Зверь лютый. Книга 25. Обмасонивание

Бременско-Гамбургская епархия в эту эпоху является самым мощным центром миссионерства в северном и восточном направлении. Первый епископ Риги был, например, племянником очередного епископа Бременского.

Обидевшийся на успех службы безопасности высокородного соседа, епископ вовсе не оставил, но наоборот — усилил свои козни. И был вскоре обнаружен в своей спальне зарезанным своей любовницей. Которая свершив сиё злодеяние, тут же заколола сама себя. Что однозначно подтверждал кинжал, воткнутый в её сердце и удерживаемый её, уже хладной, рукой.

Зрелище двух обнажённых окровавленных тел произвело столь сильное впечатление на приближенных иерарха, что попытки старого служки указать на отсутствие пыли на одной из деревянных резных стеновых панелей, были проигнорированы. Бедняга вскоре куда-то исчез. А Фриц, разглядывая план очередного замка, доставленный ему из архивов "вольных каменщиков", бормотал себе под нос:

— Эту хрень строила та же команда, что и в Бремене. Так где же здесь потайной ход? Должен быть прямо в спальню...

Старый Великий Магистр оказался живуч. Не скоро в том подземелье в Кельне прозвучали слова ритуала:

— Замкнут герметический круг, исчерпаны силы вольного каменщика. Уходящего мастера сменяет новый, работа не должна прекращаться! Идя путями посвященных братьев, к познанию вечных законов Природы — да не уклонится новый мастер на ложные окольные пути увлечения профанного мира! Не для того пронесен через века свет масонского посвящения! Не для того великий учитель Хирам пал от руки невежд и предателей, не выдав им священного Слова!

Тогда же услышали древние подземелья и другую фразу, обращённую к бывшему подмастерью Фридриху Кельнерману:

— Душевнейше поздравляю вас с новым важным и почётным званием мастера. Мастера-распрядителя высшего градуса.

Германия кипела, дети, рождённые от немногих выживших, вернувшихся из Второго Крестового похода, выросли. Эти юноши наполняли собой города, замки и дороги страны. Они хотели славы и чести, золота и серебра, женщин и коней, земель и замков, жить, а не прозябать. И ради этого были готовы перерезать глотки своим соседям. Поток конфликтов, внутренних и внешних, нарастал. Трудно было найти князя или барона, который бы не посматривал на владения соседа с вожделением. А поверх булькающего варева Империи, разрастался главный конфликт этих столетий — конфликт между римским папой и германским императором.

Простолюдины вообще и "вольные каменщики" особенно, оказывались заложниками амбиций аристократов и клириков. Масоны были "плохими", если работали на "вероятного противника", они были "плохими" если работали "на тебя". Потому что уйдут и расскажут о твоих секретах, потому что могут сделать что-то плохо. И стены твоего замка развалятся от громкого смеха вассалов противника, подобно стенам Иерихона. А спросить будет не с кого. Содержать же строительные артели, обеспечивать их работой и оплатой десятилетиями... могли очень немногие.

Союз Фрица и Руди, возглавившего масонов, дал братству главное в том момент — убежище. Изгоняемые, преследуемые как чужаки, шпионы, масоны бежали в Саксонию. Часть из них получала работу здесь, от "главного советника по строительству", часть же, особенно — молодёжь, вдовы, сироты и многодетные семьи, отправлялись дальше — "к Великому Востоку", что в тот момент означало "на Святую Русь". Где они, не отсекаемые властями от местного населения, не подозреваемые жителями, церковью, властью во всех смертных грехах, не ограничиваемые собственными уставами, впитывали новые знания, делились своими. Постепенно становились частью моего народа, "стрелочниками". Иным из них, более одарённым, не связанным семейными и религиозными узами, открывался путь в "братство русских масонов", созданное некогда мною в Пердуновке. Они бывали удивлены отсутствием долгих ритуалов или изощрённых испытаний. К чему они? Лучшее из испытаний всем нам — есть жизнь.

Разобравшись со "святорусским здятством", найдя "голубые" огнеупоры, мы запустили производство "искусственного камня". Качественный и дешёвый цемент и кирпич позволяли резко увеличить объёмы строительства. Для чего потребовалось множество опытных, обученных каменщиков — "масонов".

Обмасонили "Святую Русь". И сопредельные страны, кто заплатить может.

"Военный цемент"? Ну что ты, девочка, таскать такое в такую даль... Показали — и хватит.

Конец девяносто восьмой части

Часть 99. "Сначала я в девке не чуял беды. Потом..."

Глава 540

Я возвратился из "грязевого похода", от "стены пламени" над "саблевидным мысом". Заехал к своим известеобжигательным печкам. Порадовался прогрессу, подогнал мастеров, составил собственное мнение о состоянии дел... Кое-что надо подправить: тачек маловато, кирок добавить... С немногими спутниками проехал верхами последние вёрсты по Гребешку Дятловых гор, замечая производимые работы, некоторые недостатки, изменения к лучшему...

Многие работы в эти весенние месяцы останавливались: люди покидали город.

Всеволжск не похож на другие русские города. Не только отсутствием крепостных стен — и другие города начинаются с предместий, защищаемых часто лишь околицей, заборами да рогатками ночью поперёк дорог. А то и вовсе ничем не защищаемых.

Мой город, не удушаемый петлёй крепостных стен, застраивается "пятнами": вот — известковый карьер, вот — печи, вот — склад готовой продукции, а вот — Окские хлебные склады. Сюда сгружают зерно, приходящее по Оке. И тут же — сушилки, веялки, разделяющие зерно, наплавная мельница для ежедневного помола, дальше, рядами по сухому косогору — ссыпные ямы. Ещё одна линия для подготовки семенного зерна с вымачиванием в солёной воде. И ещё одна — для зерна элитного, которое ручками перебирают.

Внутри "пятна" — "технологический узел", основное и вспомогательные производства, жилые зоны. "Рабочий посёлок"? Слободки? "Кузнецкий мост"?

Между "пятнами" — пустыри. Пространство сведённого леса, перепаханное, превращённое в выпасы и сенокосы. Скотины в городке много — надо подкармливать. Поддерживать на пустырях, да и в самих пятнах застройки, чистоту и порядок — не просто. Но — стараемся.

Санитария и пожаробезопасность форева!

Обилие приучаемых к порядку новосёлов даёт достаточно дешёвого простого ручного труда. Заодно и ума-разума набираются: нагадил неуместно — подбери и отнеси. Марш-бросок всей ротой для закапывания обнаруженного на ВПП окурка — не применяем. Поскольку — ни ВПП, ни окурков. Но — сходно.

Внешний периметр — контрольно-следовая полоса. Виноват: пожарозащитная. Вот мне только лесного пожара не хватает! Пашем, чистим. Обходим дозором.

"...море вдруг

Всколыхалося вокруг,

Расплескалось в шумном беге

И оставило на бреге

Тридцать три богатыря;

В чешуе, как жар горя,

Идут витязи четами,

И, блистая сединами,

Дядька впереди идет

И ко граду их ведет.

С башни князь Гвидон сбегает,

Дорогих гостей встречает;

Второпях народ бежит;

Дядька князю говорит:

"Лебедь нас к тебе послала

И наказом наказала

Славный город твой хранить

И дозором обходить...

Так увидимся мы вскоре,

А теперь пора нам в море;

Тяжек воздух нам земли".

Все потом домой ушли".

Моря — нет, на Гвидона, который в младенчестве бочкам днища вышибал — я не тяну, лебедей с чешуйчатыми братцами... не имеем.

"Тридцать три богатыря,

Все красавцы молодые,

Великаны удалые,

Все равны, как на подбор...".

Сами таких рОстим. Огнедар, который эти патрули гоняет, седин для "блистания" ещё не вырастил. А остальное похоже: "Все потом домой ушли".

Главное отличие моего города — население. Оно — "кочующее". Есть на "Святой Руси" кочующие земледельцы, появились и кочующие горожане.

Основная масса — учащиеся. Разных форм и направлений обучения. Кого учат задницу подмывать, кого — заводы и города ставить. Кто к чему стремление и способности проявит.

Каждый год приходят сюда, после фильтрационных пограничных пунктов, множество людей. Учатся, меняют, по мере желания и соображения, моих и их собственных, образ жизни. И, в большинстве своём, отправляются дальше. Кто — сучкорубом на лесоповал, кто — плотником в новые погосты, кто — грузчиком на пристани. Некоторые остаются здесь в работниках. Отработав необходимое, просятся, обычно, в крестьяне. Других же, кто не проявил особых талантов, мы и сами подталкиваем.

Весна. Люди отправляются дальше. В городе, как в маршевом батальоне, остаётся только постоянный состав. Этих тоже обновляем. Но не столь массово. Их места занимают лучшие из пришлых.

Одним из следствий такого режима является особенность застройки: у меня мало частных домостроений. Много промышленных, складских, учебных... казармы, бараки, бани... А вот "частных усадеб"... есть. Но мало.

Поджидавшая уже дворня бегом приняла коней, лекари увели раненных, а я с остальными потопал в свою воеводскую баньку.

В предбаннике один из гридней таскал за ухо мальчишку-прислужника:

— Это што? Это почему? Всякое бабьё место заняло, доброму молодцу и помыться с похода негде!

На лавке аккуратно сложены два женских одеяния. Чёрных. Странно: монашеские цвета у меня мало кто носит.

— А чё нам бабьё?! Мы и с бабьём помоемся. И с мыльцем, и с удовольствие. Сща они нас так... сла-аденько. И попарят, и намылят, а мы им...

— Болтун. После сегодняшнего — тебе б только стоя не уснуть. Как коню в стойле. Ты глянь на соседа, не то что головку — и головёнку не поднимет. Да уж, ломанули мы ныне. Ежели у кого и встанет, так только у воеводы. Да и то...

Не то, чтобы это был вопрос. Но некоторое сомнение в моих способностях звучало. И — обосновано: последние трое суток мы непрерывно двигались.

На обратном пути от Сарова не обошлось без... негораздов, пришлось повоевать малость. Сперва придурки за нами побегали, потом мы за ними погонялись. Ребята, и вправду, просто падают с ног. Им полчаса в тепле — сплошной храп будет.

А сам? — Сам... покачивает. В голове... туманно несколько. Но — огурцом. Беломышнутость моя... позволяет втрое.

С другой стороны — и спрос с меня больше.

Одна из причин, заставляющая моих парней выдерживать изнурительные марши — уверенность в моей беспредельной выносливости, в том, что командир не заснёт, не ошибётся, ничего и никого не забудет, не бросит... Репутацию надо поддерживать.

— Разоблачайтесь. Герои немытые.

Парни начали стаскивать себя вооружение и обмундирование, мгновенно теряя подвижность и говорливость, а я как был: в кафтане, мечах, сапогах... протопал из предбанника сквозь мыльню в парилку.

Темноватенько, жарковатенько, свечечка, ковшики... И две голые женщины, забившиеся на полке к дальней стенке. С вениками в руках. Одна... знакома. Едрить-кузьмить-выволакивать...

— Здравствуй, Софья. Что-то ты веник чудно держишь. Никак биться собралась?

Увидеть Софью здесь я не ожидал. А увидев — не обрадовался.

Не-не-не! Она — дама вполне... И с перцем, и с изюминкой. "Приятная во всех отношениях". Но — с высокой концентрацией подъелдыкивания и уелбантуривания.

* * *

— Софочка, если я соблазню твоего мужа, мы останемся друзьями?

— Нет.

— Мы станем врагами?

— Нет.

— А что же тогда?

— Мы будем квиты!

* * *

Понятно, что соблазнять друг у друга мужей мы не можем. Ввиду отсутствия оных. Она — в разводе по обету, я вообще... обхожусь как-то. Но мужчин соблазняем. Она — своими прелестями и хитростями, я — сытой жизнью и картинами "светлого будущего по-попандопульски".

Постоянное ожидание конфликта. Из-за людей, ресурсов, денег... власти. Я её не пускаю. К "кормилу". И постоянно чувствую невысказанную, но присутствующую мысль: "Мы будем квиты!".

У неё ничего нет! Кроме разума, души, тела... И это уже много. Я сам так начинал — понимаю.

Причём враждебность — отсутствует. Просто, по её мнению, моё дело — бежать в оглоблях, звенеть бубенцами и радоваться счастью. Счастью иметь в возницах её. Единственную и неповторимую.

Между нами, мальчиками... я бы не стал так уж сильно взбрыкивать. Но ведь правит не туда!

В конце прошедшей осени я отдал её в "экономки" марийскому кугураку Изергену Ипаю. Которого отправил в новый погост на границе с удмуртами. После порно-спектакля с её участием, который я устроил для единственного зрителя, для её старшего сына Изяслава Андреевича, отчего тот зарезался, она вела себя тихо. Но — не долго.

Потрясение от осознания своей греховности, приведшей к самоубийству её первенца, было пережито. А роль прислужницы какого-то местного вятшего, пусть бы и главного человека в поселении, не устраивала совершенно. Вместо тихой послушной работницы в дом, занятой повседневной готовкой, стиркой, уборкой... Ипай получил искушённую наложницу, мудрую советницу и безусловную госпожу.

Быстро пройдя все эти стадии женской карьеры, Софья заскучала.

Да, она подмяла под себя всё поселение. Лаской и хитростью, силой и положением своего мужчины, она управляла всем.

И, кстати, неплохо. Локальный конфликт с соседями был погашен мирно, посылать гридней не пришлось. Новосёлы перезимовали без потерь. Не потому, конечно, что Софья большая специалистка по выживанию в русском лесу зимой. Ипай, другие бывалые люди, куда лучше понимают в этом. Но она сумела организовать эффективный процесс заготовки припасов. Не допустила "впадения в зимнюю спячку" поселенцев.

* * *

Это — из постоянных проблем здешних человеческих коллективов. Холод, снег, темнота ограничивают мышечную активность потомков теплолюбивых обезьян, они меньше двигаются, норовят заползти в свои дымные берлоги, завернуться в тёплые шкуры, свернуться в клубочек... и — спать.

Для меня, с моими потугами к индустриализации, к непрерывным, не только круглосуточным, но и круглогодичным процессам — постоянная забота. Народу зимой в производствах больше, а выработка — меньше. Дремлют на ходу, ползают как сонные мухи.

Сходная проблема звучит у Ленина. Ругаясь по поводу какого-то неисполненного поручения, он пишет:

"Теперь это придётся делать зимой. Когда всё значительно труднее".

Позже, в ходе белофинской войны, медики отмечали высокий уровень психических заболеваний в Красной Армии — высока доля резервистов из Казахстана и Украины. Холода не были для них чем-то чудовищным, а вот длинные тёмные ночи...

Зимой крестьяне на "Святой Руси" спят по 10-12-14 часов. Дрыхнут, дремлют, кемарят... Подстраиваясь под природный цикл, под длительную темноту. Это хорошо — снижение мышечной активности замедляет обмен веществ, уменьшает необходимость в питании. Общая заторможенность, сонливость уменьшает активность умственную.

Затем приходят болячки. Из физиологических первейшая — цинга, из умственных — депрессия. Из социальных... — мордобой вплоть до убийств, беспорядочные сексуальные связи и вера в бога. Надо же хоть как-то развлекаться!