Зверь лютый. Книга 25. Обмасонивание

Наследственная аристократия, родовая честь... Княжна Суздальская — одна манера поведения, мышления. "Плод греха" — другая.

Но человек-то не изменился! — Изменился. В мелочи, в собственных представлениях о предках своих. Стоило только выбить эту детальку виртуала, чуть изменить её взгляд на происхождение — бессмысленность жизни, готовность к смерти.

"Мелочь" — да. Для меня. Для законченного эгоцентриста. Для "нелюди". Люди — думают как она.

* * *

Правда ли это? Или просто слова измученной женщины? "Зануда — человек, которому легче отдаться, чем отказать"?

Проверяем. "Опыт — критерий истины". Включая и опыт с человеками. Без фанатизма и необратимых, но... сурово.

И главное — так "угореть" их или...

"Или" — что?! Какой бы она не была — эта парочка, их просто "пребывание в числе живых" представляет смертельную опасность! Для моего города, для прогресса! Для Родины! Для всего человечества!

И для меня лично...

Хочешь безопасности, Ванюша? — Сдохни их! Логика же! Целесообразность же ж! "Мёртвые сраму не имут". И прочих действий... не совершают.

— Ты знаешь что это?

Я вытащил из кармана небольшую дугообразную железку.

— Это — холопья гривна. Рабский ошейник. Знак твоего униженного состояния. Орудия говорящего. Моего имущества. Приложить к шее. Вот так сдвинуть. До щелчка. Снять — невозможно. Навечно. Хоть в могилу — а с ним.

Кинул на землю между нами.

— Возьми. Надень. Сама. Если хочешь. Это твоя последняя "своя воля". Потом — неволя.

Она несколько неуклюже перевернулась, подползла на четвереньках к куску металла. Несколько мгновений рассматривала. Как будто змею ядовитую. Потом уселась на пятки, извечным женским движением мотнула головой, откидывая рассыпающуюся косу, шмыгнула носом и, приложив ошейник к горлу, сдвинула концы. До щелчка. Посидела, глядя в пол. Вскинула измученные глаза:

— Вот я. Господин.

— Хорошо.

И вправду — хорошо. "Угорание в бане" со смертельным исходом... нет, не отменяется. Но — откладывается. И ещё — я был прав, предложив Ноготку наше... её участие в сегодняшнем представлении. Заодно и проверим.

— Вытяни руки. Это — браслеты. Наручники.

Щёлк-щёлк. Великоваты. Сойдёт — маленькие были бы хуже.

— Зачем? Я и так в воле твоей. Господин.

— Ты — да. Душой, разумом. Тело твоё — нет. Ты можешь... испугаться. Ненароком. Этого — не надо. У тебя отныне нет иного страха, чем страх перед моим неудовольствием. Мор, глад, трус, трубы небесные, печи адовы... Не страшны тебе. Ты — в лапах "Зверя Лютого". Уже. У тебя отныне нет чести, стыда, совести. Иначе, чем за дела твои передо мной.

Бесстрашна и бесстыдна. А как иначе, если стыд есть страх? Страх перед общественным мнением. Перед друзьями и близкими. Перед собственной совестью, несущей прежнюю этику, былые представления "о добре и зле". Перед сносимыми ошмётками недостроя на пустыре души.

— Сейчас ты сослужишь мне службу. Телом. Простенькую.

Усталый, чуть презрительный, всё-всё понимающий вздох. "Все вы, мужики...". Мои намерения — просчитаны и согласованы. Сейчас кормой разворачиваться начнёт или на спинку отвалится.

Э-эх, девочка... Я же — "Зверь Лютый", я ж "не от мира сего". Кабы меня всегда так легко было просчитать — меня уже давно бы... закопали.

— Ты. Должна. Не бояться. Понятно?

Слышит. Воспринимает. Во как затряслась. От страха перед чем-то... непонятным, не... непредставляемым.

— Не трясись. Ты — вещь. Приспособление. Лаптю ношенному даже и перед последним костром — дрожать не положено. Руки на затылок. Встала. Пошла.

Я рывком поднялся. Как-то вспомнилась Саввушкина выучка насчёт "перетекания на коленях".

Забавно: это стало одним из элементов моих боевых тренировок, применяется Артемием при подготовки новиков. Перетечь и встать, перетечь и упасть, перетечь и откатиться.

И, всегда, убить. Врага. Неготового к атаке из этой позиции.

Человек коленопреклонённый — человек смирённый. Смирный, смирившийся, покорный. Выученный беспомощности. "Это ж все знают!". Иного и не ждут. Потому и встречают смерть свою в... в недоумении.

Цена? Что дороже — преклонить колена и увидеть смерть врага или стоять до последнего, видя гибель соратников? Кабы от этого действа вороги мухами дохли — я б отсюда до Иерусалима на коленях сползал.

А вот у девочки навыка нет. Отвела сцепленные запястья на затылок и неуклюже, теряя равновесие, попыталась встать. Поменяй порядок, жертва разврата! Не, не доходит. Пришлось ловить. И нагибать. Как и положено ходить в моих МКС.

Ноготок уже довольно давно сопел за дверями, заждался.

— Эту? Может... у нас такие... ну... пофигуристее есть.

— Эту. Веди.

Голая Ростислава только пыхтела, удерживаемая мною за сведённые на затылке застёгнутые запястья, согнутая до уровня моей опущенной руки.

Недлинный зал в подземелье. С двух сторон деревянные дощатые стены. По углам — стойки с счетверёнными скипидарными светильниками с отражателями. Отражатели развёрнуты от нас, под углом в стены. Посередине под потолком — толстая балка. Привязываю к цепочке наручников ремешок, вывожу девушку в середину зала.

— Стань здесь. Подыми руки.

Привязываю вскинутые руки к потолочной балке.

— Сейчас ты увидишь... зверей. Если до тебя доберутся... порвут на части.

— Г-господин... я же... вся твоя... н-не надо меня... в-волкам...

— Волкам? Х-ха... Волки — дети. Против этих. Ты клялась служить мне? Служи. Ничего не бойся. Просто стой. И держи рот закрытым.

Подручные палача зажигают светильники и откатывают стены. Собранные из деревянных панелей, они легко уходят в стороны. Открывая "зрительные залы" — два симметричных "обезьянника" — пустые помещения, отделённых от коридора толстыми вертикальными железными прутьями.

"Пустые" — от вещей. Но не от людей. В каждом, примерно, по два десятка голых самцов. Нашего биологического вида. Хомнутые... чем-то.

Злые, раздражённые несвоевременной побудкой, ярким светом, отсутствием вчера кормёжки. И возбуждённые зрелищем юной женщины, подвешенной за руки. Абсолютно обнажённой, абсолютно беспомощной, абсолютно... бабой! В метрах четырёх от железных прутьев. Через которые всё видно! Но... не дотянуться. Чуть-чуть.

Вчера в город пришли две группы... контингента. Одна — мятежники из Сарова, другая — шиши из Костромы, взятые Чарджи при умиротворении края.

Первые — убийцы, изменники, фанатики. Вторые — убийцы, насильники, воры. И — их пособники. Разных степеней участия.

Раскалывать их поштучно, выбирая из общей толпы случайным образом — трудоёмко, долго. Но стаи ещё не стабильны, ещё формируются в ходе пересылки. Складывающиеся иерархии пока слабы и конфликтуют между собой. Если спровоцировать столкновение амбиций — будут обиженные. И проявятся лидеры. Стая перестанет выглядеть кучей однородного материала. Станет понятнее, с кем и как Ноготку следует работать в первую очередь. Для большей эффективности.

Вариации выявления того, что Макаренко в Куряже называл "социальным клеем":

"...Бродил по спальням и я, захватив с собою Горьковского в качестве измерительного инструмента. Нам нужно было, хотя бы на глаз, определить первые признаки коллектива, хотя бы в редких местах найти следы социального клея. Горьковский чутко поводил носом в темной спальне и спрашивал:

— А ну? Какая тут компания?...

В некоторых местах мы ощущали и слабые запахи социального клея, но склеивалось вместе не то, что нам было нужно".

Здесь тоже — "не то что нужно". Главное: "снаружи" не видно "ху из ху". Станет видно. Жизнь заставит, нутро вылезет... Сейчас.

От эрзя нужны зимницы, в которых предполагали прятаться мятежники. От шишей — "адреса, пароли, явки", маршруты и даты караванов, местные контрагенты ушкуйников. Задержки в получении информации по обоим направлениям обернутся гибелью моих людей в тех местах.

Отсюда — провокация "на самочку". Чисто — "на посмотреть". Уже достаточно для проявления перспективных... особей.

Другой вариант — "на хлеб". В развлекательном варианте описан у Буджольд в "Границах бесконечности".

В реале — использовался охраной германских концентрационных лагерей советских военнопленных. Охранники кидали куски хлеба перед голодными людьми вблизи выгребной ямы. Мечущаяся толпа сбивала кого-нибудь из пленных в дерьмо. Людей отгоняли выстрелами и веселились глядя на тонущих.

Нам на подобные забавы... времени нет. Мы — работаем.

Хмыканье, фырканье, ворчание в "обезьянниках" затихло. Народец начал приближаться к решёткам. Прищурено присматриваются — им плохо видно против света. Женщина. С полураспущенной косой. Молодая. Но уже... здесь такие по одному-два ребёнка имеют. А эта, явно, ещё... может даже и нетронутая...

Голая! Одна! Привязанная!

Так охотники крокодилов ловят. На привязанного козлёнка. И не только крокодилов. И не только на козлят. Почти все — охотились с живой приманкой, всё знают. Но... инстинкты бабуинов, гамадрилов, павианов и вообще — гиббонов... А опасности-то... какая опасность?! От разглядывания привязанной беспомощной самки?

Человек — сам себе враг. Смерть неминучая. Это я понял ещё в киевских застенках. Просто — по природе своей.

И наши "зрители" принялись это старательно подтверждать.

Наиболее "реактивные" выдвинулись к решёткам. "Отмычки", "шуты". Аж подвывают от предвкушения. Начали подманивать:

— У-тю-тю... Сл-а-аденькая моя... Не бойся, не бойся... мы сща тебя... чуть-чуть...

Ростислава при первых звуках, характерных умильных интонациях — рванулась в сторону. Но — недалеко. Вот, собственно, для чего и нужны наручники.

И с другой стороны — пошла аналогичная акустика. Улещивают на двух языках. На трёх — слышен и тюркский.

Внешняя соревновательность — хорошо. Лакомый кусочек, к которому тянутся чужаки — подгоняет самцов в обеих стаях.

Девушка закрутилась на месте, пытаясь как-то... прикрыться, встать как-то... менее привлекательно. Но повернувшись спиной к одним, она подставляет под взгляды и комментарии самцов свою попку, пока другие оценивают её... "банкротство".

Плотность зрителей в первом ряду у решёток увеличивается. Два сплошных ряда вжимающихся между прутьев похотливых морд, жадненьких, тянущихся к ней рук, поедающих её заживо глаз. Атмосфера накаляется. Поток умильных речей резко контрастирует с двумя рядами... наглядных подтверждений самцовости присутствующих. В сильно воздвигнутом состоянии.

"Патока" приманивающих слов ещё продолжается. Но самцы, кажется даже не осознанно, переходят от акустики к моторике — начинают трясти прутья решётки. И обнаруживают... неуспешность такого инстинктивного действия. Эмоции выразить можно. А вот приблизиться к желаемому объекту... увы.

Они не могут преодолеть препятствии, она — сойти с середины коридора. Никак. Павианы начали бы грызть прутья. У хомнутых — челюсти слабоваты. И от "патоки улещивания" обе стаи переходят к "яду ненависти". Ненависти к ней, к беззащитной и беспомощной женщине. К предмету своих вожделений. Недоступному.

"Видит око, да зуб неймёт", "близок локоть, да не укусишь" — эти русские народно-стоматологические мудрости дантистами не лечатся.

Пошли оскорбления. Тут полегче — Ростислава понимает выкрики только с одной стороны. От наших, извините за выражение, соплеменников. Да и эти... высказывания... в общем рёве возмущённых самцов...

* * *

— Микола! Гля кака баба! Ты её...?

— Ни. А ты?

— И я — ни. Вот же бл...дь!

* * *

Слова... ничего не меняют. Кроме нарастающей, само-закипающей злобы. "Вбив бы гада"... но нечем. "Обезьянники" — пусты, "пациенты" — голы. Начинают плеваться. Далековато. У большинства не долетает. Но есть особо талантливые, в этой части, особи.

О! Интересно: какого-то дальнобойного тощего сопляка, явную омегу, тащат в середину линии, поближе к цели. Расталкивая куда более уважаемых, матёрых мужиков.

— Он попадёт!

Уже нет — "ствол" раскровянили. Приложили. Мордочкой об решётку. Нечего не своё место занимать. "Не по чину".

Вспышка насилия на одной стороне, вспышка, с несколькими рефренами мордобоя — с другой. Хорошо — Ноготку завтра по фингалам легче будет отбирать "кандидатов на собеседование".

Кроме слюноотделения у хомнутых и прочих обезьян есть и разные другие... отделения.

"А сейчас наш клоун Вася обосс...т девятый ряд. Зрители восьмого ряда могут наблюдать радугу"

Профессиональных клоунов, с компетенцией брандспойта... дикие люди, что возьмёшь.

О! Есть и сообразительные индивидуумы. Сообразили насчёт "разгрузки чресел молодеческих". Демонстративно. С чувством глубокого удовлетворения. Само... Нет, общество возражает. Традиционное табуирование оказывается сильнее здравого смысла. В отличие как у негров в Нгоро-Нгоро. Могли бы сбить концентрацию гормонов в собственных мозгах... или что там у них в верхней полусфере.

Инициативников бьют. А вон одного потащили внутрь "обезьянника" и поставили... в качестве жено-заменителя. С другой стороны... горделивая демонстрация чисто самцовой случки для недоступной сучки. Большой самец рейтинг зарабатывает. На всякий случай — а вдруг повезёт добраться и до бабы.

Стаи расползаются по свои залам. В глубине — кого бьют, кого... наоборот — любят. Но неуёмных у решёток ещё порядочно. И они переходят к... к предвосхищению Салтычихи.

Та, в конце своей долгой жизни, сидела в келье за решёткой. Когда появлялись посетители посмотреть — "живая легенда" метала в них свои фекалии. Пребывала она в таком состоянии лет семнадцать. Натренировалась... Как охотник — белке в глазик.

Здесь охотники есть. А вот такого навыка нет. Мажут. В смысле — промахиваются. Неприятно, конечно. Но по сравнению с традиционным иудео-христианско-мусульманским побиванием камнями...

Пожалуй, мы их слишком хорошо кормим — боезапас должен был быстро кончиться. А они всё ещё... тужатся.

Некоторые "снаряды" улетают на другую сторону, в другой "обезьянник". Пошла "арт.дуэль". С переменным успехом. Вот один из шишей не вовремя открыл рот. И получил. И выразил неудовольствие путём оплеухи своему соседу.

"А что делать?! Что делать-то?!".

А тот ответил! Хотя, по виду, шестёрка. За него вступились. Свита одного из "прорастающих" лидеров. А свита другого — против. И остальные подтянулись. А с другой стороны? Какой-то псих с фанатично горящими глазами пытается выковырять глазик у здорового мордоворота. Которого держат трое из свиты ветхого старичка.

Старичок — карт? — Изолировать. Но работать с ним... вряд ли. Псих — адепт? Имеет смысл отделить и вогнать в депрессию. С чертовщиной.

Жаль, у нас нет средств регистрации видео. Потом бы прокрутили, проанализировали. А так... ребята Ноготка ведут наблюдение. Освещение хорошее, "мёртвых зон" нет, широкие ошейники с номерами на особях способствуют идентификации. Но решать — что важно, что нет — приходится сразу. Судя по той стопке исписанных листов, которую я вижу у писаря, стенографирующего доклады одного из наблюдателей... пора остановиться — материала собрано достаточно. Надо ещё оставить время на аналитику. Затягивать с переходом к активной обработке нельзя — отношения в формирующейся стае "сгнивают" со скоростью сгнивания банана.