Ветер и крылья - 4

Это было больно.

Словно кто-то вонзил ему кинжал в живот и принялся там поворачивать.

Словно ледяной холод растекся по всему телу, сковал, заморозил, и не собирался выпускать из своих объятий...

Словно...

Лоренцо даже не понял сначала, что с ним происходит. И только потом, когда обожгло шею...

— Адриенна!

Подвеска раскалилась так, что даже кожу обжигала. Но Лоренцо рад был этой боли.

И — не рад.

Ей плохо!

Она где-то там, далеко, ей больно, ей страшно и тоскливо,, а он... он ничего не может сделать для любимой! Вообще ничего! Он здесь, словно колода, лежит и даже встать пока не может... раны откроются... даже до нужника сам дойти не может...

— Адриенна!

Имя?

Нет, едва слышный даже самому Лоренцо шепот.

До сих пор слабость была такая... хоть падай, хоть лежи. Раны болели, воспалялись, иногда даже головой шевельнуть было сложно. Лоренцо понимал, что выздоравливать будет долго, и принимал это стоически, но сейчас...

— Адриенна...

Где-то там, далеко, его любимой причинили настоящую боль. А он... он ничего не может сделать.

Вообще ничего.

Только... Лоренцо вспомнил, как барахтался в ледяной темной воде. Вспомнил теплые руки, словно протянувшиеся к нему из дальней дали, тихий шепот...

И попробовал сделать то же самое.

Я не знаю, как мы связаны, любимая. Я не знаю, что с тобой происходит. Но... пожалуйста, услышь меня. Не надо, не надо впадать в отчаяние. Оно холодное, черное, склизкое, оно словно та вода, оплетает своими щупальцами, и не выбраться, не шелохнуться, оно сжимает в своих кольцах,, проникает внутрь, отнимает последние силы.

Не надо...

Не думай ни о чем плохом.

Ты жива, и я жив, а все остальное мы сможем исправить. Ведь главное-то что? Что рано или поздно мы встретимся, и мы будем вместе, я приду и возьму тебя за руку. И погляжу в твои глаза, такие синие, глубокие, счастливые... твои глаза для меня, как две путеводных звезды.

Ты ждешь, и я счастлив. Я иду к тебе через все горести, преграды, невзгоды... ты спасала меня от боли и смерти, так е закрывайся теперь от меня. Позволь мне тоже спасти тебя.

От холода, равнодушия, безразличия, боли...

Я не знаю, кто именно тебя ранил. Это сейчас не так важно. Я приду и убью это существо, вот и все. И оно никогда больше не посмеет тебя огорчить.

Я не знаю, почему тебе так больно.

Но не надо закрываться от меня.

Я готов делить с тобой не только счастье, это ведь не по-настоящему, когда в счастье мы вместе, а когда боль, каждый должен переживать ее сам. Это неправильно, нечестно, подло, наконец! Ты не дала мне сорваться в пропасть, так позволь же и мне помочь. И все будет хорошо.

Я приеду, и все будет просто замечательно, обещаю тебе.

Только дождись меня, родная.

Только услышь...

Тише-тише, я всегда буду рядом с тобой. Пусть между нами есть какие-то смешные горы и дороги, пусть. Это не расстояния, это не преграды, это маленькие временные трудности. И мы их обязательно преодолеем. Я буду рядом с тобой.

Я вытру твои слезы, и ты никогда-никогда не будешь больше плакать, обещаю...

Я буду беречь твой сон, я буду шептать тебе о своей любви, я буду так же бережно хранить твое сердце, как ты хранишь мое...

Ты не просто самая прекрасная женщина в мире, любовь моя.

Ты — единственная.

В мире могут быть и другие люди, это их право — быть. Они могут быть рядом, они могут делать, что им заблагорассудится, но ты для меня — единственная. И я знаю, что я для тебя тоже важен.

Не рви себе сердце, родная моя. Спи, и пусть завтра тебе станет чуточку полегче. Услышь мои слова.

Я люблю тебя.

Я вернусь, Адриенна.

Ты. Не. Одна.

Лоренцо шептал это почти сквозь сон. И точно знал — где-то там, в Эрвлине, Адриенна его слышит. И успокаивается, расслабляется... ей становится легче.

Слова — великая сила.

И если кто-то думает, что это неравноценно Адриенна ведь вытаскивала его после боя, и в штормовом море...

Зря. Очень зря.

Душа болит намного сильнее, чем тело. Раны можно излечить. Но когда душа замерзает, и устает жить, и съеживается в крохотный клубочек... это действительно страшно. И так важно, чтобы рядом оказался ну хоть кто-то живой...

Кто-то, кто шепнет теплое слово, кто улыбнется... а иногда просто — живое существо. Та же кошка или собака... им ведь тоже дано любить, а любовь, настоящая любовь, она всегда греет.

И сейчас Лоренцо шептал, что есть сил. И его слова, долетая до Адриенны, согревали ее душу. Бережно вплетались в ее сон... когда она проснется,, она будет сильной.

Она будет улыбаться, она будет высоко держать голову, она...

Она справится.

Именно потому, что Лоренцо думает о ней. И когда надламывается, трескаясь от мороза в звонкие осколки, ее сила, он рядом. Он поддержит, он не даст упасть...

Время? Пространство?

Разве они имеют какое-то значение для любви?

Никакого.

Спи, любимая. Завтра мы с тобой станем чуточку сильнее. Мы ведь вместе, и сломать нас не получится. Спи, и ни о чем не печалься. Я с тобой. Всегда с тобой...

Энцо шептал, и знал, что так же уверенно вытягивает свою любимую из горя и отчаяния, как и она в свое время вытянула его. Все будет хорошо.

Все образуется...

* * *

Рядом с Лоренцо, на тюфячке, шевельнулась Динч. Сегодня была ее очередь дежурить рядом с раненым. Подать воды, помочь справить нужду...

Лоренцо старался справиться сам, но не стоит лишний раз бередить раны.

И сейчас женщина прислушивалась к его словам.

Адриенна?

Любимая?

Дрянь!!!

О ком смеет говорить ее мужчина? Более того, мужчина, которого она уже выбрала в свои мужья, в отцы своих детей, мужчина, на которого у нее определенные планы?

Какая еще Адриенна?!

С Динч он никогда о ней не говорил... почему? Хотя тут все ясно. Потому что любит.

Потому что...

Динч едва зубами не заскрипела, остановило только опасение разбудить Лоренцо или дать ему понять, что она слышала, она все знает...

Нет, ни к чему.

Она пока помолчит. Со временем она узнает, что это за Адриенна. Посмотрит на нее поближе. Пальцы женщины сжались в кулаки. Да поближе...

А еще...

Лоренцо человек очень порядочный. Очень добрый, очень ответственный... любить он может кого угодно, но... он никогда не бросит своего ребенка.

Никогда.

Они задержатся в том селении на зиму, так что шансы у нее есть. Определенно, есть...

И уж она-то своего не упустит. И никому ничего не отдаст! Вот! Неважно, кто ты такая, Адриенна, но Лоренцо — МОЙ!

Адриенна

Солнечный зайчик критически осмотрел плотные портьеры

М-да... поди, пробейся через такие!

Сложно...

А если в обход?

Он упорно обследовал шторы, потом оконную раму, и наконец, нашел подходящее место. Как раз там, где карниз самую чуточку покосился, и можно было пролезть в комнату через крохотное отверстие.

Ничего, ему хватит!

Одно ловкое движение — и солнечный зайчик оказался внутри комнаты, проскакал по потолку, спустился вниз и удобно устроился на розовой пятке, которая выглядывала из-под одеяла. Поерзал немного, пощекотался...

Адриенна втянула ногу внутрь, но было непоправимо поздно. Свое солнечное дело зайчик сделал — и запрыгал по спальне дальше, выискивая куда бы присесть.

Женщина чихнула и открыла глаза.

И тут же пожалела об этом.

Ой, как гадко-то...

Тело все ломит, болит, подташнивает, голова явно кружится, а между ног вообще ощущение такое противное-противное. Это и есть супружеский долг?

Воистину, такое надо с приставами и стражей взыскивать, нормальные люди по доброй воле на такое не согласны. Вот, к примеру, она. Совершенно не согласна!

Только кто ее спрашивал?

Филиппо Четвертый тоже проснулся, и теперь смачно зевал. Еще и, простите за грустные подробности, воздух портил. А вот не надо было вчера овощи в таких количествах уплетать. Зеленый горошек, штука вкусная,, кто бы спорил. Но в определенных сочетаниях она еще и весьма... газопроизводительная.

Впрочем, Адриенне муж и так не нравился. Так что ароматизация комнаты... да плевать три раза!

— Доброе утро, дражайшая супруга, — Филиппо выбрался из-под одеяла и зашлепал к ночной вазе.

— Доброе утро, дражайший супруг, — в тон ему отозвалась Адриенна.

— Как вы себя чувствуете?

— Отвратительно, — честно сказала девушка, откидывая одеяло.

Филиппо, который как раз ощутил определенную легкость в организме, повернулся и едва не присвистнул.

Кожа у Адриенны была тонкой и белой. И синяки на ней смотрелись оч-чень грустно. И было их достаточно... объяснять, что это по неловкости, а не со зла? А болит-то одинаково...

Хоть ты из вредности, хоть ты как, а все равно больно.

Скомканное полотенце пропиталось побуревшей за ночь кровью, и Адриенна брезгливо скинула его на пол. На простыне тоже была кровь.

— Лекарь нужен? — Филиппо интересовался вполне деловым тоном. Вряд ли отец простит ему угробленную супругу... как-то это неправильно?

— Лекарь? Да, наверное, — кивнула Адриенна, прислушиваясь к своим ощущениям. — И не только он. Позовите ко мне служанку, причем не абы кого, а именно Розалию Меле.

— Розалию Меле?

— Она точно не будет сплетничать, — пояснила Адриенна. — Это важно.

Филиппо медленно кивнул.

— Хорошо. Розалия Меле. А фрейлин?

— Прикажите им пока подождать. Пусть приготовят мне утреннее платье, эданна Сабина догадается, что именно нужно. И попросите лично ее мне помочь. Скажите, к примеру, что мне нужен совет, или что у меня болит голова после бурной ночи... хорошо?

Филиппо кивнул.

И поставил супруге плюсик. Емкий такой...

Вот окажись она другой... а ведь могла бы сейчас и истерику устроить, и поплакать всласть, и позвать к себе девушек... и через два часа по дворцу такие сплетни бы разнеслись! Подумать жутко!

Вместо этого Адриенна заботится о его... да, сейчас именно о его репутации.

Вот как хотите, никто не подумает плохо о ней после брачной ночи.

Кровь есть, все соблюдено. Невеста была девушкой. Что не умеет мужчине угодить, так это и понятно, не шлюху из борделя взял. А вот его отношение...

Он мужчина, тут с него и спрос больше. И синяки, и кровь, и...

— Я позову дана Виталиса.

— Благодарю, ваше величество.

Филиппо влез в ночную рубашку, накинул халат и вышел из спальни супруги.

* * *

Адриенна поспешно заложила засов. Откроет она только Розалии, это уж точно. Засов — это так, гарантия, что никто лишний не ворвется.

Тело болело.

Но от вчерашнего ледяного отчаяния — жизнь кончена,, она навечно связана с нелюбимым, и следа не осталось. Вообще.

Рассосалось, как и не бывало.

Адриенна подошла к окну.

Эти несколько минут у нее есть. Девушка раздернула шторы, солнечный свет ударил в лицо, обволок хрупкую фигурку теплым золотистым покрывалом, погладил, утешил, согрел...

Во сне она видела Лоренцо. Она это хорошо помнила. Мужчина держал ее за руки, говорил что-то хорошее... не целовал, нет. Это вообще был на редкость целомудренный сон. Но Адриенна была счастлива.

Он помнит про нее.

Он жив.

Он обязательно вернется, и все будет хорошо. Будет ведь, правда?

Адриенна понимала, что развода ей никогда не дадут, что мужу она не сильно-то и нужна, что ее могут попросту убить после рождения ребенка, что ее жизнь висит на волоске вот уже пять лет...

Да много чего понятно. Только вот какое это отношение имеет к Лоренцо Феретти?

Главное-то другое!

Он жив, он будет жить... пусть не с ней, пусть с другой женщиной, но живой ведь! Это самое главное! Остальное — мелочи, неважные и недостойные.

Адриенна не желала счастья для себя. Она хотела его для любимого человека. Пусть у него все будет хорошо, а там и она будет счастлива. Не своим счастьем — его. Для него, за него...

Что еще-то нужно? Да ничего...

В дверь поскреблись, обрывая грустные размышления.

— Кто?

— Ваше величество, это Роза...

Адриенна кивнула, накинула халат и приоткрыла дверь. Распахивать не стала, ни к чему. Пусть только Розалия войдет.

И девушка не подвела.

Скользнула в щель так, что никто ничего не разглядел, задвинула засов... и огляделась.

— Охххх...

Адриенна лишний раз порадовалась, что послушалась Джованну. В голосе Розалии звучала укоризна и возмущение, но наружу они никак нее прорвались. Не ее это дело — свое мнение высказывать, нет, не ее...

— Поможешь?

Розалия подумала пару секунд, и кивнула.

— Ваше величество...

— Дана Адриенна, мы уже говорили.

Розалия кивнула еще раз. Ну, говорили. Так это ж до коронации было, а у короны такое странное свойство! Вот как кто ее наденет, так и меняется. И не в лучшую сторону, нет...

— Эданна Адриенна, вы в кровать вернитесь и одеялом укройтесь. А я уж тут...

Адриенна молча отдернула одеяло.

Вот ему практически крови не досталось. А вот простыне, пеленке...

Джованна подумала пару минут, а потом устроила королеву на кушетке, нашла для нее плед, и даже мимоходом погладила дану по руке. То есть эданну.

Уже эданну, она ведь замужем.

— Сейчас я все тут устрою, не переживайте.

Руки у Розалии росли откуда надо, не прошло и получаса, как она все привела в приличный вид. И постельное белье переменила, хоть и было ей в одиночку это сложно сделать. Адриенна хотела помочь, но тут уж Розалия головой замотала. Нет, ни к чему.

Тут сноровка нужна, а если у человека такой нет... это не помощь, это боль зубная.*

*— постельное белье, в привычном нам виде появилось в Италии, 15 века. Простыни и наволочки на подушки. Пододеяльники тогда не шили, так что сменить белье было не слишком сложно. Кстати — из белой ткани, отсюда и название. Белое, белье, прим. авт.

Менять-то надо и простыни, и наволочки... они же комплектом идут! С вышивкой в тон, с кружевом...

— Забери это белье себе, — тихо попросила Адриенна. — Или отдай кому-нибудь.

Розалия кивнула.

Предложение было щедрым. Ткани дОроги, а кровь... она ее преотлично отстирает. Уметь надо! И будет у нее приданое к свадьбе.

— Спасибо, эданна Адриенна.

— И ночную рубашку с халатом тоже.

— Благодарю вас, — Розалия еще раз оглядела спальню, сочла, что беспорядка больше нет, и решительно открыла дверь. Впрочем, фрейлин не пустила, распорядилась насчет горячей ванны. А на вопросительный взгляд Адриенны объяснила:

— Эданна Сабина приказала. Вода стояла, ждала, как вы проснетесь.

Адриенна поблагодарила и эданну. Невероятно умная женщина.

Лакеи внесли ванну, наполнили ее горячей водой, Розалия прикрыла за ними дверь, опять задвинула засов — и помогла Адриенне встать. Подняться по лесенке, спуститься в ванну... Адриенна опустилась в горячую, приятно пахнущую розами воду, и даже застонала от удовольствия.

Хорошо...

Розалия молча принялась промывать длинные волосы ее величества. Кое-где в них засохла кровь. М-да, бедная эданна... вот козел же!