Вопрос на тысячу рублей: как это сделать, если не знаешь латышского?
Я развернулся и пошел обратно к центру. Время уже было к одиннадцати часам по местному времени. От свежего воздуха и долгой прогулки сонливость прошла, оставив после себя только пощипывание в глазах и легкую ломоту в висках. Прохожие уже не обходили меня явно стороной, но по-прежнему старались не замечать. Что же, так даже лучше.
В центре людей уже было намного больше. В глаза сразу бросилось то, что прилично одетых людей мелькало уже намного меньше — видимо, добрались до рабочих мест и там оставались — а их место заполнили собой какие-то явные маргиналы. Рядом прохаживался пеший патруль полиции, и ему было явно наплевать, что рядом с туристическим районом ошиваются какие-то непонятные типы со спиртным. Или ему было наплевать до тех пор, пока эти типы не попытаются пролезть на площадь? Впрочем, пройдя чуть в сторону от автовокзала, я наткнулся на рынок, и все встало на свои места. Вглубь я идти не рискнул, чтобы лишний раз не подвергать желудок риску вывернуться наизнанку.
'Попытаться подслушать разговоры или заговорить по-английски самому?'
Что-то решить я не успел, потому что мимо меня пронесся какой-то пахнувший духами вихрь, быстро щелкающий каблуками туфель и звонко тараторящий в телефон на чистом русском. Память запоздало напомнила, что в Латвии русских почти треть населения.
Я направился следом, одновременно пытаясь привести себя в максимальное равновесие и придумывая повод для разговора, но уже метров через пятьдесят оказалось, что русская речь привлекла не только мое внимание. У перекрестка женщину перехватили несколько молодых парней, едва ли старше двадцати, и теперь энергично что-то пытались выяснить. Насколько я мог судить, слушая отзвуки их речи в Хоре — на каком основании она говорит на русском, а не на латышском. Их было пятеро, но на них никто не обращал внимания, и всех были нарукавные повязки в цветах национального флага и с какой-то буквой латышского алфавита. Значит, действуют организовано, и подобное здесь обычное дело. Да уж, дела. Про 'языковые патрули' я конечно и раньше знал, но знать — это одно, а увидеть этот абсурд воочию — совсем другое.
Или... абсурд ли? Я осторожно приблизился, чтобы не спугнуть группу своим присутствием в Хоре. Чем-то происходящее напоминало охоту гиен. Несколько особей нападают на добычу, отделяют ее от стада и вцепляются в нее одновременно. Они охотятся на крупных животных, которые могут справиться с гиеной даже один на один, но против всей стаи шансов нет. Они действуют как единое целое, повисая на антилопе или зебре грузом почти в тонну, и начинают есть еще живую жертву, отрывая от нее куски шкуры и мяса. Эта торопливость продиктована тем, что добычу у гиен может отнять более грозный хищник.
'Стоит ли попытаться отбить добычу? — подумал я, уже просчитывая возможные модели поведения. — Думаю, это будет хороший мост, чтобы завязать разговор'.
— Так, что тут творится? — я подошел еще ближе, накрывая всех шестерых своим присутствием. — Чего налетели стаей, как петухи на кормушку?
Шесть пар глаз с некоторым трудом сфокусировались на мне. Более крупный хищник должен заявить свое превосходство — размерами, громким низким рыком, тяжелым ударом лапы. Или просто наглостью и самомнением, если прочим природа обделила.
— Хуле тэу щейт ваяг? — резко спросил один из них.
Но не тот, кто выглядел лидером группы. У кого-то нервы не выдержали встречи глазами с эспером — слишком быстрая и агрессивная реакция для представителей полуофициальной организации. Проще говоря, у меня спросили, какого... кхм... мужского детородного органа мне тут нужно. Следуя роли крупнейшего хищника, вопрос я проигнорировал.
— Ну че притихли, шпроты? Русского языка что ли не понимаете, фашня недобитая? Ох, мало прадедушка мой вашего брата по лесам ловил да к стенке ставил. Не всю погань повывел.
— Рууна латвиски, ту бля, криеву суудс, — это уж огрызнулся лидер группы.
Отлично, от меня потребовали говорить на латышском. И, судя по злобной горечи на языке, местные меня прекрасно поняли. Мысленно извинившись, я продолжил гнуть свою линию.
— Слыш, чухня, я твое бульканье не разумею. Я сюда приехал тратить деньги на местное бухло и шлюх, а всякое нацменское бормотание я и дома послушать могу.
— Туристс варбуут? — послышался вопрос, адресованный внутри группы.
— Ась, турист? Ну, вроде того, — я вытащил из внутреннего кармана куртки паспорт и продемонстрировал на манер футбольной штрафной карточки, одновременно сделав еще один шаг на встречу.
Сложно сказать, что оттолкнуло 'языковой патруль' сильнее — моя психическая 'аура' или же вид красной книжицы с двуглавым орлом. Простая озлобленность сменилась могучим потоком удушающей ненависти, от которой пересыхало горло. На всякий случай я убедился, что двойка патрульных ушла не слишком далеко, и в случае чего добежать до них я успею. Главное не забыть, что на помощь надо звать по-английски.
— Эй пройаам, — резко бросил лидер.
'Вали отсюда' то есть. Я бы с радостью, не люблю доставлять кому-то неудобства. Но один я отсюда не уйду.
— А это... вот ты, — я ткнул пальцем в женщину. — Сколько за час?
— Э... это вы мне? — обидеться она еще не успела.
— Ну а кому еще, больше я тут шлюх не вижу. А ладно, пофиг даже сколько, пошли так.
— Я не...
— Иди за мной, — произнес я одновременно вслух и в Хоре.
Женщина направилась ко мне, не переставая гневно протестовать против своей предполагаемой профессии. Я развернулся и пошел прочь, так чтобы быть в одном ракурсе с полицейским патрулем. Спину мою жгли пять взглядов оставшихся без обеда гиен, у которых уже загнанную и обездвиженную антилопу гну утащил прямо из-под носа мимо пробегавший лев.
— Сукааси мано мазо, кад НАТО буус щейт! — последнее слово 'патруль' все же оставил за собой.
Казалось бы, при чем тут НАТО и кто это — 'мы'? Выяснять подробности желания почему-то не было. И вообще, не успело перевалить за полдень, как я оскорбил шестерых человек и еще использовал полномочия эспера на одном из них. Не со злым умыслом, но и это немногим лучше.
'Ну, это же для пользы дела. Такая вот она... польза эта...'.
Метафизическая польза дела коварно хихикнула, оскалила мелкие острые зубы и юркнула в ближайшую ливневую канализацию, помахав на прощание пушистым хвостом. Я с укоризной посмотрел ей в след, потому что эта мерзавка вечно сваливала в ответственный момент и повернулся к женщине, которая исчерпала доводы в пользу того, что не является девочкой по вызову, и теперь ожидала моего согласия с ними.
— И часто у вас такое случается? В смысле, нацисты.
Пытаться оправдаться было бессмысленно. По заветам боевых искусств, превосходящую силу следовало завлекать и отклонять, а не блокировать в лоб, а убежденность в своей правоте в исполнении женщины — это вещь жуткая, к контраргументам неуязвимая и на вкус крайне специфичная. Хотя находятся любители...
— Да бывает... просто не доводилось как-то сталкиваться раньше.
— А сейчас вы куда-то сильно торопились, что зазевались?
— Нет, не тороплюсь... стойте, вы чего вообще до меня докопались?
— Так-с, — я оглядел свою 'добычу' более внимательно.
Мое присутствие влияло на нее так же, как на членов 'патруля'. Невооруженным глазом можно было различить, что она делает над собой усилие, чтобы взглянуть на меня, но не выдерживает и отводит взгляд. Поведение, голос, манера говорить позволяют оценить возраст примерно в двадцать шесть-двадцать восемь лет, но выглядит значительно старше, поскольку плохо за собой следит. Волосы покрашены, но у корней цвет меняется, неокрашенная область примерно три сантиметра. Обувь стерта на носках. На лице макияж, но торопливый и не особенно тщательный. Кольца на руке нет, но небольшая деформация костяшек безымянного пальца говорит о том, что оно там было в течение нескольких лет. Под глазами темные круги. Запаха алкоголя или табака не чувствуется, но движения глаз слишком частые и быстрые. Общий настрой можно описать как саморазрушительный энтузиазм отчаяния.
— Вас недавно уволили с работы. Причем в обход всех законов, возможно даже без выходного пособия. Находиться на улице в середине дня для вас непривычно, да и вообще вы прежде не давали себе труда оглядываться по сторонам. Новую работу вы еще не нашли, да и вряд ли найдете. Примерно три месяца вы в разводе, и за это время сильно сдали, хотя и в лучшие времена изобилием вас жизнь не баловала. Сейчас вы не просто в депрессии, а на грани нервного срыва и делаете вещи, о которых наверняка потом пожалеете, но ничего не можете с собой поделать — например, прием препаратов, которые даже по рецепту в аптеке не купишь.
— Вы за мной шпионили?
Ого. Так я что-то даже угадал?
— Я приехал сегодня утром, вот билет с автобуса. Просто, как говорил Сальвадор Дали, 'пока вы смотрите на мои усы — я смотрю на вас'.
— Вот побриться бы вам точно не помешало.
— Небритый человек меньше притягивает взгляд, а его лицо хуже запоминается.
— А, то есть вы не пьянствовать приехали? — почему-то она произнесла это с вызовом.
— Нет. По работе.
— ФСБ что ли? — уточнила она зачем-то.
— Вы всерьез надеетесь на положительный ответ?
— Нет, — ответила она еще более резко. — Чего вам вообще надо?
— Хочу чтобы кто-нибудь побыл моим проводником. Как видите, я не знаю латышского, и вообще в этом городе впервые.
— Вы же по работе?
— Это и есть моя работа.
— И что за работа?
— Скажем так. В Риге, да и во всей Латвии ближайшее время будут происходить очень необычные вещи... и я имею к этому непосредственное отношение. О подробностях не спрашивайте.
Все. Без единого слова лжи создано впечатление, не имеющего ничего общего с реальностью. Причем усилиями даже не моими, а 'добычи'. Лишнее подтверждение моей гипотезы о том, что человек живет не в абстрактном 'реальном' мире, а в том, который воспринимает. Эта стареющая женщина сама придумала себе реальность, сама в нее поверила, и спустя какое-то время будет отстаивать ее с яростью самки, обороняющей гнездо. А я, произнеся всего несколько слов, дал толчок к возникновению этой новой реальности.
— Что, и за нас взялись... — какие странные интонации. Радость, смешанная с обреченностью. — Надеюсь, с землей ровнять не будете.
— Постараемся обойтись вообще без крови, — честно ответил я. — Отнимать чью-либо жизнь в любом случае нежелательно.
— От меня-то вы что хотите?
— Можете показать город? И рассказать о настроениях в нем?
— Вы мне не нравитесь, — вдруг заявила она. Без какой-либо резкости, наоборот — устало и горько. — Не знаю почему. Вы какой-то страшный, и лицо у вас неприятное, и пахнет от вас странно, гнилью будто. И наверняка у меня из-за вас будут проблемы. Ну, пойдемте, чего тянуть.
Ядовитая паутина, невидимая глазу, но очевидная для эспера, заполняла многолюдный центр тысячами своих нитей. Эти нити струились по улицам, заползали в двери и окна домов, захватывали в свои объятия людей — кого то слабо, кого-то сильнее. Женщина, шедшая рядом со мной, казалась опутанной ими с головы до ног. Яд проник в нее уже очень давно, и отравление, насколько я мог судить, уже перешло точку невозврата.
Аномалия, непосредственно влияющая на людей? Почему бы и нет. В чужой микрокосм пробиться крайне сложно. Но если человек сам оставляет лазейку — вопрос снимается.
— Знаете, нас тут всегда притесняли.
'Нас', надо полагать — это тех, кто говорит по-русски.
— Фактически, под прямым запретом школы, это давно уже. За русскую речь на рабочем месте работодателя оштрафуют, а работника уволят. Языковые инспекции специально делают контрольные звонки под видом клиентов, и только попробуй ответить не на латышском.
— Вас за это уволили?
— Нет. Сама ушла. Иначе бы уволили с соответствующей пометкой. Тогда работу точно не найдешь, та же комиссия запретит.
— Меня не удивляет нацизм латышей, но меня удивляет то, мой паспорт подействовал как репеллент.
— Ну так вы же из России, — зло пояснила женщина. — Это вас боятся, а мы здесь на правах негров, если не хуже.
— Вы говорите, что вам здесь плохо — но не заикаетесь о переезде.
— Не на что. И некуда.
— Я слышал, программу репатриации в 2017-м расширили для жителей Прибалтики. И подъемные, и помощь с трудоустройством, и временное жилье. Чем-то напоминает эвакуацию.
— Да-да. Трудоустройство где-нибудь в тайге на Дальнем Востоке, а на подъемные можно купить веревку и мыло, чтобы повеситься на ближайшем кедре.
— Однако там вы будете равной среди равных.
— Лучше подожду этих ваших 'вежливых'.
— Кхм... я несколько удивлен. Во-первых, этическое воспитание морских пехотинцев и десантников ограничивается умением не стрелять по гражданским без приказа. Во-вторых, меня вы встретили десять минут назад, но уверены в своих словах уже давно.
— Вас тут уже давно дожидаются. Причем не только русские, но и часть латышей, которых этот маразм достал.
— Те господа из 'языкового патруля' вряд ли кого-то дожидались. Точнее, дожидались, но дома у них заготовлены не флаги, а оружие.
— Так то из нацистского кружка какого-то. Им даже платят, фонды какие-то, кажется. Вот и стараются. Работы-то для молодежи нет вообще. Если не хватило денег да мозгов выучиться и уехать в ЕС — пиши пропало. Вот и идут на прикормленные места. Ну и пропаганда... столько лет орать, что Россия вот-вот нападает, вот прямо сейчас.
— Если бы все были уверены, что Россия нападет — то местных русских не кошмарили бы, вы не находите?
— Они уверены, что нападение будет, но прекратить не могут. Это массовый психоз, что-то совершенно иррациональное. Как крысы, загнанные в угол. Они на нас отыгрываются и убеждают себя, что из последних сил сдерживают натиск Орды. Еще несколько лет назад читала в газете, успокаивал какой-то журналист. Дескать, все будет хорошо, у русских нет традиции этнического геноцида. При оккупации просто уклоняйтесь от сотрудничества, саботируйте работу и помогайте партизанам.
— В Латвии тяжелая экономическая ситуация. Не удивительно, что правительство пытается найти пути консолидации. Нет ничего эффективнее, чем настроить большинство против меньшинства.
— Я не понимаю, вы на чьей стороне вообще?
— На стороне хорошей кухни и здравого смысла. Возможно, поведение латышей сильно напоминает попытку погибая забрать с собой как можно больше врагов — то есть русских. Ну что же, будем гуманны и пожелаем им умереть без долгих страданий. Вопрос в другом — почему вы, имея в активе явную дискриминацию по национальному признаку, не пытаетесь бороться за свои права? Международные законы не работают — так берите в руки оружие.
— Потому что дураков нет! Тут американских военных столько, что любой мятеж в крови утопят за пару дней.
— В этом и суть. Они готовы умирать, зная, что после никого не останется, что их народ будет уничтожен, причем за дело. Вы не готовы. Стоит ли спасать того, кто не желает сам себе помочь?
