| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вот только не сложилось тогда, не сложилось и в этой истории. Как я уже упоминал ранее, командование РККА держало за Пензой и за Волгой несколько армий — танковых и общевойсковых — как раз на случай прорыва немцами основной обороны (в РИ так было на Курской дуге). И в середине августа сорок третьего настала пора вводить их в бой.
Но делали это постепенно, с оглядкой на малейшую реакцию немцев — слишком часто ране обжигались на поспешных действиях. После того как немецкие танки пробили оборону РККА между Тамбовом и Пензой, ее попытались подпереть 5м гвардейским танковым корпусом под командованием Алексея Григорьевича Кравченко, но его пехоте пришлось идти пешком — не хватало техники. Поэтому выйти на позиции успели только танки да немного артиллерии. Что самое плохое — командование приказало корпусу не встать в оборону, а наступать, причем без пехоты — своя не подошла, а оборонявшаяся в десяти километрах южнее была уже разгромлена. Как потом вспоминал сам Кравченко — "ко мне прибыл с полномочиями от командующего 6 гв. А. полковник Никифоров, который угрожал применением оружия, если корпус не пойдет в контратаку. Это распоряжение было мною выполнено". Танки послали на убой — за следующие три часа танковый корпус потерял более пятидесяти танков — немцы временно встали в оборону и расстреляли наши наступающие Т-34-76, Т-43-85 и Т-70 своими Тиграми, Пантерами, Фердинандами и Штугами с дистанций полтора-два километра, разве что сорок третьи со своей броней до ста миллиметров, пусть и однослойной, немного потрепыхались, но все-равно были сожжены кумулятивами и подкалиберными с дистанций в триста-пятьсот метров — немцы устроили огневой мешок, куда и угодили наши танки без предварительной разведки. И это еще не все — пока часть немецких танков и самоходок занималась отстрелом советских танков, две боевые группы выполнили маневр и окружили советских танкистов, которые ночью и на следующий день мелкими группами выбирались к своим через промежутки в отсутствующем фронте. Общие потери корпуса составили 130 танков из 160. (в РИ такое было 5-6 июля 1943 на южном фасе Курской дуги). Вот из-за такого "эффективного менеджмента" многие командиры и бойцы РККА, оказавшись в наших рядах, не горели желанием возвращаться обратно. Справедливости ради отмечу, что, например, Катуков уговорил Сталина отменить приказ на наступление, хотя в том случае как раз можно было бы хорошо ударить немцам во фланг. Не угадаешь. А на следующий день такой удар был бы самоубийственным, но там уже немцы поперли вперед и корпус Катукова остановил немецкое наступление на Саратов — уже наши танкисты, окопавшись и из засад, расстреливали прущие вперед немецкие танки. Но то — Катуков, личность известная. Алексею Кравченко такое поведение было "не по чину", в результате его танковый корпус превратился в пехотную дивизию с тремя десятками танков.
В РККА еще недостаточно отсеялись "паркетные" командиры, для которых подчиненные были всего лишь статистикой — именно в таких частях и было больше всего недовольных — никому не хочется быть "статистикой". У нас, конечно, тоже не все было гладко, но большинство наших командиров либо выросло из рядовых, либо показало себя с лучшей стороны, а те немногие "паркетчики", что доставались нам либо в первые месяцы, либо по обмену военнопленными — они или не подпускались к боевым действиям, занимаясь тыловым обеспечением, да и то не всегда на самых высоких должностях, либо возвращались в РККА. Так что случаев битья морд вышестоящим командирам у нас было немного, и лишь в трех инцидентах бившие своего начальника оказывались неправы и были разжалованы и направлены в штафбат, в остальных же двадцати трех "ударники" получили лишь дисциплинарные взыскания в виде выговора — все-таки не дело бить командиров, пусть они и накосячили — они же тоже учатся. Ну и единственный случай стрельбы, конечно же, повлек для стрелявшего штрафбат — тут уж без разговоров, несмотря на все его заслуги. Правда, через три положенных месяца он снова вернулся на командирскую должность — раньше не получалось, как он ни старался лезть в самое пекло, так и прошел без царапинки, поэтому вернуться раньше по ранению не получилось. Впрочем, "подранок" после излечения тоже пошел в штрафбат за свои "решения", повлекшие единовременную гибель двадцати семи наших бойцов — но сейчас он уже перешел в обычную часть по ранению, на должность комода — рядовым его ставить, пожалуй что, излишний расход обученных кадров, но и на высшие должности ему тоже пока нельзя — еще захочет себя снова "показать", реабилитироваться, впрочем, и в роте за ним присматривали — и ротный, и взводный — уж слишком из него прет излишнее геройство за чужой счет — тут неровен час и свои пристрелят, чтобы не подставил.
РККА же начинала наступать. Неспешно и неотвратимо, как просыпающийся медведь. Конечно, наступления были и в сорок первом, и в сорок втором, да и зимой-весной сорок третьего также не сидели на месте, но именно к лету сорок третьего наконец-то были накоплены знания, опыт, силы, которые позволяли рассчитывать на успех крупных наступательных операций. Но шли к этому довольно долго.
Если по довоенным уставам ширина полосы наступления стрелковой дивизии составляла два-три километра, то летом и осенью сорок первого она была как правило 8-10 километров и только к лету 43го снова опустилась до 2-3. Уменьшалась и глубина ближайшей задачи — с довоенных 6-8 до 3 километров летом 43го, как и последующей — с 20 до 6. Такое уменьшение глубины еще позволяло прорывать оборону первого эшелона, а последующей — оборону второй позиции и открывать подвижным соединениям путь во вражеские тылы — к сорок третьему было уже понятно, что не дело накладывать на стрелковые дивизии задачи по выходу в тыл врага — этим дивизиям справиться бы с непосредственной обороной, а уж в тыл можно запустить гораздо более подвижные соединения. К тому же снижение глубины задач давало возможность командирам закрепить фланги и подготовиться к контрударам в основания прорыва — теперь комдивам не надо было выделять силы на продвижение вперед. Ну и нагрузка на штабы дивизий существенно снижалась — все-таки площадь действия в десять-пятнадцать квадратных километров — это не несколько десятков, а то и сотня — можно учесть больше нюансов как местности, так и противостоящих сил, и свои силы расположить так, что они окажутся в нужное время в нужном месте — напротив сильной обороны — просто встанут и будут демонстрировать наступательную активность, а напротив слабой, или по неприкрытым участкам — наоборот, пойдут вперед крупной массой, продавят, зайдут с фланга и с тыла, и уж тогда вырежут всех, кто попадется под горячую руку.
Успеху прорывов способствовало и повышение тактической плотности наступающих частей. Так, количество стрелковых батальонов на один километр повысилось с одного в 1941 до 3-4 в 1943, танков поддержки — с 1-3 до 10-15, орудий и минометов — с 10-15 до 150-200 стволов. И, хотя плотность немецкой обороны тоже возросла в полтора-два раза — до двух батальонов на километр обороны, 3-5 танков и самоходок, 15-25 орудий и минометов, но соотношение все больше было на стороне наступающих советских войск — стало проще и с наличием сил, и с планированием операций. То есть если летом и осенью 1941го соотношение наших наступающих войск и обороняющихся немецких было почти 1:1, то летом 43го командиры обеспечивали превосходство от 2,5 до четырех раз по пехоте, трехкратное — по танкам и самоходкам и 8-9 кратное — по артиллерии.
Менялось и построение наступающих частей. Так как немцы постепенно переходили от узловой к сплошной обороне, наши стали возвращаться к эшелонированному наступлению. В первый период войны такое построение просто изымало часть сил из атаки, так как развивать наступление не требовалось — оборона немцев была неглубокой, ничем не подкреплялась, ее было достаточно просто проткнуть. Поэтому переход к одноэшелонному построению частей позволял выставить все атакующие батальоны в одну линию (с некоторым резервом), что сужало полосы наступления каждого из батальонов и увеличивало их ударную мощь — попросту — количество стволов, которое одномоментно вело огонь по обороне противника. И это приносило положительные результаты. Так, во время зимнего наступления 1941/42 годов зачастую из 27 стрелковых рот дивизии непосредственно в атаке участвовало лишь 8, а остальные ждали позади — естественно, такой слабый удар не проламывал даже сравнительно хлипкие позиции, более того, это позволяло немцам отстреливать нашу пехоту по частям, а немецкая артиллерия вела огонь и по ближним тылам наступающих войск, от чего вторые эшелоны несли потери даже до вступления в бой, поэтому они порой без команды устремлялись вперед и смешивались с первыми эшелонами, так что командирам уже трудно было разобрать — где чьи бойцы находятся, соответственно и качество отдаваемых команд снижалось и становилось неадекватным обстановке — командир думает что вот та группа бойцов — из его батальона, поэтому отдает приказ наступать, вестовой его передает, но приказ исполняется только бойцами действительно того батальона, а остальные, кто находится рядом — так и продолжают просто находиться рядом, атака производится не теми силами, на которые рассчитывал командир, потери получаются больше чем могло бы быть, да и цель атаки далеко не всегда бывает достигнута. Так и рождаются рассказы о том, что командиры подставили (а такое тоже случалось). Бардак порождал новые потери. К тому же недостаток артиллерии заставлял сосредотачивать ее в руках командира дивизии, что затрудняло поддержку наступления полков — пока командиры полков соединятся с комдивом, пока договорятся о нанесении удара — время уже прошло, обстановка изменилась. С переходом же к одноэшелонному построению интервал в цепи между бойцами сократился до 6-8 шагов, а из 27 стрелковых рот в резерве находилось только 6 — остальные участвовали в атаке. Более того, теперь комбаты знали свою полосу наступления, и в ней не могло оказаться других бойцов — владение обстановкой существенно повысилось.
Когда же немцы начали переходить к сплошной эшелонированной обороне, снова вернулись к эшелонированному построению атакующих порядков, чтобы иметь силы для прорыва последующих рубежей обороны и для развития успеха — но только теперь в них было гораздо больше танков поддержки, а сама атака поддерживалась большим количеством артиллерии, причем она действовала не только в ходе артподготовки, но в течение всего наступления, последовательно перенося огонь либо по рубежам отсечки контратак либо по запросу атакующей пехоты, которая в ходе продвижения вперед выявляла новые огневые точки и опорные пункты — их-то и гвоздила артиллерия, точнее — ее часть, которая доставала до указанных целей, тогда как другая часть перемещалась вперед, чтобы поддерживать атаку уже в глубине немецкой обороны. При этом батальоны и роты уже не эшелонировались, как предписывалось довоенными уставами — все наступали по-прежнему в линию с выделением небольшого резерва. Просто где-то треть сил шла чуть дальше и была готова развить успех первой линии. Сплошного эшелонирования всех подразделений вплоть до рот и даже взводов (!) уже не было. Впрочем, построение становилось все более гибким — при неглубокой немецкой обороне всю дивизию, вплоть до рот, могли построить в один эшелон, при более глубокой — полки могли строиться в два, а порой и в три эшелона. Но мелкие подразделения шли в одну линию, разве что роты — с небольшим резервом, и у командиров теперь было достаточно сил, чтобы вовремя среагировать на изменение обстановки — давить проявившийся пулемет, пока часть сил берет его в клещи, или перебросить бойцов вдоль фронта атаки на участок, где наметилось прогибание немецкой обороны — командир как бы нащупывал слабые места своими бойцами, которые вдобавок взаимно прикрывали друг друга — пока одни перемещаются вперед, другие приживают немца своим огнем. И так как все бойцы участвовали в атаке, то и слабые места находились быстрее, а не как раньше — пока одни пытаются подобраться к немецким окопам, другие сидят позади метрах в пятидесяти-ста и просто ждут, когда впереди что-то прояснится. К тому же повысилась и поддержка артиллерией — с наращиванием ее количества стало возможным выделение полковых групп артиллерийской поддержки, теперь каждый комполка имел свою артиллерию и скорость реакции ее поддержки увеличилась. Советские командиры наращивали опыт, который нам пока и не снился — если по части тактики мелких групп мы были пожалуй получше, да и то — во многом за счет оружия, то на более высоком уровне мы выгребали прежде всего за счет техники — бронированных машин — танков и БМП, и штурмовой авиации.
Немцы же строили все более глубокую систему обороны. Так, главная полоса состояла из двух позиций — линий обороны — пехотный подразделений и одной позиции — линии установки — артиллерии — общей глубиной до семи километров, поэтому ближайшей задачей дивизии стал прорыв первой позиции и выход на позиции артиллерии в тылу врага. А последующей задачей — прорыв второй позиции. При этом главная полоса к исходу дня должна быть прорвана и надо было выйти ко второй полосе обороны — в 10-12 километрах от первой — и ждать, когда подтянется артиллерия. Но командиры часто вводили еще и задачу дня — если прорыв оказывался успешным, то было не грех воспользоваться и продвинуться немного вперед, чтобы захватить выгодные рубежи обороны от контратак. А такое продвижение надо спланировать — выбрать такие рубежи, определить — кто какие участки будет занимать, куда прежде всего двинуть противотанковые средства, чтобы встретить контратаки.
Возросли роль и масштаб разведки боем. В сорок первом и сорок втором годах стрелковая дивизия выделяла для разведки боем взвод, в лучшем случае роту, причем безо всяких средств усиления — таким образом могли выявить истинное начертание переднего края обороны, что тоже было немало, но постепенно укреплялось ощущение, что можно и нужно получать от разведки боем больше информации. Впрочем, немцы и сами не слишком старались замаскировать свои позиции — ведь все-равно скоро идти в наступление. К тому же растянутые позиции не позволяли нашим войскам выделять много средств для разведки боем. С зимы 42/43 немцы уже начинали применять методы маскировки, создания ложных позиций, а то и вообще всего переднего края, да и нашим стрелковым дивизиям стали выделяться все меньшие и меньшие участки обороны, поэтому роль и сила разведки боем постоянно возрастали. Так, стрелковые дивизии выделяли для разведки боем уже как минимум роту, а чем дальше — тем все чаще — батальон, начали придавать средства усиления — минимум взвод танков, взвод саперов, отделение химиков для постановки дымовых завес, взвод, а то и батарею артиллерийских орудий, а в поддержку — еще и два-три артдивизиона, которые вели огонь со своих позиций, а не шли в атаку. При таком масштабе вскрывалось количество сил немцев на участках обороны, система огня и оборонительных заграждений — немцам волей-неволей приходилось привлекать для отражения атаки больше сил, больше стволов артиллерии, чаще перемещать резервы — все это фиксировалось и отмечалось командирами РККА. Более того — летом сорок третьего уже стали не редкостью захваты во время разведки боем опорных пунктов на переднем крае обороны, что командованию РККА вообще-то понравилось, поэтому в сентябрьском контрнаступлении выделили в поддержку аж два артполка и полк штурмовой авиации и вдруг прорвали первую позицию главной обороны, подтянули части, предназначенные для наступления, и пока немцы не начали стягивать резервы, прорвали и всю главную полосу обороны, так что вглубь немецкого тыла рвануло слишком много подвижных соединений РККА, чтобы немцы сумели их быстро остановить, тем более что разведку боем провели не за сутки-двое до начала наступления, как это делали раньше, а тем же днем — у немцев просто не было времени чтобы среагировать — ни переместить средства поражения на запасные позиции с засвеченных, ни подтянуть резервы к месту возросшей активности, что зачастую они раньше и проделывали, снижая эффект от результатов разведки. То есть разведка боем превратилась в полноценную наступательную операцию с ограниченными задачами, она стала частью собственно наступления. У нас-то задачи изначально были ограниченными — мы всего-лишь старались уничтожить побольше фрицев и сохранить побольше наших. И так как артиллерия была у нас не основным средством прорыва, мы не выполняли артподготовку, поэтому определение истинной системы переднего края было для нас не так уж критично — мы не собирались да и не могли вываливать тонны снарядов на немцев, прежде чем пойти в наступление. Но вот средства усиления в виде как минимум роты танков, а чаще всего батальон и более, да еще как минимум две батареи самоходок, и не менее десятка штурмовиков — это было стандартным набором наших атак — они по сути и начинались как разведка боем, а если все пойдет хорошо, то перерастали в атаку, а если она пройдет удачно, то и в наступление — тут было главным иметь возможность быстро перебрасывать подразделения вдоль фронта — поэтому-то мы столько много внимания уделяли строительству дорог, ремонту и производству транспорта — вездеходов и автомобилей — чтобы успеть воспользоваться удачной ситуацией.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
