[Жаль, так было бы куда проще...]
[А к чему вопрос?]
[Я недавно начал кое-что замечать. Начал чувствовать то, что не ощущают даже другие эсперы. В расторможенном состоянии меня посещают бредовые видения. Бредовые в том смысле, что я не могу их интерпретировать или отследить первоисточник. Начал обнаруживать в своей голове мысли, до которых дошел не сам. Они там оказались с посторонней помощью.]
[А странных голосов не слышал? ]
[Пока нет.]
[Не замечал, что тебе обязательно нужно сделать какое-то действие, или случится беда?]
[Ритуалы — это симптом объективно-компульсивного расстройства.]
[Мало ли. То, что ты вообще начал интересоваться своим здоровьем — вот это странно.]
[В последние пару недель я вообще наблюдаю много странных вещей.]
[Странных даже по твоим меркам?]
[А что вообще можно считать странным? Я отталкиваюсь от ничтожного объема эмпирических наблюдений, пытаюсь на их основе экстраполировать более общую картину. И если вдруг происходит что-то, не укладывающееся в данную картину, оно поначалу закономерно будет названо странным. Я ограничен своим микрокосмом, как и ты, и вообще кто угодно. Возможно то, что я зову 'странным', на самом деле является нормой, а условно 'нормальное' на самом деле девиация. Просто в силу малой выборки.]
[Не кипятись, я про другое. Что ты видел, и почему тебя это тревожит?]
[Если кратко, я предполагаю, что аномалии не являются проявлением стихии и неизвестных доселе природных явлений. Как минимум, они обладают волей. Вероятно, разумны.]
[Воля предполагает самосознание.]
[Нет. Воля означает обмен информацией с окружающей средой и целенаправленную затрату энергии, превышающую решения уравнения Больцмана. Падающий камень волей не обладает, тянущаяся к пище амеба ею обладает. Как-то так.]
Магус с наслаждением зажмурился. Висельнику в рассуждениях всегда не хватало академической стройности формулировок, но каков потенциал...
'Два-три года нормально позаниматься — и можно садить за кандидатскую, — подумал он. — Еще лет через пять — на докторскую рецензировать. А там и Академия Наук, а то и новое направление в русской философской школе...'.
Мысли о возможных академических перспективах, однако, энтузиазма почти не вызывали. Магус тоже был эспером, и осознавал, как сильно поменялись его ценности. Ученые степени, преподавательская работа, гранты и конференции — все давно осталось в прошлом, сгорело в огне Первичного импульса. В отличие от возможности чему-то научить и научиться, и перспективы путем одних лишь рассуждений проникнуть в неизведанное. Ради того, чтобы постичь самую глубинную суть философии, стоило перестать быть человеком.
[Итак, попробуем рассуждать логически. Утверждение: аномалия обладает волей. Из твоего определения воли следует, что аномалия получает информацию из окружающей среды и поставляет свою. Это подтверждается опытным путем, поскольку каждая аномалия имела специфические проявления, характерные для данной местности. Второй тезис — аномалия целенаправленно тратит энергию. Затраты энергии мы так же наблюдали неоднократно. Нас в этом контексте интересует признак 'целенаправленности' данных затрат. Выводом является то, что у аномалии есть некая цель, которую они преследуют. Что за цель?]
[Это зависит от того, является аномалия разумной сущностью или неразумной. Сущность, не обладающая разумом, будет стремиться к энергетически целесообразным действиям — например, к питанию или репродукции. Разумная сущность будет действовать энергетически нецелесообразно.] — Висельник развел руками. — [Тут моей фантазии уже не хватает. Даже действия людей порой невозможно понять, что уж говорить про негуманоидный разум. Может быть то, что провоцирует появление аномалий, назовем это альфа-сущностью, больше всего на свете жаждет, чтобы весь кислород в атмосфере стал озоном, потому что так красивее. Или же она стремится, чтобы ливанский электрик Абдулла аль-Сури, в свободное время вырезающий из кедра всякие безделушки, во что бы то ни стало начал вместо этого нырять с дыхательной трубкой, и все ее действия подчинены только этому. Или же ее конечной целью является что-то, чего мы вообще не в состоянии ощутить, а все наблюдаемые явления — просто побочные эффекты.]
[О, значит, моя теория о принципе энергетической целесообразности тебе понравилась? Тогда давай более подробно пройдемся по истории наблюдений. Насколько я помню, известен один случай, когда аномалия достигла завершения. Карантинная Зона. Там исчезла значительная масса материи — практически все, начиная живыми организмами и заканчивая почвой. Кроме того, в этой зоне не способны существовать большинство известных веществ, они распадаются на молекулярном уровне. Можно ли рассматривать это как пример питания?]
[Нет, не думаю. Когда мы употребляем материю в пищу, то извлекаем энергию, запасенную в межмолекулярных связях путем их распада.] — Висельник с сомнением покачал головой. — [Материя не может исчезнуть бесследно, это абсолютный закон. Если она где-то исчезла — то должна где-то появиться. Но она не появилась.]
[Трансформация в энергию? Ядерный распад?]
[Исключено. Затраты энергии даже на простое расщепление стабильных легких ядер, вроде азота и углерода, будут на порядки превышать энергию, выделившуюся в виде дефекта массы. А мы говорим о полном исчезновении миллионов тонн материи. Заметь, трансформируйся вся эта масса в чистую энергию — лучистую, тепловую, не суть — планету бы, наверное, раскололо пополам. Но ущерб сравнительно ничтожен, а зона поражения четко ограничена.]
[Следовательно, данное действие было энергетически нецелесообразно.] — подхватил Магус и принялся накручивать на палец кончик бороды. — [Следовательно, мы доказали, что альфа-сущность, чем бы она ни была, является разумной. Итого у нас в активе есть воля, и есть разум, ее направляющий. Что означает возможность коммуникации. Теоретическую возможность.]
[Информация есть информация.] — Висельник вяло пожал плечами. — [Если она есть, подбор ключа возможен по определению. Вопрос в том, сколько миллионов лет это займет.]
[Из мешка, где лежит много черных шариков и один белый, последний можно вытащить и с первой попытки.]
[Можно.]
[Еще что-то беспокоит?]
[Нет. Все в порядке.]
[Ну ладно, а расскажи тогда лучше, как там наша новенькая...]
* * *
Еще сутки спустя, Екатеринбург, Областная клиническая больница
— Простите, вы в какую палату?
— В четыреста двадцатую.
— Одну секунду...
Молоденькая медсестра торопливо забегала пальцами по клавиатуре. Я терпеливо ждал. Последние полтора года в эту больницу я наведывался раз в два-три месяца, и каждый раз приходилось прорываться чуть ли не с боем. Аура эспера заставляла медицинский персонал подозревать меня во всех мыслимых грехах, от терроризма до торговли органами, не говоря об общем отталкивающем впечатлении.
— К кому?
— К Коростелеву Григорию Вячеславовичу.
— Цель визита? — моментально посуровела девушка.
— Просто проведать друга.
— Этот пациент не способен общаться, — напомнила она.
— Вам так кажется. Уверен, он слышит, что ему говорят, и все понимает. Как знать, может, это поможет ему проснуться.
Играем, изображаем обеспокоенность, давим на жалость. В прошлый раз так и вовсе чуть было полицию не вызвали. А ведь тогда настроения в обществе были куда спокойнее. Спасибо, Дьявол, удружил же с этим чертовым храмом...
— Паспорт ваш можно? — медсестра не находила в истории моих посещений ничего подозрительного, и это ее очевидно нервировало.
— Конечно, — я протянул ей книжицу в потертой пластиковой обложке.
Медсестра принялась вбивать данные в форму. Видимо, новая 'мера безопасности', введенная по прожектерскому распоряжению сверху. Никакого практического смысла в этом не было, только лишние телодвижения, отнимающие и без того небесконечное время. Это вызывало понятное раздражение, и в то же время — толику умиления. В усердии, с которым эта уставшая девушка заполняла бесполезную даже с точки зрения спецслужб документацию, было что-то восхитительно-иррациональное. Стал бы тратить силы на что-то подобное муравей, дельфин или слон? Да ни в жизни. Мыслительных мощностей не хватит. Не догадается животное, что можно заниматься не добычей пропитания, обустройством логова или на худой конец общением с себе подобными, а чем-то за гранью понимания. Движение ради движения как оно есть. И ведь не пытается сократить себе работу, пропустить какие-то необязательные поля, или просто махнуть рукой. Как внимательно всматривается в мелкие цифры и буквы в паспорте, как тщательно набирает их на клавиатуре. Вероятно, это упорство достойно лучшего применения. Любого, которое не будет заставлять меня стоять в белом халате поверх свитера и ждать, пока бюрократическая медицинская машина вдоволь нажуется моим паспортом и не выплюнет его.
— Проходите, — с плохо скрываемой неохотой сказала мне медсестра через несколько минут. — Врач чуть позже подойдет.
— Благодарю, — я честно попытался дружелюбно улыбнуться. Медсестру передернуло.
Я прошел мимо стойки и направился в палату. Вопреки ожиданиям, в больнице находиться было куда комфортнее, чем на улице или в жилом доме. Персонал делал свое дело привычно и без эмоций, даже в отделении интенсивной терапии, а пациенты в большинстве своем были без сознания или как минимум под наркозом. Как результат — общая атмосфера ощущалась блеклой и безвкусной, как жиденькая рисовая каша в местной столовой. За исключением нескольких очагов горькой мрачной подавленности где-то в стороне. Там, где вроде бы находилась онкология.
Тот же, к кому пришел я, в инфополе не обнаруживался. Войдя в палату и приблизившись к койке, я внимательно осмотрел лицо лежащего на ней. С прошлого раза Фортуна практически не изменился. Похудевший но не истощенный, побледневший без солнечного света, с отросшей щетиной — приводили в порядок 'овощей' раз в неделю. Аппаратуры к нему было подключено очень мало — искусственно поддерживать деятельность внутренних органов не требовалось, дышал он тоже самостоятельно. В одном локтевом сгибе виднелся введенный, по не используемый катетер. К другому был подключен единственный датчик, который фиксировал фиксировал пульс, шестьдесят пять ударов в минуту.
И пустота в Хоре.
Словно это был труп.
— Как он? — спросил я.
— Так же, как и три месяца назад, — ответил кардиограф и мигнул огоньком диода. — Никак.
— Врачи что-то говорили?
— Ты бы еще у тумбочки спросил.
— А, извини, у тебя же ушей нет.
Я взял с тумбочки пустую вазу и сходил в туалет за водой. Вернулся, всунул в нее загодя купленные цветы и сел рядом на стул. Фортуна и Алхимик были моими провалами. Своеобразным напоминанием о том, что формально безграничная власть над материей еще не значит ничего. Но Алхимик был давно мертв, и даже думать о том, чтобы вернуть его, было бы неуважением к его решению. Фортуна же... вот он, лежит рядом. Целый и, в общем-то, даже здоровый. Просто не желающий просыпаться. Намертво окуклившийся в своем микрокосме, каким-то образом ухитрившийся полностью себя изолировать. Согласно анализу мозговой активности, он не чувствовал боли, не реагировал ни на какие препараты, даже самые мощные. Иногда мне казалось, что его можно и не кормить через вену, не переворачивать во избежание пролежней — все равно бы ничего не поменялось.
— Может это тоже выход? — произнес я вслух.
Может быть и так. Фортуна не выдержал ноши эспера, и принял решение поступить именно так, а не иначе. Может быть, он сейчас даже счастлив. В любом случае, это его метод. У меня — свой.
Я откинулся на стуле и аккуратно коснулся поверхности собственной памяти. Мутная и темная гладь, скрывавшая под собой дремучую бездну, охотно отозвалась на прикосновение, вскипела, выбрасывая на поверхность нужные сведения. После Риги прошло уже шесть дней, и пользоваться своим мышлением на полную мощность было настоящим наслаждением. А подумать было над чем.
И так, факт первый — Карантинная зона возникла в ходе достижения аномалией своей финальной стадией. Сам не видел, но так сказал Смерть, а ему врать смысла нет.
Факт второй — аномалии способны влиять на материальный мир, оперируя информацией напрямую в ограниченной области. Это уже видел сам.
Факт третий — эсперы способны влиять на материальный мир, оперируя информацией напрямую в пределах своего микрокосма. Это и видел, и сам могу.
Следствие первого и второго фактов — аномалии представляют угрозу для людей и материальных объектов. Кроме того, они провоцируют появление в инфополе областей, суть которых точно не ясно, однако в данных областях разрушается информационная структура большинства известных веществ.
Следствие второго и третьего фактов — эсперы и аномалии имеют схожую, но не тождественную природу.
Теперь факт четвертый — эсперы и аномалии начали появляться примерно в одно время, чуть больше пяти лет назад. Во всяком случае, о более ранних эсперах ничего не известно, равно как и об аномалиях. И следом факт пятый — рождение эсперов гарантированно означает обнаружение аномалии в ближайшем будущем. Вычислено эмпирически, но пока эта закономерность соблюдается. И если допустить, что между собственно зарождением аномалии и ее обнаружением проходит определенное время, то таким образом можно предположить, что рождение эспера является реакцией на начало формирования аномалии. Это третье следствие, и оно согласуется со вторым следствием.
И это возвращает нас к вопросу, является ли рождение эспера актом разумной деятельности, или же это природный феномен. Если просуммировать все эти три следствия, сам собой напрашивается вывод, что эспер как субъект является контрмерой для аномалии. Но какими механизмами обеспечивается данное противодействие? Человеческий фактор мы можем отбросить сразу — современная цивилизация не обладает должным уровнем технологии. Каких-то особых возможностей, позволяющих произвести трансформацию человека в эспера, за Homo Sapiens также не замечено. Однако аномалия представляет угрозу для людей и материальных объектов. Могут ли материальные объекты обеспечить подобную реакцию? Очевидно, что нет. Еще остается инфополе, где аномалия производит необратимые искажения. Но инфополе — это просто среда, в которой распространяется информация. Значит, дело в чем-то другом... и пока нет идей, в чем именно.
— Надо съездить к Карантинной зоне, — пробормотал я вслух.
Определенно, надо. Я был там давненько, кое-что подзабыл. Надо попытаться понять, каков именно характер искажения. Возможно, тогда удастся понять, что является источником противодействия.
— Вот видишь, Фортуна. Все не так уж просто, но все равно есть подвижки.
Он не отреагировал. Впрочем, он и в сознании бы не отреагировал, потому что, выйдя из Провала, лишился слуха. Это ударило по нему даже сильнее, чем Первичный импульс, который настиг его прямо в офисе. В бытность человеком, Фортуна имел не слишком крупный, но весьма успешный бизнес — ремонт станков. Ни жены, ни детей у него не было, так что всего себя он посвящал делу, и в одночасье лишился всего. И скорее всего, он бы смог найти для себя новый путь, но утратив слух, он стал воспринимать Хор как звуки. Переезд за город не помог. Да, вокруг стало меньше людей, но остальные предметы никуда не делись — а ведь они тоже шептали, каждый на свой лад, даже воздух. Днем и ночью, не стихая ни на мгновение. Фортуна выдержал месяц, после чего сделал то, что сделал.
