— Кедры растут, растут олеандры, — закончил за Калеба Чилдерман.
— Храни вас Мами, о чем это вы оба? — на лице Далии читалось явное недоумение.
— Иногда во мне возникает что-то, что говорит за меня, — бесстрастно ответил Калеб. — Часто я хочу сказать одно, но внутри как будто демоны просыпаются и изо рта моего изливается совсем другое. Одно я знаю точно — Тильмун есть часть старой Земли.
Он помолчал и добавил:
— Рядом с ним я видел птиц.
— Да ну? — у Далии не осталось ни малейшего сомнения, что ханаанец бредит. — Птицы исчезли вместе с сушей! Сейчас никто даже не помнит, как они выглядят.
Ни Калеб ни Чилдерман спорить с ней не стали. Калеб ушел в себя и опять уставился на воду, лицо Чилдермана в кои-то веки посетила печать озабоченности. Заметив взгляд Далии, он вынул из-под плаща тонкий полупрозрачный диск.
— Рулевой, меняйте курс к северу! — убрав диск обратно, Чилдерман взлетел по трапу на мостик.
Дни на борту "Графа Д" текли однообразно.
Чилдерман несколько раз в сутки сверялся со своим диском, корректируя курс цеппелина. Иногда случалось так, что тот, пройдя день или два в одном направлении, разворачивался и шел обратно. Иногда Чилдерман появлялся на мостике посреди ночи, и корабль снова менял курс. Первое время Далия пыталась разобраться в происходящем, но потом плюнула.
Калеб молчал. Чилдерман тоже стал не особо разговорчив. Похоже, он считал, что рассказал Далии более чем достаточно о происхождении мира. Теперь каждое утро она пробовала вспомнить, что ей снилось, но как назло все это время она впадала по ночам в какую-то летаргию. Проснувшись, Далия помнила только вязкую черноту, в которой тонуло ее "я". И хотя это не мешало ей выспаться, но вызывало жуткое раздражение.
Целыми днями ей приходилось торчать под тенью огромного баллона цеппелина, по которому время от времени пробегала судорожная рябь. Капитан Асока в меру возможностей развлекал ее историями, популярными среди воздухолетчиков. "Графом Д" владел еще его дед, который облетел на нем всю Индику. Отец Асоки, Виктор, дважды выбирался в Пацифию, прокладывая курс вдоль маршрутов большегрузов, так что им было что рассказать будущему капитану, да и сам Асока не раз попадал в занятные передряги. Однако запас приличных историй скоро истощился, а капитан был не настолько глуп, чтобы посвящать энамэра Урука в подробности кабацких похождений своих корешей или раскрывать секреты контрабандистов.
Что-то интересное произошло лишь однажды.
Спускаясь на нижнюю палубу, Далия обнаружила Чилдермана сидящим на тюках с прорезиненной тканью для ремонта баллонов дирижабля. Перед ним в воздухе мерцало изображение человека. Более того, человек этот активно жестикулировал и рот его раскрывался, хотя ни одного слова Далии расслышать не удалось из-за недавно включившихся парореактивных тормозов — цеппелин опять менял курс. Чилдерман тихо, вполголоса, отвечал своему собеседнику. Далия застыла там, где стояла, не зная, что делать дальше.
Но через минуту изображение человека исчезло, и Чилдерман заметил ее.
— Кто это был? — энамэра разбирало любопытство.
— Гегемон Пацифии Ли Ен Джун, — появление Далии не смутило Чилдермана. — Весьма приятный собеседник, но сейчас ему не до разговоров.
— То есть получается, что на планете остались еще действующие коммуникационные сети?
— Да, но их немного. Доступ к сетям имеют несколько нобилей. Вы же не думаете, что они ищут меня, рассылая курьеров по всем ковчегам?
Далия покачала головой. Она вообще никогда не задумывалась над этим вопросом.
— Вы бывали когда-нибудь в Пацифии? — спросил Чилдерман.
— Не приходилось. Отец редко выезжал за пределами Эрцету, а я попала на Ницир лишь однажды, когда скончался мой дед.
— Он был выбран в нобили?
Далия кивнула.
— Хотите побывать в Канто?
— Это тот ковчег, где жил Калеб?
— Да. Как только проблема с амореями разрешится, я отправляюсь в Северные Воды. Но Джун просит разобраться в одной щекотливой ситуации. А Канто находится достаточно близко к внешнему кругу Индики.
— Вы предлагаете растянуть путешествие?
— Что-то вроде того. Возможно, я возьму вас собой и в Северные Воды. Вы доверяете членам своего совета?
— Каждому по отдельности — ни в коем случае, — Далия усмехнулась. — Но когда они собираются все вместе, то занимаются только тем, чтобы не дать подсидеть себя соседу. И они слишком трусливы, чтобы передраться между собой.
— Значит, решено, — Чилдерман встал. — Как я уже говорил, обожаю говорить людям правду. Вам, возможно, я ее покажу.
После этого разговора жизнь на "Графе Д" вернулась в прежнее русло.
Так прошло еще около двух недель, пока однажды вечером Чилдерман, наконец, не оказался удовлетворен показаниями своего прибора.
— Сейчас мы идем наперерез курсу ковчега амореев, — сообщил он Калебу и Далии, выйдя от Асоки. — Это гораздо удобней, чем пытаться его догонять. Асока рассчитал все так, чтобы встретиться с ним ночью. Днем сближаться опасно — нас могут заметить.
— То есть мы не собираемся убивать их всех? — уточнила Далия.
— По крайней мере, не сразу, — ухмыльнулся Чилдерман. — Хотя Калеб этого бы хотел.
Ханаанец промолчал, но из-под спутанных волос блеснул его яростный взгляд.
— Да, Калеб, у нас с тобой будет отдельный разговор, — лицо Чилдермана вновь обрело бесстрастное выражение. — Я понимаю, что ты уже поставил на себе лично крест и рвешься порвать всех, кого успеешь, в клочья. Но меня такой вариант не устраивает. Я уверен, что печать находится у того, кто сейчас заправляет амореями. Для начала надо будет найти этого человека, не привлекая лишнего внимания. И вряд ли он захочет отдать печать добровольно, особенно если Кипур успел ему хоть что-то рассказать о ней.
— А потом? — Калеб метнул в пастыря горящий взгляд.
— А потом... Потом я обещаю тебе, что все до единого амореи сгинут с лица планеты.
— То есть... как все? — Далия явно не ожидала такого поворота.
— Просто. Получив в свое распоряжение Тильмун и печать, амореи слишком долго оставались угрозой для всей Индики. А теперь с ними еще и Кипур. Больше я не буду делать глупости, и он исчезнет вместе с остальными. А аэрофабрика вернется к выполнению своей основной задачи.
— И в чем она заключается?
— Распространения воздушных аэратов, производство свободного кислорода. Еще одна подпорка для созданной после Потопа экосистемы. Но нужда в аэрофабриках становится все меньше, так как постепенно система становится самодостаточной.
— А почему до сих пор никто на них не наткнулся? — не унималась Далия.
— Капитан Асока может рассказать вам массу историй о лорелеях. Моряки и воздухолетчики верят, что в океане обитают чудовища, один голос которых внушает человеку ужас. Когда тот слышит его, то теряет над собой контроль и сворачивает прочь от тех мест, где лорелеи поднялись на поверхность. На самом деле все гораздо проще — аэрофабрики окружены инфразвуковым барьером. Именно на него натыкаются те, кто ходит по океану и от него бегут прочь как от лорелей. Моя печать автоматически отключает барьер.
— Как мы туда попадем без печати? — подал голос Калеб.
— На меня инфразвук не действует. Вас и команду я усыплю, а после прохождения барьера верну в чувство. Провести в темноте дирижабль пару километров я смогу и без посторонней помощи.
— Мне это не нравится, — Калеб сжал кулаки.
— Другого способа нет, — Чилдерман достал из саквояжа небольшой черный футляр.
Внутри рядами расположились тонкие прозрачные трубочки с разноцветной жидкостью.
— Вот это, — он поднял трубку с синеватым содержимым, — обеспечит вас приятным, без кошмаров сном на несколько часов. Никто не почувствует воздействия инфразвука. Антидот действует практически мгновенно, так что проснетесь вы быстро.
Поколебавшись, Далия протянула руку и получила свой инъектор. Вслед за ней трубку с незаметной глазу иглой получил Калеб.
Объяснив, как ими пользоваться, Чилдерман забрал футляр и ушел к Асоке.
Когда он вернулся, солнце уже почти зашло.
Далия стояла на палубе и рассматривала высыпавшие на чернильное небо крупные как жемчужины звезды через подзорную трубу.
— Где Калеб? — спросил Чилдерман.
— Уже отрубился. Ему это далось нелегко.
— Я знаю.
— А если бы он не согласился?
— Он прекрасно понимает, что у него не было выбора.
Далия опустила подзорную трубу.
— Мы уже близко?
— Да. Асока усыпил команду и сам ведет корабль. Как только вы уснете, я сменю его.
— А эта аэрофабрика... Ее можно увидеть?
— В хорошую погоду днем — да. Сейчас... — Чилдерман взял у Далии из рук трубу и приложил к глазу.
Минуту спустя он вернул ее.
— Она прямо по курсу. Но она и днем выглядела бы как темное пятно на горизонте, а сейчас вы и этого не разглядите. Так что пойдемте, я сделаю вам укол, и вы спокойно уснете.
Чилдерман был прав — Далии ничего не снилось. Только засыпая, она успела заметить, как тот склонился над Калебом, копаясь в своем футляре со шприцами.
— Воин Канто должен прежде всего постоянно помнить — помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги — что он должен умереть.
Старик Мусаси разложил перед собой чайные принадлежности — глиняные чашки, невзрачный буроватый котелок, венчик и плотные мешочки с сушеными чайными листьями. Чашки, Калеб знал это точно, переходили в роду Мусаси из рук в руки со времен Потопа. Чай же выращивался в специальных оранжереях, размещенных вдоль внешней границы Канто. В каждой из них поддерживались свои температура и влажность. На это тратились невероятные по меркам других ковчегов средства, но среди горожан все равно хорошим тоном было считать, что настоящему чаю, кусты которого произрастали до Потопа, оранжерейный чай уступал во всем.
Смешно, конечно. Кто его мог помнить-то, вкус чая тех лет?
На газовой горелке закипал котелок с трижды очищенной водой. Калеб не сводил с него глаз, потому что знал — воду для чая должно снимать вовремя, когда она пойдет пузырями не больше рыбьего глаза. Не раз и не два он получил по шее от Мусаси, когда снимал воду слишком рано или слишком поздно. Повторно кипятить воду запрещалось.
— Тот, кто живет в этом мире, может потакать всем своим желаниям, — продолжил Мусаси. — Тогда его алчность возрастает так, что он желает того, что принадлежит другим, и не довольствуется тем, что имеет, становясь похожим на простого торговца. Но если он всегда смотрит в лицо смерти, он не будет привязан к вещам и не проявит неуемности и жадности, станет, как я говорил прежде, прекрасным человеком.
Эти слова старик произносил, закрыв глаза и поглаживая лежащий на коленях меч в ножнах. Как и принадлежности для чайной церемонии, меч был создан задолго до прихода большой воды.
— Ибо если воин идет в битву, совершает отважные и величественные поступки и покрывает славой свое имя, то это только потому, что он настроил свое сердце на смерть.
Мусаси как уважаемый воин, получивший право на обучение ученика, имел дом со своим двориком для тренировок и церемоний. Пусть Калебу, когда он держал в руках два меча, едва хватало пространство для проведения серии атак, это было признаком огромного уважения. В ковчеге, жившему по принципу ваби, и энамэру принадлежал дом едва ли намного больший, чем у Мусаси. Даже на фоне всеобщей экономии жилого пространства в ковчегах, Канто отличался просто чудовищной скученностью и плотностью населения.
— Каждый воин, будь он прославленным сыном Мардука или простым городским дружинником, должен прежде всего думать о том, как встретить неизбежную смерть.
Вода вскипела, подняв со дна пузырьки нужного размера. Калеб подхватил котелок и плеснул воду в чашку. Взболтав ее, он выплеснул кипяток прямо на пол и засыпал почти черные скрученные листья и тут же долил немого воды. Взяв в руки венчик, Калеб принялся взбивать содержимое, не медленней и не быстрей чем положено. Ему долго не давались простые на первый взгляд манипуляции с этими рублеными сухими листочками, но в конце концов выяснилось, что для того, чтобы все сделать правильно, достаточно всего лишь поймать настроение.
Как только содержимое чашки приобрело вид однородной вспененной массы зеленовато-бурого оттенка, Калеб долил кипятка и передал чай Мусаси.
— Как бы ни был он умен и талантлив, если он беспечен и недостаточно хладнокровен, то оказавшись лицом к лицу со смертью, выглядит растерянным. Тогда все его предыдущие добрые дела потеряют свой смысл, а все порядочные люди будут презирать его, и на него ляжет несмываемое пятно позора.
Пригубив чашку, Мусаси удовлетворенно причмокнул и открыл глаза. За ними на Калеба смотрела пустота. Лицо старика растрескалось и покрылось серым налетом, голова упала набок. Высохшая кожа кусками стала отваливаться от рук, держащих чашку. Мгновение спустя та выскользнула из них, отломив несколько хрупких фаланг пальцев, и упала на циновку. Вместо воды из чашки просыпалась горсть пепла.
Лишенная кожи желтая нижняя челюсть, повисшая на остатках сухожилий, задергалась, и мумифицированный труп изрек:
— И вот что я тебе скажу, юный Калеб. Лучший способ заставить отступить страх смерти заключается в том, что бы верить в то, что ты уже мертв. А потому чего тебе бояться, если ты уже мертвец?
Калеб шумно вдохнул и открыл глаза. Он снова был не во дворе дома Мусаси в Канто, а на борту "Графа Д".
С воздухом в каюте определенно было что-то не так. Он стал густым, как кисель и пах чем-то незнакомым. Мгновение спустя Калеб понял, что его смущает — исчезли исконные морские запахи, соли и гниющих водорослей. Попытка подняться привела к тому, что палуба под Калеба ногами поехал куда-то вбок. Ухватившись за трос, удерживающий койку, он снова нащупал пол...
— Спокойно, — Калеба ухватили за локоть. — Это от переизбытка кислорода, сейчас пройдет.
Чилдерман усадил его на место. Каюта перед глазами поплыла в сторону, но мгновение спустя все стало на свои места. В голове что-то звонко треснуло, и мир вокруг обрел кристальную четкость.
— Нормально? — Чилдерман посветил в глаза Калебу лампой.
Тот кивнул.
— Тогда пошли, ты последний, кого я разбудил.
Они выбрались на палубу, где уже стояли тихо перешептывающиеся Далия, Асока и несколько членов команды "Графа Д", вооруженные арбалетами.
Калеб посмотрел наверх. Неба над головой не было. Не было и привычного испещренного швами и покрытого люками термальных электростанций городского дна. Над дирижаблем нависал перевернутый вниз гладкий купол. Кое-где с него свешивались тонкие жгуты, концы которых скрывались в темной воде. Несколько таких жгутов были подтянуты к дирижаблю и удерживали его на месте.
— Итак, Асока, вы помните, о чем мы договорились, — Чилдерман объяснялся с капитаном. — В отличие от ковчегов, здесь никто никогда не бывает. Единственные ворота расположены в верхнем ярусе, и надо очень постараться, чтобы промахнуться мимо них. Так что вряд ли вас кто здесь обнаружит. Поэтому вы тихо, без лишнего шума сидите здесь и ждете нас. Что бы ни творилось наверху — не трогайтесь с места. Вы поняли?
