Влюбленные в море

Мэрисоль вертелась всю ночь, мучаясь тревожной бессонницей, и к завтраку выползла больная и бледная. Чита глянула на нее с выражением превосходства, но тут же устыдилась, и отношение сменилось на покровительственное, сопровождаясь просьбой к Гойо приготовить кофе с шоколадом.

А после, оставшись одна, Лючита рассматривала себя придирчиво в зеркале.

Девушка, которую можно назвать красавицей, если б не по моде загорелое лицо, царапина-шрам на левой щеке, сердитая складочка меж бровей. А так — аккуратно вылепленные скулы, нос, упрямый подбородок, изящные губки, нижнюю из которых постоянно кусает, огромные глаза цвета дарьенского шоколада. Темные волосы тяжелым шелком падают на плечи, спину и грудь.

Мужчины любят более кругленьких, "сочных", зато в ее теле ничего лишнего, лишь гибкость и сила, и твердость руки. В ее прежнем мире такое не ценится, зато очень нужно в том мире, который для себя создала.

Одеяние тоже не отвечает высоким канонам, скромно оно и удобно. Колет стоит жестким воротом, оттеняя девичью шею, распахивается на груди, показывая кружево рубашки и обрисовывая объемы, и сходится на талии, подчеркивая ее стройность. Штаны облегают бедра, не тесно, чтобы не мешать движениям. На ногах любимые мокасины, широкий кожаный пояс несет короткий кинжал, пистолеты и саблю, шляпа с тремя углами валяется на столе, но будет вскоре водружена на голову.

— Очень недурственно, — заключает Лючита.

Отражение изгибает губы в улыбке, пальчики теребят камешек, тяжелый и темный, словно застывшая капля крови. Прячется он в вырезе на груди и для людей не виден, но душу греет воспоминаниями о доме.

Отражение грустнеет, уголки губ опускаются.

— Прочь! — велит девушка мыслям и выходит на палубу.

Ни к чему размышления о доме, если не думаешь возвращаться.

* * *

Субботним шквалом снесло на фок-мачте стеньгу, пришлось искать удобную для починки бухту. Второй шторм настиг через неделю. Ветер грыз паруса, волны встряхивали суденышко, будто душу из него вытрясти хотели. У штурвала стояли сразу трое, а по палубе ходили, цепляясь за шторм-леера. Но обошлось. Сильно не пострадал никто, один лишь матрос, чернокожий Баако, упал с грот-стеньги, чудом лишь не убившись, и лежал после в беспамятстве трое суток, пока сеньору Бри не удалось привести его в чувство.

Дожди стали чаще, небо все хмурилось, а море взбрыкивало, словно норовистый конь. На общем совете решили, что надо укрыться в надежной гавани и переждать месяц-другой, пока не наладится погода. Лючите такое решение не было по душе, но с морем приходилось считаться.

Кортинас отстал, не спрашивая больше с насмешкой: "а что ж твой Мигель?"

— Мне не о чем с ним разговаривать, — жестко отвечала она, и была совершенно права. Ни желания, ни тем для разговоров у них не находилось.

Энрике же, памятуя о данном обещании, мстить не торопился. С Мигелем девушка и не виделась почти, общаясь больше с невестой его. Та слушала Читу, приоткрыв рот. Рассказы о путешествиях и приключениях вызывали у сеньориты Хуанес возгласы удивления и восторга.

— Ты, вы... такая свободная, — вздыхала она. — И это чудесно. Но я бы так не смогла, а жаль.

А Лючита думала, что Мигель и вправду выбирает похожих девушек, и внешностью, и характером.

В Пуэрто-Уно пришлось остаться надолго: зарядили дожди, едва ли какой день обходился без них, ветер стал порывист, срывая листья с деревьев и портя крыши бедняков. Команда бригантины постоянно делилась на две части: ту, что была наготове на случай шторма, и ту, что заливала тоску в городских тавернах или развеивала ее же в публичных домах.

Пассажиры по причине прибытия в порт были высажены, и сняли пару комнат недалеко от пристани. Жизнь вошла в колею.

* * *

"И почему люди так оживляются к вечеру, когда мир засыпает?", подумала Лючита, заслышав на палубе шум. Выглянула за дверь и едва ли не столкнулась с сеньоритой Хуанес. Завидев капитана, Мэрисоль разрыдалась. Видимых следов насилия Чита не заметила, лишь бледный вид да заплаканные глаза свидетельствовали о глубочайшем душевном расстройстве девушки.

— Рому, живо! — велела Лючита любопытным матросам. — И попросите сеньора Сорменто приготовить две чашечки кофе.

— Он негодяй! — воскликнула Мэрисоль, едва лишь попав в каюту. И вновь залилась слезами.

— А то ты не знала, — пробормотала Лючита тихонько и уже громче добавила, — рассказывай.

Рассказывать у бедной девушки получалось плохо. Она ныла и несла нечто бессвязное, плакала, пила ром, морщилась, чихала, снова плакала, терзая расшитый платочек, и снова пила. Наконец, когда слезы иссякли, и она хорошенько набралась, Чите удалось выяснить картину происшествия.

— Мигель меня бросил, — заключила сеньорита Хуанес суть в одну фразу.

Вернувшись с вечерней прогулки, довольная и с покупками, девушка возлюбленного не обнаружила. Как и вещей его. Единственным напоминанием о его существовании стал кошель с деньгами, к которому прилагалось письмо. В послании говорилось о том, как он ее любит и обожает, и ни в коем случае не желает причинить вреда, потому вынужден оставить, ибо с ним ей оставаться опасно...

— ...потому что за головой его охотятся страшные люди, — продолжила Чита с горькой усмешкой.

— Откуда вы знаете?

Мэрисоль в изумлении уставилась на капитана. Та лишь качнула головой.

— Знакомая история. Дорогая Мэриса, я могла предостеречь вас, но не сделала этого. О чем жалею. А ведь все повторяется.

И Лючита рассказала подруге свои обстоятельства, связанные с Мигелем. Та слушала, наполняясь праведным гневом, темные глазки начали недобро блестеть.

— Да он распоследний мерзавец! Гром и молния на его голову! — воскликнула сеньорита Хуанес и стукнула кружкой по столу.

Ром плеснул на столешницу, но девушка этого даже не заметила.

— О, этот негодяй не достоин того, чтобы жить, — в ярости вещала она, — его надо...

— Убить?

Лючита оказалась далеко не настолько пьяна и уж точно куда как более миролюбива. Дождавшись кивка, она продолжила:

— У меня была отличная возможность сделать это, но... оказалось, что я не держу больше на него зла. Может, и зря. Но я думала, будто бы он исправился... с вами.

— Исправился... — горько произнесла Мэрисоль и вновь всхлипнула.

Чита подтолкнула ближе к ней свою кружку, указала взглядом. Та сделала глоток, жмурясь и морщась.

— Как вы это пьете? Бррр!

— И ты это пьешь, так что не надо. И хватить сидеть тут и хныкать! Пойдем гулять!

— К-куда?

— К команде. Будем петь и танцевать. Поверь, это весело.

— Я...

Девушка попыталась встать, но тут же качнулась, хватаясь за спинку кресла, не удержалась и рухнула на пол. Снизу уже она застонала и нервно хихикнула.

— О, мадре де дьос! Святая заступница, дай мне терпения. Унати, Бартемо!

Подоспевшим матросам велела перенести пьяную сеньориту в каюту, раздеть и уложить спать. У самой же Лючиты сон прошел начисто. На палубе оказалось свежо, ночь выдалась ясная, что давало надежду на ясный же день.

На берегу кто-то не слишком трезвый призывал тысячи проклятий на голову кого-то еще, перекликалась городская стража, матросы едва слышно переговаривались. Тихо дышало море, огромное, черное. Девушка распахнула в ночь глаза и в который раз поняла, что не держит на Мигеля зла.

— Потому что без тебя, дорогой, я не стала бы той, кто я есть, — прошептала она. — Так что, спасибо тебе. Живи, как умеешь.

В груди загорелся маленький огонек, разрастаясь и охватывая живот и шею, голову, ноги и руки до кончиков пальцев, делая всю ее легкой и радостной.

Глава 8

Заходящее солнце качалось в ладонях моря, что играло камешками у берега и толкало в борт пришвартованную наспех лодку.

— Я хочу этот корабль.

Девушка облизнула губы, любуясь на красавец-фрегат, который будто из сна пришел.

— Нам за ним не угнаться, видите корпус, и пушки...

— Я все вижу, — не очень вежливо перебила старпома она.

Корпус узкий и длинный, небольшая кормовая надстройка, чуть задранный нос, три мачты с полным вооружением, трисель на бизани. Ничего лишнего в отделке, все просто, изысканно, хищно. Пушечных портов на орудийной палубе насчитала тринадцать по левому борту, значит, столько же по правому, да еще штук шесть-восемь на шкафуте и шканцах, парочка на носу, несколько полупушек на вертлюгах.

— И в бакштаг он, наверно, летит, как птица, — мечтательно проговорила девушка.

— Вот именно, что летит, — проворчал старпом.

— Мистер Нэд, мы не собираемся за ним гоняться, — она сделала весомую паузу, позволяя осознать. — Мы его украдем.

* * *

Сверху платье кажется легким, невесомым, обнажает плечи и частично грудь, а от бедер вспенивается голубыми и белыми оборками и кружевом, образуя колыхающийся купол. На руках голубые же полуперчатки выше локтя, шейку прикрывает шарфик из тончайшего газа. Волосы стянуты в тугой пучок на затылке и с великим мучением убраны под сетку, но все равно норовят выскользнуть. Чита вздыхает. Грудь, затянутая в модное нынче тинто, подобное шелку, но более плотное, вздымается, округлые полушария соблазняют из выреза, приковывают взгляд.

— Хороша, — произносит Мэриса, удовлетворенно разглядывая подругу.

Команда вздыхает тоже и соглашается: да, хороша.

Ладонь читина тянется к талии и останавливается в неуверенности и печали — любимого пояса нет, как нет и привычных пистолетов, и сабли. Жест ее вызывает понимающие улыбки и даже смешки, которые стихают под взглядом глаз цвета темного шоколада.

— Он будет от тебя без ума, — говорит сеньорита Хуанес, и девушка вздыхает вновь.

— Этого-то я и боюсь. Ох, это платье!

Лючита спотыкается, наступая на подол, позабыв напрочь, что его надо придерживать. Смотрит с завистью на подругу. Сама Мэрисоль одета в подобие камзола собственного покроя, открывающего ноги впереди и с длинными полами сзади. Бедра обтягивают штаны мягкого бархата, ниже красуются высокие сапоги с пряжками. На голове шляпа с пером, за поясом пистолет. Девушка бодра и довольна.

Капитан раздает последние указания: мистеру Нэду принять командование на себя, Марко и Мануэлю не высовываться, братцу с Беккером пошататься по кабакам и тавернам, да поднабраться слухов.

— И... пожелайте мне удачи в бою, — выдыхает Лючита, подбирая юбки, готовясь ступить на сходни.

— Удачливой и удачи желать? Хе.

Команда ухмыляется, не без тревоги провожая капитана. Унати, черный и большой, Чита ему до груди едва достает, помогает спуститься на пристань. Следует за девушкой тенью, всегда молчаливый, всегда наготове.

Питер, стоя у фальшборта, провожает взглядом, шепчет с улыбкой:

— Удачи тебе, сеньорита Фелис.

* * *

— Сеньорита де Сальвадорес, как вы себя сегодня чувствуете?

— О, сеньор Джойс, великолепно!

— Заметно, заметно. Вы прекрасны еще более, чем всегда.

Девушка улыбается, обмахиваясь резным веером. На хрупком запястье поблескивают перламутром жемчужины, гармонируя с такими же серьгами и ожерельем. Она молода и красива, приветлива и умеет очаровывать. Чем с успехом и пользуется. Сеньор Джереми Джойс ловит едва ли не каждый ее взгляд, надувается петухом, рассказывая всяческие истории. Он невысок, все еще силен, чуть-чуть лысоват и годится ей в отцы. Амбициозен и довольно неглуп — во всем, что не касается женщин.

— Еще вина?

— Да, если вас не затруднит.

— Конечно-конечно. Белое или розовое?

— Красное, если можно. Оно похоже на кровь.

— Ах вы, кровожадная леди! — в шутку восклицает он.

— Пусть лучше вино льется реками, нежели кровь, — отвечает она.

Он наливает напиток молча, удивленный серьезностью ответа. Восклицает на все заведение:

— Вина всем! И не прольется ни капли крови сегодня!

Предложение встречается криками одобрения, посетители славят юную донью, столь молодую, но уже мудрую. Девушка улыбается вновь, но чувствует на себе взгляд, недобрый, холодный. Поворачивает голову, чтобы встретиться с ним. Так и есть, Томас Кингсли, боцман Золотой Рыбки — чудо-фрегата. Длинный, худой, чернявый, с неприятным голосом и неясными подозрениями насчет Лючиты.

Сеньорита Фелис, она же де Сальвадорес, она же Альтанеро де Контильяк, приподнимает бокал.

— Ваше здоровье, сеньор Кингсли. Вы хорошо себя чувствуете?

— Вполне. А почему вдруг вас заинтересовало мое здоровье?

Во взгляде его подозрения лишь прибавляется.

— Вы так на меня смотрите... будто вам не вполне хорошо, и вы жаждете это сказать.

— И правда, Том, ты скоро в леди дырку прожжешь! — восклицает второй помощник капитана, толкая боцмана в бок.

— Я лишь беспокоюсь о ее состоянии, — язвительно отвечает Томас.

— А что не так с моим состоянием?

— Вы быстро оправились от нападения. Хотя это наверняка было страшно для столь утонченной натуры, как вы.

Девушка дергает плечиком, отчего грудь тоже приходит в движение, приковывая невольно взгляды.

— Я ничего не успела понять, сеньор Джойс прибыл раньше, чем что-то успело случиться. И слава Богу! Я... я не знаю, что со мною бы было, если б не он!

Голос ее прерывается, Лючита, чтобы справиться с волнением, отпивает вина.

— Ни о чем не тревожьтесь, сеньорита де Сальвадорес... Марита, — нежно добавляет капитан Джойс, — я с вами.

Юная донья наклонят голову в знак благодарности, прикрываясь полураскрытым веером, а поверх него глаза так и сверкают, обещая все на свете блаженства, рай на земле.

— Какая история... — врывается резким голосом в идиллию Томас, — она могла стать печальной. А что же охранник ваш, где он был?

Кивок в сторону Унати, что сидит чуть поодаль, невозмутимый, будто глухой.

— Я уже говорила, его задержали в проулке, а я бросилась бежать, пока меня не настигли.

— Только что-то следов драки мы даже не видели.

— Они, наверно, бежали... я... не знаю.

— А была ли она, драка эта?

— Что вы этим хотите сказать?

Чита смотрит в глаза боцману, пытаясь казаться наивно-невинной, но в груди зреет раздражение к человеку, который нарушает ее план.

— Я? Всего лишь думаю, что это странно выглядит: молодая и обеспеченная леди, в чужом городе, с одним лишь охранником, подвергается нападению как раз недалеко от "Старой Пристани", где мы гуляли, как раз тогда, когда мистер Джойс решает подышать свежим воздухом. Ваш охранник куда-то девается, чтобы прибыть несколько позже, а грабители испаряются так же внезапно, как и появились.

Взгляд его делается колючим, Лючита едва сдерживается, чтобы не ответить нападением. Глаза ее, огромные, темно-карие, начинают наполняться слезами, губы подрагивают, кривятся в гримаске. Роняет лицо в ладони, всхлипывает, волосы, что давно уже выскользнули из-под сетки, падают вперед, укрывая.

Встревоженный Джереми не знает, что делать, весь стол в беспокойстве.

— Сеньорита де Сальвадорес, Мария-Лючита! Что с вами? Да не молчите же вы! Черт! Прошу прощения... сеньорита!

— Я, я только сейчас поняла... как же мне... повезло, — сквозь рыдания бормочет девушка, — я ведь могла быть мертва! Или даже хуже...