, многочисленных милитаристов — начнутся разногласия, и между руководством самих войск — Чан Кайши и милитаристами отдельных провинций — также начнутся разногласия. В общем — надолго противников не хватит — сами развалятся. В этом плане, конечно, наша ситуация отличалась от китайской — мы не могли рассчитывать на то, что немецкая армия развалится, наш расчет был на то, чтобы перемолоть фашистов достаточно для того чтобы у них просто не хватило сил на решительный удар по нам — им ведь надо еще воевать с РККА. Впрочем, агентура докладывала, что и в немецкой армии хватало внутренних противоречий — так, часть генералов и рейхскомиссаров была склонна сначала покончить с нами — кровоточащей занозой в их тылу — и уже потом навалиться всеми силами на РККА. Гитлер же с другими приближенными настаивал на скорейшем разгроме именно РККА, поэтому хотя на нас и выделялись силы — чтобы подсластить горькую пилюлю проигравшим в обсуждениях — но все-таки основные силы в сорок первом были направлены против РККА, а в сорок втором Гитлер обиделся на своих генералов за то, что они не смогли выполнить свои обещания разгромить СССР в молниеносной войне, и вернулся к своей идее сначала нанести поражение западным союзникам — прежде всего Англии — так мы вообще оказались третьими в очереди и кратковременно стали первыми только после захвата нами Кенигсберга летом сорок второго, но тогда мы смогли отбиться от наступления с юга, так как много сил немцы отправили в Африку, да и те силы что шли на нас с юга — с Украины — были отвлечены от наступления против РККА — как раз шло Киевское сражение, то есть их также было недостаточно.

Вот и Мао рассчитывал на то, что подвижными боевыми действиями он сможет вывести свою армию из под мощного удара и вместе с тем настолько скует силы противника, что тот просто не сможет занять весь советский район, в котором дислоцировались войска Мао. Конечно, правильность моих действий была подтверждена временем, но было полезно да и, что там говорить — приятно, когда их правильность подтверждалась и действиями других людей, а то мне до сих пор пеняли некоторые соратники на то, что мы не начали генеральное наступление еще в сорок первом, "ну или хотя бы летом сорок второго — тогда бы уже были в Берлине". Забыли, что в то время наша армия была совсем не та, что сейчас — летом-осенью сорок третьего. Я напоминал и об этом, ну и заодно приводил пример китайских коммунистов — и зачастую отсылка к чужому опыту была весомым аргументом — люди затихали, по крайней мере на время. У Мао же не было возможности сослаться на подобные примеры в близкой истории, поэтому ему так же приходилось отбиваться от нападок по поводу выдвинутой им тактики глубокого заманивания и сдачи территорий в обмен на время и распыление сил противника. И лишь бои конца тридцатого и начала тридцать первого показали правильность такой тактики. Да, при этом приходилось сдавать советские территории, с соответствующими потерями в материальной части, возможностях снабжения продовольствием, да и просто людских потерях — в отличие от нас, проводивших глобальную эвакуацию с тех территорий, которые мы не могли защитить, у китайцев не все могли уйти вместе с коммунистами или вывести свои семьи. Но в конечном итоге действия Мао привели к важной победе над войсками Чан Кайши.

До конца тридцатого года коммунисты отступали целых шесть недель, были сданы несколько уездов — вроде бы победа националистов, но Чан Кайши тоже понимал внутреннюю неустойчивость своих сил — время работало против него. Поэтому он решил действовать методом загонной охоты — пока часть сил преследует коммунистов, другая часть по широкой — в двести пятьдесят километров — дуге заходит к ним в тыл и — вуаля! — коммунистов останется только сжать и добить. Силы были распылены. Мао наконец-то дождался. 30 декабря 1930 года был разгромлен первый крупный отряд националистов, который вырвался вперед — в плен попало более девяти тысяч гоминьдановцев, захвачено пять тысяч винтовок и тридцать пулеметов. Гоминьдановская дивизия начал было отступать, но коммунисты бросились в погоню и 3го января 1931 года было захвачено в плен еще три тысячи солдат противника, а также богатые трофеи, в числе которых была и радиостанция с ручными генераторами — возможности по координации действий между соединениями все время повышались.

Но тут снова вмешались внутренние процессы в КПК. Еще в декабре Мао был снова введен в кандидаты в члены Политбюро — он уже побывал и в самом Политбюро, и вот снова появилась надежда туда вернуться. Но в середине января прошли выборы нового Центрального Бюро КПК (количество бюро там было немеряно, и Центральное — это нечто коллективного генсека КПК), а одним из его секретарей назначен Чжоу Эньлай, который ранее был главой Военного комитета КПК и с которым у Мао частенько бывали разногласия. Центр захотел вернуть новые красные районы под непосредственное руководство ЦК, поэтому 15 января пришел приказ о роспуске Фронтового и Революционного комитетов армейской базы — Мао снова остался не у дел и без своих руководящих органов. Формально. Фактически же армия, стоявшая за Мао, выразила ропот недовольства такими изменениями, поэтому, хотя руководящих органов у него и не было, стороны договорились о том, что управлять всеми действиями советского района и армии будет именно Мао. Все эти пертурбации происходили из-за того, что Москва меняла руководство КПК — в Китай приехали десятки коммунистов, которые до того несколько лет обучались в Москве — эту группу так и называли — "китайская фракция Сталина", "28 большевиков", или просто — "возвращенцы". Заодно планировалось поставить под свой контроль и вооруженные силы — независимый Мао со своими приближенными были не нужны новому руководству. Но тут нашла коса на камень — сами коммунисты не хотели быть пешками — кого сверху поставили — тому и подчиняемся. Поэтому "новенькие" временно отступили, а к весне тридцать первого даже восстановили упраздненные органы власти советского района, и даже вернули Мао и Чжу Дэ на руководящие посты этих органов — теперь уже и формально.

Чан Кайши же, получив болезненное поражение от коммунистов, теперь готовился еще тщательнее — он собрал уже двести тысяч войск, причем непосредственно его войска должны были давить на коммунистов, быть молотом. А наковальней станут войска милитаристов на границе красного района. Тут уже Мао выступал за то, чтобы прорвать фронт наступавших гоминьдановцев — при таком соотношении сил тактика заманивания привела бы к тому, что коммунистов просто окружили бы и раздавили. Выступив на север в середине апреля, через месяц Красная армия устроила засаду на одну из колонн гоминьдановцев и полностью ее разгромила — в плен было захвачено четыре тысячи солдат, в трофеях оказалось пять тысяч винтовок, пятьдесят пулеметов, двадцать пушек и еще одна мощная радиостанция. За последующие две недели коммунисты разгромили еще несколько отрядов гоминьдановцев, в итоге, потеряв более двадцати тысяч человек, Чан Кайши отдал приказ на отступление. Мао снова вышел победителем в схватке, более того — снова оказавшись победителем, он показал, что не надо им командовать, он и сам знает как громить врага — это на время сняло все претензии к нему со стороны руководства КПК и развязало руки — мало кто решится зарезать курицу, несущую золотые яйца, особенно когда обстановка на остальных фронтах — внешних или внутренних тут уже неважно — не самая благоприятная и вообще до победы еще очень далеко. Это после победы, ну или при ее приближении — да, можно убрать успешных руководителей с постов — чтобы не мешали руководить — это понимал Мао, это понимал Сталин, это понимал я, это понимали многие другие руководители за историю человечества. А вот как готовиться к таким изменениям — тут было широкое пространство возможностей и решений. И одно из таких решений — чистки.

ГЛАВА 26.

Причем эти чистки проходили во время жестоких боев с Гоминьданом — и осенью тридцатого, и зимой-весной тридцать первого, и летом того же года, когда Чан Кайши запланировал сделать третий заход на коммунистов. Причем последние никак не ожидали, что после двух крупных поражений он сможет собрать еще более мощную армию — теперь уже триста тысяч человек — показатель, что Кайши пересмотрел свои взгляды насчет коммунистов — если раньше они были чем-то вроде горстки бандитов, а основными своими противниками он считал недобитых милитаристов, то за последние три года ситуация кардинально поменялась. Так что в июне коммунистам пришлось объявить всеобщую мобилизацию, но гоминьдановцы не стали ждать и начали медленное продвижение на юг в советские районы. По пути они возводили укрепления, чтобы не потерять ни одно подразделение своих войск от неожиданных нападений, как это было в две предыдущие кампании.

И, пока Красная армия собиралась в единый кулак, националистам противостояли лишь отряды самообороны, которые обстреливали националистов из засад, зачастую используя древние кремниевые ружья, делали ямы-ловушки на горных тропах. В ответ националисты вырезали деревни подчистую — крестьяне, получив землю от коммунистов, не хотели возвращения помещиков и, соответственно, возврата к полуголодному существованию.

Более того — в третьей кампании уже коммунисты попали в засаду. Наконец-то собрав свои соединения в более-менее мощный кулак, они как и всегда намеревались ударить во фланг передового отряда, разгромить его, захватить его тылы и затем выйти на тылы основной группировки Гоминьдана. На этот раз не срослось. Через два ночных перехода коммунисты уже было вышли на исходные позиции для атаки, но тут к ним поступила информация, что передовой отряд гоминьдановцев получил крупные пополнения и было принято решение отменить операцию. Но было поздно — уже сами коммунисты были окружены со всех сторон несколькими дивизиями националистов. Отвлекающий маневр одной из коммунистических дивизий позволил основным силам вырваться из мешка и даже нанести националистам крупное поражение — в плен было захвачено более семи тысяч гоминьдановцев. Но Чан Кайши был уже отлично знаком с тактикой коммунистов, поэтому, выявив направление их основных сил, он снова начал затягивать кольцо окружения. Но теперь уже националисты недооценили упертости коммунистов. Когда последние были зажаты уже плотным кольцом и попытки прорваться через него оказались неудачными, они просто оставили свое тяжелое вооружение, повозки, другое имущество, и выбрались из западни по склонам довольно высокой горы, которая считалась непроходимой для армии, а потому не имела охранения даже цепочкой постов. Двадцать пять тысяч человек в ночной темноте просто вскарабкались по ее склону и затем спустились в долину уже в тылу гоминьдановских войск. после этого почти что поражения коммунисты уже приготовились снова уходить в подполье и действовать мелкими партизанскими группами, но тут недобитые милитаристы севера и военные группировки юга заключили между собой соглашение и создали на юге Китая свое правительство, в итоге в начале сентября 1931 года Чан Кайши пришлось свернуть операцию против коммунистов и направить свою армию на нового врага. Так что коммунисты хотя и понесли существенные потери, но еще оставались купной силой — они еще контролировали районы с населением более двух миллионов человек.

А 18 сентября началась японская оккупация Маньчжурии, и Чан Кайши стало совсем не до коммунистов, хотя обе стороны понимали, что впереди их ждут новые, гораздо более серьезные столкновения. Тем не менее, очередная крупная победа Мао, пусть и доставшаяся ему как бы сама собой, по независящим от него причинам, окончательно убедила и ЦК, и Коминтерн в том, что его линия на данный момент самая правильная — надо развивать красные районы в сельской местности, оставив на время идею о проведении восстаний в крупных городах.

Авторитет Мао укрепился снаружи, то есть со стороны ЦК, укреплялся он и изнутри — среди его подчиненных, вот только для этого пришлось сменить их чуть ли не всех поголовно. Началось все еще в феврале 1930 года на совещании Фронтового комитета под председательством Мао было зафиксировано: "руководящие партийные органы всех уровней переполнены крупными землевладельцами и зажиточными крестьянами и проводят откровенно оппортунистическую политику. Без срочного очищения своих рядов мы не сможем продвигаться к намеченным партией целям ... Всем сознательным коммунистам необходимо подняться и свергнуть всевластие оппортунистического руководства, изгнать из своих рядов представителей господствующих классов и активно большевизировать партию".

Этим настроям способствовали и политические процессы, происходившие в конце двадцатых годов в СССР, и последовавшие в КПК изгнания "троцкистов" — можно было продолжать ту же политику и на более низком уровне, тем более что соратники Мао были из другой провинции — Хунани, а партийная верхушка в красном районе Цзянси — из местных, которых не особо и жалко, благо что они явно сопротивлялись проведению земельной реформы по передаче земли — причем зачастую своей же — беднякам. В итоге на совещании Фронтового комитета было принято решение распустить руководящие органы местных парторганизаций, а секретная директива предусматривала физическое устранение наиболее влиятельных и одиозных партийных руководителей провинции. Это было новым для того периода — ранее "своих" максимум снимали с постов, но еще никогда не убивали. Ну так когда-то же надо и начинать ... Благо что в верхах — центральном аппарате КПК — уже появлялись высказывания в духе "кто не подчиняется партийной дисциплине — тот пособник врагов". Отсюда было недалеко и до убийств — ведь врагов надо убивать, хотя все свои действия еще собирались обставлять по закону — как говорил сам Мао — "обвиняемый предстанет перед открытым судом и будет приговорен к смерти" — то есть иного исхода кроме смерти уже и не предполагалось, все лишь обставлялось видимостью законности и справедливости.

За первые четыре месяца 1930 года из партии были исключены сотни человек, правда, пока без расстрелов. Но уже в мае 1930 года в партийных документах появляются упоминания о подпольной организации АБ-туаней, члены которой то ли прокрались, то ли "прокрались" в парторганизации ряда уездов. Что это за группа — непонятно, само слово туань переводится с китайского как "группа". Да, появилась в одном из уездов Китая в 1926 году группа АБ-туаней — "антибольшевистская лига", хотя буквы А и Б вроде бы означали степень посвящения, уровень члена этой группы. И ее численность, влияние — также были под сомнением. Но это и неважно — требовался какой-то жупел — АБ-туани, польские, гондурасские разведки — неважно — был бы "враг", а нужная организация под него найдется. И если в начале года партийцев лишь исключали из партии, то уже к концу во вновь освобожденных провинциях было расстреляно более тысячи "членов организации АБ-туань, проникших в руководство парторганизациями".

А дело все разгоралось и выходило из-под контроля Мао. Если поначалу поиском врагов занимался муж сестры его жены, то летом он с подачи ЦК был сменен одним из руководителей другого советского района, а там и вовсе Специальный комитет, учрежденный Мао, был преобразован в Комитет действия — один из комитетов, образованных ЦК КПК по всей стране для централизации власти в компартии. Репрессивный орган вышел из подчинения Мао и зажил своей жизнью. Сразу же были легализованы пытки "членов и тайных агентов общества АБ-туаней" — в тексте говорилось, что допросам должны быть подвергнуты те, кто в своих словах "представляются нам самыми преданными, прямодушными и положительными товарищами". Ну то есть чем сильнее ты будешь убеждать всех в своей преданности делу коммунизма — тем больше ты враг. Понятно, что если не будешь в этом убеждать — то тоже враг. В общем, когда Мао вернулся в конце ноября из инспекционной поездки по районам, то, как он сам же и писал в ЦК — "на руководящих постах остались лишь гоминьдановские агенты, занятые организацией покушений, пытающиеся установить связь с белыми армиями и строящие заговор с целью уничтожения советской власти". Выходит, чистку надо углублять. Тем более что Мао "чистил" местных партийцев, которые поддерживали линию Ли Лисаня на захват городов, то есть были оппонентами самого Мао.

А тут еще предложенная Мао тактика глубокого заманивания противника предполагала сдавать советские районы гоминьдановским войскам — это означало для красных командиров и бойцов из этих районов, что их родные будут вырезаны гоминьдановцами. В армии начался ропот. "Ага — это АБ-туани !!!" — воскликнули чистильщики, взяли несколько самых говорливых, те под пытками сразу же "раскололись", назвали своих "сообщников" — пошла чистка и в армии, в дивизиях были расстреляны десятки человек, вплоть до того, что в одной только 4й армии из семи тысяч ее состава было расстреляно тысяча триста человек, а всего в Первой фронтовой армии было более четырех тысяч человек только за одну неделю "признались" в тайных связях с Гоминьданом, из них две тысячи — расстреляно. И в этих условиях Красная армия продолжала наносить врагу урон. Вот что значит пропаганда — недаром Ли Лисаня считали рупором коммунистов — именно его зажигательные речи сподвигли многих людей включиться в борьбу за светлое будущее, и даже несмотря на то, что рядом оказалось много "врагов", остававшиеся продолжали борьбу. И пусть Ли вскоре и турнули со всех постов, но его статьи и листовки еще долгое время зажигали новые сердца (в отличие от Троцкого, Ли далеко не сразу погиб от руки своих соратников, вовремя выехав в СССР, хотя и там ему пришлось немного посидеть в застенках НКВД в 1938, но вскоре он был отпущен и в РИ вернулся в Китай в 1945 году, снова стал членом ЦК и был затравлен уже хунвэйбинами в 1967 — покончил жизнь самоубийством).

Причем сами исполнители старались не за совесть, а за страх — опасались показаться слабовольными и нерешительными по отношению к врагам революции — один даже приговорил к казни четырнадцатилетнего подростка, который относил обеды офицерам, которые были признаны агентами АБ-туаней. Впрочем, подобные действия были оговорены в инструкциях Мао — "Со смертью ответственных работников не спешить; выжать предварительно из них максимум информации... Пользуясь ею, можно сделать более разговорчивыми других арестованных...". Расследования, проведенные через два года, выявили, что "Все дела об агентах Гоминьдана были раскрыты на основе признаний обвиняемых. В ходе получения и проверки сведений не всегда проявлялось должное терпение... В основном использовался метод "кнута и пряника". "Пряник" означал признание, полученное путем хитрости, бамбуковой же плетью обвиняемого, подвешенного за связанные за спиной руки, избивали до тех пор, пока он не начинал говорить. Если это не приводило к желаемому результату, в ход шли свечи для благовоний или керосиновая лампа. Наиболее мучительной была пытка, при которой ладони арестованного прибивали к столу, а затем загоняли ему под ногти тонкие бамбуковые иглы. Каждая из пыток имела свое название: "посадить в седло", "полет на самолете", "лягушка утоляет жажду", "обезьяна хватает себя за почки"... Пытки являлись единственным способом получить признание от упорствующих". В общем, если уж началась "кампания" и за тобой "пришли" — надеяться не на что, терять уже нечего, и проблема лишь в том, что "приходят" не те, кто отдают приказы — до последних достать сложнее, да и времени уже нет — поздняк метаться. Так что если уж началась кампания — тут либо сразу бежать либо мочить тех кто ее начал, пока все не разрослось и зачинщики еще не шухерятся по любому поводу.

Коса нашла на камень в Футяни — уездном городе в одном из районов советской земли Мао. Чистки там начались в начале декабря 1930 года и поначалу шли по наезженной колее — через неделю в бамбуковых клетках сидело уже более сотни человек, причем не только сами "заговорщики", но и их жены, которые тоже "давали показания". Но тут в город приехал один из высокопоставленных "следователей", и на его беду среди заключенных оказался его земляк, который смог убедить следователя в своей невиновности, был отпущен — и тут же поднял мятеж, так как он был командиром батальона. Восставшие в ночном штурме взяли тюрьму, убив при этом более сотни охранников, выпустили заключенных, и так как они все были довольно высокопоставленными партийцами, то тут же взяли власть в свои руки, возглавили 20ю армию, находившуюся в том же районе, и подняли бучу — отправили в ЦК призыв освободить Мао от всех постов, везде были развешены транспаранты "Долой Мао Цзэдуна! Поддержим Чжу Дэ, Пэн Дэхуая и Хуан Гунлюэ!" — то есть соратников Мао, пусть и не его преданных сторонников — как бы дело в одном человеке, а не в системе.

Мятежников обвинили в антипартийном заговоре и попытке расколоть партию, главарей исключили из партии и начали налаживать мосты с рядовыми мятежниками — было объявлено, что обманутые могут рассчитывать на объективную оценку их действий. К тому же Мао и сам понимал, что крови пролито уже более чем достаточно. Но его победы над гоминьдановцами позволяли и дальше давить на мятежную армию, а поддержка ЦК лишь подогревала его аппетиты, и аресты подозреваемых шли весь январь и февраль 1931 года, более того, даже те, кто уже подвергся пыткам но пока почему-то не был расстрелян, признавали необходимость дальнейших арестов — "Мы не отрицаем: гоминьдановская агентура создала в Цзянси разветвленную организацию, щупальца которой протянулись и в советские районы. В борьбе с нею мы принимали самое активное участие... Товарищ Дуань Лянби был первым, кто открыто выступил против агентов Гоминьдана в Специальном комитете провинции Цзянси. Теперь его же обвиняют в предательстве...". Ну то есть "произошла ошибка, но товарищи ведь разберутся, правда ? действуют-то они в общем правильно, надо только освободить нескольких ошибочно обвиненных людей — а остальных можно ...". Если совсем кратко — "А нас-то за что ?" В итоге 20я мятежная армия в марте 1931 года все-таки сложила оружие, рассчитывая на справедливость своих соратников. Но на их беду как раз в это время произошло низложение Ли Лисаня, и новое руководство рассматривало все эти действия мятежников как "продолжение антикоминтерновской, антипартийной линии Ли Лисаня", направленной на "развал Красной армии и уничтожение советских районов". В результате руководители выступивших против чисток частей были обезглавлены, сама 20я армия была расформирована через несколько месяцев, когда казалось, что буря уже улеглась. Ее рядовые и офицерский состав разбросан по другим соединениям, было казнено свыше четырехсот человек. То есть даже если пообещали — не факт что сдержат слово.

А Мао получил индульгенцию на продолжение чисток — новому руководству КПК надо было по максимуму ошельмовать предшествующее, и чистки теперь проходили под предлогом борьбы с просочившимися в партию враждебными элементами, которым потворствовало это предыдущее руководство. Чистки шли не только в советском районе, возглавляемом Мао — "перетрахивали" всю КПК — новое "московское" руководство подводило под агентуру Гоминьдана любые попытки возражать его курсу. Это не замедлило сказаться на активности народных масс. Как сообщал один инспектор КПК — "Те, кто выражал недовольство политикой партии во сне, кто не хотел нести транспаранты с лозунгами, держался в стороне от массовых шествий или не являлся на партийные собрания — арестовывались как агенты "АБ-туаней". Население пребывало в таком страхе, что многие отказывались от предлагаемой новой работы даже в тех случаях, когда их ждало повышение — риск быть обвиненным в пособничестве АБ-туаням для новичка всегда выше... В разгар чистки опасность представлял даже обычный разговор с собеседником. Простые члены партии часто не ходили на собрания, если на них не присутствовал какой-нибудь высокий чин, который мог бы потом подтвердить, что именно говорили и слушали присутствовавшие. Работники отделов политической безопасности прямо говорили, что лучше расстрелять сотню невиновных, чем оставить на свободе одного злодея. Преданность делу революции доказывалась лишь активным участием в объявленной на "АБ-туансй" охоте".

Доходило до комичного — так как люди под пытками начинали говорить любые имена какие только могли вспомнить, многие ответственные работники просто начали прятать таблички со своими именами, которые они вообще-то были обязаны носить на верхней одежде — типа бейджиков. А так — не знает какой-нибудь человек имени такого работника — значит и не сможет назвать его на допросе, когда туда попадет.

А чистки продолжались до конца 1931 года. Еще осенью один из инспекторов ЦК КПК сообщал — "девяносто пять процентов ответственных работников парткомов и Лиги молодежи юго-западных районов Цзянси признались в связях с АБ-туанями". Мао зачистил местные партийные организации практически начисто — были исключены из партии десятки тысяч человек, сколько их них расстреляно — а кто его знает ? Зато теперь местные парторганы можно было формировать с чистого листа. А заодно вернуть "партийную законность". Мао выпустил "Временную процедуру учреждения юридических органов и рассмотрения дел контрреволюционеров" — чиновники низшего ранга лишались возможности выносить приговоры, вводилась процедура апелляции, запрещалось применение пыток. Политбюро ЦК КПК также выдавило слезливую формулировку "Убийства ни в чем не повинных людей Бюро признает чудовищной трагедией. Они привели к панике среди членов партии, причем подверженными ей оказались даже некоторые руководящие органы. Задача чистки заключалась вовсе не в попытке изолировать оппонентов и завоевать расположение народных масс, обманутых контрреволюционерами. Напрасные жертвы подорвали авторитет партии и ее силы противостоять классовому врагу. Средневековая жестокость стала самой серьезной нашей ошибкой".

Ага, "верим".

Впрочем, в дальнейшем смертные казни выносились в основном классово чуждым элементам — зажиточным крестьянам, помещикам, бывшим чиновникам, а простой люд "получал право начать новую жизнь". Чистки продолжались еще два года, хотя уже и не в таких темпах — в целом по стране отделы политической безопасности рассматривали в среднем 500 дел в месяц и выносили до сотни смертных приговоров.

На фоне все разгоравшейся жестокости гражданской войны это было уже почти что человечно.

Впрочем, в итоге зачастую получалось так, что коммунисты теряли в этих внутренних распрях больше людей, чем в стычках с гоминьдановцами и милитаристами — многочисленные группировки разного уровня внутри КПК и Красной Армии под предлогом борьбы с АБ-туанями постоянно устраивали грызню и взаимную резню, благо что оправдание можно было найти всегда — "Революционная активность растет на глазах... Наш противник уже убедился в том, насколько бесполезны и смешны его аэропланы, пулеметы и винтовки. Поэтому-то он и вынужден засылать в наши советские органы и Красную армию своих всевозможных реформистов, агентов "АБ-туаней" и прочую шваль... Они действительно представляют серьезную опасность. Легко распознать врага, когда он атакует тебя в открытую, с помощью аэропланов и пулеметов, но не так просто рассмотреть реформиста, гоминьдановского шпиона или другого наймита в соседе. Вот до чего коварен противник!". С наступлением стабилизации в советских районах тут же повылезали местные лидеры или те кто в них метил и старались подмять под себя всех и вся любыми доступными способами — "Выбей из него признание, выбив, поверь ему и убей доносчика. А если он не признается — убей все равно". Это привело к тому, что когда ЦК КПК позднее попыталось в 1937 наладить связи с остававшимися на юге партизанскими зонами, первых посланцев просто убивали, считая их провокаторами. Бумеранг. Который, впрочем, помог мне летом-осенью сорок первого отбиться от многочисленных посланцев и комиссий с Большой Земли — их если и не убивали как провокаторов, то с удовольствием задерживали до выяснения, тем более что я распространил директиву о задержании подозрительных личностей как лазутчиков, провокаторов и диверсантов, чему поспособствовал и приказ ставки ВГК N270 от 16 августа 1941 года, особенно если вырвать из контекста фразы типа — " ... и все же воображают себя командирами полков и батальонов? Нет, нельзя! Это не командиры полков и батальонов, а самозванцы. Если дать волю таким самозванцам, они в короткий срок превратят нашу армию в сплошную канцелярию. Таких самозванцев нужно немедленно смещать с постов, снижать по должности, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из рядов младшего начсостава или из красноармейцев. ". Поэтому некоторые, трясшие бумажками или просто своими знаками различия, просидели у нас до трех месяцев, пока их личности не были подтверждены из Москвы или из ближайших фронтов, с кем у нас был уже налажен контакт через цепочку партизанских отрядов.

В Китае с предателями и изменниками поступали еще более жестоко — полностью вырезались их семьи. Впрочем, гоминьдановцы действовали точно так же — уничтожали семьи красных командиров, первая жена Мао была убита, а могли его родителей перекопаны — мстили всем, до кого могли дотянуться. В захваченных красных зонах гоминьдановцы сжигали и расстреливали целые деревни — как они сами декларировали — "осушить пруд, чтобы выловить всю рыбу". Лесные массивы вырубались под корень, чтобы партизанам негде было прятаться, а гоминьдановские снайпера стреляли по любому обнаруженному ими движению. Подсчет убитых коммунистов и "коммунистов" гоминьдановцы вели по количеству отрубленных голов, а когда это стало неудобным — слишком много голов ! — стали считать только по отрезанным ушам, причем не по их количеству, а по весу высушенных — многие командиры гоминьдановских частей измеряли их сотнями фунтов. Что неудивительно — убивали десятками тысяч. В убэйском уезде — сто тысяч, в окрестностях Сиани — восемьдесят тысяч, всего же из миллиона жителей приграничных районов Хунани и Хубэя в живых остались всего десять тысяч. Наверное, кто-то смог убежать от националистов (таких же китайцев !), но кости белели по склонам гор еще долгое время. Впрочем, жестокостью подавления народных восстаний в Китае было не удивить — издревле все мужское население восставших районов уничтожалось — причастен-непричастен — никого не волнует, а семьи и родственники вожаков вырезались до девятого колена. Квоты на истребление также не были новым словом в истории Китая.

Вся эта жестокость приводила к тому, что и красноармейцы были безжалостны — некоторые полки состояли сплошь из сирот, потерявших всех родных и близких, поэтому легко уничтожавших всех, кто хоть как-то походил на чужаков — типа "и этот тоже мог уничтожить кого-то из таких же как я — так отомщу хотя бы за других — глядишь, и за меня кто-то так же отомстит".

Так что чистки серьезно подорвали мощь Красной армии и вообще коммунистического движения. Впрочем, как говорил Мао — "Для исправления зла нужна решимость переходить границы разумного". И если бы не проблемы Чан Кайши на других фронтах — коммунистам пришел бы конец уже в начале тридцатых. А так они потрепыхались в своих советских районах юга Китая аж до середины тридцатых годов и даже создали из них Китайскую Советскую Республику.

ГЛАВА 27.

К собственной республике пришли не сразу — поначалу все пытались установить советскую власть во всем Китае, и лишь после нескольких неудачных восстаний в городах решили создавать свое государство внутри Китая, но когда решили — дело продвигалось довольно быстро. Еще в середине 1931 года советский район, которым руководил Мао, был переименован ЦК в Центральный Советский район — он был самым большим и мощным. А сам ЦК перебрался поближе — в Шанхае уже было слишком опасно. Ну а раз советский район — Центральный, то Мао руководить им не по чину — этим должны заниматься люди поважнее. Поэтому начиная с августа в сторону Мао начали метать письма и директивы, где указывалось на недопустимость партизанщины и неспособность Мао расширить красные зоны. И это после того, как тот отбился от трех наступлений чанкайшистов. Одновременно с руганью в адрес Мао его же начали и повышать — еще в мае его поставили на пост одного из секретарей ЦК, а осенью предложили возглавить новое советское правительство. И дело тут было не в Мао-любии, а наоборот — его отрывали от своих соратников — поднимали слишком высоко, где между ними уже не было непосредственного контакта — рассчитывали таким образом и задвинуть соратников, оставшихся без крышевания Мао, и подкосить самого Мао, оставшегося без верных исполнителей. Хитрая многоходовочка. Мне уже тоже закидывали удочки на предмет перевестись после войны в центральные органы управления СССР — возглавить наркомат Электронной промышленности, про создание которого я писал в Москву еще в декабре сорок первого, так как сейчас электроника шла прицепом в Наркомате электропромышленности СССР, что делало ее как бы бедным родственником — всем нравилось отчитываться о мегаваттах и мегавольтах, но никак не о каких-то маленьких стеклянных колбах, а так как я представлял важность электроники в последующие десятилетия, то я же и стал главным толкачем идеи ее скорейшего развития, для чего требовались ресурсы, и без собственного Наркомата получать их было бы сложнее. Позднее, когда электроника пошла и у нас, я как-то остыл к этой идее — развитие все-равно идет, даже без общесоюзного наркомата, так чего тратить на него время — с ним или без него — электроника у нас будет, причем самая передовая, да она уже была. В этих условиях мне даже было выгоднее, чтобы отдельный наркомат не создавался как можно дольше, а то его руководители наверняка захотят подгрести все наши достижения, кадры и производства. Так что нунафиг. А возглавить его — для меня сейчас это явное снижение моих возможностей, ведь я проталкиваю не только электронику, но и другие технические, да и нетехнические, новинки — то есть занимаюсь комплексной модернизацией. И в этих предложениях из Центра меня также смущало то, что я останусь без своих людей, а люди — без меня. Да и делать здесь мы могли то же самое, что и с наркомате, только без всей этой волокиты.

А Мао продолжали задвигать. Осенью же 1931 года состоялась партконференция красной зоны, где был ликвидирован Главный Фронтовой комитет, который возглавлял Мао, и вместо него создан РевВоенСовет под председательством Чжу Дэ — давнего соратника-соперника Мао, а Мао был в этом комитете лишь одним из двенадцати членов. То есть мало того что выбивали из-под Мао властные полномочия, так еще и сталкивали лбами с его же соратниками. Мне мои соратники тоже порой говорили о поступавших им предложениях, а некоторые даже на них соглашались — хотя приказывать пока не решались, как и реорганизовывать наши структуры — все-таки под ними был суровый и мощный базис социалистической законности — недаром я носился со всеми этими выборами в советы. Ну да ладно — если какие-то наши новинки через такой переток кадров будут внедрены в Союзе быстрее — буду только рад. Лишь бы действительно были внедрены, а то некоторые из ушедших уже сообщали о своих подозрениях, что их выдернули в Москву только чтобы оторвать от меня.

Возвращаясь в Китай — 7 ноября 1931 года наконец произошло событие, которым и обосновывались все эти изменения в руководящих органах советской зоны — была создана Китайская Советская Республика. И первый же съезд советов нового государства назначил Мао главой этой республики и ее правительства. Почти сразу же Мао освобождают от поста секретаря Центрального Бюро — типа чтобы было больше времени на работу на новых постах. Существенная часть его партийной власти была потеряна. Военную он потерял еще раньше — с созданием РВС. Оставалась только власть по вертикали советов, но и там — с учетом сращивания с партийной вертикалью — легко могли возникать проблемы.

В начале 1932 года снова было принято решение захватить хоть какой-нибудь крупный город — возражения Мао и Чжу Дэ снова не приняли во внимание — голос Чжу Дэ и раньше "весил" немного, а Мао заметно "полегчал" после всех этих кадровых назначений и перестановок — не имеет права голоса — значит нечего и слушать. В это же время было отвергнуто предложение Мао создать общенародный антияпонский фронт, чтобы противостоять японцам в Маньчжурии. Но так как это предполагало снижение накала классовой борьбы, партийцы не пошли и на это. В итоге Мао ничего не оставалось как только попроситься в отпуск — руководство Советской республикой все-равно было в основном сосредоточено в РВС.

Прискакали за Мао лишь в марте, после неудачного штурма Гуанчжоу — мало того что не смогли прорвать даже внешние городские укрепления, так еще чуть не оказались в кольце подходивших гоминьдановских дивизий. Как и предсказывал Мао, штурмовать хорошо укрепленные города без достаточного количества тяжелых орудий — дело бессмысленное. Не помогла даже храбрость китайских коммунистов, которые намеревались заменить тяжелую артиллерию взрывчаткой — несколько десятков команд раз за разом пытались поднести заряды к укреплениям гоминьдановских войск, и раз за разом смельчаков убивали на подходах. Не, без артиллерии можно воевать только если есть штурмовая авиация — как это делали мы.

Но и после возвращения все было непросто — несмотря на неудачу, все еще было сильно желание захватить какой-нибудь крупный город — это не только прибавило бы престижа коммунистам, но и дало бы более мощную промышленную базу, а заодно повысило бы связность Советской республики, так как ее территория состояла из нескольких разрозненных красных зон, что затрудняло управление — к началу 1932 года в Китае было десять уже советских территорий, одной из которых и руководил Мао. Население каждого из районов составляло от полумиллиона до пяти миллионов человек, а всего под советской властью находилось до пятнадцати миллионов населения — то есть менее пяти процентов населения Китая, хотя с учетом людей, которые поддерживали коммунистов в остальном Китае, их численность возрастала минимум до трети взрослого населения. И вооруженные силы коммунистов — напомню, разбросанные по нескольким районам — приближались к 80 тысячам бойцов, это не считая многочисленных крестьянских отрядов. Так что соединение их в единый массив было насущной задачей. Да и вообще непорядок.

Прибыв в армию, Мао смог убедить одного из ее командующих не идти пытать счастья в другом месте, а для начала захватить хотя бы пару-тройку уездных центров. В итоге армия разделилась — одна часть под руководством Пэ Духая все-таки ушла на север штурмовать Цзиань, другая часть двинулась на юго-восток в сторону уездных городов недалеко от Наньчани, а сам Мао рванул в Жуйцзинь, где тогда находилось центральное Бюро, и там в продолжавшихся несколько дней обсуждениях наконец-то нашел поддержку. Да не кого-нибудь — а самого Чжоу Эньлая, про которого я уже неоднократно упоминал. Чжоу был младше Мао на пять лет, и точно так же с детства испытывал тягу к знаниям, учился в Японии, на рубеже двадцатых годов создал несколько студенческих организаций, был арестован, уехал во Францию, где работал на заводе Рено, потом на угольной шахте, сталелитейном заводе — в отличие от Мао, Чжоу не чурался физического труда. И одновременно отправлял в редакцию одной из китайских газет очерки и зарисовки. Во Франции же Чжоу вступил в парижскую коммунистическую группу китайских эмигрантов — одну из ячеек, которые потом образуют КПК. В 1922 году Чжоу уже организовал германскую ячейку КПК — именно она приняла в партию Чжу Дэ — будущего соратника Мао. В 1923 году Чжоу становится еще и руководителем Европейского отделения Гоминьдана — в тот период коммунисты и националисты были неразлей вода. В Китай Чжоу возвращается в 1924 году уже состоявшимся и известным политиком и вскоре становится политинструктором военной академии Вампу, где готовились военные кадры для совместной гоминьдановско-коммунистической армии, а в 1925 Чжоу — уже генерал-майор. После чанкайшистского переворота 1926 года Чжоу активно участвует в организации восстаний и вообще сопротивления националистам, становится членом политбюро ЦК КПК, позднее — членом его Постоянного комитета, членом, а потом и председателем Военного комитета — именно в этом качестве между Чжоу и Мао постоянно возникают разногласия.

И вот, склонив этого партийного деятеля на свою сторону, Мао временно получил свободу маневра. Уже в апреле его армейская группа захватывает два довольно крупных города, в одном даже было захвачено полмиллиона долларов, помимо оружия и боеприпасов, а также двух аэропланов, которыми неизвестно как было пользоваться. Но эти успехи вызвали гнев в руководстве партии. Молодой да ранний — всего 24 года, зато уже из "московского десанта" — Генсек КПК Бо Гу всыпал по первое число и самому Мао, и поддержавшему его Чжоу Эньлаю за то, что они позволили отклониться от планов партии по захвату крупных городов. Помню, на захват нами Кенигсберга реакция тоже была неоднозначной — типа "вместо того чтобы ударить в тыл Смоленской группировке немцев и тем самым помочь разгрому немецко-фашистских захватчиков, Вы, товарищ Калашников, слишком увлекаетесь сиюминутными выгодами, не имеющими стратегического значения. И Вы зря отказываетесь от помощи в консультации наших военных специалистов — Ваша партизанщина лишь растрачивает силы советского народа. Тэм нэ мэнее — паздравляю с победой". Конечно я увлекался — Смоленск нам был не по зубам — там немцы выстроили мощную линию укреплений, на которой мы бы все и полегли. А удар на Вильно они не особо и ждали, а уж последовавший бросок к морю — тем более. Примерно в таком ключе я и отвечал Сталину, ну а уж про растрату сил советского народа говорить ничего не стал — все-равно не поверит.

В Китае Чжоу поступил еще более дипломатично — покаялся и обещал "принять меры", Мао же — наоборот — попер буром на руководство КПК — "Политические оценки центра и предложенная им военная стратегия ошибочны в корне. Прежде всего в ходе трех кампаний националистов и оккупации Маньчжурии правящему режиму уже был нанесен мощный удар. Мы ни в коем случае не можем позволить себе переоценивать силы противника." Вот так вот. Куй железо, пока горячо. И дальше он вообще разворачивает против ЦК те самые аргументы, которыми постоянно обвиняли его самого — "После разгрома войск Чан Кайши наша политика никак не должна сводиться к стратегии оборончества, предусматривавшей ведение боевых действий только на внутренних фронтах (то есть на территории "красных зон"). Наоборот, нам необходима стратегия наступательная: пора вести борьбу там, где власть находится в руках "белых". Задача состоит в том, чтобы захватить важнейшие города и добиться победы хотя бы в одной провинции. Необходимой предпосылкой этого является уничтожение врага. В сложившихся условиях предлагать прошлогоднюю стратегию означает чистой воды правый оппортунизм".

Но даже с такими наездами сил у армии на крупные захваты не было — еще можно было как-то отбиться, но не наступать. В итоге опешивший от такого поворота Бо Гу до августа все не принимал предложение Чжоу Эньлая поставить военным комиссаром Мао — то есть вернуть ему обратно партийный контроль над Красной Армией — а взамен Чжоу вызывался захватить несколько крупных городов — это-то как раз было в планах еще с конца 1931 года, но то, что их будет реализовывать Мао, который до того противился этим планам а потом вдруг сам же и обвинил руководство в их невыполнении — это видимо путало все карты. В итоге Бо Гу все-таки согласился на новое назначение Мао, армия тут же выступила на север, даже захватила несколько средних городов, взяв несколько тысяч пленных и винтовок, но перед крупным городом снова встала и не смогла его занять. После нескольких неудачных атак Мао отдал приказ отступать, Чжоу Эньлай облек это телеграммой в стиле "войска ожидают более удобного момента для наступления", и ЦК забескопокоился только когда Красная армия откатилась на сотню километров на юг, но на приказы возвращаться обратно на север Чжоу отвечал "армия устала, требуется отдых". Уже даже Чжоу было понятно, что на крупные операции Красная армия неспособна — ну так он поварился среди военных полгода, тогда как ранее все больше командовал из центра, и сейчас в центре сидели такие же каким он был ранее, которые считали, что люди просто не хотят выполнять свою часть работы — и только лишь поэтому и не захватывают крупные города. "Эффективные менеджеры" были всегда.

Они же и "ушли" в конце концов Мао с поста политкомиссара Красной армии — в начале октября состоялось расширенное совещание, на котором военные при поддержке Мао напирали на то, что Красная армия сейчас способна бороться только с довольно слабыми противниками, она может разбивать небольшие отряды Гоминьдана и милитаристов, и тем самым препятствовать созданию плотного кольца вокруг красных зон. Но не более того. В сторону Мао как основного продвигателя этой идеи снова полетели обвинения в оппортунизме, правом уклонизме, нарушении партийной дисциплины — совещание уже склонялось к тому, чтобы лишить Мао всех постов в армии, оставив ему лишь работу в правительстве, но тут Чжоу Эньлай выступил с компромиссом — Мао остается в армии в качестве военного советника, а чтобы партийным руководителям можно было сохранить лицо — на некоторое время Мао возьмет отпуск по болезни — то есть и волки сыты, и овцы целы — Мао вроде как отстранен от армии, и поэтому ЦК будет удовлетворено, и вместе с тем Мао все-таки продолжает работу в армии, поэтому удовлетворен и он, и армейцы. Компромисс был достигнут. На несколько дней — уже 12 октября, после завершения совещания, из центра просто приходит директива о смещении Мао со всех армейских постов, назначении политкомиссаром армии Чжоу Эньлая, а Мао займется лишь советской работой, то есть работой в правительстве. Есть некоторые люди, идти с которыми на компромиссы просто нет смысла. Жаль только, что на выяснение "кто есть ху" требуется время.

Это было уже шестое отстранение Мао от важных постов. Всего-то за двенадцать лет его партийной деятельности. Но его авторитет был еще силен. Вскоре к Мао обратился за помощью секретарь фуцзянского парткома — им надо было противостоять гоминьдановцам, а сама провинция не входила в Советскую республику, поэтому требовалось развернуть широкую партизанскую войну, в которой Мао был силен. Мао дал рекомендации, подробный план организации партизанских действий, окрыленный парторг принял все это, но на свою беду рассказал обо всем генсеку ЦК КПК — главному гонителю Мао и заодно представителю "московской" группы. "Москвичам" не нужна была еще какая-то авторитетная сила в партии кроме них самих, поэтому на Мао и его последователей и приближенных вылились новые гонения — хорошо хоть в виде отстранений с постов, тогда же под эту кампанию попал и Дэн Сяопин — один из руководителей Китая уже в мое время — потому я и вспомнил это имя, когда оно всплыло в документах аналитиков — его сместили с поста секретаря уездного парткома, причем обвинения были в духе "эти деревенские мужланы" и "эти люди в диких горных углах не имеют представления о марксизме", на что "мужланы" называли своих обвинителей "господа из-за границы" — намекая на их долгий период обучения в Москве.

Мао, как Председатель Республики, для критики был недоступен, но и защитить бывших соратников не мог — там шла не советская, а партийная линия, в которой у него не хватало полномочий — он всего лишь член ЦК, тогда как волна идет из Политбюро. Как-то сдерживала напор гонителей поддержка Мао со стороны Коминтерна и Сталина — Мао безусловно поддерживал взгляды последнего на развитие китайской революции — тут и ведущая роль крестьянства, и необходимость создания Красной армии, и создание красных зон — собственно, Мао и поддерживал эти взгляды, потому как они были его же собственными, пусть они и шли вразрез с марксистскими догмами, отдававшими главенствующую роль пролетариату и массовому восстанию в городах — тут даже Сталин не мог ничего поделать с этими коминтерновскими догматиками, тем более что ВКП(б) была всего лишь филиалом Коминтерна, то есть последний был как бы главнее Сталина как Генсека всего лишь одной из коммунистических партий. Хвост вилял собакой. Вот и я присматривался — не навести ли какие-то мосты по линии Коминтерна ... ведь по факту он может отдавать приказы ВКП(б) ... а с учетом слухов о его скором роспуске (в РИ распущен в мае 1943, чтобы не злить союзников, сейчас — в АИ — злить особо некого) — партийные функционеры международного масштаба могут обрести во мне новую опору и источник ресурсов ... а я получу в их лице легитимность уже на мировом уровне, пусть и в рамках коммунистического движения. Потому я и собирал все эти сведения — какие-то зацепки и варианты действий находились в самых неожиданных местах. Тем более что надежды коммунистов других стран на помощь СССР в установлении там коммунистического строя как-то меркли, особенно с изгнанием и последующим убийством Троцкого. На этом я и мог сыграть, хотя пока еще меня не рассматривали как Игрока — так, какие-то партизаны под руководством Сталина — это чувствовалось по проводившимся с зарубежными коммунистами встречам — коммунисты Италии, Франции, Греции — они ведь не знали, что Сталин сдаст их после войны на съедение союзникам — рассчитывал на мирное сосуществование и уже в 1946 "в благодарность" получил "железный занавес". Ну а я в принципе был не прочь устроить какие-то заварушки в западных олигократиях — чем больше будет проблем у них, тем меньше они будут лезть к нам. И даже их привычка решать внутренние проблемы за счет развязывания внешних войн меня не пугала — немцев ломим, а уже тех — и подавно. Справимся. Все-равно придется воевать за Персидский Залив и его нефть. С этой перспективы я и оценивал все предстоящие события, с этой же позиции присматривался и к возможных будущим союзникам. Правда, Мао меня не слишком устраивал — слишком уж он националист, но и другая группировка китайских коммунистов — "московская" — была еще хуже. Правда, в настоящее время, да и чуть раньше, с ней происходили не совсем приятные события.

Мао весь 1932 и 33 года занимался хозяйственной работой — следил за проведением посевной, налаживал почтовую службу Китайской советской республики, подмял черный рынок соли, которую завозили в Республику из "белых" районов, Народный банк начал выпуск советских банкнот с портретом Ленина — советская валюта обеспечивалась экспроприированным у богатеев серебром, поступлениями налогов и продажей облигаций — были введены принудительные займы, которые обязаны были выкупать жители советских районов. Самое же главное — Мао занимался земельной реформой, для чего он написал очень подробные инструкции — уже и до этого он тщательно изучал сельскую жизнь, тут же детально ознакомился с жизнью нескольких провинций, вплоть до сумм доходов разных семей — чтобы определить — кого считать зажиточным и кто, соответственно, не имеет права на получение хорошей земли, а только земли худой, хотя и по числу едоков. Так, в своих документах он приводил семью, которая получала 480 долларов в год со своего поля, еще 50 — с пруда, точнее — выловленной из него рыбы, еще 15 — с чайных кустов на склоне холма, 70 долларов приносил труд наемного работника, еще 75 — отданные в рост под 30 процентов деньги, да еще их сын ходил по соседям и силой — шантажом и запугиваниями — вымогал деньги (это я к тому, что даже с такими явно враждебными к населению элементами еще пытались разбираться, чтобы не спугнуть середняка как основного производителя товарного — на продажу, а не для прокорма — зерна). И так как у такой семьи наемный труд и ростовщичество приносили более 15 процентов дохода — семья считалась зажиточной. У нас за такое их сослали бы в Сибирь сразу и без разговоров. Ну, нам-то Сибирь была недоступна, но конфискация и переписывание земли в колхозный или совхозный фонд — это сто процентов. А хозяин такого семейства еще бы и отработал на общественных работах год-другой. Вместе с сынулей-бандитом, хотя последний скорее всего пошел бы в штрафбат. Мао же старался проводить более мягкую политику. Это в плане земли. А в плане выявления классово чуждых элементов он создавал ту же систему, что позднее сделал и Сталин — систему анонимных доносов, которая позволяла негодяям расправляться со своими недругами не раскрывая своего лица. То есть систему взращивания подлецов. В деревнях и городах установили "ящики разоблачений", куда жители могли опускать анонимки с доносами на соседей, причем таким доносам давался зеленый свет в плане обвинений лица, на которого был написан донос — как говорил Мао, "Явную вину надо прежде всего наказать, а разбираться можно позже". Повторялась кампания по охоте на АБ-туаней, только теперь охотились среди гражданских, а не партийцев и военных. Впрочем, такие кампании в стиле "хватай всех а там разберемся если дойдут руки" был характерен и для предыдущего Китая, и для Гоминьдана, так что ничего нового тут не было. Занимался Мао и дискриминацией мужчин — он постановил, что в органы власти должно быть выбрано не менее четверти женщин — независимо от того, подходят ли они вообще на такие должности. Был также принят закон о равенстве мужчин и женщин в браке и разводе, что некоторым бабам явно пошло во вред — они начали менять мужей каждый год, в итоге для военнослужащих было внесено изменение, что их жены могли получить развод только с их согласия — а то если ей не нравится что муж постоянно отсутствует — так он и отсутствует потому что служит, и если из-за этого потеряет семью — какая тут служба ... ?

В параллель с этими делами Красная армия весной 1933 года в четвертый раз отразила чанкайшистские войска — действуя по методике Мао, но уже без Мао. В сентябре Мао участвует в переговорах с чанкайшистской 19й Походной армией — ее руководству не нравилось, что Чан Кайши не предпринимает действий чтобы выдворить японцев из Маньчжурии, и вскоре армия объявляет о создании Революционного народного правительства, что вообще-то спасло Красную армию от неминуемого разгрома, так как все лето она отступала и несла тяжелые потери. Чан Кайши смог разгромить мятежников лишь к концу того же 1933 года, но передышку коммунисты получили. В начале 1934 года Мао снова вернули в Политбюро ЦК — все-таки он пользовался поддержкой Москвы, да к тому же был главой Республики — заметная фигура. Правда, он стал самым младшим — одиннадцатым — по рангу в Политбюро, к тому же постоянно подвергался критике за правый оппортунизм, и чтобы как-то скомпенсировать это возвышение, Мао заменили на посту главы советского правительства — он остался лишь Председателем Республики — то есть его отдалили и от советской ветви власти — непосредственно она управлялась именно главой правительства. При этом руководство КПК все еще бредило разгорающимся пламенем революционной войны, это при том, что как раз в начале 1934 года войска Чан Кайши начали неумолимо продвигаться на юг. Коммунистам предстоял Великий Поход, снова перевернувший все сложившиеся политические расклады.

ГЛАВА 28.

Националисты вновь поменяли тактику, с помощью которой они собирались блокировать красные районы. Теперь они строили форты с каменными стенами толщиной до шести метров — у коммунистов не было тяжелой артиллерии, поэтому такие форты были для них по идее неприступны. И располагались эти форты на расстояниях где-то и менее двух километров друг от друга — всего по трехсоткилометровой северной и западной границам красных районов было построено несколько десятков таких фортов, и продвигаясь вперед, националисты продолжали строить все новые и новые линии — порой они отстояли друг от друга всего на несколько километров. За соблюдением этих норм следили немецкие военные советники. Всего же за год было построено четырнадцать тысяч таких долговременных сооружений, и тактика коротких атак на такие форты не приносила успеха — их гарнизоны отбивались от налетов партизан, даже если основные силы гоминьдановцев ушли уже далеко вперед. Дело пахло керосином — Чан Кайши навязывал коммунистам позиционную войну, в которой те заведомо проиграют, так как обладали гораздо меньшими ресурсами — что по численности армии, что по вооружениям — авианалеты националистов были постоянным бичом красных районов — эту тактику гоминьдановцы позаимствовали у англичан, которые так же успешно применяли авиацию против пуштунских племен еще с начала двадцатых годов. Ну а мы ее позаимствовали и у тех и у других, а более всего — у американцев начала 21го века — моего, естественно — проблема лесных братьев стояла перед нами очень остро — фашистские недобитки и националисты всех мастей — что бандеровцы, что поляки, что прибалты — все шастали по нашим лесам и мешали нормально жить. Это несмотря на наши многочисленные тренировочные лагеря для диверсионных групп. Поэтому авиация была неплохим подспорьем в борьбе с бандитами — она могла быстро доставить несколько центнеров боеприпасов на десятки километров и вывалить все это добро на головы банд — пусть и не уничтожит всех, но трупы после таких ударов находились в немалых количествах, да и раненные потом подыхали под елками и березами в округе до нескольких километров. Плюс — пилоты в относительно безопасных условиях нарабатывали летный стаж и опыт взаимодействия с наземными отрядами, и по расходам это было терпимо — в основном для таких ударов использовались легкие Аисты в штурмовой комплектации. И именно отсылка к опыту англичан и китайцев по борьбе с полупартизанскими формированиями с помощью авиации помогала мне проталкивать эту идею и в наших краях — я уже давно понял, что наличие примеров того, что это делали и раньше — оно очень помогало в продвижении идей — слишком много было таких, кто на основании "так никто не делает" мог попросту саботировать любое начинание, какие бы аргументы не звучали в его пользу. Да, такие люди могли быть хорошими исполнителями, и это тоже немало, но вот продвинуть что-то новое — тут уже я искал тех, кто мог аргументированно доказать что это новое сработает — именно они и становились руководителями проектов, и уже им в помощь отправлялись самые толковые из тех, кто "так никто не делает". Причем степень вовлеченности новаторов в руководство варьировалась от человека к человеку — если кто-то испытывал желание руководить всем и вся — то и отлично, флаг в руки — и вперед, если же кто-то сторонился административной работы как черт ладана — ну и пусть — именно им и подбирали толковых управленцев, но главными все-равно были новаторы, а не управленцы. Впрочем, и эта система сейчас пересматривалась — уже было несколько случаев, когда новаторов слишком заносило. К сожалению, я пока не нашел золотого правила руководства проектами — каких людей расставлять и как их контролировать — поэтому все шло на живую нитку, в зависимости от характеров конкретных людей. Собственно, последние два года я только этим и занимался, в внедрение новых технологий и производств шло по ходу дела — есть технология которую мы уже можем попытаться осилить на данном этапе — под нее создается проект, набираются люди из кадрового резерва — и дальше в режиме ручного управления — вехи, планы, контроль. Ладно хоть технические аспекты кадрового подбора — та самая картотека и балльная модель оценки людей — уже более-менее вошла в обиход, хотя она тоже пульсировала и усложнялась — баллы, набранные на проектах по радиотехнике и баллы по геологическим проектам — это разные баллы, как ни крути. Но тоже не всегда — вот с этим и разбирались. Собственно, так у нас появилась и тема беспилотников — сначала только в виде учебных целей для зенитчиков и летчиков, а потом и в воздушной разведке, и к осени 1943 года у нас летало уже шесть дистанционно управляемых летательных аппаратов с набортными системами стабилизации, пока — в виде разведчиков на средних высотах — порядка одного-двух километров — оснащенные камерами — видимого счета, ИК, да еще с ЭОП — они неплохо справлялись с поиском вражеских групп, и могли висеть над местностью по несколько часов — операторы посменно водили эти аппараты по зигзагу над определенной территорией. Правда, за последние полгода мы потеряли уже шесть десятков подобных аппаратов, но больше по техническим причинам — тут и неотлаженность технологий, и неопытность операторов — все-таки видеть все из кабины или с экрана — большая разница. Да и схемы управления потребовали кое-каких переделок — я-то рассчитывал, что мы просто возьмем схемы, отработанные на управляемых ракетах, да впихнем их на самолеты — и все заработает. В общем, все так и было, но доводка потребовалась — тут и разная инерция конструкций, и разные законы управления. Но дело понемногу развивалось.

Возвращаясь к китайским коммунистам — их ситуация в течение 1934 года ухудшалась. О принципе добровольности в Красной армии речи уже не шло — гребли всех, в войсках расплодились особые отделы, дезертирство нарастало, к тому же все расклады Мао по земельной реформе были похерены новым руководством и раскулачивание прокатилось по всем красным районам, подминая и правых и виноватых. Усилившаяся экономическая блокада породила жесточайший дефицит самых важных товаров, и началась охота на саботажников — явных и мнимых. В апреле Красная армия потерпела крупное поражение всего в ста километрах севернее временной столицы Советского Китая. Близился крах.

Силы Красной армии таяли не только от дезертирства, но и от бесплодных боев. Генсек КПК — Бо Гу — выдвинул лозунг "Ни пяди советской территории врагу !" — вот красноармейцам и приходилось стоять под градом снарядов и бомб. К тому же военным советником у Бо Гу был немец Отто Браун, присланный Коминтерном, которого некоторые китайские коммунисты обвиняли в том, что он ничерта не смыслит и не принимает в расчет явного неравенства сил. Мао же с начала весны практически отошел от дел, разъезжая по южным районам и знакомясь с обстановкой, а к осени он и вообще снова слег с малярией. Поэтому все решения 1934 года были прошли фактически без него.

В том числе и решение оставить Центральный советский район, которое было принято еще в мае. Летом шла подготовка, в июле на север был отправлен один из корпусов Красной армии, чтобы отвлечь на себя силы гоминьдановцев и заодно создать промежуточные базы. Из-за малочисленности и плохой вооруженности сделать это не удалось, и позднее — в начале 1935 года — эти силы были окончательно разбиты. В начале августа 1934 года начался основной этап. Теперь уже на запад в качестве авангарда вышел другой корпус Красной армии, который прорвался в соседнюю провинцию и соединился там еще с двумя корпусами Красной армии, действовавшими в том красном районе. Одновременно велись переговоры с губернатором одной из китайских провинций, в итоге к октябрю была достигнута договоренность о прекращении огня и создании для Красной армии коридора для выхода — после объявления коммунистами войны Японии они стали симпатичны не только простому люду, но и некоторым патриотично настроенным местным правителям, особенно в сравнении с Чан Кайши, который палец о палец не ударил, чтобы вернуть Маньчжурию Китаю. И сразу же по достижении этой договоренности основные силы двинулись на запад. В свете договоренностей с милитаристами провинций Гуандун и Гуанси коммунисты просто пересекли их оборонительные линии из блокгаузов — войска милитаристов смотрели в другую сторону и в упор не видели маршировавшие мимо них колонны. Вторая оборонительная линия блокгаузов, которую держали уже войска Чан Кайши, была прорвана с боем в конце октября, а в начале ноября прорвали третью — недостроенную — оборонительную линию. В начале декабря прорвали уже четвертую линию — армия наконец вырвалась из блокады. Далось ей это ценой тяжелых потерь — из восьмидесяти тысяч человек основной колонны через два месяца и пятьсот километров по труднопроходимым горным дорогам осталось всего тридцать тысяч. Какие-то милитаристы просто пропускали коммунистов через свои территории — лишь бы убрались куда подальше, какие-то — наоборот — устраивали засады, через которые приходилось пробиваться с боем. Большие потери наносила авиация центрального правительства, к тому же часть пути пролегала через земли народности мяо, которые издавна враждебно относились к китайцам — то есть к ханьцам. Распространяли они свою вражду и на китайских коммунистов. В общем, поход дался нелегко, и только железная дисциплина помогла через год довести войско до северных советских районов. Ну и еще навыки в криптографии — китайские специалисты прошли в СССР отличную школу, поэтому могли расшифровывать сообщения гоминьдановских войск.

А ведь эти 500 километров на запад и два месяца пути были лишь первым этапом великого похода китайских коммунистов. Первая остановка после прорыва блокады была в провинции Гуйчжоу — к западу от бывшего Центрального советского района. Там коммунисты смогли отдохнуть, пополнить запасы, получить пополнения людьми. А самое главное — там были сброшены с руководящих постов представители Москвы и Коминтерна — ведь именно под их руководством Красная армия была вынуждена и оставить Центральный советский район, да и потом понесла тяжелые потери. В итоге Мао снова становится политкомиссаром Красной армии, Чжу Дэ, покаявшийся за свои промахи Чжоу Энлай и опять же Мао — членами Военного комитета, а вскоре и Бо Гу был сменен на посту Генсека КПК Чжан Вэньтянем — он хотя и был тоже из "московских", и именно он сменил Мао на посту главы правительства, но он же выступал против военной политики предыдущего руководства КПК, и именно поэтому он вошел в так называемую "группу трех" — вместе с Мао и Эньлаем — которая и стала определять военную политику китайских коммунистов в ближайшие годы. И до начала 1943 года именно Чжан занимал пост генсека КПК, несмотря на то, что нередко вступал с критикой мелкобуржуазной крестьянской идеологии Мао и вообще стоял на интернационалистических позициях. Лишь в 1943 Мао наконец смог окончательно перебороть "московских", но об этом расскажу позднее.

Во второй половине января 1935 года коммунисты наконец двинулись на север — их целью была Сычуань, где находились коммунистические отряды Чжана Готао — одного из основателей КПК, который создал еще один советский район к северу от Сычуани с населением 3,5 миллиона человек и армией в 45 тысяч — в 1933 году ему пришлось перебазироваться южнее — в Сычуань — под давлением войск Чан Кайши. Но Мао как-то не спешил на соединение с ним — сейчас армия Готао, его положение — были прочнее чем положение Мао и его армии. А может действительно мешали войска Гоминьдана, которые были переброшены в провинцию чтобы перехватить отряды Мао — кто его знает. Как бы то ни было, коммунисты четыре раза форсировали реку Чишуй, за два месяца проштопав ее туда-обратно по два раза — их не пускали на север гоминьдановские войска и войска сычуанского губернатора. Формально. В итоге коммунисты пошли еще дальше на запад и обогнули Сычуань по ее западной границе, прорвавшись через заслоны националистов у моста Лудин — этот висячий (!) мост длиной 100 метров был построен еще в 1706 (!!) году из железных цепей. Далее последовал еще двухнедельный переход по предгорьям и болотам Тибета, и в середине июня 1935 года отряды Мао наконец соединились с отрядами Чжана Готая.

К этому моменту центральная колонна, возглавляемая Мао, имела всего десять-пятнадцать тысяч человек — много погибло и дезертировало, особенно досаждали постоянные бомбардировки, из-за чего приходилось передвигаться только по ночам. В частях же Чжана Готао было 80 тысяч человек. Поэтому неудивительно, что именно он стал генеральным политкомиссаром объединенной армии, а Чжу Дэ — ее командиром, тогда как Мао так и остался политкомиссаром своей 1й фронтовой армии. Причем новоприбывшие считали, что надо двигаться дальше на север, тогда как Чжан Готао считал что и тут хорошо и надо обосновываться в этом районе. Но район был малоблагоприятный — тут и гористая местность, в которой мало площадей для земледелия, и враждебные и воинственные бирманские народности — "и", "сифаны" — которые также плохо относились к китайцам. В итоге в конце июня-начале июля все-таки было принято решение идти дальше на север — на стык провинций Ганьсу и Шэнси. То есть с момента выхода, даже если считать по прямой, коммунисты отмахали пятьсот километров на запад, затем еще тысячу километров обходного маневра до Западной Сычуани сначала на запад и затем на север, и теперь им предстояла еще тысяча километров на северо-восток. В итоге если ранее они были в полутора тысячах километров почти на юг от Пекина, то теперь окажутся в восьмиста километрах от него, но почти что на запад. Конечно, Пекин не был их целью — коммунисты проводили свой поход под флагом борьбы с японскими милитаристами (да и надо отвлечь японцев от южных границ СССР), и на севере Кита до захваченной японцами Маньчжурии было явно ближе. Тем не менее, еще топать и топать.

Выдвинулись в середине июля 1935 года, причем двумя колоннами. Западная — самая крупная — возглавлялась Чжу Дэ и Чжаном Готао. В восточной находился Мао и Чжоу Энлай. Западная колонна из-за разлива рек и нехватки продовольствия через пару недель повернула обратно, при этом приказ повернуть обратно был отдан и восточной колонне, которая также испытывала серьезные трудности — ее путь пролегал на высотах в четыре тысячи метров — там даже летом, когда шел этот поход, часто выпадали холодные дожди, а по ночам шел снег. Деревьев и кустарника не было, приходилось пить сырую болотную воду, поэтому дизентерия косила людей десятками каждый день. Путь пролегал по топям, покрытым густой травой — чуть свернешь в сторону с тропы — и трясина сразу засасывала в свои глубины. Поэтому впереди пускали табун лошадей — животные инстинктивно выбирали проходимую тропу. Так и шли. Поэтому поворачивать обратно — это значит повторять все и сейчас, и потом. В итоге обратно отвернула только часть войск, которые ранее были под командованием Чжана Готао. Остальные продолжили путь на северо-восток — Мао и Чжоу остались без опеки готаевских командиров и по сути стали военачальниками своей колонны. К началу сентября в ней оставалось 12 тысяч человек.

Дальнейший поход в советский район на севере провинции Шаньси проходил через горные перевалы. Коммунистам приходилось отбиваться от мусульманских отрядов клики Ма (причем все это происходило на трети расстояния от самой западной границы Китая до моря — западные районы Китая — довольно дикая и малонаселенная местность), вскоре колонна Мао соединилась с 25м корпусом Красной армии, действовавшим в северо-западном Китае, а в Шэньси их ждали новые напасти. После захвата японцами Маньчжурии в Шэнси были оттеснены 50-тысячная северо-восточная армия маршала Чжана Сюэляна — того самого "молодого маршала", сына главы фэнтянской клики, и 17я армия губернатора Шэньси. Эти войска не вели активных боевых действий против советского района в той провинции — все мирно уживались друг с другом несмотря на неоднократные приказы Чан Кайши уничтожить коммунистов — милитаристы ему подчинялись, но лишь формально. В конце же сентября Кайши самолично прилетел в этот район, подчинил себе местные войска (оставив их командиров своими заместителями — без них никто ничего все-равно делать не будет) и организовал северо-западный штаб по истреблению коммунистов (от был Северо-западным только по отношению к густонаселенным районам Китая — географически это был самый центр страны, даже чуть ближе к восточным окраинам, то есть к морю).

И все-таки несмотря на все эти преграды 1й фронт Красной армии с боями прорвался в северную Шаньси — более чем через год после выступления из Центрального советского района в Цзянси они наконец вступили в советский район Шаньси. Туда прибыло менее восьми тысяч человек, причем только половина из них вышли из Цзянси. За плечами осталось несколько тысяч километров пешего марша с учетом обходов и отступлений, красноармейцы пересекли двенадцать провинций, преодолели 18 горных цепей, форсировали 24 только крупные реки. Поход был героическим, но они дошли. Судьба остальных войск — под руководством Чжана Готао — была еще более драматической. Лишь через год — осенью 1936 — они смогли вырваться из блокады, причем Чжан большую часть увел на северо-запад Китая, вопреки решению ЦК КПК, и там они были разбиты мусульманскими войсками милитаристов клики Ма, и лишь небольшая часть — 800 человек — достигла советского района Шэньси-Гансу.

На волне этой победы, смахнувшей с руководящих постов некоторых из "московских", с их неправильной военной тактикой, наконец начинался поворот в сторону прагматизма и в области идеологии. Левацкие идеи бывших руководителей КПК были заклеймены на очередном пленуме КПК, и отныне вместо ставки только на рабочий класс коммунисты решили опираться прежде всего на крестьянство, причем не только беднейшее, он и середняков, и даже зажиточное. Более того — даже крупные землевладельцы теперь были "братьями", если поддерживали борьбу против японских захватчиков (а кто ее в Китае тогда не поддерживал ? ведь японцы вынудили правительство Чан Кайши убрать войска даже из Пекина и его окрестностей — там было недалеко до Маньчжурии, и японцам не нравилось такое соседство — неслыханное унижение). Да что там говорить ? Даже крупная буржуазия теперь рассматривалась китайскими коммунистами как союзная сила, если они были против японцев. На этой волне Советская Китайская Республика, в полном наименовании которой была еще приставка "Рабоче-крестьянская и солдатская", была переименована в Народную Советскую Республику, так что теперь она могла стать домом и для представителей высших классов, если те разделяют идеи коммунистов. Заодно рабоче-крестьянские советы были переименованы в народные советы, что открывало их двери и для других классов. Причем инициатором этих идей и их проводников через Пленум был вовсе не Мао, более того — во время пленума он отошел в тень. Но при этом все знали и помнили, что именно Мао проталкивал эти идеи уже несколько лет. Ну и он сам не преминул напомнить об этом — "Марксизм-ленинизм выступает резко против "детских болезней" в рядах революционеров. Как и любая форма общественного сознания, революция тоже идет не торной дорогой, зигзаги обязательно будут и на ее пути... Политика "закрытых дверей" всего лишь "загоняет рыбу в омут, а зверя — в чащу". Миллионные народные массы она толкает на сторону врага".". Вот и я подумывал — как бы у нас в республике проскочить мимо стадии окончательного раскулачивания, и, более того — сохранить мир с представителями других формаций — бывшими фабрикантами и лавочниками, поэтому и подыскивал в зарубежном коммунистическом опыте сходные ситуации. Благо что немцы Восточной Пруссии вполне так нормально работали на наших предприятиях и в торговых точках — даже их же бывшие владельцы были там не на последних ролях — зачастую они же и оставались там управляющими, хотя сами предприятия и переходили в народную собственность — по типу артелей в СССР. Так что опыт интеграции людей с иной идеологией был, теперь надо было это обосновать теоретически да на примерах, а то пока наши леваки не сильно бузили из-за такого положения только потому, что шла война. Но когда она закончится — к тому времени требовалось иметь для них уже другие аргументы.

Вместе с тем, требовалось упрочить положение Советского района. По его западной границе шастали отряды мусульманской конницы, с востока находилась провинция Шаньси под руководством белого правительства Янь Сишаня, к югу — в провинции Сиань — квартировала выдавленная из Маньчжурии армия "молодого маршала" Чжан Сюэляна — она оставила Маньчжурию по приказу Чан Кайши, который не хотел затевать прямой конфликт с Японией, поэтому эти войска не горели желанием сражаться с коммунистами, которые провозгласили безоговорочную борьбу с японскими оккупантами вплоть до полного освобождения Маньчжурии. Всиани было и много беженцев из Маньчжурии, которым также были близки призывы коммунистов о создании единого антияпонского и всекитайского фронта. Было тут и много пленных гоминьдановкой армии, которых коммунисты отпустили домой, уже изрядно распропагандированных. Более того — именно японские диверсанты убили отца Сюэляна — "старого маршала", так что у Сюэляна был к японцам и личный счет. Поэтому уже с конца ноября 1935 года Мао начал наводить мосты с Сюэляном и его армией на тему "нам делить нечего" и "надо бить японцев — так давайте бить их вместе". В марте 1936 года была достигнута договоренность о перемирии с его армией, хотя на открытый разрыв с Чан Кайши Сюэлян также не пошел. Но и это было немало — на южной границе советского района больше не стреляли, более того — гарнизоны армии Сюэляна стали считаться дружественными коммунистам и наоборот. Сюэлян даже позволил направить в свою Северо-восточную армию пропагандистов из Красной армии. Между красным и белым районом на юге установилась торговля, более того — Сюэлян согласился пропускать отряды коммунистов через свою территорию и даже помогать им оружием. В общем — если ты не полный отморозок, союзники найдутся везде. И это меня радовало.

ГЛАВА 29.

Обезопасив южный фланг, коммунисты совершили двухмесячный рейд на восток. Его официальной целью была борьба с японцами, хотя к самим японцам коммунисты не приближались менее чем на сто километров — их основной целью было пополниться и подхарчиться. За эти два месяца в восточных районах было разгромлено несколько гоминьдановских отрядов, набрано почти десять тысяч человек пополнения, причем половина — военнопленные, экспроприировано более трехсот тысяч серебряных долларов. Численность войск под рукой Мао составила уже двадцать тысяч, и их было бы в два раза больше, если бы не раскол, который устроил Чжан Готао — находясь со своими войсками южнее — в Сычуани — он "провел" там свой Пленум, "исключил" из партии Мао, Чжоу Эньлая и прочих, кто находился с Мао, создал свое Политбюро а себя выбрал Генсеком КПК — это несмотря на то, что почти все Политбюро вообще-то находилось на севере, где и Мао. В общем, повел себя как скандалист. Мао же напротив занял позицию голубя мира, вплоть до того, что голосовал против исключения Чжана из партии. Время сработало против Готао — гоминьдановцы оттеснили его армию на запад, в неплодородные земли, затем к его армии присоединились еще два отряда Красной армии — общие силы возросли, но его авторитет уменьшился — появились новые не менее авторитетные командиры, и под давлением всех этих обстоятельств Чжану и его армии пришлось повторить путь войск Мао, только с трагическим результатом — дошло менее десяти процентов, остальные погибли или были рассеяны под ударами чанкайшистов и мусульманской конницы.

Тем временем в течение всего 1936 года в Китае нарастали антияпонские настроения — вспыхивали стихийные демонстрации против японцев, в глубинке заезжих японцев частенько убивали — на Чана Кайши оказывалось все большее давление чтобы он начал открытую борьбу против японцев, оставив свою политику "наведения порядка в стране в первую очередь и отпора Японии — во вторую". Росла сила антияпонской фракции в Гоминьдане, рос авторитет и коммунистов, особенно в среде городской интеллигенции. Тем более что коммунисты объявили войну Японии еще в 1932 году, в стане Чан Кайши тоже присутствовали силы, которые желали воевать с Японией — еще в 1934 году группой политических деятелей Гоминьдана во главе с Сун Цинлин — женой Сунь Ятсена — была составлена основная программа войны китайского народа против японского империализма (именно в таких формулировках — все-таки Гоминьдан — прежде всего националистическая партия), был создан Комитет вооруженной борьбы китайского народа, который имел отделения по всему Китаю и в нем были десятки тысяч не самых последних людей, и объединению коммунистов с этими силами Гоминьдана мешали только левацкие установки самих коммунистов на вооруженные восстания пролетариата. Поэтому после отказа от этих идей исчез последний барьер в объединении этих политических сил.

Тем более что антияпонские настроения набирали силу по всему Китаю. Так, 1 декабря 1935 года было совершено покушение на Ван Цзывея — главы прояпонской группировки в Гоминьдане. Сотни деятелей науки и культуры выражали свой протест либо на митингах либо через печать, были созданы Женская ассоциация спасения родины, Ассоциация деятелей культуры для спасания родины, множество других ассоциаций той же направленности, студенческие агитбригады отправлялись в глубинку, чтобы разъяснять крестьянам необходимость борьбы с японцами, а через некоторое время эти бригады объединились в организацию Авангард борьбы за национальное освобождение Китая. По стране прокатывались многотысячные демонстрации протеста против японских милитаристов, доходило до того, что в некоторых крупных городах ввели осадное положение. Ситуация накалялась.

Поэтому весь 1936 год делались попытки наладить отношения между КПК и Гоминьданом — в основном в виде тайных переговоров с его отдельными представителями. Переговорам способствовало и то, что дипотношения между Китаем и СССР были восстановлены еще в 1933 году — и это несмотря на то, что правительство Китая вело войну с коммунистами — СССР рассчитывал, что националисты все-таки вступят в войну с Японией и угроза дальневосточной границе СССР снизится. Снова всплыла идея объединить армии — как было в первой половине двадцатых годов, но теперь уже не против северных, а против японских милитаристов.

Но Чан Кайши был не склонен к объединению с коммунистами. Наоборот, он рассчитывал укрепить свою диктатуру с помощью Японии и потому обрушивал репрессии на антияпонские силы даже в своем лагере — проводились аресты самых видных антияпонских деятелей, совершались полицейские налеты на школы и университеты с целью ареста наиболее радикально настроенных школьников и студентов. В качестве "духовной скрепы" было провозглашено конфуцианство — типа "надо возвращаться к истокам, с которых началась китайская цивилизация", вернем себе "Китай, который мы потеряли" и прочее и прочее насчет славной китайской истории — лишь бы отвлечь народ от повседневности. Под это дело подверстывалось и чрезмерное возвеличивание Сунь Ятсена — из революционера стали лепить икону, которой и пытался прикрыться Чан Кайши — как преемник власти Ятсена. Пытался Кайши играть и на поле коммунистов. Так, создавались рабочие организации с националистическим уклоном, улучшалось рабочее законодательство — ограничения по длительности рабочего дня, введение минимальной оплаты, страховых касс, право на организации и забастовки, коллективные трудовые договоры, чтобы рабочие не оказались один на один с работодателями (даже раньше, чем в США) — проводилась в жизнь сунтьятсеновская концепция сотрудничества труда и капитала. В результате профсоюзы стали существенной опорой гоминьдановского режима, в том числе и по этой причине коммунисты наконец отказались от догматических установок на рабочую революцию и диктатуру пролетариата.

В деревне успехи Гоминьдана были более скромными. Хотя и были введены законы, ограничивающие арендную плату в 37% от собранного на арендованном участке урожая, но на местах они выполнялись с огромным скрипом — влияние Гоминьдана там было небольшим, вплоть до того, что помещики и крупные землевладельцы просто убивали гоминьдановских комиссаров, которые приезжали "на места" чтобы проконтролировать и разъяснить политику партии относительно деревни.

Укреплению диктатуры способствовал и уход коммунистов с юга Китая — из Цзянси. Чан Кайши и так пропагандировал это как свою победу, так помимо того — на своем пути коммунисты не раз вступали в вооруженные столкновения с многочисленными милитаристами и их армиями, в результате последние несли потери, слабели — и их подбирал Чан Кайши. Денежная реформа также помогала концентрации власти в руках Чан Кайши. До 1935 года в Китае был серебряный стандарт — основной денежной единицей был серебряный юань весом 27 граммов серебра, пришедший на смену ляну весом в 50 грамм. Собственно, юани начали выпускаться еще в 19м веке, и само слово "юань" — это "круглая монета", а японская "иена", корейская "вона" и монгольский "тугрик" — это калька со слова "юань". После синьхайской революции юани стали выпускать все кому не лень и у кого были источники серебра (помимо серебряных юаней были еще и никелевые, медные — более мелкие по достоинству — монеты). Кроме того, в ходу были и бумажные деньги. Их выпускали три банка Китая — Госбанк, его эмиссия обеспечивалась налоговыми поступлениями, Банк Путей сообщения — в качестве обеспечения были поступления от перевозок, и Банк Китая — крупнейший частный банк — финансовые группировки внутри Гоминьдана старались сохранить свою независимость в том числе и собственными механизмами эмиссии. Помимо этого свои банкноты выпускали некоторые правители провинций, были в ходу и иностранные банкноты — английские, американские, французские, немецкие, японские — доля банкнот других государств доходила до половины денежного обращения Китая, а это — прямые потери центральной казны — ведь если бы их не было, правительство само могло бы наштамповать этих денег и заказать нужные ему работы и услуги, а так — за эти банкноты пришлось вывозить за рубеж товары и сырье.

И вот — в 1935 году Чан Кайши издает приказ о замене серебряного стандарта золотым, но теперь в качестве платежного средства будут бумажные деньги, которые будет выпускать только центральное правительство — многочисленные местные правители потеряли возможность выпускать свои деньги, а значит резко снизилась их возможность содержать нужных людей. Сама реформа проводилась под руководством британского финансиста Фредерика Лейт-Росса и была в духе мирового тренда — как раз после Первой мировой по всему миру происходил отказ от золотомонетного стандарта, когда золотые монеты были в обращении наряду с бумажными, к золотслитковому, когда в обращении были только бумажные деньги, которые могли быть обменяны на золотые слитки, а страны, не имеющие достаточных собственных запасов золота, и вообще перешли к золотодевизному стандарту, когда их валюты могли быть обменяны на валюты, обеспеченные золотом — такие, как доллар, франк, фунт стерлингов, из-за чего эти зависимые страны были вынуждены брать в развитых странах кредиты уже только для того, чтобы стабилизировать свою валюту и хоть как-то осуществлять эмиссию — иначе инфляция сжирала бы все совсем уж быстро, а так — был некоторый временной лаг между выпуском и удешевлением денег.

Не избежал такой зависимости и Китай — он попал в стерлинговый валютный блок, а значит Китай должен был закупать в Англии фунты, чтобы обменивать их на юани, Китай должен был держать в Англии часть золотовалютных резервов чтобы при необходимости обратить их в фунты, Китай должен был вести расчеты с зарубежными партнерами через английские банки. Впрочем, так как окружающие страны тоже входили в стерлинговый блок, это было не слишком проблематично (помимо самого факта, что Китаю приходилось кормить англичан).

А вот США были недовольны таким поворотом. Они еще с 19го века пытались привязать к себе Китай, не оставляли этих попыток и в 20 веке. Так, в 1927 году американцы предложили Чан Кайши ввезти на территорию Китая серебряных долларов на сумму 300 миллионов — это одновременно и привязка Китая к США за счет этого кредита, и сбагривание ненужного США серебра — во всем мире был уже золотой стандарт, и серебро было не особо-то нужно — оно все-равно скакало относительно золота и не давало никакой стабильности — собственно, до реформы 1935 года Китай со своим серебряным стандартом также страдал от этих скачков, так как его товары продавались по совершенно непредсказуемым ценам — в зависимости от скачков стоимости серебра на международном рынке. Лоббистами этого предложения были производители серебра в США, не оставляли они своих попыток и позднее — в 1933 году основные производители серебра — одна из "невидимых рук рынка", которая вообще-то на виду — заключили так называемое серебряное соглашение, по которому цена на серебро стабилизировалась за счет принудительной покупки или продажи серебра в зависимости от его скачков. Сразу после принятия этого соглашения стоимость серебра поднялась, соответственно, уменьшилась прибыль китайских производителей и экспортеров — теперь они могли купить меньше серебра не международном рынке за вырученные деньги, соответственно, меньше серебра был и для оплаты работ и товаров внутри Китая. Более того — "серебряный блок" продавил через Сенат США закон, по которому треть золотовалютных запасов США должно было храниться в серебре. Цены на серебро снова поползли вверх, как результат — запасы серебра с банках Китая стали быстро снижаться, серебра стало не хватать даже для чеканки монеты, стоимость китайской валюты пошла вверх, цены — вниз, экономика затрещала — многие были не в состоянии выплачивать обязательства по контрактам, заключенным еще по старым ценам. Начались банкротства и банков.

Правительство Китая неоднократно обращалось к США с просьбами прекратить взвинчивать цены на серебро, но атака на Китай продолжалась — еще немного — и тому просто придется переходить на валюту, обеспеченную долларами. Увеличение пошлин на вывоз серебра несколько смягчило ситуацию, но при этом увеличился контрабандный вывоз серебра — продавать его на международном рынке было по прежнему выгоднее, чем оплачивать им товары внутри Китая — в 1935 году внутренняя цена серебряных монет в Китае была уже на четверть ниже, чем на мировом рынке. По этим причинам Китай и пошел на денежную реформу, ну и заодно — еще больше прижать полунезависимых милитаристов.

Впрочем, американцы и тут урвали свое. Согласно реформе, все серебро было национализировано и обменивалось на новые деньги в течение трех месяцев. Но еще не дожидаясь окончания этого обмена, США вдруг прекратили закупки серебра на международном рынке, из-за чего его предложение тут же стало намного превышать спрос. В итоге оно сильно просело в стоимости, и китайское правительство потеряло на этом много денег — выкупало-то оно серебро по более высокой цене, то есть давало за него больше новых бумажных денег, и после падения цен серебро китайцев стало стоить меньше чем было выпущено денег — а это первый шаг к их обесценению, ну как минимум — у китайского правительства снизились возможности по выпуску новых купюр — если что на них можно будет меньше продать товаров, имевшихся в распоряжении правительства, в частности — серебра. От быстрого обесценения новой китайской валюты 'спасли' те же американцы — они предложили выкупать китайское серебро по ценам выше рыночных, но в ответ китайская валюта должна быть привязана не только к фунту, но и к доллару — то есть китайцам придется закупить теперь и доллары, чтобы на них можно было обменивать свою валюту внутри страны. Плюс — теперь часть оплаты за китайский экспорт пойдет через американские банки, а на 1936 год это было уже 700 миллионов долларов — даже если за услуги будет взят процентик всего с трети этого оборота — это уже более двух миллионов долларов — неплохая прибавка нескольким людям 'за труды'. Причем ежегодно и с перспективой увеличения этой суммы. Так что американцам, особенно некоторым, и дальше было за что бороться, и японцы с англичанами тут были лишними.

В начале этой реформы 3,36 юаня были равны одному доллару, но события последующих лет сильно обесценили китайскую валюту. Тем не менее, из-под милитаристов была выбита еще одна опора их власти. Но действия японцев становились все более наглыми — не ограничившись Маньчжурией, они создали на территориях северных провинций Китая марионеточные полугосударственные образования при поддержке тамошних милитаристов, и через эти провинции в обе стороны пошел поток контрабанды — товаров, опиума, героина — в обход таможен центрального правительства Китая — только за 1936 год объемы контрабанды исчислялись многими миллионами юаней. А, на минутку, эти провинции — Хэбэй и Чохар — находились к югу от Маньжоу-Го, в провинции Хэбэй находился Пекин (который тогда не был столицей Китая), а Чохар к северо-востоку от него и к юго-востоку от Монголии — это бывшая провинция Чжили, где после Синьхайской революции была образована Чжилийская военная клика, одно время претендовавшая на первое место в Китае. И обе эти провинции в течение 1935 года подпали под влияние Японии.

В 1933 году японцы двинули было войска на юг — якобы китайские войск вблизи границы молодого государства Маньчжоу-Го угрожали его свободе, но китайцы упорно обороняли Великую китайскую стену, и, хотя в итоге вынуждены были отойти южнее, но и японцы поняли, что пока не готовы захватывать весь Китай. Поэтому было заключено соглашение, по которому сначала Чохар стала демилитаризованой зоной, точнее — зоной, где отсутствуют войска центрального правительства, тогда как войска бывшей чжилийской клики оставались — они боролись с многочисленными партизанскими отрядами — как националистов, так и коммунистов. Затем там появились японские резиденты, быстро превратившиеся в наместников, ну а после выхода коммунистов в северный советский район Чан Кайши перебросил на восток и последние войска из этих провинций, так что к концу 1935 уже и Хэбэй — вместе с Пекином ! — стала автономией под управлением Японии в виде марионеточного Хэбэй-Чохарского политического совета — хотя и состоящего из граждан Китая, но исполнявших приказы японцев. По факту, японцы оккупировали уже треть Китая — весь его северо-восточный угол — между Маньчжоу-го и Монгольской Народной республикой из провинций Внутренней Монголии образовалось еще государство Мэнцзян с лозунгом 'Монголия — для монголов !'. И помимо внутренних раздоров в самом Китае этому способствовало и то, что эти провинции были населены не только китайцами, но и монголами (хотя в некоторых провинций их было меньшинство) — собственно, чахары — это монголоязычный народ. В общем, Китай понемногу становился японским.

И Японии было за что бороться — за десятилетие правления Чан Кайши с 1926 по 1936 год — так называемое 'Нанкинское десятилетие' (столица Китая тогда находилась в Нанкине — порт в низовьях Янцзы — 900 км на юг от Пекина и 250 км на северо-запад от Шанхая) — рост промпроизводства был в среднем 6 процентов в год, а экспорт китайской продукции в 1936 году составил 700 миллионов долларов. Росла длина шоссированных и железных дорог (правда, из 16 тысяч километров железных дорог половина находилась в оккупированной Маньчжурии, 20% китайского промпроизводства было там же), увеличивался парк паровозов и пароходный флот, причем не только речной, но и морской. Ставка Чан Кайши на национальную буржуазию, введение фактически запретительных пошлин на импорт товаров — все это способствовало росту китайской промышленности. На Китай приходилось 40% мировой добычи вольфрама, 70% сурьмы. С помощью немцев началось строительство промышленных районов в Хубэе, Хунани и Сычуани — подальше от моря, где высок риск внезапной высадки десантов враждебных государств. Китайские инженеры проходили обучение в Германии, от нее же были получены кредиты на покупку оборудования в Германии же, причем Китай оплачивал эти кредиты бартером, то есть без привлечения фунтов или долларов, плюс — инфляция быстро обесценивала марку — в 1936 году та стоила в два раза меньше, чем в 1932, так что кредиты были выгодны и китайцам, хотя и немцы от этого не страдали — так они получали хоть что-то, что в условиях мирового кризиса было очень важным. Немецкие инструктора подготовили 80 тысяч солдат и офицеров китайской армии. На построенных и модернизированных с помощью немцев заводах выпускались пулеметы Максим, винтовки Маузер 98к — так называемая 'винтовка Чан Кайши', минометы, в 1938 году заработал завод по производств орудий калибров 20, 37 и 75 миллиметров, в 1936 — завод по производству оптики — биноклей и снайперских прицелов.

И тут произошел Сианьский инцидент, окончательно перевернувший все с ног на голову. Или наоборот — там уже и не поймешь. 4 декабря 1936 года Чан Кайши прибыл в Сиань, ставку Чжана Сюэляна, чтобы надавить на того прекратить мирные отношения с коммунистами и наконец-то уничтожить их. Или же откочевать на юг и уступить место другим — кто сможет справиться с коммунистами. Причем перед своим прибытием он направил в город отряд жандармерии и полк синерубашечников — военизированной организации под крылом Чан Кайши по типу итальянских чернорубашечников. 8 декабря Япония потребовала от Китая изменить враждебное отношение к оккупационной армии в Маньчжурии — типа 'ну и что что отняли ? все-равно должны относиться к нам хорошо'. В ответ по стране прокатились тысячи митингов протеста, некоторые были подавлены огнем на поражение. Чжану вся эта волокита с японцами — то ли воюем, то ли не воюем — надоела, и он — бац! — арестовывает Чана Кайши. Тем более что последний намеревался заменить Сюэляна на посту главнокомандующего его же армии, так что терять было уже нечего. Одновременно войсками Сюэляна были разоружены жандармы, синерубашечники, Генштаб, захвачен аэродром с 50 бомбардировщиками Гоминьдана — половиной авиации, сосредоточенной против советского района.

К сожалению, целью Сюэляна было лишь склонить Чан Кайши на открытое сопротивление Японии, так что идея коммунистов о всенародном суде над Чаном не нашла поддержки. Более того — Старший Брат в середине декабря выставил себя посмешищем, направив телеграмму, в которой характеризовал действия Чжана Сюэляна как очередной заговор японских милитаристов (при том, что все было ровно наоборот, поэтому над Сталиным ржал весь Китай), по линии Коминтерна пришли телеграммы примерно такой же 'пользы'. Правда, за этими телеграммами скрывалась подоплека — как раз в это время СССР рассчитывал снова сделать Гоминьдан своим союзником, вот и старались выставить Чана Кайши в выгодном свете. Но почему настолько криво и неправильно — этого я так и не понял. А ведь такие 'странные' действия — пусть даже потом окажется что они обоснованы — они ведь бьют по авторитету — ведь в следующий раз могут подумать, что это снова какая-то ерунда и просто не прислушаться. Опасно — рубят сук на котором сидят, тем более что в КПК и так была сильная оппозиция 'московской' партии. Мне-то все такие проколы были только на пользу — я уже несколько подобных случаев приводил в пример, чтобы нивелировать и свести на нет эффект от особо сильных выпадов Кремля против нашей внутренней политики — сразу же 'а помните такой-то эпизод ? тогда тоже высказались решительно, но так же не по делу. Вот и сейчас видимо та же ситуация' — и даже мои промосковски настроенные соратники как-то притухали и начинали снова заниматься делом, а не носиться с этой борьбой с 'мелкобуржуазным уклонизмом' (это если дело касалось сохранения системы хуторов) или 'великорусским шовинизмом' (когда дело касалось повсеместного применения русского языка) или 'потворства националистическим элементам' (это когда речь шла о создании Израиля после войны) — поводов хватало — как явных, так и вымышленных — у нас ведь и политика была немного другой, да и ляпал я порой не по делу, исходя из реалий уже моего времени — всякое бывало. И вот такие примеры из прошлого позволяли существенно нивелировать критику из Центра, как минимум применительно ко внутренней политике.

Напряженная обстановка сохранялась почти две недели — войска всех сторон понемногу подтягивались к Сиани, дабы устроить взаимную бойню, если их руководители ни о чем не договорятся. Но в итоге 24 декабря было достигнуто соглашение о создании единого антияпонского фронта. Затем Чжан Сюэлян вдруг зачем-то вылетел вместе с освобожденным Чан Кайши в Нанкин, там был арестован, снят со всех должностей, прошел военный трибунал, тут же был помилован и посажен под домашний арест. Оставшаяся без командира Северо-Восточная армия бурлила два месяца, все порываясь идти на Нанкин освобождать своего командира. И только дипломатические усилия Чжоу Энлая предотвратили возобновление только что закончившейся Второй Гражданской войны. Тем не менее, хотя боевые действия между коммунистами и националистами были прекращены, Второй Объединенный Фронт коммунистов и Гоминьдана формировался ни шатко ни валко, и лишь летом 1937 года ускорилось его создание — сразу после начала Второй Японо-Китайской войны.

Конец Книга 3.Перелом.Часть 4.