Чаганов: Москва-37

-Неплохо, голова вот только сильно болит и вижу всё как в тумане...— Обхватываю голову руками и перехожу к зрению, вопрос с головной болью уже снят.

-Хорошо... Как вас зовут?— Ласковый голос доктора никак не вяжется со зловещей окружающей обстановкой.

-Алексей Чаганов.— С минутной задержкой отвечаю я, выждав необходимое для этой асаны время.

Затаив дыхание, врач не сводит с меня глаз.

-Отлично!— Выдыхает он. -Какое сегодня число, год?

-Надеюсь, что 20 июня 1937 года.— Мои глаза самопроизвольно фокусируются на лице доктора и я получаю возможность как под лупой рассмотреть созревший прыщ на его маленьком носу.

-Вы помните что произошло сегодня ночью?— Расплывается в улыбке мой собеседник.

-Всё, товарищ врач,— из тени в поле моего зрения вплывают усы щёточкой и знакомый голос гренит под монастырскими сводами.— Теперь я буду задавать вопросы. Я забираю у вас Чаганова. Дежурный! Веди его за мной.

-Чаганов, встать!— Перед глазами уже перекошенный злобой рот с двумя длинными заячьими передними зубами.

'Ба-а, а голос-то знакомый'!

Справляюсь, наконец, со своим зрением: передо мной— Макар, с кабурой и связкой ключей на поясном ремне.

'Это что ж выходит, я— во Внутренней тюрьме?... Нет, внутрянка— новодел конца двадцатых, а тут на каждом кирпиче видна вековая печать'.

Выходим в длинный гулкий коридор и, через открытую дверь в одну из комнат, я случайно замечаю в зарешёченном окне мелькнувший кусок стены с башенкой и охранника на ней.

'Монастырь какой-то, а охрану привезли свою'...

Макар вталкивает меня в комнату-двойник 'медпункта', больно чиркнув по спине чем-то острым. Два стола, три стула (один в центре комнаты), настольные лампы, стены с потрескавшейся штукатуркой, над головой тусклая лампочка. За одним столом сидит Генрих Люшков, его чёрные глаза внимательно изучают меня, за вторым— незнакомый лейтенант госбезопасности, разложивший перед собой стопку бумаги и чернильный прибор.

-Присаживайтесь, гражданин Чаганов, тут прохладно, вы не замёрзли?— Участливо спрашивает он, внимательно следя за моим выражением лица, и уже вохровцу.— Принеси ему что-нибудь надеть.

Макар буквально через мгновение возвращается из-за двери и протягивает мне мою гимнастёрку в пятнах запёкшейся крови, без орденов и со споротыми петлицами. Не заметив никакой моей реакции, Люшков хмурится.

-Прежде, чем мы начнём допрос,— Люшков встаёт и подходит ко мне.— хочу предложить вам написать чистосердечное признание. Суд, наверняка, учтёт помощь следствию при вынесении наказания.

-В чём вы меня обвиняете?— Просовываю голову сквозь ворот гимнастёрки. 'Странно, я совершенно спокоен, как будто всё происходит не со мной.... А ведь в какой-то степени так оно и есть, не со мной: я так и не стал до конца Чагановым. Не храбрость это была там в Смольном, на 'Максиме Горьком', в испанской гостинице..., а так, любопытство, как в кино: что там ещё случится с главным героем? Поэтому и страха нет'...

-Я так понимаю, сознаваться мы не намерены.— Люшков зловеще улыбается, картинно призывая в свидетели, уткнувшегося в чистый лист бумаги, лейтенанта. '... что ж, так даже проще'.

-В чём сознаваться, вы же меня, товарищ комиссар госбезопасности 3-го ранга, ещё ни в чём не обвинили?— Воздеваю руки к небу, просовывая их в рукава.

-Тамбовский волк тебе товарищ!— Сжимает кулаки Люшков.

-Задержанный, обращайтесь к следователю гражданин начальник.— Подаёт голос лейтенант.

-Вас что, товарищ Люшков, исключили из партии?— Повышаю немного голос.— Потому что меня ещё— нет. Тайно, по ночам у нас из партии не исключают. Тоже нет, тогда вы на данный момент являетесь моим товарищем по партии.

-Исключат, не сомневайся,— зарычал он.— после того, что ты с любовницей своей сделал. Двадцать ударов ножом! Гад!

'Ядом плюётся, а бизко не подходит. Эх, значит не сон. Я так надеялся, бедная Катя'...

-Не убивал я её.— Не отвожу взгляда от его пылающих ненавистью глаз.

-Кто тогда?— Его голос срывается на визг.— Ты один был в квартире!

-Тот, кто ударил меня сзади по затылку.— Растираю ладонями виски.— Когда я зашёл в квартиру Катя была уже мертва, она лежала на полу на кухне...

-Ты на себя посмотри!— Перебивает меня Люшков и тычет пальцем на гимнастёрку.— Ты же весь в её крови! Твои отпечатки найдены на ноже, которым она убита. Признавайся, что сам был не свой... пьян был... приревновал... У тебя много заступников, получишь минимальный срок.

-Не был я пьян!

-Как не был?— Стучит по столу кулаком.— Ты ж на ногах не стоял, шатался как... оперативник из МУРа, участковый показания дали и следователь на Петровке тебя видел.

'Интересно, задержал меня участковый с оперативником, отвезли на Петровку, а оттуда забрали наши. Тогда, выходит, не их это рук дело... столько лишних свидетелей происшествия'.

-У шофёра моего спросите, не пил я.— Упрямо стою на своём.

-Неважно это, может ты— марафетчик! Под кайфом был! Не помнишь ничего. А шишку набил пока ходил туда-сюда...

'Линия обвинения понятна и расследовать они ничего не собираются'...

-Хорошо,— складываю руки на груди.— если меня обвиняют в убийстве на бытовой почве, то почему я не вижу здесь следователя прокуратуры? С каких это пор органы государственной безопасности занимаются такими делами? Требую прокурора!

-Не в таком ты положении чтобы права качать,— Люшков снова приближается ко мне, сжимая кулаки.— мы любое дело можем к своему рассмотрению взять. Ясно тебе?

'Это правда'.

-А комиссия Политбюро, не сомневайтесь, возьмёт его под свой контроль.— Ни тени тревоги не отразилось на моём лице.

Лейтенант вжимает голову в плечи.

-Не будет комиссия убийцу покрывать.— Люшков останавливается в нерешительности.

-Не будет,— легко соглашаюсь я.— но и огрехи в ходе расследования увидит сразу...

Мой оппонент на минуту задумывается, теребит усы.

'Разминка, похоже, закончилась вничью'.

-Товарищ комиссар, вас тут вызывают.— В щель приоткрывшейся двери просунулась голова Макара.

-Продолжайте допрос.— Бросает через плечо Люшков и идёт к выходу важной генеральской походкой.

-Ваша фамилия, имя, отчество...— Заученным голосом говорит оживившийся лейтенант.

* * *

-Ежов слушает!— Он, как всегда, безошибочно узнал характерный звонок 'вертушки', взяв нужную трубку.

-Здравствуйте, товарищ Ежов. Здесь Сталин.

-Здравия желаю, товарищ Сталин! Кхе-кхе.— Закашлялся нарком.

-Как идёт подготовка к докладу? Загляните ко мне до заседания, часов эдак в одиннадцать. Пробежимся вместе по основным положениям.— Спокойный голос вождя звучал убаюкивающе.

-Слушаюсь. Буду непременно.— С трубкой у уха встаёт с кресла, обходит свой стол и тянется за графином, стоящим рядом на столе заседаний.

-Товарищ Ежов, ко мне сейчас пришёл товарищ Киров, он утверждает, что Чаганов арестован. Так ли это? И если так, то за что, как он себя чувствует и где сейчас находится.

-Точно так, товарищ Сталин,— наливает воду в стакан.— задержан. Хотел уже вам звонить об этом. Товарищи из МУРа ночью задержали в квартире Чаганова всего в крови, с ножом в руках, в невменяемом состоянии. Установлено, что этим ножом была убита его сожительница, тело которой нашли там же. Больше в доме никого не было. Я дал команду забрать Чаганова и его дело из МУРа в центральный аппарат. Сейчас он находится у нас в медпункте, под присмотром врача. Плохо соображает, в данный момент никакие следственные действия с ним невозможны.

-Понятно. Товарищ Киров хотел бы встретится с этим врачом, поговорить с ним и увидеть Чаганова. Возможно это?

-... — Ежов залпом выпивает стакан воды.— кх-кх, думаю да, товарищ Сталин, дайте мне время, я сам позвоню товарищу Кирову и скажу куда надо будет подъехать.

-Значит договорились, товарищ Ежов.— Не дожидаясь ответа Сталин завершает разговор, в трубке послышались короткие гудки.

Нарком начинает лихорадочно соображать, хватает трубку местной связи и в этот момент в приёмной раздаются громкие голоса: в кабинет одновременно протискиваются заведующий секретариатом Шапиро и начальник технического отдела Шанин.

-Товарищ Ежов!— Почти кричит последний.— Мои ребята обнаружили прослушку здесь в вашей приёмной.

Нарком с трубкой в руках медленно сползает в кресло.

-По вашему приказу мы в течении ночи и утра проверяли работу спецкоммутатора,— гордо рапортует Шанин.— ну и обнаружили незаконное подключение к местной линии, ведущей в вашу приёмную.

-И что это значит?

-Это значит, что через местный телефон было можно прослушивать все разговоры, которые велись в приёмной и вашем кабинете.

Ежов панически, как змею, отбрасывает трубку в сторону.

-Та-а-ак!— Его глаза наливаются кровью.— Как? Почему?

-Я думаю,— не тушуется Шанин, несмотря на то, что никто не оценил его заслугу.— что это люди Новака. Помните пару месяцев назад они с Чагановым налаживали работу фототелеграфа? Вот тогда, Новак писал бумагу на Шапиро и меня с просьбой на доступ к телефонным линиям спецкоммутатора. Мы разрешили...

Ежов делает глубокий вдох, переводит взгляд на секретаря, тот— на Шанина, до которого только сейчас дошёл смысл им сказанного.

-Фриновского жду в коридоре, бегом за ним!— Выдыхает он с шумом (Шапиро, бросается к выходу).— Шанин, ты... Что с тем 'гвоздём'?

-Показал своим спецам, твёрдо говорят, что голос эта х... передавать не может.

-Ладно, в общем, носом здесь всё перерыть. Головой отвечаешь!

* * *

-Как думаешь, для нас Хозяин устроил этот парад?— Ежов отворачивается от окна, заслышав шаги Фриновского сзади.

Тот подходит и становится рядом, опершись ладонями на подоконник. Прямо под ними, расставленные как по линейке, выстроились ровными рядами бронеавтомобили, поблёскивая на солнце своими фарами. Трамвай медленно проплываёт сзади строя, а его пассажиры едва не вываливаются из окон, когда он начинает поворачивать в сторону Театрального проезда.

-Этот определённо для нас...— замечает Фриновский.— для делегатов пленума на Манежной площади, прямо под окнами гостиницы.

-И пушки направили в нашу сторону.— Качает головой Ежов.— Новость плохая. Слушают нас. Прямо к моему телефону подключились.

-На даче?

-Нет здесь,— поджимает губы нарком.— твой Новак, между прочим. Помнишь недавно они с Чагановым мерковали с фототелеграфом?... Так под это дело они доступ получили к моему коммутатору, ну и к проводам подключились.

-Дела,...— присвистнул Фриновский.— выходит, могли слышать всё о чём мы в твоём кабинете говорим? (Ежов кивает головой). А на даче что?

-Шанинские спецы заверяют, что то, что мы нашли в гербе, ничего подслушивать не может. Только не верю я в это. Сам посуди, девка эта чагановская такой маскарад устроила, рисковала головой и всё ради подарка бесполезного? Быть такого не может, ищут плохо. Новака и техников его— в камеру!

-А с Чагановым что делать будем? Люшков просит разъяснить нашу позицию.

-Чаганов!— Спохватывается Ежов.— Дуй в Суханово, пусть его там пальцем не трогают. Туда скоро подъедет Киров. Покажете ему Чаганова. Расскажете за что задержан. Фотографии покажите жертвы. И всё. Никаких разговоров с задержанным. Закон на нашей стороне: имеем право двадцать четыре часа задерживать без предъявления обвинений.

-Дальше-то что делать?— Настаивает Фриновский.— Решаться надо. Одним задом на двух стульях не усидишь.

-Решаться...— Кусает губы Ежов.— Хорошо, иду звонить Косиору. Чёрт! Там же Шанин копается. Мыслимое ли дело? Народный комиссар внутренних дел рабочего места не имеет! Позвонить неоткуда! Ладно, пошли к тебе. У самого-то подслушки нет?

Глава 8.

Москва, Кремль,

Свердловский зал.

20 июня 1937 года, 12:45.

-Товарищи!...— Над трибуной видна лишь голова Ежова.— За последний год органами НКВД раскрыт ряд фашистских антисоветских формирований из числа бывших троцкистов, зиновьевцев, правых, эсеров и других.

Из боковых дверей появляется Киров в своих привычной гимнастёрке и, стараясь не привлекать к себе внимания, быстро идёт по узкому проходу, образованному рядами стульев и гигантским ордером колонн вдоль стен, поддерживающих величественный купол главного зала страны. Доходит до ниши в глухой стене зала, где расположился президиум пленума ЦК и поднимается на помост и садится на свободный стул с краю длинного стола, справа от трибуны рядом с Ворошиловым. Сталин, председательствующий на первом заседании, вопросительно смотрит на Кирова, тот утвердительно кивает головой.

-... Это... Военно-фашистский заговор, во главе крупнейших командиров Красной Армии и НКВД...— Ежов открывает бутылку нарзана, неспеша наливает в стакан пенящийся напиток стакан и с важным видом делает глоток, пережидая начавшиеся аплодисменты.— ... Кремлёвская право-фашистская группа заговорщиков, во главе с Енукидзе... А в последнее время, почти во всех краях и областях вскрыты антисоветские формирования правых, троцкистов, зиновьевцев и меньшевиков. Активизация этих элементов, очевидно, связана с предстоящими выборами в Верховный Совет и с просчётами руководства в плане допуска к выборам наших классовых врагов.

Собравшиеся разом заговорили, обсуждая сказанное, некоторые вскочили на ноги.

-Успокойтесь, товарищи! Товарищ Ежов, заканчивайте у вас осталось две минуты.— Голос Сталина, усиленный звуковой аппаратурой, впервые установленной в зале, перекрыл поднявшийся гул.

-... Как сообщает товарищ Балицкий, особо нетерпимая обстановка сложилась в Сибири,— не особо торопится Ежов.— где вскрыта белогвардейская организация, насчитывающая сто тысяч человек...

Поднявшийся гул заглушает последние слова оратора. Киров бросает тревожный взгляд на вождя, то же самое делают остальные члены 'сталинской группы'.

-Я как нарком внутренних дел обращаюсь к пленуму ЦК с предложением: для борьбы с этими формированиями, которые имеют целью свержение советской власти и восстановление капитализма в СССР, посредством развязывания гражданской войны и создания условий к иностранной интервенции, учредить во всех республиках и областях СССР оперативные тройки НКВД. В эти тройки войдут: руководитель управления НКВД, секретарь обкома и прокурор с правом приговаривать арестованных лиц вплоть до высшей меры социальной защиты. Ещё прошу на время действия троек отменить постановление СНК и ЦК ВКП(б) от 17 июня 1935 года 'О порядке производства арестов'.

-Правильно! Раздавить гидру конрреволюции! Да здравствует товарищ Ежов!— Послышались выкрики из зала.

-А то доходит до абсурда,— Ежов победно оглядывает зал, выходит из-за трибуны, подходит к месту где сидит Киров и шепчет.— убийцу, пойманного на месте преступления, арестовать не дают высокопоставленные защитнички.

-Товарищи!— Снова гремит под куполом голос Сталина.— Думаю надо объявить перерыв на пятнадцать минут. За это время желающие могут записаться у секретаря для выступления в прениях по докладу товарища Ежова. Как считаете?

-Прошу слова!— К трибуне подходит секретарь ЦК Пятницкий. -Запишитесь у секретаря и выступите после перерыва.— Сталин закрывает рукой микрофон.