— Вас, правящие семьи Урука, Ливана... Первый Энкиду был приемным сыном Адама Киза. Он начинал как нищий бродяга до того, как попал в дом энамэра. Впрочем, у вас еще не было времени задуматься над этим.
— То есть, все это происходит не случайно?
Чилдерман усмехнулся.
— Что вы знаете о днях Потопа?
Ходит ветер шесть дней, семь ночей,
Потопом буря покрывает землю.
При наступлении дня седьмого
Буря с потопом войну прекратили,
Те, что сражались подобно войску.
Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.
Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,
Я взглянул на море — тишь настала,
И все человечество стало глиной!
Далия цитировала слова Утнапишти по памяти. В детстве рассказ Великого Корабельщика был ее любимым.
— Я уверен, что вы уже вышли из возраста, когда верят в эти сказки, — Чилдерман улыбнулся. — В Эрцету отличные архивы, и вы, наверняка, обнаружили там немало интересного. Но кое-что исчезло из них навсегда.
На самом деле информация о временах Потопа в архивах отсутствовала почти полностью. Далия подозревала, что, во-первых, в то время предкам было не до писанины, а, во-вторых, они явно не желали, чтобы некоторые секреты достались потомкам.
Чилдерман откинулся на спинку кресла.
— Когда начался Потоп и стало ясно, что всех с Земли вывезти не удастся, Комитет по выживанию запустил проект ковчегов. На первых порах это казалось совершенно безумной затеей, но поднять и заселить ковчеги было быстрее и проще, чем рассылать корабли во все концы вселенной. Однако такая жизнь сопряжена с массой проблем, самая главная из которых — хрупкость существования в искусственно созданных условиях. Любой серьезный кризис будет смертелен для ковчегов. Требовалось создать совершенно новое общество, жизнь которого регулировалась бы особыми законами. Вам они знакомы как принципы баланса, и, кстати, Равшан Кипур сперва был одним из их ярых противников. Меня и тех, кто был со мной, клеймили мальтузианцами, но потом Потоп всех взял за горло и недовольные заткнулись.
Чилдерман взболтал вино в бокале и добавил:
— Жизнь в ковчегах это как искусство хождения по канату — ты можешь немножко податься вправо, немного влево... Но один неверный шаг — и ты летишь вниз. Возможности удержаться нет.
До Далии не сразу дошел смысл сказанного.
— Постойте... Вы создали принципы баланса? Сколько же вам лет?!
— Именно столько, сколько прошло со времен Потопа.
— В это верится с трудом!
Чилдерман пожал плечами.
— Если вы больше готовы верить в то, что наш мир прогневил богов и люди спаслись только благодаря корабельщику Утнапишти...
— Да, я понимаю. Но мне всегда было интересно, откуда все-таки взялись эти легенды?
— Откровенно говоря, я и сам удивлен. Вообще-то, как только мы поняли, что суша вот-вот исчезнет, все старые религии потеряли свое значение. В постпотопную эпоху люди вошли полнейшими атеистами. Но не прошло и сотни лет, как где-то всплыл один из самых старых на Земле мифов... Часть его известна вам как рассказ Великого Корабельщика. Наш друг Калеб, к слову сказать, тоже обожает его цитировать. Там говорилось богах, о всемирном потопе, о том, как один человек на огромном ковчеге спас всякую тварь земную и свою семью. До Потопа этот образ кочевал из одного священного писания в другое, но после него именно рассказ об Утнапишти вдруг обрел религиозный статус. А за ним потянулось и все остальное.
— Стало быть, можно сказать, что корабельщик Утнапишти — это вы?
— Это было бы сильным преувеличением. Комитет по выживанию и проект ковчегов создали задолго до моего появления на свет.
— Мне уже расхотелось спрашивать, кто вы на самом деле... Но я бы хотела увидеть, как менялся мир все эти годы! — вздохнула Далия.
— А он не менялся. Сейчас Земля выглядит так же, как в тот день, когда закончился сезон штормов. И так же будет выглядеть еще через сто лет. И даже больше — пока нам не позволят сделать первый шаг вперед из этого стазиса... Но вы собираетесь выяснить, как связаны вы и Калеб?
— Что?! Ах, да, конечно.
— Так вот, корпус шеду, Ноблерат, принципы баланса — это все подпорки. Мощности созданных перед Потопом компьютеров позволяли сделать клиологические прогнозы по поведению общества ковчегов на довольно длительный период времени. Однако чем дальше программа продвигалась по временной шкале, тем менее точными становились прогнозы. В конечном итоге в моделях появлялось столько неизвестных переменных, что они становились неработоспособными. Тогда будущее ковчегов оказалось под вопросом. Законы баланса необходимо было выполнять, но рано или поздно их понимание утратится, и исполнение превратится в ритуал. А значит, могут начаться опасные искажения сути. Тогда, как выразился в свое время Кипур, Комитет по выживанию начал еще более расистский проект. Большинству оставшихся на Земле людей была введена дополнительная генетическая информация, сделана своего рода перепрошивка ДНК, включившая в нее массивы данных об опыте допотопной цивилизации. Прошивка оставалась пассивной долгое время, пока число маркеров, отвечавших за пассионарность, не превышало заданный генетиками лимит. Кое-кто, помнится, сильно удивился, когда узнал, что у пассионарности биохимическое происхождение. Как только маркеры пассионарности достигают критического числа, начинается синтез белков, встраивающих в мозг информацию из прошивки ДНК. Чаще это происходило так, что человек не осознавал, чем пользуется... Иначе говоря, Далия, ваша наследственность и знания есть результат многочисленных браков между вашими предками-пассионариями с перепрошитой ДНК.
От слов Чилдермана голова у Далии пошла кругом. Пастырь рассказывал вещи, действительно не описанные ни в одной из книг, сохранившихся в ковчеге.
— Первое пробуждение произошло примерно полторы сотни лет назад в Уруке. Я был там, когда в городе сцепились два претендента на место энамэра. Сначала я думал лишь подправить баланс, но оба оказались на грани пробуждения. И я поставил их в ситуацию, когда кто-то должен был открыть свое наследие первым. Так началась династия Энмеркаров. В течение сотни-другой лет правящие династии должны стать основной движущей силой в ковчегах.
— Так мы, получается, всего лишь цикады, которых экологи разводят в своих садках?
— А вы себя такой ощущаете? Или, может быть, вы почти всегда знаете, какое решение будет верным? Как манипулировать городским советом? Как распределить городской бюджет и избежать волнений? А вы часто вспоминаете свои сны? Те, которые считаете результатом переутомления. Так вот, большая часть того, что вы в них видели, происходило на самом деле.
Далия промолчала. Чилдерман знал, о чем говорил.
— Ваше пробуждение прошло безболезненно, потому что ваш дед оказался в нужное время в нужном месте, — продолжил пастырь. — Молодого Энки я подобрал в тот момент, когда у него наступил кризис. Он оказался потомком проигравшего претендента из Урука. Вы слышали легенду о Хумбабе? Я прикончил эту тварь своими руками, но еще раньше Энки и сын Адама Киза, Малик, попытались убить ее сами. Если бы не смерть Малика, пробуждение могло наступить и у Киза. А если бы я не оказался рядом с будущим Энкиду, в мире просто было бы на еще одного безумца больше.
Чилдерман встал, оперся о стол руками и навис над Далией.
— Теперь вы понимаете, что происходит? Мир меняется. История заходит на новый виток, и игры с первобытнообщинной демократией закончились. Отныне и на долгие годы власть в ковчегах будет принадлежать династиям. Таким, как ваша, Далия.
— А как же Ноблерат?
— Задача Ноблерата поддерживать баланс в акваториях, а не управлять ими. Корпус шеду — инструмент коррекции, а не власти. А уж для того, чтобы кто-то из нобилей не забыл об этом, есть орден Турангалилы. Самые умные из них об этом уже дано догадываются.
Чилдерман отошел от стола. За его спиной поднималось солнце. В Эрцету наступало утро, и улицы наполнялись первыми тонкими людскими ручьями, стекавшими на дно.
— Думаю, вы получили пищу для размышлений, — Чилдерман подхватил с пола саквояж. — Я, знаете ли, обожаю рассказывать правду людям, которые мне нравятся. Это заставляет их думать. И, кстати, не забудьте об одной важной вещи — чтобы продолжить династию, у вас должны появиться дети. Но я что-то не вижу в вашем окружении того, кто составил бы вам достойную пару. Как только мы вернемся из этой поездки, я бы на вашем месте основательно задумался о продлении рода.
Далия густо покраснела. Хотя солнечные лучи ослепили ее, и фигура Чилдермана слилась в темное пятно на фоне неба, она готова была поклясться, что сукин сын ехидно улыбается.
Когда-то эти бирюзовые волны бились о ребристые борта понтонов Ханаана. С высоты полета "Графа Д" они казались легким волнением, но Калеб еще помнил, как его бросало из стороны в сторону, когда он учился ходить по настилам понтонов. Там, внизу, где прошло его детство, никогда не было покоя. Редкие горожане, спускавшиеся на Ханаан из ковчегов по торговым делам, хватались за каждую веревку и лица их были зелены от морской болезни. Но и Калеба, пока он не попал в Канто, тоже мутило, если пол под его ногами не вздрагивал от наплыва волн.
Он совершил непростительную ошибку — выбрал слишком сильного соперника. До того, как Калеб набросился на пастыря, он даже не подозревал, насколько его способности превосходят человеческие. Чилдермана не смутила ни внезапное нападение Калеба, ни отсутствие оружия в руках. Он разделался с ним как с мальком, заставив вернуться в тот день, когда старый Мусаси, удалившийся от дел полковник корпуса шеду, выбил из его рук первый бамбуковый меч.
Мусаси был единственным, кто понял Калеба, его горящий взгляд и льющийся из горла поток странных, незнакомых слов. Первые несколько лет мальчишку мучили ночные кошмары, и хотя Мусаси не сидел с ним, зато научил со временем контролировать всплески видений. Чуть позже к Калебу вернулась способность говорить, которой он, впрочем, не злоупотреблял. Мусаси же и так знал, зачем судьба привела полубезумного ребенка в его дом. Месть в Канто несмотря на принципы баланса все еще считалась священным делом. А Калебу было кому мстить. На шлифовку этого чувства и придания ему остроты клинка у Мусаси ушли годы.
— Даже если поражение кажется неизбежным, мсти, — говорил он в перерывах между поединками, из которых мальчишка выходил с новыми синяками и ушибами. — Ни мудрость, ни опыт не имеют к этому отношения. Настоящий мужчина не думает о победе или поражении. Он безрассудно бросается вперед — навстречу неизбежной смерти. Поступая так, ты очнешься от своих грез.
И в глазах ученика вспыхивал огонь.
В день, когда Калеб закончил очередную учебную схватку с прижатым к шее Мусаси мечом, тот оставил ворота своего дома открытыми. Ему нечему было больше учить Калеба, и тот ушел.
Последовавшие за этим годы охоты за амореями и Чилдерманом, неизменно появлявшимся там, куда приходили корабли с печатью, притупили инстинкт самосохранения. Чилдерман оставил его в живых, то ли забавляясь, то ли действительно считая Калеба союзником. Но в первую же ночь после схватки того вновь накрыла волна кошмаров.
Чилдерман нашел его в приемной, бьющимся в припадке. В голове Калеба бушевали потоки информации, не ложившиеся в искалеченные матрицы сознания. Тело сотрясали судороги, изо рта шла пена, а мир превратился в круговорот безумных огней, сливающихся в огромное огненное колесо. Успокоение принесла лишь инъекция, сделанная пастырем и положившая конец агонии неспособной выполнить свою задачу перепрошитой ДНК.
Спустя несколько часов Калеб уже смог встать и самостоятельно дойти до "Графа Д", который отбывал с Чилдерманом и Далией Гиллеспи на борту.
Волны под дном гондолы оставались все такими же зелеными.
— Доброе утро, Калеб.
Чилдерман не скрывал свои шаги, поэтому его приближение Калеб почувствовал сразу.
— Тебе лучше? — Чилдерман встал рядом.
Калеб кивнул, не отрывая взгляда от мелькающих в толще воды вытянутых теней рыбьих косяков.
— По-моему он не очень хороший собеседник, — рядом с Калебом и Чилдерманом появилась Далия
Она успела переодеться в дорожную одежду, повязала на голову платок и теперь застегивала грубую кожаную куртку.
— Зато отличный фехтовальщик.
— О, это аргумент, — хмыкнула Далия. — Пастырь, скажите, зачем вы взяли нас с собой? Неужели вы не справились бы сами?
Чилдерман повернулся спиной к морю и оперся на фальшборт. На какое-то мгновение Далия почувствовала, что взгляд пастыря просветил ее до костей.
— Во-первых, — начал он. — Вы наняли корабль, не привлекая лишнего внимания к моей персоне. И даже в этом случае кое-кто, — Чилдерман бросил взгляд на Калеба, — нашел нас очень быстро. На самом деле информация подобного рода распространяется быстрее ветра. В ковчегах полно глаз и ушей Ноблерата. Во-вторых, мне осточертело таскаться по Земле одному. Мне нравится ваш здоровый авантюризм, Далия, а вы, похоже, слегка устали от ограничений, наложенных властью. Вы имеете право на свою порцию приключений. Капитан Асока участвует в нашем путешествии потому, что любит деньги, а получит их он за этот полет очень много. А я при всем желании не могу один управиться с дирижаблем.
— Надо же, — хмыкнула Далия. — Слухи о всемогуществе членов вашего ордена сильно преувеличены.
— Хватит и того, что мной пугают детей на ночь, — парировал Чилдерман. — Что же касается Калеба, то он нужен мне для подстраховки. Шеду хороши всем, кроме того, что за века им вдолбили обязанность подчиняться Ноблерату. Так что пользоваться их помощью сейчас мне не с руки. Там же, куда мы направляемся, нас ждет толпа злых вооруженных парней, и хотя я постараюсь избежать шума, гарантировать это невозможно. А Калеб имеет к амореям длинный счет, верно?
Безумец кивнул не отрывая взгляда от проносящихся под дном гондолы волн.
— Неужели вы в самом деле ищите только мести? — вопрос Далии застал Калеба врасплох.
Он оторвал взгляд от океана и уставился на женщину.
— Когда амореи сожгли Ханаан, — заговорил он после паузы и взгляд его сместился куда-то за пределы этого мира. — Мне явлено было знамение. Я видел, как над горящим ковчегом появился призрак райского острова Тильмун. Остров этот, как известно, населен героями, павшими в битвах за правое дело. Так старые боги до Потопа вознаграждали их. В Ханаане всегда верили, что Тильмун не исчез вместе со старым миром и до сих пор существует, а теперь я знаю, что это правда. Я умер в тот день, в день падения Ханаана, но мне не дозволено взойти на Тильмун, пока я не пролью кровь амореев.
Чилдеман внимательно прислушивался к словам Калеба.
— И как же выглядел этот Тильмун? — спросил он.
— Пред горою кедры несут свою пышность, тень хороша их, полна отрады, поросло там терньем, поросло кустами...
