— Ух ты! — прокомментировал смертный, крепче обхватывая талию Эриды.
Им ещё долго было не до легендарных Дельф и безмятежно спящей Елены, и нельзя отрицать: в конечном итоге богиня раздора осталась довольна этой непредвиденной заминкой... А Гера... Гера подождёт!
— Я больше не могу ждать! — рявкнула Гера, поднимаясь с трона. — Почему мои приказы не выполняются? Где Феб? Где Гермес? И где, Тартар его забери, мой супруг?!..
Тяжёлым молчанием встретили боги эти непростые вопросы. Гере такой приём уже успел поднадоесть. Вот он, цвет Олимпа: толстозадая дурища Деметра, тупой убийца Арес, вечно озабоченная Афродита, Артемида с нравом гончей, никчемный пьяница Дионис... Хорошо хоть, Посейдон (от него столько сырости!) и Аид (запредельно угрюмый сумасброд) с жёнушками предпочитают жить в своих вотчинах.
— Постыдные вырожденцы, — досадливо прошептала Гера. — Не осознают, что сами же обрекают себя, нас всех, на погибель... Одна Афина всё понимает, но где она? И её нет рядом. Дочь, которой у меня не будет. Очередное побочное чадо моего похотливого муженька... Вот кто ныне нужнее всего тебе, Гера. Дожила, старушка.
Царица богов горько усмехнулась. Затем пришло успокоение.
— Кто-нибудь знает, где Паллада?
Подала голос Геба:
— Несколько дней назад она взяла с собой два кувшина нектара и куда-то отбыла.
— Конечно же, она не сказала, куда.
Богиня-виночерпий потупилась:
— Но, Сиятельная, никто из вас не считает нужным...
— Да, да, да, — раздражённо перебила царица богов. — Прямо хоть особый свиток на пороге заводи, чтобы все писали, куда улетают.
Эта инициатива вызвала смех у вольных олимпийцев. Гера только поморщилась — вырожденцы.
Она удалилась к себе. Хотелось поговорить с кем-то понимающим, а можно и не очень.
В её затемнённых покоях сидел печальный Гефест. Он настолько глубоко задумался, что не заметил появления матери.
Сначала Гере показалось, это Зевс, так ей хотелось наконец-то сбросить груз ответственности на мужа, но недоразумение быстро разъяснилось, стоило лишь приглядеться.
— Сын! — окликнула Гефеста царица богов.
Кривоногий кузнец очнулся от раздумий.
— А, мама! Я решил задачу железного человека, — рассеянно промолвил он.
— Отличная новость, — без энтузиазма сказала Гера.
— Я сделал идеальное металлическое тело, осталось лишь вложить вот сюда (Гефест оказал в центр своей груди) живое человеческое сердце.
Царица богов усмехнулась.
— Звучит поэтически, но совсем не убедительно.
Кузнец тоже усмехнулся:
— А я упражнялся на кошках.
Он щёлкнул пальцами, в ответ раздался негромкий лязг, и из тёмных углов комнаты выступили на свет лампад три железные кошки размером со среднюю собаку каждая.
Чёрные, с горящими зелёными глазами, эти создания скорей пугали, но ничуть не умиляли царицу богинь. А сын прямо-таки расплылся в улыбке.
— Зачем ты приволок их сюда? — раздражённо спросила Гера.
— Как зачем?! Подарить тебе одну. Выбирай, какая нравится?
Гере эти лязгающие отродья были все на одно мурло. Она пригляделась и нашла массу различий. Прежде всего, каждая кошка оказалась поистине самобытной из-за филигранного рисунка, нанесённого на тело. Все три были уникальны, жаль, маловато света... Богиня мысленно велела лампадам гореть ярче, и в покоях стало светло, как днём.
Царица богов принялась обходить кошек, словно экспонаты музея. Да, работа хромоногого кузнеца, как водится, восхищала. На одной кошке в лабиринте орнаментов проступали сцены из титаномахии — знаменитой войны олимпийцев против второго поколения богов. Тогда Громовержец победил армию отца... Гера нашла на «шкуре» железной кошки и этот сюжет: Кронос лежал, поверженный и оскоплённый, у врат мрачного Тартара. Нет, эта кошка вызвала у матери Гефеста отвращение.
На второй кошке Гера узрела основные этапы истории человека. Появление. Предательство Прометея, укравшего и отдавшего людям огонь богов. Создание Пандоры — первой женщины, той самой, которая в пагубном любопытстве своём откупорила сосуд со всеми несчастьями и бедами, уготовленные человечеству Зевсом всевеликим... Нет, эта кошка тоже вызывала у Геры одну досаду.
Третья оказалась не лучше. Здесь Гефест изобразил суд Париса. То самое яблоко раздора, ставшее отправной точкой троянской войны. О, Гера изначально была против этой глупости... Людей следовало не истреблять и озлоблять, а поворачивать лицом к Олимпу. Пусть эти никчемные смертные славят богов, а не выпускают кишки друг другу. А вот и характерные сцены. Сожжение Трои удалось хромому художнику на славу...
— Не нужны мне твои кошки, сын. Слишком ты не любишь... нас... — Гера сделала паузу. — И себя. Не надо напоминать мне, откуда мы пришли и чем живём.
Кузнец пожал могучими плечами.
— Как хочешь. Они идеально послушны и совершенно безвольны. Тебе бы понравилось.
— Так зачем ты пришёл? — Гера приняла нарочито усталый вид.
— Да так... Есть дело. Эти кошки проживут недолго. Ну, придётся взять новых живых кошек и, ну, ты понимаешь, мама.
— И в кого ты такой изувер? — притворно ужаснулась Гера.
— Семейное, — отмахнулся Гефест, желая продолжить обсуждение важного. — Кошки кошками, а вот с людьми так не хочется поступать. Сердце должно быть непростым. Моему железному человеку подойдёт одно особенное сердце. Сердце того чужака, который мне встретился в Трое.
XXIX
Жигалов. А омары в Греции есть?
Дымба. Есть.. . Там все есть.
Жигалов. Гм.. . А коллежские
регистраторы есть?..
А. П. Чехов
Когда корабль выкинуло на песчаный берег, Аполлон Ромашкин находился в полубреду. Снилось парню, что он летит в небесах форменным орлом, да вдруг почему-то падает на бренную землю.
Сокрушительный удар сотряс студента, тело пребольно впечаталось в борт Одиссеевой ладьи, а в голову прилетела ещё и паноплия.
Ошарашенный Аполлон простонал какое-то невнятное проклятье и поднялся. В темноте трюма было непонятно, где выход. Долгие мучительные поиски увенчались успехом — стонущий от жалости к себе Ромашкин выбрался на палубу.
Коварное море наотмашь хлестнуло бедный кораблик могучей волной, и Аполлона выкинуло на берег. Кубарем прокатившись по долгожданной твердыне, парень замер, лёжа ничком. Смесь солёной воды и песка забилась ему в рот, уши нос и глаза. И в штаны тоже.
Рассерженный студент рывком поднялся на ноги, отплевался, сбросил с плеч вонючие водоросли, и покрыл стихию на чистом греческом языке.
Вечерело. Всё ещё дождило, хотя тучи казались истощёнными. Корабль крепко сидел брюхом в песке. Навскидку состояние плавсредства можно было признать удовлетворительным.
Море ярилось и изредка обрушивало волну на посудину из Итаки.
Аполлон повернулся к морю задом, к суше передом. Ну, суша как суша. Сразу за полоской берега зеленела травка, совсем близко высились горы, в стороне беззвучно шелестела листвой лавровая рощица. Беззвучно, потому что шум волновавшейся воды заглушал всё, в том числе мысли Ромашкина.
Одиссей, Клепсидра и остатки команды стояли чуть поодаль, обтекали и угрюмо смотрели на корабль и Аполлона.
Парень добрёл до них и услышал речь одного из моряков:
&nbnbsp; — Шторм стремительно утихает. Скоро ночь. Наверное, лучше дождаться утра?
— Думаю, ты прав, Клеон, — ответил царь Итаки. — Но к рулю я тебя больше не пущу... А! Вот и ты, чужанин! Мы чуть тебя не забыли, соню!
Одиссей вообще не знал печали, его забавляло решительно всё.
А ветерок был явно не из тёплых, плюс одежда насквозь промокла...
— Берём оружие и поесть, идём к горам, — постановил Одиссей. — Я вижу там вход в пещеру. Где бы ещё взять сушняк на костёр?..
Шли не более четверти часа. Ходьба согрела Ромашкина. Клепсидра тоже бодрилась, кутаясь в относительно сухое одеяло, а приземистых греческих головорезов и их царя вообще ничто не брало.
Вход в пещеру оказался исполинским. Войдя внутрь, путешественники остановились на границе тусклого вечернего света и полной темноты. Прислушались, взяв мечи наизготовку.
Тишина.
— Кто стучит зубами? — тихо спросил Одиссей.
Кормчий молча ретировался обратно под дождь.
— Думаю, никого, — постановил через некоторое время царь Итаки и смело шагнул во тьму.
Все, включая служанку Омероса, последовали за ним, а потом их догнал незадачливый рулевой.
В пещере было сухо и значительно теплей. Моряки раздобыли соломы и палку, соорудили факел и при помощи кресала добыли огонь. Беглый осмотр подтвердил, что пещера пуста, хоть и не бесхозна. Натаскав из дальнего угла хвороста в чёрный от углей круг, греки развели костёр и стали греться.
Один из моряков вернулся из дальних закоулков пещеры и всех обрадовал: там нашлось озерцо пресной воды. В общем, жить можно.
— Интересно, кто тут всё-таки обретается, — пробормотала Клепсидра, пиная сандалией катышки овечьего помёта.
— Да уж всяко не чудовище, — отмахнулся Одиссей.
Аполлон, знающий своё греческое везение, мысленно постучал по дереву и плюнул три раза через левое плечо.
Вскоре путешественники жевали вяленое мясо и чёрствые лепёшки из своих запасов и запивали вином, передавая мех по кругу. Насытившись, все блаженно сидели у костра и придавались тупому расслаблению, граничащему с преступной халатностью. Кто-то задремал, кто-то наслаждался моментом.
А потом в пещеру попёрли овцы. Стадо было большим, овцы сплошь упитанные и крупные. Они явились из-под дождя и оттого воняли мокрой овчиной. Да и чем же им ещё вонять?
Когда их набилось внутрь не менее сотни, вскочившие на ноги путешественники узрели и пастуха. Пастух оказался циклопом — здоровенным одноглазым мужиком. Здоровенным в самом прямом смысле этого слова, ведь Ромашкин был циклопу примерно по колено.
При взгляде на лицо великана Аполлон тут же вспомнил о слабоумных: физиономию циклопа осеняла печать недалёкости, граничащей с кретинизмом.
Хозяин пещеры открыл огромный рот и подтвердил диагноз:
— Ы! Ы? Мня-мня...
Шамкающие пухлые губы шевелились на редкость отвратительно, и даже в полумраке за ними отчётливо виднелись жёлтые гнилые зубищи. Большие мясистые уши зашевелились, низкий лоб сморщился от непосильного мыслительного усилия.
— Красавец, — констатировал Одиссей.
Циклоп что-то там сообразил, резко развернулся к выходу и схватил ручищами огромную плиту, прислонённую к стене пещеры. В следующие мгновения путешественники выяснили: эта плита служила великану дверью, притом плотно подогнанной.
— Кажется, мы попали, — проговорил Ромашкин.
— Полагаю, ты уничтожающе прав, — согласился царь Итаки, вынимая меч и показывая жестом Клепсидре спрятаться за спинами воинов.
Девушке два раза предлагать не надо было, она скрылась за мужчин.
Моряки стали доставать свои клинки, но решимости в их действиях не наблюдалось.
Выхватил свой меч и Аполлон.
— Еда-а-а, мня-мня... — умилительно выдал циклоп.
— Не еда, а царь Итаки Одиссей и его спутники, — громко возразил герой, имевший репутацию хитроумного.
Очевидно, репутация была несколько проавансированной, потому что циклопа категорический тон Одиссея не убедил, а обозлил. Великан зарычал.
Он растопырил гигантские руки и ударил ими себя в грудь. Студент невольно вспомнил Кинг-Конга.
Овцы стали жаться вглубь пещеры, испуганно блея. Люди испытали желание присоединиться к овцам.
— Я принесу тебе столько еды, что ты не сможешь её съесть! — начал торг царь Итаки.
— Ы?! — Циклоп озадаченно наклонил голову набок, будто одноглазая сова. — Полифем съест всё, мня-мня!..
— А, так тебя звать Полифемом! Будем знакомы! — Одиссей постарался сойти за самого дружественного человека в мире. — Прекрасное имя для столь сильного мужа! А такого великана надо хорошо кормить. Например, коровами. Тучными и молочными. У меня их много, поверь мне, друг Полифем!
Циклоп поразмыслил и отмахнулся:
— Маленький человек врёт! Полифем видел ветхую лодку человеков, мня. Там нет никаких коров.
Великан шагнул к людям.
— Конечно, там нет коров! — воскликнул царь Итаки. — Мы за ними быстро сплаваем и привезём Полифему богатые дары.
— Мня-мня... — Циклоп почесал макушку. — Маленький человек держит Полифема за дурака. Это не-при-ем-ле-мо! Во! Ы...
Довольный собой великан двинулся к людям, протягивая руку к крайнему справа моряку. Тот отмахнулся мечом, поцарапав циклопу палец.
Полифем взвизгнул по-девичьи, и разъярился ещё сильней. Он проворно схватил обидчика, раздавил в кулаке и отправил в рот.
Греки, хоть и видывали всякое, невольно содрогнулись. Ромашкина, который изначально решил отдать инициативу Одиссею, замутило. Не каждый же день человек из нашего мира видит кровавую трапезу циклопа, да ещё так близко. Матрос только что был жив, у него были планы вернуться домой...
Не дрогнул лишь царь Итаки.
— Вот каково твоё гостеприимство, гадкий урод! — выкрикнул Одиссей и решительно зашагал к Полифему.
Тот звучно рыгнул и приготовился сцапать царя, но к тому на помощь рванулись сразу два бойца, и циклоп слегка озадачился, однако ненадолго. Он низко наклонился, припав на колено, взмахом ручищи отправил одного из греков, того самого рулевого, которого Одиссей распекал на берегу, в длительный полёт, а на второго дунул так, что тот покатился кубарем обратно к основной группе.
А потом раздался хруст. Это улетевший Клеон врезался в дальнюю стену пещеры. Паника в среде овец усилилась, люди отступили на несколько шагов, не скрывая ужаса.
Аполлон оглянулся и увидел, что Клепсидра не особенно-то боится. Она смотрела на циклопа гневно, на её лице ходили желваки, да и вообще раскраснелась девушка. А возможно, это и есть страх, промелькнуло у парня.
Тем временем, Одиссей не собирался сдавать назад. Он сократил расстояние до хозяина пещеры и со всей силы рубанул мечом по его ноге. Прямиком по надкостнице.
Великан взревел и обрушил на царя Итаки кулачище, но Одиссей недаром считался одним из величайших героев Греции — он кувыркнулся в сторону и воткнул меч в бедро другой ноги циклопа, той, которая упиралась коленом в каменный пол пещеры.
Полифем резко дёрнулся и вскрикнул, меч Одиссея остался в бедре. Безоружный грек снова сменил позицию, однако циклоп тоже оказался не рохлей, он умудрился сгрести царя Итаки в кулак левой руки.
— Полифем будет кушать! Всех человеков! Мня! — высказался великан и плотоядно облизнулся.
Ромашкин решил, что понаблюдал достаточно и пора переходить к действию, пока Одиссея не сожрали. Студент размахнулся и метнул меч, целя в голову Полифема.
