Чаганов: Москва-37

Вдали у горизонта на западе полыхнула зарница, осветив крышу. Достав из кармана маленький складной нож, она легко отковыряла засохшую замазку, отогнула шпильки, удерживающие оконное стекло (оно мягко вывалилось ей в руки), открыла защёлку, откыла раму и ногами вперёд скользнула в темноту чердака. В лицо пахнул горячий воздух, нагретый за день железной крышей. И вовремя! Буквально через минуту по железной крыше забарабанили крупные капли дождя.

-Ну хоть одной заботой меньше, ливень смоет все следы и уничтожит запахи...

Быстро пробежав по пустым крмнатам, девушка вернулась на чердак, тут уже почувствовала страшную усталость и прилегла на тюфячок у окна, обдуваемая прохладным ветром (устроила сквозняк, открыв дверь на чердак и форточку в окне на втором этаже).

-Что же у них произошло?— Подумала Оля.— Бежали, заметая следы, когда увидели что микрофон обнаружен? Судя по всему, спецы из техотдела не разобрались в его устройстве, поэтому и не стали проверять близлежайшие дома,... но что-то заподозрили, стали плясать от герба и вышли на меня. Тогда выходит, что обнаружение прослушки и подстава Чаганова произошли одновременно.

-Одновременно или вследствии?...Разницы в общем-то никакой.

От дачи Ежова послышался шум подъезжающего автомобиля, Оля как пружина подскочила к слуховому окну. Из первой машины, остановившейся у бокового входа, вышел плотный невысокий человек в военной форме, с силой грохнув за собой дверцей и уверенно зашагал ко входу, за ним засеменил порученец.

-Здравия желаю, товарищ Фриновский!— Гаркнул охранник, дежуривший у входа.

-Начальника охраны ко мне!— Скорее угадала, чем разобрала фразу Оля.

'Интересно, стоит подобраться поближе'...

Худенькая фигуры девушки мелькнула в окне.

-... Что ж вы так, Николай Иванович?— Ласково корит, невидимого с точки, где затаилась Оля (за деревом метров в двадцати чуть сбоку от гостиной) Ежова, обливающийся потом Фриновский, нервно открывая французскую дверь на балкон.— Вам же завтра на пленуме выступать...

-...— тот бурчит в ответ что-то нечленораздельное.

— Коля, ты сегодня, это хорошо...— Палец комкора упирается в сержанта госбезопасности, появившегося в комнате.— Беритесь, уложим товарища наркома отдыхать. Вдвоём с порученцем они легко выносят из гостиной тщедушное тельце Ежова, комкор— замыкает процессию. Улучив момент когда охранник у бокового входа подошёл к поболтать к водителю Фриновского, Оля, скрываясь за кустами сирени, продвигается к балкону, два внешних угла которого подпираются каменными колоннами и заходит в его тень. Расположенный под балконом парадный вход— заколочен. Подняться на балкон— проще простого, но он— как на ладони со стороны бокового входа. Вот, наконец, охранник наклоняется чтобы прикурить и оля как стрела взлетает по колонне, мягко перемахивает через балюстраду и отступает в тень открытой двери.

Минут через пять, Фриновский в сопровождении порученца и начкара вновь появляется у бокового входа, за руку прощается с ним и охранником и, сев в свою машину уезжает.

-Зови сюда всех прикреплённых, отдыхающих тоже.— Начкар, проводив взглядом машину начальства, поворачивается к охраннику.

Через минуту перед входом выстроились шестеро охранников.

-Подфартило нам ребята,— командир одёрнул гимнастёрку.— сейчас укладывали Николай Ивановича спать, так он говорит: 'Я ложусь отдыхать, вызывать вас не буду и вы можете спать. Трудный и для вас день был'.

-Неужели так и сказал? Не бывало такого никогда...

-Молчать!— Повысил голос начкар.— Так и сказал... мне и порученцу товарища Фриновского. Слушай приказ: в доме остаётся связист, на входе— Кузьмин. Остальные в казарму. Разводящий, сменишь его через два часа.

Дождавшись ухода охраны, Оля прошмыгнула в гостиную. Неплохо ориентируясь в доме, она сразу нашла дверь в спальню наркома, осторожно приоткрыла её... ворвашийся в комнату сквозняк качнул тёмный, на фоне подсвеченного уличным фонарём окна, силуэт висящего на верёвке маленького тела.

-Ничего Ежов не отвечал, только тихо...

Возле одной из двух низких деревянных кроватей, разделённых тумбочкой с ночником, стояли, выровненные по линейке как в казарме, сапоги тридцать шестого размера. Подняв руки, Оля постучала по карманам гимнастёрки и галифе повешенного, вынула связку ключей. Подняла голову на потолок и крюк для люстры, через которую была перекинута верёвка: 'Как же ты, дружок, закинул её на такую высоту? А, вот и половая щётка на длинной ручке скромно прислонилась к стенке'.

Огляделась по сторонам: тусклый огонёк светильника выхватывает из темноты четвертушку косо оторванного терадного листа, неведомо откуда взявшегося на тумбочке.

Одна фраза, размашистый небрежный почерк: 'В моей смерти прошу никого не винить. Ежов'...

-Универсальненько... Давно, похоже, готовились, а удобный случай подвернулся неожиданно. 'Убить и унаследовть'. — Записка перекочевала в её карман.— Не бывать этому!

На секунду задумавшись, Оля добавила хаоса в картину происшествия— отодвинула ногой опрокинутое кресло на метр подальше от висящего тела и протёрла ручку щётки рукавом. Неслышно ступая по широкой ковровой дорожке девушка подходит к полуоткрытой двери, из-за которой раздаётся спокойное ровное дыхание связиста. Дальше по коридору— кабинет, дверь не скрипнула, привыкшие к полутьме глаза помогли сразу найти искомое— сейф наркома внутренних дел.

-Удача!— Слабого фонарного света из окна хватило чтобы разобрать надписи на папках: 'Сталин', 'Киров', 'Жданов'.— Компромат готовил, коротышка... А это что? Вскрытый пакет.

Подошла к окну, достала из конверта несколько листков.

-Вот это настоящая удача! Выписки из дела Чаганова и информационное сообщение для пленума!

Всё обнаруженное перекочевало в пустовавший на спине самодельный рюкзачок (полотняный мешок с двумя верёвочными петлями для рук), тихо щёлкнул замок сейфа и— в обратный путь: мимо начавшего похрапывать связиста в спальню (ключи на место), затем в гостиную... Вдруг одна сумасшедшая мысль остановила её в полушаге от французской двери, увесистая поклажа шлёпнула по спине. Оля сорвала со спины заплечный мешок, достала из узкого внутреннего карманчика стеклянную пробирку, обёрнутую в кусок марли и вернулась в коридор.

-По какому звонить?— Оля обводит взглядом телефонные аппараты, тесно сгрудившиеся на столике в комнате связи.

Рядом с ним у стены на небольшом диванчике отвалился на спинку связист: лицо накрыто куском марли, край которой вздымается от каждого его вздоха, в комнате витает эфирный запах.

-Понятное дело, что по 'вертушке'!— Её глаза останавливаются на единственном аппарате с номеронабирателем.

Это сейчас единственная связь с автоматическим соединением абонентов, любая другая— требует вмешательства операторов. Она, конечно, не защищена от прослушивания, но вот определить номер звонящего до появления АТС нового поколения— невозможно. Возле 'вертушки' добротно переплетённая книжица-справочник для служебного пользования, изданная тиражом в тясячу экземпляров. Без труда находится нужная строчка: 'С.М.Киров, Кремль (квартира)', затарахтел эбонитовый диск и в трубке послышались длинные гудки.

-Слушаю, Киров.— Раздаётся сонный голос секретаря ЦК.

-Здравствуйте, товарищ Киров!— Восторженно зачастила Оля, копируя интонации артистки Рины Зелёной.— Уж вы меня простите за поздний звонок, знакомая одна ваша звонит. Я уж не знаю помните ли вы меня... мы разговаривали, когда вы к нам приходили недавно на работу... я беленькая, а моя подруга— чёрненькая... вы ещё шутили...

-Девушка,— повысил голос Киров.— кто вы? Это— правительственная связь!

-Серёжа,— в трубке раздался скрипучий истерический женский голос.— с кем это ты говоришь?

— Спи, Маша, это по работе...— Раздражённо кричит он, прикрывая микрофон.

— Ты что меня совсем за дуру держишь?— Женский голос окреп, в нём послышались слёзы.— Девушки ему звонят домой в три часа ночи...

На заднем плане слышится грохот закрывающейся двери.

-... мне передали, что вы, товарищ Киров, интересовались мной.— Оля начала нервно крутить, выбившуюся из-под завязанного на затылке платка, русую прядь.— Я— Нюра из картотеки, вы спрашивали обо мне у начальника моего. Он мне рассказывал про это, правда арестовали его недавно. Так вот, звоню вам сказать, что согласная я. А 'вертушка' эта— мужа, подружки моей, чёрненькой, от неё звоню, он у неё тоже большой начальник, но не такой, конечно, как вы, товарищ Киров... боится она его. А я не боюсь, я своему добра желаю...

-Бойкая ты, Нюра...— Усмехнулся он.— А как начальника-то твоего звать?

-Его все зовут 'Спотыкач'.— Оля затаила дыхание ('Спотыкач'— пароль Чаганова, для связи со Свешниковым, помощником Кирова).

-Знаю такого... — Задумался Киров.— Как же найти тебя, красавица?

-Ой, на работу лучше не надо,— покусывает губы девушка.— а давайте там где вы с моим начальником встречались два месяца назад на аллее, я тогда ещё у него в машине на заднем сиденье пряталась. Не знаю только как там эта церковь называется...

-Да, припоминаю,... в то же время устроит?

-Устроит.

-А я смотрю ты ещё и умница, Нюра.

-Скажете тоже, Сергей Миронович. До свидания. Трубку кладу.

Оля аккуратно протирает все поверхности, к которым прикасалась, забирает марлю и бросает взгляд на часы на руке: надо поторопиться, впереди— двадцать километров до Коломенского и два с половиной часа на всё-про всё.

Она улыбается: 'Вот это— настоящая жизнь! Корпеть над лабораторным столом— не моё'!

Глава 9.

Москва. Кремль, кабинет Сталина.

21 июня 1937 года, 09:00.

-Проходите, товарищ Фриновский, садитесь.— Хозяин кабинета, не встречает посетителя в центре зала, как это было полгода назад при утверждение на должность начальника ГУГБ, а хмуро и сосредоточенно приминает жёлтым пальцем табак в трубке.

В комнате, помимо Сталина, за столом заседаний у стены расположились Молотов и Киров, все трое с красными от недосыпания глазами, неприязненно глядят на вошедшего пока тот устраивается на стуле с противоположной стороны. Вдруг входная дверь распахивается и в кабинет влетают Ворошилов и Будённый с оружием в кобурах (небывалый случай для сталинской приёмной— все входящие сдавали оружие на входе в обязательном порядке) и без приглашения молча садятся по бокам от Фриновского. Тот только сейчас замечает 'ежовские' папки, лежащие на письменном столе вождя и пытается втянуть голову в плечи.

-Вам, конечно, товарищ Фриновский, известно,— Сталин чиркает спичкой, поднимается со своего места и заходит ему за спину.— что наши люди прослушивали ваши разговоры, поэтому отпираться, что вы не знали о содержании этих папок бесполезно. (Тот молча кивает). Наши люди не только слушали вас, но и наблюдали за вами (вождь с удовольствием выпускает облако дыма),... поэтому и от убийства наркома внутренних дел вам тоже не отвертеться...

-Я не убивал!— Комкор пытается вскочить, поворачивая голову к вождю, но два маршала удерживают его на месте.

-Мы всё знаем,— Сталин возвращается к своему столу, берёт в руки листок и читает.— ...'затем начальник караула и порученец подхватили т. Ежова, находившегося в бессознательном состоянии, под руки и потащили его из гостиной. Т. Фриновский проследовал за ними в двух шагах'. Так называемая 'предсмертная записка' тоже у нас, её написал тот же человек, что и состряпал вот эти 'документы'... (Кивок в сторону папок). Вы понимаете, что этих улик более, чем достаточно чтобы любой военный трибунал приговорил вас к высшей мере наказания?

-Да, сознаю...

-Вы признаёте, что стали заговорщиком, который стремился к свержению правительства, Советской власти?— Сталин поворачивает голову к Ворошилову.

-Ты ж за неё кровь в семнадцатом проливал... здесь при штурме Кремля!— Народный комиссар обороны кладёт руку на плечо Фриновского.

-Ты ж, Мишка, у меня в Первой Конной служил... (был начальником особого отдела)— Будённый толкает его с другой стороны.

-...— Из горла комкора доносится какое-то бульканье.— Товарищи, нет мне прощения!

-Вина ваша, товарищ Фриновский, конечно, велика...— Согласно кивает Сталин.— но одно дело плести заговор, а другое— быть слепым орудием в руках этих заговорщиков...

-Товарищи, прошу вас доверьтесь мне,— слеза потекла по шраму на его щеке.— сделаю всё, что скажете...

-Даже не знаю...— протянул Киров.— азербайджанские товарищи, вроде, неплохо о нём отзывались.

-Не подведу.— Фриновский с надеждой переводит просящий взгляд с одного на другого.

-Думаю можно поверить, товарищ Сталин.— Поворачивает голову к вождю Молотов.

-Ну хорошо, давайте дадим ему шанс искупить часть вины...— вождь делает ударение на слове 'часть'.

-Только смотри, Миша, не вздумай крутить!— Подкручивает ус Будённый.— А то я разнесу своими броневиками твою халабуду на площади и порублю... как капусту.

Московская область, Видное.

Сухановская тюрьма НКВД.

21 июня 1937 года, позднее.

-Люшков у аппарата!— С трудом подавил стон комиссар госбезопасности 3-го ранга, спеша к телефону больно ударился коленом о ножку стула, попавшегося на пути.

-Слышал уже?— Мрачный голос начальника не предвещал ничего хорошего.

-Слышал, трубка раскалилась с самого утра.— Подчинённый кряхтя садится на стул и потирает ушибленное место.— Что с нами будет?

-Откуда мне знать, Гена,— Фриновский впервые назвал его по имени.— только от того как точно ты сейчас будешь мои приказы выполнять будет зависеть твоя судьба... да и моя. (Люшков затаил дыхание). Первое, ноги в руки и— в Мещерино. Ты назначен главным следователем, потом подберёшь себе помощников, но лучше никого к расследованию и близко не подпускай. Основная и единственная версия— самоубийство. Причина— смерть жены, любил её очень и так дальше. В деле должны быть отражены только те улики, которые подтверждают эту версию. Остальные— в корзину. Ты меня понял?...

-Да, понял.— Люшков провёл рукой по лбу, мгновенно покрывшемуся испариной.

-...Это указание с самого верху. Второе, дело Чаганова передаём прокурорским. Все материалы со Жжёным тоже в корзину, в деле оставишь только протоколы МУРовцев и всё. Мы его не допрашивали... с его стороны никаких претензий не будет. Скоро подъедет машина из Прокуратуры, пусть твои помощники его передадут под роспись. До этого ни один волос не должен упасть с головы Чаганова.

-А что делать со Жжёновым и бандитами этими?

-Звони в Бутырку, пусть забирают их обратно к себе. Через два часа я к тебе подъеду в Мещерино. У тебя к этому времени должны быть готов черновик записки для пленума ЦК. Давай, шевелись-шевелись... каждая минута дорога.

* * *

-Эй ты, фраер, канай сюда,— позвал Жжёнова самый младший из троицы зэков, сидящей на корточках в центре двора для прогулок.— базар есть.

Бывший артист испуганно вздрогнул и послушно поплёлся к уркам, греющимся, на выглянувшем из-за высокого забора, летнем солнышке. Подошёл, так же как они сел на корточки чуть в отдалении и, помедлив, снял кепку. Три пары внимательных глаз оценивающе заскользили по его мятому костюму и ещё крепким туфлям.