— Ну не знаю, что еще с рыбой можно сделать? — ядовито отозвался Дьявол. — Можно на голове носить как шапку, или нарисовать на ней что-нибудь. Мне она не нужна, вот и забирай.
Он снова уселся на окно, спиной к комнате, свесив ноги наружу.
— Спасибо большое, — поблагодарила девушка, после некоторой растерянности.
— Не за что, — буркнул мальчик. — Это же просто.
— Наверное, я так не смогу. Мне кажется, не стоит просить Бога о таких пустяковых вещах.
— Да нет там никакого бога. Я же при тебе все сделал.
— Для тебя — нет. Но я чувствовала, что кто-то услышал мою просьбу и выполнил ее. Мне сложно объяснить, просто так все и было.
Дьявол сморщился, но комментировать не стал. Повисло неловкое молчание. Оба ощущали себя не в своей тарелке, не знали, как продолжить разговор, и нужно ли это вообще.
— А ты Висельника ищешь? Он еще не вернулся.
— Да не... я его уже нашел... он попросил к тебе заглянуть.
— Ну ладно...
Долгая пауза.
— Я что спросить хочу...
— Да?
Пауза.
— Как ты видишь?
Жрица медленно покрутила головой, словно могла что-то разглядеть через повязку на глазах.
— Вокруг столько света... все будто соткано из него. Я вижу стены и пол — они похожи на дым. Или вот книжка — если ее открыть, я вижу, о чем она. Но не буквами, а как-то непонятно, не могу описать, — девушка пожала плечами.
— Это Хор, — нехотя пояснил Дьявол. — Он такой. Магуса же не знаешь еще? Этот еще больший зануда чем, Висельник... ну так вот, этот старый пердун говорит, что человеческий мозг, типа, не предназначен для того, чтобы Хор чувствовать. И поэтому когда мы перерождаемся в эсперов, то мозг вроде как пытается скомпенсировать вот это все. В результате теряется одно из чувств, а освободившиеся мощности используются под психическое восприятие. Как-то так.
— Если где-то прибыло — то где-то убыло? — уточнила Жрица.
— Ага. Все по Ломоносову. А по мне так туфта, потому что чувств намного больше чем пять основных. Еще чувство голода, чувство жары и холода, чувство равновесия, чувство усталости, инстинкты там эти всякие...
— Вот как...
— А, еще. Ты говоришь, что видишь вокруг свет. А людей ты видишь?
Девушка кивнула.
— Большие, черные сгустки. Сначала страшно было, — она помолчала и добавила. — Потом жалко.
— Ага... — пробормотал Дьявол. — Ладно, я ушел, дел вагон.
И снова взмыл в небо. Забыться сегодня ему было не суждено.
* * *
В Риге
День клонился к закату.
Я сидел, склонившись над картой, и потихоньку начинал рвать на себе волосы, попутно вымещая раздражение на карандаше. Спиной я ощущал укоризненный взгляд Шута, которая уже смирилась с потерей изжеванной в мочалку письменной принадлежности, но ничего поделать не мог. Во всех смыслах.
Я ничего не мог сделать в одиночку, это было настолько же очевидно, как падение бутерброда маслом вниз.
Мой план предусматривал огромное количество сложных действий в нескольких разных точках. А я не мог находиться в нескольких местах одновременно. Да и никто не мог. Времени же на разработку другого оставалось все меньше, да и идеи у меня закончились. Нужно было идти на поклон за помощью... но к кому?
Я не мог попросить Смерть — нужна была филигранно точная работа, чтобы не повлечь ненужных жертв.
К Дьяволу было бесполезно обращаться по той же причине. Его оставим на крайний случай.
Шут вот она, рядом — но ее способности тут бесполезны.
Однако оставался еще один эспер, который широтой полномочий не уступал Дьяволу, и при этом оставался относительно вменяемым. Проблема была в другом...
— Он же тебе голову оторвет, — высказала свое мнение Шут, когда я поделился с ней соображениями. — Ну, попытается точно.
— Я надеюсь, твоя грубая женская сила и мое тонкое мужское искусство убеждения его удержат. А если не поможет — ну и ладно. Ради правильного дела нужно быть готовым пару раз получить по лицу.
— Думаешь, согласится?
— Правосудор — человек порядочный и с принципами. Его реакция предсказуема. И если целость моего носа под сомнением, в помощи он не откажет. Не тот случай. Кстати, у тебя симка в телефоне местная?
— Ага.
— Дай позвонить, пожалуйста. У меня денег мало, и на полминуты не хватит.
— Волшебное слово?
— Аллаху акбар.
— ...
— Что?
— Это я хочу спросить, что это было?
— Это такое универсальное слово, может значить что угодно. По ситуации.
— Ладно, бери, — Шут бросила мне аппарат, нужный номер на нем уже был выбран для дозвона.
Ждать пришлось недолго. Правосудор, благодаря былой офицерской закалке, на подъем был легок.
— Слушаю, — голос звучал твердо, но в то же время с отблеском какой-то отеческой теплоты. У него определился номер. Даже жаль разочаровывать.
— Доброго времени суток.
Трубка замолчала. Надолго.
— Ты где-то за рубежом, и не купил местную симку, а потом выклянчил у бедной девочки ее телефон, потому что сам зажал пару сотен рублей. Не стыдно?
— Как с языка снял. Только у меня остаток мизерный, а с терминала не пополнишь.
— Нормальные люди баланс на телефоне с карточки пополняют. Выкладывай, чего надо?
— Помощь нужна.
— Какая?
— Аномалия. В Латвии.
— А, ты уже там?
— Что значит — 'уже'?
— Я сам ехать собирался. Значит, ты чего-то напридумывал уже, а теперь собираешься устроить очередной тарарам, который Европе опять год придется расхлебывать.
— Боюсь, на этот раз будет подольше года. Раз в десять.
— Выкладывай.
— Давай ты сюда придешь. Шут сделает тебе короткую дорогу. Если собрал вещи — прихвати с собой, возможно, ночевать придется.
— Добро. Жду.
Из трубки послышались короткие гудки. Я озадаченно посмотрел на нее, после чего вернул телефон Шуту. Такая сговорчивость со стороны Правосудора выглядела очень странно, а если что-то кажется странным — жди неприятностей. Это я усвоил четко.
Шут тем временем покрывала альбомный лист быстрыми и ровными штрихами. Они постепенно складывались в рисунок двери, вполне обычной с виду и слегка приоткрытой. Я отодвинулся подальше, чтобы не мешать. Продолжаться это могло довольно долго, только Шут знала, когда же рисунок приобретет достаточную реалистичность, чтобы она смогла его воплотить. Я же своим присутствием мог только помешать, нарушив ее микрокосм.
Прошло полчаса.
Наконец, Шут прекратила рисовать, взялась за лист двумя руками и повернулась к стенке. По инфополю прошло мощное искажение. И в то же мгновение в стене появилась дверь. А потом она начала открываться.
Пришествие Правосудора чем-то напоминало выползание громадного моржа на небольшую отмель. Полным он не был, нет. Просто он был огромного роста, очень крепкого сложения, и своими свисающими усами напоминал опять-таки моржа.
— Ну здорово, молодежь, — громыхнул он.
— И тебе привет, дедушка, — хихикнула Шут.
— Ну что 'дедушка'? Я не старый еще совсем! Мужчина в самом расцвете сил, так сказать!
— Пропеллер на спине еще не вырос?
— Ты про Карлсона знаешь? Я-то думал, ваше поколение все комиксы читает, да мультики японские смотрит... ай ладно, завари чайку, пожалуйста. Найдется?
— Найдется конечно.
Шут убежала на кухню, дверь в стене тут же исчезла, а Правосудор взгромоздился на стул напротив меня.
— Ну и чего ты тут удумал?
Я, как мог, кратко изложил суть плана. Правосудор, вопреки ожиданиям, не кинулся меня бить, а вместо этого подтянул к себе исчерченную карту и погрузился в ее изучение. Примерно через минуту он поднял на меня глаза и прогудел:
— Вот в кого ты такой уродился?
— Не понял.
— Сколько людей погибнет, пока будет исполняться этот твой план?
— От моих действий — ни одного. Сколько потом поубивает друг друга — уже другое дело. Они же солдаты, уж ты должен понимать. Убивать и умирать — их работа.
Бывший подполковник ВДВ снова принялся созерцать карту. Лицо его кривилось как от боли, но злости или раздражения я в нем не ощущал. Он напряженно думал, и мысленно он был уже там, где спустя несколько дней, а то и часов, начнет реками литься кровь. В своей родной стихии.
— Минных полей нет... укреплений нет... — бормотал он в усы. — Ландшафт — преимущественно леса, переброска либо по воздуху, либо по трассам. Легко отследить, но легко и прикрыть войсковой ПВО... Местный контингент — боеготовых и бригады не наберется... против половины 6-й армии... плюс 76-я десантно-штурмовая... плюс морпехи из 336-й... не, не сработает, — вынес он свой вердикт.
— Почему? Сил хватит.
— А кто этим силам приказ даст? Дураков нет ядерную войну начинать, а другой в таком конфликте не будет. Замирятся политиканы эти, компенсации выторгуют, как с 'Курском'. Никто войска через границу не пошлет.
— Значит пошлем приказ сами. Это всего лишь радиоволны, и текст в конверте. Вполне реально подделать.
— Вот врезать бы тебе, да без толку. А о последствиях ты подумал? Вот, предположим, все получилось. Мир на грани ядерной войны, НАТО фактически оплевали прилюдно — думаешь, не пойдут на эскалацию? Они пойдут. Чтобы авторитет сохранить.
— То есть, нужно всего лишь переложить вину на какую-то третью сторону, а лучше на стихию, — я пожал плечами. — Это усложняет задачу, но не намного. Пару лет будут ковыряться с расшифровкой телеметрии, а потом объявят все трагической ошибкой и, как ты сказал, замирятся под звон фужеров в буфете при штаб-квартире ООН. Главное, что аномалии больше не будет.
— Все равно это безответственно. После того как Смерть зачистил от мигрантов Трир, всю Европу год трясло, военное положение в некоторых регионах вводили. И до сих пор волнения, а итальянцы и греки топят баржи с беженцами чуть ли не в прямом эфире.
— Они и раньше этим занимались. Ты пойми одну вещь — люди дохнут миллионами, но плодятся в еще большем количестве. Это естественное стремление живой материи — бесконечно продолжать себя. Но продолжать себя она может лишь тогда, когда есть воздух, теплое солнце и плодородная почва. А там, где аномалия достигла завершения, уже нет ничего. Только мертвая земля.
— Только звезды ледяные, только миллионы лет...* — медленно зачитал Правосудор по памяти. Он почему-то выглядел очень грустным. — То есть, ты вот так это и видишь? Просто 'живая материя'?
— Да, — скрывать что-то смысла не было. — Глядя на человека, я вижу в первую очередь сгусток органики, водных растворов и кальциевых солей. Сердце — просто мышца. Мышление — передача электрических импульсов по тоненьким нитям из жира. Эмоции — следовые количества сложных белков, замыкающих определенные цепи. Страх — выброс адреналина из надпочечников. Любовь — идентификация особи своего вида как подходящей для размножения. Души и вовсе не существует, эта абстракция была создана для преодоления естественного страха перед смертью. Так я вижу мир, и мир моему видению пока никак не противоречит. Значит, моя точка зрения имеет право быть.
— Ну, так я и думал, — пробормотал Правосудор. — Учитывая, кто ты и что с тобой было. Не делай глаза такие, Смерть мне рассказал.
— Давно?
— Да давненько, — он поерзал на стуле.
— Я хотел бы думать о них иначе. Например, видеть в них то же, что и ты. Наверное, так было бы проще. Но не могу, сам понимаешь.
Правосудор некоторое время молчал.
— Знаешь, не выдай ты ни одной пристойной идеи, я бы предложил вот это же самое.
Он кивнул на карту.
— Так в чем проблема?
— Да ни в чем, — горько сказал эспер. — Что может поделать простой человек, пред Владычицей грозной морской?
— Лишь солнце зажечь рукотворное в ней, как когда-то над Новой Землей**, — эхом отозвался я.
— Вот давай постараемся, чтобы до рукотворных солнц не дошло.
____________________________________________________________________________
*— стихи Георгия Иванова
** — стихи Виктора Аргонова
Глава 8: Токката для неба и ветра
Предупреждение: приведенные в данной главе имена, позывные и регламенты не имеют никакого отношения к реальности. Н аверное.
Воздушное пространство над Латвией, 00:17
Авиабаза в Лиелварде была построена еще в Советском Союзе, но даже тогда не имела серьезного стратегического значения. По тогдашним меркам, она находилась на низкоприоритетном направлении, слишком уязвимая для размещенных в Норвегии бомбардировщиков НАТО, и в то же время слишком удаленная от предполагаемого театра боевых действий. Во времена расцвета СССР здесь размещались в основном транспортные вертолеты да тренировочные самолеты. Они же перешли во владение латвийского правительства, когда Союз распался.
Потом были долгие годы мира. У очень гордой, но очень маленькой страны не было ни средств, ни необходимости в боевой авиации, и немногочисленный воздушный флот захирел до размеров, в котором мог поддерживаться живущей кредитами и дотациями латвийской экономикой. Разве что иногда привлекался для нужд, весьма далеких от боевых действий. С другой стороны — вертолету не все равно ли что возить, солдат или пассажиров? Годы шли, Латвия постепенно задыхалась в ласковых объятиях промышленных регламентов Евросоюза, но выручка с рыбы и сыров, с не распиленных на металл грузовых терминалов и некоторого количества туристов позволяла умирать красиво, а немногочисленную молодежь отправлять в Британию и Ирландию — формировать этническую касту коричневых воротничков.
Разумеется, даже столь сомнительная идиллия не могла длиться долго, и нарушила ее снова Россия. Стоило ей немного оклематься после нокдауна 90-х, страна, деленная на ноль, с новой энергией принялась делать две вещи, которые умела лучше всего: строить и портить всем вокруг настроение. Новые порты в Приморске и Усть-Луге сделали Вентспилс ненужным. Безжалостно девальвированный рубль заставил российских туристов отказаться от Юрмалы в пользу более дешевых Крыма и Краснодарского края. Продуктовое эмбарго ударило по тысячам людей, занятых в рыбной ловле и изготовлении шпрот. Эти меры не были нацелены против Латвии, но такой маленькой стране даже эха от них хватило, чтобы экономика не рухнула, но все же дала ощутимый крен.
Помощь пришла откуда не ждали. Соединенные Штаты, серьезно раздраженные непочтительным поведением казалось бы добитого двадцать лет назад врага, снова взялись наращивать военный контингент, и страны Прибалтики тут пришлись как нельзя кстати. Шутка ли, ведь 'Раптор', взлетевший в Лиелварде, прибудет в район Санкт-Петербурга всего через двадцать минут. Подлетное время до ближайших российских позиций ПВО или баз с тактическими ракетами было еще меньше, позволяя держать иванов в постоянном напряжении, как в старые добрые деньки Холодной войны.
Разумеется, на территории Латвии размещались не только 'Рапторы' и их пилоты, но и добрая половина сухопутной дивизии, укомплектованной по полной программе, плюс приличное количество вспомогательного персонала. Все они регулярно ходили увольнительные и охотно тратили свои доллары на выпивку и проституток — и то и другое было дешево, легально, а европейское пиво еще и намного лучше любого пойла, которое можно было найти в США. В результате все были довольны. Кроме русских, разумеется, но их мнения никто не спрашивал. О немедленно же нацеленных на Лиелварде тактических ракетах с ядерными боеголовками почти никто не вспоминал или же не воспринимал угрозу всерьез — латыши из-за веры во всесилие USAF, рядовые же американские солдаты в силу природной наивности считали это чем-то вроде игры. Истинное положение вещей понимало командование, однако делиться своим беспокойством не спешило.
