Чаганов: Москва-37

-Ясно, разрешите исполнять, товарищ нарком?

-... ещё одно. Срочно пришли сюда начальника технического отдела с оборудованием. Тут в той деревянной х

* * *

, ну что, помнишь, пионэры с вожатой мне на день рождения подарили... хрень какая-то железная нашлась. Пусть посмотрит. Ты девку-то эту и столяра устанавливал?

-... Нет,... так ведь местные они, Чурилковские... их сержант на въезде узнал.— голос Финовского становится деревянным.

-Наряд туда, быстро!— Орёт в трубку Ежов, поднеся мирофон ко рту, затем делает глубокий вдох и продолжает уже почти спокойно.— Подчисти хвосты со Штейном и старичком. Всё. Я пока здесь остаюсь... до прояснения обстановки.

-Выполняю.

Генеральный комиссар аккуратно кладёт телефонную трубку на рычаги, одёргивает гимнастёрку и ровным шагом выходит из комнаты, жмёт руку, стоящему рядом связисту и идёт по коридору в свой кабинет, в правом углу здания. Открывает несгораемый шкаф, достаёт оттуда небольшую стопку картонных папок, раскладывает их перед собой на письменном столе веером, забирается на высокий стул и задумывается, подперев кулаком подбородок.

Сталин, Молотов, Киров, Ворошилов, Жданов... Аккуратные подписи, выполненные искусной рукой бывшего писаря артиллерийских мастерских тушью на сером картоне. Глаза Ежова быстро пробегают по ним, скользят в сторону и останавливаются на камине, украшенном хохломской плиткой. Через минуту его застывшая фигура отмирает: папки возвращаются на своё место, ключ закрывает замок на два оборота, а хозяин кабинета твёрдым шагом идёт к двери.

* * *

Начальник техотдела ГУГБ Александр Шанин, комиссар госбезопасности 2-го ранга, (четыре рубиновых ромба на краповых петлицах и четыре нарукавных, шитых золотом, звезды), высокий мускулистый бугай лет сорока, с тоской в глазах крутит в руках 'гвоздь'.

-Товарищ генеральный комиссар госбезопасности,— косится на недопитую бутылку вина на столе.— не может такого быть, чтоб эта... железяка звук передавала. Кого угодно спросите.

-Я начальника технического отдела спрашиваю,— шипит нарком, глядя на него сверху вниз.— садись пиши заключение. Шапиро, дай бумагу.

Шанин подзывает своего помощника и начинает шёпотом ему что-то диктовать. В гостиную врывается задыхающийся Фриновский с багровым лицом, мокрый от пота и обведя взглядом комнату, полную народу (радиотехники развернули свою аппаратуру, ходят по комнате с переносными антеннами).

-Пошептаться бы, Николай Иванович.

-Идём в мой кабинет,— (Фриновский послушно плетётся следом).— Что у тебя?

-Ушла, сука...— отводит глаза начальник ГУГБ.

-Это точно она?— Ежов реагирует на новую проколнеудачу подчинённых с удивительным спокойствием.

-Столяр опознал...— видит скептическую гримасу шефа и торопливо добавляет.— и директор и завуч и пионервожатый по фото, что мы изъяли из личного дела в мединституте. За сестру себя выдавала Марию, рецидивистку, которая освободилась в 1934 году. Новак сейчас ищет её дактограмму в картотеке. Местожительство Марии— неизвестно. Анна Мальцева работала в школе лаборанткой в химической лаборатории и по совместительству сторожем: сегодня была на дежурстве.

-Что насчёт отпечатков пальцев Анны?— Чешет отросшую щетину Ежов.

-Дактилоскопия, когда она работала вольнонаёмной в особом отделе в Ленинграде у Чаганова не проводилась. Сейчас группа работает над этим в школе... будем сравнивать с отпечатками из Лаврушинского переулка.

-Хорошо,... очень хорошо. Может потянуть шпионаж и даже... на подготовку теракта.

-Точно так, Никалай Иванович,— веселеет Фриновский.— Есть показания шофёра: Мальцева неоднократно покупала в Москве разные химические реактивы. Учитель химии говорит, что она на удивление хорошо разбиралась в химии.

-Найди её мне!— Приплясывает от возбуждения Ежов.— Не могла она далеко уйти. Перекрыть здесь всё. Одновременно по адресам знакомых в Москве, не должно быть их у неё много...

-Будет исполнено.— Расправляет плечи начальник ГУГБ.— Местный батальон НКВД уже поднят по тревоге. Скоро рассветёт и начнётся прочёсывание округи. Отдел на транспорте тоже получил ориентировку. Никуда она не денется, ещё до вечера будет сидеть рядом с Чагановым.

-Как он?

-В сознание не приходил.

Москва, Красная площадь.

20 июня 1937 года, 08:00.

На перекрёсте Никольской и Исторического проезда как всегда многолюдно. Рабочие и служащие, спешащие на работу, хоть на минуту, да останавливаются чтобы узнать последние новости. Но сегодня протиснуться к вывешенным на стенде у высокого строительного забора разворотам центральных газет решительно невозможно. Поэтому ведётся громкая читка передовицы добровольными политинформаторами.

-Правительство удовлетворило просьбу героев Советского союза Чкалова, Байдукова и Белякова о разрешении им полёта через Северный полюс в Северную Америку.

Гвоздь замечает солидного средних лет франтовато одетого мужчину, остановившегося скраю послушать новости, и, легко оттолкнувшись от ребристой стены ГУМа, начинает неспешно продвигаться к нему.

-Москва, Кремль, Сталину.— Доносится голос другого чтеца, расположившегося в десятке метров от первого, ближе к Историческому проезду.— Полюс позади. Идём над полюсом неприступности. Полны желанием выполнить ваше задание. Чкалов, Байдуков, Беляков.

По толпе проносится одобрительный гул. Прилепившись сбоку к 'франту', Гвоздь восторженно толкаетает его в плечо, но вдруг счастливая улыбка сползает с лица карманника: его запястье попадает в железные тиски чужой грубой шершавой пятерни и длинные нежные пальцы вора, уже наполовину вытянувшие кошелёк из бокового кармана пиджака жертвы, выпускают добычу. Гвоздь судорожно озирается, но никого кроме невесть откуда взявшейся, маленькой старушки 'божьего одуванчика' в чёрном платье и платке рядом не видит.

-Милай, ты мне вот чаво рашкажи,— шепелявит старушка, держа Гвоздя за руку и оттесняя от 'франта'.— ихде тута мятро?

-11 часов 15 минут,— продолжается чтение радиограмм.— Всё в порядке. Перехожу на связь с Америкой. Скорость 200 километров в час. Скоро будем над островом Патрик. Беляков.

-Ты чо, старая?— Шепчет он с трудом освобождая запястье.— Крабы у тя...

-Опять за старое, Гвоздь?— Старушка буквально повисла на нём.— Обещал же.

-Маня... ты... как здесь?— Не верит своим глазам карманник, продолжая напряжённо разглядывать старуху.— Слыхал, что шмон с ночи идёт по банам (вокзалам). Шмару ищут... похоже— тебя.

-Для бешеной собаки тридцать километров— не крюк...— прижимает к груди маленький узелок Оля.— Да и не всю дорогу пешком: где на телеге, где на машине. Троица сегодня, помогают люди бабушкам, идущим на богомолье... (Гвоздь уважительно косится на неё)... Сейчас— к Чаганову на квартиру.

* * *

-Бабай твой с крышей прошлындал к себе (Старик в шляпе вернулся)... — Переводит дух Гвоздь в подворотне, опасливо заглядывая в Олины глаза.— Что мочить собралась стукача?

-Не мой метод.— Девушка наклоняется и, ухватив подол длинного чёрного платья, одним движение через голову снимает его, оставшись в спортивном костюме с буквой 'Д' на груди.

Карманник сглотнул и захлопал ресницами от неожиданности.

-Жди меня здесь,— передаёт ему платье девушка.— если увидешь что-нибудь подозрительное— свисти со всей силы. Понял? (Тот как автомат кивает в ответ. ) Присядь.

Гвоздь послушно приседает на колено, Оля, используя его плечо как трамплин, прыгает вверх и цепляется за нижнюю перекладину пожарной лестницы, раскачивается как на турнике, перебирает ногами по стене дома, ловкий перехват и девичья фигура начинает быстро подниматься наверх. Еще несколько секунд и она исчезает из вида.

Почтенный седой старик в соломенной шляпе с авоськой в руках замерев наблюдает, как девушка со смутно знакомым лицом, не обращая на него никакого внимания, просовывает руку в открытую форточку кухонного окна на третьем этаже и открывает шпингалет. Затем, отклонившись в сторону, распахивает его наружу (вторая рама отсутствует ввиду летнего времени) и прыгает на пол, по дороге наступив грязным ботинком на чистую скатерть, придвинутого к подоконнику стола. Подхватывает нож, лежащий у плиты и приставляет его к горлу потрясённого хозяина квартиры.

-Не убивайте, пожалуйста...— жалостно задрожали его синие губы.

-Колись, стукач,— широко раскрытые безумные глаза Оли гипнотизируют старика.— кто мою сестрёнку Катю порешил? Не вздумай туфту гнать, вмиг кишки выпущу...

-Так это самое... не ведомо мне,— обильные слёзы полились из уголков его глаз, потекли по глубоким морщинам вокруг сизого носа на плохо выритый подбородок.— сказывали, что это хахель ейный... того. Не губи...

Старик, как подкошенный, бухается на колени, из брошенных авосек вываливаются на грязный пол два пучка зелёного лука, букетик мелкой красной редиски и буханка белого хлеба.

-Врёшь, гнида!— Кончик ножа слегка почти бескровно рассекает кожу на скуле молящего.— Не мог он её убить, любил он её...

-Э...— Старик хотел было возразить, но передумал, неотрывно следя за, вновь приблизившимся к нему, остриём лезвия.

-Кто заходил в квартиру в тот день? Быстро!

-Так это,...— его глаза забегали по комнате.— сестрица ваша пришли в седьмом часу... у меня запись есть!... там в комнате. Плохой я стал— не помню ничего.

Оля легко за шкирку поднимает тщедушного деда и тащит из кухни.

-Вот, вот— бережно раскрывает он простую школьную тетрадь.— последние записи: четверть седьмого сестрица, значит, ваша, (получает от Оли тумака, на странице каллиграфическим почерком было написано— 'Лахудра'), затем прошла семейная пара с пятого этажа из двадцатой квартиры— в пол-седьмого, ещё через четверть часа, незнакомые мужчина и женщина лет тридцати пяти и товарищ Чаганов с большой коробкой в руках— в пол девятого.

-Дальше!— Командует Оля.

-Потом слышу, как будто упало что-то наверху. Квартира-то товарища Чаганова аккурат над моей, а я как раз в прихожей был у двери. Затихло всё и вскоре крик сестрицы вашей: 'Караул! Убивают'!

-Мужчина и женщина эти, когда назад проходили?— Оля левой рукой поворачивает к себе голову хозяина квартиры и испытующе смотрит ему в глаза.

-Так это,... не проходили они.— Задумывается дед.— Точно, не было...

-Как они выглядели?— Торопится девушка.

-Вида какого, так ить мельком видел в глазок. Девка— белокурая, а мужик— чернявый. Неслышно так шли, без стука почти...

-А вот крик этот,— снова перебивает Оля.— голос точно Катин был?

-Кто ж его разберёт?— Задумывается старик.— Вы все бабы одинаково рот разеваете. А знашь, что я тебе скажу, милая, не по русски она кричала как-то... 'убь...ивают'.

С улицы раздался громкий свист. Оля быстрым движением перекидывает нож из правой руки в левую и почти без замаха бьёт ребром ладони по гусиной шее старика, чуть ниже и впереди уха. Тот теряет сознание и его тело медленно оседает на пол, поддержанное сильной рукой девушки. Суёт запазуху тетрадку, бросается на кухню, взлетает на подоконник и смотрит вниз во двор: всё спокойно, жители во дворе заняты своими делами, дети играют в песочнице. В прихожей раздаётся трель дверного звонка и Оля пускается в обратный путь на крышу по водосточной трубе, проходящей в паре метров от окна.

-Спрячь тетрадку,— перед Гвоздём снова благообразная старушка в чёрном низко завязанном платке.— улика это, против настоящих убийц. Ещё, поспрашай у своих, не видели ли они здесь в округе вчера вечером часов в девять фраера с биксой лет тридцати пяти. Да-да, тех самых, которые Чаганову тогда на хвост сели, а ты— им...

Они огибают две чёрные 'эмки', стоящие у подъезда: Гвоздь почтительно кивает, ни дать, ни взять— хороший сын, бережно ведущий под руку мать-старушку в церковь.

-Нет, лучше пробей по братве где они Чаганова держат,— задумчиво продолжает Оля, после того как они завернули за угол.— я в смысле, может кто чего слышал или видел.

-По братве, говоришь... пробить?— "Сын" пробует на язык непривычные слова.— Если во 'внутрянке', то наших там нет...

-Это я понимаю, но думаю не повезут его на Лубянку.— Оля останавливается.

-Ты что задумала?— С тревогой смотрит на неё Гвоздь.— Кичу хочешь штурмом брать?

-Вынимать Чаганова с кичи надо...— делает паузу девушка.— А вот как, пока не знаю. Встречаемся завтра в девять утра, на старом месте. И спасибо тебе, Николай.

-Да я, это...— Гвоздь смущённо опускает глаза на носки своих ботинок, а когда поднимает голову, то не видит её рядом.— ... чисто ведьма.

* * *

-Общественная приёмная товарища Кирова, дежурный Иванов слушает.— В трубке раздаётся молодой мужской голос.

-Этой ночью по ложному обвинению арестован товарищ Чаганов.— Хрипит в микрофон Оля, сжимая в кулаке бланк с номером телефона, полученный в справочном бюро Курского вокзала.— Срочно передайте товарищу Кирову.

-Кто говорит?

Девушка бросает трубку на рычаг и открывает наполовину застеклённую дверь, к вящему удовольствию нетерпеливых очередников, заглядывающих внутрь телефонной будки. Звонить по номеру Свешникова, который на всякий случай получила от Чаганова, она не решилась, ведь если он на прослушке у Ежова, то вскроется нехороший факт: разыскиваемая органами преступница связана с личным секретарём Кирова.

Московская область, Видное.

Сухановская тюрьма НКВД.

20 июня 1937 года. То же время.

'Как же это я так попал'?

Сижу по пояс голый на топчане, покрытом белой простынёй, в медпункте (передо мной расплывается силуэт человека в белом халате)? в комнате с маленьким оконцем под сводчатым потолком (вижу как светлое пятно на чёрено-сером фоне), напоминающей монашескую келью или тюремную камеру. Сверху свисает тусклая электрическая лампочка, на столике у топчана— мощная настольная.

-Как вы себя чувствуете, больной?— Врач снимает со лба большое головное зеркало.

'Вопрос, конечно, интересный'.

Полчаса назад, когда сознание окончательно вернулось ко мне (до этого— какие-то обрывки воспоминаний: кабинет следователя, салон автомобиля, свет прожектора на кирпичной стене), я раздумывал, обхватив голову руками пятаясь унять боль,— что делать? Прикинуться потерявшим память вследствии удара по голове (на затылке выросла вполне выдающаяся на ровном месте шишка)? Рабочий такой план, но пассивный— нельзя никак влиять на действия противной стороны. Если поверят в амнезию, то сами сфабрикуют мои показания,... какие захотят, а затем отшибут для верности остатки памяти; а если не поверят, то сразу перейдут к физической стимуляции памяти. Прикинуться пускающим слюни бревном— те же самые действия.

Поэтому решил дурака не валять, а прежде выяснить, кто это устроил мне и попытаться затянуть процесс дачи показаний. Время здесь— фактор критический. Как ловко подгадано под начало пленума. Произойди это на неделю до или на неделю после пленума ЦК и Сталин бы спокойно разрулил ситуацию, утопил бы в бюрократических процедурах рассмотрения подобных вопросов: Секретариат ЦК, Политбюро, передача дела на рассмотрении комиссии. А как её разрулишь сейчас, если представить, что выйдет завтра Ежов на трибуну и доложит делегатам: 'НКВД имеет материалы, что арестованный за убийство своей сожительницы Чаганов связан с Троцким'?